В лапах Xviii века: Дочь кузнеца

— Это точно, — согласилась Маша, — Что уж говорить, если баре-то наши все больше по-фрацузски да по-немецки говорят, а наш-то язык родной многие и не ведают вовсе... А разве ж можно родину-то свою любить коль и языка-то ее не знаешь?

— Романовы проклятые в сем деле виноваты, — проворчал Василий Никитич, — Ну да не вечно им царствовать...

Ничего комментировать Маша не стала... А вскоре в дверь их дома постучали — как выяснилось, прибежал из кузницы паренек-молотобоец. И, еще раз тяжело вздохнув, машин отец быстро оделся и пошел в кузницу, где его уже ожидал какой-то заказчик. А Маша продолжила заниматься приготовлением еды — благо, что в этом деле она за прошедшие месяцы успела уже хорошо освоиться, и теперь делала это без особых проблем.

'А, может быть, плюнуть на это машиностроение и заняться прогрессом в кулинарном деле?' — ставя впечь хлеб, вдруг подумала Маша. Уж чего-чего, а готовить она в свое время любила — так что, пожалуй, смогла бы стать в этом времени каким-нибудь знаменитым поваром или кондитером... Готовила бы торты да пирожные для больших господ — такие, какие они ни в каких Франциях не найдут... Или салаты с супами новые для этого времени 'изобрести'... Да на этом деле озолотиться можно было бы! Однако воспоминание о господах вновь вернуло с небес на землю — и зародившиеся было мысли сразу показались мелочными и даже несколько пошлыми. Шиковать когда народ живет в нищете и терпит постоянные унижения и даже не попытаться сделать ничего чтобы ускорить слом этого общества? Ну уж нет...

Остаток дня пролетел в ставшей уже привычной работе по хозяйству — а под вечер, когда они с батей уже поужинали, к ней пришла расстроенная Катя:

— Мир вашему дому, — зайдя в дом, перекрестившись на иконы в красном углу и увидев, что хозяин в доме, произнесла девушка.

— С миром принимаем, — ответил Василий Никитич.

— Здравствуй, Кать, — несмотря на то, что все положенные формальности уже были соблюдены, поздоровалась Маша.

— Здравствуй, Мариш, — рассеяно произнесла в ответ Катя.

Вскоре девушки сидели за столом и пили травяной чай. Впрочем, к делу перешли далеко не сразу. Сначала уже привычно поговорили о прошедших торгах, об урожае этого года — который, по словам Кати, оказался неплохим, а потому голодать зимой не придется. И лишь через некоторое время Катя решила рассказать о той проблемы, что и привела ее.

— Ничего у меня, Мариш, не получается, — отставив в сторону пустую кружку, произнесла девушка, — Говорили мы говорили, да все без толку...

— Но ведь ты ж сама все видела? — удивилась Маша.

— Видела, — согласилась Катя, — Да только проку-то с того? Кабы от меня да зависело что... Только сама ж знаешь ведь, что живу-то я в доме с отцом да братьями. Они поле пашут, они хлеб ростят, а мое дело маленькое... По дому помогай да за скотиной приглядывай. И до слова-то до моего дела никому нет. Думала я вон было спорынью от хлеба отделить да чистое-то зерно на мельницу отвезть смолоть. Так чуть не побили за то братья... Ты чего, говорят, рехнулась что ли — второй хлеб-то2 выбросить хочешь? А спорыньи-то той дюже много нынче...

— Понимаю, — вздохнула Маша, тщетно прокручивая в голове возможные варианты решения столь неожиданно возникшей проблемы. Но найти решение не получалось...

— Хорошо еще, что про поросенка-то братья не знают, от чего он помер-то, — грустно добавила Катя, — А то уж точно побили бы...

Вот тебе и на... Выкуси, как говорится. Вот уже в который раз прошлое показывало Маше свою нелицеприятную изнанку — и самым обидным было то, что сделать она не могла ровным счетом ничего. И это чувство собственной беспомощности бесило больше всего...

— Даже и не знаю, что тут сделать... — честно призналась Маша.

— Знать и не сделать нам ничего, — усмехнулась в ответ Катя.

А еще собиралась с поеданием спорыньи бороться... Дура наивная... Кто ж тебя послушает? Подруге своей помочь и то не можешь! Пусть и поверила она тебе, да только обстоятельства сильнее... И чего добилась в итоге? Что еще придумаешь?

— Обидно, Кать, — тяжело вздохнув, честно призналась Маша, — Я же как лучше все хотела, да переоценила, видать, наши силы...

— Да брось ты, — усмехнулась Катя, — Такова уж наша жизнь. Только вот хлеб есть и знать, что отраву с ним страшную ешь, да не можешь с тем сделать ничего... Страшно, Маш... Я ж глазами собственными видела, как поросенок-то от отравы-то от той помирал...

Ну и чего ты дальше будешь делать, Маша? Сложишь ручки и скажешь, что ничего не поделаешь? И какая ж ты тогда подруга будешь? Нет, надо что-то придумать, что-то сделать. Главное — никогда не сдаваться. Только не обещай ничего заранее. Нет ничего хуже, чем давать людям надежды, которые могут оказаться мнимыми...

Но самым обидным было то, что радикально что-то поменять Маша не видела никакой возможности. Да, Кате помочь она постарается, чего бы оно не стоило. Но помочь десяткам миллионов таких же крестьян она была просто не в состоянии. Для этого, прежде всего, потребуется коренным образом сломать установившийся деревенский уклад, дать людям образование, повысив общий культурный уровень простого народа и покончив с деревенскими предрассудками. И вывести на качественно новый уровень агротехнику. Вот только все это вызовет в итоге дикое сопротивление со стороны и помещиков, и царского правительства, и церкви, и даже самих консервативно настроенных крестьянских масс. И решения этого вопроса Маша не видела... Оставалось надеяться на то, что зародившийся капитализм поможет в решении этой проблемой. Ведь по мере развития промышленности заводчикам будет нужно все больше и больше работников — и, желательно, хотя бы с минимальным образованием... Вот только даже капитализм этот еще надо построить. Пока в России, увы, господствует дремучий феодализм — и в ее прошлом зарождение капитализма началось лишь через век. Причем, даже среди стран второго эшелона развития капитализма Россия, увы, была не на первых местах... И как ты это исправишь, 'попаданка'?

Глава 8.

— Знаешь, Маш. Мыслю я так, что надо нам будет съезжать по весне отсюдова... — после завтрака утром следующего дня произнес вдруг Василий Никитич, — Хоть и привык я тут, да и село-то большое, работы всегда вдоволь будет. Да не будет нам здесь жизни спокойной. Барин-то, Андрей Александрович, человек-то разумный, к нам с пониманием всегда относился. Да только вот в полку он у себя круглый год пропадает. А сынок-то его не в отца, видать, пошел... Разбаловала-то его мать без отцовского-то пригляда, вот и растет он самодуром, только и думает, что о выпивке, картах да об юбках женских...

— А управляющий как же? — заинтересовалась Маша, — Его ж ведь барин-то назначал?

— Так ведь раньше-то не борзел он шибко, — усмехнулся Василий Никитич, — Пока отец-то барина, Александр Дмитриевич-то жив был — он его в узде держал. А как помер-то он — так и почувствовал-то немчик себя тут хозяином... С барчуком-то они быстро язык нашли общий, а уж барыня-то и сама такая ж...

Картинка сложилась... Про сынка-то барского да управляющего Маша и до этого много 'лестных' словечек-то слышала, как от отца, так и от Катьки. Уж особенно от последней — у нее-то к ним и личный счет хороший был... А, поскольку управляющий-то этот у барина давно был, то до этого-то Маша еще удивлялась, чего это отец-то ее решил в таком не шибко уютном месте поселиться. Теперь все становилось понятно — но оттого ситуация к лучшему не менялась.

Но самое главное от этого не менялось. То, что им надо перебираться куда-то в другое место, не вызывало у Маши никаких сомнений. Останься они здесь — и всем их начинаниям неминуемо будут вставлять палки в колеса, стремясь загнать в долги...

Но и перебираться в другое место... Тоже непростой вопрос. Во-первых, надо найти такое место, где их были б рады видеть — и где при этом не было бы самодура помещика или какого-нибудь еще управляющего. А есть ли нынче такие места? Кабы уж не оказалось, что ближе Сибири и некуда-то идти... Во-вторых, обустройство на новом месте — дело нелегкое... И, в-третьих, — на новом месте они будут совершенно чужие. Чужие для всех... Там не с кем будет даже спокойно пообщаться, попросить совета...

А остаться практически одной в чужом для себя окружении... Такая перспектива откровенно пугала девушку. Впрочем, что уж тут... Даже у себя на селе для большинства они оставались чужаками. Да, полезными чужаками, но непонятными большинству крестьян, со своими 'причудами', своими понятиями... Да еще и лично свободными, не зависящими от воли барина или его управляющего — которых крестьяне до дрожи боялись хоть в чем-то прогневать. Ну и кто ж знает, чего от них ждать? А потому старались держаться подальше, обращаясь лишь по делу. И чем дальше — тем больше такое положение дел раздражало. Прожив в прошлом какие-то четыре с небольшим месяца, она успела и сотню раз проклясть тот день, когда она решила в поисках работы съездить до областного центра, и возненавидеть царскую Россию и, самое главное, доведших людей до такой жизни господ...

То-то же среди всех знакомых ей книг про попаданцев в царскую Россию не было ни одной, где бы главный герой попал в тело простого ремесленника или крестьянина... Нет, все они упорно или попадали в дворян, или тем или иным образом выдавали себя за них. И не стыдно после этого восхвалять-то царей с дворянством-то? Ведь понимают же, что они жировали лишь за счет того, что драли последнее со своего собственного народа. Но уж больно, видно, хотелось им самим такими вот дворянами быть, хоть в своих книгах представить себя любимых на их месте... Эх, была б на то ее воля — отправила б она их сюда, в шкуру простого крестьянина. И посмотрела б на то, как они здесь взвыли б.

— Мне вона как-то Тимофеев-то Федор Николаевич, помещик соседский, предлагал к нему в деревню переехать. Делал я по весне для него одну работку, — задумчиво произнес Василий Никитич, — Мне, говорит, кузнец в деревне дюже полезен был бы...

— И что ты ему сказал?

— Да пока ничего, — пожал плечами машин отец, — Вопрос-то серьезный... С наскоку не решишь. Да и маловата деревня-то у него... Кому товар свой продавать буду? Разве что надеяться, что с других мест кто приезжать будет, где своих-то нет кузнецов...

И снова Маша прокручивает в голове, что же можно было б на будущее запланировать, как сдвинуть с места неповоротливую машину истории. И снова не находит никаких решений. Хоть в революционерки подавайся... Да только и здесь никаких надежд. Нет в стране и долго не будет еще революционной ситуации. Нет и класса, на которой можно было б опереться. А потому все безнадежно. Самое максимальное, что она смогла бы сделать — поднять крестьянское восстание, которое будет жестоко подавлено властями. И результат для народа будет чисто отрицательным. А самой придется после пыток закончить свою жизнь на эшафоте. Самое большее, чего она смогла бы добиться на этом пути — лавры Ивана Болотникова или Емельки Пугачева. Нет, это тоже не вариант...

— Бать, — задумчиво произнесла Маша, — Я знаю, что среди старообрядцев было немало весьма богатых купцов и заводчиков. А нет ли у тебя кого такого среди знакомцев?

— Купцов? — задумчиво произнес Василий Никитич, — Ну знаю, допустим, кое-кого... Хоть и не шибко близкие то знакомые. А почто они-то тебе понадобились?

— Чего бы мы не захотели сделать, на то деньги немалые потребуются, — объяснила свой интерес Маша, — Вот и думаю, кому бы такое дело-то предложить... Коль интересен им сей товар будет, так авось и дадут деньгу на производство его. А то и в город помогут переехать... Или хоть в сбыте товара того помогут.

— Надо подумать, — почесав в затылке, после долгого молчания произнес машин отец, — Только перво-наперво давай подумаем, что за товар такой предложить им можем...

— Понимаешь, бать, — пояснила Маша, — стала я вот думать тут, как бы можно было жизнь людей ту тягостную да беспросветную лучше сделать... И ничего я другого не вижу, кроме как развитие ремесел да строительство заводов новых по стране подтолкнуть. Лишь тогда, когда ремеслами множество народу заниматься будет, да на заводах тех труд ручной машины разные заменят — лишь тогда и сможет народ из нищеты той беспросветной вылезти. Рухнет тогда право крепостное, ведь заводчикам-то множество людей грамотных потребуется. А на селе тогда вместо коня с сохой простой машины новые могучие, что на силе пара работают, на поля выйдут. Да каждая из них во много крат сильнее коня или вола любого будет.

— Чудное ты будущее рассказываешь, — задумчиво произнес Василий Никитич.

— Коль своими глазами не видала б, так и сама бы не поверила, — согласилась Маша.

Вскоре машин отец вновь ушел в кузницу работать, а Маша решила заняться тем, что обдумать, что же она смогла бы предложить купцам...

То, что о технически сложной продукции можно и не задумываться, было ясно как белый день. Ни редукторов, ни насосов или компрессоров ей было не сделать. О станках можно было даже и не мечтать. Даже элементарный кривошипный пресс или механический молот были им просто не по зубам. То же самое можно сказать и про те же паровые машины. Слишком сложные детали. Слишком большая требуется точность изготовления. В конце концов, слишком большая материалоемкость...

А раз так — нужно найти что-то максимально простое. Простое, но востребованное. Только что? Попробовать стиральные машины предложить? Да, здесь, казалось бы, все просто... Точности большой не надо, привод можно организовать хоть от педалей по велосипедному принципу, хоть от любого другого источника энергии. Водяное колесо, ветряк, лошадь... Выбирай на любой вкус. Вот только получится ли заработать на этом? Или ее стиральная машина так и останется востребованной лишь для личного пользования? Труд дворовых девок нынче не дюже дорого стоит... Как и прислуга в купеческих домах тоже вряд ли много получает. Так зачем покупать какую-то сложную машину, когда ту же самую работу прислуга сделает?

Стоп... Но ведь если говорить о стиральной машине, то там ты в любом случае столкнешься с изготовлением подшипникового узла. Втулка с осью для активатора, втулка с осью для педального привода. Но если есть возможность сделать это для стиральной машины, то кто мешает делать комплекты осей со втулками для любых других задач? Чтобы затем ставить их на те же водяные колеса, ветряные мельницы, на различные машины? Да, в конце концов, даже на обычные телеги? Ведь, уменьшив потери энергии на трении, можно будет выполнять ту же самую работу, затрачивая на нее гораздо меньшие усилия. Или же, наоборот, затрачивая те же усилия выполнять гораздо большую работу... Вопрос лишь в одном... Получится ли в массовом изделии обеспечить достаточно точную подгонку деталей друг к другу, не имея для этого не то что токарного, фрезерного или расточного станка, а даже элементарной развертки? Или же придется каждый комплект деталей подгонять индивидуально? Но тут, видимо, истину покажет лишь эксперимент. 'Практика — критерий истины', как говорил небезызвестный классик марксизма...