— Фатей.
Кая кивнула, но своё имя называть не стала. Про себя он, видать, пел. Чужак широко улыбнулся.
— Куда идёшь, красавица? — спросил он. Говор у чужака был странный, но знакомый. Так все они говорили, кто с востока караваны вёл.
— Куда глаза глядят, а с утра глядели куда надо! — отозвалась Кая. Фатей засмеялся.
— А откуда идёшь, красавица?
— Где гуляла, там уже не найдёшь.
— А зачем искать? Вот ты, передо мной стоишь.
— И впрямь стою, — посмотрела на свои ноги Кая. — Это дело поправимое. Некогда мне стоять-то.
Она двинулась по тропинке прямо на Фатея. Тот белозубо улыбнулся и пошёл спиной вперёд. Кая аж засмотрелась. Тропинка-то петляет, а он все повороты повторяет и ни разу в дерево не врезался!
— По-людски-то ходить не умеешь? — спросила она.
— А я не по-людски? — удивился Фатей. — Я по-людски. Иду — на тебя гляжу. Глаза твои вижу. Хорошо! Нет, нет, не отворачивайся, красавица! Ты отвернёшься — я умру. Вот сей же час умру. Не веришь?
Он упал посреди тропинки. Кая не выдержала, рассмеялась.
— Вставай, — сказала она. Протискиваться среди кустов, чтобы обойти этого нахала, не хотелось, а если переступать, так небось под юбку заглянет.
— Не встану! — прижал руки к сердцу Фатей. — Умру — не встану!
Он потянулся к её босой ноге, но Кая поспешно отпрыгнула. Фатей вскочил на ноги.
— Не сердись, красавица, — сказал он уже без смешинки. — Не сердись. Всё возьми, только не сердись. Хочешь — голову возьми! Не хочешь? Браслет возьми! Голову не бери, плохая голова, браслет возьми, хороший браслет.
Он в самом деле снял с руки браслет замечательно-тонкой работы и протянул девушке. Искушение оказалось слишком велико.
— Возьми, красавица, — сказал Фатей, надевая ей украшение на руку. — Скажи, что простила.
Кая не ответила, вытянула руку, любуясь браслетом. Ах, тот был хорош! А если спросят, где взяла? Она заколебалась, но Фатей как будто почувствовал её сомнения и накрыл украшение рукой. У него была шершавая ладонь и горячие пальцы. Кая отдёрнула руку.
— Подруг позови, подругам подарим, — обещал Фатей. — Для красивой девушки ничего не жалко. У такой красавицы и подруги красивые, да?
Кая неуверенно кивнула. Очень ей надо, чтобы надутая Граська такой же браслет носила!
— Хочешь — тебе новый платок подарим? — предложил Фатей, продолжая улыбаться. — Как небо платок, как твои глаза. Ничего не жалко, только улыбнись. Завтра приходи — подарим. Я подарю. Я такие глаза во сне видел. Проснулся, на базар пошёл, платок купил. Клятву дал. Увижу глаза — подарю платок! Пошёл гулять — платок в шатре оставил!
Кая напряглась. Сейчас скажет, мол, пошли в шатёр, я тебе там платок подарю... знает она эти шуточки! Но Фатей как ни в чём ни бывало продолжал:
— Ты скажи, куда идёшь. Я только за платком схожу.
Девушка представила, как этот чужой человек является за ней на двор господина Корна, и замотала головой.
— Некогда мне, — грубо ответила она и спохватилась. Она же тут в лесу стоит, господин Корн, небось, решит, что она со святым человеком разговаривала!
Девушка оттолкнула Фатея и бросилась бежать по тропинке. Он почесал в затылке. Что такого сказал? Ту ли девушку нашёл? Или не ту? Зачем по лесу гуляла? Или к дружку бегала? Не похоже вроде.
Он в отдалении последовал за бегущей девушкой. Васса быстрее. Васса — как вихрь! А эта только себе мешает. Зато юбку подхватила, ноги мелькают — хорошо. А бежит она не в деревню, а на двор к мохнатым. К Корну бежит. И видно — не от Фатея бежит, а домой торопится. Хорошо. Побродить тут надо. Вдруг кто ещё от Корна в лес пойдёт. И за платком сходить, да. За платок жадный Витак много хочет. Фатей его для Вассы торговал. А ну как на два платка не хватит? А ну как и на один не хватит? Иргаю сказать? Он же не для себя, он для дела. А девушка хороша. И глаза — ух! — как небо. Как платок этот. А Вассе он лучше зайца с охоты принесёт.
Поразмыслив, Фатей повернул обратно в лес. Если по тропинке обратно пойти, можно выйти, куда там девушка ходила. Тогда и платок можно не дарить. Или подарить. Уж больно девушка хороша.
Фатей углубился в лес. Солнце ещё только поднималось по небу, лучи косо подсвечивали листву. Рядом с тропинкой виднелась прошлогодняя жухлая трава. Беззаботно пересвистывались птицы. Хорошо! Фатей принялся передразнивать птичье пение. Получалось до того похоже, что пернатые певцы слетались к тропинке, пытаясь перепеть нахала.
Насвистывая, Фатей отмечал все звуки леса, все шорохи в траве или ветвях.
Чуда не случилось, стена выдержала, но нижнее бревно Юлди всё-таки вытащил. Громко бухало в груди сердце, ныли разбитые руки и хуже того, болела сорванная от усилий спина. Он сделал то, что не под силу человеку. Обычному человеку, не воину Заступника. Ничего. Боль пройдёт. Заступник будет милостив. Главное Юлди сделал. Переведя дух, монах принялся орудовать бревном, чтобы развернуть его и упереть одним концом в окно, вторым в землю.
Они прятались за деревьями. Хорошо прятались. Не хотели, чтобы Фатей их увидел. От кого таились? Зачем?
— Уважаемые, — окликнул на местном языке Фатей. — Иду-иду, никого не вижу! Долго иду! Заблудился. Где кабак у вас? Кабак ищу.
Послышался недовольный рык и на тропинку ступили двое. Высокие — выше Фатея, плечи широкие, лица гордые. Оружия нет, штаны, куртка — из кожи. Видать, мохнатые. Говорят, если они сами зверя убили, сами освежевали, сами шкуру выделали да из неё себе одежду сшили — могут превращаться сколько хотят, она на них останется. Но по своей земле мохнатые ходят в дорогом сукне, в шелку да в бархате. И на поясе меч носят, чтобы, случись что, в драку вступить. Любят они подраться. А если и случится обернуться, так пусть рвётся дорогой шёлк, в том-то и гонор здешних господ, что им ничего не жалко.
Если эти мохнатые тут в кожаных штанах ходят, значит, задумали что-то. Дело у них тайное, для которого им звериное чутьё нужно. Потому и оружия нет. Не в зубах же им меч тащить.
Обдумывая это, Фатей безмятежно улыбался оборотням, которые настороженно принюхивались и присматривались к нему. Разоблачения он не боялся. Пусть нет такого колдовства, которое укроет от глаза и чутья оборотня. Колдовство не нужно. Будто на охоте запах никогда отбивать не приходилось.
— Кто ты такой? — неохотно нарушил молчание один из оборотней. Волчище, небось, здоровый. Пегий.
— Караванщик я, — отозвался Фатей. — С Бадалом пришёл. Бадал лагерь разбил, моя работа не нужна. Пошёл кабак искать. Заблудился!
От его наглости мохнатые даже как-то оторопели. Они ж привыкли, что люди все боятся. Привыкли страх и гнев чуять. И презирать людей, которые не могут понять по запаху, врёт собеседник или нет, тоже привыкли. Со своими-то мохнатые честные, потому что ложь насквозь видят. А вот с людьми — нет. Человека обмануть можно — не поймёт, а сам, как ни старайся, не соврёт мохнатым. А Фатей что? Фатея сам Медный Паук врать учил. Чувства свои в узде держать учил. Попробуй-ка почувствуй, врёт Фатей, шутит или правду говорит. Принюхивайтесь, мохнатые, не разберётесь.
— Нет здесь кабака, — процедил второй оборотень, чёрной с проседью масти. — Нечего тебе тут делать!
— Нет кабака? — с наигранным ужасом спросил Фатей. — Как так, уважаемые? Я пять дней ничего не пил, устал, к вам пришёл — у вас и кабака нету? А Бадал хорош врать. Пойдём, говорил, на закат, на закате кабаков много, сядешь за дубовый стол, девушки выпить поднесут...
Он прервал сам себя и с интересом уставился на собеседников.
— А девушки есть у вас? Я дома такую девушку оставил... ах, такую девушку! Пять дней не пил, работал, устал, не кабак, так хоть девушку, может, найду?
— Нет тут девушек, — зарычал пегий. — Нечего тебе тут ходить. Убирайся откуда пришёл!
Фатей успокаивающе поднял руки, показывая, что они пустые. Мохнатые были без оружия, а у него меч на поясе. С одним он бы и сладил, с двумя — не выйдет, с двух сторон кинутся. Да и не к чему ему с мохнатыми ссориться.
— Ухожу, ухожу, не сердитесь! — ответил он, одаривая оборотней ещё одной беззаботной улыбкой. — Нет кабака, нет девушек, зачем мне тут гулять? Приду к Бадалу, лягу у его шатра, пусть он меня поит. Обманул! Сманил и обманул!..
Он повернулся и зашагал обратно, прислушиваясь к звукам за спиной. Но, прогнав его, оборотни порычали вслед и успокоились, догонять не стали.
Выбравшись на волю, монах вознёс молитву. Может, Увар не заметил его пропажу, а то оберст и за драку с Князем-Жрецом сердился.
К месту его заточения вело несколько тропинок, но только одна была широкой и хорошо протоптанной. По ней Юлди и отправился. На каждом шагу спину разламывало нечеловеческой болью. Надо поскорей добраться до лагеря, там Большеногая его живо вылечит. Таиться Юлди в голову не пришло. Это оборотни пусть боятся, если встретятся на его пути. Нерадивая паства. Насмешки над пастырем — насмешки над Заступником. Юлди нисколько не испугался, когда его путь заступило два волка, пегий, серо-рыже-чёрный, и тёмный с проседью.
— Друджи, Урлик? — окликнул их Юлди суровым голосом. Художник их монастыря, брат Полди, был готов проповедовать оборотням и в волчьем облике, но Юлди сейчас хотел видеть перед собой человеческие лица.
Оборотни переглянулись и одновременно кувыркнулись через голову. И вот перед монахом стояли гордые магнаты. Пегий Друджи выглядел слегка смущённым.
— Когда я умру, — сказал им монах, — я не смогу предстать перед лицом Заступника и войти в Его воинство. С какими глазами я на Него посмотрю? Я, который так гордился своей паствой! Я, который так радовался вашему обращению! Держать в заточении духовного наставника! Испытывать его ловкость! Сказано, что не сила спасает, а вера. Много веры вы выказали!
Спина болела так, что Юлди стоял прямо только огромным усилием воли, но пуще телесной боли были моральные муки. Он считал их друзьями, он пировал с ними — а сам упустил их души!
Оборотни тревожно втянули лесной воздух и упали на колени.
— Прости, — не склоняя головы, попросил Урлик. — Мы не хотели тебя обидеть!
— Не меня вы обидели, а Заступника! — резко ответил монах. — Кто поднимает руку на Его посланцев, тот поднимает руку на Его самого. Вы поступили как язычники, а не добрые верующие!
Друджи рванулся вперёд, схватил Юлди за руку и поцеловал.
— Прости! — взмолился пегий оборотень, наконец склонив свою гордую голову. — Враг попутал!
— Не сердись на нас, — подхватил Урлик, тоже целуя монаху израненную руку. — Враг попутал.
— Пойдём с нами, — позвал Друджи, поднимаясь на ноги. — Пойдём, стол уже накрыт, только тебя ждут!
— Я не голоден, — отрезал Юлди. Урлик тоже встал и, обняв монаха за плечи, настойчиво повлёк куда-то в сторону от тропинки. — Мне нужно к Увару.
— Дай нам загладить свою вину, — снова взмолился Друджи, подхватывая Юлди под руку. Монах и не хотел, но опёрся на оборотня. — Неужели ты уйдёшь от нас в гневе, в изодранной одежде?..
— Для нас бесчестьем будет тебя отпустить в таком виде, — подхватил Урдик. — как мы посмотрим в глаза твоих друзей? Своих братьев? Пойдём с нами, ты найдёшь и стол, и баню, и постель, достойную посланника небес, и девушек, которые её согреют, и новое платье...
— Я монах, я дал обеты, — напомнил Юлди. Мысль о бане, о приличном столе, хорошей постели показалась ему привлекательной. Девиц на крайний случай можно отослать прочь. Ещё один день ничего не решит, зато он будет не такой уставший и избитый. Может, к завтрашнему утру пройдёт и спина. К тому же раскаяние оборотней было неподдельным. Они очень гордые, если он не покажет, что простил, их сердца будут разбиты. — И пошлите человека к Увару! Мы должны уже выступать! Я задерживаю отряд!
— Непременно пошлём, — пообещал Друджи.
— Глава четвёртая. Подмога
Кая была очень обижена. Когда она вернулась на двор к господину Корну, оказалось, что и другие девушки хвастаются обновками. И Граська, и Златка, и Данутка... у Каи был самый простой браслет! Самый дешёвый! Все только посмеялись над ней!
Улучив время, Кая выглянула со двора... и увидела у самых ворот недавнего караванщика.
— Красавица! — обрадовался он ей. — А я-то всё думал, в каких хоромах такая девушка живёт! Фатей ходил-ходил, голубой платок добыл. Возьмёшь — счастье найдёшь, не возьмёшь — сердце разобьёшь.
Караванщик, о котором подружки смеялись, вот, мол, самый бедный тебе достался, полез за пазуху и достал оттуда... Заступник! Платок был — как кусочек неба... Такой лёгкий, воздушный и нежный... как будто Фатей влез на самое высокое дерево и ножом вырезал лоскут с небес. У Каи вырвался вздох.
— Понравился? — улыбнулся Фатей.
— Краденый, небось, — для вида нахмурилась девушка.
— Для такой красавицы — краденый? — схватился за сердце Фатей. — Я за ним реку переплыл, огненный ров перепрыгнул, великана победил и змея задушил, вернулся, упал в ноги Витаку — всё возьми, коня возьми, душу возьми, жизнь мою возьми, меч возьми! Платок дай. Девушек подарить надо! У неё глаза — как небо. Будет платок, будут ярче сиять, будут люди смотреть, говорить: всех-то она краше.
Кая рассмеялась и протянула руку. Фатей ловко отдёрнул платок.
— Даром не отдам.
Кая поскучнела и отвернулась. Были бы у неё деньги на такую красоту, не бегала бы она босиком по двору, жила бы в тереме, каждое утро мёд бы ела.
— За поцелуй отдам, — продолжил несносный караванщик. — Если позволишь самому платок на тебя надеть.
— Всё у тебя шуточки! — рассердилась Кая.
— Кто ж такими вещами шутит? — совершенно серьёзно ответил Фатей. — Моё слово твёрдое. Дашь себя поцеловать — твой платок. А не дашь — Фатей его изрежет, а лоскуты в землю втопчет. Решай!
Кая даже застонала. Такую красоту! Как можно! А несносный уже достал нож и приготовился испортить волшебную вещь.
— Не надо! — испугано закричала девушка.
— Дашь поцеловать? — азартно спросил Фатей.
— Дам, дам, — замахала на него девушка руками. — Только не здесь. Здесь люди увидят. И в лагерь я к вам не пойду!
— Не надо в лагерь, — спокойно отозвался караванщик и кивнул на тропинку к лесу. — За деревья зайдём, никто не увидит. Мне поцелуй, тебе платок и моё сердце.
Фатей позволил девушке самой выбирать дорогу и шёл рядом, заманчиво помахивая синим платком. Вспоминать не хотелось, как они всем отрядом торговались с жадным Витаком, уговаривая не заламывать цену. Купец-то не оборотень, его не обманешь, сразу чует, где пожива. Но оно того стоило. Пока они шли, Фатей всё говорил да говорил. Неважно, что нести. Важно, как. Чтобы девушке смешно было, чтобы девушке спокойно было. Чтобы девушка с ним не то что в лес, в шатёр захотела. Чтобы сама к нему в седло попросилась. Фатей обещал привести из похода шёлковый пояс с самоцветами, а девушка в это время искоса разглядывала его лицо.
У Каи сердце колотилось как бешеное, когда они зашли в лес и остановились, убедившись, что со двора их не видно и никто за ними не подглядывает. Красивый парень этот караванщик. Только бы маменька не узнала, как Кая с чужим человеком в лесу гуляла. Маменька скажет, такой пошутит — и бросит. А он не бросит. Неужто бросит? Кто бы стал кому попало такие платки дарить?.. Видать, до сердца она ему дошла. Такой не обманет.
