— Ну что ж, с целями мы определились. Теперь утрясем некоторые организационные вопросы, — воздушным шарфом она принялась протирать очки, висевшие на груди, на цепочке. — Раз уж мы начинаем такое дело, нужно решить, как мы будем обращаться друг к другу. Не так ли? Пожалуй, я, со свой стороны перейду на 'ты', — она вопросительно посмотрела на Дарина. — Не против?
Тот замотал головой.
— Согласен? Прекрасно...насколько я помню, товарищи всегда называли тебя по фамилии — 'Дарин'. Не возражаешь, если я стану называть тебя так же?
Потом она окинула улицу задумчивым взглядом.
— А как же ты будешь обращаться ко мне? 'Профессор', пожалуй, неплохо, но слишком академично...
— Я могу называть вас по имени-отчеству, — неуверенно предложил Дарин.
— Длинновато... — не согласилась она. — Сам подумай, нас ждет жизнь, полная приключений и, возможно, нешуточных опасностей! Всякое может быть. А кричать в форс-мажорной ситуации 'Алла Всеволодовна' как-то даже странно. Можно, конечно, сократить до имени, — она подумала. — 'Алла'? Гм... пожалуй, нет. Фамильярно звучит...
Дарин ужаснулся при мысли, что ему придется называть самого грозного профессора именем 'Алла' и понял, что никогда в жизни не сможет это выговорить.
— Я.. я не...
— Да, не подходит, — согласилась она. — Что ж остается?
Она посмотрела на кобольда, потом на Дарина и на губах ее появилась улыбка.
— Ну что ж, существует только один выход. Можешь называть меня 'Гингема'. Неплохое имя.
Услыхав такое, Дарин чуть не свалился с крыльца.
— А.. э... а вы разве... разве знаете? — пробормотал он, чувствуя, как предательски заполыхали щеки и уши.
— Что студенты называют меня Гингемой? А как же. Они уж лет тридцать меня так зовут, смешно было бы, если б я не знала этого. Я и книжку прочитала про эту самую Гингему. Ничего... милейшая женщина!
Дарин подумал, что провалиться сейчас сквозь землю было бы самым замечательным выходом.
Гингема водрузила на крупный нос солнечные очки и повернулась к нему.
— Ну что, с именами решили?
— Э... я...да, — сказал Дарин и вдруг уставился на нее во все глаза.
— Профессор, я... ваши очки? Я никогда не обращал внимания... — он вытаращил глаза. Стекла очков были розового цвета.
— Да, мне нравится. В каком-то смысле это прекрасно: дожить до моих лет и умудряться смотреть на мир через розовые очки! Мы должны казаться взрослыми, но сохранять наши иллюзии и наивность: только тогда и поверишь в существование кобольдов, чародеев и драконов из других миров!
Дарин изо всех сил старался сдержаться, но не выдержал и захохотал.
Мимо крыльца прошел человек, самой непримечательно наружности, среднего возраста, в дешевых мешковатых джинсах производства местной фабрики 'Золотая игла' и клетчатой рубашке-ковбойке. Услышав смех, он бросил взгляд на крыльцо, увидел Дарина и в знак приветствия помахал ему кепкой.
— Как краны? — крикнул он.
— Работают, как часы, — ответил Дарин. — Спасибо тебе.
— Это Крынкин, — почему-то счел нужным объяснить Дарин профессору. — Крынкин. Знакомый мой, в соседнем доме живет. Он в ПТУ мастером работает, а летом сантехником подрабатывает. Мастер золотые руки! Если у вас дома кран прорвет или еще чего — имейте в виду!
... Крынкин, мастер золотые руки, миновал здание университета и направился к троллейбусной остановке. Он собирался навестить своего друга Василия. Василий работал охранником на хлебокомбинате номер семь и по его, Крынкина, расчетам, сегодня как раз должен был быть на дежурстве. У Крынкина имелась очень важная новость, которую ему не терпелось обсудить с другом.
На остановке Крынкин сел в полупустой троллейбус и, глядя в окно, задумался. Летний отпуск понемногу подходил к концу. Скоро снова на работу, в класс, где двадцать пять мальчишек, будущих сантехников, станут постигать азы профессии. Работу свою Крынкин любил, поэтому даже самые буйные группы сидели на его занятиях, как шелковые. Иногда, когда материал был уже пройден, а звонка с урока еще не было, Крынкин с ребятами обсуждал важное. Дело в том, что была у него давняя мечта: побывать на озере Лох-Несс. И не просто побывать, а своими глазами увидеть легендарную Несси — таинственное сказочное чудовище, обитающее в темных пучинах. В том, что он непременно ее увидит, Крынкин не сомневался, надо было только каким-то образом добраться до Шотландии. Но от Города до Шотландии было далековато, билеты стоили дорого, так что поездку приходилось все время отменять. Несси там, в далеких краях, наверное, уже заждалась и грустила: когда-то еще удастся повидаться! Крынкин с ребятами подробно обсуждали, прикидывали, сколько денег нужно на дорогу, какой гостинец привезти Несси и разрешит ли она себя сфотографировать. Мысль о том, что на Земле обитает таинственное существо, вполне возможно, пережившее ледниковый период, приводило Крынкина в благоговейный восторг. Весь смысл его жизни был там: в глубинах шотландского озера.
Конечно, время от времени по телевизору объявляли Несси несуществующей, в газетах печатали статьи, опровергающие ее существование, но Крынкин им не верил. Он знал точно: Несси существует!
У него была даже заведена специальная папка, куда он складывал вырезки статей из газет и журналов, все, что касалось таинственной обитательницы озера. Так что, можно сказать, за годы Крынкин стал в этой области большим авторитетом.
Каждую статью он подробно обсуждал с ребятами, а потом — непременно со старым другом, охранником Василием. Например, последняя статья обнаруженная Крынкиным в толстом солидном журнале, утверждала, что Несси может оказаться длинным змеевидным примитивным китом, которого эволюционисты тоже считали вымершим более двадцати миллионов лет назад. Эту версию Крынкин и Василий горячо обсуждали несколько дней подряд, но к единому мнению так и не пришли: Крынкин наотрез отказывался считать Несси 'примитивной' и чуть не поссорился с приятелем всерьез.
Крынкин так увлекся воспоминаниями, что чуть не проехал нужную остановку. Он вскочил, пулей вылетел в уже закрывающиеся двери и оказался на улице. Затем быстро прошел по улице и свернул в проулок, где находился хлебокомбинат. В проулке всегда волшебно пахло самым лучшим запахом на свете: свежевыпеченным хлебом. Поэтому прохожие, спешившие по своим делам, невольно начинали принюхиваться, забывали про дела и сворачивали к маленькому магазинчику, где день ночь торговали свежим, только что из печи, хлебом и горячими булочками.
Вахта хлебозавода помешалась не в самом здании, а в отдельной маленькой будочке возле ворот. На скамейке сидел охранник Василий, в камуфляжной куртке, в пятнистых штанах и тяжелых ботинках и о чем-то сосредоточенно размышлял. Старичка-вахтера нигде видно не было: пользуясь тем, что охранник сидел у ворот, он постоянно бегал то в аптеку, то в магазин.
Василий неторопливо ел свежую булку с изюмом, а рядом с ним стояла тестомес Варвара: молодая, пышная девушка, яркая и румяная, как лаковая матрешка. Она была настоящим мастером своего дела и все норовили покупать хлеб, испеченный именно в ее смену. Варвара, покидая комбинат после работы, частенько останавливалась поговорить с охранником, бравым молодцом, высоким и статным, с кудрявым русым чубом, спадавшим на голубые глаза, но Василий знал себе цену и до разговоров снисходил редко.
У него тоже имелась заветная мечта, о которой он думал ежечасно: ему очень хотелось получить Нобелевскую премию. Он пока что еще не решил, в какой области он хотел бы ее получить, но это было и неважно: Нобелевская премия — она и есть Нобелевская премия. Василий уже решил, как он ее потратит: на мир во всем мире, а если что останется — то купит себе мотоцикл с коляской. Приятно будет получить приглашение от шведского короля, погостить, а потом приехать в свою деревню прямиком из королевского дворца: нобелевским лауреатом, да еще и на новеньком мотоцикле!
Потому-то Василий держался с окружающими несколько высокомерно: будущим нобелевским лауреатам можно и погордиться.
— Здорово, Василий! — бодро приветствовал друга. — Привет, Варвара!
Будущий нобелевский лауреат сдержанно кивнул.
— Крынкин, булку хочешь? — спросила Варвара. — Наша смена пекла. 'Плетенка новгородская' называется. Удачные булки получились, правда, Василий?
Она с надеждой посмотрела на красавца-охранника, но тот промолчал. Жуя мягкую плетенку, он размышлял о приеме у шведского короля: оказывается, нобелевские лауреаты должны были произносить речь! Следовало ее хорошенько обдумать.
— Ну, раз ваша смена пекла, то давай, — согласился Крынкин. Он уселся на скамейку и впился зубами в пышную булку.
— Гляди, Василий, что я принес, — с набитым ртом проговорил Крынкин. — Газетка свежая, 'Вечерний проспект' называется. Читал? Нет? А вот гляди, написано тут... подписано 'Игорь Хамер'. Кто такой, не знаю.
Он прожевал кусок и торопливо зашуршал страницами.
— Про экзотического зверя он написал! Читал?
— Ну, зверь, — снисходительно отозвался приятель, отвлекаясь на минуту от обдумывания речи. — И что?
— Ну, как же! — загорячился Крынкин, немного расстроенный тем, что приятель не разделил его восторгов. — Неизвестный науке зверь, понимаешь? Как Несси!
Василий пожал плечами.
Крынкин откусил булку и задумался.
Он и сам не мог бы объяснить, посему обычная заметка в газете так взволновала его. Но какой-то внутренний голос шепнул ему, что тут таится что-то необычное, и не доверять внутреннему голосу у Крынкина не было никакой причины. Он чувствовал, знал — за скупыми газетными строчками скрывается нечто необыкновенное! Оттого-то у Крынкина уже второй день были предчувствие того, что в Городе начинают разворачиваться удивительные события.
— Как бы узнать, что за зверь это? — пробормотал он, машинально выщипывая из булки изюм.
Его приятель отвлекся от дум.
— Как думаешь, если я про деревню свою скажу, будет это шведскому королю интересно? Все-таки у нас там и рыбалка, и грибы, и ягоды... у них-то в Швеции, наверное, такого нет.
— Обязательно скажи, — посоветовал Крынкин и снова уткнулся в газету.
— Как бы узнать... как бы глянуть? Неизвестный зверь, надо же...
— Ох, а вот я недавно видела, — вдруг вступила в разговор Варвара, поглядывая на Василия. — Страшилище какое-то, то ли домовой, то ли еще какая нечисть? Иду это я дворами с ночной смены недавно, утро, часов пять, тихо. Вдруг из подвала — шасть! Да такое чудище: лапы кривые, шерсть бурая, хвост, как у крысы и рога!
— Привиделось тебе, — снисходительно обронил будущий нобелевский лауреат.
— А вот и нет! — загорячилась Варвара, с одной стороны обрадовавшись, что Василий, в кои-то веки снизошел до разговора, а с другой — расстроившись, что ей не поверили.
— Светало уже, я и разглядела. А он, зверь-то этот, на меня уставился, глаза так и горят, как красные лампочки, а в зубах-то — крыса! А потом завизжала я, он — шмыг обратно в подвал, и был таков!
Василий махнул рукой и снова погрузился в думы.
— Вот интересно, что такое 'смокинг'? — пробормотал он. — Читал я, на прием к шведскому-то королю в смокинге надо.
Крынкин сдвинул кепку и почесал в затылке.
— А если в свитере скажем, или в рубахе?
— Не полагается, — твердо сказал Василий.— Там порядки строгие. Дворец, все-таки.
— М-да, — неопределенным тоном сказал Крынкин и снова уткнулся в газету, в сотый раз перечитывая скупое описание 'экзотического зверя.
И вдруг он почувствовал, как сердце в груди стукнуло и появилось ощущение близкого чуда, совсем, как перед новым годом, когда встаешь утром, выбегаешь в соседнюю комнату, а там — стоит невесть откуда взявшаяся красавица-елка, вся в сверкающей мишуре и золотых шарах.
Крынкин поднял глаза на Варвару.
— А ну-ка, — сказал он. — Расскажи-ка, кого ты видела? Поподробней только. Как чудище-то это выглядело?
Примерно через час, распрощавшись с приятелем, Крынкин побрел к остановке. От волнения он почти не замечал окружающий его мир. На своей остановке он сошел и направился к дому.
Во дворе Крынкин остановился и окинул пятиэтажки задумчивым взглядом.
— У кого бы спросить... — задумчиво промолвил он, сдвигая кепку на затылок. Потом взгляд его остановился на балконе третьего этажа. — Ага... — сказал Крынкин, снял кепку, засунул ее в карман и решительно зашагал к подъезду. На площадке третьего этажа, Крынкин потоптался, поколебался, но потом все-таки решился и позвонил в дверь.
Открыл темноволосый парень в джинсах и синей футболке.
— Привет, дядя Крынкин, — весело сказал он. — Вы к отцу? Насчет батарей, наверное? А он на даче, завтра приедет.
— Нет, — Крынкин неловко кашлянул. — Слышь, студент... дело у меня к тебе есть.
Глава-3
...Почти всю ночь Тохта не спал: не до сна было. Сидел в кресле на балконе и время от времени тревожно принюхивался, не учует ли что-нибудь новенькое. Ночной ветер нес привычные уже запахи: бензиновых выхлопов, тополиной листвы, людей, человеческой еды. Но кобольду казалось, что сегодня в воздухе витает еще один запах — близкой опасности. От этого шерсть его поднималась дыбом, а по телу пробегала нервная дрожь. Он спрыгивал с кресла, просовывал морду между прутьев балконной решетки и окидывал настороженным взглядом пустой темный двор. Никого.
Но успокоиться было невозможно. Тохта ждал, что вот-вот учует магию фей: запах железа, крови и еще чего-то неуловимого и не поддающегося определению. Но еще страшней, если вдруг, среди летнего дня, повеет морозным ветром, стужей, от которой холод проберет до костей, и враз онемеют лапы — значит, где-то близко появились драконы. При одной мысли об этом, кровь в жилах у кобольда застыла.
Тохта вернулся в кресло и решил не думать пока что о драконах, а сосредоточиться на феях. Кобольда грызла такая тревога, что хоть помирай или беги, куда глаза глядят. Но и бежать особо было некуда, да и не убежишь от фей. С ними разговор короткий будет, а с драконами — и того короче.
Дарин, когда кобольд ему вчера растолковывал, что дело — дрянь, все больше молчал и думал о чем-то. Видно, не знал, что делать дальше, а вот Тохта знал: погибать. Сражаться бессмысленно, надо только, как люди говорят, 'постараться продать свою жизнь подороже'. Но насчет 'подороже' у кобольда имелись очень большие сомнения: кто феям противостоит? Сказать смешно, двое смертных, парень и старая женщина. Феям на один зубок.
Тут Тохта вспомнил 'зубки' фей и беспокойно заерзал в кресле. Ну, правда имелся еще один кобольд, чьи предки были отважными и неустрашимыми воинами, настоящими боевыми кобольдами! Их-то не запугаешь чужой магией, они и сами...
Тохта решительно встряхнулся. Что это он, в самом деле?! Он не просто какой-нибудь там меняла, он — смелый и отважный воин, смертельно опасный кобольд-одиночка, вот так-то!
Он снова поднял острую мордочку и принюхался к воздуху: нет, чужой магией пока что и не пахло. Потом спрыгнул с кресла, проверил свои запасы, надежно припрятанные за пачками газет и журналов в углу балкона. Все оказалось в целости и сохранности: целенькая, нетронутая крыса и половина кошки. Прикрыв запасец еще одной газетой, Тохта вернулся на место и раскрыл книжку с яркими цветными картинками. Книжка называлась 'Волшебник Изумрудного города', ее Дарин вчера вечером выпросил у кого-то из соседей: уж очень хотелось кобольду про злую волшебницу Гингему разузнать. Вначале читать было трудновато. Незнакомые буквы, мелкие, как муравьи, никак не желали складываться в слова, но Тохта пыхтел, сопел, щурил глаза, в общем, старался изо всех сил — и дело пошло на лад. Конечно, Дарин помогал, подсказывал, да долго не выдержал и спать пошел. Но к тому времени Тохта уж постиг премудрости чужого языка — кобольды быстро все новое осваивали, была у них такая особенность — и погрузился в чтение. Наступила ночь, на дворе стало тихо и темно, хоть глаз выколи, но темнота кобольду совершенно не мешала, он и во тьме прекрасно видел и, знай себе, перелистывал страницу за страницей. Далеко за полночь оторвался от книги, привстал в кресле, принюхался: вроде, пока все спокойно. Тохта подумал немного, шмыгнул в комнату, на цыпочках прокрался мимо спящего Дарина, выскользнул за дверь квартиры и прислушался — тихо. Ну, значит, никто под лапами путаться не станет, а то работы сегодня — невпроворот! Первое правило кобольда: если грозит опасность, делай свое жилище неприступным!
