— Ты узнал о проекте год назад, — начал Барсуков. — Не очень-то разобрался в идее, но мне поверил. Тем более, от тебя ничего не требовалось. Ну, кроме принципиального согласия на развёртывание вещательной системы в твоём домене. Взамен тебе обещали синтетический айс по бросовым ценам. Это выгодный обмен, даже слишком. Ты стал искать подвох. Необходимость в контролёрах тебя сильно насторожила. Но контролёров тоже можно контролировать разными способами, не так уж они и страшны, как их малюют. Гжещ тебя в этом убедил. Пока я ни в чём не ошибся?
— Нет, — сказал Тарзан.
— Но ты же никому не веришь. Ты стал выжидать, когда что-нибудь вскроется. И тогда же — дал приказ Маге пристрелить нас, если услышит от тебя условную фразу. "Пятнадцать минут" два раза, если я не ошибаюсь?
Тарзан промолчал.
— Но сегодня ты понял, что мы строим машину, позволяющий информатировать... сильно влиять на мозги тех, кто им пользуется. Причём ни одну часть этого механизма ты не контролируешь. Спайс поставляется из Бибердорфа. Дементоры — изделия Болотного Доктора. Где находятся вещательные студии и как они устроены, ты вообще не в курсе. Если позволить развернуть систему у себя в домене, ты можешь утратить контроль над подданными.
— А если не позволить, то её всё равно развернут в других доменах. Что может привести к их объединению. Против нас, например, — закончил Тарзан.
— Это сложнее, чем ты думаешь. Но ход мысли верный. Теперь — почему ты решил нас убить. Причин может быть несколько. Но, скорее всего, — полковник сделал небольшую паузу, — ты намерен общаться с настоящими владельцами проекта. И что ты готов на конфликт любого уровня жёсткости в противоположном случае. Убийство посредников — очень рискованный жест, но в подобной ситуации... гм, понимаю.
Тарзан поудобнее перехватил пистолет и приготовился стрелять. Разговор с полковником оказался неинтересным. Похоже, Барсуков просто понтовался и тянул время.
— Ты выведешь меня на своих... — начал нахнах, спуская курок.
Глава 45, в которой внезапная страсть одерживает верх над благоразумием, но пробуждает скрытые силы души
8 ноября 312 года о.Х. Ещё не вечер.
Страна Дураков, Вондерленд, Понивилль, отель "Хентай", номер 201.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
УКАЗ 783
Верховной Обаятельницы Эквестрии "О награждении Орденом "Золотая Узда с псалиями" Мирры Ловицкой (Бизе)".
За достигнутые трудовые успехи, многолетнюю добросовестную работу, личное мужество и героизм, проявленные при исполнении обязанностей по расширению территориальной целостности Эквестрии и углублению её суверенитета, значительный вклад в социально-экономическое и культурное развитие Вондерленда и Эквестрии в целом, заслуги в гуманитарной сфере, а также за успешное оправдание оказанного Нами высокого доверия
наградить орденом "ЗОЛОТАЯ УЗДА С ПСАЛИЯМИ" Мирру Ловицкую (Бизе).
Верховная Обаятельница Всеэквестрийская, Вондерлендская и Северных земель Мимими Софт-Пауэр Вторая.
Дано в: Понивилль, 30 октября 312 года.
Золотая Узда сияла на малиновом бархате. Нащёчный ремень был украшен крупными алмазами. Псалии, по традиции, отливались из белого золота, узкий налобник — серебряный, чернёный. Наносный и подгубный ремни обычно подбирались под цвет гривы орденоноски. Мышастая черногривка Мирра сочла это скучным и попыталась заказать у Жанны Францевны ремни цвета топлёного молока — она обожала этот цвет. Через два дня Жанна Францевна прислала грузового пеликана, в мешке которого лежала короткая раздражённая записка с замечанием о сочетаемости оттенков, а также два ремешка в тон основания хвоста Мирры. Та посмотрела, примерила и была вынуждена признать, что Жанна права. Тогда она заказала — уже здесь, в Понивилле — декоративные кисти того же оттенка. Получилось ну просто очаровательно.
Придворный ювелир, старый жужел, осторожно извлёк украшение из футляра, одел лицо награждённой и принялся за тонкую работу — последнюю подгонку металлических частей. Его лапы, обожжённые и почерневшие за годы работы с металлом, порхали возле лица поняши, его почти не задевая.
Ловицкая, лёжа на подстилке, блаженно жмурясь. В молодости она любила тугие уздечки. Ей нравилось ощущение строгой стянутости лица, кисленький холодок медного грызла во рту — ну и, конечно, собственное отражение в зеркале. Увы, рано надетая балаклава положила этому конец. Однако Золотая Узда давала — помимо всего прочего — и право на ношение личной орденской маски. Во всём Пуси-Рауте такое право имели двадцать шесть пусь. В основном старух, награждённых Уздой ещё при Первой.
Мирра потянулась и мысленно пожелала каждой старой кляче дисплазии тазобедренных суставов, облысения репицы — и артрита, артрита.
Торжество ожидалось вечером. Как оно происходит, Ловицкая знала: её уже награждали Серебряной Уздой. Закрыв глаза, она представила себе Дворец Приёмов изнутри — огромное пространство с амфитеатром, освещённой сценой и ароматом свежего клевера, доносящегося из из фуршетной залы. Она ляжет в третьем ряду, левый бок ей будет греть Фру-Фру, правый — Альбертина. К сожалению, младшая будет не одна. И все это заметят и будут чесать языками. Правда, Бекки займёт место не по личному приглашению, а по праву. Проницательная Верховная, выяснив все подробности появления тораборцев в Кавае, в самый последний момент внесла бойкую девицу в список награждённых. Наградка была так себе — именная фероньерка. Но для Бекки это был знак высочайшего благоволения. То есть прощения прошлых грешков, обещание защиты от шантажа со стороны всяких там структур и организаций, а также и приоткрытая дверь в полусвет: фероньерка была выписана на имя Биркин-Клатч. Что означало упоминание в следующем выпуске Розовой Книги данной ветви семейства.
Бекки отлично понимала, насколько ей подфартило. Как и то, что Мирра могла бы и напакостить, но не стала этого делать. Поэтому перед Ловицкой-старшей Бекки ходила на поролоновых копытах. Что не мешало ей каждую ночь проскакивать в альбертинину спальню и выходить оттуда только под утро, пошатываясь. Зато изменщица Молли Драпеза осталась в Кавае. Почему Гермиона приехала без неё, Мирра не спрашивала — характерные кровоподтёки на вымени сказали ей всё.
Мирра скосила глаза на полированную деревянную панель — ими были обшиты стены номера. Отраженье казалось смутным и неясным. Но сверканье награды было заметно даже на этом маловыразительном фоне.
— Мама, это потрясающе! — восхитилась Гермиона, лежащая на соседней подстилке.
Ловицкая самодовольно улыбнулась, принимая комплимент.
— Представляешь, этот насос даёт вакуум до десять в минус четвёртой! — радостно продолжила дочь.
— Чего? — не поняла мать.
— Паскалей! — сказала дочка. — Смотри, у них тут плунжерный форвакуумник и пароструйник! И они конструктивно объединены в один блок!
— С-скобейда, — прошипела Ловицкая, скосив глаз на дочь. Та увлечённо изучала чертёж на огромном куске ватмана, развёрнутый Ветерком. В зубах у неё был длинный стилус, которым она что-то рисовала на угольной палетке.
— Это что ещё такое? — на всякий случай поинтересовалась она, заранее готовая услышать очередную техническую ахинею.
— Ева Писториус принесла, — неожиданно внятно ответила Фру-Фру. — Они с девчонками запускают ламповый завод. А на его основе — всякую вакуумную технику. Мама, у них потрясающие технические решения! Мы отстали от них лет на двадцать! Этот насос...
— Лампочки? — заинтересовалась Ловицкая. — Срок службы и себестоимость?
— Срок службы... м-м-м... — Гермиона задумалась. — Не помню точно. Кажется, тысяча часов. Себестоимость не помню, мы с Евой об этом не говорили. Нет, подожди... — Фру-Фру оторвалась от чертежей и палетки и замолчала секунд на пять. — Она сказала, что лампочка пойдёт в продажу по цене пива...
Мирра открыла было рот, чтобы наругать дочку за бестолковость, но в этот момент жужел как раз подтягивал подгубный ремень, и Ловицкая пропустила реплику.
— По цене кружки, — уточнила дочь. — Три сольдо, кажется.
— Кажется или точно? Потуже сделай, — последние слова были адресованы жужелу.
— Точно, — после недолгого молчания сообщила дочь. — Она ещё говорила, что это будет в десять раз дешевле, чем у хемулей. А хемули отдают две лампы за соверен. Я для дома недавно покупала и знаю. И у них цветотемпература две пятьсот, а здесь будет две восемьсот.
— Чего и у кого? — снова не поняла мать.
— Кельвинов. То есть это будет в миредах...
— Не парь мне мозги! — фыркнула Мирра. — Проект частный или государственный? Сколько средств вложено? Производительность? И главное — кто отвечает за сбыт?
— Не знаю, — растерялась дочь. — Я об этом не спрашивала...
— Горе ты моё желудёвое, — пробормотала Ловицкая.
Громко стукнула дверь, и в комнату зашла — а точнее сказать, нахально завалилась — рыжая Ева Писториус.
На сей раз на ней была стёганая аквамариновая попонка с черепами и надписью "Жизнь — это вечеринка", оранжевая панамка и огромные очки в черепаховой оправе. Коротко подстриженная грива была выкрашена в кисло-розовый цвет.
— Ну чё, коровы, к полу примёрзли? — ухмыльнулась гостья. — Приветики-кукусики!
— Гермиона, — холодно сказала Мирра. — Что здесь делает эта дурно воспитанная особа? Я её сюда не приглашала.
— Ну мама! — застонала Фру-Фру. — И ты Ева, тоже! Я же тебе сколько раз говорила!
— Не поняла, чё такого? — насупилась Писториус. — У нас в бюро...
— У себя в бюро вы можете хоть на ноги ссать друг другу, — голос Ловицкой-старшей стал ледяным. — Я спрашиваю, что эта неврастеничка делает здесь, — снова обратилась она к дочери.
Услышав про "неврастеничку", Ева выпрямила шею и оскалила зубы. Очки тут же сползли с носа. Дурацкая панамка приподнялась, из-под неё выпрыгнула услужающая крыса и ухватила сползающую дужку ловкими розовыми ручками.
Ловицкая усмехнулась. Рыжуха метнула в неё злобный взгляд, вздёрнула голову, развернулась и выскочила в коридор, напоследок от души наподдав копытом по дверному косяку. Грохнуло, посыпалась пыль.
— Отвратительно, — констатировала Мирра.
— Мама! Она же почти ребёнок! — возмутилась Гермиона. — И у неё травма! Зачем ты ей это сказала?
— Потому что это правда, — всё так же спокойно сказала Ловицкая, снова подставляя лицо ювелиру. — У неё не всё в порядке с головой. Я не говорю, что она в этом виновата. С ней обошлись скверно. Но мы тоже в этом не виноваты. И не обязаны терпеть её выходки.
— Она творческая личность! Практически гениальная... — начала было Фру-Фру.
— Гениальная? Прекрасно. Если мне нужно будет понять устройство этого вашего насоса, я обращусь к ней и очень вежливо попрошу прочесть мне лекцию. И буду слушать её очень внимательно. А если она ещё раз заявится сюда незваной и назовёт нас коровами, я спущу её с лестницы.
Гермиона открыла рот и тут же закрыла: в маминых словах был определённый резон. Поэтому она сочла за благо снова уткнуться в чертёж.
Минут через пять дверь тихо скрипнула, и в комнату зашла — а точнее сказать, осторожно просунула голову — Ева Писториус.
— Извините, — буркнула она, ни на кого не глядя, — Я чего. Награждение на час вперёд переносят. Только что слышала.
— Спасидо за информацию, — сказала Мирра. — Извинения условно приняты.
— Ева, подойди сюда, пожалуйста, — быстро влезла Гермиона. — Ты мне можешь помочь? Я не понимаю, зачем вот здесь трубка... — она ткнула стилусом в чертёж.
Писториус приблизилась, вытянула шею.
— А, ты про эту хрень, — наконец, сказала она, ложась на пол. — Зырь сюда, тут натекатель стоит...
Огненно-рыжая и мраморно-белая головы склонились над ватманом.
Кто-то постучался в дверь — деликатно, негромко, настойчиво.
— Заходи, Альбертина, — разрешила мать.
Младшая дочь вошла в комнату с той рассеянной улыбочкой, которая в последнее время буквально не слезала с её мордашки. Заметив это, Ловицкая-старшая почувствовала раздражение.
— Эта твоя где? — буркнула она — подразумевая, естественно, Бекки.
— Отдыхает, — улыбочка на личике Панюнюши стала совсем уж откровенной. — А... а... — она увидела рыжий зад Евы, — а это... м-м-м... — последнее должно было означать что-то вроде "кто это такая и что она тут делает".
— Познакомьтесь, — сказала Ловицкая с сарказмом. — Альбертина, это Ева Писториус. Местная достопримечательность. Инженерка, физичка, математичка и что-то ещё научное. Образована значительно лучше, чем воспитана.
— А ещё я пишу стихи! — похвасталась наново расхрабрившаяся Ева, даже и не думая поворачиваться передом.
— Ева, это Альбертина Ловицкая, — продолжила мать тем же тоном. — Моя младшая дочь. Почти двухсотка, — Мирра совершенно не собиралась этого говорить: оно как-то само слетело с языка.
— У меня сто девяносто, — ангельским голосом сказала Панюню. В последнее время мамины колкости почему-то совершенно перестали её задевать. Ловицкая-старшая это чувствовала — и злилась ещё сильнее.
— Ну и что ты мне сказать хотела? — поинтересовалась она всё так же раздражённо.
— Да я к сестре вообще-то. Фру-Фру, я тебе вчера шампунь для хвоста давала. Мне он нужен.
— А, сейчас... Спасидо, шампунь отличный. В номер тебе занести? — Гермиона свистнула Ветерка и дала задание. Тот заковылял на тоненьких лапках к двери, потом в коридоре послышался шум его крыльев.
— Ты ещё рецепт обещала, — напомнила Панюню.
— Какой рецепт? — не поняла Гермиона: её мысли были заняты насосом.
— Ну, того, что мы вчера в баре пили. Помнишь, Бекки чуть не подавилась?
— А-а-а. Тебе понравилось? Ветерок, найди чистую бумагу и пиши.
— Это что ещё за рецепт? — подозрительно спросила Мирра.
— Да коктейль. "Неприкосновенный запас" называется. Растопленное мороженое, абсент, крапива...
— Вы пили Эн-Зе?! — напряглась Ловицкая-старшая. — Это жидкий гастрит! Гермиона, особенно с твоим желудком! Поклянись мне сейчас же, что больше в рот не возьмёшь эту гадость!
— Мама, я уже взрослая! — вспылила Фру-Фру. — Как-нибудь сама разберусь, что мне брать в рот!
Ева похабно заржала во всю глотку. Мирра непроизвольно дёрнула шеей. Жужел, собравшийся было пробить в подгубнике дырочку для язычка застёжки, уронил инструмент и сердито скрипнул грудным склеритом.
— Мама, — поинтересовалась Альбертина, — а откуда ты знаешь, что этот коктейль такой вредный?
— От лиц, заслуживающих доверия, — не моргнув глазом, отбрила Мирра.
— А я знаю этих лиц? — не отставала дочь.
— Ты не знаешь, когда нужно остановиться. Это гораздо хуже... А вообще-то скоро идти. Время на час вперёд перенесли.
— Ой, у меня хвост не готов! — Альбертина заторопилась.
— Только не надевай эту ужасную попонку! — крикнула в спину мать.
— От Жанны Францевны? — удивилась Альбертина, слегка притормаживая. — Ты ж сама говорила — вещь стильная?
— Она тебя старит, — пробурчала мать.
— Ну и хорошо, солидней буду, — легкомысленно ответила дочь, мотнула гривой и исчезла за дверью.
— Я тоже пойду, наверное, — сказала Гермиона. — Ева, ты со мной?
