— Да, — согласился Юлди. — Заступник. Да.
— Ночь. Темно. Плохо. Ты служить?
— Да, — отозвался Юлди, плохо понимая, что Ыжан имеет в виду. Молился ли он в темноте? Во время опасности? Степняки скривились.
Гурлан неожиданно присел на корточки, завыл, повернулся вокруг себя и выпрямился. Эту пантомиму Юлди понял и покачал головой.
— Нет, я не оборотень, — сказал он.
Вайдей вдруг оскалился, скривил пальцы, будто бы звериные когти и зашипел. Гурлан ударил в бубен и Вайдей отшатнулся.
— Уметь так? — спросил Ыжан.
— Да, я знаю молитву, отгоняющую вампиров, — подтвердил Юлди, отчаянно надеясь, что понял правильно.
— День-ночь-день-ночь и ещё день и ночь, — сказал Ыжан. — Утро. Приходить сюда. Гурлан, Вайдей танцевать. Юлди танцевать. Сражаться.
Гурлан ударил в бубен.
— Ты ночь, — сказал Ыжан. — Звери-люди. Убить. Ты день. Защитник. Нет ночные воры. Жить.
Он кивнул на стражников, которые ждали у подножья холма.
— Ты бежать — ты ночь. Убить. Долго. Ты проиграть — ты ночь. Убить. Ты день — ты говорить. Молитва. Люди. Твой Защитник помогай нам. Идти. Ждать. Три день. Утро. Идти.
Он подтолкнул Юлди к склону и монах принялся спускаться с холма. Разговор ему не понравился. За кого они приняли Юлди? За служителя тёмных сил? Как он может доказать им, что это не так? Что же они, как Князь-Жрец вызвали Юлди на поединок? Монаху стало не по себе. Разве он имел право защищать имя Заступника перед всеми, когда так недавно поддался гордыне, приняв помощь оборотня за чудо?
— ...тогда мы хватились: где Джурон? Пропал Джурон! — рассказывала Орлэ-хатун. — Пора ехать, а его нигде нет! Дэпей кричит, казнит, мол, всех нянек, и вся недолга. Если они не украли ребёнка, так точно в сговоре! А потом Олинэ услышала — шуршит кто-то в тюках с войлоком. Смотрим — Джурон! Залез и заснул! Спокойный он у нас, Джурон. Его никаким шумом не разбудишь!
Фатей сочувственно кивал, прислушиваясь к звукам снаружи. Приехал кто? Как будто... Олинэ! Олинэ вернулась! Послышались приветственные возгласы, решительные шаги...
— Выйди, — приказала Олинэ, заглянув в шатёр. — Хочу с матерью поговорить.
Фатей вскочил на ноги, поклонился сперва хатун, потом её дочери.
— Зачем его гонишь? — заворчала старуха.
— Матушка, уж такая радость — Олинэ вернулась! — воскликнул Фатей, внимательно вглядываясь в лицо женщины. — Дочка к тебе приехала, сразу мать навестила, всем бы такую дочку Небо подарило! Отпусти, я прогуляюсь, Олинэ с тобой наговорится.
Он подхватил шапку и выскочил из шатра прежде, чем Орлэ-хатун успела его остановить. По Олинэ нельзя было прочесть ни хорошего, ни дурного. Сердце у Фатея билось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. А снаружи...
Юноше понадобилась вся сила воли, чтобы не кинуться к Харлану бегом. Он спокойно подошёл к старшему, степенно поклонился. Харлан поднял его, сжал в объятьях и еле слышно шепнул:
— Твои все живы.
— А... твои? — выдохнул Фатей.
— Живы. Стодол ранен. Детей, женщин — не тронули.
Они разжали объятья.
— Рассказывай, — приказал Харлан.
— Я доехал до Орлэ-хатун, — сообщил Фатей, заставив себя удержаться от расспросов, — сказал ей, подарки везём! Мечи везём, посуду везём, золото везём, серебро везём. Орлэ-хатун — добрая! Нет её добрее! Как сына приняла. От себя не отпускала.
— Мечи, говоришь, — повторил Харлан. Фатей молча встретил его взгляд. Юноша без колебаний отдал все товары, которые отряд вёз в Толок, для спасения их жизней. Вот только как после этого вернуться в Тафелон?
— Джурон-хакан большую силу взял, — сказал Фатей, который, сидя рядом с Орлэ-хатун, внимательно прислушивался к разговорам беков. — Поход собирает. На запад идёт. В стране оборотней хорошая трава. Коням хорошо будет. Во всех караванах его люди. В Толок без пропуска не пройти. Мечи в Толоке не продать.
— Я вперёд поехал, — проговорил Харлан, отвечая на невысказанный вопрос юноши. — Остальные с телегами едут. Есть раненые. Через два дня будут здесь.
По спине вдруг пробежал холодок. Фатей сроду такого не испытывал, даже в детстве... не успел даже оглянуться, как ощутил невесомое прикосновение к плечу чьей-то руки и услышал голос:
— Попроси Орлэ-хатун, пусть сын пришлёт лекаря. Попроси, слышишь? Ишэн, лекарь. На другого не соглашайся.
Он оглянулся. За спиной никого не было, только вдали между шатрами мелькнуло белое платье.
Морочит его ночная красавица. А зачем морочит?
— Много ли наших погибло? — спросил Фатей. Харлан назвал имена. Их собственные товарищи и люди Янака. Отряд потерял многих.
— ...и Ольви, — сказал Харлан. Фатей вскинулся. Мохнатая она или нет, девчонка была названной дочерью его сестры!
— Кто?
Ответ его поразил:
— Большеногая. Перерезала ей горло.
— Она ещё жива?!
— Сторожа убили Большеногую, Фатей. Лёгкая смерть.
Фатей сплюнул.
— Пусть Джурон пришлёт лекаря, — прошелестело в ушах.
Отец — раб Джурона-хакана.
— Юлди у Джурона-хакана, — сказал он Харлану. — Передал мне весточку с дочкой лекаря.
— А Увар?
Фатей развёл руками.
— Про Увара не знаю. А он не с вами?
Харлан покачал головой.
— С того самого дня не видели. А сторожа молчат.
Дело было плохо. Нет оберста, нет товаров, нет монаха, который вёл опись...
Спину снова обдало холодом.
— Хочешь увидеть Юй-ди — попроси лекаря, — шепнула ночная гостья. — Ишэн. Лекарь. Слышишь? Попроси у Орлэ-хатун. Иначе умрёт Юй-ди. Слышишь? Ишэн.
Фатей резко обернулся. Девчонки рядом не было.
— Ты чего вертишься? — спросил Харлан.
— Да так... показалось, кричит кто-то, — ответил юноша. — Большеногой нет, людей лечить некому?
— У сторожей знахарь плохой, — подтвердил Харлан. — Олинэ сказала — плохо здесь с лекарями. Хороший у Джурона-хакана есть, он его из страны шёлка привёз.
Олинэ как раз вышла из шатра матери и кивнула Харлану:
— Харлан-ага, иди, ждёт тебя Орлэ-хатун.
Дождавшись, когда он уйдёт, женщина повернулась к Фатею:
— Ай, нехорошо, — сказала она. — Обманул ты Орлэ-хатун. Зачем обманул?
— Я не обманывал Орлэ-хатун, — вскинулся юноша. — Вели убить, если соврал!
— Может, и велю, — хмуро сказала Олинэ. — Почему не сказал, что вы мохнатую везли? Сторожей обманули, хотели Орлэ-хатун обмануть?
— Хей, Олинэ, а сторожа не сказали, как к нашей девушке руки тянули? А про то, как напали без предупреждения? Убили нашего лекаря? А куда они увезли Увара-агу, они тоже не сказали?
— Почему сразу не сказали сторожам, что едете к Орлэ-хатун? — нахмурилась Олинэ.
— У нас даже женщины знали, что мы к Орлэ-хатун идём, — ответил Фатей. — Дака знала. Как могли не сказать? Хей, ты сторожам веришь, Олинэ? Им рабы нужны, друзья не к чему. Видала, какие мечи мы привезли? Хей, самострелы видала? Таких ещё не было в степях. Лучший мастер их делал. Всё Орлэ-хатун подарим.
Олинэ смерила его внимательным взглядом.
— Моей матери мечи не к чему, — сказала женщина. — Самострелы не нужны. Принесёте половину в мой шатёр.
— Хей, Олинэ, сердишься на Фатея? Ехали сюда — не знали, что ты при Орлэ-хатун. Знали бы — тебе бы подарки везли. Чаши хочешь? Ожерелья... К западу от земель Клосэ-хакана в Хларии такие ожерелья делают — ты спать не будешь, пока не увидишь! Тебе подарим.
— Не нужно, — оборвала его Олинэ. — Чаши, ожерелья, всё вези к Орлэ-хатун. В мой шатёр мечи отнеси. Слышишь?
— Слышу, Олинэ-батагур, — поклонился Фатей. — Всё сделаю. Если б Джурон-хакан нам Юлди вернул, отпустил бы Увара-агу, мы б быстрее всё пересчитали бы, чтоб тебе отдать да Орлэ-хатун порадовать.
— До Джурона-хакана мне дела нет, — неприязненно ответила Олинэ. — Хочешь — проси у моей матери. И лекаря у неё проси, у меня нету. Там из ваших есть кто помрёт скоро. Видела одного, Кобэ зовут — совсем помирает. Пока доедет — совсем помрёт. Остальным тоже худо. Что стоишь? Иди, проси у моей матери.
Юлди спал и снов не видел, словно провалился в глубокий чёрный колодец беспамятства. Вокруг не было ничего и никого, только темнота, из которой, казалось, смотрели на него злые и жадные глаза. Кто это был? Что ему сделал Юлди? Темнота сгустилась так, что стало трудно дышать. Отчаянным усилием монах взмолился Заступнику... язык не подчинялся ему, изо рта не вырывалось ни звука, а потом...
Темнота раскололась и в ней загорелся свет. Белый, холодный, пугающий... свет приближался к Юлди, рос... из далёкого пятнышка вырастал в мерцающую фигуру... которая словно глина лепилась под взглядом монаха как на заре времён Создатель лепил из глины первых людей... это была женщина и на ней, как на праматери людей, не было никакой одежды. Белая сияющая кожа притягивала взгляд, глаза...
— Цивей? — спросил монах, пытаясь отвернуться, пытаясь сомкнуть веки, чтобы не видеть бесстыдной наготы девушки. — Цивей, прикройся!
— Юй Ди... — выдохнула дочь лекаря, вставая на колени у изголовья кровати. Протянула руки к его лицу, провела по щеке, отдёрнула руку, будто укололась о выросшую за дни плена щетину, и засмеялась. — Юй Ди...
Она наклонилась над ним, вынуждая монаха посмотреть на свою голую грудь, взяла безвольную руку Юлди, обхватила палец губами, потом поднесла к своему соску. Как монах не надрывался, он не мог пошевелиться и только чувствовал, как его тело охватывает вожделение. Молиться не было сил. Ведьма засмеялась. Обнажённая, притягательная, проклятая... Вдруг повеяло холодом. В шатёр вбежал Юй Гэ и с размаху огрел дочь ремнём по спине. Девушка взвизгнула, подхватила белое платье и поспешно прикрылась. Лекарь ударил её ещё раз и оттолкнул от монаха. Юлди почувствовал, что может шевелиться, вскочил на ноги. В шатре было так темно, что едва можно было различить фигуры людей. Но ведь только что он видел Цивей так ясно, как будто стоял ясный день! Лекарь топал ногами и шёпотом ругался на дочь. Та что-то лепетала-щебетала в ответ. Что произошло? Зачем эта ведьма пыталась его приворожить? Наконец, Юй Гэ коснулся плеча монаха.
— Плохо, — сказал он на языке Дарилики. — Плохо. Нет шум. Идти. Идти. Нет шум. Идти. Юй Цивей нет. Нет. Юй Ди идти.
Девушка протянула руку, невесомо коснулась пальцев монаха.
— Фатей, — сказала она. — Идти. Фатей. Фатей. Идти.
— Фатей? Ты видела Фатея? — спросил Юлди.
— Юй Ди, — прощебетала девушка. — Фатей. Харлан. Идти. Идти. Смерть нет. Идти.
Цивей тянула его за руку, а Юй Гэ толкал в спину. Наконец, привыкнув к темноте, Юлди обнаружил в стороне тела своих стражников. Они неподвижно лежали и, кажется, уже не дышали.
— Идти, — настойчиво повторила девушка. Монах повиновался и позволил себя провести до небольшой двухколёсной повозки на краю лагеря. Их никто не окликнул, дозорные, казалось, смотрели сквозь них. У повозки Цивей остановилась и снова поднесла ко рту руку Юлди. Прежде, чем он успел помешать ей, она больно укусила его за палец. Монах вырвался, но тут его руку перехватил Юй Гэ и провёл по ране стеблем травы, размазывая кровь.
— Нет Юй Ди, — сказал старик с усмешкой. — Нет. Идти. Фатей.
Цивей указала под скамью в повозке.
— Фатей, — сказала она. — Харлан.
Всё происходящее казалось сном, тягостным и безумным. Юлди, наконец, понял, чего от него хотят, и кое-как спрятался под скамейкой в повозке. Цивей набросила поверх невесомую ткань. Такая не убережёт, не спрячет... что, если это обман, ловушка?
— Нет смерть, — сказал Юй Гэ. — Здоровье хорошо. Утро. Ждать. Идти. Фатей.
— Глава десятая. Пир у Орлэ-хатун
Эта дорога потом ещё долго снилась Юлди в кошмарах. Скрюченный, зажатый, изнемогающий от вернувшейся боли в спине, монах только и мог, что молиться Заступнику, слушать скрип колёс, топот копыт, голоса старика, его дочери, их спутников... и ждать, ждать, ждать... прошла одна вечность, за ней другая... к вечеру повозка остановилась и старик еле слышно прошептал:
— Ночь. Фатей. Ночь. Ждать. Плохо. Смерть. Ждать смерть нет.
Юлди хотел сказать, что он больше не выдержит, но старик быстро ушёл. Оставалось только терпеть и ночью терпение было вознаграждено. Сильные руки выволокли монаха из-под скамейки, откинули душную тряпку, поддержали, не давая упасть. При виде Фатея Юлди едва не заплакал.
— Хей, Фатея рано оплакивать, — сказал юноша своим обычным беспечным тоном.
— Где мы? — спросил монах, оглядываясь по сторонам. Они стояли посреди какого-то лагеря, возле составленных рядом телег и повозок. Рядом с ними беспокойно топтался Юй Гэ.
— У Орлэ-хатун в стане, — отозвался Фатей. Старик лекарь потянул юношу за рукав и торопливо заговорил, указывая на Юлди и кланяясь. — Ишэн говорит: прости его дочь. Говорит, она ещё не видит дороги. Говорит, она не хотела. Она увлеклась.
Тут он оборвал сам себя и что-то ответил старику.
— Что случилось? — спросил Юлди, повисая на руке друга. Спину охватывала безумная боль. Фатей заговорил со стариком резче прежнего. Тот быстро отвечал, показывая на спину монаха, на небо и куда-то в сторону. — Почему... она ведьма?
— Ты разве не видишь? — засмеялся Фатей, поддерживая монаха. — Она мёртвая! Давно мёртвая!
— Мёртвая?!
— Не дышит. Нет веса. Быстро ходит. Мёртвая. Вроде вампира, только ещё хуже.
— Что ей надо?
— А что мёртвым надо? Старик говорит, не уследил.
Юй Гэ потянул Фатея за руку и снова что-то сказал. Юноша посерьёзнел.
— Ишэн говорит, ты больше не Юлди, — сказал он. — Забудь про Юлди. Юлди умрёт. Тебя надо спрятать. Наших привезли днём. Их не пересчитывали. Красавица отведёт тебя в шатёр к Матьясу. Старик полечит твою спину. Смени одежду, эта тебя выдаст. Не молись на виду у всех.
— Какой Ишэн? — устало спросил Юлди. Ему уже было всё равно.
— Старик, — указал Фатей на лекаря.
— Юй Гэ?
Лекарь засмеялся и закивал, показывая то на себя, то на монаха.
— Юй Гэ, Юй Гэ. Юй Ди, Юй Гэ.
Фатей что-то резко произнёс, старик быстро ему возразил.
— Он сказал, позволь красавице взять тебя за руку, — сообщил Фатей. — Он ей строго приказал, больше она нападать не станет. Она проведёт тебя мимо всех и никто не заметит. Но только на этот раз.
На этот раз старик лечил его долго. Что-то шептал над ухом, колол спину иголками, потом зачем-то колол ладони и ступни, больно тыкал в позвоночник и втирал какие-то отвратительно пахнущие мази, от которых щипало кожу. Уходил, возвращался, продолжал снова и всё твердил, здоровье, мол, хорошо. Кобо умер и Юлди не позволили его исповедовать перед смертью и отпеть после. Монах был готов пожертвовать жизнью ради спасения души товарища, но Фатей уклончиво объяснил, что, выдав себя, Юлди погубит и весь отряд. Остальных раненных Юй Гэ вылечил.
Когда Юлди оправился и снова смог стоять без поддержки, ему дали мирскую одежду и велели отзываться на имя Ретто. Юлди было всё равно. Если он не монах, если он не служит Заступнику, если не помогает людям — зачем ему жизнь? Но умирать нельзя, это решать не ему, а рисковать товарищами и вовсе немыслимо.
