Мунго? Отпадает. Помфри? Это Хогвартс, Хогвартс — это Дамблдор и часть магического мира, ну и дальше все ясно. Хогсмид, Аллеи, все места, связанные с магическим миром отпадают. Что я могу, помимо подкачивания энергией, диагностики и легких латок? Мигель? Долго и ненадежно. Мисс Максим? Тоже! Флёр? А где она сейчас? Уизли из числа заморских братьев? Опять долго, долго, долго! Да и каминами придется пользоваться, а это риск, совершенно неуместный сейчас. Полеты — долго!

Магический мир — выносим за скобку.

Мир людей, да, мир людей, все-таки не зря трусливое тело сюда свалило. Нужно лечить Ксено здесь, лечить, как обычного человека, а потом валить дальше, куда-то... нет, этот вопрос я обдумаю, пока Ксено будут латать. Как можно меньше магии, меньше следов — меньше риска. Можно, конечно, заимперить всю больницу, но оно надо? Меня и без того толкает изнутри, пинает и лягает, опять последствия Непростительных, мать их! Вроде все улеглось после Нового Года, но это было лишь затишье, стоило применить запретные заклинания и щекотка, жжение, желание воспользоваться Непростительными еще раз, еще всего лишь разок, все это вернулось. О да, найти тех, кто напал, нет, кто стоял за нападением, и пытать их, подчинить своей воле, а красивых баб... так, стоп. У меня какой-то заклин, связь эмоций, возбуждения и магии, и этот вопрос надо будет решить.

Потом.

Что нам нужно? Травматология, так, желательно в крупном городе, не Лондоне, и это риск. Могут приглядывать за крупными больницами те, кто затеял заварушку? Мо... стоп, это уже паранойя. Если все так, то тогда в деле замешаны люди, и вот тогда точно надо уносить ноги из страны. Но как это проверить? Кларк точно отпадает, если люди в деле, то нам звездец, но мне не вылечить Ксено одному. Его надо вскрывать и сшивать нормально, залечивать, а то и с инфекцией бороться, хухуй знает, что там, в рану занесло и залетело. Трансфигурировать всю грязь нахрен, как стекло? Вскрыть и вычистить? Нет, задену Ксено, сотру ему внутренности, там нет защиты кожи, да и хирург из меня от слова "хер".

Надо было усерднее заниматься у Помфри, усерднее!

Нужно было учиться, не только убивать, но и лечить, как следует, обходиться без зелий, да мать вашу, не лениться, сделать себе пространственный карман в жопе, и не вываливать ожерелья на ерунду, а заботливо таскать с собой запас волшебной древесины! Проклятье! Сколько всего нужно было сделать! Сколько всего можно было сделать! Ну почему, почему я так крепок задним умом?

Почему у меня нет с собой пространственного склада на все случаи жизни?

— Гермиона? — осторожно спрашивает Луна, машет рукой перед лицом. — На тебя напала звездная лихорадка?

Скорее лунная горячка, но спасибо, что не звездная болезнь, хотя вслух такого, разумеется, лучше не говорить, потому что опять получится обвинение Луны за проблемы, созданные другими. За проблемы, созданные мной. Не крутил бы с Луной, никто ее и не трогал бы, ну ученики Рэйвенкло слегка бы обижали, но в сравнении с тем, что сейчас — просто ерунда, не стоящая внимания. И Ксенофилиус... да ладно, чего перед собой юлить-то? Погубил своих родителей, теперь еще и родителей, родителя Луны угробить, для полного комплекта, да? Чтобы Луна была только твоей, и никто не мешался под ногами? Подумаешь, не свое — не жалко, чего вообще таскать за собой Ксено как сено, списать все на паранойю, потянуть время, и оп! Отбросил Лавгуд — старший коньки и завернул ласты, а Луну можно нежно утешить, да не один раз, так?

— НЕТ!! — отвечая собственным мыслям и Луне одновременно.

Мысли о собственной трусости, о предательстве Луны, о том, что подсознательно я хочу погубить Ксено, вызывают прилив ярости. Не совсем "назло мамке уши отморожу", но хотя бы помогают перебороть паранойю.

— Не волнуйся, Луна, — пытаюсь говорить спокойно и уверенно, — все будет хорошо.

Да, ясно что нужно делать, отбросить ограничения, и мы аппарируем прочь из Браунстоуна.

Глава 4

Луна всегда знала, что другие не видят того, что видит она, и очень расстраивалась, что не может показать всей красоты мира окружающим, ну, кроме папы. Тот всегда видел, и мама видела, и всегда очень хвалила Луну, говорила, что та умница. Но в тот день, когда она ехала в Хогвартс во второй раз, Луна впервые обрадовалась, что другие не видят так, как она.

Если бы они видели, разве смогла бы она подойти к Гермионе?!

Но Луна подошла и заговорила, купаясь в волнах, излучаемых мозгошмыгами Гермионы, рассматривая их танец. Он был суматошным, вздорным, беспорядочным, как и сама Гермиона, та ее часть, что не была видна окружающим. В тот день Луна познала жадность и ревность, ей хотелось ухватить Гермиону и утащить ее, спрятать, скрыть от всего света и самой, только самой наслаждаться этим сиянием, ощущением странности и чуждости, танцем мужских мозгошмыгов в женском теле, ощущением инородности, ощущением прикосновения к другому миру.

Она сама неоднократно искала связи с другим миром, но ей не хватало знаний, не хватало страсти танца, не хватало... чего-то, в общем, всегда не хватало, и мама не отвечала на призыв. Даже после той радости, что принесла в жизнь Луны Гермиона.

Затем ее не было целый год, и Луна скучала, но не слишком. Единороги дружили и раскланивались с ней, нарглы, устрашенные Гермионой, попрятались, а то и перелетели в башню Хаффлпаффа, а компания Гермионы дружила и с Луной, но это была не та дружба, которой хотелось юной Лавгуд. Гермиона дружила с ней просто так, а вот все остальные — потому что на Луну падал отсвет сияния Гермионы. Они не видели его, но ощущали, как и многие маги, и Луна отчетливо видела все это, видела там всех насквозь. И пожилого метаморфа, который по просьбе гоблинов, разыгрывал роль Гарри, и сгусток тьмы в Роне, который плавал в нем, пытался выбраться наружу и завывал тоскливо за обеденным столом, и войну мозгошмыгов Джинни, когда они бились стенка на стенку. Пожалуй, самым интересным из них был Невилл, исходило от него некоторое сияние, но крайне неуверенное, как и сам Невилл, и гаснущее со временем.

Луна не обсуждала с ними их внутренние миры, не говорила об увиденном, ибо не видела в том смысла. Они пожмут плечами, назовут ее за спиной странной, посмеются, и ничего не сделают. Правда, Гермиона тоже почти ничего не делала, но как раз это Луну полностью устраивало. Да и не смеялась никогда Гермиона над ней, и дружила просто так, в отличие от остальных, и поэтому Луна держала свои наблюдения при себе.

И продолжала жить так, как следует.

Гермиона вернулась другой, изменившейся за год. Ее мозгошмыги стали спокойнее, и Луна в первый момент даже закусила было губу от обиды, но потом рассмотрела, что сияние сместилось в район груди и усилилось. Шармбатон и Пиренеи, заповедник, это было восхитительно, прекрасно настолько, что Луна не жила, а пела, ощущая все сияние окружающего мира.

Амулеты, связывающие сердца, и превращение Гермионы в выдру, Луна ощущала, что в ней самой просыпается внутренний зверь. Которому хотелось бежать рядом с Гермионой-выдрой через лес по толстому слою опавших листьев, принюхиваясь, друг к другу и покусывая за хвост и лапы. Ей хотелось танцевать, и Луна танцевала, ей хотелось касаться Гермионы, и Луна касалась, стремилась вобрать в себя уже не только зрительно, но и телесно, вдохнуть, обнять и не отпускать.

И оно пришло, самое счастливое лето в жизни Луны. Она знала, что должны быть мужчина и женщина, мама и папа, но это ее не волновало, потому что в минуты единения их мозгошмыги сливались и танцевали, и делали все остальное, нужное и правильное. Гермиона — выдра продолжала будить в Луне зверя, и это было прекрасно, и Гермиона сумела вернуть себе ногу, это было вдвойне прекрасно, но... было в этом и плохое. Активность мозгошмыгов Грейнджер пошла на убыль, они становились все более степенными и спокойными, пускай и по чуть-чуть, но Луна видела разницу, и это ее печалило.

Рано или поздно мозгошмыги Гермионы успокоятся и перестанут танцевать, и Луна не знала, сможет ли она тогда любить Грейнджер. Мозгошмыги магглов, сонные и скучные, навевали на Луну сон и скуку, мозгошмыги магов были чуть живее, но именно что чуть, и можно было ожидать, что у Гермионы все станет таким же, как у остальных магов: мозгошмыги будут важно разгуливать в мантиях, раскланиваться и вести степенную жизнь. Перестанут свободно танцевать и излучать сияние, перестанут метаться и парить, и вполне возможно, что вместе с ними и сама Гермиона станет степенной, перестанет парить в небе, как, и положено ведьме.

И Луна не знала, что будет тогда. Они провели обряд перед лицом Леса, но Луну никогда не возбуждали обычные, скучные маги, не притягивали ее взора, нет, она всегда видела только интересных, тех, кто сиял, тех, кто отличался, тех, кто придавал миру красок и веселья танцев.

Луну ничуть не удивило то, что случилось на конференции в горах, она всегда знала, что гоблины во всем виноваты, но она все же обиделась тогда, ей так не хватало амулетов, ибо сердце Гермионы было чем-то отягощено, и лунный глаз помог бы! Непременно! А Гермиона не дала его раскрыть! Луне захотелось побить Гермиону, первый раз за все время их знакомства, и она изменила рецепт чая, и это было чудесно, волшебно, вдохновляюще, а уж как потом выглядела Гермиона там, в горах, она вновь полыхала и сияла, как в первые дни их знакомства, и Луне снова хотелось слиться в ней в танце тел и мозгошмыгов.

Затем было возвращение в школу и учеба, подготовка к экзаменам, и мозгошмыги танцевали все спокойнее, даже во время слияния, и Луна поняла, что нужно делать, и взялась за приготовление нового амулета. Она не хотела признаваться, но ей было страшно, страшно, что ее мозгошмыги тоже перестанут танцевать, что сама Луна станет спокойной и скучной, как другие маги, перестанет видеть мир, утратит возможность ощущать его.

И еще ей хотелось показать Гермионе то, что видит она сама.

Но, увы, ничего не получилось, и тогда Луна поняла, что нужно показать Гермионе красоту мира вживую, показать ей джунгли Африки и Южной Америки, холодное сияние звезд в Гималаях, красоту пустынь и лесов, рек и гор, и населяющих их магических существ, и все шло по плану, пока кто-то не выпустил на свободу подземопотама. Кто именно, стало понятно чуть позже, и Луне срочно захотелось достать сырную палочку, чтобы почистить их от ушняков, которыми так и кишели маги, но было поздно.

Ей оказался явлен новый облик Гермионы.

Она уже видела Грейнджер в сражении, там, в горах, и это было прекрасно, словно ожила древняя история, и дева битвы расправила свои крылья. Но теперь? Там, на развалинах особняка (Луна вздохнула, вспоминая роспись потолка в своей спальне), из Гермионы словно выглянул кто-то другой. Странный обитатель странного и чужого мира, но в этот раз не вдохновляющий, не притягивающий и не возбуждающий, нет, совсем наоборот. Пугающий до дрожи в коленях. Кровавая оскаленная маска, ищущая лишь чужих смертей и боли, мстящая всему миру в ответ за свою смерть и боль, и несущая только разрушения.

Выглянул и скрылся, но Луну до сих пор потряхивало.

Она хотела быть рядом, зная, что сможет удержать Гермиону от превращения, кто бы там в нее ни вселился, но Гермиона оттолкнула ее, и Луна разрыдалась, решив, что все кончено. Луне было страшно, мир внезапно перестал быть радостным и сияющим местом, наполнился болью, страданием, страхом и ужасом. Лежащий без сознания отец, и внезапный страх Луны — зачем Гермиона так хочет спасти его, чтобы потом самой убить? — и одновременно с этим желание помочь, несмотря ни на что, Грейнджер, удержать, не дать ей превратиться, неважно в кого, в чудовище, в скучного мага, в отстраненную незнакомку, которая лишь оттолкнет "странную девочку", то есть саму Луну, и пойдет дальше по Хогвартс-экспрессу, навстречу смерти.

Все это парализовало Луну, и она лишь отстраненно, почти механически следовала за Гермионой, которая, наоборот, развила бурную деятельность. Она аппарировала, колдовала, превращала предметы в деньги магглов, внушала что-то этим самым магглам, они заходили в одни скучные магазины, потом в другие, Гермиона что-то расспрашивала, приобретала, потом долго уговаривала телефонных гномов, вертела им мельницу, но все же уговорила, и снова аппарировала, отводила глаза, заколдовывала, укрывала саму Луну, и тащила дальше.

Затем они перенеслись в огромный город магглов, и Луна растерялась в первый момент, даже вышла из оцепенения, и неожиданно поняла, что Гермиона снова стала прежней. Ее распирало изнутри от силы, и мозгошмыги танцевали танец битвы и страсти, а сама она целеустремленно двигалась вперед, сияя как-то по-новому. Словно она стала старше, моментально постарела на десяток лет, и Луна даже встревожилась, посмотрела сквозь сложенные по-особому пальцы, не завладел ли Гермионой Старый Призрак, а потом еще и потерла ей пальцем, смоченным слюной, особую точку на шее, проверяя, не оборотень ли перед ней.

Гермиона посмотрела в ответ, и Луна неожиданно для самой себя улыбнулась.

— Хорошо, что ты вернулась, — пробормотала она, прижимаясь к вернувшейся старой, доброй Гермионе, и снова разрыдалась.

— Не плачьте, мисс, — неожиданно послышался голос сверху.

Луна оторвалась от Гермионы, подняла голову, не понимая, что происходит. Странная женщина в белом халате, улыбалась подбадривающе, и неожиданно Луна увидела, что женщине искренне жаль и саму Луну, и ее отца.

— С вашим отцом все будет в порядке, — сказала женщина, и искренность ее словно бальзамом пролилась на сердце Луны, измученное страхами и сомнениями. — Им занимаются наши лучшие хирурги, а доктор Огдельсон просто волшебник, поверьте мне!

— Спасибо, — прошептала Луна в ответ и добавила, — я вам верю, да принесут вам духи удачу!

Женщина еще раз улыбнулась и пошла дальше, а Луна оглянулась, неожиданно вспомнив. Да-да, Гермиона говорила, все объясняла, но сама Луна, замороженная страхом, не воспринимала ее слов, не понимала их, отталкивала, словно услышь она и тут же все станет реальностью, а Гермиона чудовищем. Госпиталь магглов, и отца Луны...

— Нужно им помочь! — почти вскочила Луна, но ее железной хваткой удержали ее на месте.

— Хорошо, что ты вернулась, — возвратила Гермиона реплику.

Она не издевалась, не пыталась посмеяться, но смотрела как-то странно, словно сквозь Луну, опять уйдя куда-то в мысленные дали. Но если раньше это вызывало карусель мозгошмыгов, то теперь наоборот, все замерло. Словно Гермиона спала с открытыми глазами, или наоборот, разом, рывком превратилась в обычного мага. Но как же ее прежний взгляд? Как же?

— Не волнуйся, — сказала Гермиона, — деньги и личное распоряжение заведующего могут творить чудеса.