Уже понимая, в чём дело, он, отогнав похотливую тёлку, приоткрыл дверь номера. И увидел именно то, чего и ждал: всё того же Пьеро с той же самой дежурной. Пьероша пёр, поняша пёрлась. Остальные тащились по генерируемому сладкой парочкой эмо-полю.
Понимая, что этак сюда скоро сбежится весь этаж, Арле плюнул, выругался матерно и гневно — и отправился в гостиничный бар. Отсутствие наличных в этом случае роли не играло: у Карабаса и его команды была солидная финансовая репутация.
Бар Раббас, за Арлекином присматривавщий, осторожно достал своё сознание из чужого. Чувство было — как выдёргивать толстую нитку из узкого игольного ушка. Вслед за этим вспомнилась притча о верблюде и игольном ушке. Раввин привычно поморщился. Потянулся было к сигаре. Вспомнил, что сигара поняшья, с котовником и мелиссой. По несложной ассоциации вспомнил про Базилио, опять поморщился и всё-таки закурил.
В дверях номера появилась Напси.
— Шеф, — встревоженно сказал он, — коломбины наши хандрят. Плачут. Что-то с ними надо делать.
Карабас тяжко вздохнул. Накупленный в Цимесе электорат пока что создавал больше хлопот, чем пользы. Правда, на представлених калушата исправно транслировали эмо-поле и к тому же музицировали по ходу действия. Это пришлось по сердцу зрительницам, предпочитавшим оргазмировать не просто так, а культурненько. Карабас, правда, был недоволен эклектичностью сложившегося оркестрика, который с большой натяжкой можно было назвать духовым. Состоял он из пупицы-флейтистки, жабы с контрабасовой тубой (вообще-то калуша создала её кларнетисткой, но кларнеты в Понивилле почему-то не продавались), а также традиционного жука-ударника по прозвищу Ринго. Ещё был бэтмен, играющий на губной гармонике, но каким боком присобачить его к основному составу, Карабас в душе не ёб.
Дирижировать раввин поставил Напси, припомнив ему похвальбушки про абсолютный слух. Ко всеобщему удивлению, пёсик справился. Правда, метрическую сетку он обозначал движениями хвоста, но все быстро привыкли.
Однако, помимо выступлений, особой надобности в приобретённых существах не было. Карабас вообще-то намеревался использовать их в пути как рабочую силу и прислугу за всё. Но в "Хентае" обслуживание было и так на высшем уровне. Поэтому бар Раббас, не долго думая, сдал всех в гостиничный эргастул. Обращались там с ними сносно, но скучающий электорат нервничал и не знал, чем себя занять. Особенно плохо было коломбинам, с которыми как-то вообще не задалось. Карабс собирался их поставить на подпевки, но Пьеро был категорически против исполнения чьих-либо песен или стихов, кроме своих собственных — которые, в свою очередь, категорически не нравились Арлекину. Карабас мешать артистам в их нелёгком труде не хотел, так что коломбины с самого начала остались безо всякого внимания. Они всё больше спали, а когда не спали — ныли.
— Что-то делать, говоришь... Трахнуть, что-ли? — вздохнул Карабас. — Вот сегодня сходишь и трахнешь. Твой бэтмен где?
— Спит... Шеф, ну не сегодня, я сегодня уже... — начал было пёсик и тут же замолк. Потом, чераз пару секунд, сделал несколько судорожных вдохов, продышался уже спокойнее и укоризненно сказал,
— Шеф, ну зачем же за дыхалку-то? Я же просил — всё что угодно, только вот этого не надо. Ладно, трахну. Если больше некому. Бетмена моего разбудите, пожалуйста...
— А почему он спит? — поднял бровь раввин.
— У него время сбивается, — вздохнул Напси. — Ну так я иду?
— Не сегодня, — раввин изменил решение. — Ты мне, пожалуй, вечером пригодишься. В качестве шабесгоя.
— Это как? — заинтересовался Напси, довольный уже тем, что не придётся идти в эргастул и заниматься скучным делом.
— У меня сегодня важный день, — сообщил раввин. — Я намерен соблюсти шаббат. Ну то есть субботу.
— Брбрбрбрбр, — пёсик встряхнулся. — У нас что, праздник какой-то?
— Я же сказал: не у нас, а у меня. Кстати, где повар?
— Стейки готовит и салаты, — напомнил пёсик. — Дочь твою Мать, мы за эту говядину столько заплатили...
— Неважно, — перебил Карабас. — Это говядина зернового откорма. И это настоящие бычки, без прошивок. Ну ладно, с прошивками. Но они могут считаться условно-кошерными, так как бычок всё-таки жуёт жвачку и имеет раздвоенное копыто. Вполне кошерными они были бы в том случае, если бы их забили в соответствии с правилами...
Напси украдкой позевнул. Рассуждения раввина на тему того, что можно есть, а что нельзя, он уже слышал, и они ему были не близки. Интереснее было, при чём тут суббота и что это всё вообще значит.
Карабас его мысли увидел.
— Ладно, слушай сюда. Крекеры только подай... Скобейда, хочется молока, а мне нельзя — я же мясо лопать собираюсь... Так вот, соблюдение субботы — это мицва. То есть заповедь. Я должен был бы соблюдать её как положено, но у меня были причины этого не делать. Во-первых, не сохранился счёт дней недели. Во-вторых, соблюсти правила шаббата в наши времена крайне сложно. И, наконец, до недавнего времени это было запрещено.
Пёс опять не понял, и опять раввин услышал, что он думает.
— Тут такое дело... — протянул он, жуя сухой крекер и стряхивая с бороды летяшие крошки. — Перед самой войной был созван последний всемирный раввинат из оставшихся раввинов. Который принял ряд постановлений. В том числе — категорически запретил на ближайшие сто лет лет все иудейские обряды и обычаи, которые прямо или косвенно могли бы поставить под угрозу выживание еврейского народа. В том числе и шаббат, в части практической, то есть исполнение заповеди "храни", по Дварим. Можно соблюдать в части "помни", как в Шмот. Ну то есть изучать законы шаббата можно, а соблюдать нельзя. — Карабас замолк, в задумчивости комкая бороду в руке.
— А почему? — спросил Напси. Из всего монолога он понял едва ли треть, но по опыту знал — когда Карабас начинает рассуждать о своей религии, вопросы лучше относить к последнему более-менее осмысленному утверждению.
— По кочану. Пикуах нефеш, — пробормотал бар Раббас, думая явно о другом.
— А капуста тут при чём? — не отставал пёсик, обнюхивая левым рыльцем ножку стола. Она пахла приземистостью, — запах столешницы начинался не то чтобы очень высоко, — основательностью, почтенным возрастом и морёным дубом.
— Какая ещё капуста? — раввин всё-таки отвлёкся и принялся объяснять. — Пикуах нефеш — это спасение души еврея. То есть если исполнение заповеди может вызвать гибель еврея, её исполнять не следует. Так вот, в шаббат нельзя делать никакую работу, а в те времена это было, гм, чревато... Стрёмные тогда были времена, — заключил он и снова замолчал, на этот раз надолго.
— Ну и дальше-то что? — потерял терпение Напси.
— Да ничего особенного, — прервал свои размышления Карабас. — Началась война. Я тоже воевал. Просто мне в каком-то смысле повезло. Мы пролетали над тем местом, куда упал Монолит. Который в нас и разрядился. Кого-то испарило, кого-то поджарило, а я угодил в болото. Не в самом лучшем состоянии, да. Но в меня встроили способность впадать в анабиоз при неблагоприятных обстоятельствах. Я и впал. На двести тридцать шесть лет. Наверное, в конце концов я бы всё-таки умер, но меня вытащил Болотный Доктор. Вытащил и вернул к жизни. Ему было интересно, получится ли... В общем, я ожил. Потом навёл справки. И узнал, что никаких раввинов больше не осталось. Иудаизм непопулярен. Что и неудивительно. Религия держалась на горе книг. Которые погрызли шредеры. Всё сожрал проклятый долгоносик... — протянул он что-то совсем уж странное. — Короче, не осталось даже Торы на иврите. Только у меня в голове, — постучал он по ней пальцем для убедительности. — Как и основные трактаты Мишны и Гемары. У меня в черепе есть электронная вкладка. Если её подсоединить к компьютеру, всё это можно было бы скачать и потом напечатать. Но есть нюанс. Эту вкладку нельзя вытащить. Ну разве что из мёртвого. А я намерен пожить ещё, ибо еврей не должен умирать ради Торы. Он должен жить ради Торы. И жить непременно хорошо, ибо плохая жизнь еврея оскорбляет величие Торы... Да ты спишь, негодник?
— Простите, шеф! Извините, шеф! — испуганно взвизгнул Напсибыпытретень, на которого речи раввина и в самом деле подействовали убаюкивающе.
— Так вот. Большую часть последнего столетия я работал на Подгорное Королевство. А наш Король, к сожалению, таки немножечко муслим. Очень условный, конечно, но наши еврейские штучки его раздражают. Так что я старался его не дразнить. В общем, опять же пикуах нефеш. Но сейчас у меня есть немного свободного времени, и я всё-таки намерен отпраздновать шаббат. Хотя и весьма относительно.
— В каком смысле? — обратно не понял пёс.
— Я не знаю, когда он начинается, — вздохнул раввин. — И никто не знает. Вот ты знаешь, что такое пятница?
— Когда вечером бухают, потому что завтра праздник и на работу не идти, — пёс попытался пожать плечами, но не преуспел.
— Откуда знаешь? — заинтересовался раввин.
— От мамы, — пёсик шевельнул правым рыльцем, которое уловило какой-то новый запах.
— То есть от калуши... Чёрт, даже они уже не помнят. Попробуем иначе. Воскресенье что такое?
— Это значит "не доживём", — блеснул познаньями пёсик.
— Ну вот. А раньше это были дни недели. Неделя — это семь дней подряд. Суббота — последний, седьмой день. Первый день назывался воскресенье, второй — понедельник... и так далее. Не понял? — он уставился на пёсика. — Не понял, — констатировал он, посмотрев, что делается у него в голове. — Ладно, замнём для ясности. Короче, мне нужно было понять, когда ближайший шаббат. Было бы у меня время, я бы попробовал восстановить. По еврейским праздникам. Смотри, — раввин начал загибать пальцы. — Йом-Киппур не может приходиться на пятницу, потому что в Йом-Киппур нельзя подготовиться к субботе. На воскресенье тоже не может, потому что в субботу нельзя подготовиться к Йом-Киппуру. Рош-Хашана начинается за десять дней до Йом-Киппура, таким образом, не может быть средой. И пятницей тоже не может. И воскресеньем, потому что Хошана Раба не может быть субботой... Улавливаешь?
— Не-а, — Напси отчаянно зевнул, борясь со сном. — По-моему, это какая-то бредятина, — честно признался он.
— Сам ты бредятина, — проворчал Кара-Бас. — Из всего сказанного следует, что новый год может начаться только в понедельник, вторник, четверг или субботу. Я имею в виду еврейский Новый Год, а не этот ваш Сильвестр.
— Чо-чо? — переспросил Напси, окончательно утерявший нить. — Кто, куда, какой ещё Сильвестр?
— Не Сталлоне и не Обнорский, — совсем уж непонятно выразился бар Раббас. — Был такой папа римский, Сильвестр.
— Чей папа? — Напсибыпытритень закинул левое ухо за спину, чтобы лучше слышать.
— Римский, — вздохнул Карабас. — Хотя, в общем-то, какая разница... Короче, авторитет в большой уважухе. Так понятно?
Напси кивнул. Висучее ухо, закинутое за шею, свалилось вниз.
— Ну так вот. Сильвестр выиграл диспут с евреями и многих отвратил от иудейства, — закончил раввин.
— Ну и что? — не понял пёсик.
— Евреи могут простить другим народам многое, — объяснил Карабс, — но только не это. Что их кто-то уболтал. Такое не прощается.
— Ну а календарь-то тут при чём? — Напсибыпытритень никак не мог врубиться в суть.
— А в том, что тридцать первое декабря — день Сильвестра. В смысле, он в этот день помер. Поэтому этот ваш официальный новый год мы не отмечаем.
— Ну если вы этого Сильвестра так не любите — так это же хорошо, что он помер? — пёсик недоумевал всё больше и больше.
— Нет, это плохо! — раввин явно начинал терять терпение. — То есть хорошо, но не в этом смысле!
— Это потому что его убили не евреи? — догадался Напси.
— Нет! Иудаизм — религия любви и мира! — гневно рыкнул раввин и на всякий случай захлопнул Напси пасть — да так, что тут чуть не прикусил язык. — Антисемитизм кругом, — проворчал он, успокаиваясь. — Ладно, замнём для ясности. Значит, Новый Год — это один из четырёх дней. По другому определению это осеннее новолуние. То есть, если учитывать Суккот... — он протяжно зевнул. — Нет, всё равно не получается. Короче, я решил действовать по "Ахават Шалом". То есть назначу шабатом любой день и дальше буду соблюдать через каждые шесть дней. Это, конечно, вряд ли... Но сегодняшний день я объявляю шаббатом. И точка.
— Ну хоть так, — легко согласился Напси и открыл пасть пошире, чтобы размять сведённые судорогой мышцы челюсти. — А что это означает практически?
— В шаббат запрещена любая работа. Так что пошлю все дела далеко и надолго, — Кара-Бас мечтательно улыбнулся, отчего борода шевельнулась. — Свечи зажечь некому... — забормотал он себе под нос. — Ладно, это я сам, я холостой мужчина без хозяйки... Шулхан Арух, двести шестьдесят три — три... Хала, конечно, очень условная, без отделения теста... будем считать, что для местности сойдёт. Потом кидуш на водку. Ревиит в их лоханках точно есть. Лучше, конечно, вино, но оно у них из сена и некошерно. Шулхан Арух не запрещает водку в шаббат и даже прямо утверждает, что это дозволено. Впрочем, ребе Шмуэль...
Тут до пёсика дошло, что сильнейший психократ мира сего собирается нажраться. Он представил себе возможные последствия и чуть не опрудился.
— Может, не надо? — робко спросил он. — Если... это... вы... — он умолк, предоставляя раввину самому додумать мысль, ну или вытянуть из его головы.
— Не ссы, — вздохнул Карабас. — Использование паранормальных способностей в шаббат не дозволяется. Потому что это работа.
— А разговаривать хоть можно? — съехидничал Напси.
— Разговаривать можно. Даже петь можно. А вот играть на музыкальных инструментах нельзя. Само по себе это работой не является, но если у музыканта что-то сломается, у него может возникнуть желание починить инструмент. А это уже работа. Таким образом, по принципу ограды вокруг закона... Ладно, проехали. Короче, использование паранормальных способностей является работой. Поскольку это действие подпадает под категорию молид, то есть "порождающее новое". Примерно как включение электроприбора. Хотя почему "примерно"? Именно это на самом деле и происходит...
У Напси ушки дёрнулись вверх. К сожалению, Карабас уловил всплеск интереса и тут же сменил тему.
— Курить в субботу тоже нельзя, — сказал он, с удовольствием вдыхая сигарный дым. — Поскольку это предполагает зажигание огня.
— Шеф, да я вам прикурю, какие проблемы? — предложил Напси.
— Спасидо, но нет, — с крайним сожалением сказал бар Раббас. — Видишь ли, в момент затяжки происходит разжигание огня, а когда стряхиваешь пепел — тушение. Но если тебе вдруг вздумается как-нибудь развлечься, чтобы это устроило и меня...
— Могу на банджо что-нибудь изобразить, — предложил пёсик.
— Гм... допустим. Но заметь — не я это предложил! Ты делаешь это исключительно ради собственного удовольствия, — серьёзным голосом предупредил раввин. — Я просто терплю твои музыкальные упражения. Но некоторые мне будет терпеть легче.
Зазвенела тележка у двери. Напси бросился открывать. Там стоял гостиничный козёл с поварским столиком на колёсах. Заняшенная мормозетка с выпуклыми глазами несла на голове позвякивающую корзину с посудой.
