Кот обмер в ужасе, тому що узрел пиздец. Неминучий, неотвратимый, погибельный: чик и всё, бултых и гаиньки.
Но ужасалась и обмирала лишь котова голова. Ноги хотели жить, ноги решили что-то своё. Они сорвали Базилио с места и побежали-побежали-побежали. С такой скоростью кот не бегал никогда, ни за кем и ни от кого. Мысль была одна — не споткнуться.
Знак вспыхнул. Микрофоны взорвались диким грохотом.
В тот же миг кот разрядил батареи в мышцы ног и кузнечиком скакнул — нет, пнутым селезнем взмыл! — ввысь.
Затопивший Зону поток электричества достал его уже в воздухе.
Глава 50, в которой самый непутёвый из наших героев как никогда близок к успеху
13 ноября 312 года о.Х. Поздняя ночь
Страна Дураков, Зона, юго-восточный сектор
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Приложение 3а. Квалификационные требования к соискателю звания "Эмпат 2-й категории".
[...] П. 32. Аурическая чувствительность.
[...] пп. 32/7. Кандидат должен уверенно (более 85% правильных оценок) идентифицировать существо, не позднее 1,5 часов до теста выделившее из организма вещества, присутствующие в спокойном воздухе комнатной температуры в виде воздушно-капельной взвеси в следующих концентрациях (мол. на см. куб.):
Уксусная кислота: 6,0x10**5
Пропионовая кислота: 3,5x10**5
Мочевая кислота: 9,0x10**4
Молочная кислота (лактат): 4,5x10**3
Аммиак: 8,0 x10**6
Особое значение придаётся результатам теста на мочевую и молочную кислоты. Низкий результат по этим позициям или проявления неуверенности следует трактовать в негативном для кандидата смысле.
Выдержки из Приложения 3а к П.34 Разъяснений городской ратуши к постановлению Совета Старейшин г. Бибердорфа от 11 января 301 года о.Х. и/н 842 (ред. 30 августа 132 года о.Х.) "О порядке получения квалификационных категорий сотрудниками судебно-экспертных учреждений г. Бибердорфа"
Как устоять, когда погода шепчет? Этот вопрос вставал перед Септимием Попандопулосом много, много, много раз, и козёл обыкновенно отвечал откровенно: никак. Никак устоять невозможно, когда всё вокруг зовёт — выпей, милый, выпей, хороший. Выпей, ещё выпей, потом выпей сколько натура требует, а уж потом будь добр, голубчик, добери до кондиции. И вот тогда, пребывая в оной кондиции... ах, что тут говорить! Кто бывал, кто хотя бы захаживал в те края, края неземные, чудесные — тот знает, каково оно там. А кто не бывал, стремаясь — тому нечего и объяснять. Скудна его душа, тесна, и — не побоимся молвить — плюгава.
Однако бывают, знаете ли, обстоятельства. Вот и сейчас, сидючи возле медленно стынущих углей и свежуя тушку жиренького гнусика, Септимий размышлял, может он позволить себе вотпрямща или всё-таки лучше не надо. Решение не вытанцовывалось, "за" и "против" не складывались, но и не вычитались. Козла это задевало и даже оскорбляло каким-то образом. Причём — не оставляя оскорблённому чувству ни единого уголка.
Нет, так-то у Септимия всё было збс или близко к тому. Если не считать нерешённой проблемы с гвоздём, жаловаться ему было особо-то и не на что.
Покинуть Бибердорф оказалось неожиданно просто. Напрасно козёл пробирался задами-огородами, опасаясь усиленных патрулей и прочих неприятных сюрпризов. Видимо, его ловля была личной инициативой покойного герра Хозеншайсзера. К тому же муниципалы настолько привыкли ко всеобщему послушанию и верности установленным порядкам, что совсем расслабились и потеряли хватку.
Увы, хование по тёмным углам привело к закономерному в таких случаях результату: козёл заблудился. Вместо того, чтобы выйти на дорогу, ведущую к подъёмнику, он плутал среди каких-то тёмных, кривых улочек, населённых, судя по всему, не самыми добропорядочными гражданами города. Особено удивлял его шум, доносившийся откуда-то изблизи. В респектабельном центре Бибердорфа шум в ночное время был абсолютно немыслим. Здесь же это было, видимо, в порядке вещей.
Здраво рассудив, что шум производится кем-то, а этот кто-то может указать правильную дорогу, козёл пошёл искать источник звука и довольно быстро его нашёл. Им оказалось большое здание без окон, стоящее на маленькой площади. Несмотря на совершенно неподходящий момент, вся она была буквально запружена разнообразными экипажами. Возчики по большей части дремали.
Септимий осторожно пробрался между возками, колясками-тильбюри, засёдланными конями и потаскунчиками. Седоудый упырь, сладко похрапывающий на облучке чёрной лаковой кареты, уронил на него кнут. Козёл повертел его в руках и не без сожаления положил обратно на облучок: вещь была хорошая, годная, но не в тему.
Пробившись поближе к дверям — оттуда, собственно, и шумело — козёл, наконец, понял, куда его занесло.
Это был знаменитый ночной клуб "Трупик Рака", где прожигала жизнь золотая бибердорфская молодёжь. Септимий там не бывал — ибо незачем — но знал о его существовании. Как и о том, что заведение имело репутацию злачного, и даже более того. Бибердорфские власти смотрели на лавочку косо, но сделать ничего не могли — там отрывались их собственные детки и их дружки и подруженьки. Единственное, что они сделали — это отправили клуб на выселки, дабы он не смущал покой бибердорфцев ночным шумом. Владельцы клуба не особенно огорчились, а шуметь стали ещё больше. Вот и сейчас из полуоткрытой двери доносилися завыванья саксофона.
Звуки козлоугодного инструмента Септимий счёл добрым знаменьем. Он даже задумался, не зайти ли. Но здравый смысл победил: задерживаться в городе было опасно. Тогда он решил дождаться какого-нибудь любителя ночной прохлады, чтобы выспросить дорогу к подъёмнику, а там уж обернуться по обстоятельствам.
Ждать не пришлось. Из дверей вывалилась, пошатываясь, пьяненькая мандалайка в белых леггинсах. Кое-как одолев две ступеньки, она споткнулась на третьей и упала — прямо в душные объятия Попандопулоса.
Девушка собрала глазки в кучку и уставилась на нежданного кавалера. Септимий снова ощутил мозговую щекотку, на сей раз чувствительно отдающуюся в паху. Захотелось спустить по-быстрому.
Септимий ощупал мандалайку, чтобы решить, годна ли она. Та дёрнулась и с трудом пробормотала:
— П... паашёл, к-казёл...
— Куда? — жадно спросил Септимий, показывая девушке блестящую "бусину". Та молча показала на высокие кусты, которыми здание было обсажено со всех сторон.
Козёл заколебался. С одной стороны, сношения в общественных местах считались в Бибердорфе противоречащими установленным порядкам и наказывались по всей строгости. С другой стороны, козёл догадывался, что муниципалы вряд ли решатся мешать развлечениям начальских отпрысков. Мандалайка поняла его колебания по-своему и снова впырилась. Щекотка усилилась до нестерпимости. Похотно взблекотнув, Попандопулос схватил девушку — та не сопротивлялась — и поволок в кустики. Через пару минут оттуда раздалось "ой! не туда!", потом — задавленное мычание, и, наконец, вопль, оборвавшийся на высокой ноте. Разохотившийся козёл дал себе волю и перестарался.
Из кустов Септимий выбрался недовольный — не столько самим процессом или результатом его, сколько возможными последствиями. Малолетнюю потаскушку было не жаль, но вот козлиная шерсть на кустах была совершенно лишней. А главное: он так и не узнал того, что нужно.
Пришлось снова идти на площадь. Там козёл разбудил похухоля, чьего-то кучера, мирно посапывающего под брюхом потаскунчика. На него медленно и неуклонно наползала лужа мочи, испущенная каким-то конякой.
— Эй, приятель, тут нассано, сейчас тебя зальёт — сообщил козёл, пиная похухоля копытом.
— Мне пох, — предсказуемо ответил похухоль, переворачиваясь на другой бок.
На козла ментальное поле похухоля не подействовало. Поэтому он быстро привёл мутанта в чувство — раздавив ему концом трости нежный хоботок — и добился более-менее связных разъяснений. Получалось, что от маршрута он отклонился не так уж и значительно. Козёл собрался было в путь, но тут у него возникла идея. Он снова растолкал похухоля — тот уже засыпал, приморив себя собственным похуем — и сообщил ему, что тот ну просто обязан довезти его до подъёмника. Мычание мутанта на тему хозяйки, которую он вроде как обязан дожидаться, Попандопулос нейтрализовал словами "а тебе не пох?" и двумя соверенами. Деньги мутанту оказались почему-то не пох, и минут через сорок козёл уже стоял у подъёмника. Что до похухоля, то Септимий подумал было, не прихватить ли его с собой в дикую Зону в качестве прислуги, носильщика и, в случае надобности, отмычки. Но потом решил не заморачиваться и просто свернул ему шею.
Время, однако, было раннее, так что подъёмник в штатном режиме не работал. Козёл нашёл верёвку с меткой Alarmschnur и долго дёргал за неё, пытаясь вызвать там наверху хоть какое-нибудь шевеленье. Наконец, сверху спустилась корзина. В ней лежала записка, извещающая, что подъём наверх c 24-00 до 08-00 не осуществляется, за исключением экстренно-важных случаев, документально заверенных муниципальной службой. Засим следовал список необходимых документов и справок, насчитывающий четырнадцать пунктов, с грозным предупреждением в конце, что попытка подъёма в случае отсутствия любого документа или справки из перечня является нарушением установленных порядков и влечёт за собой соответствующее наказание. Про это козёл читать не стал — просто сел в корзину и поехал наверх.
Наверху ждал знакомый ему малый душеед, у которого Септимий в своё время выиграл "хинкаль". Козёл решил обойтись с ним по-доброму, к тому же не хотелось лишнего шума. Поэтому он не стал сбрасывать его в пропасть живьём, а сначала зарезал. Доброе дело не осталось без вознаграждения: обшмонав труп, Попандопулос нашёл у скромного служителя закона притыренную где-то "глазупесь". Она пополнила коллекцию сокровищ, носимую Попандопулосом на поясе.
Потом козёл привёл в негодность подъёмник. Это оказалось непросто: корзина была склёпана из металла и висела на стальном тросе. Пришлось разбираться с механизмом. Осмотрев помост, с которого производилась посадка в корзину, козёл обнаружил люк, а под ним — лаз в машинное отделение. Там особых сюрпризов не нашлось: трос накручивался на вал, а вал крутил огромный ленточный червь, наматывающийся и разматывающийся туда-сюда по мере надобности. Там же стояли вёдра с обратом: видимо, этим добром существо подкармливали. Козёл потратил минут двадцать, рубя червя мечом на части. Тварь оказалась невероятно жёсткой и рубилась очень плохо. В конце концов козлу удалось отчекрыжить вросшую в стену голову. После чего пришлось быстро покинуть помещение — лишённое управления тулово червя начало самопроизвольно разматываться и биться о стены.
На прощание козёл вырвал из земли и выкинул в пропасть cтобик с фанерным указалем "Willkommen in Biberdorf", после чего обильно помочился туда же.
Дальше он пошёл уже знакомой тропой, выложенной жёлтым кирпичём. Аккуратно подстриженные фруктовые деревья по-прежнему радовали глаз, а ватрушницы так даже и плодоносили, так что козёл угостился свеженьким дичком.
А вот жёлтой будочки с упырём на месте не обнаружилось. Вместо неё в землю был вкопан кол с табличкой, извещавшей, что сотрудник муниципальной службы бляха номер 8754Ж трагически погиб при исполнении обязанностей, будучи растерзан стаей диких гней. Тут же рядом была аккуратно сложена горка исклёванных дощечек — видимо, это было всё, что осталось от будки. Такой поворот козла не порадовал: гни были гадскими созданьями, налетали огромной стаей и отличались слабоумием и отвагой. Отбиться от них было почти нереально.
На болотах было как на болотах — сумрачно и фуняво. Попандопулос понял, что успел отвыкнуть от дикой, неокультуренной Зоны, и решил удвоить осторожность.
Решение оказалось правильным и своевременным. Через полчаса он нарвался на контролёра. Гвоздь выдержал, хотя протечка ощущалась уже очень конкретно: недобитая контра всё время рисовала козлу соблазнительные видения и солнечную дорожку к ним, ведущую прямиком в ближайшую "электру". Пришлось поработать мечом. Зато на ужин Попандопулос добыл дикую щеблядь и зажарил на углях. Заночевать пришлось под звёздами, в холодке. Козёл запоздало ругал себя за то, что не прихватил из антикварной лавочки хотя бы занавеску — было бы во что завернуться.
Утром следующего дня козлу в очередной раз повезло: он наткнулся на остатки сталкерской нычки.
Нашёл он его почти случайно — отошёл отлить и наткнулся на следы крови и обрывки тряпки. Следы вывели его в едва заметный овражек. В нём недавно пировали гни — только эти твари так свирепо разрывали тела на кусочки и расклёвывали все косточки, в которых мог быть мозг. Септимий не смог понять даже того, сколько сталкеров там погибло и какие у них были основы. Зато вещей гни не тронули. Так что козёл обогатился двумя шерстяными одеялами, спальником — тот, впрочем, был мал ему, да и мерзок ему: от него разило опоссумом — и кое-какой снедью.
Самым ценным призом оказались двухлитровка. Козёл, когда увидел непочатую бутылку, с трудом подавил желание немедленно накатить, а если по чесноку — выжрать. Одновремено с тем он внезапно осознал, что в Бибердорфе такие желания его практически не посещали. То ли потому, что нажиралово очень уж не соответствовало духу установленных порядков, то ли оттого, что вино и слабенький киршвассер подсознательно воспринимались как баловство, а не средства для серьёзной работы над собой.
Следующие дни козёл упорно шёл по направлению к "Щщам". Планы и намеренья его были просты: или Болотный Доктор его перехватит по дороге, или он сначала навестит кротика и жирафика и их приголубит. Как именно он их будет голубить и чем, Попандопулос в целом понимал, а с деталями намеревался уточниться по ходу процесса. Единственное, что его всерьёз беспокоило — это отсутствие противошоковых препаратов, что снижало эффективность запланированных мероприятий. Но в целом он не сомневался, что Римус и Мариус раскаются в своём негодяйстве. Ну и, разумеется, ответят на все интересующие Попандопулоса вопросы — начиная от экзистенциальных и кончая финансовыми. Вопросов у козла накопилось много. Хотя главным был всего один — гвоздь. Септимий не обольщался: теллуровый костыль, хотя и послужил ему славно, очень скоро начнёт его, такого ценного козла, убивать. Так что попасть к Дуремару Олеговичу на приём нужно было любой ценой. За ценой козёл стоять не собирался. По его прикидкам, одно только "молочко комсомолки" стоило любых услуг Болотника. Пожалуй что и с гаком.
На четвёртые сутки козёл понял, что идёт не туда. Местность была не то чтобы незнакомая, но не та: реденький лесок, завалы мёрзлого сухостоя. Из-под снега торчали шляпки огромных бледно-жёлтых мухоморов. За ними Попандопулос когда-то сюда и хаживал: настои на сушёных мухоморах ценились любителями не меньше, чем иные артефакты. Но сейчас это было совсем не в тему.
Козёл задумался. Ворочаться назад и идти через болота не хотелось категорически. Был другой путь, считавшийся у сталкеров предпочтительным, поскольку мутанты эти мест избегали. Но мутантов козёл сейчас не слишком-то опасался. Зато сам путь удлинялся чуть ли не втрое, так как пришлось бы петлять между "жарками" и "электрами", стараясь не наступить в "ведьмин студень" и ховаясь от "жгучего пуха". Это всё Септимия не устраивало, особенно в ситуации надвигающегося цейтнота.
