Зверь лютый. Книга 16. Не-Русь

Нет, деточка, не поэтому. Да знаю я чего миннезингеры с бандуристами придумывают! Балалаечники-романсеры. Дескать, вернулся Зверь Лютый на могилку суженной, обрыдался соплями по уши, ударился оземь и обернулся Колдуном Полуночным. Властителем Севера. И всяких окрестностей.

Фигня. Враньё. Но им за такое — подают щедрее.

Я никогда не лил слёз на её могиле. Сначала... слёз не было. Когда вернулся... не было могилы.

После ухода ратей местные "петухи" разорили захоронения. Наслушались, что русские — воинов в богатом облачении хоронят. Как псы бродячие... Всё перерыли, поломали, выбросили. Потом пришлось заново мёртвых по всему верху собирать да закапывать. Там уже и опознать нельзя было.

Не знаю я где её могила. Знаю только — здесь где-то. Может — тут, может — там, может — в овраге. Она — здесь. Но не — тут вот.

Как храм Соломона: был дом господень, стоял. Площадка осталась. Но где конкретно "святая святых" была — никто не знает. А кощунствовать, топтаться по тому месту, где Господь пребывал... Один чудак носильщиков из басурман нанимал, что бы они его по Храмовой горе на носилках носили — боялся Бога своими пятками обидеть.

А я наоборот — город поставил. Люди здесь — и жрут, и пьют, и... всё делают. Живут. Нехорошо поселение на крови ставить. На том месте где люди резались да умирали, где покойники лежат. Но когда меня вскорости припёрло...

Место это — Дятловы горы — я запомнил. Накрепко. Из-за неё. И как припёрло — вспомнил первым. В основании Всеволожска не одна причина — многое сошлось. Из вещей долгих, вечных. И из дел кратких, сиюминутных. И из душ многих. И её — тоже.

Жестокость? Нет, красавица, не от этого. Да и не жестокость у меня. Я — не мститель. Вид чьих-то мучений, ужаса в людских глазах, расчленённых тел, сожжённых деревень, летящих ошмётков окровавленного мяса... меня не радует. Я — просто уборщик, ассенизатор, чистильщик. Просто — последовательный. А притормаживать меня в моём стремлении к чистоте и порядку — стало некому.

"Неужто"? — Ужто. Встречал. Людей. Не таких, но схожих. Силой души своей. Силой, добротой, беспощадностью... Самостью. Но... и они другие, и я не тот. Время. Моё личное время для... уже ушло.

Тю... Уймись деточка. Ты — не такая. Не обижайся. Ты другая. Какая? — Тебе решать. Ныне ты себя сама лепишь. Пока молодая. Что слепишь — то и похлебаешь. Иди, егоза, притомился я сегодня. Сказки сказывать да былое вспоминать.

Глава 336

"Жизнь — это то, что происходит пока ты строишь планы" — есть такая мудрость. Пока я строил планы — вокруг шла жизнь. Которая заставляла эти планы менять: сразу же после обеда приехал Сигурд. Сам.

Именно так: совершенно нагло прискакал к нашему лагерю. Осмелился. Правда, в полном доспехе и семью одоспешенными нурманами. Оглядел внимательно наш абсолютно мирный воинский стан, слез с коня, снял шлем. И высыпал передо мной мешочек с серебром. Среди разнообразных монет и кун были несколько простеньких украшений. Серёжки Цыбы, серебряный крестик Любавы... Сам дарил... Цацки живут дольше своих хозяек...

— Двое моих людей... они нарушили приказ... они мертвы.

Вот так.

Радость? Нету у меня радости по этому поводу. Скорее — раздражение. От непонимания.

Он рубит хвосты? Сперва монашек с перерезанным горлом, теперь — исполнители? Так боятся меня? — Не может быть. Я — вонький, но не настолько убойный.

Боголюбского опасаются? — Вполне возможно. Но моё влияние на князя — ничтожно. Убедить Андрея начать сыск на походе... среди "янычар" — княжьих гридней... Вряд ли...

— Сядь. Расскажи.

Сигурд не сел — говорил стоя. На дистанции чуть больше удара полуторником. Хотя у меня вокруг ничего такого... И не поднимал глаз.

— В Мологе, когда мы с тобой... Я приказал своим — не трогать твоих. Таково моё слово. Вчера... пока я был на пиру... моим людям приказали... сделать это. Им — хорошо заплатили. Три цены. Им сказали, что это — твоя рабыня. На виру хватит и ещё хорошо останется. Вира и взятое — вот.

— Вот как... И за что же ты... казнил? Своих наймитов?

Сигурд резко вскинул голову. Зло посмотрел мне в глаза. И с нажимом произнёс:

— Они мне племянники! Были. Родная кровь! Казнил... За неисполнение моего приказа. Для них только моё слово — закон! Думающие иначе... другие умерли раньше.

Понятно. Сохранить своё подразделение, "свою стаю" за тридевять земель от родины можно только при условии чёткой управляемости. Иначе среди чужих умрут все. Люди скажут: "они все такие". И убьют не разбираясь.

"Три цены"... По "Русской Правде" цена убитой рабыни — 6 гривен. Вира за убийство свободной женщины — половинная, 20. Обе девушки — свободные: я старюсь побыстрее снимать ошейники с моих людей. Личный бзик у меня такой.

Забавно, нурманов ещё и кинули.

— Она — не рабыня. Она свободная женщина. Вира — 20 кунских гривен. Твоих людей обманули.

— Что?! Обманули?! Моих?!! Убью...

Обман воина — достойная причина для скоропостижной смерти обманщика.

— Ты собрался мстить своему князю?

— Кому?! С чего это? Серебро давал княжий спальник... Пёс смердячий! Он-то и утаил...

Проболтался. Понял. В ярости на свой прокол — схватился за рукоять меча. Его всадники — мгновенно повторили. Порубят, нафиг, сгоряча. Весь пляж мясом закидают.

Уточняю: Окский пляж — нашим мясом. Неэстетично...

— Спокойно, Сигурд. Спальник — твой. Только расспроси — кто ещё был в деле. Вон у меня — Ноготок. Профессиональный кат-правдоискатель. Возьми с собой. Для однозначности. А ты пришлёшь мне серебро. Всё серебро по этому делу: ни один человек не получит прибыли от смерти моих людей.

Сигурд недовольно поплямкал, по обычаю своему, губами. Осмотрел поднявшегося Ноготка. Конечно, посторонние ему не нужны. Ну совсем! Отказать? Оставлять у меня сомнения... в его чести, в его слове... И отдавать серебро... на спальнике и ещё взять можно. Но есть вопрос. Более важный:

— Ты отказываешься от мести?

— Твоим? — Они мертвы. Тебе? — Ты приехал сам. Спальнику? — Ноготок поприсутствует, подтвердит участие и удостоверит... наказание. Мстить Володше... На Святой Руси месть князю называется изменой. Да, Сигурд, я отказываюсь от мести. Я — мирный человек, я — не мститель. Я только... дезинфектор.

— Что?!

— Увидишь.

Я уже рассказывал о неприкосновенности рюриковичей на Руси. Убить русского князя можно только в прямом открытом бою, в столкновении армий. Так был смертельно ранен Изя Давайдович под Киевом, так разрубили шлем на голове Андрея Боголюбского и посекли до неузнаваемости доспехи Изи Блескучего в битве на речке Рутец.

Только — прямой бой. Рубка княжьих дружин. Всё остальное — не кошерно. Табу, ай-яй-яй. Мучительная смертная казнь и всеобщее осуждение. Судьба Петриллы, отравившего Долгорукого — пример. Уже и декабристы, обсуждая цареубийство, были готовы пойти на это, но с обязательным осуждением и вечным изгнанием исполнителя.

Только... я же дерьмократ и либераст! И мне на рюриковизну — плевать. И ещё мне плевать на табу, кашрут, шариат, завет, обычаи и это... всеобщее.

"Нет власти аще от бога!". — Бог? Пшёл в задницу! Вместе с такими властями.

Сигурд снова плямкал и думал. Он — в службе. Он — присягал Володше. Не сообщить князю об угрозе "жизни и здоровью" — измена. Его долг — защищать государя. Зарубить злонамеренного во избежание. Прямо тут же! Как и требует присяга.

Но этот... лысый пащенок... Он же отказался от мести! Пугать своего сюзерена появлением в войске дезинфектора...? А что это значит? Это представляет опасность? Звучит как-то... римско-католически. Может, в монахи решился податься? Надо знающих людей сперва поспрашивать.

Учите слова, ребята. И — смыслы. А то экстренная иллюминация субъекта, производимая методами детерминированной деструкции с последующей нативной диссипацией до минерально-газообразного состояния... может оказаться для вас избыточно спонтанной.

Уехали нурманы, ребята занялись текучкой, а я... пытался не вспоминать Любаву, пытался придумать "обеззараживание" Володши... И то, и другое получалось плохо.

Тут прибежал Басконя и начал круги нарезать:

— Тебе чего-то надо?

— Я... эта... тут вот... спросить хотел... а то они тама... ну... все...

— Кор-р-роче!

— Ты когда Володшу зарежешь?

— ?!!!

— Ну... народ-то... все всё уже... теперь этот пошёл... твой... ну... хто-там-лизатор... Ставки делают.

— К-какие?!

— Дык... Немаленькие. Кто — на зарежешь или нет. Кто — когда. Одни говорят — нынче. Другие — в первом бою. Ты бы это... опять же втрое возьмём! Только скажи когда.

Интересно: когда конь рвёт сердце и мышцы свои на дерби, он понимает, что для зрителей это просто развлечение? Просто способ погорячить кровь, выиграть денежку...

Забавный у нас народ живёт. Именно, что русский. Ведь все знают, что князей резать нельзя! Совсем. От слова "вообще". Или — наоборот? В смысле слов.

Грех, злодейство, душегубство и измена с преступлением. Они в этом — убеждены. Уверены до глубины души. Исконно-посконно. С дедов-прадедов. И при этом готовы ставить собственные деньги против собственных убеждений.

Типа: мы, конечно, закон — знаем. И испытываем полный одобрямс. В смысле: осуждамс. Но если вдруг... Тогда — разбогатеем. Или — соседу нос утрём. А то — хоть поглядим на редкость. А? Хоть одним глазком? Оно, конечно, не кошерно. Ну совсем! Противу Господа нашего, Закона Русскаго и дедов с прадедами... Но если вдруг... позовите посмотреть-полюбоваться.

— "Кто нас обидит — и полгода не проживёт" — запомнил? Русская народная мудрость. От этого и пляши.

— А вот конкретнее? А вот, к примеру, завтра...?

— Пляши. Отсюдова быстро.

И Басконя "сплясал" от меня быстренько. Но не далеко. Помочился в Оку, почесал в затылке, пришёл к какому-то решению, радостно хмыкнул и побежал искать Николая — я тому всю отрядную кису отдал.

Люди не трогали меня. Относились как к тяжелобольному. Обе хоругви, тверская и смоленская, как-то совместно сами управлялись с обычными делами. Ивашко у смоленских и Резан у тверских, то — фыркая друг на друга, но чаще — советуясь и подсказывая, готовили отряд к продолжению похода. Так, с единым мнением, они пришли ко мне с вопросом о раненых:

— Возьмём с собой. Сами они не дойдут. Своих к ним приставить — не велено. Боголюбский велит гожих в бой гнать. На чужих оставить — присмотра не будет. Лучше уж сами. Или — похороним, или — на ноги подымем. Так, боярич?

Больше всех такому решению радовался Лазарь:

— Ты не думай! Я скоро встану! А грести вот уже завтра смогу! А домой мне нельзя — мама... плакать сильно будет. И другие... у которых кто на полчище лёг... И остальные... которым сидеть да гадать — вернётся ли... А мне им в глаза смотреть. А нога — а что нога? Пока до Твери дойдём — заживёт. И вот я там, здоровый да весёлый... перед ними... Ваня, давай разом! Давай вместе с тобой! С хабаром, с полоном... С остальными живыми. А?

Боярин. Шапканутый и обсаблёванный... Дитё-дитём.

Странно: в хоругви тяжёлые потери. От такого отряда надо держаться подальше — есть риск снова... "командирской храбрости нахлебаться до сблёву". Но к "петуху с лошадиным хвостом" приходят проситься люди. Притом, что у нас даже и хабара-то нет. Одна слава.

Приходят. Кто-то из разбитых хоругвей, но больше из нестроевых, из купеческих лодий, из волгарей-охотников, из "обработанных" раненых. Резан с Ивашкой их старательно расспрашивают, кого-то принимают, приводят к присяге, ставят в строй.

Николай шастал по лагерю, скупал за бесценок разное барахло, менял с прибылью взятое у соседних хоругвей, хвалился, что пустил в оборот с выгодой уже целый короб прясленей, ругался на Ивашку, который не захотел тащить из Пердуновки ещё два короба.

Вечером Чарджи сходил на военный совет. Хмыкнул там два раза, высокомерно оглядывая инальным орлиным взором всякое там... боярство, ханство и воеводство и по возвращению сообщил:

— Войско через день выступает. Вниз по Волге. До самого Великого Города.

Дожал, значит, Андрей остальных князей. "Правда" Богородицы и на Каме воссияет. Если будет на то божья воля.

А я... я не мог спать. Стоило закрыть глаза и всплывали разные... картинки.

Как она в самом начале, в Рябиновке, мне свой платок отдала. Ну ведь понятно же! Человек в бой смертный идёт — как же ему без платочка? Как водила за руку огромную тушу душевнобольного Фофани. Утирала ему губы за обедом, учила держать ложку... А все остальные даже подойти к нему боялись. Как взволнованно оглядывалась с коня, ускакивая от меня перед боем с "цаплянутой ведьмой". Как, год назад, сумела остановить меня в истории с Елицей. И ласково выговаривала:

— Глупый ты, Ваня. Меня не зовут — я сама прихожу.

Как забиралась ко мне в постель, пытаясь изобразить "настоящую женщину" то для брата-труса, то для хитро-хваткой матушки.

Уже и изображать не надо. Выросла. И — так и не стала. Стала — ничем. Прахом земным. Осталась только в памяти. Хоть зазовись — не придёт.

Ох же ж... как тошно-то...

И не то, что её рядом нет, а то, что её вообще нет.

И никогда не будет.

Никогда.

В мире есть похожие души. Если повезёт — встречу. Только... Как бы это объяснить...

"Всякому овощу — своё время" — русская народная мудрость.

По научному: фактор времени. Нужно не только сходство и родство душ с наличием набора различий и противоположностей. Нужно ещё... совпадение фаз.

Тело и душа человеческие — сущности переменчивые. То, что когда-то было радостью, может, со временем, стать неприятностью. Молоко — простейший пример. Для большинства новорожденных — цель и источник радости. Для множества взрослых — не усваиваемая причина поноса.

Так и с душами. Дело не только в том, что "таких больше нет". Я — другой. Не тот перепуганный одинокий человечек, громоздящий одну несуразность на другую — лишь бы выжить. Ничего вокруг не понимающий, всего боящийся... Я нынче уже просто не смогу принять, настолько открыться, подпустить к себе "такую же". "Отозваться" так — не смогу. Даже если уникально повезёт и "такая же" снова появится возле меня. Нужно прожить годы, пройти цепь ситуаций, нужно расти вместе... Мы оба выросли. А теперь она умерла. И я не смогу повторить свой... "рост" заново с другой.

Самое страшное слово перед "никогда" — "поздно".

"Ты от меня не можешь ускользнуть.

Со мной ты будешь до последних дней.

С любовью связан жизненный мой путь,

И кончиться он должен вместе с ней".

Эх, Вильям... "С любовью связан...". А теперь — её нет. Я — один...

Если моё — осталось только во мне, то... то я теперь — свободен. Свободен в выборе места и времени. Конца своего "пути"...

Мда... Способность находить позитив в каждой куче дерьма, в которую я вляпываюсь — неотъемлемая часть моего организма.