— Тогда как вас звали? — настойчиво переспросил я и понял, что могу просто посмотреть на мо-гильный камень. Но это мне показалось невежливым, и я дождался ответа.

— Ковров Павел Семенович, — представился мертвец. — В честь императора Павла назван. Год рождения тысяча восемьсот тридцать седьмой, год смерти тысяча восемьсот семьдесят пятый. А вас как зо-вут?

— Андрей.

— Очень приятно. Вы знаете, я рад, что вы зашли. Собеседников у меня почти не бывает, а я люблю поговорить.

Разговорчивый мертвец, подумал я, и только сейчас заметил, что, задевая надгробие, мой собесед-ник проходит сквозь него. Призрак. Я видел настоящего призрака!

— А, кроме вас, здесь еще есть... мертвые? — спросил я.

— Есть и предостаточно. Видели старика на входе?

Я вспомнил: действительно, стоял у самых ворот старичок. С палочкой. Жалкий такой. Действи-тельно, жалкий. Он разительно отличался от наглых физиономий профессиональных побирушек. Но поче-му-то никто ему не подавал.

— Он призрак, как и я.

Теперь понятно. Мне даже не по себе стало. Сколько же призраков в нашем городе?

— Почему тогда вам говорить не с кем?

— А в жизни вы со всяким разговаривали? — вопросом на вопрос ответил Павел Семенович, и я кивнул. В общих чертах он прав. С некоторыми разговаривать бесполезно. Как с нашим деканом. Что суще-ствует диалог, он не знает, зато монологи у него... Цицерон отдыхает.

— Он мне не интересен. Весьма странная особа. Мне кажется, он не в своем уме. Да и я ему безраз-личен.

— Не в своем уме? Мертвецы, что, с ума сходят? — изумился я.

— Ничего удивительного. Здесь многое такое же, как в жизни. Поживешь — узнаешь.

Мимо прошла пожилая пара. Проходя, они замедлили шаг, и я увидел их удивленные лица. Жен-щина посмотрела на меня с жалостью и, тронув за плечо, сунула в руку скомканную десятку. Чего это она?

— Подумать только, как изменился мир! — продолжал Ковров, не обратив на прохожих ни малей-шего внимания. — Разве мог я предполагать, что через сто пятьдесят лет по Петербургу будут ездить такие вот машины, а в небе летать самолеты! Сначала я радовался, что вижу то, чего даже во сне не могли уви-деть мои современники. Но затем я пережил их всех... И их детей, и внуков. Мне, сударь мой, теперь горько, потому, как я понял — нет в будущем счастья, которого ждали они, и я ждал вместе с ними! И конца мира нет! И главное: люди не изменились к лучшему.

Он сделал паузу и вздохнул.

— Даже если бы я вновь стал жив, не знаю, как бы я смог жить в этом городе. Ведь все здесь не так, как было когда-то... Мой мир умер, остался в истории и никогда, никогда уже не будет таким, каким был! — лицо Павла Семеновича на миг озарила радость воспоминания, но затем вновь потемнело, превратившись в прежнюю, унылую маску.

Я молчал, размышляя. Кто из нас не мечтал родиться в будущем, где все будет гораздо лучше и ин-тересней. Не будет зубных врачей, повесток в армию и недоступных девушек. Наверно, каждый человек любит то время, в котором вырос и ощутил себя как личность. Можно мечтать оказаться в средних веках и стать там королем, можно вообразить себя покорителем космоса и жить с этой мечтой — но это миражи. Надо жить здесь и сейчас, понял я, здесь и сейчас. Вот и я увижу будущее, буду жить долго, очень долго, как и этот мертвец. Но он хотя бы среди людей, а я — среди жутких тварей.

— Простите за интимный вопрос: вы атеист? — неожиданно спросил Ковров.

— Теперь определенно нет, — ответил я.

Мертвец улыбнулся. Улыбка его была мягкой, доброй, даже смущенной, хотя смущаться ему было, в общем-то, нечего.

— Я тоже, хотя здесь все не так, как рассказывают попы. И уж тем более не так, как думают атеи-сты. Но ведь это еще ни о чем не говорит, вы согласны?

— Согласен, — кивнул я. Мысли о Боге и ангелах пугали меня. Я помнил свет, исходящий от икон в доме Юлиной бабушки, слепящий и чуждый, не забыл и свет из храма, едва не поджаривший меня. До сих пор руки горят. Я невольно опустил голову и едва не вскрикнул: руки покрылись сетью глубоких, отврати-тельных морщин, напоминавших обезвоженную землю. Что же, я — проклятый, зомби, нечисть?

— Почему мы не умерли, как все? — задал я давно вертевшийся на языке вопрос. Все забывал за-дать его Архипу. Заморочил он своими чудесами.

— Этого здесь никто вам не скажет, — качнул волосами мертвец.

— Почему?

— Потому что никто и не знает.

— А... вы сами как думаете?

— Я? Я думаю, что жизнь есть жизнь, даже если она после смерти. И прожить ее надо достойно, и даже достойней прежней, ведь теперь мы видим свои ошибки и то, к чему они приводят. Только, к сожале-нию, многие и после жизни остаются мерзавцами. Есть тут один такой. Я руки ему не подаю и не подам. Мо-гила не всякого исправляет...

Очень хотелось пить, и я поневоле простился со словоохотливым мертвецом, отправившись к набе-режной.

— Заходите еще, Андрей, — сказал Павел Иванович. — Буду рад вас видеть.

Многое из сказанного призраком неприятно зацепило. Как я могу быть нечистью, если я не злой? Я ведь не собираюсь никого убивать или мучить. С другой стороны, что хорошего я сделал за последние дни и даже месяцы? Помог кому-нибудь, спас кому-то жизнь? Ничего не могу вспомнить. Хотя, нет: спас девочку из реки, отбил у русалки! Но воспоминание о 'героическом' поступке не прибавило радости. Спас без вся-кого риска утонуть. Разве это поступок? Да чего я разошелся? Вроде, на страшный суд не зовут, так что расслабься, Андрей, не парься. Вообще: 'нечисть' и 'зло' — такие же абстрактные понятия, как и 'добро'. Что есть добро или зло? Это уж кому как...

По суше тащиться расхотелось. Я вернулся во двор Лавры, бегом добежал до мостика. Водичка! Оглядевшись вокруг, чтобы никто не видел, я перелез через ограждение и прыгнул в воду. В воде я переме-щался значительно быстрее. Кожа тут же прекратила зудеть. И все равно, вода здесь была нехорошая. Ви-димо, соседство с кладбищем сделало воду тягучей и мертвой. Ни рыбы, никакого движения. По сравнению с ней даже Обводный казался живым и бурным потоком, а уж Нева... Я быстро выплыл в реку и повернул в Обводный. Силы быстро восстановились, и я бодро подплыл к знакомой воронке, на дне которой все в той же позе сидел Архип. Словно с места не сходил. Гуру со дна, подумал я.

— Приплыл, — констатировал он, почесывая волосатую грудь.

— Да.

— Ну, и как там, на суше? — ухмыляясь, вопросил Архип. Словно знал о моих проблемах, глядя хитро и презрительно: я ведь предупреждал!

— Хорошо! — назло ему, ответил я, но мой восторг прозвучал фальшиво. Архип засмеялся:

— Хорошо? Чего ж хорошего? Будто я не чую, как ты в воде блаженствуешь. Меня не обманешь — сам был таким. Гордый ты, я смотрю. Плохо это. Надо свое место знать.

— А твое место где? Здесь, на этой свалке?

Судя по взгляду, мой тон Архипу не понравился.

— Хватит лясы точить. Пришел учиться — так учись!

— Слушаю и повинуюсь, — сложив ладони, поёрничал я.

— Так слушай, как батьку слушал...

Сказать, что подводные университеты не оставили меня равнодушным, значит не сказать ничего. Сначала я слушал вполуха, потом стало интересно, но лекция безногого утопленника не воспринималась всерьез. Водяные, русалки, бесы... Тоже мне, Гоголь нашелся. Поначалу я слушал все, как байку, про себя иронично передразнивая Архипа, с серьезным видом разъяснявшего различия между речной и озерной нечистью, и положению неофита в ступенях подводной иерархии. Архип говорил живо, размахивая руками и пересыпая речь крепкими, колоритными словечками. Такой подачи материала в институте я не видывал, и постепенно изложение утопленника захватило. Да так, что я забыл обо всем. Я слушал Архипа, как не слу-шал ни одного учителя.

— ...отвести глаза — самое простое. Но учти, на солнце наша сила слаба, ненадолго хватает. Надо быть в воде, под дождем или, на крайний случай, в тени. А еще лучше в темноте.

— Я понял. Слушай, Архип, ты говорил, что воду сгустить можно. Это как?

— А вот так! — утопленник что-то пробормотал, странно дернул головой, и я увидел, как вода во-круг сгустилась, принимая очертания длинной и гибкой змеи. Архип повел пальцами — змея обвилась во-круг меня, связав по рукам и ногам. Я не мог пошевелиться, и мертвец довольно хмыкнул:

— Понял, как?

Я изумленно покрутил головой. Не выпутаться! Из курса физики помню, что воду сжать практиче-ски невозможно, требуется уйма энергии и чудовищное давление, а здесь двумя-тремя пассами и десятком слов...

— Ничего себе! — прошептал я.

— Научишься! — довольный эффектом, Архип махнул рукой, и водяные путы распались. Слегка обалдевший, я опустился на дно.

Мы еще позанимались, и я понемногу учился чувствовать воду, стихию, к которой отныне принад-лежал. Это было удивительно! Оказывается, самая обыкновенная вода впитывает все, к чему прикасается, собирает информацию из воздуха, камней набережной, даже с днищ проплывавших судов — и может хра-нить ее вечно. Вода была открытой книгой, и Архип читал ее, как мы читаем развлекательные журналы. Он узнал о моем приближении, едва я выплыл в Неву, он мог сказать, где и куда плывет по Неве баржа или ка-тер, и многое, многое другое.

— Ты должен воду кожей чувствовать, каждую струйку узнавать. Не глазами, нет, — Архип выра-зительно потряс передо мной скрюченными пальцами. — Нутром, кишками чуять должон! А как почуешь — сможешь волю свою навязать, многое сможешь...

Под водой темнеет быстрее, чем на суше. Это понятно: коэффициент преломления и тому подобное. Где был этот коэффициент, когда я, в чем мать родила, прохаживался по Обводному, и ни один человек не разглядел этого — вот вопрос! Куда годится вся физика, если у меня на глазах Архип вьет из воды веревки? А говорящий призрак в Лавре, а невидимый старичок? Есть многое на свете, друг Горацио... Да Горацио бы просто охренел!

Ночью без конца просыпался. Постоянно хотелось пить. Устав ходить на кухню, я набрал воды в бутылку и поставил на пол рядом с кроватью. Незаметно настало утро.

Я созвонился с Юлей, и она обещала приехать. Я навел в комнате порядок, сбегал в магазин за пи-вом — Юля любит 'Реддс', и, приняв длительный душ, стал ждать. Что мне нравилось в Юле — так это ее пунктуальность. Редчайшее для дамы свойство. Никто из моих знакомых не был столь точен, мне нравилось смотреть на минутную стрелку и угадывать, когда раздастся звонок в дверь.

Мы поцеловались прямо на пороге. А потом оказались на диване. Я так сильно соскучился, что накинулся на нее стремительно и беспощадно.

— Маньяк! — смеялась она, освобождаясь от одежды. Я видел, что она старается надевать краси-вое белье, но оно мне по барабану. Девушки в белье меня не возбуждают, а вот девушки без белья...

Мы побарахтались с минуту, и я почувствовал сильнейшую жажду. Вот еще не хватало! Так и буду все время воду глотать, даже во время секса?! Но выбора не оставалось: ласковое, горячее тело Юли бук-вально сжигало меня.

— Слушай, пошли под душ! Жарко мне! — не дожидаясь ответа, я схватил Юльку за руку и пота-щил за собой.

— Ты что? Вдруг соседи придут? — захохотала, упираясь в двери, голая Юлька.

— Они на даче! — закричал я. — Все нормально!

Юлька сопротивлялась. Я ущипнул ее за бок, она взвизгнула и сдалась.

Мы весело прошлепали по прихожей и оказались в ванной. Прижав к себе Юлю, я приподнял ее и поставил в ванну, потом залез и сам. Включил душ и обнял смеющуюся Юльку. Какая она красивая! Вода стекала по нам ласково и неторопливо. Я гладил Юлькино тело, чувствуя ответную, страстную дрожь.

Что-то скользкое коснулось ног. Я посмотрел вниз, но прежде чем что-то увидел, Юлька завизжала. В воде, извиваясь длинным черным телом, плавала невероятных размеров пиявка. Откуда она взялась?! Я мигом поднял Юльку на руки и выставил из ванны. Затем не без содрогания сунул руку в воду и открыл слив. Пиявка попыталась присосаться, я отбрыкнулся и выпрыгнул из ванны. Вот дрянь!

— Откуда она взялась? — пролепетала Юлька, вцепившись в меня дрожащими от страха руками. — Какая гадость!

— Просочилась как-то, — я должен был ее успокоить. — У меня сосед на теплоэлектроцентрали работает, подрядчиком. Трубы ремонтирует и все такое... Так он говорит, что такая вот дрянь иногда сквозь фильтры с песком, и сквозь краны проникает, так что ничего удивительного. А вообще, они для здоровья полезные...

— Я никогда таких пиявок не видела!

— Вот и познакомьтесь. Пиявка: это Юля. Юля: это пиявка, — я схватил вантуз и помог твари убраться в слив. Еле пролезла.

Я еще немного пошутил и, кажется, Юлька успокоилась. Но мне стало не по себе. Я знал, что пияв-ками лечат, но этот огромный, мерзкий мутант вызывал подсознательный страх даже у мертвеца. Еще я чувствовал, что появление кровососущего монстра — неспроста и неслучайно. А если так, то откуда и за-чем? Чтобы меня запугать?

Лезть в ванну Юлька расхотела, сказала, что помыться может и дома. А у меня антисанитария и пи-явки. Ладно, пускай. Я отметил, что не слишком расстроен сорвавшимся сексом. Даже странно: всегда злюсь, когда Юлька отказывает. Мы и так встречаемся не так часто, как мне хочется. А вдруг пиявки и у нее появятся, подумалось мне? Бред. Зачем? Откуда? Но волнение не оставляло. Неизвестно, что еще может случиться, ведь я наполовину в этом мире, а наполовину — уже в том. Пиявки — это мелочь по сравнению с тем, что рассказывал и показывал Архип, что я видел на дне Невы.

Вскоре Юлька засобиралась домой. Я особо не возражал. Надо сказать, прошедшие дни здорово выбили из колеи. Даже с Юлькой наедине я думал о своей загробно-подводной жизни. Мертвецы, призраки, утопленники и русалки... Один Слизень чего стоит! Окунувшись в этот мир в прямом и переносном смысле, я уже не стану прежним. Мне захотелось побыть одному и подумать над всем этим. И разобраться, как быть дальше.

Я проводил Юльку до метро.

— Пока, Энди, — Юлька чмокнула меня в щеку. Я чмокнул ее в ответ.

— Пока, пупсик.

— Не называй меня пупсиком! — свела брови Юлька. Я знал, что ей не нравится это слово, но лю-бил подшучивать над ней:

— Не буду, пупсик! — она замахнулась сумочкой, я свел ладони и сделал умоляющее лицо. Юлька милостиво простила.

Выйдя из вестибюля 'Маяковской', я пересек Невский и зашагал к дому. Как раньше мне нравилось лето, как я ждал его — и как ненавидел сейчас. Осень — лучшее время для утопленника, думал я, стремясь побыстрее пересечь открытые безжалостному солнцу места. Хорошо, что на Маяковской много деревьев, хоть какая-то защита. Вот и Жуковского, теперь налево, там дворами пройти можно. Как пить хочется! Зи-мой, интересно, утопленники что делают? В спячку впадают?