| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Несмотря на слабое здоровье, юный правитель считал себя шахом Майордана со всеми правами и обязанностями — он потребовал своего присутствия при решении всех вопросов, касающихся управления государством и ничто не могло заставить его отступиться. Изучение экономики и политики, да еще и долгие часы на публике стоили мальчику недешево, но спустя месяц Гайди сама слышала, как Светлейший Вахраи с гордостью и печалью говорил учителю: 'Маад мог бы стать незаурядным правителем: все, что он говорит — очень разумно. Но его разум сияет еще ярче, когда он молчит и не вмешивается в то, чего понять не в состоянии, доверяя решение более опытым и мудрым'.
'Мог бы стать... Вахраи любит Маада... Любит! Разве может быть иначе?'
Гайди в сотый раз задавала себе этот вопрос, зная, что ответа нет.
В тот последний день учитель Рун как обычно растер юного шаха согревающими маслами, а Гайди приготовила успокаивающий чай, настало время короткой беседы перед сном.
— Дядя Рун, — Маад, словно стесняясь своих слов, смотрел в чашу, а не на лекаря, — некоторые ученые мужи пишут, что раньше, когда боги ходили среди людей, все правители Майордана были синеглазыми... Они считают синие глаза признаком божественного происхождения.
— Да, некоторые думают так, Высочайший... — учитель кивнул и снисходительно улыбнулся, — Это только предположения. В зале Суда сотни ликов твоих предков. Много ли среди них синеглазых?
— Ты прав... только четверо. И трое из них такие древние, что никто не может помнить, какие у них были глаза, — согласился юноша, — Но... Божье Око, — он вынул из-под рубашки свой амулет, — смотри, оно синее.
Светлейший Рун кивнул на чашу.
— Пей свой чай, Маад, а то остынет, потеряет половину полезных свойств.
— Мне важно твое мнение, дядя, иначе я бы не спрашивал, — при всей своей мягкости, юноша умел быть настойчивым, и учитель как никто другой, знал об этом.
— Хорошо, ты пей — а я расскажу. Я думаю, когда-то давно, очень давно, когда Майордан, возможно, носил другое имя, на острове жил народ, для которого такой цвет глаз, как у тебя, был обычным. Возможно, у них была и белая кожа, как у нашей Гайди... потом с соседних земель пришли другие люди, смуглые и черноглазые, как я — таких и похожих ведь много на соседних островах и на материке. Может, была война, а может, островитяне просто были малочисленным народом, но они постепенно растворились среди более темных пришельцев. Поэтому иногда появляются дети с признаками той древней расы, причем как в благородных родах, так и в семьях простолюдинов — поровну. Случается это очень-очень редко... а за морем таких синих глаз нет вовсе, оетсюда и растут легенды.
— Да, те, кто родился под осенним солнцем... Значит, ты думаешь, в этом нет никакой магии?
— Синеглазое проклятье Раан-кари? — учитель нахмурился, — зачем ты забиваешь себе голову этими глупостями, мой мальчик? Твоя мать не была ни демоном, ни богиней — просто молодой женщиной... очень красивой... — он вдруг опечалился, — красивой, любящей и несчастной. Твои мать и отец любили друг друга. Он отказался взять вторую жену, вот ее и обвинили в колдовстве... Тот, кто держал кинжал, был суеверным фанатиком, но тот, кто направил его руку — настоящим злодеем, для которого Копи — не наказание... А мор — простое совпадение.
Нимаадар опустил недопитую чашу и внимательно посмотрел на учителя
— Я недостойный шах, дядя. Я слаб, болен, слишком чувствителен... и Око не отвечает мне. В руках моего отца оно горело.
— В день совершеннолетия, да... Око должно загореться в день совершеннолетия. Принц Фаруз мог бы стать великим правителем. Но это совсем не значит, что ты плох. Может быть в тот день, когда ты выедешь в город, чтобы выбрать себе невесту, Око будет сиять на твоей груди, и вспыхнет еще ярче, когда ляжет на грудь твоей избранницы.
— Сиять на груди? Шестнадцатилетний наследник Раан-кари верхом на лошади, одетый только в цветы... жалкое должно быть зрелище, если этот наследник — полудохлый Нимаадар Восьмой, — усмехнулся юный шах, — а искать избранницу мне нужды нет — если доживу, я возьму Гайди. Гайди, ты пойдешь за меня такого?..
— Что это за речи, мой повелитель, — возмутилась девушка, — ты будешь жить долго и счастливо! Да и какое-такое зрелище? Зрелище будет великолепным: сотни дев осыплют тебя цветами, ты увидишь многих гораздо краше меня...
А на следующий день ей пришлось бежать...
'Я бы сто раз согласилась! Да что там... я бы сто раз отдала тебя другой. Только дождись меня, — девушка сжала в ладони амулет, — только дождись, Нимаадар...'
Она ждала все утро. Прикрыв лицо шелковым платком от палящего солнца, Гайди раз за разом обходила причалы, вглядываясь в лица встречных, но разве найдешь человека в порту в разгар весны? Несколько раз ей казалось, что знакомый силуэт мелькнул в толпе, за одним она даже бросилась вдогонку, но, нагнав, обнаружила, что обозналась: из-под пестрой шали на нее удивленно посмотрели глаза чужого человека. В довершение всего какой-то пьяный купчишка попытался сдернуть с нее платок, чтобы разглядеть лицо. Девчонка убежала, а потом, забившись под кусты у стены старого склада, долго плакала от страха и растерянности.
Наконец, осознав, что никто за ней не явится, и придется как-то самой выпутываться из истории, Гайди постаралась успокоиться и придумать, как попасть на корабль. Для начала она сняла с себя все украшения и стала прикидывать, сколько это может стоить. Тут она вспомнила, как пару дней назад, несмотря на скверное самочувствие, Высочайший все же согласился принять заморских торговцев, и перед встречей ей пришлось трижды перечитывать вслух доклад казначея о ценах на столичных базарах и размерах пошлин. Тогда она злилась на упрямство коронованного мальчишки, теперь готова была благодарить — теперь она не только знала, сколько стоят все ее ценности, но и вполне здраво могла оценить, ту выручку, что получит, сбыв все быстро и без лишнего шума. Выходило немного, но вполне достаточно, чтобы прожить пару лет в Испакраане... еще бы знать, сколько будет стоить место на корабле и жизнь за морем...
Покончив с продажей украшений, девушка обзавелась простенькой хлопковой рубашкой, шерстяным верхним платьем простолюдинки и неброским белым платком. Надо было бы и переобуться, но расстаться со своими удобными сандалиями с мягкими кожаными ремешками вместо веревок, которые точно сотрут ноги в кровь, или вовсе отправиться в путь босой она не решилась. Нарядные шелка придворной дамы тоже кое-чего стоили, но, поразмыслив, Гайди решила не рисковать и утопила все это богатство под старыми рыбацкими причалами.
Когда же, гордая своей предприимчивостью, девочка вернулась в порт, то поняла, что трудности в ее жизни еще даже и не начинались. Торговаться с алчными скупщиками, привыкшими греть руки на чужих бедах, было стыдно и противно, но все это оказалось сущими пустяками по сравнению с переговорами о месте на корабле! Майорданские капитаны наотрез отказывались брать к себе молоденькую женщину без личного позволения отца, мужа или другого опекуна, а во взглядах иноземцев было столько похоти, что Гайди сразу пугалась. Каждый второй прямо заявлял, что и медяка с нее не возьмет, даже приплатит, а вдобавок научит ее всяким полезным для ублажения мужчины премудростям, если она и в самом деле девственна. Другие же подбирались окольными путями, мол, на Майордане явный избыток женщин, или с порога пытались демонстрировать власть и силу. Поняв, наконец, что ничего таким образом не добьется, Гайди крепко задумалась... и тут решение пришло к ней само.
— Что, Мерлиз, домой?
Гайди оглянулась и увидела невысокого плотного майорданца в серой с красными кистями шали таможенника, приветствовавшего молодого северянина, наблюдающего за погрузкой небольшого торгового судна. 'Верная Морячка' прочла она на борту.
— Да, Себех, пора. Сегодня заканчиваю — и прощай Майордан... люди у вас хорошие, а вот солнце просто адское... После майорданского солнца меня ни одна девка целовать не хочет, знаешь, как я горюю? — засмеялся северянин.
Лица иноземца Гайди видеть не могла, но со спины он производил впечатление редкого красавца: высокий, стройный, широкоплечий, с тугой золотистой косой толще ее руки, торчащей из-под моряцкой косынки.
— В Копях солнца нет, Мерлиз, не гневи богов!
— А женщины? Если в ваших Копях хватает зрелых, ядреных баб, то Сады вместе с солнцем и девами мне ни к чему, я попрошусь к Тени!..
Таможенник прошел мимо девушки, и его приятель оглянулся. Лицо северянина было под стать всему остальному — мужественное и открытое. 'Такому ни к чему брать силой то, что можно получить по любви', — подумала Гайди. Но что же творилось с его кожей! Лоб, нос и щеки были покрыты коростами, под которыми угадывалась влага, словно при ожогах. Гайди знала эту болезнь: она никогда не случалась с майорданцами, но была не так уж редка среди иноземцев, особенно северян. В самом деле, всему виной было солнце. Когда таможенник удалился, девушка обратилась к моряку:
— Простит ли добрый господин такую дерзость, если ученица лекаря предложит ему помощь?
Северянин отвлекся от тюков, корзин и бочек и с любопытством посмотрел на Гайди.
— А с чего это ты, птаха, решила, что я нуждаюсь в помощи лекаря? По-моему, на здоровье мне жаловаться грех.
— Ваше лицо, мой господин... я могу вылечить. И еще могу рассказать, что нужно сделать, чтобы впредь уберечь кожу от вредоносных лучей.
— Правда? — иноземец казался всерьез заинтересованным, — ну а что же ты хочешь взамен?
— Покровительства.
— Покровительства? — он удивился, — но разве у тебя нет ни отца, ни брата, ни дедов с дядьями? Да и моя 'Морячка' почти готова к отплытию. Дольше, чем на ночь, я в Испакраане не задержусь.
— Я хочу защиты именно от своей семьи, господин. И покровительства в дороге до ближайшего крупного порта Империи или любого другого северного государства. Я всю жизнь мечтаю обучиться целительству, спасать жизнь людям, облегчать их страдания, я многого достигла на этом поприще. Но моя семья хочет выдать меня замуж за старика, который заставит греть его постель и нянчить его внуков, предназначенных на псарню.
— Что ж, доля незавидная, согласен... — красавец-северянин всерьез заинтересовался, — но как же ты, птаха, собираешься прожить одна в чужой стране?
— Я обучена языкам, господин. Могу быть толмачом или писарем. А более всего хочу попасть в обучение к тамошним лекарям. Рассказать, что знают о человеческой плоти, ее страданиях и их исцелении на Майордане и приобщиться к мудрости ваших врачевателей. Так каково будет твое решение?
— Хорошо, птаха, я беру тебя. Только не опоздай к отплытию...
— Да я уже!
Он протянул руку и так искренне засмеялся, глядя на ее радость, что Гайди стало легко и спокойно — она вновь почувствовала себя в безопасности.
Четыре недели плавание продолжалось спокойно. Удо Мерлиз, так звали красивого капитана, в самом деле, отличался отменным здоровьем, потому лечение шло успешно. Коросты подсохли и отпали, на месте струпьев образовалась гладкая кожа, еще нежная, но вполне здоровая. Он преисполнился уважения к 'южной птахе', как прозвал Гайди, а сама Гайди была довольна результатом и горда своей самостоятельностью.
Однако девушка ни на миг не забывала о доме. Каждый вечер, устраиваясь на узкой лежанке, она сжимала в ладони Божье Око, и перед глазами вновь вставали образы учителя Руна и Высочайшего Нимаадара. 'Свет и Тень, если вы еще не забыли людей в своих чертогах, если вы по-прежнему взираете на Майордан благосклонно, защитите моих любимых и помогите нам снова свидеться!'
И вот, когда до ближайшего порта осталось не более пары дней, на горизонте показались зыямские паруса. Мерлиз пытался сбежать, но тяжело груженая 'Морячка' не могла сравниться с хищным зыямцем, и вскоре стало ясно, что боя не избежать.
Капитан велел Гайди запереться в каюте, что она и исполнила, поэтому ни о самой битве, ни о судьбе Удо и его команды ничего не знала. Саму ее нашли довольно быстро, обыскали и, конечно, отняли все припрятанные монеты. Божье Око осталось при ней единственно потому, что на такую чепуху никто не позарился, но саму ее после долгих обсуждений решили сбыть в публичный дом в каком-то порту — кажется они называли Равден — но сами не тронули, даже стеречь не стали. Указали место для сна — и только. Однако Гайди не питала иллюзий насчет своего истинного положения, поэтому как только представилась возможность — сбежала. В разгар битвы никто не заметил маленькую неброско одетую девушку, и она, благополучно избегнув столкновения с пиратами, спряталась тут, в трюме неизвестного корабля. Если бы она могла знать, что это 'Красный Ястреб' Демона Бахруса.
Глава 7 Враги и друзья капитана Бахруса
Перед самым крыльцом компания остановилась. Застать врага в логове его женщины Демон и не надеялся, но Ассинг любит Блинду, а Блинде очень нравится ее гостиница, значит пришел он как раз туда, куда следовало.
— Давай, парни, заходи, — гаркнул он, — выпьем за вечную жизнь друга Ладара в лучшем мире. Да спросим, кто это бедняге устроил.
В негромком голосе пирата звучал мрачный, злобный азарт. Ему хотелось хватить дверь так, чтобы с петель слетела, но он сдержался: резкий хлопок лишь заставил вздрогнуть посетителей. Раннее утро — то время, когда в нижнем зале "Трех Зубаток" было тихо и почти пусто. У стойки, потягивая пиво, несколько портовых грузчиков лениво жаловались на невезение и отсутствие работы, да в самом темном углу досыпал загулявший с вечера пьяница.
— Заведение закрывается. Пошли вон! — рявкнул Демон. Работяги сразу же заторопились к выходу, даже сонный забулдыга счел за лучшее убраться с глаз.
Пока люди Демона осматривались, на стук двери к ним вышла сама хозяйка. Блинда выглядела слегка уставшей и словно опечаленной. "Как раз к случаю стерва мину слепила!" — пират еще больше разозлился.
— Бахрус, друг, рада тебя видеть, — она улыбнулась, грустно и приветливо.
— И когда это мы успели стать друзьями, красавица? — по изуродованному лицу Демона скользнула недобрая усмешка.
— Не знаю, за что ты меня невзлюбил... я то всегда тебе добрым другом была. И сейчас полностью к твоим услугам.
— К услугам, говоришь, — он дал знак, и моряки расселись вокруг большого стола, не выпуская из вида ни вход, ни лестницу, ни кухню, — тогда тащи-ка нам лучшее свое пойло, да сама с нами выпей, вспомни добром Ладара Дана. А потом, красавица, очень бы мне хотелось узнать, кому бедняга своей смертью обязан — должок отдать хочу... очень хочу, Длинный Нож!
Хозяйка кивнула прислуге, и расторопная девушка мигом принесла кувшин с вином, бочонок пива, и тут же исчезла. Блинда сама наполнила кубки.
— За мой счет в память о Ладаре, Бахрус, — она подняла кубок и единым глотком выпила, — Скорблю вместе с тобой...
— Милочка, уж не пытаешься ли ты невинность изображать? — пират к вину даже не притронулся, его люди последовали примеру капитана, — Зря. Был я в доме Дана и все своими глазами видел. Это ваш псеныш вытворил, больше некому...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
