Рождество или Библия волшебника

За окном потемнело: чёрные тучи окутали небо, медленно осыпая город снегом. Площадь загорелась тысячами мелких огоньков, подчёркивая достоинства и очертания АйсГрада. Неведомо откуда на столике возле Кирилла появился старинный подсвечник в виде круга, на котором, будто на праздничном торте, загорелось двенадцать свечей. Внутри лежали сосновые ветки, мандарины и небольшие коричневые шишки. Вкусно запахло корицей и елью. В воздухе зависли — уже традиционно — ёлочные игрушки. Их почему-то пытались сорвать злые бИлки.

Тени, отбрасываемые свечами, затанцевали на дубовых стенах. Кириллу нравилось, всё это — кафе, магазины... И то, что они находились в одном здании. И не нужно было выходить на холод. Заиграла приятная незнакомая парню рождественская песня, и многие посетители кафе тут же начали, не стесняясь своих голосовых данных, подпевать.

За окном пробили колокола на башне Белой Центральной площади и жители города, летавшие на мётлах, приземлились на землю. Снег усилился, и проезжавшие рядом автомобили включили фары. Казалось, метель танцевала под мелодию рождественских исполнителей, звучавших в ТЦ "Товарищ".

*

— Ma shmah. Господин Андреев? — возле парня сел прыщавый юноша в шубе цвета ржавого железа. Он снял свою серую шапку-ушанку и взял меню. Говорил незнакомец со странным акцентом.

— Да, — ответил Кирилл, дожёвывая последний блинчик, политый клубничным джемом.

— Вас не так легко было найти, — взглянул незнакомец в глаза парню.

— Так это к Вам мы так спешили? — Кирилл допил остывший кофе и отодвинул посуду в сторону. — Я немного заблудился. Ева пропала на восемнадцатом этаже.

— Да. Она ждёт Вас... снаружи. Давайте, я Вас провожу.

Они встали и быстрым шагом направились к ближайшему выходу. Кирилл даже не успел поблагодарить рыжеволосую продавщицу кафе, которая угостила его таким вкусными блинчиками.

Возле стеклянных дверей их ждал белый фургон.

— Ева внутри, — произнёс незнакомец, открывая дверь автомобиля.

Кирилл заглянул внутрь, но девушки там не было. Человек десять с повязками на лицах затащили парня в автомобиль, накинув ему на голову чёрным мешок.

— Трогай! — крикнул кто-то, и автомобиль двинулся с места.

Снова сильный удар по голове. Непонятный шум. Боль в области живота. Это предпоследнее, что запомнил парень перед потерей сознания. Последней была фраза "вот жопа".

Глава шестая

Чокнутый сторож и новый дом

За 5 дней до Нового года

"Она была прекрасно сложена. Хотя правая рука торчала из чемодана". М.Белис

Мышка Тедди всегда любила свою хозяйку — девочку по имени Линда. Ведь она кормила своего питомца только самыми вкусными кусочками докторской колбасы, выгуливала несколько раз в неделю, даже купала дважды в месяц. Они были лучшими друзьями. Друзьями до тех пор, пока Линда не покончила с собой, наевшись мамиными лекарствами для увеличения груди.

Линду похоронили за пределами центрального кладбища вместе с Тедди.

Мыши неведомы чувства и, прежде всего, любовь. Когда закрыли крышку гроба, она вылезла из своего плетёного мешочка и принялась за свою хозяйку, отошедшую в мир иной. Питаясь плотью девочки, Тедди прожила ещё несколько дней, пока не последовала за Линдой.

В соседней могиле послышался шорох.

Не было ни страха, ни боли. Ни страданий и мучений. Катя не чувствовала ничего. Открыв глаза, она смотрела в черноту, прислушиваясь к окутавшей её тишине. Тело непослушно лежало, не реагируя на зов хозяйки пошевелить хотя бы пальцами.

Сердце бабушки не билось. Девушка отчётливо чувствовала это, понимая, что осталась теперь на этом свете одна. Но надолго ли осталась?

Перед глазами что-то вспыхнуло, и Катя снова погрузилась в темноту. Интересно, как долго может протянуть человек, лежа в абсолютно герметичной "упаковке"? Как селёдка, только без специального маринада. Такого, кисленького. Снова что-то вспыхнуло перед глазами.

*

— Арбузинка, держи равновесие! — крикнул папа маленькой девочке, крутящей педали двухколёсного розового велосипеда. Юная Катя задрала голову, представляя, что парит в небе над зелёными лугами. Из носа текли сопли, и всё ещё побаливал счёсанный локоть правой руки. Раны на коленях уже подсохли.

— У меня получается! — она ехала между деревьями по узенькой тропинке в сторону маленького домика.

— Арбузинка!

Ноги гудели, но желание научиться кататься по-настоящему преодолевало. Старушки разбегались в сторону, когда приближалась Катя. Соседские собаки не раз становились жертвами юной велосипедной наездницы. В этот день она впервые поняла, что хочет научиться кататься... на коньках.

*

— Какая ты у меня красивая, — поправляя банты на рыженькой голове, сказала бабушка. — Первый раз в первый класс.

Катя кружилась вокруг зеркала, поглаживая новенькую, только вчера пошитую, школьную форму. Пятна пролитого томатного сока уже не было. Оно исчезло бесследно. Как и бабушкино сердитое выражение лица. Папа снова опаздывал. В соседней комнате он утюжил мятый галстук. Каждый день на шею он надевал опрятный "язык", и каждый вечер он выглядел как вытащенный из задницы. Катя не понимала, чем таким мог заниматься инженер, чтобы возвращаться домой помятым и истряханным.

*

Этот день Катя помнила хорошо. Тогда бабушка сказала, что папы не стало... Было тепло. Май. Они как раз прогуливались по главной улице, едя мороженое. Тогда бабушка между делом сообщила, что отец на работе получил смертельную травму. И сразу перешла на тему подарков на день рождения.

*

— Бабушка! У меня там кровь!

— Не волнуйся. Ты взрослеешь, — улыбнулась старушка.

*

Звучала медленная музыка. Тусклый свет падал на лица танцующих пар. Катя положила голову на плечо Генки Ворнина. Она не хотела замечать косые взгляды её школьных подруг. Двигаясь в такт мелодии, девушка не заметила, как Гена поцеловал её сначала в ушко, потом в носик. Вернее, она делала вид, что не замечала. Пятисекундный поцелуй в губы. Да, это был её первый поцелуй.

*

Как же не хочется умирать. Сколько прошло времени? Сколько ещё осталось? Сколько осталось бесполезных вздохов? Сколько биений сделает сердце? За что? Почему?

*

Ещё одна вспышка.

— Улыбнитесь! Это же память на всю жизнь!

Бородатый фотограф показывал пальцем на объектив.

— Через двадцать лет захотите вспомнить школьные годы, откроете альбом, а тут... разочарование.

Ещё одна вспышка.

— Ну, не знаю. Подумаете о чём-то хорошем. У вас ведь, наверняка, были счастливые дни.

Вспышка.

— Ну, это уже даже не смешно. Кому нужен этот гадкий альбом? Оставлю то фото, которое посчитаю нужным. Вы этого хотите?

Очередная вспышка.

— Как хотите. Дело ваше.

Кате было всё равно. Она уже успела поссориться с одноклассниками. И школьный альбом был лишь "обязаловкой". Фотограф плюнул на пол.

— Сложная вы, девушка.

*

Воспоминания закончились. Самые яркие воспоминания.

Вот и вся жизнь, подумала Катя.

Сколько же ещё вздохов?

Девушка вздохнула в полную грудь. В спину давила крышка гроба. Что-то пошатнулось. И стало холодно.

*

Сторож Василий Петрович Будка пил крайне редко. Но в этот день грех было не отметить юбилей товарища. Отметить пришлось трижды, поэтому ночное дежурство не казалось столь скучным. Сам себя развлекая песнями под балалайку, он смотрел на свисающие с потолка корни деревьев, обхватившие стальную конструкцию строящейся станции метрополитена. Громкий голос не отбивался от стен в виде эха, но Василию Петровичу было наплевать на это. Тем более что в его вагончике стояла стопочка и полупустая бутылка горькой. А компанию им составляли чёрный хлеб, солёный огурчик и нарезанное сало.

Сторож допевал второй куплет, когда в нескольких метрах от него... упал гроб. Остолбенев, Василий Петрович отложил инструмент. В его практике гробы не очень часто падали. Опрокинув стопочку для храбрости, он вышел из вагончика. Стояла по-настоящему гробовая тишина.

— Петрович!

Сторож подпрыгнул и уставился в сторону, откуда прозвучал голос.

— Шо? — ответил он тихо.

Навстречу подошёл строитель в оранжевой каске.

— Куда музыка делась? — друг, как показалось сторожу, тоже был изрядно подвыпивший. Шатаясь, он стукнул упавший гроб, отчего крышка ушла на бок. Картинка была не столь ужасающей, как ожидалось, но оказалась весьма странной. В гробу, где должно находиться одно тело, находилась девушка, лёжа на старушке. А та, в свою очередь, — на костях Вероники Швайцтаг.

— Обосраться! — произнёс Василий Петрович, взявшись за свою балалайку. Он буквально только что сочинил очередную частушку, которую решил исполнить для нерадивых гостей:

Запихнули в один гроб

двух старушек и урода.

Оба спят, а тот лежит.

И мой страх не лыком шит.

Тому слова явно понравились. Строитель, пританцовывая, снял оранжевую каску, играя роль нищего шарманщика.

Того, что произошло в следующее мгновение, явно никто не ожидал. Юная наследница гроба, выкрутясь, в колесо, сделала глубокий вздох. От неожиданности строитель опорожнился уретрально.

Катя снова выкрутилась — мышцы страшно болели и тянули. Из носа потекла прозрачная жидкость, а в ушах бешенным треском прозвучали странные слова.

Еле встав на ноги, Катя, будто мертвец или зомби, потелепалась к сторожу, хромая больной ногой, на которой всё ещё стоял гипс. Сторож от испуга грыз балалайку, медленно отходя назад.

Ноги сводило, но девушка продолжала свой путь к мужчине с редкой алкогольной зависимостью. Она просила помощи, но слова не вылетали из уст, оставаясь поглощёнными мнимостью.

Раздался крик. Это строитель, набирая скорость, убегал прочь в вагончик к его товарищам. А Катя всё шла. Медленно переваливаясь с ноги на ногу, будто издевательски пугая, она шла к Василию Петровичу. Но тот уходил, будто Нильс, ведущий за собой стаю жирных крыс.

И вдруг сторож проявил смекалку. Со всего размаху он стукнул Катю, надеясь, что та пропадёт, как мимолётное видение. Но девушка не исчезла. А просто грохнулась лицом в землю.

*

— Чудойогурт, чудойогурт, — улыбаясь, протянула стаканчик густоватого вещества танцующая в балетных пуантах старушка, — съешь, дитя.

Катя находилась в светлом помещении со стеклянным потолком, на котором был разбросан распорошенный снег. Она лежала на кровати под пуховым одеялом. За окном мела метель, покачивая близстоящие деревья.

Вокруг никого не было, лишь доносились голоса за дверью, обозначенной буквами "МЖ".

— Съешь чудойогурт, дитя, — старушка снова протянула стаканчик, наклонив голову набок.

Пахло клубникой. Это Катя поняла отчётливо. Запах перемешивался с запахом грязных пуант. Девушка взяла ложку, протянутую странной старушкой, и начала есть. Мысли возвращались: бабушка, ненормальный сторож, кладбище, два преследователя. Евгений Петрович. Но с каждой ложкой становилось спокойнее на душе. Чувствовалась лёгкость. И тогда Катя поняла: она... дома.

Глава седьмая

Человек без лица и утка

В эту ночь...

Он шёл, прихрамывая... Ни глаз, ни рта, ни даже носа...

Если бы Гена Воронин знал, что всё произойдёт именно так, он никогда бы не позволил времени повернуться вспять. Парень вновь зажёг свечи, произнёс глупую молитву, опрокинув на пол цветные карандаши. Он ведь так и не научился рисовать, и никакими заклинаниями это не исправить. Опять полночь. И опять без неё. Минутная стрелка часов замерла. Вновь побежала назад. Откуда у неё столько сил бороться с вечностью? Ведь это глупо... Угрюмое утро никогда не наступит? Только она это знает. Медленно обошла круг... Свечи сами собой погасли — теперь и они готовы выполнять его просьбы. Но им не под силу выполнить его самое сокровенное желание. А ты можешь, читатель. Ведь это так легко... Какой же холодный подоконник в эту ночь...

Незаметно падал снег, пушистыми хлопьями опускаясь на тротуары незнакомого города. Грустно, ведь за оставшиеся дни до Нового года он ни один раз будет растоптан и испачкан. В эту ночь по пока ещё белому снегу шёл человек без лица... У него не было, ни глаз, ни рта, ни даже носа. Прихрамывая, он шёл по парку, прикасаясь к деревьям, будто искал дорогу. Нет, он не заблудился. Укутавшись тёплым пальто и надев чёрную шляпу, он прошёл мимо сидящих на скамейке подростков, оставшись незамеченным.

Он всё время оставался в тени, не попадая на свет уличных фонарей — будто чувствуя, он обходил их стороной. Остановился человек без лица возле подъезда, где жил Гена. Достав из внутреннего кармана какую-то фотографию, он провёл ею там, где у обычных людей находятся глаза. Неподалёку послышался шорох — с крыши упала груда снега.

Человек без лица поторопился: он быстро открыл дверь подъезда, прошёл мимо лифта, решив подняться на седьмой этаж пешком. Держась руками о перила, хромая, он передвигал ногами. Изредка спотыкаясь, он прикасался к дверям, оставляя на них следы от чёрных перчаток. Пятый этаж, шестой. Наконец, он оказался возле Гениной квартиры. Человек без лица не стал звонить. Он снял шляпу, обнажив свою лысую голову.

Свет в подъезде погас.

Человек без лица снял перчатки, поглаживая свои пальцы без ногтей. Шершавые. Провёл по деревянной двери, убедившись, что попал в нужное место. Прикоснулся к замочной скважине. Послышался лёгкий щелчок. Замок отворился. Через мгновение человек без лица был в прихожей квартиры номер 64.

Теперь уже опираясь о стены новых обоев, стараясь ничего не задеть ногами на своём пути, он направился прямо в детскую, где спал младший брат Гены. Сквозь густую тишину доносился храп незваного гостя.

Человек без лица отворил дверь детской, замер возле кровати Вадима Воронина. Гена даже не понял, что всё уже произошло. Послышался короткий вскрик. И всё закончилось так же быстро, как и началось. Показалось, подумал парень.

Родители не узнали на следующий день своего сына. Нервный, капризный и вечно всем недовольный, он был весел и приветлив.

— Тебя будто подменили, — готовя завтрак, удивлялась Елизавета, мама Вадима, — придётся снова поставить клизму твоему брату.

Гена поперхнулся.

*

Что-то мокрое облизывало нос Кириллу. Было щекотно. Парень улыбнулся и открыл глаза и опешил: его нос облизывала старушка в белом халате.

— Я рада, что Вам уже лучше, дитя, — улыбнулась леди, подойдя к столику, на котором стояли разные колбочки с прозрачной жидкостью. — Меня зовут Агнесса. Некоторое время я буду за Вами присматривать.

Она показала средним пальцем на девушку, которая лежала на койке возле окна. Это была Катя.

— Возьми, дитя, — старушка поднесла Кириллу упаковку йогурта, — немного просроченный, но кушать можно.

Напевая песню, старушка удалилась, громко хлопнув дверью, отчего Катя проснулась. Она повернулась на бок, испорожнившись через рот. Поле чего снова погрузилась в глубокий сон.

Кирилл осмотрелся. Жёлтые стены, исписанные неизвестными буквами из золота, большие окна, стеклянный потолок. И солнечные лучи, которые падали на портрет мужчины, висевшего над входной дверью. В палате была ещё одна кровать. На ней лежал кот под капельницей.