И снова вернулась, прижала руки к щекам, всхлипнула:
— Да позвольте же, я за вами поухаживаю! Да как же я рада, что вы вернулись!
— И я рада тебя видеть, Суреза, — мягко сказала Ани и нырнула, смывая с волос остатки пены. Вынырнула, подставила голову под поток воды из широкой бадьи, которую быстро подхватила малита, и встала, поднялась по ступенькам из ванны. Подождала, пока служанка оботрет ее тело, накинет легкий халат, и села в кресло, вытирая волосы.
— Сколько я спала? — спросила она лениво чуть позже, когда малита, шепча свой заговор, расчесывала ее перед зеркалом. — И какой сегодня день?
— Сегодня двадцать первое января, госпожа. Почти три дня проспали.
Ангелина задумалась — сколько же она была в колодце? Получается, больше недели?
Суреза помялась, понизила голос:
— Владыка только вчера проснулся, госпожа.
И выжидательно посмотрела на Ани через зеркало. Принцесса едва заметно усмехнулась и ничего не сказала.
Ей стало совсем легко — и в то же время внутри заворочалось недовольство.
Суреза укоризненно поглядывала на Ангелину, на ее волосы, хотела что-то сказать — но вздохнула, опустила глаза и снова принялась водить гребнем по волосам.
— Что, Суреза?
Дочь Песков снова вздохнула и не выдержала:
— Какие косы обрезали! — заворчала она. — Да зачем же, сафаиита?
— Тяжело мне было, Суреза, — вздохнула Ани.
— Чтоб оно не было тяжело-то, — продолжала ворчать служанка, расхрабрившись, — тяжесть она не на голове, а в душе, госпожа! А жених что на свадьбе резать будет? Этак вы вообще без волос останетесь!
— Отрастут, Суреза, — Ани не стала спорить, закрыла глаза и улыбнулась — Суреза продолжала ворчать. Очень по-доброму. Что в этом Рудлоге принцесс и не кормят, похоже, что виданое ли это дело, когда женщина мужчину спасать лезет — видимо, уже и до слуг дошли рассказы о произошедшем в зарослях терновника. И что деток надо побольше и поскорее, тогда и бегать от такого богатого, красивого и доброго Владыки не захочется.
Еще влажные волосы заплели в короткую толстую косу и повели госпожу завтракать. Стоило только увидеть накрытый стол, ощутить пряные запахи мяса и рыбы, приправленных травами, и тонкий сладкий аромат лепешек, как внутри проснулся зверский голод. И жажда — до слез захотелось пить. И Ангелина, разлегшись на софе, отпивалась чаем, ела мало — не хватало еще после стольких дней без пищи заболеть от несдержанности, наблюдала, как хлопочет Суреза, показывая ей новые наряды — ей неинтересно было, но она кивала, не желая обижать всхлипывающую от радости служанку. И ждала.
И когда скрипнула дверь, и Суреза охнула и тихой мышкой выскользнула из покоев, Ангелина Рудлог лишь немножко помедлила, чтобы утихомирить буйство эмоций и встала навстречу Нории. Расправила плечи, подняла подбородок.
В спальне воцарилось молчание. Нории смотрел на принцессу, чуть склонив голову набок, она разглядывала его.
Владыка казался крепче, чем когда она видела его в последний раз, но все равно выглядел изможденным. И в красных волосах появилась седая прядь. Горло свело, когда Ани попыталась сказать "здравствуй", и она отстраненно подумала, что все произошедшее превратило ее в истеричку. И что глупо и неправильно сейчас вести светские беседы.
Принцесса шагнула к нему, с нежностью и тоской погладила плечо, волосы, провела пальцами по щеке — и, размахнувшись, влепила ему пощечину. Дракон перехватил горящую от удара ладонь,снова прижал к щеке, потерся об нее и улыбнулся. От этого простого жеста и от улыбки его остатки спокойствия разлетелись вдребезги.
— Как ты посмел не дождаться меня?! — крикнула она ему в лицо. Глаза защипало. — Как посмел, Нории? Не рассказать о проклятии? О том, что будешь делать, если я не соглашусь?!!
Дракон притянул ее к себе, обнял так крепко, что принцесса зашипела, прижимаясь губами к его груди и вдыхая его запах.
— Сердишься, — пророкотал он понятливо ей в макушку и провел ладонями по спине — от них шло покалывание.
— Очень, — прошептала она. Негодование так и полыхало, и Ани мотнула головой, перевела дыхание, пытаясь успокоиться. Нории поднял ее голову за подбородок и поцеловал — и она взорвалась, вцепилась ногтями в широкие плечи, поднимаясь на цыпочки, впиваясь в его губы и кусая его до крови. Он не отстранялся, только зарычал чуть слышно, рокочуще, и руки стали смелее — сжали ее ягодицы, проскользили по бокам, коснулись затылка, груди — и Ангелина забыла о злости, расслабилась от этого рычания, окунаясь в мужские, бесконечные терпение и нежность.
Замерла, когда Нории чуть отодвинулся, слизнул свою кровь. Коснулась его губ — и погладила по щеке. И отошла к окну, встала спиной, коснувшись руками знакомой резьбы подоконника — нужно было собраться с мыслями. И сказать то, что нужно было сказать.
— Мне было бы трудно жить, если бы в мире не было тебя, — проговорила она с трудом. — Поэтому я очень, очень злюсь, Нории.
Он подошел, обхватил ее рукой, мягко поцеловал в макушку — и Ани откинулась ему на грудь, закрыла глаза. Как же хорошо. Как легко.
— Как я мог сказать тебе о проклятии? — проговорил он тихо. — Как я мог сказать о терновнике? Ты бы посчитала, что я не оставляю тебе выбора. Поначалу в этом не было необходимости, а затем я понял, что ты возненавидела бы меня еще сильнее. И не было бы нам с тобой жизни, Ани. Мы бы воевали в браке.
— Да какая разница, — Ангелина с раздражением царапнула его коготками по руке, — как бы я была с тобой? Я не дура, Нории, потом бы разобралась. Это мое дело.
— Нет, — сказал он убежденно, — не твое.
Она все раздумывала над его словами — и признавала его правоту. Скажи он во время ее пленения, и она бы прочно связала драконов и все несчастья своей семьи, и ожесточилась бы. И слова о терновнике восприняла бы, как шантаж. Да и разве мог он требовать, чтобы она собой спасла его? Не стала бы она презирать его после этого?
— И я не мог ждать, Ани, — проговорил он тихо.
— Как-нибудь продержался бы до конца месяца, — ответила она сердито, не замечая, как вместо царапанья поглаживает его пальцы. — Мог бы сказать мне в Йеллоувине. Как ты вообще оказался там?
Он усмехнулся — широкая грудь вздрогнула. Не обвинил, не высказался, что был уверен, что она не придет к нему. Да она и сама разве была уверена?
— Хань Ши передал через моего представителя в Пьентане, что ты будешь гостить у него.
— Старый интриган, — буркнула Ангелина. За окном удивительно яркими красками шелестел просыпающийся сад. Розовое сияние сменялось на желтоватое, праздничное — поднявшееся солнце поило зелень светом. Ани втянула носом воздух.
— Дождь был? — изумленно спросила она.
— Скорее, моросящий туман, — гулко проговорил дракон. — Моя сила рассеялась небольшим дождиком. Обряд был не закончен.
— Чудовищный обряд, — в голосе ее звучали страх и злость.
— Это наша плата за жизнь для нашей земли, — спокойно ответил Нории. — У вас ведь тоже есть алтарный камень.
Принцесса повернула голову, посмотрела на него.
— Он совсем другой.
— Но тоже питается кровью, как и все артефакты, оставленные нам первопредками. Только вам нужно чаще делиться с ним небольшим количеством крови, а у нас терновник забирает все, но и землю оживляет на сотни лет.
— А Колодец в Пьентане — это что?
— Тоже алтарь, Ангелина. Алтарь равновесия. Просто в другой форме. Постой, — рука его сжалась, — ты что, была в колодце?
— Да, — ровно ответила она.
— Безрассудная женщина! — рыкнул дракон. — Почему, стоит тебе уйти от меня, ты сразу рискуешь собой? Стихийные духи алтарных мест — существа древние и опасные. Они часть божественной энергии, за много веков ставшие почти разумными. С ними не стоит связываться тем, кто не несет крови их создателей.
Она покачала головой, вспоминая, как озвучила в колодце требование перенести ее к Нории — а золотистый двойник ответил: "Это не вопрос. Ты оплачивала ответы, а не действия".
Тогда она призвала легко откликнувшийся огонь и пообещала выжечь все вокруг.
"Ты сама погибнешь", — смеялся ее близнец, не веря в угрозы.
И она ударила. Разлетелся зал памяти, и принцесса зависла в пустоте, превращаясь в чистое, беснующееся пламя — а вокруг пошло все радужными пятнами, и замерцало — и дух испугался, и пообещал отправить ее туда, где ей смогут помочь.
"Я не могу отправить тебя напрямую, но я нашел того, кто поможет. Он сейчас рядом с водой. А вода идеальный проводник для других стихий. Но ты можешь погибнуть".
"Согласна", — крикнула она. И потом был болезненный бросок через ледяную бесконечность, распылившую ее на атомы и собравшую снова во дворце Чета. И затихающее позади золотистое сияние.
Вот что это такое, оказывается.
— И терновник разумен? Он слышал меня.
— Насколько это доступно стихийным духам, Ани.
— Он согласился взять мою кровь.
— Пожадничал, за что и поплатился. В нем не хватило силы переработать твое пламя. Удержал, сколько мог — и сгорел.
Ани передернула плечами.
— Я обещала, что кровь не причинит ему вреда.
— Знаю, — гулко сказал Нории и сжал ее сильнее. — Мне все рассказали, моя смелая Ани. Не вини себя — ни ты, ни твой бог не могут менять суть вещей. Но откуда стихийному духу это знать? Он велик, но в развитии своем как малое дитя, и ему недоступны понятия "жестокость" или "опасность". Как ребенок может без надзору выпить сладко пахнущее крепкое вино, так и ты для него была заманчива, но опасна. Восстановится — корни его глубоко по всем Пескам — осторожнее будет.
В саду, прямо под окном, запела какая-то пташка — и так старался маленький певец, такие волшебные трели выводил, что они оба заслушались, мирно прижавшись друг к другу у высокого окна.
— Что ты теперь будешь делать? — спросила она тихо.
— Не печалься об этом, — в голосе его почти не была заметна горечь. — Я не стану больше принуждать тебя. Ты не несешь ответственности за мою страну и за мой выбор.
Принцесса повернулась в его объятьях, посмотрела в зеленые глаза.
— А ты — за мой, — сказала она твердо. — Спроси меня, Нории.
— Пожалела меня? — дракон склонил голову. — Не нужно, Ани.
— Я что, должна тебя уговаривать? — мгновенно вспылила она. Оттолкнула его в сердцах, сжала кулаки. — Знай же, что я и так собиралась согласиться на брак! Еще до того, как все узнала! При чем тут жалость? Мне плохо без тебя, Нории!
Он засмеялся, глядя в негодующее лицо.
— Ты станешь моей женой, принцесса?
— Нет! — мстительно процедила она. — Я вернусь в Рудлог и думать забуду о тебе, проклятый дракон!
— Сегодня, — продолжил он, улыбаясь.
— Я сказала — нет!
Он склонился, чтобы поцеловать ее.
— Боги, — проговорил он ей в губы, и в голосе его были отчаяние, ярость и счастье, — как же я люблю тебя, упрямая женщина. Тебе принесут одеяние для свадьбы, Ани.
— Я помолвлена, Нории.
— Ты выберешь, в чем выйти к гостям. Либо моей невестой, либо гостьей. Я приму твой выбор, Ани-эна, и никто не осудит тебя. До захода солнца у тебя есть время подумать. Стань моей без всяких условий, принцесса.
— Я не могу так. Нужно оповестить родных, решить, как объяснить это прессе, чтобы минимизировать слухи и ущерб для семьи...
— Без условий, — повторил Нории рокочуще, сжимая ее в своих крепких руках — и Ани не могла не смотреть на него почти завороженно, запрокинув голову. — Не как Владыка и дочь Красного, а как мужчина и женщина. Родных, да и весь мир, можно пригласить на шестой день, на церемонию принесения даров Богине. А сегодня у тебя еще есть время подумать, действительно ли ты хочешь отдать себя мне. Если да, то остальное неважно.
"Неважно?"
Нории погладил ее по шее, коснулся губами губ и вышел.
А Ангелина Рудлог, побродив в задумчивости по покоям, села допивать чай — но руки дрожали, хотя ей казалось, что она спокойна и холодна, и она расплескала напиток из чайника, и в раздражении отшвырнула чашку.
Дворец будто затих, ожидая, что решит она — а принцесса, чувствуя, как эмоции становятся неуправляемыми, отправилась туда, где привыкла за время пленения приводить мысли и чувства в порядок.
К своим розам.
Она снова стояла на коленях, согнувшись,рыхля землю и удаляя сорняки (так много их было, будто ее ждали и здесь), а из окон дворца, останавливаясь, выглядывали люди и драконы — и отступали, когда принцесса поворачивалась лицом к ним.
Но она и так бы не заметила. Рос ворох вырванной травы у края клумбы, а Ани, дрожащими руками дергая вьюнки, шепотом проговаривала свои страхи и мысли, выстраивая их в строгий порядок — и легче становилось ей, будто в транс входила она, отстраняясь от эмоций.
— Ты ведь уже приняла решение, — бормотала она, вдыхая нежный розовый запах, от которого растворялся навязчивый, холодящий страх. — Неужели смутишься, отступишься?
Солнце слишком быстро двигалось по небосклону, гладило теплыми лучами ровные плечи и льняные волосы красной принцессы. Кто бы понял, глядя на ее прямую спину, какие эмоции бушуют внутри, как предвкушение сменяется страхом и виной, и злостью, и уколами ужаса, когда представлялось Ангелине, что она не успела — и горячим, захлестывающим ее с головой, желанием присвоить себе мужчину, которого она полюбила. Полюбила с той же страстью и мощью, с которой делала все остальное — слишком много в ней было пламенного духа, чтобы чувствовать вполсилы. И она больше не врала себе, что сможет без него, и шептала свои молитвы, свои уговоры.
— ... Ведь хотела сделать все правильно — закончить с помолвкой, убедить Нории выждать нужное время.
Особо упрямый вьюнок запутался между стеблей роз, и Ани с жесткостью дернула его, не оставляя сорняку ни шанса, дунула на выпавшую на лицо прядь.
— ... Обговорить условия брака, выторговать преференции для Рудлога... планировала, да...
Она рассмеялась, подставляя лицо солнцу — шип царапнул ладонь, и принцесса лизнула ранку, чувствуя вкус земли и травы. И усилием воли заставила сжавшееся тело расслабиться.
— Так было бы правильно, — в голосе явно пробивались панические нотки, и она фыркнула, как лошадь, мгновенно переходя в состоянии злости на себя. Кто эта испуганная девочка? Старшая дочь Красного воина?
— ... А что ты ждала — что все пройдет в идеальных условиях? Не бывает так. Не бывает.
Ее нервной энергии сейчас хватило бы, чтобы перепахать сотню клумб.
— ...Тем более, что проблема Песков не решена, а если отбросить эмоции, то времени нет. Все решится, все... Все равно будет так, как захочу. Пресса взбесится, конечно, но с журналистами можно сделать по-умному... подскажу Василине... Луциус утешится, если проследить, чтобы Дармоншир и Марина поженились... только бы не наделали глупостей...
Она бы не была Ангелиной Рудлог, если бы действовала иначе.
— ... Полина.
Ани выпрямилась, потерла рукой грудь — там, где разнылось сердце, и выдохнула. Она не оставит попытки помочь сестре, но у Поли еще есть Демьян. Сильный, любящий ее муж. И он обещал сделать все, чтобы вернуть Пол.
