Пропаданец, первая часть романа-пикарески

Азарт — еще один мой грех, да-да.

Какого же бога предпочесть? Уреш Светлый или Ахарр Горящее Чрево? Или Шахнар, чей агрессивный, нетерпимый к еретикам культ царит в Селистии? Или Драхл, мелкотравчатый бог, считающийся покровителем пьяниц? А есть еще Шенго, бог воров, тот еще пройдоха, которому Уреш, Ахарр и Шахнар (родные братья, согласно еретическому учению некоего Аримагера, посаженного в Селистии на кол за триста лет до моего появления) выбили глаз, уличив в краже звезд с небосклона.

Мне некстати вспомнился один молодой жрец Шахнара, направленный в казармы, дабы наставлять на путь истинный наемников из других стран, где Шахнара ни в грош не ставили. Так вот, этот жрец, влупив два кувшина вина, которым его оделили наемники, рассказывал интересные вещи. Толковал он о следующем. Уреш, Шахнар или Ахарр — суть культы одного, единого Творца, Абсолюта Вселенной, Истинного Бога. А много абсолютов быть не может. Даже двух не может. Абсолют на то и абсолют, чтобы пребывать в одиночестве. Один абсолют на одну вселенную, больше не поместится, хоть тресни. Соответственно, не имеет значения, какому из богов ты молишься — в любом случае, ты возносишь молитву истинному Творцу.

Что касается младших богов, то жрец называл их Отрыжкой Абсолюта, Порождениями Людских Страхов, Спекулянтами-На-Суевериях и прочими нелестными прозвищами.

За такие слова жрецы Шахнара, горячие парни, замуровали вольнодумца в стене храма, куда частенько замуровывали разных еретиков, атеистов и даже агностиков.

"Много абсолютов... — проворчал старый, поднаторевший в религиозных диспутах жрец, назначенный в казармы вместо несчастного еретика. — Тоже мне, умник! Даже не знает, что вселенных бесконечное множество! Соответственно и богов... А что им мешает меняться мирами? Кха-а..."

Этого жреца тоже замуровали в стене храма и больше в казармы долго никого не присылали.

Поразмыслив, я надумал молиться всем богам сразу, авось какой и услышит. Ну а если Творец один... тогда тем более обязан услышать! Что ж, возможно, мне удастся попасть в число счастливчиков, для которых творятся чудеса, дабы вера в высшие силы не иссякла.

Гм, ну и что же сказать богам? "Отвяжите меня от мачты, будьте так добры! Спасите, помогите!" Да нет, боги нытиков не любят. Как же тогда... А вот так! Вот что, ребята: вы спасете меня, а я за это... Я даю обет, что стану хорошим парнем. Возможно даже, перестану блудить и обманывать. Ну, и красть. Что еще я делал? Список моих грехов длинен, и, если вы развернете свиток на небесах — нижний его край стукнет меня по голове. Итак: я постараюсь не... не красть. Не лгать. Не убивать (без особой на то необходимости). Не изменять... одновременно... одной... двум... трем любовницам! То есть три пусть будут, а четвертую я отсекаю, серьезно говорю! Пить — не-не-не! Ну, как не — поменьше буду пить. Красть только по делу! Ну, как по делу — если что-то такое, что мне крайне необходимо, а у того, у кого краду — таких, скажем, две штуки и одна лишняя, тогда да, а так — нет! Ну, там — две монеты например. Зачем ему дубликат? Ну и так далее... Ну же, боги? Ну, если вам этого мало, даю слово, что разнесу по камушкам весь Меркхар!

Я перевел дух и прислушался.

Моя реморализация прошла успешно, я стал немного лучше (уж точно, клянусь вам — во всяком случае, до тех пор, пока меня не отвяжут). Да я никогда еще не был таким классным чуваком, пацаны! Ну, прикиньте: я за несколько минут исправился и стал идеалом!

Я прислушался еще раз.

Ответа, разумеется, не последовало.

Вот...! ...! ... ... ... ... ...!!!

Обозлившись на высшие силы, я поднял взгляд к небу. Созвездия тут похожи на земные, даже Млечный путь протянулся дорожкой... из прохладного молока. И Луна... Как же этот серпик похож на круассан. Так и кажется — протяни руку и срывай с небосвода. И ешь, ешь, ешь!

На моих глазах выступили голодные слезы.

Кажется, я начинаю бредить.

Идите отсюда. Ну, все, валите, я не хочу видеть, как вы видите, что я вижу, как вы видите, как я умираю. Что не ясно? Вылупились и смотрят... Проваливайте, говорю. Не нужны вы мне больше! Не хочу-у-у!

И тут за моей спиной раздался шорох. А вслед за ним — страшный, нечеловеческий хрип, который сменился протяжным пугающим стоном.

*Ладно, я знаю, что подумали многие из вас при виде этой аббревиатуры. Я — аморальный и скверный тип, но мое обаяние достигает космических масштабов (Вандора подтвердит).

ГЛАВА ПЯТАЯ (спасительная)

Конец БДСМ-сессии*

— Уо-о-о-охх!

Несомненно, лишь врожденная сила духа помогла мне не замочить штаны повторно. Ну ладно, ладно, какая там сила духа! Просто за сегодняшний день я пережил уже столько, что какой-то там стон, пусть и замогильный, пусть и за спиной, не стал для меня чем-то из ряда вон выходящим. Ну, стонет, ну и пусть. Ну не человек, ну, может, некая морская тварь, выползшая из пучины морской на запах крови...

Погоди! Тварь? Морская тварь? На запах крови? Меня прошиб холодный пот. Я не на Земле. И здешние моря — они такие, знаете, моря, в которых кое-где порой обитает... Даже я пару раз видел с берега...

Вот сейчас ко мне прикоснутся холодные склизкие щупальца! Пробегут по телу, трепеща от прикосновения к живой теплой плоти, а потом то, неведомое, примется за трапезу. Хрум-хрум, хрум-хрум, хрум-хрум-хрум... Больно, наверное, когда твои косточки пережевывают! Вот сейчас оно приползет — огромное, лупатое, пупырчатое, покрытое зеленой мерцающей слизью, а может, еще и говорящее! Как знать, может, эта тварь за спиной — одна из составляющих изощренного плана мести Грануаль? В конце концов, я смотрел "Пиратов Карибского моря" и помню, какой замечательный у Дэйви Джонса был зверек — совсем ручной, симпатичный, и, главное — ласковый.

Прожив в Селистии порядочное время, я успел наслушаться баек о колдовской мощи Меркхара. Вспомнилась болтовня одного грязнобородого старикашки, промышлявшего на вино рассказами об острове: "Знай же, шынок, што не жестокостью единой внушают они страх, но и темными чарами швоими! Буль-буль! Они наводят мороки, призывают из глубин морских скверных обликом тварей, што способны опутать щупальцами корабль и увлечь его в бездну! Буль-буль! Могут изменять людскую плоть, помещая живого человека в прозрачный стеклянный сосуд, наполненный желтой светящейся субстанцией! Да, я был в Третьем Кольце Меркхара, в самом Храме! Буль-буль! Я все видел! Я даже Его видел! Не веришь? Его облик чудовищен... В огромном бассейне в толще скалы живет Он — живой бог Меркхара! А облик его таков, что даже я, притаившись за скалою, трепетал, ибо страшился, что огненные глаза его узрят ме... Хр-р-р..." Старик заснул на самом интересном месте, уронив голову на столик таверны. Этот рассказ стоил мне три медных динара — ровно на столько выпил водки старик. Признаться, тогда я посчитал его рассказ простой байкой.

И вот сейчас...

— Уо-о-о-охх!

Замогильный стон повторился, теперь уже ближе...

Страхолюдное нечто приближалось!!!

Так... ребята. Ну, хотя бы подскажите - что там? А? Нет, не нужно молча смотреть! Ну, простите... черт, извините за то, что послал вас недавно - я ж хотел как лучше! Ну правда, черт. Окей, я редиска. Я извиняюсь! В ноги не бухнусь - связан. Но зато мои глаза не лгут - я раскаиваюсь и прошу прощения. Ну-у-у, не молчите-е-е!

Я начал икать. Такое со мной случалось обычно после переедания, а еще — когда я испытывал настоящий, животный ужас, во время которого даже мой Ктулху прятался в сортире и осмеливался глядеть в дырочку одним глазом. Ценой неимоверных усилий, еще туже сдавив петлей шею, я смог немного повернуть голову вправо.

И увидел кусок борта, призрачно-зеленого в свете луны.

Или это светится тело монстра?

Я начал икать быстрее. И тут за моей спиной родился новый звук:

— Гы-ы-ыххх!!!

Звук очень напоминал чих. Монстр простудился? На большой глубине, откуда он родом, должно быть, прохладно. Я не удивился бы, начни монстр сморкаться.

— Гы-ы-ыххх!!! Гых-х!!!

Да нет же, чихал человек, несомненно! Но этого не могло быть! С той поры, как я очнулся, прошло уже много часов. Любой раненный подал бы признаки жизни: стон, бормотание, крик. Но чихать? Неужто пираты оплошали, и кто-то все-таки спасся? Да быть того не может! От старого пропойцы я слышал, что меркхары обшаривают корабль сверху донизу ("От гальюна до салинга, шынок! Буль-буль! Лезут во всякую щель, не скрыться от них и в самом глубоком трюме! Штобы спрятаться от них, нужно быть колдуном! Ик!.. Налей-ка мне еще из этого кувшина!").

— Гы-ы-ыххх! Гы-ы-ыххх! — А потом, вслед за чихами, послышался звук, который нельзя было спутать ни с чем. Не будь я так уверен в том, что на корабле нет — ну просто не могло остаться! — ни одной живой души, я бы решил, что неизвестный блюет. А может, это бурчал желудок таинственной твари?

Однако вскоре выяснилось, что за спиной человек: в перерывах между приступами рвоты незнакомец со вкусом матерился.

Я решил, что настало время отозваться.

И что было сил замычал.

Реакция последовала незамедлительно.

— А? Кто здесь? Кто? Кто живой? Или это мне чудится с пьянки? Эй, ты, отзови... буэ-э-эээ... — Ну да, это был человек. И его скрутил очередной приступ рвоты.

Я замычал, как племенной бык — громко и страстно. Затем мне пришло на ум промычать незатейливую мелодию песенки "Морская Распутная", которую тихонько — чтобы не слышала госпожа Нэйта — напевали матросы за работой.

Под сверкающей зарею

Мы латаем паруса

Голова трещит с похмелья

Хриплы наши голоса

— Эй! Эй! — кашляя, позвал незнакомец. — Да никак, "Морская Распутная"? Чтоб мне! За недели этого проклятого плавания я выучил ее наизусть, причем сам того не желая! Матросня мне все уши ею прожужжала! А вот Рику хоть бы хны, и Каруху нравилось! Эй, где ты? Может, раненый под мертвяками? Сейчас я тебя освобожу, дай только... буэ-э-э-эээ...

Если бы мог, я вырвал бы мачту и запрыгал с нею по палубе. Это был голос Франнога! Старый мудрец выжил! Но как? Каким образом? Почему его пощадили пираты? И что... почему он все время рыгает??? Я замычал уже совершенно непристойно.

— Подавай голос, сын мой, подавай голос, — проскрипел Франног еле слышно. — Я в такой темени ровно крот, вижу не дальше вытянутой руки...Гы-ы-ыххх!!! Погоди, я высморкаюсь! Где же платок? Нет, и здесь нет. Придется в рукав. — Раздался еще один знакомый мне звук. — Вот, уже лучше. Халат придется стирать. Да, раздобуду м-мыла и постираю. Завтра. Завтра утром. Ага. Ой, да что ж это здесь?.. Б-бортик... Чуть не выпал...

Я прогыгыкал еще два куплета:

Говнюки и лоботрясы

Охламоны, босота

Мы в команде все как братья

Кроме боцмана — скота!

Под сверкающей зарею

Мы гребем — корабль идет

На карачках, зад отклячив

Боцман у кормы блюет.

Голос Франнога стал приближаться. Мудрец все говорил и говорил, то тихо, едва слышно, то громко, словно был туг на ухо. Однажды его голос прервался, послышался грохот — Франног упал, но, к счастью, ничего себе не сломал.

Прислушиваясь к голосу Франнога, я, наконец, сообразил, что мудрец не совсем трезв.

— Ой, я говорил, говорил, в питье важна уверенность, — пробормотал Франног уже неподалеку. — Ой, что я... Не уверенность, умеренность тут нужна! Пил ли я когда-то? Скажу откровенно — да! Но вот уже тридцать лет... ни единой капельки веселящих зелий... Ибо разум мудреца не должен быть затуманен, а для магии трезвость — наиглавнейшее условие... Ой! — Раздался звучный удар, это Франног стукнулся головой о мачту. Я зарычал, заурчал, загыгыкал что было сил.

Франног прохрипел что-то неразборчиво, но удар словно прочистил ему мозги.

— Эй, так ты здесь? Привязан к мачте веревками? — пробормотал он, и я ощутил прикосновение холодных пальцев. Они тронули мои затекшие кисти, нашли узлы. Мудрец несколько раз дернул за них, видимо надеясь, что от его анемичных рывков узлы развяжутся. Но меркхары не были простаками: если они вязали, то вязали на славу.

— Оу-у-гму! — промычал я. Что это означало, вам лучше не знать.

— О, с-сын мой! — виновато отозвался мудрец. — Мои пальцы не в силах совладать с грубой пенькой! Я пойду, добуду ножик... Побреду и найду... Ох, сегодня такая сильная качка!

Я учуял запах вина. Похоже, Франног проспиртовался на славу.

Старик, между тем, бубнил уже где-то в отдалении. Ему было скверно... Трезвенник, набравшийся вина! Я молил всех богов, чтобы старый мудрец не свалился и не заснул.

Прошла, наверное, вечность, прежде чем за узлы снова дернули. Проклятый мудрец подкрался тихонько, и снова со спины, так что я пережил несколько малоприятных мгновений.

— Запамятовал... — пробормотал Франног. — Вылетело из головы... У меня же был в кармане... Маленький, но острый... Рукоятка с накладками из перламутра... Я его всегда с собой... Очинять гусиные перья... И платок... носовой... рядом.

Он принялся перерезать путы, целеустремленно водя ножом туда-сюда. Он делал это долго, пыхтя и отдуваясь, пока не понял, что в руках у него не кинжал, а нож, с одной режущей кромкой, а перерезал путы он той, другой, которая тупая. Тихо ругнувшись, Франног перевернул нож, и вскоре веревки и канаты, которыми был опутан ваш покорный слуга (кому я брешу, ну кому? Ну какой я слуга, да тем более — покорный? Возьмите меня в слуги — я вотрусь в доверие и обесчещу вашу жену, а затем слиняю, обчистив дом), ослабли, а затем упали к ногам.

— Вот так, — удовлетворенно констатировал Франног. — Я уже не один на этом корабле. На этом проклятом корабле. Ведь это проклятый корабль? Какой здесь отвратительный запах... А достать на нем нож было трудно. Я искал и искал, а надо тебе сказать, неведомый пленник... то есть теперь уже не пленник, что вижу я в такой темноте не дальше вытянутой руки. Разумеется, своей. Правая, я думаю, слегка длинней левой, но все равно — в темноте это не играет роли... Ты знаешь, что такое роль? Не судовая, конечно, ведь я говорю о театре... А, откуда тебе!.. Так вот, нож я отыскал в собственном кармане... Или я это уже говорил?