Пропаданец, первая часть романа-пикарески

ТЕМ КОГО ВОЗМУТИЛ ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ, КОТОРЫЙ ТРУСИТ, ПЛУТУЕТ, СКВЕРНО И ВУЛЬГАРНО ШУТИТ, И ДАЖЕ ПЫТАЕТСЯ ПРЕДАТЬ, И ТД, И ТП. ИМЕЙТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, В ВИДУ, КНИГА — ПИКАРЕСКА, ГЕРОЙ, СООТВЕТСТВЕННО — ПИКАРО. ЖАНРОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПИКАРЕСКИ, СИРЕЧЬ ПЛУТОВСКОГО РОМАНА, ТАКОВЫ, ЧТО В НЕМ ФИЗИЧЕСКИ НЕ МОЖЕТ ПОЯВИТЬСЯ ПРАВИЛЬНЫЙ ПРИГЛАЖЕННЫЙ И БЛАГОРОДНЫЙ ГЕРОЙ. СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ.

Подробнее о моих изданных книгах и непосредственно о "Пропаданце" тут:

http://samlib.ru/s/shepelxskij_e_a/kniga1.shtml

Купить можно тут:

https://www.labirint.ru/books/609951/

Пропаданец

Посвящается умным людям

Пролог номер один (безысходный)*

Я лежу на скальном выступе, уставший и злой. В руках у меня золоченая подзорная труба, украшенная виньетками в форме голых баб. В затылок мой бьет красное закатное солнце, расположившееся на красноватом же небе, на котором муаровой лентой застыло не меркнущее полярное сияние. Как и говорил Франног, полярное сияние — предвестие конца света. Если принять во внимание мои сны, пиратов Меркхара, вэйрока, кракена, спятившую рыбу и безумных единорогов, думаю, старый хрыч прав. Мир, в который меня угораздило попасть, ждет веселый армагеддец. Ну, или апокалиписец, или то и другое вместе, когда на волю вырвется паренек по имени Атро. Мир ощущает близость конца света и реагирует — по-своему.

Я тоже реагирую — я вижу страшные сны. Наверное, я как-то тонко настроен на этот мир, даром, что попал сюда с Земли и ношу тривиальное имя Олег, а выгляжу рослым блондинистым суперменом с серыми глазами. Внешность обманчива, помните об этом. Помните всегда. Порой карлик проявляет чудеса героизма, а здоровенный накачанный мужик — плачет от ужаса, сворачивается комочком и зовет маму. Впрочем, я не таков. Я нечто среднее. Мне страшно, да, но я каким-то образом научился сосуществовать со своим страхом, и сейчас я никого не зову, я думаю — как напасть и убить нескольких человек. А над головой мерцает полярным сиянием небо.

Мир, в который меня занесло, готовится отбыть в ад.

Ну, хорошо, отвлечемся от конца света. Значит, мизансцена такая. Я лежу на верхотуре и смотрю вниз, иногда сплевывая в бездну, как Бивис и Баттхед в одном лице. В ущелье, тонком, как древко стрелы, и таком же длинном, расположился отряд сквернавцев, которые хотят моей смертушки. Все они, в общем, приличные люди, особенно принц Тендал, чью сестру Вандору я прихватил с собой. Мерзавец, уж будем откровенны, — я. Принц руководит партией загонщиков. Они спокойны. Они разбили лагерь. Они почти нас загнали. Наши силы на исходе — еще немного времени, и нас схватят, после чего Тендал лично отделит мою голову от тела. О, у него на меня зуб. Во-первых, я отдал пиратам Срединного моря его невесту, во-вторых — грязно над ним надругался (ну, хорошо, просто немного опозорил, а то вы такой народ, что неверно меня поймете), а значит, обесчестил перед подданными. В-третьих, как уже говорил, я везу с собой его сестрицу Вандору, и не просто везу — мы делим ложе, как любовники. В четвертых... Ай, хватит и трех пунктов. Если я не придумаю какой-то хитрый план — нас схватят. И тогда пойте по нам песни, небесные ангелы.

Мне очень страшно. Я вообще трус по жизни, вы уже знаете об этом. Я боюсь смерти, боюсь ответственности, много чего боюсь. Я, знаете, неправильный пропаданец: я могу предать от страха, могу бежать, оставив друга в бою, могу предать по-всякому, хотя мудрец Франног и не устает мне напоминать, что я, дескать, почти избыл свои дурные качества во время наших злоключений на море. Врет, я полагаю. Просто что-то вроде местного НЛП. Я — трус, и останусь им вовеки, аминь. Но я, повторю, — я научился справляться со своим страхом. Впрочем, прав Франног — ничего не боятся только дураки. Смелые люди боятся, боятся — но делают. Я — смелый трус.

А еще я очень люблю женщин, и вот этим своим качеством не хочу ни с кем делиться. Вру. Я люблю одну женщину. Теперь — так будет всегда. И я отдаю себе в этом отчет.

Сейчас, глядя на отряд загонщиков, я лихорадочно измышляю план. Нет, ПЛАН. ПЛАН СПАСЕНИЯ. Я знаю, что должен найти его в эти минуты, я знаю, что, если не придумаю как выпутаться — умру, и меня это почему-то тревожит.

Как я докатился до жизни такой? Рана в плече, заклятие, связавшее меня смертными узами с взбалмошным магом, которому я должен спроворить опаснейшую работенку, свара с одним из сильнейших правителей этого мира — все как-то навалилось почти в одночасье.

А еще этот маг надумал в кратчайшие сроки воспитать из меня чародея — ну вообще ни в какие ворота. Сейчас я время от времени проговариваю про себя формулу заклятия. Надеюсь, оно поможет мне в самоубийственной атаке.

Я лежу и думаю — как? Ведь десять лет в этом мире я вел прекрасную жизнь сибарита в королевской гвардии Селистии. Жрал, пил, спал, любил придворных дамочек легкого нрава.

Как, о господи, как?

Но давайте начнем по порядку, ладно?

*Ну не настолько безысходный, на самом деле! Я выкручусь, я пропаданец на все руки! Ну и кроме того — из меня же почти сделали чародея... пару заклятий-то я точно усвоил за эти дни. Запомните навсегда: быть чародеем — геморрой. Потом объясню, почему.

Пролог номер два (пьяный!)*

1.

Гм, вот же черт! Куда-то я забрел не туда. Свернул не там. Не там где-то там. Там не там, тара-рам! И главное — темно, ни черта не вижу. Двигаюсь на ощупь. И еще на запах — если тянет гарью, значит, проезжая часть. М-да, свернул я, видно, не туда. Или я это уже говорил? Говорил, да? Ну, значит, повторю... Где-то не там свернул. Не на ту улицу. Не на ту, которая нужна. А зачем она нужна?.. А-а-а, там ведь стоит дом, в котором я обитаю. Нет, живу... Нет, все-таки обитаю! Обшарпанная такая девятиэтажка с грязным подъездом и дребезжащим лифтом.

ТРАХ!

Это я врезался лбом в какую-то преграду.

Перед глазами вспыхнули сотни маленьких чертенят, но боли не было: нервишки-то, хе-хе, под алкогольной анестезией!

И обо что это я...

Я машинально шагнул назад. Мир, который доселе вращался в каком-то черном водовороте, начал медленно проясняться.

Памятник. Вот только кому? Вчера еще помнил, а сегодня — как отрезало. Это все она, та, что на березовых почках... Боже мой, у березы что, есть почки? А печень? Легкие? Сердце?.. Я потряс головой. Стоп. На березовых почках — это было вначале. Потом пришла медовая, потом я ушел блевать в туалет, потом была та, что на клюкве... О-о-ой! Вот уж шмурдяк так шмурдяк! Какая там клюква, анилиновые краски плюс этиловый спирт! Потом... Не помню! Не помню! Боже, никогда больше не стану пить, никогда!

Подавив приступ тошноты, я оперся о постамент из черного полированного гранита. Медленно оглянулся по сторонам...

ТАК, СТОП, А ГДЕ КОЛЯ???

Нету Коли!!!

Я в панике завертел головой. Снова затошнило. Подожди, соберись с мыслями. В первую очередь, КТО ТАКОЙ КОЛЯ???

Мои руки заскользили по гладкой поверхности, я подступил ближе и оперся о постамент всем телом. Главное — не садиться, иначе до утра не встану — засну.

Ой, как же туго я соображаю!.. Минуты три я пыхтел, вспоминая перипетии вечера. Наконец, вспомнил: Коля — это случайный собутыльник, с которым мы кочевали из бара в бар, причем я — широкая душа! — поил его за свой счет! Вот так. В кошельке теперь, надо полагать, ветер свищет. Ну и поделом! Правильно! Так тебе и надо! А Коля, наверное, отстал по дороге...

Ладно, с Колей разобрались, теперь бы разобраться с дорогой домой. Итак, я стою на Площади Согласия — даже в нашем маленьком городке в глубинке России есть своя Площадь Согласия, значит, мой дом — в десяти минутах ходьбы... Трезвой ходьбы. Мне же добираться минимум полчаса.

Вот передохну еще маленько и пойду...

Черт, кому же памятник? Я сощурился, пытаясь различить надпись на приверченной к постаменту табличке. Буквы расплывались, перед глазами все еще слишком много тумана.

Ну-ка, ну-ка! Если произнесу это слово без запинки, значит, хмель развеивается. А ну!

— Р-ревизионизм! — хрипло выдохнул я. — Р-ревизионизм не пройдет!

Случайный прохожий испуганно оглянулся, ускорил шаги.

— Акселер-рация! — заревел я вдогонку. — Сепаратор! Радикальная экономическая р-реформа! Ш-ш-шпроты! Арнольд Шварценнегер! Синхре... Синхренфазотрон!

Прохожий бегом унесся в ночь. Трус! Кролик! Слабак! А я молодец! Уже ни в одном глазу. Ну, почти.

Я поморгал и осторожно потрогал шишку на лбу. Ой! Вот теперь больно! Точно, трезвею! Надо, ох, надо идти — до дому, до хаты. Но — осторожно. Полиция не дремлет! Вот нарвусь на патруль и проведу ночь в обезьяннике!

Слегка покачнувшись, я шагнул в сторону своей улицы. Одна ножка, другая, вот так, хорошо. Главное — не терять равновесия. Не терять... Воспоминание больно кольнуло. И вновь мне стало жаль себя до слез. Вот чертова пьянь, так и тянет поплакать самому себе в жилетку! Обозвав себя сентиментальной сволочью, я сцепил зубы, сжал кулаки и решил быть твердым и несгибаемым. Помогло это мало.

Светка от меня вчера ушла... Бросила на помойке жизни. Хлопнула дверью и понесла свое сердце другому, и всего лишь потому, что застала в постели с Людкой... Да еще настучала на мою работу, где начальствовал ее брат, так что меня турнули без шума и пыли.

Понимаете, почему я залил свое горе алкоголем?

Ладно работа, найду, не проблема (хотя... Ау, кому нужен телохранитель с не оконченным высшим образованием? Балагур, обаятельный тип! Качок! Не пью, не курю! Цитирую по памяти Шекспира! Как там... "Скажи-ка, дядя, ведь недаром..." Или это Пушкин? Сейчас не соображу, спросите утром), но ее уход... Она объявила о разрыве так спокойно, словно говорила: "Я сбегаю в парикмахерскую, дорогой!", и с искренним участием посмотрела на меня, раскрывшего рот идиота. М-да, а ведь все у нас было благополучно... Я не изменял ей почти полгода, да и потом она не могла меня поймать, вот до этого самого момента. Ссоры бывали, конечно, но, по большому счету, мы хорошо ладили друг с другом. Где-то на горизонте нарисовалось и медленной поступью приближалось пугающее некоторых слово "женитьба". С будущей тещей сложились нормальные отношения... И вдруг все рухнуло.

По моей вине.

Из-за моей отчаянной глупости.

Из-за моей дурной хотелки.

В общем, она говорила, а я молчал. Не мог я ничего сказать, и все тут. Она сказала о "...прекрасном душевном человеке", имея в виду меня, между прочим, такой вот сарказм. Потом вздохнула и ушла.

Я скверный человек, я изменил, я потерял женщину, к которой у меня были чувства. Ничего не могу поделать со своей природой... Даже когда меня поведут на расстрел и спросят последнее желание, я не попрошу закурить, о, нет! Я скажу начальнику расстрельной команды: "Мужик, будь другом, приведи мне женщину! Мне даже не надо секса, я просто хочу полежать рядом с ней, посмотреть в ее глаза, услышать ее запах, перебрать ее волосы... Я просто хочу насладиться ее присутствием".

Ну, вот такой я Казанова, понимаю, что звучит это все глупо, но...

Черт! Забудем! Мне бы сейчас до дому дойти.

В моем городе электричество экономили странным образом, ярко осветив центральную площадь и погасив большинство фонарей на улицах. В темноте я дважды попадал ногами в рытвины старого тротуара и дважды же падал, но оба раза удачно — пьяным же везет. Редкие прохожие вежливо уступали дорогу: чтобы пройти, мне требовались все полтора метра тротуара; так, как шел я, ходят по палубе моряки во время урагана.

Наконец передо мной выросла громада девятиэтажки, мой подъезд не был освещен, я шагнул в его нутро, как в пещеру.

На моем этаже свет горел. Ослабленными руками я вытащил ключ и начал совать его в замочную скважину. Черт! Слишком узкая эта скважина... или это у меня руки дрожат?.. Ага! Вставил!.. Вверх ногами, мать его!.. Обратно, так... Ну, наконец-то! Я начал поворачивать ключ, но внезапно меня пронзила безумная мысль: "А что, если Светка вернулась?" Трезвым я бы сказал только: "Ха!", ибо слишком хорошо ее знал — решения свои она меняла исключительно редко. Но алкоголь превратил меня в сентиментального осла. Сглотнув вязкий комок, я поспешно повернул ключ.

Щелк!

Я замер. Глубокий вдох, вдох полной грудью. Я помедлил еще секунду. И распахнул дверь.

За ней клубилось темно-серое ничто. Не знаю, каким образом ничто могло клубиться, но я сразу понял, что это — ничто, которое, мать его, клубится! Оно взглянуло на меня тысячью невидимых глаз и глумливо усмехнулось тысячью невидимых ртов. Мне стало страшно.

— Из-звините. Д-дверью, по-моему, ошибся...

Произнося этот никчемный лепет, я знал, что дверь — моя, и ведет она в мою квартиру. Вернее, вела...

ЕЛКИ-ПАЛКИ!!! Я понял, что со мной! Холодный пот проступил на лице... Так вот ты какая, белая горячка! "Горячий, горячий, совсем белый!" Мне захотелось плакать.

Внезапно я услыхал далекое-далекое заунывное пение, бесконечный рефрен, похожий на мантру. Пение доносилось из этого самого ничто. Из того ничто, что заполонило мою квартиру. Вот как! Выходит, к зрительным прибавились еще и слуховые галлюцинации!

"Иди... Иди вперед. Шагни в портал... Вперед. В портал. Иди!"

Ноги подкосились. Я нащупал стену, оперся ладонью. Потом шагнул назад. Губы тряслись.

Погоди! Если протереть глаза...

Я протер, надеясь, что после этой скромной операции морок развеется.

Черта с два он развеялся!

Ох! Я тяжело осел у стены.

— Передо мной — квартира! Передо мной — квартира! — забубнил я, прикрыв глаза и мысленно представляя себе интерьер родимой прихожей. В каком-то журнале я читал, что самовнушением можно добиться невероятных, просто-таки феноменальных результатов. Партайнгеноссе Борман, к примеру, лечил самовнушением ангину. Говорят, успешно. Кант вообще разработал и претворил в жизнь целую систему самовнушения. Правда, под конец жизни она вышла ему боком, он свихнулся, ну так то под конец жизни... В общем, я решил пойти по их дорожке. Я горячо пожелал увидеть милый сердцу коврик для обуви и старую вешалку. Потом напрягся и снова пожелал. И открыл глаза.

Знаете, что я увидел? Правильно — то же самое. То есть ту же серую, клубящуюся поверхность. Это не выползало в коридор, словно в дверном проеме стояла невидимая преграда. Я таращился на ничто, как баран на новые ворота. А пение проникло в мозг, обволокло сознание и настоятельно требовало шагнуть вперед...

— Чертовщина! — Я потряс головой и постарался сосредоточиться. Хорошо, результатов от самовнушения — ноль. Не всем дано, признаю. Возможно, здесь нужна психика потоньше и морда поширше. Каким будет следующий шаг? Я могу прикорнуть под дверью, в надежде, что к утру морок сам собой развеется, то есть пройдет приступ белой горячки. Тем более, сейчас лето, не замерзну. Хм, а что скажут соседи? Выйдут поутру, а я спокойно дрыхну у порога, изрыгая перегар, как дракон пламя. Тогда звание первого алкоголика дома будет мне обеспечено. Да, это отпадает... Ох, какой бардак в голове! Стоп! Есть еще один способ! Ну-ка, встали... Встали, встали, я сказал! Вот так. Теперь закроем глаза, сцепим покрепче зубы, чтобы не стучали, и... вперед.

Да не бойся, дурак! Ты же входишь в собственную квартиру! Стоит тебе почувствовать под ногами коврик, потрогать вешалку — все встанет на свои места. Ну же, заставь себя сделать шаг!

Я заставил. Шагнул широко, презрительно усмехаясь собственной трусости: "Хо-хо! Под ногами-то — коврик! Эх ты, трусливый заяц!"

Ни коврика, ни пола под ногами не оказалось.

Я шагнул в пропасть, в ледяную пустоту, наполненную загадочным пением. Я падал и, наверное, кричал. Да что кричал, орал как резанный, пока сознание не померкло.

2.

Нет воздуха, нет времени, нет пространства.

Стремительный полет... нигде...

Круг света... Шире... ШИРЕ... ШИРЕ!

— А-а-а!

Бамс!

Яркая вспышка.

Снова темнота.

Я пропал из своего мира, чтобы...

3.

Не появиться в другом.

Я висел в черной, невообразимо огромной и страшной пустоте и не мог толком пошевелиться — ноги и руки были словно спутаны упругой паутиной.

— Промахнулся! Ох! Я промахнулся!

Ломкий стариковский голос доносился как сквозь вату — откуда-то из неведомого далека. Может, из другой вселенной.

Я замычал вопросительно.

— Подожди! Подожди! Я перенастрою портал!

Хм. Ну давай, перенастраивай.

Страха я почему-то уже не испытывал. Попытался разорвать паутину — не сумел, хотя мускулы напрягал.

— Ты слышишь меня? Человек?

Ко мне обращается, что ли?

— Уу-у-у!

— О чудо! О радость! Я успею тебя вытянуть, прежде чем они до тебя доберутся!

Кто это — они? Местный аналог лангольеров?

Признаться, вот на этом месте я начал испытывать легкое волнение.

— Уу-у-у!

— Я вложил в тебя наш язык, арвест, это я успел сделать. Ты понимаешь меня, человек?

— Уу-у-у! Д-да-а-а...

— Да-да-да, ты меня понимаешь, что за радость!

А мне то что за радость, скажите на милость?

— Я вложил в тебя язык, значит, ты можешь меня разуметь. Ты нужен мне, человек! Сейчас... сейчас я тебя вытяну... Нужен, чтобы спасти мой мир, чтобы разобраться с Атро!

Кто это — Атро? И почему именно я? Но-но! Поставьте меня обратно. Верните где взяли, и скажите, что так и было! Я не хочу играть роль Гордона Фримена, которого засунули в горнило Сити-17! "Нужный человек в нужном месте и в нужное время..." Да нафиг мне это нужно?

— Эй, а ну, старый хрыч, вертай назад! — гаркнул я во всю мощь своих легких. — Вертай, я сказал! Я на это не подписывался!

Стариковское бормотание усилилось. Я понял, что он меня слышит и прекрасно понимает, но включать обратный ход не намерен. Мое волнение перешло в страх.

— Эй, дед! Мужчина! Э-э... товарищ! Друг! Ты ошибся номером! Я — не он! Он — другой. Эй, ты, я говорю — ты меня с кем-то спутал!

Тут меня дернули. Сверху. Как репку из грядки.

Я заорал:

— А-а-а-а-а!

Больно было, мое тело будто хотели растянуть на лишние полметра.

В голосе старика послышался ужас:

— Не... не надо! Эй, вы, не надо его вытягивать!

Мое волнение превратилось в ужас.

Могучая невидимая рука снова дернула меня — вверх. Раз дернула, два дернула — но мои ноги прочно увязли в невидимой трясине. А рука продолжала дергать меня, пытаясь освободить, да так, что хрустели кости.

— Эй, да вы охренели там? — заорал я.

Рука молча дергала меня вверх, но трясина не отпускала.

— Не дам! Не отпущу! — визгливо завывал невидимый старик. — Вы не получите его, подлые мерзавцы!

Меня бы кто-нибудь спросил... так, для приличия.

— Не пущуууу!

Рука дергала меня, грозя разобрать по косточкам. Во тьме вдруг проявились лица — странные, огромные, искаженные этой самой огромностью, гротескные, целый хоровод лиц. Три... пять... около десяти: они смотрели на меня, они нависли надо мной — мужские или женские, я не мог разобрать, так как от боли перед глазами помутилось.

Рука обхватила меня, стала тянуть неуклонно и жестоко, от чего...

Лица взирали на меня — с ненавистью и страхом.

...боль стала настолько сильной...

Внезапно трясина подалась, выпустила меня с громким чпоканьем.

...что я потерял сознание.

4.

Я очухался от похлопываний по щекам. Надо сказать, плюхи были весьма увесисты, били меня размашисто и со вкусом, да так долго, что во рту разлилась кровавая река.

Надо мной склонилась одутловая красная морда с кривыми зубами. Глаза выпучены, изо рта разит перегаром, щетина такая, что можно граффити со стен отдирать.

— Хорош! Все зубы целы. А глянь, какие мускулы! На этом рабе мы сделаем состояние!

Это они... обо мне говорят?

Я приподнялся и увидел беленые стены средневекового города и позолоченные луковки минаретов.

А еще я увидел оскаленную рожу другого урода, что смотрел на меня из-за плеча красномордого. Такие, обычно, висят на остановках на стенде "Разыскивается за особо тяжкие преступления".

Добро пожаловать в другой мир, Олег Ковалев!

Будешь ты отныне просто Олег, или "мастер Ков". Ты пройдешь долгий путь от раба до свободного солдата, затем станешь лейтенантом при дворе государя Барнаха Пятого. А потом тебе скажут сопроводить морем одну молодую особу...

Здесь и начинается моя история.

*Если вы подумали, что в этой книге будет изложено подробное становление пропаданца в другом мире — вы очень ошибаетесь. (Королева Вандора просила передать, что я — не совсем пропащий тип.) Я даже не буду рассказывать, из какого города я попал. И — да: я попал в другой мир с перепоя. Какой шаблон, какая банальщина! Ревнители шаблонов могут начинать откладывать кирпичи.

Часть первая

Миссия неповторима

ГЛАВА ПЕРВАЯ (трезвая)

Дурная работенка*

— Это меркхарские пираты. Ты был прав, человече... — Капитан Зарраг, коренастый и бородатый селистианец, спокойно опустил подзорную трубу. Не похоже было, что появление пиратов его слишком встревожило, однако я заметил, что челюсть капитана слегка подрагивает: так бывает, когда очень напуган и зубы пытаются без спроса пуститься в пляс.

Меркхар, зараза, Меркхар!

Я глубоко вдохнул и сосчитал до десяти.

— Сказочно!

Зарраг помедлил, потом хрюкнул, сложил трубу и сказал:

— Рдяные паруса — это, конечно, знак Меркхара. Ты кругом прав, только мне от этого не легче. Эта галера... Чума ее пожри!.. При таком ветре нам от нее не уйти.

Глупо признавать, но я всегда прав, дорогой капитан. Интуиция в этом мире у меня работает лучше, чем на Земле. И даже многочисленные удары по голове от тренировок с холодным оружием не выбили из меня острого ума.

Я передернул плечами:

— И каковы наши шансы?

Капитан задумчиво потеребил серьгу в мочке левого уха (в этом мире серьги таскали моряки и аристократы, причем последние, обычно, украшали висюльками сразу оба уха). Косматая борода придавала его облику свирепости — ни дать ни взять, мистер Тич, он же Черная Борода, легендарный пират Карибского моря. Вот только нрав у Заррага был не кровожадный. Как и многие в этом мире, он умел проявлять лишь необходимую для выживания жестокость.

— Ну, на веслах у шарку не рабы, значит, они выставят против нас больше сотни. Понимаешь ли, Олег, они набили галеру народом как-то чересчур плотно, как будто знают, что у нас на борту твои гвардейцы... А у меня всего двадцать матросов, да у тебя людей с гулькин нос, даром, что они рубаки. Э-э-эхх!

Да уж, э-э-эхх!

Да что там — не э-э-эхх, а у-у-у-уххх! И даже — а-а-ахх! Или просто — капец. Хана, одним словом.

Впрочем, за пятнадцать лет, проведенных в этом безумном мире, я попадал в переделки такого уровня, что нынешняя могла бы показаться детским лепетом. Привык, прикурился (помните, что курение убивает организм, а лошадь так вообще выносит вперед копытами с первой затяжки!). Но страх мой уже бушевал, однако я не мог выплеснуть его перед капитаном, командой и гвардейцами.

— Хочешь сказать, сжуют они нас?

Зарраг махнул рукой:

— Дурные вопросы!

— У меня целых девять человек! Десять, если считать со мной!

Капитан пренебрежительно хмыкнул. Его физиономия наливалась багрянцем, как спеющий на глазах помидор.

— Девять, десять... Какая, к черту, разница? Шансы наши скверные, если честно. Да куда там скверные, нас просто сметут! — Он прошелся по палубе, завывая, точно мартовский кот, затем выдрал из бороды клок волос и сказал, как выплюнул: — Женщины... Этим паразиткам не место на судне. Я же сомневался! Я не хотел ее везти! Все дерьмо на свете из-за баб!

О, дружок, как же я тебя понимаю! Но без женщин жить нельзя на свете, как сказал не помню кто. Хотя и сложно с ними. Иногда — смертельно сложно. А зачастую — лучше сразу влезть в петлю, или... бежать, что я и сделал. Ну, об этом вы узнаете чуть позже. Покамест просто скажу вам — я оказался на "Выстреле" в том числе и потому, что бегу, бегу от одной дамочки куда глаза глядят. И неизвестно, что лучше — столкнуться с нею или с пиратами нос к носу.

Капитан отвернулся и прожег галеру взглядом.

— Демоны моря! Псы войны! Шарку обжэг дау! Чтоб вас всех через одного... Нет, что вас всех, всех до единого!.. И не моргай так, ты меня раздражаешь!

Я фыркнул и ткнул в галеру большим пальцем:

— Откупиться, насколько знаю, не получится?

Зарраг выбранился.

— Куда там! Они берут все! Матросне перережут глотки, самых здоровых — в рабы. Ты вон бугай, тебя возьмут. Боцмана моего... Ну а меня, коли схватят живым... у-у-ух-х!

О, слышали - у-у-ухх!

— Думаю, жилы тянуть станут... Не любят они капитанов. Ахарр! А леди Нэйту засунут в какой-нибудь гарем. М-мерзавцы! — Он показал галере нехороший жест, выдрал из бороды новый клок и снова завыл.

Я сказал наставительно:

— Волосы такого обращения не любят. Гляди, станешь в один прекрасный день лысым, как коленка. С девушками проблемы начнутся.

— Болтун! Нужны мне твои девушки!

— Мои? Да я бы тебе ни одной не дал! А у меня их в Селистии осталось, ну, по пальцам не перечесть. И все от меня без ума! А знаешь, в чем секрет? Я умею хорошо целоваться.

— Трепло, клянусь Ахарром!

Шкипер захлебнулся ругательствами, стукнул сапогом о борт и повернулся ко мне, яростно раздувая ноздри:

— Знаешь, что это?

— О чем ты?

— Вот это! И это! — Он хватил кулаком о планшир.

Я хорошенько подумал.

— А-а-а, как будто знаю. Эти вот перильца называются планширом. А под ними фальшборт, думается, он сделан для того, чтобы люди не выпадали за борт во время урагана. Еще через него можно перевеситься, ежели тебя скрутит от морской болезни. Мои ребята всю первую неделю этим занимались... Да и госпожу Нэйту подтравливало. Да, вон те дырки в фальшборте на уровне палубы — это шпигаты. Через них с палубы выливается забортная вода. Ну, как? Эдак я скоро освою всю морскую премудрость!

Зарраг выбранился столь заковыристо и грязно, что я ощутил укол ревности: в области применения бранных слов я считал себя виртуозом (и это была чистая правда, после многих лет армейской службы), а тут — на тебе! — меня побили, точно ребенка.

— Ахарр! Тупица! Это кедр! Первейший в мире кедр со склонов гор Абнего! И вот это, — капитан указал на просмоленную палубу, — тоже кедр. И обшивка — кедр. На "Выстреле" даже бочки из кедра! А известно тебе, сколько стоит корабль, сделанный из кедра? Он же почти вечный!

— Ну-у... — меня весьма задел нелестный эпитет. Тупица... Это еще надо поглядеть, кто из нас тупица. Ишь, разорался! А сам, небось, и читать-то не умеет. — Ну-у... э-э-э... — Я изобразил улыбку. — Много стоит, верно?

В глазах капитана взорвался вулкан.

— Ахарр! Много? Это не то слово! И все пропало! Все, все пропало! Эти сволочи проколупают в нем дыру и пустят на дно морское! Буль-буль, и все! Мой корабль погрузится в пучину, как... как... — Зарраг всхлипнул, опустил голову и спрятал лицо в громадных ладонях. — Гу... — донеслось из-под них. — Гы-ы-ы...

Я подумал, что следует проявить участие, и вежливо спросил:

— Небось, своими руками построил?

— А? — Зарраг отнял руки от лица, рассеяно комкая носовой платок. — Да нет. Семь лет назад выиграл в кости у одного хрыча. А этот хрыч, он, знаешь, отказался его отдавать, полез в драку...

— Ну да?

— Ага. Так я его убил. — Взгляд шкипера затуманился. — Рассадил башку о край стола и делов. Форменный скандал получился. Все-таки убийство. Хотели судить, да Морская Коллегия вступилась. Это урод, владелец бывший, первым в драку полез, были свидетели... Замяли дело, короче. А "Выстрел" с тех пор мой! Раньше-то он назывался... Знаешь, как назывался? И вспомнить-то страшно! — Зарраг посмотрел мне в глаза. — Сможешь выговорить, я тебе брюшков семги вяленых дам полфунта!

— Да не...

— Ладно, ладно! Ты же их любишь, я знаю! Клянчил у кока, мне говорили. Ну вот, приготовься. Назывался тогда "Выстрел" — "Эуарендилл"!

Я чуть не вывалился за борт.

— Эу... чего?

Зарраг одобрительно хмыкнул:

— О! И меня тогда проняло! Не видать тебе семги, Олег! Вечером... Шахнар! Какой вечер? Нас же атакуют пираты! Э-э-эх, шарку! У-у-у!

Ну и зачем выть? Расслабился бы, выпил. Я уж точно сейчас выпью — так я успокаиваю мои страхи. Хороших транквилизаторов в этом мире нет, приходится использовать тот, что человечество изобрело еще во времена бронзового века, тот, что выдавали нашим бойцам в Великую Отечественную по приказу самого Сталина. Алкоголь.

Я сплюнул за борт. За время разговора галера приблизилась. Создавалась иллюзия, что драконья голова на ее носу просто пожирает расстояние. Рдяные паруса обеих мачт скатаны, на вантах — крохотные фигурки пиратов. Поблескивает оружие. Длинные весла поднимаются и опускаются — равномерно и часто.

Хм, мда, а знаете, ребята, похоже, песенка моя спета. Так я и не узнаю, что за чудило пыталось вытащить меня в этот мир, и что за уроды меня перехватили и кинули прямо в руки работорговцев у подножия гор Абнего. Три года тяжкого рабства, два — скитаний, десять лет солдатчины, звание лейтенанта — это все, чем я могу похвастаться, это весь мой социальный капитал. Не очень-то приятно в этом сознаваться на пороге возможной гибели. Империй не завоевал, богом не стал, королеву не пленил. На свой замок не заработал. Да и смешно думать, что ты можешь заработать на замок, оказавшись в мире, в котором социальные лифты работают еще хуже, чем в нашем. В мире, поделенном на кланы и дворянские касты. В общем, я классический представитель Noname soldier, устроился в меру своего небогатого ума и скудного таланта. На хлеб с маслом зарабатываю мечом. Ага, я самокритичен. Как пишут в интернетах: "Критикуете? Ну так "смогите" лучше, а я на вас посмотрю"! Быть военным, конечно, дурная работенка — но, как говорится, чем богаты. Лучше уж воевать, чем гнуть спину на рабских плантациях юга.

Давайте, положа руку на сердце — я никогда не блистал интеллектом, я что-то вроде Шрека в человеческом обличье, и силу мышц ценю больше, чем полет ума. Хотя и не дурак, нет, особенно в сравнении с обитателями этого мира.

Ну, все рассказал, легче стало. Да-да, я знаю, что вы смотрите на меня неодобрительно, но я повторю: можете сделать лучше — вперед! Охотно обменяю свою судьбу на вашу — с условием, что меня перебросят обратно на Землю.

Матросы "Выстрела" суетились, распуская на мачтах все, что хоть как-то могло ловить квелые порывы ветра. Корабль имел по пять гребных портов в каждом борту, но какой прок от десяти весел против полусотни у галеры? Матросы их даже не касались. Я ухмыльнулся. Быть может, если вся команда с Заррагом во главе примется дуть в паруса, "Выстрел" уйдет от погони? Ха, лучше бы готовились к драке!

Словно уловив мои мысли, шкипер прекратил завывать и рявкнул пробегавшему боцману:

— Ну, ты, козья морда, хватит заниматься дребеденью! Открывай ящики и вооружай команду! На! — И кинул ему ключи от сундуков, что стояли в капитанской каюте.

На торговых судах оружие всегда хранится в ящиках в каюте капитана — так, на всякий случай. Чтобы у команды не было возможности выяснять отношения меж собой с помощью всяких ковырялок, или, если уж солнце головушку напечет — чтобы не пришла охота прирезать самого капитана.

— Хоть кто-нибудь у тебя умеет драться, морская поганка? — Я снова сплюнул за борт.

— Хр-р! — тут же раздалось в ответ. Это Зарраг озлился; с самого первого дня я подкалывал его этим прозвищем. Впрочем, правда была на моей стороне — Зарраг первым при знакомстве обозвал меня и моих людей сборищем сухопутных хомячков. — Хр-р! Я один стою десятка, и хватит об этом! — Согнув руку, он продемонстрировал громадный, но слегка дряблый бицепс. — А ты дохляк! И гвардейцы твои дохляки! И меч свой ты достал из задницы дохлого верблюда! А шлем слепил из козлиных какашек! Вот так! Съел?

Я окинул капитана заботливым взглядом:

— Какой-то ты красный, словно мухоморов объелся. Часом не солнечный удар?

— Хр-р! — На висках Заррага вздулись жилы. Он был пунцов, как рак, налитые кровью уши загадочно оттопырились.

Я нагло улыбнулся во весь рот: добавить капитану жара перед боем совсем не мешало.

— Интересные у тебя усы, растут прямо из носа! Как ты в нем ковыряешь, ума не приложу! А, подожди! Наверное, ты в нем вообще не ковыряешь! Пальцы у тебя мощные, такими только камни дробить! Ну да, конечно, в ноздрю даже мизинец не пролезет!

— Хр-р! Фхр... Пхрр...

Я встретил безумный взгляд Заррага дружелюбной улыбкой:

— Какие изысканные комплименты! Какой слог! Ты, видимо, практиковался на слонах!

— Хр-р! Ты... Я... Ух-х!.. Ты-ы-ы... солдафон чертов!

— Да уж какой есть! Но так-то я все равно круче, чем ты!

— У-у-у-у!..

— Ну все, все, ухожу! Пойду-ка гляну, как там леди Нэйта... Уреш, какой же ты красный!

Он был хороший человек, капитан, и примерно такой же могучий интеллектуал, как и я, да вдобавок, как и я — грубиян, так что, несмотря на взаимные подколки, мы испытывали друг к другу взаимную же симпатию.

Я нарочно пихнул капитана плечом и скорым шагом двинулся к кормовой надстройке. Сердце молотом бухало в груди, ни черта мне не помогла шутовская пикировка с Заррагом. С каждой секундой мне становилось все страшнее.

Охрана леди Нэйты, дочери селистианского барона Крочо, была поручена мне самим государем Селистии Барнахом Пятым, и, надо сказать, его поручение неплохо оплачивалось.

Теперь отвлечемся, и я поясню еще раз. Я — лейтенант селистианской гвардии. Правит Селистией Барнах (Пятый), сын Барнаха (Четвертого, с ним мы еще столкнемся, и ближе, чем вы могли бы подумать... Ну, не настолько близко, девчата!). У Барнаха есть вассал (он же верный соратник, чья верность обусловлена экономически), барон Крочо. У Крочо есть дочери. Одну из них он выдает замуж за принца Тендала (а у Тендала есть сестра Вандора, но о ней позже), правителя Фалгонара. Фалгонар лежит на другой стороне Срединного моря. Мы плывем в столицу Фалгонара, Талиру, но, увидев пиратов, поняли, что приплыли раньше срока. Теперь самое время сушить подштанники и стращать пиратов голым задом, а может, сразу вывесить белый флаг — который им до того самого зада, нужно признаться.

Ну, как-то вот так, а если что-то вам не ясно — не бойтесь, спрашивайте. Я ведь вижу по вашим лицам, что у вас накопилось много вопросов. Спрашивайте и не бойтесь, я не кусаюсь. Ну, так, могу куснуть пару раз.

В дальнейшем я еще много чего поясню вам — по ходу истории. Но вы, если что-то не понятно, все-таки не стесняйтесь меня спрашивать — я на расстоянии вытянутой руки и все время вас слышу (и вижу, безусловно). Только, бога ради, не бросайте в меня тухлые помидоры, иначе я разозлюсь, а в гневе я страшнее и Шрека, и Халка вместе взятых, а что касается какого-нибудь Супермена, то я подвешу его на рее за левую ногу и правое... мда... В общем, слонята, я надаю вам тумаков, как говорили в известном мультфильме, если вы будете проявлять чрезмерное любопытство.

Под моим началом — девять отчаянных рубак, лучших бойцов баронской гвардии. Главное в их работе — не слишком мелькать, когда леди Нэйта выходит на палубу подышать свежим морским воздухом и вообще поменьше напоминать о себе. Сейчас они столпились рядом с покоями Нэйты, наперебой тыча пальцами в галеру. Здоровенные парни в шрамах от многочисленных схваток (обычно казарменных схваток друг с другом, на предмет выяснить, у кого длиннее меч), они напоминали мне драчливых петухов. Самый младший, Фродик, пухлощекий юнец с мягким телячьим взглядом и бицепсами величиной с мою голову (черт его знает, от чего у него мышца перла — просто завидно: в этом мире нет гейнеров и анаболиков, так что оставалось признать за Фродиком исключительный талант к бодибилдингу или генную мутацию) переминался в одних исподниках. Я ощутил смущение и замедлил шаг. Это именно я вчера обыграл Фродика в карты. Сначала выиграл наличные, потом — жалованье на месяц вперед, а потом — гири и одежду. Стыдно, право слово.

— Лейтенант? — Ко мне повернулся Энцо — смуглый бородач с крохотными глазками. — Это чего, взаправду пираты Меркхара?

Я кивнул.

"Мы в ловушке, ребята!" — захотелось крикнуть мне.

— Многовато их, нет? — уточник Энцо.

— Дело будет жарким, — сказал я. — Может статься, что и не выживем.

— Серьезно-о? — протянул Энцо. Кажется, он не поверил.

Видали контингент? Средневековая простота... Да еще эти олухи никогда не пускались в морские странствия и не знают, сколько народа может вместить галера.

Хм, вы тоже не очень-то тритесь рядом с моими солдатами - они ребята простые и могут невзначай заехать по носу - они-то вас не замечают! Отойдите на полшага, вот так! Блин, все равно толпа, даром что невесомая. Ну, что с вами делать? Ну, стойте так, ладно.

— Их больше сотни, — сказал я, и солдаты разом притихли. Нет, они не струсили и были настроены решительно. Беда только, что это самое "решительно" сотня пиратов разнесет в прах и даже не почешется. Эх, будь под моим началом хотя бы двадцать гвардейцев!

А также пара катапульт с сотней пудовых ядер. Я хмыкнул.

Энцо присвистнул:

— Немало.

Я сказал:

— Слушать сюда! Надо готовиться к драке. Влезайте в доспехи, доставайте оружие. Потом вот что... Разбиваетесь на тройки... Так... Каждая тройка берет под начало нескольких матросов. Вояки из них еще те... Будут артачиться... Ну, врежьте им легонько, — Я показал гвардейцам здоровенный кулак (а кулаки у меня похожи на тыквы). — Теперь... Фродик, ты вот что... Дуй ко мне в каюту и забирай свои манатки. Считай их моим презентом. Чего?.. Да насовсем, насовсем! Нужны мне твои вшивые гетры... И гири свои забери; я об них сегодня коленку ушиб! — Я хлопнул в ладони перед физиономиями гвардейцев. — Шустрей, шустрей!

"Бух-хлоп-грюк-скок!" — Гвардейцы разбежались, топоча, как стадо носорогов.

Я ощупал взглядом галеру, повертелся, пытаясь уловить на лице слабые касания ветра, вздохнул и шагнул к апартаментам Нэйты. Поежился. Терпеть не могу сообщать дурные вести, особенно всяким девственницам, которые, может, не увидят завтрашнего рассвета, положив голову на мою волосатую грудь.

Вся свита Нэйты собралась в каюте девушки. Серый грибок-старикашка, мудрец Франног, что-то терпеливо втолковывал потеющему за пятерых евнуху Каруху; толстые щеки Каруха обвисли, глаза выпучились. Мамаша Тэль, вооруженная усами женщина необъятных размеров, нависла над постелью Нэйты как курица-наседка. Она обнимала девушку за плечи и что-то бормотала. Наверное, "Все будет хорошо", что же еще? Рикер, тощий и узкоплечий парень (кстати, лучший метатель ножей в Селистии), стоял, повернувшись к распахнутому окошку. Сводный брат Нэйты, он должен был передать ее принцу Тендалу из рук в руки.

Удостоив всех беглого взгляда и на секунду дольше, чем того требовали приличия, остановившись на тонком лице девушки (обычно я предпочитаю женщин постарше, но Нэйта обладала настолько мощным природным магнетизмом и вот этой вот сексуальной невинностью, когда даже выброшенная новогодняя елка встанет и заколосится, что я просто не мог не смотреть), я кивнул:

— Это меркхарские пираты.

Охнув, сполз по стенке Карух; пожилой евнух, кажется, перепугался до чертиков. Мудрец Франног ухватил себя за куцую бороденку. Мамаша Тэль судорожно сдавила плечи Нэйты и не смогла сдержать всхлипа. Рикер повернулся ко мне, дернул углом рта. Его лицо напоминало гипсовую маску.

— Скверные дела, — проронил он. — Скверные дела...

— Да уж, дела наши на мед не похожи, — сказал я, скроив отвратительную рожу.

— Это правда, то, что говорят о меркхарских пиратах? — просипел Карух с пола.

— Смотря что подразумевать под правдой, — я глазами указал на Нэйту.

— Говори как есть, моя сестра не из тех, кого легко испугать, солдат! — быстро проговорил Рик. — Говори!

Я скрипнул зубами. С некоторых пор, получив чин лейтенанта, я обижался, когда меня именовали обыкновенным солдатом, а Рик это хорошо знал. Меня он терпеть не мог — почему, я догадывался (ах, эти взгляды на восемнадцатилетнюю девственницу!), — и постоянно старался задеть. Дать бы ему в пятак, да так, чтобы зубы повыбило, да нельзя — служба!.. Я сжал кулаки.

Солдат в Селистии — это синоним дикаря и невежды, ибо страна имеет наемную армию. Так что, именуя меня солдатом, Рикер, сводный брат Нэйты, опосредованно называл меня дикарем. С другой стороны, в Селистии я имел немалый успех у женщин как раз благодаря своему дикарскому происхождению ("Ой... ой... ой... ой... О... О... Олег... А правда, ты с северного побережья? А правда, что вы нападаете на селения, и не уходите оттуда, пока не изнасилуете всех женщин? Ну почему ты остановился?"). С другой стороны, он был прав: я всем брехал, что меня привезли в Селистию с севера. Да и внешность соответствовала: высокий, широкоплечий (не даром я потел в качалке с пятнадцати лет!) бугай. Внешность тоже довольно приметная для чернявого юга: волосы желтые короткие, нос в стиле Бельмондо (перебит трижды, и похож на картофелину), глаза синие. Правда, густые почти сросшиеся брови придают взгляду некоторую мрачность, да и тяжелый подбородок агрессивно выдвинут вперед... Ну, и конечно, волосы! Это так забавляет девчонок! На голове-то они желтые (у меня смесь кровей, включая русскую, татарскую и финскую), а вот по всему телу — черные, смоляные. И на лице, и на груди, и ниже, и даже сзади, ну, в общем, девчонкам было с чем позабавиться. Вообще женщины этого мира во многом умнее земных женщин. Хотя бы в том, что не пишут в социальных сетях всякую чушь вроде (орфография оригинала, к сожалению, сохранена):

"Как жаль, что мужчины перестали делать безумные поступки ради женщин, так не хватает романтики, одумайтесь мужчины!!!!!!!"

Они умнее. Они просто берут и отдаются, не думая о романтике и безумных поступках мужчин.

А, да, я совершенно не романтичен, ну ни капельки. Я старая циничная сволочь тридцати пяти лет.

И что до манер — то они у меня за десять лет солдатчины окончательно испортились. Я могу рыгнуть во всеуслышанье, могу поковырять прилюдно в зубах кончиком кинжала или вилкой, мог выругаться при дамах. Но во хмелю я редко бываю буен и никогда не пою матерных песен! А еще знаю несколько языков (мне вложил их в мозг тот самый неведомый старик), умею читать и писать и беру уроки танцев (местные танцы — страшное зрелище, но, как и везде, это лучший способ кадрить девчонок!). Да еще я моюсь почти каждый день, что для местного мира — неслыханный прогресс.

Так что, не дикарь я, нет, совсем не дикарь.

— Времени мало, дражайший метатель ножей, — буркнул я. — Вы все, — я обвел взглядом всех, — наверняка слышали то же, что и я. Что меркхарские пираты безумно жестоки, что они никогда не берут выкупа за пленных, предпочитая делать их своими рабами или продавать в деспотии Южных Земель, что остров Меркхар, эта язва на теле Срединного моря, укреплен похлеще столицы Фалгонара; что государь селистианский Барнах Четвертый, родной отец ныне здравствующего монарха Барнаха Пятого, трижды водил объединенные флотилии Фалгонара и Селистии на его приступ, и дважды был отброшен, а на третий полностью разгромлен. Говорят, пираты взяли его в плен, привязали к мачте флагмана объединенного флота и отправили в плавание накануне шторма... С тех пор и пошла легенда, что перед штормом можно увидеть светящийся зеленым корабль, к мачте которого привязан стонущий призрак... Еще известно, что Меркхар привечает головорезов, отбросов общества и просто подлецов, которым не нашлось места в цивилизованных странах.

— Дикарей, — ввернул Рик.

Вот же падло!

— Ну... еще говорят, что пираты Меркхара поклоняются какому-то жуткому богу; приносят ему человеческие жертвы, и тогда он, якобы, нисходит... Тьфу! Короче, он человеческими жертвами питается! — Сколько бы я не пробыл вне Земли, но любимое кино помню, и могу цитировать обильно. — Об острове ходит чертова уйма баек, впрочем, вы их слышали побольше моего. Я-то в Селистии всего десять лет как обретаюсь, едва дополз до чина лейтенанта королевской гвардии... Еще как следует отметить свое лейтенантство не успел, как на тебе: приходит барон Крочо к Барнаху и слезно просит у монарха лучшего, по его, монарха, мнению, бойца для сопровождения дочери, — я кивнул в сторону Нэйты. — Чуть в ноги не кланяется... А я как раз и есть лучший из лучших. Виртуоз меча и шпаги. Лучше меня, чтобы вы знали — никого нет. Я пилкой для ногтей комара кастрирую, а слона превращу в евнуха одним ударом меча. Я поехал, чего там! Мне чин капитана по возвращении посулили. И герцог сунул торбу денег... Клянусь Драхлом, так обделаться!..

— Но в этой части моря меркхарские пираты попадаются реже, чем цветы в Феродской пустыне! — подал голос мудрец Франног. — Достойно удивления, что...

— Вот именно! — воскликнул я, чувствуя, как неумолимое время отмеряет последние песчинки моей жизни. — Герцог потому и послал этот зачуханый "Выстрел!" Без эскорта, с небольшой охраной, кружным путем! Кто на него польстится, когда даже матросы не знают, что за подарки мы везем в трюме? Зарраг уверял, что при любых ветрах мы не приблизимся к Меркхару ближе, чем на пятьсот морских миль! Уверял, что местные пираты нам не встретятся ни за что и никогда, а уж меркхарские — и подавно. Доуверялся!

— Мастер Ков? — вдруг подала голос Нэйта. Она произнесла мое имя настолько спокойно и холодно, что у меня мгновенно пропал весь запал.

— Леди?

Пронзительный взгляд ее карих глаз заставил меня поежиться и даже скукожиться. Я прочитал в ее взгляде укор. Укор и разочарование. Может, она видела во мне до сего момента... героя?

Черт, я не герой, я ненавижу этих самодовольных напыщенных хрычей, которые совершают свои геройские поступки ради высших идеалов и прочей чепухи. Я не люблю подвижников типа Фродо и Сэма, они идут к черту на кулички, они геройствуют, калечатся, погибают, а плодами их труда пользуется тупое, не способное постоять за себя стадо, которое даже благодарности не испытывает — ибо не способно, органически не способно даже понять, даже осознать, что подвижник калечился ради них.

— Вы назначены охранять меня... всех нас, верно? — Она смотрела не моргая, и меня от ее взгляда пробрало до самых пяток (после чего это самое "пробрало" остановилось где-то в районе живота). Всего восемнадцать девчонке, а смотрит, как... Как владелица борделя в Селистии смотрела на меня, когда я задолжал на две недели. Я через силу кивнул. — Вы собираетесь отречься от своей миссии? Что ж, коли так, я не стану вас уговаривать.

Я сглотнул. Она меня здорово осадила. В другое время я, может быть, почувствовал бы стыд или укоры давно атрофированной совести, но не сейчас. Голова стала трезвой. Я должен выполнить свой долг до конца — в конце концов, за этот долг было заплачено звонкой монетой, да и потом.

Впрочем, главный мотив исполнения долга — драпать мне просто некуда, кругом море. Сражайся и победи — или умри. Или сдайся в плен. Но только пираты Меркхара творят с пленными страшные вещи.

— Нет, госпожа Нэйта... Отречься? Нет-нет... Я назначен вас охранять, и буду это делать, пока мы не... Мы будем сражаться, но шансы наши невелики. В команде капитана Заррага такие рохли!..

— Идите, лейтенант. — Она пыталась сохранить бесстрастность, но губы ее предательски дрожали (от страха или от тошноты, не знаю — она страдала сильной морской болезнью). — Вы нужны на палубе, а здесь... Обо мне позаботиться Рик.

— Клянусь Ахарром! — Я не находил слов (примерно так же, как в той ситуации с владелицей борделя я не мог найти денег в своих карманах, хотя и делал честное лицо и бормотал: "Клянусь, они тут были!"). Услышал, как всхлипнула Мамаша Тэль... Карух лежал на ковре, закрыв лицо руками. Франног теребил свою бороду с потерянным видом, и напоминал Хоттабыча — вот сейчас дернет волосок, скажет свое "Трах-тибидох", и наворотит чудес и див, после которых пиратская галера развеется дымом. Рик был бледен, как смерть. — Драхл побери... Я мог бы поджечь "Выстрел" и под завесой дыма посадить вас в лодку, но эти твари слишком близко. Вас бы заметили... Даже с умелыми гребцами вы бы не ушли далеко...

— Рикер позаботится обо мне, — повторила Нэйта. Внезапно ее глаза затуманили слезы, она резко повернулась и уткнулась в грудь Мамаши Тэль, которая рыдала в открытую и, я был уверен, страдала не за себя.

— Иди, солдат, — услышал я голос Рика. — Сестра верно сказала — захвати на тот свет побольше ублюдков. Иди, и... удачи.

Он склонился над сестрой, высвободил ее из объятий Мамаши, прижал к себе крепко, так, что пальцы побелели. Лицо бледное и сосредоточенное, и объятия, как бы вам сказать — ну, в общем, если бы я не знал, что Рикер и Нэйта — родичи, я бы решил, что они любовники на самом пике своего романа. Это на пике режут вены и совершают прочие глупости, о которых затем, если посчастливится уцелеть, рассказывают со стыдом.

— Спасибо, метатель ножей, — буркнул я. — Береги... сестрицу!

Рикер зыркнул на меня ой как недобро.

— Молчи и делай то, для чего был нанят!

Грозный малый, м-да... Я уже боюсь.

Напоследок обведя всех взглядом, я направился к выходу, но оказалось, что Франног опередил меня. Старый мудрец уже распахивал дверь, бормоча:

— Вот что значит доверить дите непроверенному человеку! Заскорузлый солдатище!.. Ах ты, не могли найти чего получше! Иди уже, иди, — это он мне. — Я за тобой. Охота мне на этих меркхарцев поглазеть. Может, чем и пособлю. Ах ты!.. — Это было сказано уже в спину, когда я беспардонно оттер мудреца в сторонку и шагнул на палубу. Даже на пороге смерти тесное общение с Франногом меня не прельщало.

*Все герои-пропаданцы (кроме меня), начинают с подробного хвастливого рассказа о своем становлении в другом мире. Я все это дело отчекрыжил и сразу начал с арбузной мякоти. А в моих корках нет ничего интересного — боль, разочарование, попытки вернуться домой. Зато я честен (ну, в разумных пределах, конечно: Вандора подтвердит).

ГЛАВА ВТОРАЯ (разговорная)

Познакомьтесь с чародеем*

Моя теория состоит в том, что девяносто процентов людей безотносительно пола, возраста и вероисповедания — мерзавцы и идиоты. Так легче жить, когда видишь перед собой человека, недостойного сочувствия. Вы можете сказать, что жестокая реальность этого мира меня исковеркала, и это будет неправдой. Реальность любого мира жестока. Просто эта жестокость рядится в разные, и порой не настолько явные, как здесь, одежды.

К несчастью, попадаются на пути люди, которые не являются ни мерзавцами, ни идиотами, и тогда я испытываю растерянность, потому что атрофированная совесть начинает шевелиться и проситься наружу, как тухлое вино.

Люди типа Нэйты или мудреца Франнога, малость блаженного, однако при этом очень неглупого старикашки, именно таковы. И какой бы циничной сволочью я не был, при взгляде на них во мне пробуждается... человек.

Впрочем, я быстро заталкиваю его обратно, в темные глубины своего "я".

С безоблачного неба ухмылялось оранжевое, как спелый апельсин, яркое, жаркое солнце. Я подумал, что обрадовался бы сейчас самому страшному урагану. Тот хоть оставляет надежду уцелеть.

Галера настигала... Истошные вопли пиратов перекрывали надсадное "Дум! Дум! Дум! Дум!" барабана, задававшего ритм гребцам. В руках многих пиратов были дальнобойные луки — опасная игрушка в штиль.

— Быстрей, сучьи морды, живее! — надрывался боцман Зенко, щедро раздавая тумаки матросам. Те ковырялись в груде ржавого лома, вытряхнутого на палубу из сундуков капитана. Окинув глазом эту внушительную коллекцию антиквариата, я присвистнул: чего только Зарраг в нее не сволок, похоже, в каждом порту шастал по барахолкам, а может, купил эту дрянь сразу, оптом. Пробитые кирасы, помятые шлемы, драные кольчуги, ржавые клинки всех форм и размеров — от сирленского прямого меча до зандарийского ятагана. Несколько топоров, которыми только дрова рубить, пара тесаков, старинная секира... Сам боцман, лысый, с внешностью вышибалы портового борделя, уже экипировался, проявив недюжинную сноровку. У пояса короткий тяжелый меч, на теле — кожаная рубаха с железными бляхами. Похоже, по части абордажных боев он был дока.

— Там этих шарку — плюнуть негде! — крикнул он, наматывая на голову ярко-красный тюрбан, который спасал от рубящих ударов не хуже шлема. — Жарко будет!.. — Подумал и добавил: — Жарче, чем в постели одной красотки, которую я подцепил в Тирене!

— А сам ты от нее ничего не подцепил? — поинтересовался я скучным тоном.

Зенко беззлобно оскалился и наградил подзатыльником прыснувшего матроса.

— Подцепил! Мне передалось ее отвращение к солдатне! Она мне шепнула, что в постели они распускают нюни и выкладывают хилого в трех случаях из пяти. Ну а в тех двух случаях их все равно надолго не хватает!

За моей спиной смущенно кашлянул Франног — старый, как говорят в земном мире, моралфаг, ревнитель морали, другими словами.

— Ну, там! — раздался зычный бас капитана Заррага. Он появился из своей каюты на носу, гупая, лязгая и дребезжа, — эдакая шестифутовая гора железа. Он был в блестящей, надраенной кирасе, наручнях и поножах; юбка из стальных пластин закрывала ноги до самых колен. Ниже колен ноги были голые, волосатые пальцы сердито скребли по палубе. На голове — ржавый шлем, увенчанный плюмажем. В руках капитан Зарраг нес внушительного вида топор.

Разглядывая капитанское облачение, я внезапно обнаружил, что подсчитываю, с какой скоростью Зарраг пойдет ко дну, буде упадет за борт. На протяжении плавания капитан часто разглагольствовал о своей воинской доблести, любил помянуть старые времена, когда служил в наемниках ("А тут я его — хрясь! Голова пополам, мозги брызгами!") и, честно говоря, производил впечатление пустого бахвала. Однако теперешний его грозный вид... В искрящихся доспехах Зарраг казался шагнувшим с небес богом войны. Вот только убрать бы со шлема этот грязно-белый растрепанный плюмаж, да чуток обкорнать бороду, лежащую на кирасе пучком пакли. Ну и ноги... Нет, ясней ясного, что босиком на голых досках палубы биться сподручнее, но вот... эстетика... Люблю при случае подколоть разных умников, которые видят во мне необразованного дурака. Помню, как я ввернул это словечко, когда Франног предупредил меня, чтобы я не отрыгивал в присутствии Нэйты. Я тогда заявил с умным видом: да уж, мол, эстет так не сделает. Франног в удивлении распахнул рот.

Люблю выносить мозги, короче говоря. Во всех смыслах.

— Всеблагой Уреш, хватит лаяться! — Зарраг взмахнул топором и грозно встопорщил бороду. — Зенко, мастер Ков, займитесь своими делами! Шарку атакуют нас самое позднее через двадцать минут. Эй, там, загородите кормчего щитами! Вы что, хотите пойти на корм рыбам раньше срока, мелкота? У-у-у! — С лязгом впечатывая в палубу ступни, Зарраг устремился к корме.

Очень хороший и правильный человек.

— Надевай свои железки, — шепнул он, поравнявшись со мной. — На этом корыте мы с тобою — единственные стоящие бойцы!

Мне нравится, когда у людей здоровое, в меру раздутое чувство собственного величия, чего уж там, сам такой.

— С вашего позволения, капитан... — высунулся из-за моей спины Франног. — Я немного колдун, и мог бы...

— Драхл! Что тут делает старикашка? — Зарраг скосил глаза на плешивый затылок мудреца и притопнул ногой. — Ветер можешь вызвать? А? Я уже спрашивал...

— Я... — заикнулся Франног. — Видите ли, капитан, я вам пояснял уже час назад: чтобы вызвать ветер, необходим договор с элементалами воздуха, а они в Срединном море совершенно не желают договариваться, так как чародеи Меркхара замкнули все магические потоки на себя...

— У-у-у-у! Ахарр! То есть толку от тебя, как от козла в курятнике! Проваливай, плешивец, обратно в каюту, и молись своим богам, чтобы пронесло! Мне только немощного старикашки в бою не хватало!

Я молча ухватил Франнога за пояс халата и повлек — почти поволок — за собой.

— Но я таки умею колдовать! — упирался мудрец. — Умею насылать сонные чары, чары любви... Могу попытаться отводить стрелы от одного, даже от двух воинов!

Я хмыкнул.

— А от вас кто стрелы отведет?

— У меня есть договор с демоном! Я совсем забыл!.. Я могу его вызвать, это потребует не более получаса, и подселить в корпус корабля! И тогда корабль сможет двигаться в нужную нам сторону!

Сказочно! И почему он не сказал этого раньше? Это, конечно, не трах-тибидох, но уже кое-что.

— Насколько быстро?

— Может быть, две или три мили в час... Демон у меня слабенький.

Тьфу ты!

— Крокодилы летают, но низенько-низенько...

— Чего? — опешил мудрец.

— Ничего, две-три мили нас не спасут. Пираты на веслах, и скорость у них намного выше двух-трех миль.

А теперь идемте со мной, ребята и девушки, я покажу вам свою каюту. Да идемте же, я в первый раз принимаю гостей с Земли. В конце концов, вы вряд ли сильно насвинячите - до нападения пиратов осталось немного времени.

Недалеко от борта, рядом с челноком, в котором плескалась дождевая вода, приткнулся люк в мою каморку. Торжествующий аскетизм каюты не очень-то меня заботил — я обживал и худшие места. Не так уж и сложно провести в этой каморке несколько недель. По крайней мере, отдохну от шума и гама казарм, почти ежедневной муштры своих людей и придирок расфранченного капитана. Вернее так: я собирался отдохнуть, а по прибытии в Фалгонар слинять и начать новую жизнь. И надо же было случиться на моей морской дорожке этим пиратам!

— Охо-хо... — Я отвалил тяжелую крышку люка и по узкой деревянной лесенке спустился вниз. Мудрец последовал за мной, бубня что-то о магии и заклятиях.

В каморке было не развернуться — метра полтора на два, тем не менее, сюда каждый день умудрялись набиваться гвардейцы для игры в карты. Потолок низко нависал над головой. Махонькое окно со скрипучей ставенкой воздуха, конечно, пропускало немного, и тяжелые винные пары, с ночи витавшие в каюте, заставили трезвенника Франнога закашляться.

— В питье важна умеренность! — провещал мудрец, и чуть не рухнул на ступеньки, наступив на порожнюю бутылку (она перекатывалась из угла в угол, временами сталкиваясь с пятью своими сестренками). — Ох! Разве можно оставлять на полу пустые бутылки?

Он был немного похож на актера Маккелена в роли Гэндальфа, только плюгавей ровно в два раза. Ну и ориентация его у меня не вызывала сомнений. Она была нулевая. Если вы сейчас удивленно спросите, что же такое нулевая ориентация, я охотно отвечу — это воздержание от любых актов с любым живым существом, а проще — аскеза.

— Пустые можно, — сказал я. — А вот полные — преступление. Ты ее раздавишь, и вино выльется; а за такое лично я даю в морду.

— Фу! Ты на корабле, везущем чистую и непорочную деву!

Я рассмеялся:

— При госпоже Нэйте я стараюсь выражаться культурно!

— Не выражался ты сегодня культурно!

— Вы еще скажите, что это от моих слов ее регулярно подташнивает!

— Фу, мастер Ков!

— Сегодня — особый случай! Сегодня все можно! Гусей, правда, нельзя... Но гусей-то как раз на корабле и нет, а кур мы всех съели в первые недели пути.

— И все равно тебя нельзя было допускать на корабль!

— Это почему еще?

— Ты пагубно влияешь на солдат! — Бичующий взгляд мудреца прошелся по пустым бутылкам, разбросанным по лежанке картам и замер на надписи, ножом вырезанной на стенке каюты: "Джулианна — лучшая шлюха в Селистии!" — Вот! Вот! Как это назвать?

Я сделал вид, что смущен. Эту душераздирающую надпись мои руки исполнили сами по себе, в приступе острой тоски по женской ласке. А что вы хотите? Три недели воздержания для мужчины в расцвете сил — это не шутка!

— Сказочно! — хмыкнул я. Потом решительно взглянул на Франнога: — Хотите верьте, хотите нет, но эта, э-э, гадость на стенке уже была, когда я сюда вселился. Матросы баловались. А что с них взять? Месяцами пропадают в море, а какие тут женщины? Разве что русалки...

— Русалки предпочитают пресную воду. В море обитают сирены, — с оттенком высокомерия поправил Франног.

— Ага! Это я запомню, спасибо за науку! Не думаю, правда, что с сиреной можно завести шуры-муры... Ну а что до гвардейцев... Надо же их чем-то занимать по вечерам? Кулачные бои устраивать нельзя, вообще шуметь нельзя, чтобы не тревожить сон леди Нэйты. А у меня в каюте, если сверху опустить люк... так очень даже тихо.

— Вы играете на деньги, вы...

— Да на какие деньги? Они мне все жалование просадили на месяц вперед. Вчера вот играли на одежду...

— Ай! Ай! Ай-ай-ай!..

— Ого! — Я нагнулся к окну, из которого видна была галера. — Драхл! Парни у них на веслах, похоже, из железа! Ахарр! Они уже начали стрелять!

— Не поминай Темного Бога всуе! — слезно взмолился Франног.

— Да ну! Почему это? Сегодня его день. При любом раскладе сегодня мы окажемся в его раскаленном брюхе! — Я ухмыльнулся и выволок из-под лежанки тяжелый мешок. Франног лип ко мне с разной болтовней с начала странствия и, признаться, надоел неимоверно. Сейчас мне хотелось выбросить эту помесь Гэндальфа с Хоттабычем в окошко, врезав напоследок сапогом по его тощему заду.

— Присядь на ступеньки, досточтимый, — обронил я. — А то, не ровен час, зацеплю.

Франног, кряхтя и бормоча, усадил себя на ступеньку, выставив острые коленки.

Вслед за мешком я выудил узкий восточный меч, слегка изогнутый, с круглой ажурной гардой и длинной рукояткой. Местная разновидность катаны из хорошо прокованного железа, способная перерубить шею с одного удара. И — да: я умею рубить шеи врагам. И друзьям — при случае. Но, замечу я вам, после того случая друзей в этом мире у меня больше нет.

Бросив меч на лежанку, я достал из мешка пластинчатую кольчугу — не новую, в шрамах, и траченную молью безрукавку из войлока, которую полагалось надевать под кольчугу. Сухая лаванда от моли помогала мало, а нафталин в этом мире еще не изобрели. Чихая и кашляя, я сунул безрукавку за окно и начал вытряхивать. И надо же было такому случиться, чтобы Франног — этот болтливый, выживший из ума старичина, вдруг сказал:

— А правду говорят, что ты решил срочно бежать из Селистии, ибо тебя за дела, связанные с неверностью его супруги, разыскивает герцог Иво Трок?

Внезапно! От этих слов я выпустил безрукавку, и она камнем упала в воду.

— Ой... — ойкнул Франног. Суча ногами и рискуя порвать на заду халат, он попытался взобраться на палубу.

— Ну... — Я круто развернулся к мудрецу, верхняя часть которого уже исчезла в люке. — Ну... Ну как же... Ну шею вам свернуть за это мало! Вы меня слышите, нет?

И почему я упорно называю его на "вы"? Уважение к седым мудинам, что ли? Видимо, так.

— Угу! — донеслось с палубы, и красные, с загнутыми носами туфли мудреца, мелькнув перед моим носом смазанными пятнами, убрались с лесенки. — Виноват, виноват!

— Да будь вам на тридцать годков меньше... — взревел я, но тут Франног с воплями скатился в каюту и так ударил меня головой между ног, что потемнело в глазах.

— Стреляют! — завопил мудрец с пола. — Метко садят! Не жалеют стрел, оборзевшие негодники!.. Ох, сын мой, у тебя что, скрутило живот?

— И-и-и... Ой... Ой... О-о-ой...

— Я мигом принесу лекарство! Заодно прихвачу и кофты для тебя; я же за ними и побежал! У меня их три — красная, зеленая, и та, разноцветная, с бисерным узором! Напялишь все три... Нет, боюсь, на тебя они маловаты... При твоем массивном телосложении. Да нет, если на спине распороть, так натянешь!

Франног вскочил, едва не задев затылком мою физиономию:

— Я мигом...

Но я цепко ухватил мудреца за пояс халата.

— С-стойте! Клянусь Урешем! Ахарр! Не суйтесь на палубу! Хфу-уу... все, отпустило. Сядьте на ступеньки, Франног!.. Не знаю, что вам и сказать!

— Сын мой, судя по твоему лицу, у тебя накипело...

— Франног! Просто сидите и молчите, лады?

— Ну да, ну да...

Франног с кряхтеньем опустился на ступеньку.

Я мельком глянул в окошко — ох, близко галера! Близко... — и сорвал с крюка над лежанкой вторую свою рубашку (вообще-то в дорогу я захватил четыре рубашки, но две успел проиграть Энцо) и натянул через голову. Конечно, даже две сорочки не заменят войлочную безрукавку, но это лучше, чем ничего. Принеси мудрец свои кофты, я и их бы надел... если бы налезли. Но не посылать же старика под стрелами в каюту? К тому же дверь уже наверняка заперли, да еще подперли изнутри чем-нибудь тяжелым...

— У тебя развитые плечи, сын мой, — нарушил молчание Франног. — Ты, верно, с детства занимался тяжким физическим трудом? Судя по твоим лопаткам...

Хотя насчет стрел — мысль интересная... Очень соблазнительная мысль, насчет стрел. Цитируя Москву, которая не верит слезам, скажу: по жизни у меня принцип — детей и стариков не обижать, однако иной старик может довести до белого каления.

— Я с детства тягал железо, Франног. Вот и вырос — сбитым.

— Э-э... сбитым? Это как?

— Крепышом!

— А-а-а...

Вот тебе и "а"! Но даже если бы я не качался, я все равно здоровенный тип для этого мира, погрязшего в магическом средневековье. Акселерация не обошла меня стороной. Так что, ударом кулака я спокойно могу спровадить на тот свет человека, и в бою на мечах мне нет равных среди местных виртуозов — я беру мощью, нахрапом и ускоренной реакцией.

Короче, я мелкий такой супермен, король песочницы. Вот только ума, чтобы продвинуться выше, чем офицер армии местного королька, не хватило.

Я влез в кольчугу. Затем из мешка появился шлем, похожий на половинку арбуза.

— Фалгонарская работа, — немедленно определил Франног. — Не удивляйся, сын мой, я хорошо разбираюсь в оружии... Послушай, мы, возможно, больше не свидимся...

— Ахарр! Уреш! Шахнар!

— И все же скажи мне, то, что касается супруги Иво Трока...

— Правда! — Я сердито нахлобучил шлем. Злиться на мудреца просто не оставалось времени. — Я ее испортил, да так качественно и метко, что она от меня понесла. Если бы Трок не был в опале, Барнах выдал бы ему мою голову.

— Ух ты! Как жаль, что я не успею записать твой рассказ... Я собираю всякие правдивые истории...

— Ага, так я вам и рассказал!

— Понимаю, это личное... Но все же... если собеседник вызывает доверие...

Вот блин, ребята! Втерся в доверие и хочет услышать рассказ о том, как я влез в дом герцога и отлюбил его жену?

— Франног, вы — аскет. Такими вещами аскеты не интересуются!

— Я без подробностей, сынок...

— Идите вы в задницу, Франног!

— Говорят, твою голову Барнах сберег не потому, что Трок в опале... Говорят, супруга Трока лично ездила к Барнаху просить за тебя, говорят, она в тебя без памяти влюблена!

— Заткнитесь, Франног!

— Понимаю, это не мое дело...

— Заткнитесь, и больше чтобы я не слышал про Трока и его б... б... бабу!

— Лейтенант! — В люк просунулась голова Энцо. — Они почти...

— Иду! — крикнул я, и голова Энцо убралась.

Я осмотрелся. Так, вроде все... А, черт, кошель! Приподняв матрас, я извлек туго набитый мешочек. Половина его содержимого еще недавно принадлежала гвардейцам. Ну а теперь... Черта с два мои деньги достанутся пиратам!

Я с сожалением выбросил мешочек за борт. В мешочке был и перстень Элины, троковской неверной супружницы. Я получил его перед отплытием вместе с запиской, в которой содержались обычные бабьи глупости: жду, люблю, сбежим, хочу, не забуду. Короче, вся та лабуда, что выводит любую мужскую шовинистическую свинью из равновесия.

Прощай, Элина, надеюсь, мы никогда не свидимся, если родится мальчик, назови Валерой.

— Я вот сижу и думаю, — вдруг глухо произнес Франног. — Правда ли то, о чем толкуют жрецы Шахнара?

— Это о чем вы?

— Будучи истинным богом, Шахнар неусыпно бдит, следит за каждым смертным, за его поступками и словами... Он помогает правым.

— Свистят твои жрецы! — отозвался я, вешая перевязь с мечом за спину. — Коли б было так, не творилось бы вокруг столько дерьма... Нет, без дерьма жизнь была бы скучной, но... но сейчас в мире его слишком много!.. Вот что, Франног... Вы посидите в каюте. Влезьте под лежанку, укройтесь плащом. Может, и не заметят эти... На случай чего — вот вам кинжал.

— Что ты, сын мой! — возмутился Франног. — Я должен быть там, наверху! Спрячусь от стрел за шлюпкой; мои заклятия пригодятся в бою! В общем, чем смогу — помогу! — бросил он через плечо, карабкаясь по лесенке.

— Драхл побери, каков сумасброд! — прорычал я, но не остановил мудреца. Коли тот к седым чреслам не нажил ума, что ж... Я в последний раз окинул свое обиталище взглядом. Так, кажется, ничего не... Погоди, а как же вино?

Я вытащил из-под лежанки пузатый бочонок с фигурным бронзовым краником.

Вино с южных склонов гор Абнего, самое лучшее!

— Нет, уж этого мы им точно не отдадим!

Жаль, выпить все не получится... Даже половина не влезет. В бочонке-то — больше трети. Это вино я вкушал в одиночестве, старался экономить, — когда еще доведется отведать подобное! Присев на лежанку, я поднял бочонок и сдвинул пальцем краник: тонкая рубиновая струя полилась в глотку. М-м-м...

Я выхлебал не менее кружки, затем решительно прикрыл источник всеблагой мудрости и попытался выкинуть бочонок в окно.

Не проходит, паскуда! Окошко-то — махонькое!

Не долго думая, я швырнул бочонок на пол и раздавил сапогом.

По просмоленным доскам растеклась терпко пахнущая, багровая лужа. Я издал звук, похожий на всхлип. Вот оно, преступление, о котором только что говорил Франногу! Дать самому себе в морду, что ли? Хотя, вообще-то, есть извинительные обстоятельства...

"Дум! Дум! Дум!"

Галера была уже метрах в пятидесяти.

Я выругался и бросился к лестнице. Вскарабкался и тут же присел. Рядом с люком валялся матрос; стрела с черным древком вошла пониже кадыка почти до оперения; сизые перья набухли кровью...

Вот вам и обнаженный реализм, о котором так долго говорили разные писатели. Хиханьки кончились.

Матрос был еще жив, но разум уже улетучился из выпученных глаз. Бледные пальцы судорожно скребли по палубе, их движения замедлялись, замедлялись... Я отвернулся, чтобы наткнуться взглядом еще на двух покойников.

Матросы "Выстрела" скорчились за фальшбортом, уберегаясь от стрел. Среди них выделялись мои ребята в вороненых кольчугах. Как и было договорено, гвардейцы разбились по трое. У каждой тройки под началом несколько матросов с ржавым оружием и трухлявыми доспехами. В-вояки!

Зарраг возвышался на месте кормчего (того все же достала стрела); он был одним целым с кораблем и правил со всем — немалым — умением. Ноги прикрыты фальшбортом, а доспехи... доспехи пока держат; по крайней мере, я не разглядел торчащих из кирасы Заррага стрел.

— Сейчас начнется, Ков! — крикнул Энцо, потрясая широченным тесаком. — Ох-х, разъедрить-переедрить! Кстати, здесь у нас один к мамочке проситься! — Он указал на Фродика, в огромной лапище которого совершенно терялся скромный ятаган из стали с голубоватым отливом.

— У меня-то мамочка что надо, — спокойно отозвался Фродик, поправив завязки под шлемом. — А вот тебя, говорят, лошадь от осла родила! Ты на себя в зеркало-то смотрел? Морда вытянутая, уши в шерсти, весь в отца!

Гвардейцы расхохотались. Засмеялись и матросы.

— Разъедрить-переедрить! — вскипел Энцо, не поднимаясь, впрочем, из-за борта. — Вот выберемся, я тебе так врежу, что голова провалится в брюхо!

— Ну врежь, врежь, — отозвался Фродик. — Только вначале я тебе животик-то проткну!

Над моим ухом свистнула стрела, и я проворно плюхнулся на четвереньки.

— Пс! Пс! Пс!.. — вдруг услышал странные звуки примерно на одном уровне со своей головой.

— А? — я оглянулся.

— Сюда, мастер Ков! — Это Франног странными звуками пытался привлечь мое внимание. Он укрылся в челноке, намок, и сейчас, высунувшись из-за борта, напоминал бесноватого юродивого — волосенки дыбом, козлиная борода слиплась, в глазах пылает безумие.

— Клянусь Ахарром, что вы... — начал я, подползая на четвереньках, но мудрец прервал меня, горячечно прошептав:

- Ирчил! Ирчил! Ирчил арбшаакхрр! Ирчил алака мун! Ирчил алака мун! Коморр! Коморр! Коморр!

— Старый, ты когда рэп читаешь, так не напрягайся, инфаркт заработаешь. Вообще надо быть негром, чтобы вот так кричать "cummon! cummon!" — у других это получается хреново.

- Ирчил! Ирчил! Ирчил арбшаакхрр! Ирчил алака мун! Ирчил алака мун! Коморр! Коморр! Коморр!

Я икнул. Вот и свихнулся старикашка. Мама родная, как выпучил глаза! И покраснел! Уж не приступ ли падучей? Как не вовремя! Я на карачках продолжал ползти к челноку.

— С-старый с-сукин... Франног, вам плохо?

Мудрец нырнул в челнок. Затем — не прошло и мгновения — его голова вновь появилась над бортом. Он бросил на меня вполне осмысленный взгляд и тихим, таинственным шепотом возвестил:

— Ну вот, я прочел самое сильное заклятие из тех, что недавно освоил! Оно укрепит твою ауру, направит спонтанную энергию случая в позитивное для тебя русло и, надеюсь, убережет от ранений!

— Чего-о? — Ну да, верно я предположил — мудрец спятил! Видал я таких укрепителей ауры на Земле, с их гейсами (это не то, что вы подумали), эгрегорами и прочей заумной псевдомистической мутью. Укрепляли они в основном свой карман. В этом мире разнообразные "маги" были примерно такими же прохиндеями. Спору нет, кое-что они умели, и даже больше, но, например, ни один не смог отправить меня обратно на Землю, а ведь я платил золотом! Не хватало сил и знаний, а может, и желания, хотя последнему такому магу я пытался повысить мотивацию, приставил к его горлу кинжал.

Франног испустил тяжкий вздох.

— Ты вряд ли поймешь... Нет, нет, ты обычный необразованный солдат, тебе не дано... — Кровь отлила от его лица, на лбу выступили крупные капли пота; Франног стал выглядеть так, словно только что пережил страшное потрясение. — Это из старой селистианской магии. Если подобрать понятные тебе аналогии...

— Налоги? Сказочно! А при чем тут налоги? Или с заклятий тоже решили брать?

Ну, это я пошутил, как вы поняли. Люблю постебать местный народ, а на пороге возможной смерти мое чувство юмора начинает чудить особенно сильно. Обожаю разыгрывать из себя недалекого дурачка.

Мудрец презрительно фыркнул:

— Дикарь!.. Все мозги в штанах! Это заклятие повысит твою удачливость на короткий срок, так тебе ясно?

"Дум-дум-дум!"

Я привстал, окинул взглядом галеру и плюхнулся на карачки.

— Пираты рядом, это я понимаю!

Сдерживая стон, мудрец посмотрел на мой лоб, на тяжелые дуги надбровий: а ведь такой калган возьмет не всякая дубина!

Уверен, он думал именно это!

— Вот что, мастер Ков!.. Ох, этот наговор меня обессилил!.. Просто: сражайся доблестно! Прошу не за себя, за госпожу Нэйту! И все-таки... это хорошая магия!

Я пожал плечами. Удачливость? Не-а, не ощущаю каких-то подвижек. Вот если бы пиратская галера прямо сейчас затонула, или с неба шлепнулась торба денег и две голые красотки... Магия, шмагия... Больше всего это "заклятие" напоминало бред старого идиота. Мудрец, проживший восемьдесят лет в покое и довольстве, очевидно, свихнулся, угодив в передрягу, из которой есть лишь один выход — смерть. Да, определенно — безумец.

— Я посижу тут, в куточке, — промямлил старик и истомлено прислонился к лодочному сиденью.

Я мотнул головой, закусив губу.

— Уреш... Где мой кинжал? Что ж вы его в карман, как... Держите! — Я всунул рукоять в расслабленные пальцы мудреца. — Держите и колите, если кто сунется! И молитесь вашему Шахнару, чтобы все закончилось хорошо! Тьфу, дерьмо! Да он уснул! — Я протянул руку, чтобы растормошить мудреца, но передумал. Может, если его убьют спящим — оно и к лучшему? По крайней мере, не увидит резни, которая сейчас разгорится.

"Дум! Дум! Дум!"

Я вскинул голову, чуть приподнялся: галера была совсем близко. Еще несколько взмахов весел... Я посмотрел в направлении апартаментов Нэйты: дверь заперта, маленькие окошки прикрыты ставнями. Что ж, Рик, метатель ножей, коли все сложится погано — а как еще оно может сложиться? — не подведи...

Где-то слева, перекрывая вопли пиратов, не переставая матерился боцман Зенко. На лица матросов легла печать обреченности. Никто, однако, не бросил оружия и не впал в истерику: капитан Зарраг подобрал себе неплохую команду. Сам он был изваянием на корме; изваянием не с кормилом в руках — крути не крути румпель, а пираты-то — вот они! — а с топором, заточенное лезвие которого отблескивало на солнце.

Шкипер поймал мой взгляд, важно кивнул — мол, сознаешь мрачную торжественность момента или нет, гад? — и, надвинув забрало, повернулся к галере.

"Дум-дум-дум-дум-дум!"

Галера заходила с левого борта. Еще пара мгновений...

Отойдите! Да, я это вам говорю - смотрите со стороны, так безопаснее, даже при том, что вы бесплотные созерцатели. Всякое может быть, и всякое бывало. В общем, лучше отойдите и повисите над водой в сторонке. Да-да, вот так. Заранее спасибо, если не будете вмешиваться в ход драки - все равно не поможете. И подсказывать не стоит - отвлекаете.

Я глянул на небо и покачал головой:

— Ну, дорогие мои бессмертные боги, наслаждайтесь зрелищем...

Барабан смолк.

— Сушить! — крикнули на галере, и весла втянули на палубу.

"Выстрел" тряхануло, раздался скрежет. Драконья башка галеры — пасть красная, зубы серебряные, буркалы как яблоки — поплыла вдоль левого борта. Абордажные крючья и багры начали втыкаться в отдраенную палубу "Выстрела", намертво скрепляя длинную галеру с пузатым "купцом".

— Помилуй нас, Всеблагой Уреш! — взревел Зарраг.

Рядом со мной придушенно всхлипнул какой-то матрос.

Я вскочил на ноги и тут же упал — споткнулся, со мной такое бывает.

*Ну какой из Франнога чародей, так, аматор-недоучка. Зато название главы стало звучать солидно! (И еще раз напомню: мы везем явную девственницу для брака с принцем по имени Тендал.)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ (боевая)

Я отмахиваюсь от гопников дрыном*

У меня есть для вас одна неважная новость, друзья. Я — безумный трус. Это врожденное и не лечится. А если вам скажут, что, мол, смелость приобретается тренировками — дайте такому человеку в глаз, ибо врет. Если ты трус — то им и останешься. Да, с возрастом и опытом можно научиться манипулировать страхом, как-то приглушать, и даже использовать в свою пользу. Но убить его невозможно. Он бессмертен, как тот горец (ну, тот самый, что торгует мандаринами на ближайшем к вам рынке), он вреден, он иссушает и может привести к смерти.

Страх коварен, хитер, он, как Ктулху, спит в самом глубоком Р'льехе моего разума. Иногда, в самые опасные моменты жизни, он храпит и в ус не дует, и я совершаю разные поступки, которые некоторые эмоционально нестойкие личности могут отнести к героическим, иногда же — он просыпается по самым незначительным поводам, и обеспечивает мне веселую жизнь.

Один из самых простых способов, который я освоил в этом мире — идти в бой умеренно пьяным. Пьяному, как известно, море по колено (даже в самой его глубокой части). Это лучший способ заглушить страх. Потому что — я открою вам еще одну тайну: я до усеру боюсь своего страха. Он имеет обыкновение мной манипулировать, пробуждая во мне еще того ублюдка, способного и бежать, и предать.

Хотите знать, сбегал ли я от врагов в этом мире?

Да.

Предавал ли я?

Да. А вы думаете, почему я в одиночку сбежал из Селистии?

Ну, вы поняли, почему я еще тот пропаданец?

Если вам неприятно то, что я рассказал - вы вольны уйти, искать героя без страха и упрека... Впрочем, если вы полевитируете над водой еще немного, вы хотя бы немножко поможете мне в драке. А? Чем? Да просто смотрите...

Корсары посыпались на палубу, будто саранча. Одетые во что попало, часто полуголые, разных кровей, они издавали устрашающие вопли. Оскаленные рты и безумные глаза, драные штаны и рваные рубахи, мечи, топоры, секиры...

Первый меркхар, сиганувший на палубу с выбленок, нанизался на ятаган Фродика и сдох, вывалив язык, длинный, как у собаки. Взмахнул своим тесаком Энцо... Где-то сбоку, я не стал оглядываться, яростно заревел боцман Зенко...

Через миг началась свалка. Не бой, именно свалка — на корабельной палубе особо не побегаешь. Безумные вопли смешались с лязгом оружия, палуба затряслась от топота десятков ног.

Я мельком глянул на Заррага. В момент столкновения капитан упал на одно колено (странно, как только палубу не проломил!), но уже поднимался, опираясь на топорище. Он успел вовремя, и встретил врагов злобным рыком. Сверкнул топор, Зарраг рубанул какого-то замухрышку поперек груди. Выдернул лезвие, тычком топорища отправил за борт второго пирата. Широко размахнувшись, сбросил в воду еще трех. Какой-то гад кинулся в ноги, но Зарраг был начеку: ударил снизу вверх без замаха, угодил в бок, кажется, разрубил хребет... Да, за корму опасаться не приходилось.

Я посмотрел перед собой. Толпа показалась мне гидрой о сотне голов, израненной, истерзанной гидрой, от тела которой то и дело отрывались и падали на палубу куски окровавленной плоти.

Меня передернуло. Выпитое вино попросилось наружу. Не могу я привыкнуть к виду крови, иногда мутит, хоть ты тресни.

Я попятился к борту, борясь с искушением кинуться в воду. Вообще-то мне полагается командовать обороной, но как, скажите на милость, это делать, когда все смешалось?

О мою кольчугу щелкнула стрела. Я спешно сделал шаг в сторону. Пистолет бы... Меч, конечно, получше хрена с пальцем, но до огнестрела ему далеко. Что до лука — то из него я стрелять так и не научился: тут нужен талант, и годы — именно годы! — тренировок. Кстати, я совершенно не помню секрет пороха. Кажется, уголь смешивают с селитрой и что-то еще добавляют... Оказавшись в этом мире, я, в общем, так ничего заново и не изобрел, поскольку лишен талантов и ленив... Вру: я ввел в обиход в Селистии слово "секс", именно так! До того у них бытовал термин "сплетение чресл", ну елки-моталки! Зато теперь моими стараниями о сексе говорят... как о сексе! И мне есть чем гордиться, нет, правда. Слово "potrahuchki" — тоже моя работа. Так что, коли будете проездом в каком-нибудь из селистианских борделей, не удивляйтесь и добрым словом вспомните меня — Олега Ковалева. Я изобрел секс, во как!

Блин, ну и рожи у этих пиратов! А золота, золота-то сколько! Цепи, браслеты, кольца... Богато живут пираты Меркхара! Сейчас докатятся и до меня... Сейчас... Я поудобней взялся за меч. Ну, ничего! Я в кольчуге, потом — сил у меня в избытке, а еще...

...Против меня оказались сразу трое. Первый — маленький крысенок, смуглый, как черт; второй — приземистый негр (ах ты блин, я не знаю, как их еще называть политкорректно, тут нет Америки и Африки!), кажется, из Зингарии (только там попадаются с таким расплюснутым носом); третий — небритый дядька повыше меня, без рубахи (волосатый — до ужаса), босой, в коротких штанах. Его рот был распахнут настолько широко, что мне открылись на обозрение черные пеньки зубов верхней челюсти. Дядька (белый!) благоразумно держался позади, видать, не слишком хотел драться с закованным в доспехи бойцом. В его руках — какие там руки, грабли! — был здоровенный, любовно отполированный топор.

Не мешкая, я небрежным движением меча отбросил в сторону кривую саблю смуглого черта и проткнул его, точно вогнав клинок в солнечное сплетение.

Негр (ну ладно, зингарочерноафриканец) попытался напасть сбоку. Я поспешно стряхнул смугляка на палубу и подставил клинок под удар зингарийца. Тот бил размашисто, с чувством, но при этом — без малейшего умения. Я сделал скользящее движение мечом, и тесак вылетел из руки негра. Легкий выпад, и вот уже зингариец корчится на клинке, пытаясь извлечь его из вислого брюха (и если вы считаете, что убийство негра-пирата это неполиткорректный акт, идите в задницу: у меня тут полный набор — смугляк, негр и белый великан).

— Ха! Шалопаи! — хохотнул я. Просто не ожидал, что разделаться с парой меркхаров будет так просто.

Зингариец грузно обмяк, закатил глаза, и я ногой столкнул его на палубу. Негр даже не упал, стек на доски, раскидав толстые руки.

Я быстро сделал два шага в сторону и три шага назад. Теперь между ним и босоногим великаном был открытый зев люка и два мертвеца.

— Ых! — сказал дядька, перехватив поудобнее топорище. — Ех! У-у-ох!

Среди завитков черных волос на его груди просматривалась ярко-красная татуировка: "Берегитесь! Меня зовут Йошки!"

— Ну, бестолочь? Ты идешь, или как? — выкрикнул я, не переставая шарить глазами по сторонам: свободного места на палубе "Выстрела" почти не осталось; пираты продолжали лезть через борт. Прав был Зарраг, на веслах галеры были совсем не рабы. Значит — еще полсотни головорезов к основной абордажной команде.

Гвардейцы яростно сражались, вокруг них кипел водоворот тел. Я одобрительно хмыкнул. Да, не так-то просто достать закованного в броню солдата! Но вот повалить, задавить массой... Ахарр! Как же их много, этих пиратов!

А вот в двери каюты Нэйты корсары еще не ломились. Пока у "купца" оставались зубы, меркхары и думать не смели о грабеже.

— Гмы-ы-ыр! — проскрипел Йошки, раскачивая топор. — Йоху-ху! Их! Мах! Ух! Ого-го!

— А, так тебя недавно оторвали от груди! — сообразил я. — Сказочно! Учишься говорить? Нелегкая работенка! А на горшок как, уже ходишь? Или все по-старому, в штаны?

Йошки побагровел. Нет, человеческий язык он, видимо, понимал, но вот произнести что-то внятное, увы, не мог.

— Ирхык! — выдал он и крутанул топор перед собой. — Йох! Ух! Уху-ху! Го!

— А скажи-ка, Йошки, есть ли у тебя дома кот?

— Ирхык!

Озаренный внезапно догадкой, я уставился в рот Йошки. Да, так оно и было: у пирата оказался вырван язык.

Зря его оскорбил. Обидел человека... Гм, но, думается, язык ему все же вырвали за дело!

Меж тем топор дядьки продолжал описывать круги. Йошки держал его одной рукой, за самый конец рукояти.

За его спиной остановились двое пиратов; драться со мной они не спешили. Наслаждались зрелищем. Похоже, этот самый Йошки был докой по части владения топором. Или полудурком, под руку которому они не хотели попасть.

По моему лбу заструился пот: хмель слишком быстро улетучился, и страх начал просовывать свои усики в мой разум.

Поди угадай, что выкинет дядька в следующее мгновение! Рискнет метнуть топор? Или ударит в прыжке? Ножищи-то у него длинные. А может, ничего не сделает: будет стоять, крутить топор и пугать.

Но тут Йошки скроил отвратительную рожу и вскинул топор над головой, явно готовясь к атаке. А дальше в игру вступил всемогущий случай.

Топор головореза взлетел, взлетел и — я не поверил глазам — соскользнул с топорища!

Я проводил его полет изумленным взглядом: а вдруг пришибет какого-нибудь паршивца? Увы, топор, сверкая литым боком, упал возле носовых кают, попрыгал по окровавленным доскам и замер. Сдерживая смех, я перевел взгляд на дядьку. Тот стоял, нелепо растопырив руки; в правой было зажато топорище.

— Ых... а-а-а... — промычал он, беспомощно оглянувшись.

Тут справа на меня кинулся какой-то дурень с абордажным крюком на короткой цепи. Он вращал крюк над головой и издавал вопли, которым бы позавидовал павиан.

Хлесткий с оттяжкой удар моего меча заставил дурня выпустить цепь; крюк просвистел над головой, чуть не задев макушку шлема.

Пират потрясенно уставился на рассеченный бок; из раны толчками брызгала густая черная кровь.

"Задел печенку", — механически отметил я и добил пирата, чиркнув острием меча чуть ниже кадыка.

— Охр-р... — раздалось за спиной. — Хр-р-р...

Я крутанулся на каблуках. Абордажный крюк торчал из левой глазницы Йошки, как ястреб, впившийся в добычу клювом. По грязной физиономии пирата тек кровавый ручей, падал с подбородка спелыми ягодами...

Йошки медленно осел на палубу, головой к челноку.

Из-за борта которого тотчас высунулась озабоченная физиономия мудреца.

— Так его, так! — с азартом выкрикнул он. — Ой, берегись!

Двое пиратов, что топтались за спиной Йошки, наступали. Это были серьезные противники, по виду — фалгонарцы, хорошо сложенные, молодые. Один носил кирасу — всю во вмятинах, со следами позолоты, явно не с солдата снял. Другой был в кольчуге из узких стальных пластин, стянутых кожаными ремешками. У первого был тяжелый кавалерийский палаш, у второго — шпага с затейливым, плетеным из серебряной проволоки эфесом.

Головорезы надвигались на меня с двух сторон, обходя люк мягким вкрадчивым шагом.

"Зажмут и прикончат!" — подумал я, лихорадочно соображая, что же предпринять. Отступать некуда. За спиной — фальшборт. Не прыгать же в воду... Метнуться вправо? Влево? Но бой уже распространился на всю палубу... Ахарр! От пары умелых мечников отбиться непросто, тем более, когда ты лишен возможности маневрировать. А эта длинная шпага... Ей доспехи не помеха. Найдет щель, ужалит и кранты! Вот горло открыто... Любимая цель фалгонарских бретеров! Ай-ай-ай, зачем же ты отдал Франногу кинжал? Вот старый хрен... да нападите вы на него, а меня не трогайте!

Видали? Нет, вы видали, как меня сплющило от страха?

Словно прочитав мои мысли, старый философ снова высунулся из лодки. Лицо бледное, сосредоточенное. Демоны преисподней, что он...

— Демоны преисподней, Фра...

Прищурив глаз, Франног коротко взмахнул правой рукой.

Даже сквозь грохот схватки я услышал короткий тупой звук.

Шпажист странно дернул головой, удивленно выпучив глаза. Потом одеревенело шагнул вперед, бессильно опустив руки. Острие клинка царапнуло палубу... Еще шаг, и пират повалился лицом вниз. Из его затылка торчала рукоятка моего кинжала.

— Есть! — восторженно вскрикнул Франног, потрясая костлявым кулаком.

Ого! Старый мудрец, оказывается, натаскан кинжалы бросать! Где научился? Зачем? Я даже присвистнул от удивления.

В это мгновение напарник шпажиста издал горестный вопль и метнулся к Франногу.

— Сумасбродный старик! — Я перепрыгнул через люк, загораживая челнок своим телом.

Глупый поступок, но изредка я на такие способен — это в случае, когда Ктулху моего страха на какое-то время отлучается справить большую и малую нужды. В Р'льехе у него маленький деревенский сортир с окошечком в форме сердца.

Вовремя! Палаш ударил о мою кольчугу и высек сноп искр, со скрежетом уходя вниз...

Я торопливо подсек клинок и, действуя исключительно по наитию, врезал шарку сапогом между ног. Такого развития событий пират не ожидал. Он глупо распахнул рот, тоненько протянул "О-о-ой"...

Я спокойно заколол его в горло и отпихнул сапогом. Меркхар провалился в мою каюту, загремел по ступенькам, затем послышался всплеск — это пират угодил в лужу вина.

— Молодчага, мастер Ков! — проблеял Франног. — Ловко ты его, в натуре, завалил, лося-то этого! Ухайдакал враз!

— Чего-чего? — опешил я. Старый аскет вдруг заговорил, как портовый жулик. Головку ему напекло, или как? Стряхнув с бровей капли пота, я обернулся к Франногу, но тот вдруг истошно завопил и ткнул рукой куда-то за мою спину.

Я развернулся настолько стремительно, что едва не упал. К глазам метнулась узкая полоса стали — страшная, в алой кровище... "Дранг!" — Я удачно парировал удар; в лицо сыпануло мелкими каплями крови. Меня атаковала высокая и недурно сложенная бабенка.

Ох ты ж ех ты ж!

Брюнетка, стриженная под мальчика, в облегающей, выполненной на заказ вороненой кирасе (такой, что облегает грудь строго по размеру). Высокая, стройная, лет тридцати, мммм, но не кровь с молоком — поскольку личико бледное. Чем-то похожа на звезду стриптиза Диту фон Тиз, ту тоже хотелось... ну, короче, хотелось и все, несмотря на ее готичные прикиды. Бледная кожа — и чувственный рот с полными губами... И шея нежная, созданная для ласк и поцелуев.

Вы уж простите... из всех талантов, данных Небом человечеству, во мне прижился лишь талант к распутству. Когда я встречаю женщину красивую и сексуальную, во мне пробуждаются инстинкты древние, как мир, и им начхать на мои страхи, на опасности, на все им начхать. Они хотят одного — чтобы я закинул эту женщину на плечо и уволок к себе в пещеру.

Она держала меч одной рукой, твердо и вместе с тем... небрежно. Она словно рисовалась передо мной: вот я, дескать, какая! Да мне таких как ты подавай десяток!

Мы обменялись несколькими ударами. Она умела фехтовать, — виртуозно. И в ее тонком запястье силенок было примерно столько же, сколько и у меня. То есть — неестественно много.

"Твою мать... Да она же со мной... развлекается!" — вдруг понял я, приметив азартный блеск в ее карих до черноты глазах. Еще мне почудилось, что взгляд меркхарки обладает гипнотической силой, но на этот счет я не переживал: гипнозу я почти не поддаюсь, подозреваю, потому, что для гипнотезера главное — проникнуть в мой разум, но когда разума особенно и нет, то и проникать, как бы, некуда. Уж такой я молодец.

— Девушка, может, спустимся в каюту? Выпьем вина? В каюте я покажу вам свою радость!

Клинок черновласки вдруг замелькал в воздухе с неимоверной скоростью: раз! раз! раз! — я едва успевал отражать удары. О том, чтобы перейти в контратаку, не могло быть и речи. Меч бойкой мадам оказывался сразу везде, описывая разнообразные кривые, сверкал розовой молнией, каждый раз подбираясь к моему телу почти вплотную.

Не стоило мне, видимо, рассказывать о демонстрации своей радости.

А ведь при дворе Барнаха я считался отличным фехтовальщиком! А вот если она меня проткнет, то-то будет больно! Нет, на мне, конечно, кольчуга, но лицо... И руки, и ноги... И вообще, я боюсь боли, чего там скрывать.

Я устыдился своего малодушия и свирепо уставился на пиратку. И сразу, выпустив из поля зрения вражеский меч, заимел болезненный порез на левом плече.

Я выругался и отскочил на шаг. Черт! Едва не запнулся о труп дохлого Йошки! (Нет, лучше сказать так: об умерший труп дохлого Йошки.) Я переступил через дядьку и уперся каблуком в мачту. Все. Отступать дальше некуда.

А еще этот мудрец, с которым пиратка расправится в два счета, если я дам деру. Правда, путь для бегства только один — в море, к акулам. Уж они полакомятся моей радостью — с радостью, так сказать. Только мне будет от этого не весело.

Девка придвинулась, выгнулась в пируэте стремительного выпада. Я с трудом парировал, но меч меркхарки, описав полукруг, атаковал снизу.

"Дранг!" — я едва отвел удар. Она почти достала меня на этот раз — еще немного, и я превратился бы в кастрата.

Я подступил к мачте, вжался в нее лопатками, с хрипом глотая воздух. Правую руку ломило от бесконечных ударов, пальцы сделались ватными, под мышками можно было плавить железо. А чертова баба, похоже, даже не вспотела!

Ее меч скользнул по моей кольчуге. Ох! Новый порез! На сей раз клинок царапнул кисть левой руки.

Вообще, скользить по ней должен был я, но девка (ладно, я злой: женщина-пират) просто не давала мне шанса ее полюбить. Проклятая феминистка! И садистка — до кучи.

Дважды на помощь к ней бросались пираты, но оба раза она останавливала их небрежной отмашкой.

Ого. Капитанша! Ну что, нормально, если вспомнить Энн Бони, Мэри Рид или Грануаль. На самом деле, чтобы там не трындели феминистки — умная и цепкая женщина могла пробиться на самый верх в любые времена.

Прикончить бы тебя, родная, глядишь, твои люди бы струхнули, а тем временем я с ребятами...

"Вжик!" — острие пиратского меча на волос не достало до горла.

Я грязно выбранился по-русски. Похоже, это конец. А ведь я даже не опробовал на "Грануаль" ни одного финта, ни единой уловки! Я, по сути, только оборонялся, как жалкий недоучка, опрометчиво вступивший в схватку с опытным мастером меча!

Вскоре садистская игра ей наскучит, и она завершит дело одним ловким ударом! Прирежет, как барана. Раз — и все! — подумал я смятенно. Мой Ктулху приоткрыл дверку туалета и с интересом прислушивался к смятенным мыслям в моей черепушке.

Схватка длилась уже несколько минут, и за это время пираты успели практически полностью очистить палубу от гвардейцев и матросов. Да, защитники "Выстрела" дрались яростно, но пиратов-то было в три раза больше.

— Шахнар! — вдруг визгливо крикнул мудрец. — Они ломают дверь в каюту Нэйты! Я! Они уже... Помоги ей, Олег!

Голос мудреца был страшен.

В сортире Р'льеха заволновались.

Все. Ломают двери. Это почти конец. Конец моей жизни! Валите отсюда, зрители! Я не хочу, чтобы вы видели, как меня убивают!

Я взревел. Кровь бросилась в лицо, вены на шее стали как канаты. Страх за себя стал настолько острым, что превратился в гнев и ярость.

Главарь пиратов внезапно попятилась. Я с изумлением обнаружил, что атакую, причем атакую с мастерством, многократно превосходящим мои ранние наработки. Мой клинок порхал как бабочка, проводя замысловатые атакующие комбинации, о которых я не имел никакого понятия.

Мой страх стал проводником в мир чудесных открытий, превратился в острие атаки, наполнил меня энергией.

Сперва приняв порыв за слепую, отчаянную атаку, Грануаль (да, знаю, звучит криво, но не представляю, как еще ее называть...) вскоре поняла, что это не так, и растерялась. Она продолжал пятиться, не отрывая от меня яростного взгляда. Теперь она отражала удары неуклюже, перехватив меч обеими руками. Пот заливал ее лицо, щеки ввалились, а глаза суматошно рыскали; у меня создалось ощущение, что она хочет взглядом содрать с меня кожу.

— Ну, чего теперь запоешь, дура от горшка два вершка? — выкрикнул я. Да, я знаю: я сексист и злобный мужской шовинист, ату меня!

Злобная гримаса на миг перекроила лицо Грануаль, она стремительно атаковала, но была с легкостью отбита. Мой клинок прянул вперед, и глубокий порез рассек фарфоровую кожу на правой щеке дамочки.

Она охнула и потрясенно опустила оружие. Начала пятиться, и, споткнувшись о труп смугляка, растянулась на палубе. Я обмер, не веря в свое счастье... Затем метнулся к ней; Грануаль нелепо взмахнула мечом, но я, смеясь, ударил сапогом по тонким пальцам, что сжимали рукоять.

Узкий клинок, звякая, покатился по палубе. Из глоток пиратов вырвался сдавленный вскрик.

— Как просто!.. — Я навис над Грануаль. Острие меча пробежало вверх по нежной шее, затем коснулось нижней губы и уронило на нее капельку крови.

Грануаль хрипло дышала, приоткрыв пухлогубый рот. Зубы у нее были, конечно, жемчужные. Зрелая женская красота, зрелая женская сексуальность... И вот что я вам скажу: по обеим пунктам она смотрелась намного выигрышней Нэйты. Вообще не понимаю мужчин, которые сходят с ума по малолеткам.

Порез на ее щеке обильно сочился кровью. Скарификация прошла на ура, клиентка осталась довольна и просит повторить процедуру на другой щечке. БДСМ-салон имени мастера Кова — всегда к вашим услугам!

В глазах Грануаль плескалась ненависть.

Ха! Еще бы! Я расхохотался. Поводил острием меча перед ее глазами, не удержался, и слегка царапнул кончик носа. Затем опустил острие ко рту и провел им сверху вниз, немилосердно царапая пухлый бутон губ.

— Ну что, как насчет спуститься в каюту, чтобы увидеть мою радость? Молчишь? А как насчет отправиться на небеса? По вкусу тебе такой исход?.. — Я с трудом находил слова, мысли разбегались, запах крови вызывал тошноту, а запах Грануаль — женский, терпкий и сильный — пьянил как чертово мартини. — Слушай, а может, ты прикажешь своим ребятам отступить? Пусть катятся к чертовой матери, их я отпускаю! Слышите, — я мельком глянул на толпу пиратов, — я вас отпускаю! А ты, голубка моя, пересидишь недельку в нашем трюме; клянусь, лупцевать тебя не будут и вообще — не тронут даже пальцем. И не пальцем — тоже. Даю слово. Я тут главный. Ну, а приплывем в Фалгонар, я тебя выпущу в порту и катись на все четыре стороны! Даю слово, так и будет! Ну?

Зря я растекся мыслью по древу. После ухарского "Ну?" меня стукнули в висок чем-то тяжелым. Какой-то хитрец подкрался с тыла, и от души вмазал молотком или рукояткой меча.

В глазах полыхнули огненные розочки, я повалился на бок, ощущая в теле неожиданную легкость. Эй, а почему я падаю? Ведь должен взлететь...

Меня пинком перевернули на спину, выбили меч и добавили под ребра. Над ухом лязгнуло железо.

— Постой, Транк! — услышал я ее голос. — Он нужен... живым!

Голос низкий и хриплый, чувственный настолько, что я едва не вскочил (но не вскочил, сил, все-таки, не было, да и оглушили меня хорошо).

— Как пожелает госпожа! — пропищали над ухом. — Но я могу его слегка придушить? Лего-онечко...

Ой-ой, госпожа пожелает. Ах ты блинский сабмиссив!

Она ответила — судя по голосу, уже встав на ноги:

— Ты можешь придушить его, Транк... Но смотри, не до смерти, или я сама тебя...

— Нет-нет, госпожа! Нет-нет... Транк свое дело знает!

Не-на-ви-жу игры с удушением! Вспомните, что случилось с Дэвидом Кэррадайном!

Но меня не спрашивали.

Шею мою стиснули горячие ладони. В мозгу начал стремительно набухать лиловый шар... Набухал, набухал, пока не лопнул, полыхнув нестерпимым сиянием.

А потом я умер.

Ну, то есть мне так показалось.

Грануаль, Грануаль, я хочу тебя!

Даже на пороге смерти я неисправим.

*А вот тут название главы звучит не солидно и по-пацански. Да, я — мужлан и быдло. (Девственницу, кстати, уже похитили.)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ (вожделеющая)

БДСМ: Больно. Давит. Свербит. Мутит.*

Ау? Вы меня слышите? Тут темно, но звуки, кажется, распространяются неплохо. Погодите, наклонитесь ближе: АУ!!! Я рад, что вы меня не бросили, рад что вы тоже тут болтаетесь. Нет, кажется, я жив, но просто без сознания. Если бы я умер, я бы не сумел с вами трепаться. Логично? По-моему, да. А теперь посторонитесь. Посторонитесь, я вам говорю! Вы загораживаете мне... солнце!

Нет, это было немножко другое солнце. В черной пустоте плавала Грануаль. Нагая, как моя ладонь (правая, та, что ближе к телу), с идеальной мраморной кожей. Плоский живот, умеренно полные бедра, очаровательно стройные ноги и плечи, меж которыми нагло и самоуверенно расположились груди с торчащими рубиновыми сосками. Местные женщины не всегда эпилируют волосы на той части тела, о которой вы только что подумали. Поэтому я попытался угнаться за двумя зайцами сразу — смотрел то вниз, то вверх, на соски, жалея, что мои глаза не обладают способностью на жгутиках высовываться из орбит.

Лицо Грануаль было неподвижно, глаза направлены на меня без всякого выражения. Острая грудь вздымается в спокойном дыхании. Пореза на лице — нет.

Красивая, сволочь!

Не просто красивая: ошеломительно сексуальная.

Почти все мужчины, от молодого, до пожилого Ябывду-оглы вожделеют женщин порочных и скверных. Исключение, конечно, составляют хорошие семьянины, но я к их числу, уж точно, не отношусь (вспомните эту мою фразу, когда будете читать финал истории). Это инстинкты, которые способна перекрыть только чистая и непорочная любовь. Ну а чистая и непорочная любовь бывает только с девственницей после бани. И — да: я тот еще циник. Я не умею любить никого, кроме самого себя. Вожделеть — другое дело.

Так вот я ее вожделел. Бешено и безуспешно. Даже зная, что она — кровавая садистка, самка богомола, способная после акта отчекрыжить голову своему любовнику.

Мне бы ее на необитаемый остров... я бы ее перевоспитал, даю слово!

Внезапно образ Грануаль подернулся туманом и растаял. Черная пустота стала вязкой, как кисель, воздух кончился. Я забарахтался, хрипя и задыхаясь, начал работать руками, и поплыл, поплыл куда-то вверх.

Как же трудно тянуться к свету! Кажется, на ногах пудовые гири, так тяжело плыть!

Чпок! Я вынырнул на поверхность, с хрипом втягивая воздух почему-то только носом. Перед глазами пелена, ноет порез на плече, саднит кисть, оцарапанную мечом.

Как ни странно, я помнил все, даже удар, нанесенный с силой, достаточной для того, чтобы отделить голову от тела. Да, здорово меня хрястнули! Если бы не шлем... Я помнил и хриплый голос Грануаль, и мерзкий фальцет Транка, и его горячие ладони, сомкнувшиеся на шее.

Гм, интересно, этот неведомый Транк — он кастрат? Чего так писклявит? Впрочем, не важно. Главное — он не отправил меня на тот свет. За это ему спасибо. А ведь хотел, хотел прикончить! Если бы не приказ пиратки... И эти садистские интонации: "Лего-онечко..." Убил бы не сразу, может, помучил. А может, меня и оставили в живых, чтобы истязать?

Предположение логичное. Грануаль потребовала от Транка придушить меня не до смерти.

Я попытался шевельнуться.

И не смог.

Я дернулся раз, другой... Ага, связали! Опутали веревками, словно порося на базаре. Из одежды — одни штаны. Сапоги тоже сняли. Руки заведены за... что же это? Какой-то столб... или мачта... Ага, значит, привязан к мачте! И голова привязана. Толстый просмоленный канат глубоко врезался в рот, разорвав углы губ; это, значит, чтобы попусту головой не вертел. И не вопил.

Что за скотство!

А если у тебя, скажем, насморк, и ты можешь дышать только ртом, тогда как? Ну как: "хр-р!" — и отбросил копыта. А если бы у меня началась рвота? Ох, о таком и подумать страшно!

Петля каната охватывала и шею. Но здесь я ощутил слабину. Ее оставили, чтобы не задохнулся. Ну, и чтобы не прекратился ток крови к мозгу. Чтобы жил, короче. Вот только для чего?

Издевательства, пытки, медленная смерть. Неужели я на пиратской галере?

Сердце вдруг застучало в бешеном ритме, навалилась отупляющая слабость, сознание поплыло куда-то вбок...

Приступ истерии... Сказочно! Я постарался дышать размеренно, представил луг — весь в цветущих нарциссах, с порхающими бабочками и голыми девчонками-чирлидершами, у которых — во-от такие... Нет, вот этакие! В общем, чем больше, тем лучше.

Успокоился не сразу, а только тогда, когда вообразил, как девчонки крутят передо мной сальто, ходят колесом и стучат в барабан.

Ничего, истерике подвержены все — и малодушные, и сильные духом. Вообще, от силы духа здесь мало что зависит. Нет, конечно, зависит, но разуму часто плевать на силу духа, он желает пугаться, биться в истерике и орать. Ну а трусу вроде меня вообще не зазорно пугаться.

Все, все, успокоился. Ты жив — это главное. Может, еще удастся выбраться из этой передряги.

Поскрипывает дерево, где-то плещется вода. В ноздри бьет запах крови. Похоже, я — на "Выстреле".

Сделав глубокий вдох, я начал моргать, разгоняя пелену перед глазами.

И разогнал — на свою беду.

Я был на "Выстреле".

На шканцах "купца", прямо перед мной, вповалку лежало несколько трупов: матросы, гвардейцы, пираты. Из груды, подсвеченной красноватыми лучами заходящего солнца, торчали головы, обрубки конечностей, растопыренные пальцы, чья-то искромсанная шея...

О-о-ох...

Я плотно зажмурился. Старая пиратская забава — привязать капитана побежденного судна к мачте, и отправить в свободное плавание. Кругом, конечно, трупы. Вот она, пытка! Вот почему мне сохранили жизнь (и формально повысили до капитана, что радует)! Вот почему привязали так, чтобы не мог вертеть головой. Чтобы не мог отворачиваться от трупов! А-а, з-зараза! Так же поступили с Барнахом Четвертым после его безуспешной попытки завоевать Меркхар: привязали к мачте на корабле, полном трупов, и пустили гулять накануне шторма. Уж не знаю, что он думал, папа нынешнего монарха. Плакал, рыдал, молился... Не знаю. Да мне, если честно, плевать. Зато теперь его призрак является перед штормом и стращает матросов.

Я плотно зажмурился и замычал, силясь выплюнуть целую очередь ругательств, рядом с которыми перлы капитана Заррага показались бы лепетом несмышленого ребенка.

Грануаль, ах ты конченая сука!

Мучения будут длиться долго, дня два-три. Примерно столько я протяну на солнце без воды. К этому времени вонь от разлагающихся трупов станет нестерпимой. К концу пытки, скатываясь к агонии, я обезумею, начну вести в своем мозгу беседы с покойниками, а может, они встанут и будут молча глядеть на меня. Убитые мной меркхары — с укором, убитые пиратами матросы — с жалостью, а гвардейцы — с кривыми улыбками, мол, мы ж солдаты, знали, на что шли.

А еще крысы... Капитан Зарраг клялся (брызжа слюной и завывая) что крыс на его судне отродясь не было: "Да легче найти шлюху без триппера, чем крысу на моем корабле! Да у меня самый чистый корабль в Селистии! Я... Ух-х! Плевал я на фрахт! Плевал я на тысячу динаров золотом! Плевал я на принцесс! Не повезу! Вот вам шиш, видите?.. Крысы... Да за такое оскорбление... Вот фонарь! Сейчас спустимся в трюм и поищем! Если найдем хоть одну, я ее сожру сырой, без перца и соли! Целиком сожру, и даже хвостик! Я каждый месяц обновляю противокрысиное заклятие! Знаете, сколько это стоит, а?" Крыс, и вправду, не оказалось: я сам проверял с капитаном трюмы. Однако эти бестии хитры и коварны. С них станется забиться в такую щель, куда и палец не просунешь (тем более, чего совать туда палец, если там может оказаться крыса?). А если крысы на "Выстреле" все же водятся... Кто даст гарантию, что сначала они примутся за падаль?

Меня передернуло.

Да, бойкая дамочка придумала отличную пытку! Наверное, радуется сейчас, как дитя. Смеется. Ах, нет: ей больно смеяться от моей раны. Отставил я все-таки одной из женщины что-то на добрую-добрую память.

Во мне вдруг проснулось желание поквитаться с Грануаль. Не знаю как, но — поквитаться. Я начал яростно дергаться, пытаясь освободиться от пут, но канаты только глубже врезались в тело, а петля на шее затянулась. Еще чуть-чуть — и прощай, дружище.

Кисти опутали тонкой веревкой, но я, сколько ни силился, не смог ее разорвать. Да, связан мастерски. Спеленат, как младенец. И даже похлеще, ведь младенец способен вертеть головой в своих пеленках, а мне отказано даже в этом. БДСМ в стиле "шибари", японское связывание в художественном стиле. Говорят, люди находят в этом кайф, и в то время, пока их связывают, впадают в трансовое состояние, вроде как наркотика хлебнули. Мое же БДСМ в стиле "поросячье свинство" было тошнотным донельзя.

Я могу только водить глазами, разглядывать мертвяков, да небо, да немного — борта корабля. Ну, еще носовые каюты видно. Уреш! Вот к чему привела погоня за бабами! Разве плохо мне было со старыми любовницами, а? Захотелось придурку поиметь жену герцога! Добро б — было на что польстится, а то кожа да кости, да еще влюбилась в меня, похотливого идиота. О-о-о, нет! Клянусь! Клянусь Небу, я смирю свою похоть, свою страсть к разврату! Я стану паинькой! Я стану добрым, честным и смелым! Я прекращу красть, лгать и развратничать. Если только каким-то чудом мне удастся освободиться — я реморализуюсь от и до. И даже снизу! Вообще — снизу в первую очередь! Это же он, он втянул меня во все неприятности!

Я завыл и скосил глаза вниз. До нужного места взглядом не достал, только до верхней губы. На ней, оттопыренной канатом, поверх жесткой черной щетины запеклись капельки крови. М-да, зря я вчера не побрился. Отложил на сегодняшнее утро, а утром на горизонте появилась галера. Стало быть, с Нэйтой я разговаривал... как это называют в учебнике хороших манер?.. в несвежем виде. Что-то она подумала? Впрочем, я старый солдафон, не знающий слов любви, с меня взятки гладки.

Дочурка барона, вероятно, на пиратской галере. И подумать страшно, что уготовит ей Меркхар. Впрочем, мне плевать на ее судьбу. Мне плевать на всех, кроме меня самого. Вот сейчас, в данный момент — вообще на всех кроме себя плевать.

Постой, ведь Рик обещал... Да-да, он обещал! Что ж, как ни кощунственно это звучит, но мысль о том, что Нэйта не досталась Грануаль, греет сердце. Лучше так, чем... Ну, вы поняли. Будем надеяться, что рука у метателя ножей не дрогнула, и он всадил в Нэйту пару ножей.

Зарраг... А вот шкипера мне все-таки жалко. Он жив, это точно. Капитанов захваченных судов, традиционно, забирают на пиратский остров и предают долгим пыткам. Такое невинное развлечение для местной голытьбы. А на острове Меркхар пытать умеют, но вот что я вам скажу: я охотно бы сейчас поменялся с капитаном местами.

А что свита Нэйты? Матросы? Гвардейцы? Частично перебили, прочих забрали в рабы.

Франнога тоже жалко — хоть и муторный был старикашка, резонер, любитель почитать мораль. Все-таки я обязан ему жизнью, хотя я предпочитаю забывать о добрых поступках, совершенных для моей пользы другими людьми.

Может, кое-кто из моих знакомы сейчас — в этой груде?

Превозмогая отвращение и ужас, я окинул мертвецов внимательным взглядом. Закоченевшие тела напоминали разломанных кукол с вывернутыми, истерзанными конечностями. Несколько лиц смотрели в мою сторону. Я с содроганием узнал Энцо; глаза гвардейца были открыты, а на губах застыла пугающая сардоническая усмешка. Он умер смеясь, без страха в душе. Я так бы не смог. Завидую смелым людям — завистью черной, как покров безлунной ночи.

Я признал еще двух матросов и заколотого мной смугляка. Прочие лица были залиты кровью либо изуродованы. Кровь уже спеклась, побурела, став почти коричневой. Только теперь я осознал, что с момента схватки прошло несколько часов. Долго же я "спал"!

Я зажмурился и мысленно отпустил пару крепких словечек. Ну и хорошо, что больше никого не узнал. Чтобы сойти с ума за пару дней, мне хватит и физиономии Энцо. Если бы мог, я бы скрипнул зубами. Искрошил бы их. Да уж, дикую пытку придумала Грануаль.

Переведя дух, я взглянул поверх груды тел. С бушприта "Выстрела" свисали коричнево-белые лохмы. Парус. И, верно, не один. Борзая дамочка все предусмотрела. А если мне удастся вывернуться из пут? Вот меркхары и раскромсали паруса по ее приказу окровавленными мечами. И руль, наверное, сломан. Плавай себе без руля и ветрил, авось куда-нибудь приплывешь! Сук-ка! Я ведь и правда кое-что смыслю в кораблях — я в детстве ходил на парусный спорт и уверенно отличаю шканцы от трансов, брашпиль от рашпиля, а боцмана от поца — хотя зачастую это тождественные понятия. Как вы помните, я обожаю прикинуться дурачком — и потроллить общественность. Заррага я так троллил, делая вид, что ничего не смыслю в морском деле. Хотя на самом деле — смыслю. Призов на гонках не брал — призы получают только талантливые люди, а я, как уже говорил, человек бесталанный.

Я снова подергался, как муха в паутине. Да, не выпутаться. Я обречен на пытку... Вот дерьмо!

Конечно, милосердные боги этого мира — Уреш, Шахнар или Ахарр (этот придурок считался тут богом тьмы, только изредка помогающим смертным) могли послать навстречу "Выстрелу" корабль, но вероятность этого события была до неприличия мала, ведь Срединное море огромно. В лотерею и то проще выиграть. Ну, или коммунизм построить. Мог разыграться шторм и потопить ко всем чертям неуправляемое судно. Я предпочел бы именно этот исход. Уж лучше захлебнуться водой, чем страдать от жажды и потихонечку сходить с ума. Хотя... нет, нет, лучше помучиться, как говаривал незабвенный красноармеец Федор Сухов!

Скосив глаза вправо, я разглядел краешек багрово-красного солнца. Оно низко висело над безоблачным горизонтом, готовясь окунуться в Срединное море. Стало быть, уже вечер. Скоро стемнеет, может, тогда опустится прохлада. Что ж, подождем.

К запаху крови я вроде бы привык, и теперь он воспринимался как неотвязная, но не слишком тяжелая часть пытки. Тошнота наплывала лишь изредка. Гораздо хуже было то, что кисти рук затекли, а ноги не ощущались ниже колен. Эдак к завтрашнему утру БДСМ-забавы кончатся некрозом конечностей. И даже если меня впоследствии спасут, какая это будет жизнь без рук и ног?

Сумерки не принесли свежести, напротив, они лишь сгустили жару. Штиль. Полный штиль. Во всех смыслах.

Я обливался потом. В местах, где просмоленные канаты особенно глубоко врезались в тело, я чувствовал нарастающий зуд. Это мой собственный пот разъедал царапины. Когда наступила ночь, стало казаться, что к телу присосалась целая орава пиявок, ненасытных пиявок, решивших выпить всю кровь до капли.

Вдобавок дал знать переполненный мочевой пузырь. Я крепился, сколько мог, а потом... Ну а потом настало потом.

Я бы усмехнулся — криво, презрительно, если бы мог.

Затем я обвис на веревках, впав в забытье. Разбудил меня легкий ветерок. Я начал жадно втягивать посвежевший воздух, и он прибавил мне немного силенок. Я опять начал дергаться и извиваться, но что бы ни делал, все было впустую. Канат, распяливший рот в клоунской гримасе, был слишком толст, чтобы его перегрызть. Вдобавок петля на шее еще туже затянулась.

Итак, что же еще, кроме бесполезного дерганья, я могу предпринять, чтобы спасти свою шкуру?

Ну, разве что помолиться. Боги редко снисходят к просьбам смертных, но все же, все же... Это как лотерея — везет одному из тысячи. Или из десяти тысяч. Сколько там я проиграл, когда Барнах провел среди граждан Селистии лотерею? Кажись, отдал в кубышку императора жалованье за два месяца. А повезло одному хлыщу, у которого и так денег было, хоть жо... Ну, много, много денег. Вот она, слепая удача!

Азарт — еще один мой грех, да-да.

Какого же бога предпочесть? Уреш Светлый или Ахарр Горящее Чрево? Или Шахнар, чей агрессивный, нетерпимый к еретикам культ царит в Селистии? Или Драхл, мелкотравчатый бог, считающийся покровителем пьяниц? А есть еще Шенго, бог воров, тот еще пройдоха, которому Уреш, Ахарр и Шахнар (родные братья, согласно еретическому учению некоего Аримагера, посаженного в Селистии на кол за триста лет до моего появления) выбили глаз, уличив в краже звезд с небосклона.

Мне некстати вспомнился один молодой жрец Шахнара, направленный в казармы, дабы наставлять на путь истинный наемников из других стран, где Шахнара ни в грош не ставили. Так вот, этот жрец, влупив два кувшина вина, которым его оделили наемники, рассказывал интересные вещи. Толковал он о следующем. Уреш, Шахнар или Ахарр — суть культы одного, единого Творца, Абсолюта Вселенной, Истинного Бога. А много абсолютов быть не может. Даже двух не может. Абсолют на то и абсолют, чтобы пребывать в одиночестве. Один абсолют на одну вселенную, больше не поместится, хоть тресни. Соответственно, не имеет значения, какому из богов ты молишься — в любом случае, ты возносишь молитву истинному Творцу.

Что касается младших богов, то жрец называл их Отрыжкой Абсолюта, Порождениями Людских Страхов, Спекулянтами-На-Суевериях и прочими нелестными прозвищами.

За такие слова жрецы Шахнара, горячие парни, замуровали вольнодумца в стене храма, куда частенько замуровывали разных еретиков, атеистов и даже агностиков.

"Много абсолютов... — проворчал старый, поднаторевший в религиозных диспутах жрец, назначенный в казармы вместо несчастного еретика. — Тоже мне, умник! Даже не знает, что вселенных бесконечное множество! Соответственно и богов... А что им мешает меняться мирами? Кха-а..."

Этого жреца тоже замуровали в стене храма и больше в казармы долго никого не присылали.

Поразмыслив, я надумал молиться всем богам сразу, авось какой и услышит. Ну а если Творец один... тогда тем более обязан услышать! Что ж, возможно, мне удастся попасть в число счастливчиков, для которых творятся чудеса, дабы вера в высшие силы не иссякла.

Гм, ну и что же сказать богам? "Отвяжите меня от мачты, будьте так добры! Спасите, помогите!" Да нет, боги нытиков не любят. Как же тогда... А вот так! Вот что, ребята: вы спасете меня, а я за это... Я даю обет, что стану хорошим парнем. Возможно даже, перестану блудить и обманывать. Ну, и красть. Что еще я делал? Список моих грехов длинен, и, если вы развернете свиток на небесах — нижний его край стукнет меня по голове. Итак: я постараюсь не... не красть. Не лгать. Не убивать (без особой на то необходимости). Не изменять... одновременно... одной... двум... трем любовницам! То есть три пусть будут, а четвертую я отсекаю, серьезно говорю! Пить — не-не-не! Ну, как не — поменьше буду пить. Красть только по делу! Ну, как по делу — если что-то такое, что мне крайне необходимо, а у того, у кого краду — таких, скажем, две штуки и одна лишняя, тогда да, а так — нет! Ну, там — две монеты например. Зачем ему дубликат? Ну и так далее... Ну же, боги? Ну, если вам этого мало, даю слово, что разнесу по камушкам весь Меркхар!

Я перевел дух и прислушался.

Моя реморализация прошла успешно, я стал немного лучше (уж точно, клянусь вам — во всяком случае, до тех пор, пока меня не отвяжут). Да я никогда еще не был таким классным чуваком, пацаны! Ну, прикиньте: я за несколько минут исправился и стал идеалом!

Я прислушался еще раз.

Ответа, разумеется, не последовало.

Вот...! ...! ... ... ... ... ...!!!

Обозлившись на высшие силы, я поднял взгляд к небу. Созвездия тут похожи на земные, даже Млечный путь протянулся дорожкой... из прохладного молока. И Луна... Как же этот серпик похож на круассан. Так и кажется — протяни руку и срывай с небосвода. И ешь, ешь, ешь!

На моих глазах выступили голодные слезы.

Кажется, я начинаю бредить.

Идите отсюда. Ну, все, валите, я не хочу видеть, как вы видите, что я вижу, как вы видите, как я умираю. Что не ясно? Вылупились и смотрят... Проваливайте, говорю. Не нужны вы мне больше! Не хочу-у-у!

И тут за моей спиной раздался шорох. А вслед за ним — страшный, нечеловеческий хрип, который сменился протяжным пугающим стоном.

*Ладно, я знаю, что подумали многие из вас при виде этой аббревиатуры. Я — аморальный и скверный тип, но мое обаяние достигает космических масштабов (Вандора подтвердит).

ГЛАВА ПЯТАЯ (спасительная)

Конец БДСМ-сессии*

— Уо-о-о-охх!

Несомненно, лишь врожденная сила духа помогла мне не замочить штаны повторно. Ну ладно, ладно, какая там сила духа! Просто за сегодняшний день я пережил уже столько, что какой-то там стон, пусть и замогильный, пусть и за спиной, не стал для меня чем-то из ряда вон выходящим. Ну, стонет, ну и пусть. Ну не человек, ну, может, некая морская тварь, выползшая из пучины морской на запах крови...

Погоди! Тварь? Морская тварь? На запах крови? Меня прошиб холодный пот. Я не на Земле. И здешние моря — они такие, знаете, моря, в которых кое-где порой обитает... Даже я пару раз видел с берега...

Вот сейчас ко мне прикоснутся холодные склизкие щупальца! Пробегут по телу, трепеща от прикосновения к живой теплой плоти, а потом то, неведомое, примется за трапезу. Хрум-хрум, хрум-хрум, хрум-хрум-хрум... Больно, наверное, когда твои косточки пережевывают! Вот сейчас оно приползет — огромное, лупатое, пупырчатое, покрытое зеленой мерцающей слизью, а может, еще и говорящее! Как знать, может, эта тварь за спиной — одна из составляющих изощренного плана мести Грануаль? В конце концов, я смотрел "Пиратов Карибского моря" и помню, какой замечательный у Дэйви Джонса был зверек — совсем ручной, симпатичный, и, главное — ласковый.

Прожив в Селистии порядочное время, я успел наслушаться баек о колдовской мощи Меркхара. Вспомнилась болтовня одного грязнобородого старикашки, промышлявшего на вино рассказами об острове: "Знай же, шынок, што не жестокостью единой внушают они страх, но и темными чарами швоими! Буль-буль! Они наводят мороки, призывают из глубин морских скверных обликом тварей, што способны опутать щупальцами корабль и увлечь его в бездну! Буль-буль! Могут изменять людскую плоть, помещая живого человека в прозрачный стеклянный сосуд, наполненный желтой светящейся субстанцией! Да, я был в Третьем Кольце Меркхара, в самом Храме! Буль-буль! Я все видел! Я даже Его видел! Не веришь? Его облик чудовищен... В огромном бассейне в толще скалы живет Он — живой бог Меркхара! А облик его таков, что даже я, притаившись за скалою, трепетал, ибо страшился, что огненные глаза его узрят ме... Хр-р-р..." Старик заснул на самом интересном месте, уронив голову на столик таверны. Этот рассказ стоил мне три медных динара — ровно на столько выпил водки старик. Признаться, тогда я посчитал его рассказ простой байкой.

И вот сейчас...

— Уо-о-о-охх!

Замогильный стон повторился, теперь уже ближе...

Страхолюдное нечто приближалось!!!

Так... ребята. Ну, хотя бы подскажите - что там? А? Нет, не нужно молча смотреть! Ну, простите... черт, извините за то, что послал вас недавно - я ж хотел как лучше! Ну правда, черт. Окей, я редиска. Я извиняюсь! В ноги не бухнусь - связан. Но зато мои глаза не лгут - я раскаиваюсь и прошу прощения. Ну-у-у, не молчите-е-е!

Я начал икать. Такое со мной случалось обычно после переедания, а еще — когда я испытывал настоящий, животный ужас, во время которого даже мой Ктулху прятался в сортире и осмеливался глядеть в дырочку одним глазом. Ценой неимоверных усилий, еще туже сдавив петлей шею, я смог немного повернуть голову вправо.

И увидел кусок борта, призрачно-зеленого в свете луны.

Или это светится тело монстра?

Я начал икать быстрее. И тут за моей спиной родился новый звук:

— Гы-ы-ыххх!!!

Звук очень напоминал чих. Монстр простудился? На большой глубине, откуда он родом, должно быть, прохладно. Я не удивился бы, начни монстр сморкаться.

— Гы-ы-ыххх!!! Гых-х!!!

Да нет же, чихал человек, несомненно! Но этого не могло быть! С той поры, как я очнулся, прошло уже много часов. Любой раненный подал бы признаки жизни: стон, бормотание, крик. Но чихать? Неужто пираты оплошали, и кто-то все-таки спасся? Да быть того не может! От старого пропойцы я слышал, что меркхары обшаривают корабль сверху донизу ("От гальюна до салинга, шынок! Буль-буль! Лезут во всякую щель, не скрыться от них и в самом глубоком трюме! Штобы спрятаться от них, нужно быть колдуном! Ик!.. Налей-ка мне еще из этого кувшина!").

— Гы-ы-ыххх! Гы-ы-ыххх! — А потом, вслед за чихами, послышался звук, который нельзя было спутать ни с чем. Не будь я так уверен в том, что на корабле нет — ну просто не могло остаться! — ни одной живой души, я бы решил, что неизвестный блюет. А может, это бурчал желудок таинственной твари?

Однако вскоре выяснилось, что за спиной человек: в перерывах между приступами рвоты незнакомец со вкусом матерился.

Я решил, что настало время отозваться.

И что было сил замычал.

Реакция последовала незамедлительно.

— А? Кто здесь? Кто? Кто живой? Или это мне чудится с пьянки? Эй, ты, отзови... буэ-э-эээ... — Ну да, это был человек. И его скрутил очередной приступ рвоты.

Я замычал, как племенной бык — громко и страстно. Затем мне пришло на ум промычать незатейливую мелодию песенки "Морская Распутная", которую тихонько — чтобы не слышала госпожа Нэйта — напевали матросы за работой.

Под сверкающей зарею

Мы латаем паруса

Голова трещит с похмелья

Хриплы наши голоса

— Эй! Эй! — кашляя, позвал незнакомец. — Да никак, "Морская Распутная"? Чтоб мне! За недели этого проклятого плавания я выучил ее наизусть, причем сам того не желая! Матросня мне все уши ею прожужжала! А вот Рику хоть бы хны, и Каруху нравилось! Эй, где ты? Может, раненый под мертвяками? Сейчас я тебя освобожу, дай только... буэ-э-э-эээ...

Если бы мог, я вырвал бы мачту и запрыгал с нею по палубе. Это был голос Франнога! Старый мудрец выжил! Но как? Каким образом? Почему его пощадили пираты? И что... почему он все время рыгает??? Я замычал уже совершенно непристойно.

— Подавай голос, сын мой, подавай голос, — проскрипел Франног еле слышно. — Я в такой темени ровно крот, вижу не дальше вытянутой руки...Гы-ы-ыххх!!! Погоди, я высморкаюсь! Где же платок? Нет, и здесь нет. Придется в рукав. — Раздался еще один знакомый мне звук. — Вот, уже лучше. Халат придется стирать. Да, раздобуду м-мыла и постираю. Завтра. Завтра утром. Ага. Ой, да что ж это здесь?.. Б-бортик... Чуть не выпал...

Я прогыгыкал еще два куплета:

Говнюки и лоботрясы

Охламоны, босота

Мы в команде все как братья

Кроме боцмана — скота!

Под сверкающей зарею

Мы гребем — корабль идет

На карачках, зад отклячив

Боцман у кормы блюет.

Голос Франнога стал приближаться. Мудрец все говорил и говорил, то тихо, едва слышно, то громко, словно был туг на ухо. Однажды его голос прервался, послышался грохот — Франног упал, но, к счастью, ничего себе не сломал.

Прислушиваясь к голосу Франнога, я, наконец, сообразил, что мудрец не совсем трезв.

— Ой, я говорил, говорил, в питье важна уверенность, — пробормотал Франног уже неподалеку. — Ой, что я... Не уверенность, умеренность тут нужна! Пил ли я когда-то? Скажу откровенно — да! Но вот уже тридцать лет... ни единой капельки веселящих зелий... Ибо разум мудреца не должен быть затуманен, а для магии трезвость — наиглавнейшее условие... Ой! — Раздался звучный удар, это Франног стукнулся головой о мачту. Я зарычал, заурчал, загыгыкал что было сил.

Франног прохрипел что-то неразборчиво, но удар словно прочистил ему мозги.

— Эй, так ты здесь? Привязан к мачте веревками? — пробормотал он, и я ощутил прикосновение холодных пальцев. Они тронули мои затекшие кисти, нашли узлы. Мудрец несколько раз дернул за них, видимо надеясь, что от его анемичных рывков узлы развяжутся. Но меркхары не были простаками: если они вязали, то вязали на славу.

— Оу-у-гму! — промычал я. Что это означало, вам лучше не знать.

— О, с-сын мой! — виновато отозвался мудрец. — Мои пальцы не в силах совладать с грубой пенькой! Я пойду, добуду ножик... Побреду и найду... Ох, сегодня такая сильная качка!

Я учуял запах вина. Похоже, Франног проспиртовался на славу.

Старик, между тем, бубнил уже где-то в отдалении. Ему было скверно... Трезвенник, набравшийся вина! Я молил всех богов, чтобы старый мудрец не свалился и не заснул.

Прошла, наверное, вечность, прежде чем за узлы снова дернули. Проклятый мудрец подкрался тихонько, и снова со спины, так что я пережил несколько малоприятных мгновений.

— Запамятовал... — пробормотал Франног. — Вылетело из головы... У меня же был в кармане... Маленький, но острый... Рукоятка с накладками из перламутра... Я его всегда с собой... Очинять гусиные перья... И платок... носовой... рядом.

Он принялся перерезать путы, целеустремленно водя ножом туда-сюда. Он делал это долго, пыхтя и отдуваясь, пока не понял, что в руках у него не кинжал, а нож, с одной режущей кромкой, а перерезал путы он той, другой, которая тупая. Тихо ругнувшись, Франног перевернул нож, и вскоре веревки и канаты, которыми был опутан ваш покорный слуга (кому я брешу, ну кому? Ну какой я слуга, да тем более — покорный? Возьмите меня в слуги — я вотрусь в доверие и обесчещу вашу жену, а затем слиняю, обчистив дом), ослабли, а затем упали к ногам.

— Вот так, — удовлетворенно констатировал Франног. — Я уже не один на этом корабле. На этом проклятом корабле. Ведь это проклятый корабль? Какой здесь отвратительный запах... А достать на нем нож было трудно. Я искал и искал, а надо тебе сказать, неведомый пленник... то есть теперь уже не пленник, что вижу я в такой темноте не дальше вытянутой руки. Разумеется, своей. Правая, я думаю, слегка длинней левой, но все равно — в темноте это не играет роли... Ты знаешь, что такое роль? Не судовая, конечно, ведь я говорю о театре... А, откуда тебе!.. Так вот, нож я отыскал в собственном кармане... Или я это уже говорил?

Когда я нагнулся, чтобы распутать ноги, то понял, что вином мудрец пропитан весь, от куцей бороды до туфлей из мягкого сафьяна. А из пол халата можно было прямо сейчас выцеживать вино себе в рот.

Внезапно я понял, где прятался мудрец. Где? Да в моей каюте! Наверное, под лежанкой, в обществе вина, растекшегося по полу из раздавленного бочонка. Престарелому аскету хватило одних винных паров, чтобы захмелеть. Удивительно, как он вообще не сколупнулся!

— Дай-ка я на тебя погляжу, — внезапно встрепенулся Франног и цепко ухватил меня за горло. — Ой, прости... Не вижу. — Руки переместились на плечи, и Франног развернул меня лицом к луне.

— Уеф!.. Фы сто сепе... — Мой язык онемел, нижняя челюсть заклякла. Еще бы! Десять часов простоять с открытым ртом, да еще этот канат...

Мудрец всмотрелся в мое лицо, хлопая глазами, как близорукий филин.

— А! Это ты! — по-моему, он был не слишком рад меня видеть.

— Фолько нафолофину.

— Это как? Но...

— Мне хленофо, я имею ф фиту!— Я рукой помогал своей челюсти открываться.

— Да-да, — закивал мудрец. — Я понимаю... Мне и самому... не очень. Но все же... Я не верю... Ты! Я ожидал кого угодно увидеть, но — ты! Шахнар, ты, мастер Ков!

— Фрахл! А фы кого ожидали уфидеть, гофпофу Нэйфу? — Я высвободился из объятий и принялся растирать предплечья.

Мудрец вдруг наградил себя парой увесистых оплеух, а потом встряхнулся, как пес после купания. Взгляд его от этого несколько просветлел.

— Какое счастье! А я-то полагал тебя мертвым!

Счастье? Ой ли! Не слышу я радости в голосе, не вижу радости в глазах.

— Какое софпадение! Я тофе!

— После того удара...

— Чем фили? Дуфинкой? — Я начал подпрыгивать, разгоняя кровь. Вначале на одной ноге, потом на другой, потом на обеих, как земной малыш, играющий в классики.

Франног поморщился:

— Нет, рукояткой кинжала... Громадный толстяк...

— Ага, знафит, кафтрат!

— Что?

— Не вазно!.. Ой! — Я повалился на палубу и начал корчиться в судорогах.

— Что с тобой? — забеспокоился Франног — по-моему, искренне. — Открылась рана? Где болит? Где?

— Урх! Орх! Ноги, ноги колет! Словно я танцую в зарослях крапивы!

— А-а, так это от веревок! — Франног спокойно кивнул. — Видишь ли, ток крови к твоим конечностям был временно затруднен, а сейчас...

— Уреш! Мне это известно, Франног! Вс-с-с... Ох! Уже проходит! Продолжайте. Меня ударили, и...

— Я решил, что ты умер. Ты упал, я уже ничем не мог тебе помочь...

— Ударили под край шлема. Не такая уж большая шишка...

— Ну да, ну да... Ты упал, бой снова разгорелся, а я... Мне стыдно об этом вспоминать... Я скатился в твою каюту и затаился под лежанкой... Там повсюду вино!.. В каюте еще валялся пират, которого ты заколол... С поломанной шеей, и глаза как стекляшки... Я был слаб, точно хворый болотной лихорадкой, но у меня хватило сил прошептать отводящее заклятье!.. И меркхары меня не нашли... Они перерыли всю каюту, но меня не нашли! Там повсюду этот жуткий запах вина... — Франног на секунду прервался, его снова скрутил рвотный спазм, но пустой желудок не выплюнул из себя даже желчи. Мудрец перевел дух и продолжил, опершись о мачту: — Я лежал и лежал, а они грохотали наверху, кричали и бранились. А потом все медленно начал заволакивать розовый туман, мне стало так хорошо, легко и весело... Фу!.. Это заклятие вошло в резонанс с алкоголем... А это вредно ужасно, я мог умереть. Нельзя смешивать вино и заклятья, пойми... Чародей может умереть при этом!.. Послушай, что они сделали с девочкой, с Нэйти?

Я уселся на палубу и, наклонив голову, посмотрел мимо Франнога. На месте двери в покои Нэйты чернело пятно.

Наверное, нормальный человек бы переживал. А мне было почти все равно. Главное, что я свободен, прочее... Прочее мелочи.

— Откуда мне знать? Помните, Рик обещал?..

Франног мрачно кивнул. Потер ястребиный нос и сказал:

— Я ведь потому и ушел из каюты... Не хотел видеть...

Я поежился.

— Вы слышали, может, она кричала?

— Кричала? — Мудрец на секунду задумался. — Она — нет. А вот Мамаша Тэль — та орала будь здоров. Я и не представлял, что она знает такие слова... Разные, плохие слова... А потом ее крик оборвался... — Франног искательно взглянул на меня: — Послушай, сын мой... Сходи в каюту. Сходи и посмотри. Если там будет что-то... Ну, что-то не то... Верней, будет то, чему полагается... Ну, ты же понимаешь... Не зови меня, ладно? Я не смогу... Не хочу видеть... Не хочу видеть ее мертвой... — Франног быстро-быстро заморгал.

Я почувствовал нечто отдаленно похожее на жалость. Встал и положил руку на плечо мудреца:

— Ладно. Если что — я сам позабочусь о ней. Зашью в парусину и... Если на "Выстреле", конечно, остались целые паруса.

Франног всхлипнул, а потом зарыдал, тихо, по-стариковски.

— Она же... выросла... у меня... на глазах! — сквозь слезы простонал он. — Я ведь ее м-маленькой нянчил!

Я скрипнул зубами. Начинается! Сейчас пойдут воспоминания о мокрых пеленках, о первом зубе, о том, каким смышленым было дитя в неполный год. Старый нытик! Ведь можно пережить все по-мужски, без рыданий, молча.

— Я помню, как вывешивал постиранные пеленки... Как она плакала, когда у нее начали резаться зубки! Все это было на моих глазах! А какой умной...

— Уреш... Успокойтесь! Нельзя так убиваться!

— На моих... глазах...

— На ваших, на ваших! Нет в мире справедливости, это всем известно.

— П-почему не я... Вместо нее — я...

— Ага! Нужны вы пиратам! Вы что, восемнадцатилетняя девица?

— Н-не ерничай, с-сын мой! — Глаза Франнога блеснули. — Как ты можешь в такую минуту!

— Ладно, виноват, — я притворно вздохнул. — Но и вы больше не ревите белугой. Нету сил вас слушать!

Франног шумно высморкался в рукав.

— Я постараюсь.

— И вот еще что... Прежде чем я войду в ее покои, давайте-ка раздобудем огонь. И сменим одежду.

— Да-да, — согласился Франног. — Мой халат — он совсем мокрый.

Я ухмыльнулся:

— А у меня мокры штаны.

*И снова напомню (я забывчив): мы везли очевидную девственницу принцу Фалгонара по имени Тендал, но девушку умыкнули пираты. (У принца есть сестрица именем Вандора, и я с ней однажды (кому вру? Много, много раз) переспал.)

ГЛАВА ШЕСТАЯ (зомбибомбная)

Грануаль никак не уймется*

Камбуз располагался на корме, рядом с каютой Заррага. Там нашлись и трут, и кресало с огнивом, не тронутые пиратами. Нашлись и несколько свечей, и даже один целый свечной фонарь. Я зажег свечи (работать кресалом — нехитрая премудрость) и растопил печурку. Увы, готовить на ней было нечего — меркхары вымели все съестное.

Пол камбуза украшали объедки, огрызки, черепки битой посуды и чья-то отрубленная голова с высунутым языком. К счастью, пираты не покусились на веник, и я быстро смел мусор в угол (я не гордый, черной работой не гнушаюсь), голову выбросил в окно (не узнал парня), затем окинул взглядом сломанные полки и сказал непечатное.

— Даже ножку у табурета отломали! — пожаловался Франног, пристраивая свой халат около печурки на гвоздиках. — Не люди, сволочи!

— Подонки однозначно, — буркнул я. — Садитесь на рундук.

По разделочному столу разлилось что-то липкое и красное; я попробовал на язык — это оказалось малиновое варенье. В луже варенья лежал жеванный рыбий хвост.

Сдерживая дыхание, я посветил в бочку с пресной водой. Ее осталось меньше половины, а на поверхности, как дерьмо в проруби, болтались разнообразные огрызки. Я выловил их ладонью и сокрушенно покачал головой, заметив на дне бочки мусор. Придется завтра соорудить что-то вроде половника и выскрести дно, иначе вода быстро загниет. Видимо, это вся вода, которая у нас есть — бочки, стоящие на палубе, корсары, наверняка, расколотили. Есть еще, конечно, трюм, но, судя по всему, там тоже ничего не осталось кроме обломков.

Между шкафом для посуды, разбитым пополам молодецким ударом, и переборкой мне посчастливилось обнаружить маленькую железную кастрюльку, костяную кружку с отбитой ручкой и две серебряные вилки. Это было все, что оставили пираты от кухонной утвари "Выстрела". Я напился, набрал в кастрюльку воды и поставил на плиту. Нужно вскипятить воду, чтобы промыть раны. Если чему меня и научила жизнь, так это тому, что раны в мире без антибиотиков нужно промывать как можно тщательней. Антибиотики я тоже не научился производить. Знаю, что вроде бы делают из плесени — но размазывать по ране местный аналог сыра "Дор-блю" я бы не решился.

— Паразиты! — с чувством сказал Франног, усаживаясь на рундук, в котором хранился уголь для печки. — Вурдалаки! Слов у меня нет! Ну что, совсем ничего не осталось?.. Ой, как же мне дурно!

Я сделал сочувственный вид и фальшиво поцокал языком.

— Гляну еще в кладовой. А вообще — чего смотреть. Нет там ни черта. Ублюдки как с голодного края, вымели все подчистую. Витаминов им на острове не хватает, что ли...

— Да еще раскурочили все, до чего руки дотянулись! Ох-ох! Я же говорю — паразиты! — Мудрец начал выкручивать полы халата.

— Сдается мне, любезный друг Франног, останемся мы сегодня голодными.

— А так же завтра!.. Ох, сын мой! Ты видел себя со стороны?

— В смысле?

— Ты смахиваешь на зебру. Эти красные полосы...

— А, это от веревок. Не слишком опасно. А вот на плече у меня здоровый порез. — Я продемонстрировал рану. — Подлечите?

Мудрец смотрел осоловело:

— Угу. Дай только чуток протрев... хр-р-р...

— Франног, не спать!

— Хр-р-р...

— Пожар! Горим!

— Хр-р-р...

— Я пошел развращать госпожу Нэйту! Скажу: вы разрешили.

— Х... р-р-р...

— Старая алкота. — Я скорчил рожу, прихватил фонарь и вылез на палубу.

Ночное море казалось огромной зверюгой — беспредельной, отчетливо теплой, погруженной в сон. Зверюга беззвучно дышала, и "Выстрел" тихо покачивался на ее маслянистой шкуре, усыпанной отражением звезд. Месяц прочертил на ней серебряную дорожку.

Ветерок заметно посвежел и приятно холодил кожу. Я вдохнул полной грудью, едва сдерживаясь, чтобы не закричать во все горло. Я жив! Жив... Как странно повторять это самому себе... Все мертвы, кое-кто — получил участь, куда худшую, чем смерть, а вот я — жив и, если приложу определенные усилия, смогу выбраться из этой передряги. О судьбе Нэйты и прочих, кто попал в плен к пиратам, я сожалел примерно так же, как о голодающих детях Африки или о редакции Charlie Hebdo, подорванной религиозными психами.

Я поставил фонарь и запрыгал на одной ноге, стягивая поруганные штаны. Исподнее тоже снял, сгреб одежду в охапку и без сожалений выкинул за борт. Тратить остатки воды на стирку глупо. Я нашел обрубок каната, привязал к нему найденную рубаху, и забросил в море, хорошенько помотылял, чтобы рубаха набрала воды — после чего отжал ее на свое тело, стер потеки крови и грязь, но не тронул пока рану на плече. Сделав так несколько раз, я пришел к выводу, что условно чист.

Переступая через змеящийся такелаж и сверкая голым задом (он у меня ничего так, девушки из числа тех, что наблюдают мои приключения — могут подтвердить) Олежек двинулся на корму по липкой от крови палубе. Заметил, что пираты разворотили шлюпку и бочки для воды. Румпель они обработали еще круче — я не нашел даже обломка. Итак, "Выстрел" неуправляем. Что ж, я это предполагал. Ничего, разберемся. Я чемпион по разбиранию, особенно если в руках кувалда или молоток и в пределах досягаемости есть чья-то голова.

Покойники валялись повсюду. Меркхары не забрали своих павших (зато захватили все оружие), так что народу на "Выстреле" было порядочно — прямо как в маршрутке в час пик. Вытянув фонарь перед собой, я принялся искать обновки. Парниша я крупный, поэтому дело потребовало времени. Наконец, я отыскал рваную, но почти не обагренную кровью рубаху, подштанники, бриджи с дурацкой бахромой вдоль бедер и несколько рубашек, годных для перевязки. Кое-кто скажет, что надевать чужое исподнее — дурной тон, а я отвечу: бриджи на голое тело рано или поздно натрут пиписку, а я предпочитаю держать ее в рабочем состоянии.

Я переоделся у борта, постоял немного со скрещенными руками, глядя на лунную дорожку. Свеча в фонаре едва тлела, фитиль нещадно дымил.

Тут и случилась любопытная штука.

Мою лодыжку сграбастали ледяные пальцы.

Я катапультировался в сторону (удалось вырваться, опрокинув фонарь), прокатился по палубе и вскочил. Неясная тень ползком двигалась ко мне от борта! Другая тень, издавая натужное сипение, медленно продвигалась от носа. Третья — только что появилась из черного проема каюты Нэйты: она была самой крупной и плечистой.

Я кое-что сообразил. Мое сердце скатилось в пятки. Я кинулся бежать не глядя, врезался лбом в мачту и упал.

И снова здравствуйте. Пока одна часть моего сознания вопит от страха, но все еще оглушена и не может встать, вторая спокойно объяснит вам диспозицию; надеюсь, я не долежу до того момента, как зомби устроят моим косточкам репозицию. А вы хороши - могли бы попытаться предупредить, что зомби подбирается ко мне с тыла. А если бы он ухватил меня за что-то другое, вместо лодыжки, каким бы я глазами на вас потом смотрел?

Магия в этом мире бесит меня больше всего. Это как на Земле с изобретениями: почти все направлены либо на добывание бабок, либо на войну, либо для причинения зла; разве что презервативы изобрели для защиты. Магия — лютая хрень. С ее помощью можно сделать много чего, в том числе — создать зомби из мертвяка.

Черная магия. Запретно повсюду кроме Меркхара. Любого кадра, вне зависимости от магических регалий, вздернут на виселице, или утопят, или загонят осиновый кол в задницу, коли поймают за черным ведовством. Кроме Меркхара, пиратского острова в Срединном море.

Знаем мы эти фишки: покойника можно поднять, приложив некоторые магические силы. Магия — это та же программа. Магическая программа предписывает зомби подняться в таком-то часу. И сделать то-то. Тем не менее, из зомби вечных слуг не выйдет, рано или поздно (обычно, очень быстро) это падло распадется на ошметки, которые будут тихонько гнить и вонять. Что? Спрашиваете, почему распадется? А, простите, где вы видели, чтобы машина ездила без бензина? А сами вы много находите без еды? Это только в кино зомби показывают в виде энерджайзера. На самом деле, чтобы двигаться, мертвяк должен где-то взять энергию для этого самого движения. Он не может попирать фундаментальные законы вселенной и брать энергию из ниоткуда — и так вечно. Нет, в кино бывает и не такое, но я рассуждаю о реальной жизни. Как правило, зомби жрет сам себя, питаясь энергией распада собственной же плоти. Или жрет других. Живых или мертвых людишек. В этом случае он может протянуть сутки-двое. А в случае, если он питается сам собой — он распадется за считанные часы. В общем, невыгодная эта штука — поднимать зомби. Ну разве что — сделать это для мести тому, кто очень тебе насолил, кто изуродовал твое лицо и унизил перед собственным экипажем.

Вторая часть пытки, задуманной Грануаль — мертвецы жрут привязанного к мачте Олежку. Он и закуска, и основное блюдо. Гонг! Гром! Молния!

Я вернулся к сознанию рывком, вскочил, выдираясь из липких объятий зомби-матроса, и завопил что есть духу:

— Франног! На помощь!

Страх, который меня объял, сложно с чем-то сравнить. Я ненавижу магию, а живых мертвецов боюсь сильнее всего. Пусть они лучше сожрут Франнога, чем меня. А может, он сумеет с ними управиться — колдун, как ни как.

Зомби светились призрачным гнилостным светом, вроде как фосфором натерлись.

Впереди оказалась грот-мачта с гиком — такой поперечиной, к которой крепится парус... крепился, вернее — теперь от парусов только лохмы: Грануаль все предусмотрела. Я запрыгнул на планшир и ухватился за ванты, по ним перебрался на мачту и оседлал гик, подобрав ноги. Зомби бродили внизу — три тени, медленно наливавшиеся дурным зеленым сиянием и вонью: это внутренняя топка включилась, пережигая плоть зомби в энергию. Ай-ай-ай — теперь с каждой минутой зомби будут становиться сильнее и быстрее, внутренний котел они не контролируют. Он сжигает их плоть, одновременно наделяя невероятной физической мощью. Если я свалюсь и они меня сграбастают — мне хана.

— На помощь! Нэйту убивают!

И тишина. Слышно только одышливое сопение мертвецов.

— На помощь, старый хрен!

Зомби, пыхтя, медленно сползались к грот-мачте. Я с ужасом узрел евнуха Каруха — одутловатое лицо с тремя подбородками мертвенно сияло, как морда собаки Баскервилей. В груди евнуха красовалась порядочных размеров дыра, откуда доносилось самое громкое сопение. Он поднял голову и неестественно широко распялил рот — светящуюся бледно-зеленым дыру в ад. Но не завыл, просто защелкал зубами. Знакомый зомби-матрос присоединился к Каруху. Третьим оказался Энцо, сардоническая ухмылка так и застыла на его пустоглазом лице.

Аура смерти, которую толкали перед собой зомби, была просто физически ощутима, и наполняла меня ужасом. Хотелось орать, дергаться, бегать кругами.

Я оглянулся в панике: сколько еще мертвецов закляла Грануаль? И счастливо вздохнул: больше ни одного.

Все нормально, пересижу, прикрыв глаза и прикусив губы, и потея за троих, пока зомби не сожрут сами себя. Или старика — он и так порядочно прожил.

Тем не менее, вновь призывать Франнога я не стал: вспомнил, что Грануаль, скорее всего, закляла зомби именно на меня, как гончих. Они не будут никого больше жрать, им важно расчленить именно мое ладное тело.

Конечно, хороший зомби — мертвый зомби. Я имею в виду — совсем мертвый зомби. Только у меня нет, чтобы их прикончить, никакого оружия. А убить их можно, размозжив голову (не свою, а зомби), тут я не открою вам Америки (Северной или Южной, по вашему выбору). Двигательные и все прочие центры — они в мозгу, хотя некоторыми живыми людьми управляет орган, известный как "шило в жопе".

Я закрыл глаза, слушая шарканье мертвецов, затем, не выдержав, посмотрел. Все трое толклись у грот-мачты, задрав дурные бошки; лица покрыты темными пятнами, стеклянные глаза отражают серп луны и, кажется, одного испуганного кретина, облапившего гик.

Внезапно сквозь трупную вонь я услышал запах жженой ткани. Покрутил головой, выглянул из-за мачты, опасно нагнувшись.

Вот что значит: не везет! Свечка из опрокинутого мною фонаря выкатилась на палубу и подожгла канат!

Еще пять-семь минут, и начнется такой пожар, какой я не смогу потушить.

Я пришел к убеждению, что сегодня мой самый неудачный день: мне нужно как можно быстрее уничтожить зомби, иначе "Выстрел" сгорит ярким пламенем, и я пойду на дно вместе с его обломками.

Оружие? Полцарства даже за самый дохлый меч! Я начал оглядываться, я снова перебрался на ванты, цепляясь за веревочные выбленки. Выбленки, несмотря на пугающее название, не имеют отношения к блевотине и падшим женщинам. Это просто поперечины на вантах, ну а ванты — это такие штуки, которые служат для удержания мачты.

Я не слишком зануден?

Небо меня услышало, но, как всегда, по-своему, насмешливо.

"Выстрел" — судно двухмачтовое, пузатенькое и незатейливое. Я был на вантах грот-мачты. Отрубленная по локоть рука, сжимающая в окостеневших пальцах абордажный топор, запуталась в выбленках фок-мачты, к счастью, на той же стороне борта, где находился я.

Мне нужно было решиться...

И я решился.

Плача от ужаса.

Соскользнув на планшир, я, мелко семеня и проклиная все на свете, пробежал к вантам фок-мачты, влез на них и сграбастал руку мертвеца с топором. Она словно примерзла к рукояти. Матерясь вполголоса на чистом русском, я начал отламывать закосневшие пальцы по одному, будто ломал клешни у лобстера. Мерзкий хруст пронзал меня с головы до пят. Я работал быстро, чуя, как усиливается запах жженой ткани, а мой Ктулху сидел и не пикал, зная, что если он поспособствует моей панике — сгинем мы оба.

Липкая от крови рукоять легла в мою ладонь. Я бросил взгляд на палубу: зомби толклись у фок-мачты, бестолково пихались, протянув ко мне руки со скрюченными пальцами.

Я сиганул за их спины, молясь, чтобы не потерять сознание от страха, и всадил топор в складчатый затылок Каруха. Дернул к себе, удерживая рукоять обеими руками. Зомби упал, топор со скрежетом высвободился. Пока я обрабатывал евнуха, матрос и Энцо успели зайти с боков, протягивая загребущие костлявые руки. Из распахнутых ртов, из стеклянных глаз в меня били потоки мертвенно-зеленого света.

Я отмахнулся топором, ударив Энцо по кисти руки, что норовила вцепиться в мою физиономию. От вони мой организм норовил самопроизвольно вывернуться наизнанку.

Лезвие шаркнуло по кости, рука Энцо сместилась вниз и вцепилась в мое плечо.

Матрос накинулся сбоку. Черты его лица плыли, искажались, плоть шла складками и таяла.

Я двинул его в рыло торцом рукояти, раз, другой, третий! Он отшагнул, бестолково размахивая руками.

Я попытался завопить от безумного страха, но легкие выдавили только хрип.

Взмах топора — и кисть руки Энцо отрублена, но продолжает конвульсивно стискивать мое плечо и рубаху. Бывший гвардеец попытался достать меня уцелевшей рукой и одновременно укусить.

Без обид, дружок!

Я ударил под шею, и зазубренное лезвие абордажного топора легко отделило голову от туловища — она с глухим стуком упала на доски палубы и покатилась, источая мертвенное сияние. Матрос схватил в горсть ворот моей сорочки. Я рыкнул, ухнул и снова ударил его в лоб торцом топора, а когда зомби откачнулся, от души вмазал по черепушке — сначала обухом, а затем и лезвием.

Усе, студентики. Полный конец урока. Я отшвырнул топор и вприпрыжку метнулся к тлеющей бухте каната.

И выкинул ее, слегка измазавшись в саже.

— Франног, старый павиан! Пожар! Пожар, горим!

Спит.

Я сел у борта, руки тряслись, зубы щелкали, сердце металось испуганным зайчиком. Думал, отрублюсь, потеряю сознание — но организм не выдал разрешения на отдых.

Так, а теперь, не откладывая дела в долгий ящик, снимем одежду, чтобы еще больше не измараться, и выбросим за борт мертвецов. Кто знает, может, чертова пиратка зарядила на вставание еще пару зомби. Да и вообще, покойник на корабле — дурная примета.

За полчаса, я, взопрев, как портовый грузчик, измазавшись подсохшей кровью, как вампир, спровадил в морскую пучину всех мертвецов и все, что от них осталось — обрубки конечностей, протухшие ошметки плоти от зомби... Пираты большего и не заслуживали. А матросы и гвардейцы... Что ж, простите, ребята. Да, вас, прежде чем бросать в море, следует зашить в парусину и привязать к ногам груз. Но вас больше двадцати, а я — один, раненый, с головой, которая раскалывается от боли. И горло у меня саднит! И вообще, хватит разводить сопли! Мне пофиг на всех, кроме себя.

Среди мертвецов не было капитана Заррага, боцмана Зенко, мамаши Тэль и Рика. Может, кого-то я найду в каюте Нэйты. Придется ее осмотреть — только теперь я вооружусь топором.

Я отдохнул минут двадцать, затем, кое-как вымывшись, отправился на камбуз за новой свечой. Франног дрых как сурок.

Я не удержался и угольком написал на его лбу слово "..."

*В данной главе присутствуют сцены, способные травмировать психику. Если вы — беременный подросток, разумная обезьяна, или садовод-любитель, у которого нелады с тлей — не читайте эту главу.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ (печальная)

Хождение по трупам*

— Франног, не спать!

— А?

— Сон — свинячье дело.

— Сынок, зачем ты так про стари... хр-р-р... Ох, не сплю, не сплю!

Я убрал с огня кастрюльку с выкипевшей водой, прихватив полой рубашки. Ну, кто мог знать, что меня задержат зомби и мертвецы. Мы с вами не в книге, где все происходит по воле автора, в реальной жизни события зачастую хаотичны и случайны и редко идут на пользу сюжету. А если какой-то благообразный умник, оттопырив мизинчик, будет поучать вас, как правильно строить сюжет и мотивации героев — плюньте ему в глаз, а мизинчик положите на край стола и сломайте, я разрешаю.

— Не спать, Франног, я иду в каюту Нэйты. Скоро буду.

Мудрец встряхнулся, мелко закивал.

Я поглядел, как темнеет на его лбу веселое слово, прихватил фонарь и вышел. Меня преследовало дурацкое ощущение, что все дерьмо только начинается. Я разыскал на палубе топор, взял его покрепче и остановился у покоев Нэйты. Черный проем источал боль и смерть.

Тут на камбузе страшно завопил Франног.

Я сразу пустил сопли ниже колен, представив, что неучтенный зомби пробрался на камбуз и рвет старого мудреца на тысячу медвежат.

— Обжегся! Горячо-о-о!

Блин. Старый чудодей всего-навсего взялся за раскаленную кастрюльку. Ну и хорошо, а то мое геройство на сегодня окончательно скисло. А еще каюту осматривать...

Я вернулся на палубу и прошел к каюте. Сделал шаг за порог и посветил фонарем.

У порога валялся какой-то матрос, рассеченный от груди до паха мощным ударом. Глаза-пуговицы блеснули желтыми огоньками.

Я приглушенно выругался.

Перья из вспоротых подушек и перин закачались в воздухе. Я огляделся; мне показалось, что в каюте бесился пьяный демон. Койки Франнога, Каруха и Рика разломаны, матрасы не просто вспороты, а изрублены на куски. Остатки мебели — тумбочек и стульев из красного дерева — валяются по углам. На стенах, некогда прикрытых дорогими бисханскими коврами, следы от ударов мечей и топоров.

Я прошелся по каюте, вороша обломки, но других тел не сыскал. Тогда я — очень, очень неуверенно — приблизился к каюте Нэйты, держа фонарь вровень с головой.

Аромат жасмина перебивал запах крови. Любимые духи баронской дочери...

Надеюсь, она не внутри, изнасилованная и убитая зверским образом. Не хочу видеть ее труп, вот ни капельки.

Впрочем, Рик обещал ее убить.

Я опустил заслонку фонаря, чтобы образовалась узкая щель. Янтарный клин света метнулся по потолку, скользнул по ободранным стенам...

Мамаша Тэль лежала на просторной кровати Нэйты среди лебяжьего пуха. В ее грузном теле торчали три метательных ножа с черными кожаными рукоятками. И все три раны были смертельны. Один нож воткнулся в правый глаз, второй — в горло, третий, пущенный с нечеловеческой силой, на две трети вошел под левую грудь.

Я сглотнул неожиданно вязкую слюну.

Однако.

Перешагнув порог, подступил к кровати. Пересиливая отвращение и ужас, осмотрел труп. Мамаша Тэль при жизни была человеком крайне неприятным, но все же такой участи не заслуживала. При Нэйте она была и поварихой, и служанкой, и курицей-наседкой, не боялась никого и ничего — лишь бы оборонить своего цыпленочка: и меня гоняла, и гвардейцев, и даже Заррага. Видать, в последние моменты жизни заслоняла Нэйту от пиратов своими необъятными титьками.

А где же баронская дочь?

Я повел фонарем по сторонам.

Мне открылась та же неприглядная картина, что и в первой каюте. Пираты сорвали драпировки, перевернули сундуки и выпотрошили их, разломали мебель, вспороли одеяла и перину...

Но тела девушки не было.

За апартаментами Нэйты находилась маленькая, выходящая окнами на корму каюта, где спала Мамаша Тэль. Там же она готовила пищу для Нэйты и ее свиты.

Я ступил туда, прикусив губу.

Разбитая плита... рассыпанная мука... что-то белесое, вязкое на вид среди обломков дубовой кадки...

Тесто.

И все. И никакого тела.

Мои предположения укрепились: дочь барона на пиратской галере.

Ну и черт с ней. Главное, что я не на галере.

Я выбрел на палубу и постоял у борта, вперив пустой взгляд в лунную дорожку. Легкий, терпко пахнущий морем ветерок взбодрил. Я вздрогнул и насупился.

Ну хорошо, меркхары забрали все ценное, оставив после себя труп наседки. А где узкоплечий метатель ножей? Среди тел, что я выкинул за борт, его не было.

И почему, черт возьми, в теле Мамаши Тэль торчат ножи Рика???

Моя память угодливо воскресила события прошлого. Изредка Рикер Крочо выбирался на палубу, раздевался до пояса и метал ножи в подвешенный к мачте круг. Специальный пояс с ножами быстро пустел. Матросы, толпившиеся за спиной Рика, восхищенно переговаривались. Рикер бросал ножи на спор, хвастал, что может, стоя спиной к мачте, поразить три мишени, нарисованные на круге мелом. "Дайте мне только раз на них взглянуть! Ха! Деньги ваши будут наши!" Сводный брат Нэйты не хвастал. Ему хватало мимолетного взгляда. Затем он отворачивался, и — почти одновременно — воздух прочерчивали три серебряные молнии. Ножи неизменно втыкались в крохотные меловые кружки. Этот засранец ни разу не промазал, а я — чего скрывать? — продул ему десять золотых.

Три мишени за спиной... Три мишени... Три...

Интрига обостряется! Да лопни мои глаза: я же сам видел, какой искренней заботой окружал Рик девчонку, видел, с какой теплотой относился метатель ножей к Мамаше Тэль. Порой, когда Нэйту скручивало от морской болезни (она страдала ею даже в штиль), Рик любезно поддерживал ее, чтобы не выпала за борт. Ну и так далее...

— Гром небесный... — пробормотал я. — А если он... вот же болотная жаба! Но если он... То выходит, что она... Хм, как выходит, так и заходит... Да нет, все сходится — эта шавка вступила в сговор! Значит, Нэйта...

Ну, вы поняли, к какому выводу я пришел, угу? А если не поняли, я разжую все в беседе с Франногом чуть позже. Задача на две трубки с веселой травой, как любил сказануть Шерлок Холмс. Ну, или как-то так он говорил, я уже не помню. В общем, случившееся меня заинтриговало — ну бывает, что даже махрового эгоиста и ублюдка вроде меня интересуют загадки.

Да, это стоит обговорить с Франногом! Про зомби я рассказывать не стану, хватит со старика ужасов на сегодня. А вот Рикер и Нэйта заслуживают того, чтобы их обсудить.

Но для начала — спущусь в кладовую. Я хочу есть. Нет, не есть — жрать, как вампир, пролежавший в гробу сотню лет.

* * *

Франног сидел на рундуке и пил из костяной кружки воду. Он разделся до подштанников и развесил все свои наряды по камбузу. От одежд валил пар, а точнее — пары. Вином разило неимоверно.

— О, мастер Ков!.. — Франног вяло взмахнул рукой. Его глаза снова были затуманены, на лице резче обозначились морщины, а матное слово на лбу пошло складками. — В-выпей воды! Ик! В-видишь, она за... за... за... закипела! — Дрожащая рука поставила кружку на край стола, рядом с дымящейся кастрюлькой. — Ой, по-моему, меня снова развезло! Н-нет?

Я свалил на стол свою добычу и водрузил рядом фонарь. Обновы повесил на шкафчик; сейчас на мне были только чужие исподники, снятые с какого-то доходяги, они расползлись на могучих ляжках по швам.

Из экономии я притушил пару свечей, потом взглянул на Франнога — может, старик нуждается в помощи? Однако Франног в помощи не нуждался. Он, конечно, опять захмелел, однако был на удивление бодр и даже весел.

Несмотря на годы, мудрец имел плоский и совсем не дряблый живот, а покрытая седыми волосами грудь, казалось, принадлежала бывшему воину, слишком широка она была для простого аскета. Хм, видать, и впрямь воздержание от вина и половых сношений способствует здоровью и долголетию! Только... откуда на теле мудреца эти шрамы? Старые шрамы, конечно. Вот белый шрам, чуть толще волоса — он от кинжала. Вот широкий, красноватый, похожий на скрученную нить рубец от меча. А на левом плече мудреца, под нитевидным шрамом, танцевала залихватскую чечетку нагая девица. Черноволосая, узкобедрая, с маленькой острой грудью (выпуклые соски художник изобразил с особой любовью). Ее левый глаз был скрыт под повязкой. Длинные руки вскинуты над головой; предплечья унизаны браслетами. Под ножками (ровненькие, славненькие, так и хочется... гм!) чернела надпись из незнакомых мне букв, состоящих, кажется, из одних острых углов.

— Хорошая картинка, — я ткнул пальцем в девчонку. — Сделали под мухой в каком-нибудь борделе?

— А? — вскинулся Франног. — Как у тебя только язык повернулся сказать такое старику! Ты просто пошляк и нет у тебя уважения к сединам!

Я уверенно кивнул:

— Ага! Стыдно признаться! Значит, в борделе!

— Сын м-мой! — Франног негодующе воздел руки. — Закрой поддувало, вот что я тебе скажу! Эта татуировка — ошибка моей молодости! Мучительная ошибка!

— То есть вы подхватили в борделе триппер?

Франног покраснел, сжал кулаки и попытался вскочить с рундука, но его ноги все еще были под хмельком. Он бессильно плюхнулся на место и откинулся к стене.

— Охо-хо... Будь я на тридцать лет моложе...

— То не болтались бы сейчас по волнам, а прожигали бы жизнь в каком-нибудь бо...

— Олег!

— Ах да, вы же аскет. — Я передернул плечами. — Ну и молчите про свою татуировку! Если выпутаемся, я в первом же порту сделаю себе такую же! Только придется сбрить волосы с плеча, а то бедная девчонка задохнется!

Франног поперхнулся и закашлялся, потом строго взглянул на меня и сказал:

— Ну и будешь дурак!

— Это почему?

— А потому! Не собираюсь я тебе больше ничего объяснять! Ох, ну почему боги избрали мне в спутники тебя?

— Ну... я силач!

— Шахнар!

— И потом — меня девушки любят.

— О-о-о...

Я постучал по своей голове:

— А еще я умный!

— Ой! Ой, милосердные боги!..

— Правда-правда! Знаю четыре языка, ну, там, еще пяток диалектов. Читать сам научился! А что касается силы... Хотите, прошибу лбом эту стену? — Я набычился и повернулся к стене.

— Не надо! Не делай этого, чертов дурень! Не...

Я хлопнул себя по бедрам и расхохотался.

— Видите, дорогой мудрец? А еще у меня есть чувство юмора!

— От твоего чувства юмора меня скоро хватит карачун!.. Эй, кончай болтовню! Я же вижу, как блестят твои глаза! Все твои шуточки следствие чего-то такого... — Франног пошевелил в воздухе пальцами. — Я полагаю, ты что-то узнал... или увидел нечто. Ну, рассказывай!.. Постой! Дай мне собраться с духом. Что у тебя в узелке?

Я развернул узел и победно улыбнулся Франногу.

— Тормозок на дорожку. Харчи первый сорт! Огрызки колбасы! Капустные листья! Три горсти хлебных крошек!.. Так, а это таракан! — Я сбросил его на пол и прихлопнул ногой. — Потом, обломки сухарей, их больше всего, семь раздавленных яблок, три целых, а вот на этой веревочке — глядите! — осталось немного настоящей ветчины! Так... Ну а что в этой кашице, я не смог определить, тут много намешано, но пахнет едой, значит, съедобно! Ну, с чего будем начинать?

Я не стал рассказывать старику, что лучшие куски уже упаковал в свое брюхо

Франног с кряхтением встал, подошел к столу. Его передернуло от вида огрызков.

— Кладовая? — спросил он, морща нос.

— Ага! — кивнул я, бросив в рот обломок сухаря. — Сказочно! Вот теперь там и впрямь шаром покати! Здесь жратвы на недельку хватит! Ну, как говорят у меня на родине: берите, что на вас смотрит! Э-э, нет, вот это не надо — это рыбий глаз. Как он сюда затесался? — Я подцепил рыбий глаз и щелчком отправил в окно. — Угощайтесь, короче!

Франног с кислой миной плюхнулся на рундук и подул на обожженную ладонь.

— Мне кажется, сейчас я не голоден, — промямлил он. — И голова кружится. Ты ешь, ешь, сынок. Я... возможно, потом... Ну а пока... Думаю, я готов выслушать твои новости. Так что же ты узнал?

Я доел сухарь и отпил из кружки воды.

— Много чего... И даже такого, чего мне и знать не хотелось. Но главная новость — вот она: ваша обожаемая малышка, сюсю-мусю, которой вы обсиканные пеленки стирали, ну и так далее — определенно не отбросила копыта.

*Как вы уже поняли, заглянув в эту сноску — дела принимают серьезный оборот. Я уже поджал хвост и чую, что дальше будет жарко. Жаль, с корабля в открытом море невозможно сбежать!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ (подозрительная)

Я играю в сыскаря, хотя лучше бы дернул вискаря*

Франног растерянно моргнул:

— То есть...

— То есть она на галере меркхаров! Отправилась с ними за компанию, передавала вам привет!

— Постой! Выходит, ты не нашел ее тела?

— Нет.

— Ик! А... а как же...

— Ее брат?

— Ну да!

Я покачал головой:

— Не знаю. Не знаю, что и сказать.

— То есть как это "не знаю"? — Мудрец даже вскочил. — Он же обещал ее... Он же знал, что меркхары не берут выкупа, что они глумятся над захваченными пленниками или продают их в рабство! Ах он малодушный мелкий косоглазый мерзавец! Он же обещал!

— В том-то и дело, что обещал... — Мне вдруг расхотелось есть, я оперся о дверной косяк и сложил руки на груди. — Тела Нэйты я не нашел. Рика тоже нет. В ее покоях только Мамаша Тэль. Уреш! Я знаю, какая судьба ожидает Нэйту... но... Ахарр! Наверное, это хорошо, что она жива, верно, Франног?

В моей душе шевелилось нечто похожее на сочувствие к похищенной девице. Такое... вялое, подобное испытывает зритель говорящего ящика, когда слышит, что где-то там шмякнулась самоходная воздушная колесница и столько-то пассажиров погибло. Ну, да, им кранты, а мы живы. Наверное, потому мы и смотрим трагические новости — они лишний раз напоминают нам, что мы-то еще вполне активны, что День Сурка — работа-дом-работа, продолжается.

Мудрец взволнованно заходил по камбузу. Его подштанники из горчично-желтого шелка, натянутые до самого пупа, были в румяных винных пятнах. Сам пупок не был виден, его прикрывала густая белая шерсть, местами розовая от вина.

— Проклятие Тайного Бога на весь этот Меркхар! Проклятие Ахарра на всю эту галеру! Это она ее увезла! И Рика она увезла! Он станет рабом, а Нэйти... Ох! Ее продадут какому-нибудь обрюзгшему эмиру! Знаешь, меркхары устраивают торги, когда у них набирается достаточное количество женщин... Туда съезжаются покупатели из деспотий Востока...

— Наслышан. — Я прихлебнул из кружки. — Но у пиратских капитанов тоже есть гаремы. Так что, возможно, никуда она с Меркхара не денется. Будет услаждать какого-то местного борова. Или хряка. Или их обоих... Или даже нашу дамочку с пиратской галеры. Кто ее знает, может, эта чертова капитанша с Меркхара, она по бабам ходок... прямо как я.

Франног дернул себя за бороду.

— Ах ты черт! Ну да, ну да... Может и остаться на острове. И там ее развратят! Ах какой ужас, какой ужас! Что же делать? Что же делать? А еще ее могут принести в жертву местному божеству. Великий Шахнар, ну за что? Такую молодую, красивую...

Опять двадцать пять! Я издал тихий рык.

Мудрец все понял без слов. Горбясь, он отступил к окошку и тоскливо уставился в темноту.

— Здесь нечистое дело, Франног, — проронил я после недолгого раздумья. На свою беду проронил — вот промолчи, не запустилась бы цепочка событий, которая...

В общем, ребята, вы поняли, да? Я ляпнул не подумав, и стронул камешек с вершины небесной горушки (Небесная Гора Судьбы, или как там ее). Ну а он, как водится, покатился вниз, увлекая другие камни, пока обвал не погреб под собой и Фалгонар с принцем Тендалом, и Меркхар, и даже меня, и хитрожопого Рика, и несчастного Франнога, и едва не захватил весь мир. Нет, все завершилось не так трагично, но... э-э-э... хм-м... Ладно, смотрите дальше - вижу, вас набилось в камбуз еще больше, чем вчера - и это хорошо. А пословица "много народу - мало кислороду" не про вас, поскольку вы бесплатные созерцатели... Э-э, бесплотные, бесплотные, я имел в виду.

— Нечистое? — Мудрец оглянулся. — К чему ты ведешь? На камбузе не чисто?

Я покачал головой. Что же сказать старику? Верней — как поведать о своих подозрениях? Да и стоит ли? Вот так, прямо в лоб: Рикер участвовал в похищении госпожи Нэйты и вообще навел пиратов на корабль? Но почему он сделал это? Где мотив? Во время плавания Рик опекал девушку, как родную сестру. Даже больше, чем родную сестру! С гвардейцами собачился, когда думал, что те на Нэйту не так смотрят. Матросам тоже доставалось, и даже шкиперу. Ну и мне, разумеется...

Франног начал подозрительно коситься, очевидно, размышляя над тем, насколько пострадал мой разум от нападения пиратов и последующей пытки.

— Нечисто не на камбузе, Франног, — наконец сказал я, в уме нарисовав отчет небесной канцелярии: "Так и так, на подведомственном мне корабле случились жопка, жопенка, жопа и ЖОПА КРУПНАЯ".

— Кха-а! Сын мой, а не болит ли у тебя голова?

— Болит! И все тело болит! И спать я хочу! Но сначала — ответьте мне на пару вопросов!

— Кха! Ну конечно, конечно... Как скажешь, сын мой. — Франног покладисто кивнул.

Я присел на рундук, отпил из кружки пару глотков. Ладно, раны подождут. Все равно вода должна остыть. Итак...

— Скажите, вы давно знаете Рика?

— Э-э... А зачем тебе это?

— Просто... Объясню потом! Ну же, Франног?

Мудрец смерил меня подозрительным взглядом. Пожал плечами.

— Ну... То есть как — давно? Я при дворе барона Крочо тридцать лет... А Рику двадцать шесть. Но пеленки, если это тебя интересует, я ему не стирал.

— Уреш! Я имел в виду, — я в замешательстве покрутил в воздухе ладонью, — как человека! Вы же с ним хорошо знакомы?

— То есть тебя интересует его характер?

— И характер, и привычки. Вообще, какой он человек!

Франног, теребя бороду, начал задумчиво расхаживать из угла в угол. Он, кажется, почти очухался от самой грандиозной в его жизни пьянки.

— Гм, гм... И зачем тебе это знать? Просто нужно?.. Хм... Ну, хорошо. Человек он неплохой, но... трудный, тяжелый. Он нелюдимый, скрытный, помнит старые обиды. Самовлюблен, в меру тщеславен, но при этом не терпит подлости и лжи. Не могу сказать, что он мне когда-либо нравился... Ох! Зачем я так о человеке, которого и в живых-то нет!

— Ха! Нет! Есть, конечно! Он сейчас на пиратской галере!

— Да?

— Да, Ахарр раздери! Что еще о нем?..

Мудрец выдернул из бороды волосок, рассеянно покрутил на пальце.

— Ну, э... он обучался в отдаленном монастыре Шахнара с семи лет до семнадцати. Это наложило отпечаток на его характер. В монастырях Шахнара палочная дисциплина, — Франног потер спину, — уж я-то знаю! Он единственный из детей барона, кого отослали на обучение в монастырь. Затем он вернулся домой, и почти сразу отправился странствовать по свету. Крочо исправно снабжал его деньгами. Правда, суммы были небольшие. Вернулся он четыре года назад; где-то навострился бросать ножи...

— Вот вы сказали, что ему двадцать шесть... Он старший сын Крочо?

Франног смущенно потупился:

— А ты разве не знаешь?

— Чего я не знаю?

— Ну, Рик как бы и не сын...

От удивления челюсть моя сама собой поползла вниз.

— Девушка, что ли? Так это, я же видел его по пояс голым. Нормальный мужик, только худой очень!

— Дурень! — Франног хлопнул себя по лбу. — Формально он сын, а так...

— Что "так"? — Я испуганно уставился на Франнога.

— Шахнар! Он байстрюк, ясно?

— А-а-а... — Я облегченно кивнул. — Так бы сразу и сказали, а то говорите сплошными недомолвками, пугаете. Кто же была его мать? Постойте... Неужели служанкой?

Франног кивнул:

— Увы. Барон уж три года как женился, когда у него появился внебрачный сын. Скандал был страшный... Его жена из знатного рода, та еще стерва. Она-то думала, что Крочо у нее под каблуком...

— Ах ты! — Вот сейчас мне захотелось есть. Я подскочил к столу, набрал жменю огрызков и снова уселся на рундук. Франног выбрал себе скромный сухарик и откусил от него крепкими зубами.

— Ну вот... А детей у баронессы не было. Не хотела она детей, есть такие дурочки, что пекутся лишь о своей фигуре, ну и вообще не хотят морочиться.

— Чайлдфри, ага.

— Что?

— Продолжайте, Франног, продолжайте.

— Кхм... Крочо, опасаясь, как бы баронесса не отравила служанку и его чадо, отослал их в деревню. Да уж, штормило тогда в замке барона изрядно! — Франног на секунду зажмурился. — Баронесса, конечно, не желала слушать оправданий — все-таки полной дурой она не была. Подала на развод. Крочо не стал ей препятствовать. Ты же знаешь, у нас в Селистии развод — привычное дело. Уплати в казну налог и свободен, конечно, если кто-то из супругов не против. Сейчас это основная статья дохода для казны.... В общем, месяца через три барон развелся. Бывшая жена всячески его позорила в свете, но такие вещи барона не особо волновали. Он послал в деревню за служанкой и сыном — не знаю, возможно, он и хотел жениться на своей любовнице, — но оказалось, что за этот месяц в деревне побывала чума...

Я поперхнулся:

— Так это... Все умерли?

Франног насупился:

— В живых осталась десятая часть. Среди них и Рикер. Его мать, все его родичи погибли. Приютила его крестьянка, у которой младенец погиб от чумы. Она стала кормилицей баронского сына. Крочо забрал ее в замок... А через год барон женился на молоденькой аристократке, она-то и родила Крочо остальных... ну, официальных детей, включая и Нэйту. А барон от переживаний облысел. Вот и весь сказ. Ну, что ты еще хочешь узнать?

Я прожевал кусок колбасы, проглотил, запил водой.

— Между прочим, во дворце я его видел с волосами!

— Парик, — пожал плечами Франног. — Кстати, ты бы мог уступить место старику.

Блин. Словно никуда с Земли не исчезал. Как в маршрутке, честное слово.

Я без слов уступил место. Мудрец сел, подтянув правое колено к подбородку. Остатки сухаря он доедал меланхолично и без аппетита; куцая бороденка делала его похожим на старого больного козла, жующего что-то малосъедобное, например, наволочку, которую вывесили для просушки.

Я остановился возле двери, подставив истерзанное канатами тело ветерку.

— А сколько всего у Крочо детей?

— Один байстрюк... И еще пятеро! — Мудрец поскреб заросшее сивым волосом колено. — Два парня, три девицы. Нэйта предпоследний ребенок, барон ее любит, конечно, но самая младшая, Тэри... Вот уж в ком он души не чает. Девчонке всего девять лет, разбалованная, пигалица!

Я насупился. Что бы еще такое спросить? От натужных размышлений снова разболелась голова. Однако тайна не оставляла в покое. Грануаль, эта сука, вряд ли вышла бы на наш корабль, если бы не наводка. Но, черт, я все еще не могу понять: на хрена было Рикеру наводить пиратов на "Выстрел"? В чем смысл этой эскапады? Бабки, разве что...

— Угу... А вот...

— Ну? Что же ты замолчал?

— Угу... Мнэ-э...

— Что такое? Ты прикусил язык?

— Милосердные боги, Франног! Дайте мне подумать!

— Ну думай, думай, сын мой. Я понимаю, ты воин...

— При чем тут моя профессия? Я ищу зацепку. Я ищу мотив!

— А!.. Прости, сынок, мотив чего?

— Позже! Вот что... Жена, дети... У Рика есть жена, дети?

— Он встречался с одной весьма знатной особой, насколько я знаю. Если не ошибаюсь, дело шло женитьбе.

Я подумал.

— Но не сошлось.

— Нет, не сошлось, он ее бросил.

— Хм!.. Так... Рикер ладил с отцом?

— Ладил! И с отцом, и с сестрами... С братьями, правда, не очень... не любит он своих братьев... Да и они его, если честно... И это тебе о чем-то говорит? Рикер и Крочо — два сапога пара. Правда, Рик пожестче будет. Барон посвятил его в свои торговые дела... Он сейчас как бы его старший помощник.

— А кто унаследует все деньги?

— Деньги Крочо?

— Ну да! И деньги, и собственность!

— То есть тебе интересно, кому достанется его наследство? Кгм! Ты ведь знаешь, что у нас реформированное законодательство?

— Слыхал. А при чем тут это?

— При том. Упрощены разводы, дозволено создание политических партий, при условии, конечно, полной лояльности к правящему дому и вере в Шахнара. Иноверцев мы не приветствуем.

— Угу. А также при условии, что все члены партии будут доносить друг на друга в Тайную Канцелярию Селистии. Слыхал.

— Кгм! Ик!.. Ну вот. Всего каких-нибудь пятьдесят лет назад все деньги Крочо достались бы старшему сыну, средний стал бы жрецом, а младший — ну, младшие, все, сколько бы их ни было — угодили бы в гвардию на руководящие посты. Ну а дочери... Что касается дочерей, то всем им было бы гарантированно замужество, ну, на худой конец они стали бы девственницами-весталками при храмах Шахнара.

— Это те, что пляшут на сатурналиях совсем голенькие... — Я кивнул и прикрыл глаза, кое-что вспомнив. И сразу перестали болеть раны, и усталость вроде бы прошла.

Я прижимаю к себе гибкое тело, поразительное в своем совершенстве... Горячие груди распластываются под моими ладонями, я мну их, сжимаю, стискиваю, ощущая набухшие соски, язык скользит меж грудей к впадине пупка, обжигаясь о раскаленную кожу, опускается ниже...

— Кгм! Кха-а! С тобой все в порядке, Олег?

Я встряхнулся.

Чертовы недели воздержания.

— В порядке. Девственницы-весталки... они очень жаркие. Даже словами не передать.

Франног уставился на меня, распахнув глаза, как кот, которого застигли в углу за грязным делом.

— Постой, ты что... хочешь сказать?.. Но сношение с весталками карается смертью!

— Знаю.

— И девственность самой весталки проверяют каждые три месяца!

— Знаю.

— Так как же ты... Ты что, обрек некую весталку на смерть?

Я почесал кончик носа.

— Ну, во-первых, не некую, а неких. Их было шесть или семь, по очереди, я уж и не помню сколько всего... Была и пара одновременно, они такое вытворяли... У одной соски были как живой рубин, а у второй — как зернышки кофе... И запомните, философ, намотайте на ус премудрость: есть два способа обойти Врата Целомудрия и взять крепость, так что центральные врата останутся нетронуты.

В блеклых глазах старого аскета светилось непонимание:

— Э-э?..

— Крепость, проявив известную смекалку, можно обойти сзади, или спереди хитро забраться на самый верх и нырнуть в окошко.

— О боги, мастер Ков, что ты говоришь! Ты, прости за выражение, вел себя как самец собаки!

— А что такого? Только заскорузлые ханжи, моральные уроды и дурачье будут закатывать к небу глаза и порицать вещи, которые творятся по взаимному согласию взрослыми людьми.

Мои слова, как видно, задели Франнога: он кашлянул и подобрался.

— Я не ханжа, сынок, но взять... телесно взять храмовую весталку, посвятившую себя служению Шахнару, кощунство!

— Чушь, Франног. Они сами этого хотят.

— Ох-ох-ох! Ох-ох-ох!

Угу, сколько нам открытий чудных...

— Хотят так, что не успеваешь отбиваться.

— И все равно это свинство! Бедная девушка отдается тебе, а что получает взамен?

— О, есть способ вознести девушку на небеса.

— Какой же?

— Иностранный язык.

Я мог бы добавить, что в краю мужланов, преступников и дикарей, которые знают только миссионерскую позу и умело кончают после минуты фрикций, человек, знающий иностранный язык, вполне преуспевает среди женщин.

Франног повел глазами по сторонам, пытаясь сообразить, о чем я говорю.

— Ты что, читаешь ей стихи?

— Даю намек, Франног: я — иностранец... Так, все равно тормозим. Все, не будем отвлекаться. Значит, если бы жених для Нэйты не нашелся, дорога ей была бы одна, — в храм?

Я зажмурился, на секунду представив Нэйту в образе нагой весталки. Картина получилась изумительная.

— Нет, Олег. Раньше — да. А теперь девицы могут сами выбирать себе мужа. Хотя от старых обычаев никуда не деться, и зачастую родители либо обстоятельства принуждают... Но в случае Нэйты... там была любовь, как я полагаю. — Старый мудрец осекся, отчего-то зарумянившись. — Принц Тендал прибыл с посольством ко двору Барнаха и очаровал мою... нашу девочку.

М-да... Ты, старик, не знаешь о принце то, что знаю я, поскольку переспал с его сестрой Вандорой. Наш дорогой принц, он, как бы сказать, хороший человек, но совершенно равнодушный к женскому полу. Вот ко мне он проявлял... неравнодушие на приеме у Барнаха, к счастью, Вандора тоже, и я вовремя ретировался в ее обществе, после чего мы вознеслись на небеса не один, не два и не десять раз.

Вандора, Вандора... А ведь я до сих пор помню твою сладость...

— Очаровал, говорите? Хм-м...

— Очаровал, иначе не скажешь... Он весь такой... ты его не видел...

— Да нет, я его видел при дворе Барнаха, и все равно бы не влюбился. Он тощенький. Он шмакодявка. А такие мужчины не в моем вкусе: попы нет, грудка впалая. Что с таким делать?

— Кгм! Тебе не кажется... Столько ерничать — для здоровья вредно!

Я искоса глянул на мудреца:

— Ну уж! Это лучше, чем заламывать руки и орать: "Мы в открытом море! Кругом мертвецы! Помогите!"

— Ох, я и забыл! Мы в открытом море... кругом мертвецы... пом... Ик! Ик! Ох! Шахнар! Ох! Ты знаешь, надо что-то с ними...

— Уже не надо.

Мудрец по-совиному захлопал глазами:

— Это как?

— Я их за борт отправил.

— Ты?.. Но... там... Зачем ты...

— Зачем я что?

— Там... наверное... были... знакомые лица...

— Да, были. А нас всего двое, и целых парусов на этом судне не осталось, и ниток с иголками нет.

— Ах да... зашить в парусину...

— Обычно зашивают в парусину или в подвесную койку и пропускают стежок через нос, чтобы мертвец не очухался и не начал разгуливать по дну. Но и с койками у нас не густо.

— Ох... Я не подумал. Ты прости...

— Да ничего... Мамашу Тэль и Каруха я тоже выбросил... в море.

Франног понурился и подозрительно захлюпал носом. Сентиментальная... сопля.

Я окунул палец в воду. Остывает. Так не хочется промывать спекшуюся рану! Это дьявольски больно, но вымыть из раны грязь необходимо. К тому же — кто его знает, может, клинок Грануаль был отравлен. Есть яды, действие которых превращает рану в гнилую, годами не рубцующуюся язву, против которой никакая магия не поможет. Взяв ножик мудреца, я принялся кромсать на полосы одну из рубах.

— Франног...

— А? — Мудрец, кажется, слегка задремал.

— Вернемся к разговору... Вы помните, о чем шла речь?

— Ну... э... весталки, сатурналии... нагота и Врата Целомудрия!

— Чуть раньше, Франног. Законодательство, дети, наследство. О наготе поговорим в другое время. Так что же... байстрюки?

— О! Гм... Ты знаешь, что у нас реформированное законодательство? (Я скрипнул зубами.) Нет? Дырявая башка, я ведь тебе только что про это говорил! Власть короля ограниченна, а женщины почти уравнены в правах с мужчинами! (Я скептически хмыкнул.) И даже более — они вправе сами выбирать себе мужа! (Лицо мое перекроила болезненная гримаса.) А деньги теперь можно оставлять кому угодно; все зависит от завещания. И даже байстрюку может достаться львиная доля наследства. Конечно, титул барона он носить не будет, но деньги, имущество... Я полагаю, Рику отойдет немалая часть баронских капиталов. Собственно, это ему Крочо обязан тем, что его состояние за последние два года удвоилось; у Рикера талант к коммерции, к тому же он сведущ в бухгалтерии, чего не скажешь о Крочо. А теперь, сынок, я хочу узнать, к чему ты... Карух и Мамаша Тэль убиты, а госпожа Нэйта и Рик исчезли, верно?

— Не просто убиты, — сказал я. — И не просто исчезли. Тут темное дело, Франног.

Аскет молча смотрел на меня, красавца.

Я принялся ходить по камбузу, катая горячую кружку между ладоней. Мотивы Рикера по-прежнему были не ясны.

— Мамаша Тэль... — Я опустил взгляд, пытаясь подобрать слова. — Вот когда я ее увидел, вот тогда во мне зашевелились сомнения. И подозрения...

Франног кашлянул, облизнул пересохшие губы.

— Подозрения? — эхом откликнулся он.

Я кивнул.

— Мамаша Тэль была убита метательными ножами. Острыми такими ножами, в палец лезвие... Знаете, такие штучки с кожаными рукоятками...

— Постой, подожди! — Мудрец ринулся встать, но я придержал его ладонью. — Ты говоришь: дело нечисто, метательные ножи... Ты что... ты хочешь сказать... ты намекаешь на Рика?

— Дьявольщина! Это не намеки! — Я наставил на Франнога палец и прорычал: — Я обвиняю! Я говорю вот что: это Рикер лен Крочо Валорн, сводный брат Нэйты, навел пиратов на корабль!

*Стихи — не моя парафия. Но виски я бы выпил.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ (страшная)

Ж.О.П.А.: Жутко. Опасная. Принудительная. Акция*

В народе и среди ревнителей НЛП бытует "теория розовых очков". Дескать — на мир надо смотреть как на самое обалденное место на земле, доброе, чистое и светлое — и окружающая вас действительность такой и будет. Самое парадоксальное, что до поры все действительно так, теория работает, но затем — в какой-то миг — судьбе надоедает с вами играть и она выносит вас на берег жестокой реальности каким-нибудь особенно изощренным ударом. Ваш нафантазированный самый прекрасный на свете мужчина внезапно оказывается лжецом (для примера, ну вы же на Земле, гляньте клип Генри Роллинза "Layer") и изменщиком. Честные и неподкупные полицейские избивают вас до полусмерти и отбирают все деньги. Дружелюбные собачки стаей окружают и рвут на куски по-живому. Улыбчивые и радостные индийцы в каком-нибудь Гоа похищают и сдают на органы. Но сторонник теории розовых очков будет защищать ее до последнего вздоха. А на последпоследнем вздохе — начнет доказывать, какое все-таки говно окружающий мир, хотя на самом деле — мир-то ни в чем не виноват, он многолик, виноваты лишь такие вот построители всевозможных инфантильных теорий.

Просто помните: в окружающем вас мире с вами может произойти все что угодно и щепотка паранойи — всегда кстати.

Ну а Франног нацепил розовые очки и ринулся в бой.

— Побойся Шахнара! Что ты плетешь, Олег? — Мудрец негодующе затряс распатланной бородой. — Тэль убита ножом Рика? Ну и что? И на основании этого ты сделал вывод — несомненно ошибочный! — что Рикер — кровавый убийца и предатель? Да ты понимаешь... да как ты смеешь! Да он же...

Я не слушал. Старик все схватывает на лету, даром, что недавно был пьян, как портовый грузчик. И не просто схватывает. Сейчас он начнет доказывать... ох!

Так оно и случилось. Франног с места в карьер разразился тирадой о глупости моих подозрений, о том, какой прекрасный парень Рик, как он любил Тэль, жизнь за нее готов положить, и начал терпеливо, как желторотому школяру, объяснять, почему Рикер не мог — понимаешь, дурья твоя башка? — не мог быть причастным к похищению госпожи Нэйты, Нэйти, крошки моей, услады очей, маленькая моя, цветочек мой, они тебя похитили, забрали, увезли...

Глаза мудреца увлажнились, губы задрожали, он захлюпал носом и, наконец, разрыдался в три ручья, громко, аж печка задребезжала.

— Уреш... — Я нахмурился, потер тяжелый подбородок (такие подбородки обожают все женщины без исключений!). Я прагматик и считаю, что для женщин слезы — вещь неизбежная, но мужчине, тем более мужу, умудренному годами (старому пердуну, то есть), рыдать не пристало, а лучше бы заняться делом — например, лечь поспать.

— Гы-ы-ы-ы-ы... Кро-о-ошка! Мале-е-енькая моя-а-а-а!

У меня возникло необоримое желание "случайно" плеснуть на мудреца горячей водички, но в этот миг Франног сдернул с гвоздиков халат и громко высморкался в рукав:

— Бх-у-у-у-у!

Он рыдал и сморкался, утирал нос, глаза, и снова рыдал. И я, несмотря на свою подлую сущность и общую черствость, вдруг понял, что рыдает он не столько по госпоже Нэйте, сколько от всего случившегося. И, конечно, в его плаче была и Мамаша Тэль, и Карух — безобидный, в общем, увалень, и Рик, в чью виновность Франног отчаянно отказывался верить, и он сам, седобородый мудрец, чья жизнь до недавнего времени текла тихо, размеренно. Штудии древних фолиантов в королевской библиотеке, споры в Академии с такими же маразма... эх, фанатиками-учеными, уверенность в завтрашнем дне, и, конечно, баронские дети, которых Франног обучал различным наукам. Обучение Нэйты перешло в настоящую опеку над девушкой. Мудрец потому и отправился с нею в Фалгонар, что полюбил ее как родную дочь.

— Бху-у-у-у! Гы-гы-гы... Гы-ы-ы-ы-ы... Моя де... девочка... малютка-а-а-а...

Нэйта и правда была сокровищем — редкостный сплав красоты, ума и... гм... непорочности, которая сквозила в каждом жесте, в каждом взгляде. Я даже слегка завидовал фалгонарскому принцу: субтильному типчику, который смог очаровать неглупую девушку каким-то загадочным образом. Брак, конечно, был политическим, нафиг Тендалу женщины, если он любит мужчин? Хм-м... Знали ли об этой его особенности при дворе Барнаха? Я-то вызнал от Вандоры, все спрашивал у нее удивленно — а что это принц оказывает мне какие-то знаки внимания, которые, скажем так, настораживают. Не поймите меня неправильно (а лучше — поймите правильно, да) — мне все равно, каковы сексуальные предпочтения у взрослого человека. Это, скажем так, его личное дело. Но совсем другое дело, если человек оставляет эти предпочтения, цепляет маску и начинает играть чувствами другого человека ради какой-либо выгоды.

А Тендал, похоже, именно это и делал. Общество в этом мире не настолько продвинуто, чтобы дойти до идеи заключения гомосексуальных браков, и наследнику престола, достигшему тридцати лет, нужна супруга — иначе в народе пойдет молва, да и прочие августейшие особы начнут коситься. Ну и потом, у будущего всевластного владыки Фалгонара тоже должны быть наследники.

Смекаете? Вы не в пропаданческом раю, где куча благородных рыцарей во главе с могучим магом-пропаданцем сражается со злобными колдунами. Сейчас вы имеете редкую возможность наблюдать реальный мир пропаданца. Наверняка он неприятен многим из вас: он злой, жестокий, парадоксальный, не очень дружелюбен, да еще эти девиации... И я не буду чесать ваше эго, когда вы наблюдаете мои похождения, не-а, не буду. Все будет так, как будет, а будет оно жестоко. О, я вижу, вижу — ваши ряды поредели, и в камбузе стало просторнее. Что ж, зато, кажется, девушек прибавилось? Подходите ближе, не стесняйтесь. Тут жарко, снимите блузки... Да и лифчики тоже можно снять.

Внезапно перед глазами встала галера... Пиратская галера с рострой в виде головы дракона все дальше уносит баронскую дочь... Может, сейчас с нею забавляются пираты? Не-е-ет! Она — девственница, а это товар, который можно быстро и очень выгодно продать. Неужели его будет продавать... Рикер? И почему я испытываю прилив злобы, когда думаю о нем?

— Чертов сукин сын.

Франног вдруг убрал ладони с лица. Глаза у него опухли и стали как щелки. Он высморкался и отпил из кружки воды.

— Вздор все это, — буркнул старик. — Вздор и разговаривать тут не о чем.

Я не отозвался. Пусть сомнения, посеянные в душе аскета, дадут всходы и заколосятся. А это случится быстро: Франног все же настоящий мудрец, а не выживший из ума старикашка.

Между тем, мудрец подковылял к бочке, черпнул воды и застыл, глядя в свое мутное отражение. Затем взял фонарь и поднес к бочке, всмотрелся как следует...

— Сын мой!

— Ась?

— Я зрю у себя на лбу странные знаки! Три странных знака, неведомых мне... Вот эти косые поперечины... Уж не колдовские ли се письмена?

Я кивнул:

— Колдовские. Заклятие на удачу из моего м... моей страны. Единственное, какое я знаю. В моем мире его наносят на стены домов и даже на заборы. Пока вы спали, я не удержался и написал его у вас на лбу, дабы вас, как и меня, постигла ныне удача, и глядите — так и оказалось: госпожа Нэйта жива.

— Ох-ох-ох! Тц-тц-тц!

— Уже можно смыть. Но начертание запомните — когда вас преследуют неудачи, когда на душе скребут кошки — просто начертайте это заклятие на ближайшей стене и счастье не замедлит явиться.

Франног сказал, что запомнит. Долго всматривался в начертание загадочных рун, затем протер лоб. Эх, страна непуганых идиотов!

Я смял лоскут рубахи и окунул в кастрюльку. Черт, как не хочется... Франног тут же кинулся помогать, хоть его и качало. Молча усадил меня на рундук, сполоснул руки, осторожно и со знанием дела стал промывать рану на предплечье. Я вздрагивал, иногда матерясь сквозь зубы: меч Грануаль вспорол плоть на ширину пальца, рана спеклась и адская боль пронзала тело всякий раз, как мудрец раздвигал ее края.

Наконец Франног промыл рану и туго перевязал предплечье.

— Надо бы зашить, — сказал он. — Обязательно надо смазать целебной мазью и зашить, иначе будет гноиться. Я сведущ во врачевании и должен сказать...

— Вы же чародей, вот рана — промытая, заговорите ее. Иголок для штопки у нас нет.

Франног посмотрел на меня виновато.

— Сын мой, у меня совсем не осталось сил... Сегодняшнее заклятие, кое я на тебя наложил, выпило меня до дна.

— Тьфу ты... Дурацкое заклятие удачливости!

Франног вдруг смутился и притворно закашлялся.

— Ну да, ну да...

— Что "ну да"? Так и говорите: ослаб, врачебное заклятие прочитать не могу!

— Ох-ох, сынок, твоя правда...

Я встал и усадил мудреца на свое место.

— Ладно, спасибо за заботу, Франног.

Вымыв кастрюльку, я поставил ее на плиту с новой порцией воды. Головная боль унялась, однако пробудился зверский аппетит.

Я захрустел сухарем, не глядя на мудреца. Он выбрал верную тактику — молчание. Франног смотрел в пол и прихлебывал из кружки. И думал.

— Ты что-то там увидел, — сказал он наконец. — Что-то увидел в каюте. Что-то такое, что натолкнуло тебя на мысль о виновности сводного брата Нэйты. Что? Его метательные ножи в груди Мамаши Тэль? И на основании этого ты решил, что Рикер — кровавый убийца? Ерунда, чушь, не верю. Ты не столь глуп, хотя иногда и кажешься круглым болваном, особенно когда беседуешь с госпожой Нэйтой... Это только надо видеть твое лицо!.. Естественно, ты понял, что ножи могли воткнуть эти проклятущие меркхары. Тогда что же заставило тебя... Постой, я сказал — ножи?

— Сказочно! — подтвердил я, понимая, что мудрец выбрался из леса на дорогу.

Франног вскинул голову, в его глазах загорелась искра понимания.

— Ножи... — пробормотал он. — Ножи, так... Дело в количестве ножей... Олег, ты хочешь сказать, что увидел три ножа?

Я кивнул.

— Не больше и не меньше.

— Святые небеса! — откликнулся Франног. — Но все равно, это еще ничего не доказывает!

— Зато вызывает подозрения... Уреш, кому я вру: я просто уверен!

— А я — нет! Надо все обдумать, взвесить!

Я издал губами неприличный звук.

— Взвешивать будете на базаре. Три ножа — три смертельные раны. Сердце, горло, глаз.

Франног подумал, оглаживая бороду тонкими пальцами, спросил угрюмо:

— Ну и зачем ему это?

Я дернул здоровым плечом.

— Зачем? Кабы я знал! Между прочим, я пытался это выяснить у вас! Ведь кто-то же должен был нацелить пиратов на "Выстрел"! А после такой улики как ножи сложить два и два проще простого... Мы снаряжались тайно, тайно, понимаете?.. Сами знаете: пошли барон "Выстрел" в сопровождении эскадры, Меркхар еще верней атаковал бы нас! Пираты просто с ума посходили за последние годы... Мы надеялись проскользнуть... И на тебе! Но где тут мотивы Рика — я не могу сообразить. Драхл, как мне хочется вина! Хоть того шмурдяка, что пили матросы!

— Ни слова о вине, Олег!..

— Уреш, я и забыл, что вы запойный! Ну, тогда хотя бы пива!

— А я бы испил чаю со смородиновым листом... Ох, как все это странно... Все-таки надо было отправить Нэйту через горы Абнего, хоть там и бушуют горцы Фарама...

— Пока горцев не прижмут к ногтю, через перевалы хода нет, вам это известно, Франног.

Чудодей мелко закивал.

— Ох-ох-ох... Ладно, я признаю, что нас предали. Если выстроить все известные нам факты в логическую цепочку...

— Давайте обойдемся без цепочек, ладно? Да, предали. А почему — это я пытался выяснить у вас.

— Ну да, ну да...

— И не выяснил. Рикер — на пиратской галере. Нэйта с ним. Все. Точка. Подпись. Печать. Ночь расспросов закончена. Пора спать.

Франног взглянул на меня жалобно и растерянно:

— Но как же... Как быть с Нэйти?

Я посмотрел в проем окна — звезды мерцали на гладкой поверхности моря. Как быть? Да никак... Пусть плывет себе... с попутным ветром!

— Советую за нее помолиться. — И забыть. Но это я вслух не произнес.

— И... и все?

— А что еще мы можем сделать, Франног?

Мудрец даже привстал в негодовании.

— Догнать! Отбить! Захватить!

— Гнаться за пиратами на корабле без руля и ветрил? Вы оригинал.

Франног тяжко осел на рундук.

— Ох... Прости, сынок, но я должен употребить все силы для ее спасения!

— Без меня.

— Как?.. Как так — без тебя? Почему? Ведь Барнах назначил тебя ответственным за ее жизнь!

— Да плевал я на Барнаха.

— Но присяга! Долг!

— Чихал на них обоих. Я, если помните, вообще драпаю из Селистии в Фалгонар, ибо совратил женку герцога.

Франног даже привстал в негодовании.

— Как... как же так... мастер Ков! Олег! Твои люди погибли! Хотя бы ради них ты должен отомстить пиратам с Меркхара!

— Они взрослые ребята. Со своей головой на плечах. — Кое-кто, правда, уже без головы. — Знали, на что шли.

— О боги! О Шахнар! Я знал, знал что с тобою не чисто, я подозревал!

Я облокотился о косяк, меряя чародея взглядом.

— Да я вам больше скажу, Франног. У меня сейчас душа нараспашку. Я трус и подлец, каких поискать. И мне глубоко плевать на всех, кроме самого себя. Я знаю, что на Меркхаре госпожу Нэйту ожидает страшная участь, но мне, Франног... мне абсолютно плевать.

— Лжешь! Лжешь, мелкая сявка!

Картинка, замри! Я вижу, как вытянулись ваши лица. Кое-кто спешно покинул камбуз. Девушки заохали. Субтильный парнишка в футболке с надписью "Меня зовут Климушка" выпрыгнул в окно. Да елки-моталки. Ну вы же с самого начала видели, кто я, и что из себя представляю! Подумайте крепко: вы хотите следовать за мной дальше? Дальше будет еще хуже, и мне не раз придется проявить свой характер: трусливый, как у зайца. А в финале... ну, в финале вы будете удивлены, даю слово. Впрочем...

Лицо мудреца исказилось в гримасе. Он вскочил и сгоряча хватил кулаком по раскаленной плите, обжег кулак и опрокинул кастрюльку. Вскипевшая вода разлилась по камбузу. Изрыгая проклятия, я на цыпочках запрыгал к выходу, чувствуя кончиками пальцев нестерпимый жар.

Франног с необычайной резвостью забрался на рундук с ногами.

— Я ведь знал, знал, Олег, что с тобой что-то не так! Ах ты тля поганая, сучий ты потрох!

— Разбойный жаргон из ваших уст уместен так же — как бабочки, выпадающие из задницы слона, да и откуда вы его знаете?

— Я понял с самой первой нашей встречи, что ты... ты...

— Да уж, и потому принесли самый дешевый букет.

— Что?

— Ничего. Уже поздно, день был тяжелый, потому давайте спать.

— Нет! Нет, Олег! — Франног привстал на рундуке, макушкой касаясь низкого потолка камбуза. — Нет! Стой, я сказал, мелкая сявка!

Я медленно развернулся в дверях.

— Не заставляйте говорить вам бранные слова, Франног. Не стоит. Я иду спать.

— Я знал, что с тобою что-то не так! И потому сегодня... нет, уже вчера, да-да, да-да, прочел заклятье! Стой! — Голос мудреца сорвался на визгливое рычание. — Ты думал, это простое заклятие на удачу? О, нет! Это кваэр. Он связывает две жизни в одну! Жизнь того, на кого заклятие направлено, и жизнь того, кто заклятие произнес! Теперь, если что-то случится со мной — ты умрешь тоже. И эта опасность будет висеть над тобой до тех пор, пока я не сниму заклятье. Но я не сниму его, пока ты не поможешь мне освободить Нэйту! Ты слышишь, Олег? — Франног вопил, глаза его швыряли молнии, борода распалась на космы. — Ты меня слышишь?

Я его слышал.

Меня взяли за одно место и принудительно хотели сделать героем.

Теперь вы понимаете, почему эта глава так называется? Старый хрыч решил проникнуть на остров и вызволить девицу!

Только с моей, с моей помощью!

*Да уж, меня взяли за жабры. Мне? Выручать? Нэйту? Да пошел он, старый п... придурок! Да еще и хитрый, как тысяча чертей! Надеюсь, свидимся в следующей главе, если только я не прикончу старика. P.S. Вы видите, что название главы написано с точками? А? Круто!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ (смирительная)

Я познаю дзен*

Каким-то образом я сразу понял, что мудрец не лжет. Вал ярости, готовый захлестнуть с головой, тут же схлынул. Не люблю бушевать попусту. Презираю истериков, которые публично выясняют отношения с воплями и криком, особенно со своими дамами. Франнога, конечно, даже с закрытыми глазами не примешь за даму, но я учитываю, что мы не одни — кое-кто видит и слышит все, что происходит на камбузе.

Вы.

Мудрец тоже успокоился, да так быстро, что я заподозрил в нем актера классом повыше, чем Харатьян.

— Без ножа меня режете, Франног.

— Это как?

Блин, все время забываю, что местному миру неизвестны наши идиомы. Кое-что я насадил, но большинство саженцев не захотели приживаться. Если я скажу в местном обществе про "блин", все решат, что я хочу есть.

— Вы ставите меня в условия, при которых я становлюсь вашей пешкой.

— Пешкой, сынок?

Забываю, в этом мире не знают шахмат.

— Марионеткой!

— Ма... как?

Блин. (Но есть я не хочу!)

— Я попал к вам в рабство, но клоуном у пи... у паршивого чародея работать не буду!

Мудрец тут же выставил перед собой сухощавые ладони:

— Нет-нет, сынок, что ты! Я глубоко презираю тех, кто использует магию для власти над человеком!

— Бросьте вашу политкорректную чушь.

Когда я волнуюсь, бывает, у меня прорывается слишком много слов из моего прошлого мира.

— Я вам нужен, чтобы выручить Нэйту. И я понимаю, что в вас хватит фанатизма устроить себе бо-бо, если я заартачусь!

Франног мелко закивал.

— Ты все верно понял, Олег... Сынок, если ты попробуешь сбежать... или пропадешь надолго... я убью себя, и ты погибнешь тоже. Жить без моей воспитанницы, зная, что она страдает... я не смогу, пойми! Мы либо выручим ее... либо погибнем, исполнив предначертанный нам героический долг!

О боже мой, как же он омерзительно велеречив!

— Вы старый... старый, обросший мохом пень! Вам и так немного осталось. А если вы скопытитесь от инфаркта по пути на остров?

Франног взглянул на меня — в глазах сама невинность:

— Что такое инфаркт?

— Удар. Сердечко, знаете, прихватывает, может пополам лопнуть от стрес... от страданий.

— У меня отменное для моих лет здоровье!

— А если вас прирежут?

— О... Шахнар... Значит, ты, мастер Ков, должен будешь оберегать мою жизнь до тех пор, пока мы не вернем госпожу Нэйту!

— А халвы на лопате не хотите?

— Как я понимаю, сынок, это очередное твое ерничество, а вовсе не предложение старику подкрепиться...

— Вы чрезвычайно догадливы, мой седовласый друг.

Черт возьми, когда заклятие соединяет тебя узами с прекрасной девственницей, это... ну-у-у, терпимо, и потом, всегда есть шанс отбросить копыта на ложе любви от взаимного протяженного оргазма. Но вот этот мелкий старый пень, оказавшийся вдобавок шантажистом!.. И я соединен с ним узами... И он решил сделать из меня героя!.. Ну сами посудите — какой из меня герой? Если получится каким-то образом снять заклятие — я драпану. Драпану даже с Меркхара, когда до освобождения Нэйты останется один шаг.

Если получится снять заклятие.

— Однако ж, Олег, помогать ты мне не отказываешься.

— Я вынужден, Франног! Я буду вам помогать, буду вас опекать, потому что вы не оставили мне выбора! Кстати, вы не голодны? — Я прошлепал по остывшей луже к столу, склонился над грудой объедков. — Вам нужно хорошенько пропитаться, тьфу, питаться! Халвы, к сожалению, нет, и лопаты нет. Вот, возьмите яблоко! Жуйте хорошо! Жуйте, кому говорят! Сон — не менее восьми часов! В вашем возрасте — лучше десять. Витамины и циннаризин найти, к сожалению, не смогу. Будем исходить из того что есть. Сон. Питание. И никакого секса! Если я увижу, что вы косите глазом на какую-то молодку — дам вам по рукам!

Мудрец дернул себя за бороду — этот жест свидетельствовал о смятении мыслей.

— Ты, сынок, снова ерничаешь...

— О нет, Франног, я серьезен как никогда!

Я сграбастал левую руку старика и начал слушать пульс.

— Сердечко у вас и впрямь боевое.

Дай мне только добраться до твердой земли, старый козел, найти мага и применить контрзаклятие! Я свяжу тебя, положу в безопасном месте, а сам дерну к магу, да, вот что я сделаю, ха-ха-ха!

Старый аскет вырвал запястье, взглянул на меня неожиданно твердо.

— Ты будешь делать все, что я скажу, чтобы выручить Нэйти.

Я отступил на шаг и скрестил руки на груди.

Все? Да как бы не так!

— Я не марионетка, Франног. И если подписался участвовать в спасении вашей девульки, то только на равных условиях!

— Равных? Как же это?

— Мы обсуждаем все. Решения принимаются коллегиально. Либо так, либо — вон окно, топитесь. Даю слово — когда вы будете, захлебываясь, просить меня забрать вас обратно на борт, я даже не почешусь.

— Ну да, ну да... в твоих словах есть резон... Наверное, я должен буду согласиться. Да-да, я согласен, Олег!

— Но предупреждаю, тесное общение со мной может дурно отразится на вашей репутации!

— Э-э?

— Многие знатные дамы Селистии видели меня без панталон!

— Ох, сынок, снова неуместные шутки... А ведь я могу немного прозревать будущее... и знаю, что этот путь... к освобождению Нэйти, пойдет и тебе во благо.

Хм, сдается мне, ты врешь. Если бы прозревал, то понял бы, что я намерен снять заклятие и сбежать.

— Но действовать надо быстро...

— Очень быстро, Франног!

Еще бы не быстро — если с Нэйтой что-то сотворят на Меркхаре, сердце старого козла не выдержит!

— Обратимся к принцу Тендалу! Его всемерная помощь...

Я бесстыдно расхохотался.

— Франног! Вы вроде уже порядочно пожили на этом свете, а иногда такое несете, ну как ребенок! Я вам скажу, какую помощь нам явит принц Тендал! Помощь в быстром отделении голов от тела. Для начала он, конечно, поместит нас в спортивно-оздоровительный лагерь. Там мы побудем перед освежающей процедурой декапитации. Тендал... он, как бы вам сказать... мужик умный, но нравом — типичный король. Король с детства. Король-рецидивист. А типичные короли — это такая дрянь, от которой надо держаться подальше, если ты накосячил. Власть им мозги выносит. Я Тендала видел и даже перемолвился с ним кое-какими словами. Он, конечно, нас выслушает. А потом... чик! — Я провел пальцем по шее. — Очень, очень серьезный тип, наш мелкий скипетроносец.

Мудрец вскинулся, гневно встопорщил бороду, и... бессильно упал на рундук.

— Да... Да, такое может случиться, — промямлил он, пряча глаза.

— Уреш! Меня-то он точно прихлопнет! Ведь кому была доверена охрана его невесты? А? То-то же, мне! Он справедлив, на свой, королевский, манер. Сделал дело — получил конфетку, провалил дело — тебе шейку проветрят. Ну а вы... клянусь шнобелем Драхла, вы тоже не отвертитесь! Нет, не хочу загадывать... Может, он меня казнит, а вас помилует... все же седины... Отправит, что ли, на какую-то особую стариковскую каторгу... Будете там вместо камней таскать тюки с гусиным пухом. Всем известно: в силу объективных причин фунт камней тяжелее, чем фунт пуха. Ну, ну, не смотрите такими глазами — я пошутил. Мне вот что интересно: а что сделал бы папа нашей Нэйты, барон Крочо? Нет, до него, конечно, шестьсот миль, но все же?

На лицо мудреца легла угрюмая тень. Он начал теребить бороду, потом молчком дотянулся до исподней рубахи, сдернул с гвоздей и напялил, хоть та и была еще влажной.

— Что ж, я отвечу... Шахнар, как у меня вдруг загудело в голове!.. Крочо... да... попытается спасти Нэйту — деньги, власть, все при нем. А нас... Ох, он даже не станет слушать оправданий! Кол, смазанный бараньим салом или жаровня с угольками... Быстрая казнь не для барона. Он хочет, чтобы приговоренные мучились на глазах простого народа. И на его глазах.

— Тьфу, пропасть! И такое мурло...

— Он никого не казнит просто так! Он... справедлив. На его землях... ой, кажется, на меня снова накатило... на его землях казнят только... настоящих злодеев. Душегубцев, насильников, предателей. Исподлившихся мэров и судей. Способ казни выбирает барон. С судей, например, сдирают кожу... Ты знаешь, сынок, судьи обычно люди в теле, и кожи от одного хватает, чтобы обить небольшое кресло... Но уже давно не было... все... стали честными... по принуждению... страх...

Он начал было задремывать, но вдруг вскинулся, остро взглянул на меня:

— Тогда... как мы освободим нашу крошку? Как?

— Поправка: крошка она ваша, не моя. Да не такая уж она и крошка — ест хорошо, упитанная, кровь с молоком!.. Для начала — доберемся до побережья Фалгонара. Однако задачка не из легких: рулевое весло разбито, паруса порваны, компас разбит.

— Ох, но тогда нам конец! Одни... на корабле без рулей и ветрил! Брошены на волю волн посреди безбрежия вод!

— Что-то вроде того, да только не совсем. Я могу определяться по солнцу и звездам — раз. Я слегка сведущ в морском деле — два. И три: мы живы и здоровы, и у нас есть цель — спасти госпожу Нэйту. — Пой, птичка, пой! Я даже сам заслушался: никогда бы не подумал, что у меня такое прекрасное сопрано, я бы сказал: сопрано-брехунец. — Мы не погибнем, Франног. До фалгонарского берега не более двухсот миль — так мне Зарраг вчера сказал. А еще сказал, что вскоре задует попутный ветер. Какие-то особые морские приметы... У нас есть рваные паруса — мы починим их. Иголок нет, но имеется ваш нож. Уж как-нибудь сварганим один парус. Такелаж, конечно, здорово пострадал, но я уверен, что смогу поставить парус... ну, хоть бы и на бушприт. Придется смастерить из обломков рулевое весло... Единственное, чего нужно опасаться — это шторм.

— Да-да, сынок, ты прав! Здесь я целиком полагаюсь на твое умение!

— Угу. Мы пойдем в сторону фалгонарского берега, высадимся в какой-нибудь бухте и попробуем толкнуть эту лохань.

— Толкнуть?

— Продать! Ну, за исключением румпеля и парусов — она все еще в хорошем состоянии и стоит денег... А вот тогда уж, имея нормальные деньги, решим, как пробраться на остров... и все такое прочее. — Я подумал, что "все такое прочее", пожалуй, звучит чересчур незатейливо. Нужно было добавить: и все такое прочее, прежде чем нас изловят и выпустят кишки, если я вовремя не сниму заклятие и не смоюсь, конечно. — Соваться туда нахрапом — это глупо. Даже его величество Барнах Четвертый не сумел... А ведь флот у него, говорят, был немалый.

— Да-да, то было величайшее поражение Селистии! Но как... как мы проникнем на Меркхар, сынок? Как освободим Нэйту**?

— Инфильтрация и эксфильтрация.

— Что-что, мастер Ков?

— На цыпочках войдем, сделаем грязное дело, и так же выйдем, предварительно вымыв руки! Ну, как бы вам объяснить попроще-то... Нам стоит прикинуться такими же гадами-пиратами, зайти, вызнать, где держат Нэйту, вызволить ее и сбежать.

Ну, вы слышали, что я плету старому ослу, сочиняя на ходу? На словах звучит просто. Проще пареной репы. Но я-то ему вру, вы же понимаете, наматываю такие мотки лапши, что он вовек не распутает. Усыпляю бдительность. О, уже нечего усыплять: пожилой шантажист уснул.

Его голова поникла, и он захрапел, сбившись в комок на рундуке.

Я чуть слышно хмыкнул. Старый аскет, конечно, здорово намаялся сегодня. И натрескался как сапожник. Аж завидно! Вот я за три недели плаванья так ни разу не пил — чтобы с песнями, да еще ползком, когда в глазах двоится, а выпитое просится наружу. Что поделать — работа!

А верней — поручение, которое я провалил.

Но нужно будет запомнить: магия плюс алкоголь дают неслабый приход.

Я пробрался к печке и подбросил в нее угля — тепло нужно старику, чтобы он не простудился. Потом уложил аскета на бок и прикрыл халатом. Франног был погружен в глубокий сон, храпел с присвистом, и от него все еще разило вином.

Сграбастав одежду, я притушил свечи и взял с собою фонарь.

"Выстрел", поскрипывая шпангоутами, лениво раскачивался на мелких волнах. Спекшаяся кровь навела глянец на палубу.

В такую погоду матросы обычно выбирались из кубрика, дрыхли на свежем воздухе... Да и мои ребята тоже. А теперь тут только кровь.

И скрипы шпангоутов, словно стоны неупокоенных душ.

Настоящий корабль-призрак.

Я поежился. Мерзкое дело... Нет, раз уж боги меня сберегли — в этом есть какая-то цель и смысл какой-то есть. Может, действительно пробраться на Меркхар, и навести там шороху?

Хо-хо! Ищите дурака! Я — крыса. Обычная трусливая крыса.

Я поставил фонарь на планшир и облокотился о борт, скаля зубы в кривой усмешке.

Я знаю, что вы видите со стороны. Вам кажется, что мое лицо исказила болезненная, какая-то безумная гримаса. Подсвеченное снизу, оно постепенно превращается в дьявольскую маску, с которой глядят совершенно безумные, льдисто-синие глаза. Запомните: так выглядит лицо человека, который труслив до безумия, прекрасно это сознает и не делает себе поблажек. Он просто трусливая крыса. Довольно крупная, впрочем. Но крыса. Запомните меня таким.

Итак, я отправлюсь на остров и сгину.

Да, проще сразу кинуться на меч, чем соваться на остров. Даже зная, что там меня ждет Грануаль — секс-бомба и затейница.

Бежать, сынок, бежать! Как только найду мага, который снимет заклятие.

— Эрт шэрг да марг! — Я брякнул под нос похабнейшее селистианское ругательство.

А затем, с топором в одной руке и фонарем в другой, направился к носовой части корабля, стараясь обходить самые густые кровяные пятна.

Пираты своротили дверь в каюту Заррага, внутри был разор, однако пахло не кровью — вином. Капитан любил выпить — в меру.

Я вытянулся на ободранной койке, положив кулак под голову. Затушил фонарь. И мгновенно уснул, словно в черную яму провалился.

*А что мне еще остается делать?

**Ради исключения сделаю сноску внутри главы и, забегая вперед, скажу прямо: если вы думаете, что дальше все пойдет по сюжету тысяч писак, и закончится счастливым освобождением Нэйты с пиратского острова — вы очень ошибаетесь.

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ (ужасная)

В баню дзен!*

Когда я сойду с ума, я напишу мемуары: "Я и моя принцесса: все сердце за любовь!". Нет, не так. "Принцесса стоит секса!", вот. Уже теплее, и не отдает клиническим идиотизмом любовных романов. Нет, лучше так "Как жениться на принцессе: пособие для чайников". В общем, мне снилась Вандора — родная (и младшая) сестрица Тендала, которую я соблазнил.

Ну хорошо, буду откровенен: тут бабушка надвое сказала, кто кого соблазнил. Может, и она меня. Это было странно — видеть эротические сны после всего, что случилось, однако организм, похоже, имел на этот счет свое — авторитетное! — мнение. Я кружился с Вандорой в белом вихре из простыней, перин, покрывал и подушек, видел ее полузакрытые глаза, прикушенную губу, слышал ритмичные, все убыстряющиеся вздохи, ощущал податливую мягкость ее горячего тела, а однажды вполне явственно почувствовал тяжесть ее лодыжек на своих плечах.

При этом сквозь сон я чуял потрескивание шпангоутов и скрип палубы "Выстрела", будто по ней кто-то ходил. Затем в наше с Вандорой ложе вторглись странные напевы, производимые, явно, стариковской глоткой. Моих ноздрей коснулся смрад жженых волос и еще чего-то настолько же ароматного. Секс с Вандорой не был доведен до кульминации. Сладкая картинка поплыла, растворилась в темноте, и остаток сна я провел в плотном и безбрежном одиночестве.

Проснувшись, какое-то время лежал в полузабытьи, безучастно листая картины вчерашнего дня: бой, плен, чудесное спасение... Затем, ворочаясь, как старый алкаш, кое-как встал и оперся о края разбитого ложа. И тут же занозил палец острой щепой, зазубриной от меча, которая сломалась, едва двинул рукой. Разумеется, острие осталось в пальце. Уреш! Классное начало нового дня!

Я присел на край койки и начал выкусывать занозу. Ныл порез на предплечье, ныло все тело, исполосованное вздутыми красными полосами, во рту стоял рвотный привкус, а в желудок кто-то накидал мерзлой гальки. Хотелось лишь пить, да, пожалуй, приставить себе новую голову взамен старой, которая отзывалась тянущей болью на каждый поворот шеи.

Кое-как выкусив жало, я вздохнул и, осмотревшись, скроил болезненную гримасу: винный шкафчик из красного дерева, в который я однажды заглянул с позволения капитана (Зарраг, бранясь, потом оттаскивал меня за пояс), лежал на боку. Дверцы отломаны, полочки разбиты топором. От чудесного собрания вин одно воспоминание! А ведь, пожалуй, прав был капитан: и женщин не надо, когда у тебя такая коллекция!

И все досталось пиратам. Эх!

Я прошелся по каюте в тайной надежде раскопать целую бутылку вина. Но — раскопал лишь серую проолифленную робу на случай шторма, истинное рубище, смердящее прогорклым маслом, которым побрезговали даже пираты.

Ну, нет так нет. Но очень жаль, что нет.

Я страдальчески сморщился.

— А-а-а-а!.. За... ы-ы-ыл!.. За... ы-ы-ыл! А-а-а-а!!!

Ужасные вопли подбросили меня, будто я присел на раскаленную сковородку.

Ревел, конечно, Франног. Его голос, наполненный модуляциями безумца, похоже, предвещал конец света.

Неужто старый мудрец спятил? Кровь и смерть, да плюс вино — слишком много на его годы.

Я представил себя в компании психопата посреди моря, на разбитом, с мертво хрустящими шпангоутами корабле... и тут же ринулся в дверной проем, залитый полуденным солнцем.

Связать! Спеленать! А потом кормить с ложечки! Авось на твердой земле да придет в себя!

Сгоряча я стукнулся лбом о притолоку, и, вскидывая руки к пострадавшему месту, запнулся о комингс.

"Бабах!" — и я растянулся на палубе, пребольно ударившись обоими локтями. Ценные кедровые доски, чтоб их!

Бранясь последними словами, я перевернулся на спину. В ясном лазурном небе застыли облака-овечки, а солнце нависало над "Выстрелом", огромное и нестерпимо жаркое.

Штиль. Как обычно.

Я уселся, со стоном растирая локоть.

— За... ы-ы-ыл!!!

Вопль грянул над самым головой. Я испуганно отдернулся и вновь растянулся на палубе.

Левым ухом о горячие доски!

— Уй! Вашу... Аргх! Да что же это?

Надо мной застыл Франног: скрюченные пальцы и вылупленные глаза, встопорщенная бороденка, подштанники в синюшных винных пятнах.

— Забы-ы-ыл! — грянул мудрец так, что эхо отразилось от стенки каюты и болезненным ударом атаковало мои уши. — Глупец, тупица! Олег, у меня маразм!

Я потер ухо и облегченно кивнул. Раз уже безумец признается в своей болезни, значит, еще не окончательно спятил. Психи обычно мнят себя здоровенькими, даже когда бросаются на людей с топором.

Франног с подъемом продолжил самобичевание:

— У меня маразм, Олег! Ты видишь перед собой старого козла!

— Ну, если вы так настаиваете...

— Именно козла! И знаешь, почему?

— Почему? Да что с вами случилось?

— Случилось! Именно случилось! Я забыл, забыл, дурья моя башка! Ты еще не сломал себе руку?

— Я? Руку? С какой радости?

— Ты сидишь, мне кажется, ты...

— Я сижу, потому что упал. И не успел подняться.

— Да-да, началось! Шахнар! Ты не ушибся?

— Немного. Обе руки, левое ухо. Перед этим я занозил палец — вот тогда было больно.

— А-а-а! Позор на мои седины! Ох! Ох!

Я решил пока не дергать чудодея за бороду: все-таки должен оберегать его бренное тело. Вместо этого встал и оперся на стенку каюты.

— Объясните толком.

— Вспышка озарения! Меня озарило! Ох, ох!

— Так, вас озарило... Солнечный удар?

— Хуже, гораздо хуже! — Голос мудреца дребезжал, как жестяное ведро, которое пинают ногами. — Ох, ох, сынок! Структура отката... Если не замкнуть абрис заклятья ключом... Но я забыл это сделать!

— Не понимаю, Франног...

— Ты только не волнуйся! И не сердись, умоляю! Но...

Я мрачно стиснул зубы. Если кто и сойдет с ума на этой посудине, так это я. Еще пара дней с этим взбалмошным старцем...

— Давайте коротко: что, как, почему!

— Ну да, ну да, я поясню. Заклятие, которое я на тебя наложил...

— Кваэр, ну да, перед боем с пиратами.

Франног виновато потупился.

— Нет-нет, сынок... То было не заклятие, простой набор слов... Я думал, если ты решишь, что на тебя наложено заклятие удачи, то это придаст тебе уверенности в своих силах, и немножко... сыграл роль. Я полагал, что фиктивное заклятие прибавит смелости, которой ты, уж прости, не обладаешь в должной степени. Я соединил нас кваэром сегодня ночью, когда ты ушел спать... А я... остался на камбузе, притворившись спящим...

— АХ ТЫ ПАДЛЮКА!!!

Я знаю: вы сейчас говорите про себя — этот вульгарный мерзкий тип, набитый тестостероном, слишком много ругается. А что мне думать про этого старого недоенного козла? Как его называть?

Я вскочил и занес кулак над плюгавым чудозвоном. Мне хотелось размазать его по палубе, раскатать в совершенно плоский блин, превратить в тортилью, а потом завернуть в эту тортилью пару кило гвоздей и выбросить в море. Но кваэр... Мой кулак бессильно упал. Я был сбит, выпит, уничтожен. Ноги подкосились, пришлось усесться на палубу.

Франног взирал на меня виновато.

— О, сынок, заклятие кваэра очень сложное, творится около двух часов, требует нескольких ингредиентов и того, чтобы человек, на которого оно накладывается, неотступно был рядом! Иначе, в случае, если бы заклятие было так просто навести, кваэр стал бы бичом нашего мира!

Я чувствовал эмоциональное отупение. Не было сил ни ругаться, ни плакать, ни в истерике кататься по палубе. Меня обвели вокруг пальца. И кто? Трухлявый пень в заляпанных панталонах!

— Ну да, понимаю, Франног... Вы хитрозадый лис. Что за ингредиенты, скажите, хотя бы.

— Твои волосы, немного крови... И обязательно твое близкое присутствие.

— Уреш! Ну, волосы вы отчекрыжили, пока я спал. Кровь-то вы где взяли?

— Крови нужно всего чуточку... Вчера, когда я перевязывал твою рану, я оставил на пальцах немного подсохшей... А потом растер ее о халат...

Мудрец показал на коряво вырезанную дыру в халате.

— Затем я вырезал кровяное пятно своим ножом.

— Хитер бобер.

— Бобер, сынок?

— Заткнитесь. То есть — не обращайте внимания, рассказывайте, старый бабай, что вы еще натворили, с чего весь этот гвалт?

— Бабай?

— Заткнитесь и рассказывайте!

Мудрец наставил на меня встопорщенную бороденку, слезы непритворного раскаяния блеснули в глазах.

— Шахнар, ой Шахнар! Я преступник! Я чертов грязный урод, я волк позорный, я тля! Я как пацан облажался!

Угу. Я уже не удивлялся, что в моменты высшего эмоционального подъема Франног переходит на речь криминальных низов.

— Франног, если вы в пылу раскаяния решите повеситься — веревкой я вас обеспечу.

— Злодеяние! Совершил! Я!

— Аргх!

— Так вот, после того, как я провел обряд кваэра, я решил еще немного добавить тебе удачливости... Ох, сынок, я падло!

— Так, не отвлекаемся на сопли и самобичевания. Да, вы падло, и это не обсуждается! Что вы совершили?

— Я провел еще одно заклятие, ведь ты — мое оружие, и должен быть силен и удачлив, чтобы помочь... ты понимаешь... А заклятия удачливости и им подобные подбираются чародеем по формулам не день, не два, не десять лет, иначе мир бы рухнул... ну, ты понимаешь: если бы такие заклятия творились каждый день, поскольку каждый бы стал удачлив, а это нарушило бы баланс Вселенной...

— Да не жуйте вы. Говорите четко. Заклятие составляется долго, годами, десятилетиями?

— О да! И провести его по этой формуле можно только раз, повторно эта же формула заклятия не сработает! Закон равновесия не позволит... Я составлял свое заклятие долго, берег для особого случая... И вот случай настал! Я решил наложить это заклятие на тебя!

— Угу. Судя по всему — не слишком удачно?

— Ох-ох-ох! Понимаешь, некоторые, особенно заемные заклятия, необходимо закрывать ключом. Но я устал после кваэра, и... забыл! Эта формула была направлена на то, чтобы повысить твою удачу! И вот...

— И вот — что?

— Как бы тебе объяснить...

— Уж объясните как-нибудь!

— Ай-ай-ай! Принцип мироустройства таков: ничто не возникает ниоткуда и не исчезает в никуда! Такое под силу лишь Единому Творцу, который есьм Альфа и Омега... и неизвестно вообще, существует ли на самом деле, или нам брешут.

— Покороче! — Старый хитрозвон парит мне мозги! Я же знаю, что он фанатично верит в Шахнара!

— Ай-ай-ай, как же тебе пояснить...

— Франног, вы зря думаете, что я не знаю, что такое волк позорный. Так вот, вы сейчас — стопроцентный позорный волк! А если лекция растянется еще на полчаса, я обкорнаю вам бороду и выброшу за борт как ощипанного петуха!

— Ай-ай-ай, как же тебе объяснить, чтобы ты понял... — Мудрец сделал успокоительный жест. — Закон сохранения энергии! Формула удачи такова, что я зачерпываю энергию Вселенной... помаленьку забирая у Творца...

— Дурите Вселенную. Обкрадываете Творца, а у него, в результате, детки голодают.

— Ну да, немножко, чуточку, на пол.. полпальчика. Удача — это энергия, которую необходимо притянуть.

— Да понял я, не жуйте. Уместна будет аналогия с деньгами.

В глазах Франнога сверкнула искра уважения: вот, мол, дуб дубом, а все понимает!

— Да-да, с деньгами! Их невозможно взять неоткуда... Разве что — украсть!

— Чародеи — главные воры Вселенной. После украинских олигархов. Я догадывался об этом, любезный мой Франног!

— Ой-ой-ой! Ай-ай-ай! Так вот, заклятие удачи... Его необходимо закрыть ключом, ну, как бы прикрыть крышку, чтобы вселенский казначей не догадался, что из сундука с казной брали... В этом случае все будет хорошо... Но если я забыл ключ...

По моему телу торжественным маршем начали двигаться батальоны мурашек.

— Крышку вы не заперли.

— Ох, нет!

— И запирать уже поздно?

— Ох, да!

— Казначей догадался?

— Ох, нет! Ох, да! Ох, не знаю! Казначей — это метафизическое понятие. Просто как символ... Вселенная начнет тебе мстить на свой манер!

По затылку пробежала струйка пота. Чертово гомеостатическое мироздание!

— Как? Каким образом мстить? А вам что за это будет?

— Мне — ничего. А вот тот, на кого наложено незапертое заклятие удачи... Ай-ай-ай... Тебя начнут преследовать неудачи! Сплошные неудачи! Много, много неудач! Как наказание за попытку обокрасть Вселенную.

Я кое-что понял и впился глазами в мудреца. Заноза... удар о притолоку... падение на палубу... Выдрать Франног бороду или пожалеть и дать в глаз? Вот вопрос так вопрос!

— Ах вы... плешивый павиан! Как... долго?

Ледышки в желудке заворочались, словно их взялся катать крохотный гном.

— Я не имею представления! — Франног зарыдал в голос, пихнул себя в бок, стукнул по лбу. — На неопределенный срок! Это откат за попытку наведенной удачи! И теперь тебя будут наказывать неудачами большими и малыми, раз за разом... Возможно, неудачи будут нарастать от малых к крупным, что...

— Приведет меня к смерти?

— Увы!.. Возможно, неудачи будут лишь мелкими, а может статься — они будут чередоваться в смертельно опасном вихре, и ты будешь вынужден увертываться от них, как воин в сече увертывается от вихря мечей и копий!

Мне захотелось отрезать чудодею язык. Один из бичей этого мира — пафос в речах. Иногда он вырастает просто до каких-то патологических величин.

— Вы настоящий старый мерзавец, Франног! А контрзаклятие?

— Не поможет! Не может... Я истратил свою формулу! Чтобы составить новую, потребуется около десяти лет! Мы можем обратиться к какому либо из могучих чародеев — возможно, у кого-либо и есть такая формула, но стоить она будет безумных денег... Обычно такие чародеи составляют эти формулы для королей, купцов и прочих людей с деньгами, да и у тех не всегда хватает средств... Поверь, я знаю, что говорю!

— Драхл и Ахарр!

У меня помутилось в голове, я зарычал, пытаясь поймать в воздухе несуществующие паутинки, которые быстро превратились в ярко-красные нити.

— Ой!.. Ой, сынок, твои глаза... они занялись пламенем! Вот так не надо! Ты, главное, успокойся, мы что-нибудь придумаем... амулет... В конце концов, возможно, твои неудачи на сегодня исчерпались. Заклятие будет брать помаленьку каждый день... Я надеюсь... Пока Вселенная не посчитает, что ты достаточно... наказан.

— Франног... Вот что, Франног...

— Да?

— Аргх! Угму-у-у! Просто скройтесь с глаз моих прочь! Идите на камбуз и не вылезайте, пока не позову!

— Ну да, ну да! — Селистианец мелко засеменил к камбузу. У самого входа смятенно обернулся: — Но будь осторожен, молю тебя! Смотри под ноги! Вверх! Оглядывайся! Береги голову от солнца! И, пожалуйста, не выпади за борт!

— Угму-у-у!!! — Мне до жути захотелось метнуть в чудозвона несуществующий топор, а после — скинуть в кипящий прибой со скалы.

Рассыпая проклятия, я прошел в каюту Заррага и, утомленно прикрыв глаза, плюхнулся на край койки. Охнул, получив еще одну занозу в мягкое место.

Но это хорошо, что занозы — есть шанс, что для наказания Вселенная выберет неудачи мелкие. Даже сотня заноз и ушибов предпочтительней сломанной руки.

Я извертелся так и сяк, пытаясь извлечь проклятую колючку. Да уж, тут не обойтись без женских рук... Франнога я кликнуть не решился. Занимаясь этим увлекательным делом, получил возможность осмыслить свое положение. Хотелось выть, а лучше — с разбега в окно. Нет, окно маленькое. Тогда через борт, к Морскому Царю на обед.

Чертовщина... От магии хорошего не жди, это я всегда знал. А так же я знал, что нельзя доверять чародеям! Даже таким благостным куцебородым старичкам, как Франног!

Итак, мое невезение предопределено. Но в какие формы кроме заноз и ушибов оно выльется? Может, уместно предупредить очередную неудачу... Ну... ну, стукаясь лбом о притолоку каждый час? Конечно, это болезненная процедура, однако куда лучше падения за борт и сломанной руки!

Э, нет, это будет уже осознанная дурость, которую я сделаю по доброй воле. Вселенную не возьмешь на такие фортеля.

Есть еще шанс — играть с Франногом в карты. Нет карт... Ну, в любые игры, даже в "камень-ножница-бумага". И проигрывать — а я буду проигрывать! — до тех пор, пока проклятый баланс не восстановится! Но это долго. Сколько раз я должен продуть, чтобы Вселенная решила, что с меня хватит? Пять тысяч? Десять? Работы на пару суток, но ведь сейчас у меня есть другие дела! Да и потом: а почему я думаю, что такая наведенная неудача не будет расценена как те же удары о притолоку?

Я застонал. Как пить дать, сломаю руку сегодня! Или окончательно расшибу голову!

Однако — хоть вой, хоть на стенку залезь на манер человека-паука, а с заклятием придется сживаться. И надеяться, что его действие не продлится долго.

А вообще — ну что тут скажешь? Эрт шерг да марг!

*Знаю, что вы подумали. То у него дзен, то не дзен. Непостоянный тип, никакого примера женщинам и детям.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ (демон... демонстрационная!)

Где демоны? Где?*

Я — человек совершенно бесстрашный. Я страшусь бесов, демонов, вампиров и обычных людей, а особенно — политиков, что куда хуже вампиров. Но людей, правда, меньше — все-таки понятное тебе зло не так пугает. Мне следовало родиться каким-нибудь Конаном-варваром. О, тогда бы я взорлил.

А так же я человек чести. Честь — это такая штука, которую носишь в кармане и время от времени достаешь, когда тебя обвинят в неблаговидном поступке. Тогда ты достаешь свою увесистую честь, трясешь ею перед лицом обвинителя и большими буквами заявляешь: Я — ЧЕЛОВЕК ЧЕСТИ! Прекрасно работает с дураками. Ну как же — человек чести, сам тебе об этом сказал.

Теперь, я думаю, вы многое про меня поняли, и уже сами можете продолжить ассоциативный ряд. Олег Ковалев — бесстрашный человек чести, этический, моральный эталон. Нравственный!!! Инициативный!!! Лидер в натуре! Презирающий конформизм и всяческий разврат.

Пожалуй, хватит самовосхвалений, ибо в число моих самых лучших качеств входит безмерная скромность.

(Я — гений, всегда помните об этом!)

В общем, несмотря на свою гениальность, я, конечно, не догадывался, что сегодняшний день принесет встречу и с демонами (демонша была весьма, хм, весьма!), и с морским упырем. А если бы догадался — сиганул бы в воду и уплыл на закат, плюнув на Франнога, Нэйту и все остальное.

От занозы я кое-как избавился, почти вывихнув руки, двигаясь медленно, напялил чужие штаны и рубаху и, согнувшись почти вдвое, выбрался на палубу — тихонько-тихонько, стараясь контролировать каждый шаг.

Жаркий воздух колебался над низким горизонтом огромными волнами. Полыхало солнце. Не ощущалось даже слабого ветерка. Как сказал бы Зарраг: "Заштилели крепко!"

Я взошел на корму и вздрогнул. За "Выстрелом" тянулась дорожка из покойников, которых я выбросил ночью. Зрелище было еще то. Среди трупов мельтешили плавники акул и физитеров, у этих плавник высовывался из воды эдакой загогулиной, похожей на выпуклый завиток ракушки. Иногда физитер (размерами тварь чуть превосходила акул) показывал из воды тупое рыло, украшенное зубастой пастью и выпученными жабьими глазами, хлопал увесистыми плавниками. Здешняя фауна малость отличается от земной, встречается всякая... экзотика, имеющая облик, по обыкновенному, скверный. Как в одной экологической нише уживаются акулы и физитеры, или, там, лошади и единороги (крайне свирепые и подлые твари) — вы меня не спрашивайте, это вопросы к ученым. Это они до сих пор не могут объяснить, каким образом кентаврам удается оплодотворять девиц человечьего племени (нет, кентавров у нас нет, но где-то же они водятся).

Как и акулы, физитеры отрывали от тел куски и заглатывали; морская вода была в кровавых разводах.

Я отвернулся.

Никакой морской романтики.

Ну да, я вижу, лица у многих из вас вытянулись, побледнели. О черт. Я понимаю, вы надеялись на бескровный квест, а тут реальная жизнь... Девочки, девочки, стойте! Скоро все будет! Что будет? Ну, как минимум, принцесса! О, я вам обещаю... и мальчикам тоже! Она огонь! Она рыжеволосая! Нет, она и близко не Мерида из "Храброй сердцем", она лучше, хотя бы потому, что не мультяшная, а настоящая, из плоти и крови! Э, пацаны! Стоять! Впереди будет секс!

Переступая влипшие в кровяные пятна обрубки такелажа, я начал осматривать "Выстрел", по своему обыкновению печально вздыхая.

Состояние корабля было неважнецким. Румпель разбит, паруса располосованы. Все что можно — отвинчено, покрадено и свистнуто. Корсары вообще подчистили "Выстрел" до тошноты основательно, как нищие, дорвавшиеся до кружки с церковными подношениями. Гик и гафель вроде не пострадали, но какой от них прок без парусов? А из тех обрывков, что валялись на палубе, сшить целый парус мог бы только очень искусный моряк. Окровавленная рвань, которая свисала с бушприта, годилась разве что на тряпки. Пираты карабкались, рубили, надо же... И все ради Олежки; Грануаль после скарификации определенно стала ко мне неравнодушна!

Что касается осадки, то изрядно полегчавший "Выстрел" грозил хлопнуться на бок при первом же шторме. Я уже начал жалеть, что выбросил покойников за борт. Без балласта худо будет. Как, впрочем, и без руля — боковая волна легко положит корабль на бок.

Вместе с его пассажирами.

— Ахарр!

К концу осмотра по моей спине прополз холодок. Я вспомнил, как вчера хвастал мудрецу, что смогу поставить парус на бушприт. Прежде чем обещать, нужно было осмотреть судно! А лучше, чтобы это сделал Франног! На нем нет проклятия, он бы раскопал целый парус (честно говоря, я сомневался, что старый павиан способен отличить парус от большого носового платка), а так... Искромсанные полотнища, что я отыскал, были впору разве что неграм Зингарии на юбки. Шкаторина вместо пояса, на медные кольца люверсов можно навесить много ярких побрякушек, а прорехи обеспечивают постоянный приток свежего воздуха к чреслам.

Ахарр... Положение отчаянное! На беспарусном, лишенном руля и балласта корабле мы обречены. Во всяком случае, шансы на спасение надо урезать вдвое. Или втрое, если учитывать невезение, на которое я проклят.

Я слазил в трюм и осмотрел дно на предмет течи. Воды было по щиколотки, я слыхал от Заррага, что это считается нормой. Если не грянет шторм, "Выстрел" будет долго держаться на плаву. А, чего рассуждать — если, если. С моей-то порченой удачей!

Весь груз, разумеется, сгинул (интересно, что по этому поводу сказали крысы?). А вот часть рангоута, предназначенного для починки судна, пираты не тронули — запасные гафель и реи, и даже стеньги, видимо, показались им слишком громоздкими. Уцелела и пара запасных весел с длинными бамбуковыми вальками: в безветренную погоду "Выстрел" входил в порт с помощью весел, это куда быстрее, чем плестись на поводу у шлюпки.

У плотника я разжился узким и длинным обломком ржавой пилы, рукояткой молотка и долотом без рукоятки. У матросов отыскал лишь несколько вязаных из канатов гамаков. Пираты позарились даже на скудные пожитки мореходов, было в этой жадности что-то мелочно-подлое. К чему расточаться на пустяки, когда приданое баронской дочери — богатый приз?

Меркхар, Меркхар... Я втихую начинаю тебя ненавидеть.

Грануаль, Грануаль, я все еще хочу тебя... Но, кажется, это желание постепенно трансформируется в жажду твоей смерти.

Выбираясь из трюма, я оскользнулся на крутой лестнице и ушиб коленку.

Так, а теперь за работу. Нужно привязать пилу к молоточной рукояти. Распустить матросские гамаки на канаты. Вытащить койку Заррага и разобрать... Истинный квест: найди яблоко, гайку, пустую пивную бутылку, и собери из них корабль для полета на Марс.

— Уреш!

Через три часа из камбуза вылез Франног. Зевая, он осмотрелся и обнаружил мою милость на шканцах. Рядом со мной валялись разнообразные, большие и малые деревяшки из ценного кедра и груда канатов. Сам я, в подштанниках и накинутой на спину рубахе, сидел, подобрав под себя левую ногу, и сосредоточенно пилил толстую стеньгу импровизированной ножовкой. Лицо, явно, красное и сосредоточенное, глаза запавшие и злые, а на голове тюрбан из обрывков паруса, с подверченным по последней селистианской моде язычком.

Подняв взгляд, я показал мудрецу свободную руку и сказал:

— Я порезал ладонь!

— Ох, ох! А больше с тобой ничего не случилось?

— Случилось. Поскольку я на этой посудине единственный, кто сечет в морском деле, я произвел себя в начальники и нарек сей корабль "Титькион обширный". Меня же вы отныне можете звать Несгибаемый Командор. Пока вы рядовой матрос, но посмотрю на вашу расторопность и, быть может, произведу в боцманы. "Титькиону" нужна толковая команда!

— Сынок, у тебя только одно на уме...

— Да где вы видели одно? Вернее, одну? Не-е-ет, Франног, не одна, их много! Всех цветов кожи, с любым оттенком волос, хотя рыжие с маленькой упругой грудью, конечно, рулят!

Вандора... Да почему я все время тебя вспоминаю?

— Ох-ох! Но как же радостно моему сердцу, что с тобою ничего не стряслось!

Я расхохотался.

— Ох, Франног! Я считаю! На сегодня — восьмая неудача! А вы дрыхли будь здоров! Я заходил, ел, пил, ушиб локоть о печку, помянул Ахарра, а вы даже не почесались!

— Ох, ох! У меня так разболелась голова! А сейчас меня мутит, как во время качки. Алкоголь и несколько заклятий... В моем возрасте это так вредно... Нет-нет, не дергайся, со мною уже все хорошо! А что ты мастеришь, сын мой?

— Плот.

— Плот? Но зачем?

— Вы помните, я вчера обещал поставить паруса?

— Э-э... Да!

— Я погорячился. Сперва надо найти целый парус, или такие обрывки, которые можно сметать на живую нитку. Я не нашел. Пройдитесь по кораблю, загляните туда и сюда, авось вам повезет. Но между нами, Франног... корабль никуда не годится. Нет балласта, ни к черту весь такелаж. В шторм нас запросто может перевернуть кверху килем. Так что — я строю плот. Как видите, я мастер на все руки, хотя руки, сказать по правде, у меня всегда росли из другого места.

— Ох-ох-ох!

— Угу. В таких обстоятельствах я предпочту надежно связанный плот. Поставлю там навес, может, сооружу из ошметков маленький парус. Добро, что меркхары не тронули запасные весла — нам есть чем грести.

— Ну да, ну да... Но все же странно... странно мне...

— Что странно, рядовой матрос?

— Твои неудачи слишком мелкие... ой-ой, боюсь, что провидение копит силы для неудачи крупной!

В моей груди поднялась волна злости. Я закрыл глаза и посчитал до десяти. Злости поубавилось, а вот мурашки вновь принялись разгуливать по спине.

Нет уж, буду делать вид, что все нормально, все в порядке.

Большая неудача, ох ты черт!

— Кстати, матрос, вам будет задание отыскать киянку.

— Что-что?

— Это молот такой, деревянный. Как найдете, выбейте клинья из степса и обрушьте за борт фок-мачту. Работы на десять минут, справится с ней и ледащий. Ч-черт, я снова занозил палец!

Франног переменился в лице:

— Ой... Это же работа для нескольких дюжих мужчин! Пожалей мои седины! А если мачта упадет на меня? Кваэр...

Я рассмеялся невесело:

— Ну, ладно, ладно, нет на "Титькионе" киянки, да и мачту обрушивать не нужно, а то бы не отвертеться вам от работы. Вот вам задание: в каюте плотника осталась пара беседок. Пойдут на настил для плотика.

— Но... Моя спина... Мои седины, сынок! — Мудрец затряс рукавами халата, который полинял от вина; все узоры на нем теперь слились в одно большое сюрреалистическое полотно — там были и химеры, и пенные валы, и, кажется, удачно вписанная в общий фон репродукция картины селистианского живописца Семиндара "Амазонки похищают рыбаков вместе с уловом", оригинал которой я видел во дворце Барнаха.

Посмеиваясь, я в двух словах пояснил, что беседка — не более чем доска с проверченными для канатов дырами, сиденье для высотных работ на судне. Охая, Франног в два приема принес доски, прижимая каждую к груди, словно ребенка.

Некоторое время он, прикрывшись от солнца ладонью, наблюдал, как я, матюгаясь, пилю дерево и стравливаю разорванные канаты. Я же раздумывал над очередной вендеттой старому чародею: так, слегка помотылять ему нервишки, чтобы не расслаблялся. К сожалению, кваэр связал мне руки, и я просто не мог сделать чего-то более серьезного — например, подбить мудрецу глаз.

— А как ты спустишь его на воду, сынок? Плот выглядит... обширным.

— Я мастерю остов. Потом привяжу канаты, перекину их через гик грот-мачты, поднатужусь... Я уж его подниму как-нибудь, а вот вы — вы выведете его за борт и обрежете канаты. Сумеете?

— Я... э-э... я думаю, да.

— Придется суметь, дорогой мой рядовой матрос! Веса, думаю, будет всего пудов пятнадцать. Ну, дальше проще — на воде я его доделаю, вы будете спускать мне подручный материал — видите, я его готовлю? Плохо, что гвоздей нет... Будем обходиться канатами.

— Милосердный Шахнар! Погоди, погоди! У меня есть идея!

— Угу.

— Я попытаюсь вызвать демона из Нижних Аспектов нашего мира!

— На кой? — Выпятив щетинистый, похожий на булыжник подбородок, я сосредоточенно пытался срастить два разновеликих каната. Получалось плохо. Все-таки сухопутный я человек, что ни говори! Вернее — давненько не посещал яхт-клуб!

— Если подселить его в корпус "Выстрела", судно будет двигаться по нашей воле! В любую сторону!

— Во-первых, не "Выстрел", а "Титькион обширный". Во-вторых, про демона вы уже говорили, да я решил — что блажите. В третьих... неужели правда?

— О да! Но только кратковременно. День, может быть, два. Потом заклятье ослабнет. — Я согласно кивнул: угу, день, два... Старый портач! — И демон улизнет, оставив напоследок... Ну, обычно они оставляют кучу навоза и серную вонь. Здесь специфика... Наша реальность подвергает их метаболизм жестоким испытаниям, и экскреция перед возвращением в свой мир демону просто необходима!

Ножовка завязла в древесине:

— Кгм!

— Но пока он в нашей власти, судно будет двигаться с небольшой, но постоянной скоростью непрерывно!

Кончик моего тюрбана колыхнулся. Утопающий хватается за соломинку, верно?

— Матрос Франног — повышаю вас до боцмана!

* * *

— Нужна свежая кровь. А лучше — мелкая жертва!

Мы взобрались на ют. Здесь, как уверил меня Франног, было самое удачное место для провидения ритуала. Старый чародей некоторое время созерцал пиршество акул и физитеров, затем, помянув Шахнара, склонился над палубой. Пришептывая на чудном языке, он украсил просмоленные доски волнистой пентаграммой; нож он держал в кулаке, и действовал им, как скребком. Затем встал — прямой, осанистый, лицо суровое и властное, как у государя Селистии Барнаха Пятого, когда тот не закладывает за воротник. Глаза — черные озера: зрачок растянут во всю радужку.

Низкий и хриплый чужой голос торжественно изрек:

— Нужна свежая кровь. А лучше — мелкая жертва!

— Таракан сгодится?

— Ты насмешничаешь!

— Я? Ничуть не бывало! Где я вам найду жертву на пустом корабле? И какую жертву, хотелось бы знать?

— Кролика, птичку!

— Птичку? Птичку — жалко. Да и где я вам отыщу птичку на судне? Мы всех кур поели еще до пиратского налета!

Мудрец гневно тряхнул бородой:

— Не смотри на меня так! Магия жестока! Многие, да, многие заклятья требуют энергии витальности!

Я поправил тюрбан, который налез на глаза.

— Кгм! Рыбу разве что... Но ее еще надо поймать.

— Не годится рыба! Холодная кровь!

— Хм. Я могу выловить из воды труп.

— Мертвая кровь не сработает. — Мудрец смерил меня весьма красноречивым взглядом. — Только живая, теплая кровь поможет призвать демона.

Я икнул.

— Так это... Вы что же, хотите, чтобы я себе горло перерезал?

— Не выступай с глупостями! Ты можешь нацедить кровь из пальца. Несколько капель сюда, в центр знака...

— Ага... А зачем? То есть я понимаю — то да се, кровью призывают демона. Но хотелось бы понять суть процесса, дорогой чародей — почему именно кровь, а не, скажем, немного вина?

— Ты простак, тебе не понять!

— Ну да, маглом меня еще обзовите, магорасист!

— Разница сумм энергий нашего и демонского аспектов бытия. Для тебя это немного крови, для него — много обильной энергии.

— Деньги?

— В нашем понимании — да. И чем моложе жертвенная кровь — тем проще призывание. — Франног протянул мне нож. — Так что уж пожалей старика, проколи мизинец!

Хм. И в этом мире, как у нас на "Форексе", умники играют на курсовой разнице валют, да еще соблазняют на это неофитов, которые в азарте могут просадить последние портки.

Я пожал плечами. Ну да, я молодой, сильный, вдобавок — простак. Если выбирать между мной и Франногом... Эй, а что это там, на горизонте? Неужто облака?

За кормой "Выстрела", примерно милях в десяти, я различил над водой белое пятно, которое словно вырастало из моря.

Франног ничего не увидел: низким противным голосом он тянул какой-то речитатив, прохаживаясь вокруг знака и задевая меня рукавами халата. Острый запах вина, который шел от одежды мудреца, вызывал вполне очевидную злость. Я бы сейчас тяпнул, ох, тяпнул бы любого алкоголя!

— А вот... Получается, демонов вызывать настолько просто? Капля крови, два-три заклятия, и все?

Мудрец блеснул лысиной прямо мне в глаза.

— Наивное дитя! Ты решил, что я могу вызвать произвольного демона?.. Омм-па! Омм-па! Все куда сложнее, мой друг... Омм-па! Это под силу лишь Великим Магам. Мой же удел — демон определенный, которого я призывал многократно, вдобавок на него надо настроиться. Уммм-мма! Умм-мма! Умм-мма амтарах-х-ха-а! Первоначальный же ритуал куда сложней и требует много сил и отдачи.

Низкие белые пятна приблизились, обернувшись плотными клубящимися облаками. Я с тревогой увидел, что небо над ними наливается густой синевой.

— А-а-ах! А-а-ах! Еооо... кии-и-и... Мооооо... алкиииии! Уже скоро... Я чувствую...

Старый ты простатник.

Воздух над пентаграммой приобрел серебристый муаровый отлив.

— Франног, я не хочу торопить, но, как будто, собирается...

— А-а-ах! А-а-ах!

— Драхл! Давайте быстрее, Франног!

— А-а-ах!

— А демон не опасен? Что, если он вырвется из пентаграммы и разорвет нас на куски?

— Не неси чепухи!

— Но я думал...

— Воины не могут думать! Их удел — подчиняться мудрецам!

— Хм-м...

— Опасность демонов преувеличена. Это предрассудки невеж!

— Хм-м-м...

— Сейчас... все готово... Режь палец!

Я схватил протянутый нож. Небо очень быстро темнело. Кажется, грядет ураган. Сможет ли корабль, движимый демоном, уйти от него?

— Режь палец, сявка, или я тебя убью!

Я поднес к лицу растопыренную пятерню. Порез от пилы уже запекся, так что увольте снова в нем ковыряться. Какой палец не жалко? И так все исколоты... Верно, придется мизинец!

— Ай!

Первые капли упали вне пентаграммы. Я сунул нож Франногу и начал выдавливать кровь над серединой знака. "Кап-кап-кап..." Не много ли будет?

Пентаграмма осветилась по линиям призрачным золотистым сиянием, над ней сверкнули мириады янтарных жалящих искр. Я отпрыгнул к фальшборту, потряхивая обожженной рукой. В этом чокнутом мире я всякое видел, но в ритуале призывания участвовал впервые.

Где-то сбоку раздался одышливый голос мудреца:

— Его зовут Вомак. Не вздумай смеяться над его именем!

— Имя как имя... Бывает и похуже.

— Этого тоже не смей говорить!

Лужица крови вскипела, выбросив облако густого малинового дыма примерно на рост Франнога. В облаке — словно в мутном окне — возникло краснокожее существо с похотливым скуластым лицом, осиной талией и совсем не мужской грудью.

Картина прояснилась...

Нагая, обряженная в страшную кожаную сбрую демонесса, хохоча, сидела верхом на тщедушном голеньком создании с фиолетовой кожей, обломанными рожками и скошенным подбородком. За спинами пары картина была размыта и неясна.

— О... — только и выдохнул я, уставившись прямо в зовущие очи дьяволицы. Отсутствие волос на голове не портило ее, а маленькие острые ушки хотелось игриво куснуть...

Комолый демон посмотрел на Франнога огромными грустными глазами и отрицательно качнул головой. В его рту виднелся трензель, поводья от которого демонесса сжимала в изящной ручке. В другой руке была зажата плетка-семихвостка из ярко-красной глянцевой кожи. Демонесса стегнула фиолетовое несчастье по заду, несчастье издало сладострастный стон. Вслед за этим, беззвучно хохоча, скуластая наездница тряхнула грудями и произвела в мою сторону приглашающий жест. А затем картина подернулась мутью и растаяла. Со звуком "вз-з-з-зз!" малиновый дым, завернувшись спиралью, всосался в палубу, а пентаграмма задымилась и расползлась, превратившись в паутину обугленных дорожек.

Франног горестно ахнул:

— Сорвалось! Шахнар и высшие иерархи! Ох, судьба-злодейка! Подумать только, такой убогий, и нашел себе пару! Ты видел? У него был акт размножения, похоже.

Я передернулся:

— Больше напоминает акт разврата. Вомак — это тот, что был сверху?

— Сверху был обыкновенный суккуб.

— М-да? Интересная женщина...

— Не женщина, дьяволица! Ты имел счастье лицезреть ее в полной красе и истинном обличье. У нас они обычно принимают облик обнаженной распутницы с грудями налитыми либо плоскими, смотря по интересам мужчины, коего они посланы соблазнить, а что касается зада...

— Гм...

— Ужасное невезение! — В глазах мудреца стояли слезы. — Как же так... Я вызывал Вомака не меньше двадцати раз за тридцать лет, и ни разу... Ох, как же я осрамился, Олег!

— Кровь неудачника. Нельзя было ее применять.

— Ох-ох, я снова забыл!

— Только не пойте больше песен о старом козле. Что, нам повторить ритуал позже? Боюсь, на это просто нет времени.

— О нет, нет, нет! Если демон сыскал себе пару — пиши пропало! Они неутолимые сладострастники. Обряд совокупления у них длится... по нашему времени... несколько лет.

— Гм-м!!! Какие прекрасные обычаи.

— Ой, как же нам не везет! Что же, сын мой... Плот — последняя наша надежда... Шахнар! Глянь-ка за корму! Быстрей!

Далеко обогнав индиговые тучи, белая стена облаков, стелясь над самой водой, надвигалась на "Выстрел" широким, с километр в поперечнике, фронтом, на глазах замедляя свой бег.

Меня охватило необъяснимое предчувствие беды. Я стал у борта рядом с мудрецом, слегка прищурив глаза. Непроглядная стена загадочных облаков колыхалась, будто у нее внутри беззвучно стучало огромное сердце. По краям и сверху от массива отрывались белесые клочья, уносились ввысь и таяли, распадаясь тонкими паутинками. Физитеры и акулы внезапно исчезли, ушли, опасаясь шторма.

— Олег? Меня снедают дурные предчувствия!

— Еще бы, Франног. Думаю, с плотом я опоздал. Шторм приближается.

— Разве так выглядит буря на море?

Я обвел рукой чернеющий горизонт, который виднелся за краями облачного фронта и над ним.

— Буря вон там. А что это за облачная стена, я не знаю.

— Ой, спаси нас Шахнар! Не порушил ли я своим призывом какой-нибудь аспект силы в этом регионе? Не хватало еще всяких флуктуаций!

Стена надвинулась, до нее оставалось не более трех километров, казалось, она вырастает прямо из безмятежных вод Срединного моря.

Надвинулась и остановила свой бег.

Я зябко передернул плечами. Колышущаяся стена источала холод, словно была соткана из морозного воздуха.

Небо за ней сделалось непроглядно черным. Оттуда шла буря, и, судя по цвету небес, буря страшная.

Франног простер руку к преграде и выкрикнул что-то каркающее, отвратное.

Будто в ответ в облачной стене, точно напротив кормы "Выстрела", зажглись зеленые болотные огни, обозначив контуры мачт и реев.

Прорезав бушпритом туман, на свободную воду без плеска выскользнул громадный трехмачтовый корабль...

Весь в тусклом сиянии рассыпанных по рангоуту зеленых огней, он медленно устремился в сторону "Выстрела".

Признаться вам, что я почуял неладное, друзья? Да ну, вы и так видите это по моей вытянувшейся физиономии!

*Спокойствие, демоны будут. Опустите десять долларов в эту вот прорезь, а затем наблюдайте за демонами во-о-он в тот глазок (и следите, чтобы жена не застала вас за этим занятием).

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ (царственно-призрачная)

"Элиминат"*

Выражение лица у меня было — как у пьяного водилы, который выехал на пост ГАИ и вдруг сообразил, что денег на взятку в карманах — рублей десять.

Франног сказал с трепетом:

— Он не отбрасывает тени.

— Я вижу.

— Он... погляди, он...

— Я вижу!

Ладони мудреца заелозили по планширу.

— Ай-ай-ай, он же идет в нашу сторону!

— Я вижу!!!

Молчаливая громада корабля неторопливо скользила по направлению к "Выстрелу"; форштевень не вспенивал воду, он рассекал ее как нож масло.

Высокие борта, некогда крашеные охрой, а ныне ржавые, в зеленовато-коричневых наплывах; массивные серые мачты в расцветке блеклых зеленых огней, игольчатый бушприт, под которым застыла облезлая кариатида. Истлевшие космы парусов свисают с реев как огромные черные сосульки...

— Небулиумное свечение... Оно свойственно призракам!

Я скрипнул зубами. Меня пробрал суеверный ужас, однако виду я не подал.

— Здравствуйте! Что это призрак, я вижу и без вас! Он не отбрасывает тени, да и потом — гляньте, там же ни одного человека! — Я прищурился. — Может, когда подойдет ближе... Черт, я уверен: там никого нет!

— Ох, ох, сынок!

— Призрак, и вдруг днем. Разве такое бывает?

— Увы и ах! Да-да, бывает, и часто.

— Знавал я одного призрака, давно было дело... Франног, это ваши штучки?

Мудрец вскрикнул непривычно тонким голосом:

— Э?

— Вы пытались призвать демона... Провалилось! Вместо него явилось не пойми что. Демоны, призраки, какая разница?

— Ой же ты невежа! Ой же ты болван! Разница огромная! Мне что, прямо сейчас тебе объяснять?.. А вот твое невезение — оно способно вполне.

Я гневно хватил по планширу кулаком:

— И кто же в нем виноват?

Из глаз мудреца немедленно брызнули слезы:

— Шахнар! Не будь таким импульсивным! Знаешь ведь: я хотел как лучше.

— Конечно, а получилось как всегда.

Парусник медленно шел по направлению к "Выстрелу", он не отражался в волнах и не отбрасывал тени. Мертвая громада с массой зеленых огней, рассыпанных по рангоуту. Мое сердце заметалось в груди.

— А вот я ни в чем не убежден. Уреш, прекратите лить слезы! Он идет к нам... Чего он от нас хочет, этот "Титаник"?

Бородатый аскет сверкнул лысиной, утер глаза рукавом.

— Не знаю. Разное.

— Что "не знаю"? Что "разное"?

— Всякое. Ох! Призрак — это всегда не к добру. Поверь, нам лучше с ним не встречаться, сынок! Ох, да, я подозревал и это случилось, Олег! Твои неудачи — сперва малые, едва заметные, затем обернулись одной огромной неудачей, которая, возможно, будет стоить тебе жизни.

Я сказал, пытаясь не откусить себе язык, ибо зубы стучали:

— Нам, нам будет стоить. Вы про кваэр забыли.

Мудрец со стоном осел на палубу.

— Я предвижу роковое испытание для нас обоих!

Я уже не мог злиться на его пафос.

— То есть... он может причинить нам зло, я так понимаю?

Франног задрал голову, взглянул на меня — борода дрожит, глаз дергается:

— Ну... мнэ-э... Я не специалист. Чтобы дать исчерпывающий ответ, мне нужно больше информации о природе каждого отдельного явления, которое называется "призраком". То есть, ты понимаешь... Я не могу однозначно ответить на поставленный тобою вопрос. Скорее нет, чем да. Часто призраки хотят предупредить о чем-то, и... Боги, до чего же мне страшно!

Я мельком пожалел старика: за пару дней на него столько свалилось, не всякий молодой вынесет. А затем очень сильно пожалел себя: на меня, между прочим, навалилось куда больше.

Я перегнулся через планшир и приставил ко лбу ладонь:

— Уже могу различить название. Вон, сбоку... Позолота на буквах почти стерлась. Селистианский алфавит... Эл... Эл... Элем... "Элиминат"!

Мудрец придушенно ахнул:

— Так это он! О Шахнар! Так значит... о Барнахе... Это правда!

Мой пульс зачастил еще сильней. "Элиминат" был флагманом Барнаха Четвертого, того самого селистианского короля-горемыки, что попал в плен к пиратам Меркхара и был отпущен "поплавать" перед штормом привязанным к мачте. С тех пор корабль видели только в образе призрака, ну и Барнаха, разумеется, тоже.

Чертова байка для впечатлительных матросов! А ведь правдой оказалась!

Франног привстал, пихнув меня локтем.

— Он является перед штормом и стонет! Ох, ох! Моряки боятся его пуще кракена! Где же он? Где призрак Барнаха? Я не могу его разглядеть!

— Его привязали к грот-мачте, если легенды не брешут. Как меня, прямо. От нас его заслоняют носовая надстройка и фок-мачта. Да вы не беспокойтесь, сейчас корабль подплывет, и вы сможете с ним познакомиться.

— О рок! О злая судьба! Что ты такое плетешь? Я не хочу с ним знакомиться!

— Хм. Резонно. Однако я знаю Барнаха Пятого, так? Поскольку состою в его гвардии, сопровождаю на приемах, разве что сопельки ему не вытираю.

— Так, и что?

— А то, что этот призрак — Барнах Четвертый, его папа.

— Ну и что же из этого, дубоголовый ты олух?

— Кгм! Ну, я и подумал: может, он просто хочет узнать насчет сына. Опять же, последние дворцовые сплетни. Политические новости, плюс виды на урожай бобовых...

Замри, картинка! Да, да, девочки и мальчики, я знаю, что вы подумали - да этот придурок стебется напропалую, а тут такое! Хочу вам заметить следующее: чем мне страшнее, чем сильнее из меня льются шутки. Форма защиты, бегства от страха - у каждого она своя. У меня - это шутки юмора. Ибо мне, черт подери, мне ОЧЕНЬ СТРАШНО!!!

Франног метнул в меня убийственный взгляд и сказал быстро и несколько истерично:

— Не желаю я с ним знакомиться!

Я сумрачно хмыкнул:

— Здесь наши желания совпадают. А резня на "Выстреле"? Может, это она его привлекла? Я выкинул трупы — уж не нашел ли он нас... по этой дорожке?

— Шахнар, к чему гадать впустую? Призраки всегда там, где кровь и смерть! Но все же... Это твоя неудачливость, скорее всего.

— Драхл! А вы можете его... ну, как это называется?... Вытурить? Изгнать? Экзо... Эзема, что ли? Устроить призраку экзему?

Франног бессильно сгорбился, лицо его посерело.

— Увы! Обряд экзорцизма долог и никогда мне не удавался. Я очень слабый чародей, сколько раз повторять? Да и потом — призрак великоват. Чтобы его изгнать, потребуется отряд экзорцистов.

Тучи вроде поднажали: чернильное пятно нависло над облачным валом, будто торопясь успеть за призраком монаршего корабля. Зарницы сверкали еще вдалеке, осеняя непроглядный горизонт вспышками серебряного света (иногда я умею излагать свои мысли красиво, в основном, чтобы поймать на удочку мнимой красивости девушек, ну, а кроме того — вы же помните: пафос в этом мире присутствует в речах, как глутамат натрия в земной пище); гром отзывался дальним рокотом. Начал задувать ветер, зыбь, которую гнал впереди себя шторм, все ощутимей раскачивала корабль. И это было плохо, очень плохо, поскольку у нас не было ни руля, ни балласта.

— Весело. А какие еще средства есть против призраков?

— Не могу сообразить, прости! Я растерян и испуган... сильно испуган! Может быть, оберег, амулет — но на это нужно много времени!

— Совсем уж весело. — Я сдвинул тюрбан на левое ухо. Интуитивная уверенность в том, что от этого призрака надо держаться подальше, не покидала ни на минуту. — Жаль, нет парусов — мы могли бы удрать... Плывет он достаточно медленно...

— Им движут тайные силы!

— Не знаю насчет сил, но я не представляю, что нам делать с призраком. Грядет шторм. Буря, возможно, повернет Барнаха вспять, но что-то мне сомнительно. А вот нас она точно перевернет. Но на случай бури я кое-что придумал.

— Что? Что ты придумал, сынок?

— Плавучий якорь.

— Что-что?

— Объясню потом. Якорь не панацея, но оставляет маленький шанс уцелеть.

— О небо, смотри — "Элиминат" нас обходит!

— Он намерен зайти с правой стороны. Черт... Вот что: нам придется разворачиваться, чтобы эта сволочь не подвалила к нашей малютке с борта! Пусть уж лучше впишется в корму — у нашей девчонки она большая. Грести-то вы сможете?

— Что ты предлагаешь?

— У нас есть весла — будем рулить ими с борта, черт, нас уже начинает болтать и разворачивать... Точнее вы будете рулить, а я начну мастерить плавучий якорь. Иначе — нам крышка. Шторм нас опрокинет. А призрак — ну, понадеемся, что он попугает и исчезнет. Так вы сможете грести?

— Да, — пересиливая дрожь, отозвался мудрец. — Я постараюсь. Постараюсь грести. Но... ты уверен, что я смогу развернуть корабль?

— Легко. Корабль наш — пустышка. Но, конечно, придется попотеть. — Поглядев на небо (солнце подернулось кисеей и уже не жарило как окаянное), я ухмыльнулся: — От шторма нам все равно не уйти.

* * *

— Оно не прозелает! О горькая судьбина! Оно не прозелает! Что ты стоишь как дурак?

Я не сразу понял, что означает это страшное слово.

— Что?

— Оно не прозелает, говорю тебе!

Некоторые вещи, очевидные для меня, были непонятны Франногу: престарелый аскет, пыхтя и раскрасневшись от надсады, пытался затолкнуть тяжеленное весло в шпигат широким концом, и оно, естественно, не пролезало в отверстие, предназначенное для слива забортной воды.

— Цыц! Пролезет, если сунете его в гребной порт, незрячий ишак! Три шага вперед, вон уключина!

— Ай-ай-ай!

— Скорей! С вами ума решишься, старый крот! Молитесь, чтобы не налетел шквал: нас опрокинет, и пикнуть не успеем!

Флагман Барнаха заходил с правого борта "Выстрела", как громадная остроклювая птица (как вам метафора, а?). Метров семьсот. Нет, меньше. Уже меньше.

Наша посудина помаленьку начинала крутиться на месте — слепая игрушка ветра и волн.

Я посмотрел, как Франног вяло ворочает в уключине веслом и выругался: придется отложить постройку плавучего якоря. Слабосильный мудрец не может самостоятельно развернуть корабль тылом к "Элиминату"!

Я схватил второе весло и сунул в гребной порт.

— Приналяжем! Шире гребок, резче амплитуда, или как там оно!

"Выстрел" заскрипел, разворачиваясь. Нам приходилось работать веслами изо всех сил — легкий корабль норовили развернуть и ветер, и крепнущие волны.

Дымчатый край индиговой тучи захлестнул солнце, и ветер сразу усилился, сбив с моей головы тюрбан. Палуба закачалась. Ругательство (наше простое, русское) застряло у меня в глотке, ибо в этот миг над водами Срединного моря пронесся горький стон, способный ужаснуть богов (а вот вам еще метафора, красивей предыдущей):

— Оооооуууууу!

— Шахнар, милосердный боже, помоги нам! — пискнул Франног, его лицо сморщилось, как печеное яблоко. — Это призрак, это Барнах! Ты ведь помнишь легенду — он всегда стонет, предупреждая о шторме!

Подтверждая его слова, со стороны "Элимината" донесся новый вопль, от которого у меня потемнело в глазах:

— Уууууууааааааа!

Я засомневался, что стон — обычный предвестник шторма. Пульсирующий и высокий, стон звучал как явная угроза, он сам был оружием, сковывая меня болезненной дрожью.

Мудрец закричал гугниво и жалобно:

— Сын мой, мне страшно!

Я свирепо ощерился (хотя мне было куда страшнее):

— Не поджимайте хвост, старая вешалка! Мощней гребки, иначе нас развернет! Черт, ну нельзя так слабосильно! Нас уже разворачивает!

Взвизг призрака прозвучал как издевка:

— Йааааааааа!

— Гребите быстрей! Франног, ей-богу, я вас сейчас веслом огрею!

— Пых... ха-а-а... Я гребу, я гребу, сын мой! Но это огромное... тяжелое весло... Но я стараюсь, я гребу!

— Что? Это разве гребки? Вы спите! Нас снова разворачивает бортом к "Элиминату"!

— Уаааааа!

По моей обнаженной спине пробежали мурашки.

— Вот сукин кот! Что он все орет, как на пожаре? Аргх! Не думаю, что он помнит о том, кто он есть... кем он был. Бывают полоумные призраки?

— Призраки... бывают... всякие... Пых... хаа-аа...

— Уууууааааа! Уууууаааа! Уууууаааа!

— Он утащит наши души на дно?

— Не исключено и такое!.. Я... мне страшно! Я буду кричать! Аа-а-а-а!

— Уууууааааа!

— Не подпевайте призраку, старый дурак!

— Ууууаааааа!

Я обернулся: "Элиминат", немного отстав, поворачивал, намерившись теперь зайти с левого борта "купца".

Хо, неудачи!

Ох, неудачи!!!

Есть ли смысл бороться, если моя судьба предопределена заклятием? Фигушки, сказали заюшки, я буду драться до конца — из вредности буду. Хоть мне и страшно до вопля, хоть руки и ноги отказываются повиноваться, хоть мой Ктулху снова уселся в сортире и ждет, когда Франнога хватит карачун.

Я выругался и начал грести в обратную сторону, на языке матросов — "табанить", чтобы "Выстрел" развернуло кормой к "Элиминату". Поворачиваясь, "Выстрел" угодил под боковую волну, но для его пустой скорлупы это было пока не опасно.

По палубе забарабанили первые капли дождя, и новый вопль призрака, отразившись от низких туч, пронзил меня раскаленными иглами — сотней или двумя, я не считал.

Предупреждает о шторме? Стонами предупреждает о шторме? Черта с два он предупреждает, этот малохольный призрак!

Я бросил взгляд за спину. Да елки... Все старания впустую: флагман, вильнув, снова заходил с правой стороны, только теперь по чуть меньшей дуге. За пеленой дождя казалось, что все три его мачты изгибаются, словно щупальца.

Сотня метров еще...

Призрачный корабль развернулся осклизлым боком, и я увидел...

Я ахнул. Отпустил весло и выругался по-русски.

Никого.

Маслянисто блестящая, испещренная ровными рядами дыр, похожих на дыхальца насекомых, палуба флагмана была пуста.

Я стряхнул с лица теплую влагу.

Где же Барнах? Где эта бестия? Я-то думал, это он вопит у мачты, как Паваротти!

Раздался новый стонущий вопль, от которого чуть не лопнули барабанные перепонки.

И еще вопль, поверх громового раската!

И еще.

И еще. И еще. И еще.

Множество горестных воплей слились в один: он перекрыл рокот грома и звучал не переставая.

Высокая нота, взятая тремя сотнями кастратов...

Звуковая волна пронзила тело, казалось, ее вибрации отделяют мясо от костей, высверливают мозг, выдавливают глаза. (Да, знаю, описание не очень аппетитное, но и ситуация не детская.)

Вопль тысячи кошек, с которых заживо снимают шкуру...

Франног оставил весло и бросился ко мне, что-то крича.

Стон мириада грешников...

Я осел на колени, жадно глотая воздух. Веселенькое дельце! Так и околеть недолго!

Мудрец бухнулся рядом. Его глаза набрякли кровяными жилками и в буквальном смысле вылезали из орбит.

— Фр... Фран...

И вопль прекратился — будто сдернули с шеи тугую петлю.

Я обессилено встал, помог подняться Франногу. Ветер крепчал с каждой минутой, но "Элиминат" упорно шел к своей цели. Я учуял запашок: флагман вонял, как протухший на солнце кит, будто доски его обшивки, его мачты были когда-то живой плотью, которая давненько начала гнить. Теперь уже совершенно отчетливо, даже сквозь пелену дождя, я различил, как судорожно изгибаются мачты, как по осклизлым, в наплывах коричневато-зеленых ракушек бортам проходит едва заметная перистальтическая дрожь.

Новый стон бросил мудреца на колени; я устоял, вцепившись в планшир.

Кричала, распялив чувственный пухлогубый рот, кариатида. По-волчьи выли шпигаты. Бесновато визжали дыры-дыхальца. Вопили щупальца-мачты. Стонала, открыв гниющую утробу, пасть трюма.

Внезапно вопль перешагнул порог человеческого слуха, и сразу стало как будто легче.

А огни корабля спокойно мерцали. Три сотни зеленых глаз...

Когда бесконечный вопль смолк, точно призрак захлебнулся собственным гневом, я заорал, держась за борт побелевшими пальцами:

— Франног, я просек фишку! Барнаха нет у мачты! Он... Вы можете мне поверить? Он и есть корабль!

Мудрец протянул руку, поднялся с моей помощью и сказал быстро и звонко, без паники и старческого дребезжания:

— Я понял это прежде тебя. Вой и стоны, и никого у мачты... Это вэйрок. Редкая тварь. Она появляется, когда человек... отвергнув все человеческое ради неутоленной жажды мщения, обращается в призрака и сродняется с местом своей насильственной смерти. Вэйрок поглотит "Выстрел" и нас заодно, как поглотил не одну сотню душ и не одно судно. Он одержим голодом и ненавистью к людям. Все время ему нужна наша энергия...

— Энергия? Да пусть поцелует в жопу мою бабушку!

— Говорят также, что истинный вэйрок лишь канал связи между нашей реальностью и тем первородным хаосом, который обычно называют адом.

— Да ну нафиг! Сказочки у вас, на ночь глядя!

Сверкало и громыхало уже над самой головой, дождь усилился, скрыв надвигающийся корабль жемчужно-серой стеной. Она да близкий гром заглушили стоны вэйрока, стало чуточку легче, по крайней мере, очередной вопль не вынимал душу и не бросал на колени.

В промежутке между стонами я пнул весло, которое болталось в уключине. Страха уже не было, он сгорел, осталась злость на себя, свое проклятие и на невозможность хоть как-то противодействовать гнусному вампиру.

— Мы можем сражаться?

— Нет. О нет. Нет!

— Франног, соберитесь! Вы же великий колдун!

— Я великий колдун, да-да... Что ты такое несешь, болван? Какой я колдун? Я великий дилетант, сикось-накось, кое-как! Сколько раз повторять: мне отказано в магическом таланте!

— Эрт шэрг! Старая ве... Как быстро он нас сожрет?

— Быстро... Сильной боли не будет. А потом мы перейдем в другое состояние. Несравненный Абу-Нишрам в своем инферналистском трактате постулирует, что наши души неминуемо растворятся в безбрежии хаоса, однако ему оппонирует мудрейший Кен из Фоле, говоря, что вэйрок жрет только материальную энергию, и растворить душу ему не под силу...

— Как можно ему навредить? Ну же, думайте, думайте, что может его достать!

— Только живой огонь... Нефтяной огнемет, может быть, мог бы с ним справиться...

— Призрак что, имеет плоть?

— Метафизическая плоть, эктоплазма, которую можно повредить огнем либо молнией... А вот еще, сынок, послушай: мы можем прыгнуть в воду и утопиться! То есть, вот так прыгнуть, и все! Мы станем самоубийцами, но наших душ он не получит!

— Я тебе сейчас прыгну! Я так тебе прыгну! Молчать! И не вздумай скопытиться от страха, старый дуралей! Драться! Мы будем сопротивляться до конца! Как говорят в одной стране, где все измеряется задницами: наши задницы он не получит. Ни мою — красивую-упругую, ни вашу...

— Ох-ох! Я с тобой, сынок! Но не называй меня, пожалуйста, дуралеем... И насчет задницы...

— Огонь... Огонь-огонь-огонь... Молния? Вы сказали — молния? Молния его повредит, как считаете?

Франног подобрался, задумался. От воды размытые вином узоры его халата окончательно перемешались, скрыв за нагромождением красок блудливую картину про рыбаков и амазонок.

— Д-да... Убежден! Не одна... несколько... много молний!

— Так вы же маг! Шандарахните его молнией, и дело с концом — лучше пониже ватерлинии.

— Ох, нет! Это же придется иметь дело с элементалами стихий! Магия высшего порядка, она мне неподвластна. Вдобавок Срединное море — вотчина чародеев Меркхара, договорится с элементалами невозможно! Помнишь, я уже говорил об этом? Магия Меркхара подавляет... Я могу призвать молнию на некий стальной предмет, зачаровав его на манер громоотвода, тут простая магия, без элементалов, но не факт, что молния в него ударит — чтобы это случилось, предмет должен быть подвешен на определенной высоте. Да что я горожу? Чем выше, тем лучше, а самое лучшее, расположить предмет на самой высокой точке того места, куда должна попасть молния. Ай-ай-ай, все это невыполнимо!

Я выругался. Невыполнимо...

Захлопал по вантам незакрепленный гик. Палуба начала основательно раскачиваться, мелкие деревяшки покатились от борта к борту. Наполовину сделанный остов плота, похожий на виселицу, положенную на бок, грузно стронулся с места и зацепился за основание грот-мачты.

Где же "Элиминат"? Вой был почти неразличим, только слабость и дрожь в мускулах говорили, что вэйрок не прекратил попыток нас изловить. Все прахом... Ни дождь, ни ветер, ни волны не помеха этой мрази!

Невыполнимо...

— Стоять, Франног! Стоять-бояться! Ждать!

Бросив весло, я метнулся к грот-мачте. Растянулся на скользкой палубе, вскочил, загребая руками. Скелет плота начал откатываться к борту... Я поймал концы канатов, напрягся и, подтянув недостроенный плот, надежно закрепил у мачты. Затем выдернул из стеньги долото без рукоятки, схватил моток просмоленного троса и бегом вернулся к аскету.

— Ясна мыслишка?

— Э?

— Я привязываю трос... вот так... и забрасываю долото на рею "Элимината"! Шторм вон какой, грохочет — мама не горюй! Долото притянет молнию, если вы его зачаруете! Блин, да оно обязано притянуть молнию, оно же из металла! Веревка — заземление, хватит всему... Барнаху, чтоб его предкам икалось в аду!

Франног вздрогнул, глаза прояснились.

— Я... я, пожалуй, смогу! Погоди, это меньше минуты! — он зашептал, поводя руками над долотом. — Держи эту стальную штуковину за веревку!

— Трос.

— Трос, веревка, невелика разница!

— Моряки вам голову открутят. Это — трос. Это — долото, а не "какая-то там стальная штуковина".

— О Шахнар! Помолчи! Не касайся штуковины, когда появятся искры, иначе все впустую! Держи за веревку, я сказал! Ну вот, я почти...

Из-за полога дождя появился корабль: чудовищная рыжая плоть вэйрока горой вздулась над "Выстрелом"; древний флагман селистианского флота был, скажем так, крупным мальчуганом.

Я резко выдохнул. Несмотря на качку, словно примерз к палубе. Рядом застыл Франног.

Мачты-щупальца смотрели буркалами зеленых огней, черные обрывки парусов, которые уже не были парусами, изгибались. "Выстрел" захлестнул смрад гниющей рыбы и холод. Вэйрок был холоден, как и полагается мертвецу.

Я здесь, тихим шелестом пронеслось в моей голове.

Я здесь.

Чтобы.

Утащить.

Поглотить ваши души.

Я.

И грянул вой, который больше не сдерживала завеса ливня. Я заорал в ответ. Да я вам клянусь — со мной такое случилось впервые. Чтобы я орал в лицо опасности? Да ни в жизнь! Обычно я драпаю, я последний трус. А тут вдруг... Ругаясь, я дернул упавшего Франнога за отворот халата и наотмашь залепил пощечину, от которой голова старика безвольно мотнулась.

— Да... ва-а-ай! — промычал прямо в стариковское ухо. Франног удивленно заморгал, но боль от удара протрезвила. Он снова начал водить ладонями над "громоотводом", что-то шепча. Я удерживал его за отвороты халата. И орал. Как же я орал!

Десяток глобул зеленого огня сбежали с борта "Элимината" и, не касаясь нас, взобрались по грот-мачте "Выстрела", свесившись с ее салинга исполинской гроздью винограда.

Души.

Мои.

Дети.

Пленники.

Рабы.

Выпитые.

Игрушки вечности...

Фигушки, сказали заюшки! Хрен ты выпьешь мою душу! Хрен я буду твоей игрушкой!

Я почувствовал, будто меня давят прессом. И с ужасом увидел, что борт "Выстрела", став абсолютно прозрачным, выгибается в сторону "Элимината". Призрак начал поглощение.

— Есть! — вскинул голову мудрец. Но выражение торжества в его глазах сменилось пустотой, они остекленели, и он рухнул на палубу... Я остался стоять, стало быть, мудрец всего лишь потерял сознание, если бы умер — кваэр отрубил бы мое сердце.

Я заревел, грозя "Элиминату" кулаком. Тварь! Падаль! Погоди... Постой, сейчас ты получишь сполна!

Не стоит.

Зря.

Зря.

Прими мою власть.

На подгибающихся ногах я побежал вдоль фальшборта, раскручивая плюющее голубыми искрами долото. Остановился, когда передо мной оказалась фок-мачта "Элимината". Дождался всплеска молнии, которая высветила реи, и метнул его, вложив в бросок все силы. Долото перелетело нок верхнего рея и несколько раз перекрутилось, надежно запутывая трос в черных обрывках топселя.

— Вот тебе сувенир!

Вэйрок взвыл тысячью голосов, рыжий борт вздулся и опал, как у огромного кашалота. Мачта, на которой теперь болталась "эта стальная штуковина", явственно изогнула мерзкую плоть, будто пытаясь рассмотреть подарок, ее огни заволновались, начали подкатывать к ноку, за который прочно уцепилось долото.

Утащить.

Поглотить.

Вобрать твою душу.

Я упал на колени, пытаясь дышать под чудовищным гнетом. Сделал что мог... Никто не сделал бы больше! Да и я... раньше... я бы просто сбежал, или утопился бы в море, как предлагал чародей. Есть чем гордиться мальцу... перед смертью!

Тело начало стремительно неметь, словно один за другим отмирали нервы. Я попытался вцепиться в фальшборт и увидел, как невидимый язык слизывает кожу с рук, обнажая темно-красные мышцы и сизые струйки вен...

Я, — сказала искаженная личность Барнаха.

Гложу.

Твою.

Плоть.

— Ах... арр... Ты не можешь...

— Пффф-ууууршшшш! — Молния блеснула одновременно с разрядом грома. Я поднял голову, которая вдруг стала весить за сотню кило. Яркие ветвящиеся серебряные нити, поднимая облака пара, сбегали по мачте "Элимината". Смрад гниющей плоти сменился вонью горелого мяса.

— Пффф-ууууршшшш! — Новая молния прямо в громоотвод. Нити живого серебра на мачте, облака зловонного пара... Молния пронзала корабль, казалось, до самого днища.

Вэйрок взвыл, но его стон уже не предназначался нам. Тварь терзала бешеная боль, — даже призракам не нравится, когда их поджаривают заживо.

— Барбекю, гадина! Барбекю!

Мне вдруг открылись мысли корабля-человека, я увидел запредельные образы той стороны бытия и лик хаоса — жадную тускло-зеленую воронку, которая поглощает души. Картины, почти невыносимые для разума смертного, картины, которые сводят с ума. Я завопил, но легкие уже не выдыхали воздух, они растворялись, вытягиваясь небрежными мазками розовой краски в сторону вампира.

— Пффф-ууууршшшш! — На последнем усилии я снова приподнял голову: странное серебряное пламя танцевало на мачтах "Элимината", острыми кинжальными языками сбегая на палубу под жалобные, почти детские стоны чудовища. Охваченная пламенем, звонко лопалась кожа бортов, из ран вытекал черный ихор, мгновенно вскипавший грязно-серым туманом. Вэйрок уже не старался удержаться возле добычи, волны и ветер начали сносить его в сторону, а молнии остервенело били и били в чудесный громоотвод, давая новую силу огню. В пламени странно корчились зеленые глобулы, в них проявились вдруг человеческие лица — старые и молодые, больше мужские, чем женские — отражение душ погубленных матросов...

Внезапно над водами Срединного моря пронесся громкий вздох, и борт "Выстрела" с негромким хлопком вернулся в прежнее состояние. Стоя на коленях, я увидел, что плоть снова на моих руках, понял, что тело снова готово меня слушать.

И перед тем, как "Элиминат" поглотила стена ливня, я успел разглядеть, как страшно обугленный остов разламывается на две половины, а зеленые огни, отрываясь от реев и мачт, устремляются в небо.

Собрав остатки сил, я расхохотался, захлебываясь водой, стекающей по лицу.

— Хо! Засмалили... свинюку!

Затем я провалился во тьму.

Все-таки устал маленько.

*Ничего смешного в голову не лезет, глава страшненькая, поэтому я молчу, кричу и действую (ну и паникую — немножко). А из вас никогда не пытались выпить душу (про близких родственников в виде тещи я не говорю)?

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (скучная)

Краш! Бум! Бам!*

Я вновь висел в темноте. Нагая Грануаль крутилась передо мной в бесстыдном танце, принимая позы насколько чувственные, настолько и вульгарные. Что-то вроде достопамятного "Танца семи покрывал", только без покрывал. И я вам скажу — без покрывал этот танец смотрелся ярче. Вообще голая женщина куда эффектнее одетой, правда, Капитан Очевидность?

Я смотрел на то, как плавно, текуче, она меняет позы, как подрагивает упругими ягодицами, и вожделел. У нее были тонкие лодыжки, и вполне обозначенные икры, и в меру полные бедра, что придавало ногам идеальную форму. Многие девушки в моем бывшем мире боятся физических упражнений — дескать, ноги будут мускулистыми. В результате они разгуливают с ногами, похожими на два грубо отесанных полена. Про живот, плечи, ягодицы я уж не говорю. Как известно, многие женщины у нас на Земле больше всего пекутся о двух вещах: о хорошем маникюре и отличной прическе. То, что располагается ниже прически и по бокам от маникюра — их мало волнует. В результате, сняв с такой женщины одежду, мы можем без содрогания взирать только на прическу и маникюр.

Однако тут меня снова выдернули из сладкой нереальности.

— Жив или помираешь? Ай-ай-ай! Ай-ай-ай!

Настырные хлопки по щекам.

Гу-гуууууммммм! Дрррррааааааамммм!!!

Теплый дождь в лицо.

Снова хлопки по щекам. Черт, уже не хлопки, самые настоящие оплеухи!

— Ай-ай-ай! Неужели помирает? О горе мне! О несчастье! Не вздумай окочуриться, осел ты эдакий! Я тебе покажу! Я из тебя, сявка, душу выну! Не вздумай, иначе я уйду вслед за тобой! Помни про кваэр!

Угу, угу, как там, в Древнем Риме, говорили: помни, ты смертен! Или, если цитировать Тертуллиана — "Помни, падло — ты всего лишь смертная тля!"

Изредка знания из институтского курса истории лезут в мою дурную голову.

Шмяк! Шмяк!

Туман перед глазами постепенно рассеивался. Я заморгал, навел резкость: у лица болталась козлиная борода, с которой капало. Над нею громоздился орлиный нос, а чуть выше были знакомые очи старого мудреца.

— А... — сказал я. — Э-э... — Я набрал воздуха в грудь и сел на палубе "Выстрела", по которой яростно барабанил теплый ливень. — Франног! Вы... Я...

— Живой! Шахнар услышал мои молитвы! — Мудрец привстал с колен, с трудом балансируя на неустойчивой палубе. Мокрый халат облепил его тело, которое, как я еще вчера заметил, было не таким уж и тщедушным.

— Живой? — Я глотнул воздуха пополам с пресной водяной пылью. — Я... жив... И вы!

— И я! Какая нежданная удача!

Дрррраааааммммм!

— Ах, какой гром! Шторм набирает силу, нас, наверное, скоро опрокинет, сынок.

Я огляделся. Нос и корма "Выстрела" утонули в серой дымке, которая делалась ярко-белой при каждой вспышке молнии. Громко хлопал по вантам гик. "Выстрел" расшатывало со все большей амплитудой. Нужно срочно что-то предпринять, иначе нас опрокинет!

Я заелозил по палубе, пытаясь подняться. Ноги были ватными, но силы быстро возвращались в тело.

Мудрец, не тратя слов, цепко схватил меня за локоть и помог встать, а затем посторонился, чтобы я тоже уцепился за ванты грот-мачты.

Я навалился на планшир. "Выстрел" крутился на одном месте, опасно креняясь бортами к воде. Корабль без руля и балласта был игрушкой в руках расшалившихся волн. Он еще не черпал бортами, но только потому, что буря не набрала достаточной силы.

А может, пронесет? Может, сильных шквалов не будет? Простой ливень, скромные волны и все?

— Франног, вы как?

— Сынок, я очнулся сразу, как ты разделался с вэйроком. Я удачно упал, головой в нужную сторону... Видел, как ты забросил ту штуку, слышал, как молнии разят вампира...

— Ахарр, мне казалось, вы прочно потеряли сознание.

— Чушь. Транс или что-то подобное от воздействий вампира. Ты молодой, ты продержался дольше. Кстати, сынок, — мудрец задумчиво потер распухшую щеку, — за плюху отдельное спасибо. Нет, на самом деле, без плюх было не обойтись.

— Аргх! Вы видели... Видели, как кожа исчезла с моих рук?

— Не только кожа, и не только с рук. Я видел, как бьется твое сердце. У тебя мощное, здоровое сердце, сынок. Ну а потом все вернулось на место. Наше счастье, что процесс поглощения едва начался. Полагаю, то, что мы увидели, не более чем интерпретация поглощения, которую предложил наш разум, ибо мы имели дело с вещами сакральными, а они рациональному истолкованию неподвластны.

— Да плевать, главное — мы целы! — Я согнал влагу с лица, мельком осмотрев свои ладони. — "Элиминат" надвое рассадило. Вэйрок мертв!

— Возможно.

— Что?

— Я говорю: возможно! Тварь вроде вэйрока очень сложно убить. Их жизнь — сразу в двух мирах. "Элиминат" был лишь физической проекцией. Понимаешь ли... Ох! — "Выстрел" накренился особенно сильно, и старый мыслитель, окутавшись облаком соленых брызг, чуть не вымахнул за борт. — Ты, помнится, обещал что-то насчет якоря!

— Драхл... Ну конечно! Нужно привестись носом к ветру, а то нас опрокинет. С помощью якоря и такой-то матери мы сможем дрейфовать против волн! Уцелеем... если волны будут не очень велики. И если не будет сильных шквалов.

— А что, его долго мастерить, этот якорь?

— Да он готов почти. Якорь — это наш плот!

— Наш плот?

— Ах черт... Остов плота! Нужно его немного утяжелить, чтобы он не порхал по волнам, иначе ничего не выйдет.

Под "немного" я разумел чугунную печку камбуза. Я своротил ее могучим рывком, вырвав крепления из досок. Прощай, тепло, прощай, горячая вода! А впрочем, всегда можно задействовать печку, что стоит в каморке Мамаши. Только жаль, у той печки отломана дверца, дымить будет!

Печка оказалась не слишком тяжелой. Я подволок ее к каркасу плота и начал крепить канатами. Франног стоял над душой, не смея помочь советом — в сооружении плавучих якорей он ничего не смыслил. Когда за спиной послышался грохот, я не обернулся: старый мудрец, проклиная все на свете, растянулся на шаткой палубе, по нему с глухим стуком перекатывались деревяшки.

Я не сказал старику, что мастерю якорь "на глазок". Попросту говоря, я не знал, удержится ли остов на плаву с печкой, или сразу, топориком пойдет ко дну. Дело в том, что плавучий якорь обязан находиться в притопленном состоянии, иначе он не сможет испытывать сопротивления воды, которое помогает развернуть корабль носом к волнам.

Придется положиться на удачу. Или на неудачу, что верней. Но второго шанса у меня не будет — крепнущий шторм не позволит вытянуть якорь и оснастить его дополнительными поплавками, волны и сейчас каждую секунду готовы сделать кораблю оверкиль.

Франног с охами завозился за спиной.

— Ну как... ой... Когда будет готово?

— Почти... — Я в лихорадочной спешке связывал разновеликие канаты в один длинный буксирный трос.

— Ик... По-моему, у меня начинается морская болезнь...

— Терпите, уже скоро!

— Ик!

Прочный на вид узел легко распался, когда я на пробу дернул веревку. Неудачи!

— Ик-ик!

Я набросил новую петлю, потянул за концы, затягивая узел.

— Ик! Бэ-э-э!

— Проклятье! Не рыгайте на палубу!

— Я... Ик! Я стара... Буэ-э-э-э...

— Ик! — Меня тоже замутило. Я и раньше знал, что мой желудок слабоват для качки, однако за время пути, казалось, слегка пообвыкся. Но теперь будто весь организм взбунтовался просто из солидарности с мудрецом. Вскоре я и Франног икали на пару, с той только разницей, что мне удавалось подавлять рвотные позывы.

Наконец, сдерживая дурноту, я прочно закрепил печку и привязал буксирный канат к скелету плота. Якорь — загляденье! На связку стеньг и реев уложена раскуроченная шкиперская койка, придавленная серой, почти черной чугунной печью.

— Все готово! Ик-ик!

— Ик! — утвердительно кивнул мудрец, тускло отблескивая лысиной. — Мне кажется... ик!... что такая восприимчивость к качке, это побочный эффект прерванного поглощения! Ик!

— Плевать на это! Ик! Подберите буксирный канат и тащите за мной!

— Ик! Однако у меня уже болит диафрагма! Ик-ик!

— Делайте... ик!.. что велю!

— Ик!

— Ик-ик!

Упираясь босыми ногами в скользкие доски, я поволок плавучий якорь на нос судна. Ох, и страшно же мне снова стало — а ну, как не успею, и нас опрокинет?

То ли я был так слаб, то ли действительно хватил через край с печкой, но якорек показался мне каторжной ношей (о, я знаком с каторгой не понаслышке, как и многие пропаданцы — я успел вкусить каторжного житья, о чем не люблю вспоминать) . Удастся ли перевалить его через борт? И не утонет ли он? И не кувыркнется ли "Выстрел" прежде, чем я швырну якорь в "бездну вод"?

Громовые раскаты слились в рокочущий гул. Волны росли на глазах, уже заворачиваясь вспененными языками. Видимость была — метра на четыре от борта, ветер бросал пригоршни капель в лицо.

Только бы выгорела хитрая затея!

Борясь с качкой и надсадной икотой, я подтащил якорь к трапу, что вел на бак. Поднять его по нешироким ступенькам казалось невыполнимой задачей. Я ухватил якорь за поперечину и, закусив губу до крови, поставил "на попа": в таком положении громоздкий якорь можно было попытаться протащить.

Есть ступенька! И еще одна! Но до чего же они скользкие! Не дай бог упустить: внизу икает Франног, якорь мгновенно убьет старика, раздробив ему кости.

На меня обрушился веер брызг. Лихая пляска корабля чуть не вырвала поперечину из рук. Мудрец, уже подступивший к лестнице, вдруг клюнул носом и упал на колено.

— Не спать, убью! — гаркнул я, преодолев еще одну ступеньку. — На ноги, старая зараза! — Я специально кричал обидное, чтобы взбодрить старика (да кому вру — я правда от всей души его костерил).

Мудрец привстал... все понял и кивнул со слабой ухмылкой. "Выстрел" крутанулся, черпнул бортом, и налетевшая волна подхватила старика в зеленую ладонь. Я едва устоял, судорожно стискивая поперечину. Мудрец прокатился до штирборта и неминуемо был бы смыт, если бы не канат, который он намотал на локоть. Якорь в моих руках дернулся, канат натянулся... и мудрец, из-под которого выдернули водяную перину, шлепнулся на палубу, как огромная мокрая лягва.

— Аргх! Вставайте! Вставайте! Ик! Ик! Ик!

Франног приподнялся и, вяло перебирая руками, начал подтягиваться к баку. Я едва удерживал якорь; мало того, что весил он немало, так теперь на него пришлись лишних семьдесят килограмм старого мудреца. В борт "Выстрела" ударила очередная волна, и снова мудрец воспарил на водяной подушке. Однако теперь он прочно держался за буксирный канат. Наконец, панически перебирая руками, он подобрался к подножию трапа, и я смог возобновить восхождение. Франног поспевал следом, из опасений встав на четвереньки.

Площадка на баке была скользкой, словно ее полили маслом. И темно-красной от размытой крови. Я выпрямился и облегченно вздохнул. Прислонив якорь к фальшборту, отобрал у Франнога буксирный канат и торопливо привязал его к стальному кольцу, которое специально для таких целей было ввернуто возле бушприта.

Теперь остается уповать на милость богов. И... на удачу? Улучив миг между приступами икоты, я склонился к мудрецу:

— Франног, дайте мне подзатыльник!

— Ч... ик!.. что?

— Мне нужна неудача! Невезуха! Облом!

— Сыно... ик-ик!

Мудрец все еще стоял окарачь. Он принялся замедленно вставать, но я не утерпел: бранясь, сгреб отвороты халата и вздернул старикана на ноги.

— Прямо сейчас! Каждый миг на вес золота!

Франног кивнул, кое-как размахнулся, и вяло шлепнул меня по затылку.

— Слабосильно! Ахарр! У девки и то сильнее выйдет! Вспомните, как я вам плюху отвесил! Ну же! Месть!.. Нет, снова не годится! Франног!

— Что, сын мой? — кротко воздел очи мудрец.

— Ваша мама жила с павианом!

— Ах ты сявка!

Чудодей с размаху врезал мне по сопатке, да так, что я чуть не вылетел за борт.

— Ой! — Я схватился за разбитый нос и едва придержал ответный удар.

— Ох... Сын мой! У тебя кровь! Прости...

— Угм!.. Хорошо... но мало! Для верности отвесьте мне пинка!

— Сынок!

— Не чинитесь, не в гостях, старый вы хрен! Бейте смело! — Я повернулся спиной, ощутив на губах вкус крови. — И не забывайте про павиана и мамашу! Ох!.. Да не туда-а-а-а, выше!.. Где вас учили пинки раздавать? Вс-с-с, как больно-о-о!..

"Выстрел" дал значительный крен, окунувшись левым бортом по шпигаты. Якорь начал падать на мои ноги. Я подпер его коленом, чуть не рассадив коленную чашечку.

Итак... Довольно ли невезения, к которому я почти не приложил стараний, для нужной мне удачи?

Море начинало шуметь, и этот звук прорывался сквозь рокот грома. Верный признак, что волны растут. Нельзя терять ни секунды! Я схватил якорь за поперечину, и, поднатужившись, попытался взгромоздить его край на планшир. Нет... Непомерная тяжесть! Одно дело тянуть якорь волоком, совсем другое — поднять его выше пояса и перевалить за борт, особенно после того, как тебя чуть не стрескал сакральный вампир.

— Франног!

— Ась? — Мудрец подался вперед, орлиное лицо бледненькое с прозеленью, как у свежего покойника, под глазами круги.

— Хватайтесь за нижний конец! Поднимайте! Я не осилю один!

— Но...

— За петлю от каната! Быстрей!

— Моя спина!

— Аргх! Выбирайте между спиной и жизнью! Вы... Павиан... Ваша мать... Я вам сейчас такое про нее расскажу!

Франног молча поймал якорь за петлю, ахнул и приподнял, побурев от натуги. Вены взбухли на его высоком лбу и шее. Я вложил в рывок все силы без остатка. Шум волн и громовые раскаты заглушили надрывное пыхтение горе-мореходов, перемежаемое ругательствами, самые непристойные из которых доносились из уст мудреца.

Поперечина улеглась на планшир. Я поднажал: перехватывая за витки каната, вздергивая, рывками продвигал якорь вперед.

А Франног взялся за поясницу и скрючился вдвое:

— Мой позвоночник!

— Стойте! — Теперь я едва удерживал якорь, чтобы тот не плюхнулся в волны. — Эрт шэрг... Мне нужна ваша помощь! Толкайте якорь! Он должен упасть от наших совместных усилий. Неудачи... Ну же? Не мне вам объяснять! Если я столкну якорь один, он может утонуть. Ну и мы тогда... следом.

— Ох-ох, Шахнар! — Мудрец уперся в торец якоря. — Непосильная работа в мои годы!.. Х-хак!

И якорь соскользнул в воду, заставив канат с визгом проехаться по планширу.

Утонет? Нет! Он выпрыгнул из воды, как поплавок (черт, я и думать забыл о том, что в шторм торец якоря запросто может пробить дыру в судне!), и запрыгал по волнам, отдаляясь от "Выстрела".

Франног со стоном осел у борта.

Наполнившись водой, печка перевернула остов, почти полностью утопила его. Но якорь остался на плаву! Я на это и рассчитывал. Я начал вытравливать буксир, который дергался в руках, словно я держал за повод дикого жеребца (боже, как я люблю такие средневековые метафоры!).

Только бы выдержали узлы! Нужно быть готовым ко всему с этими неудачами!

Якорь канул во мгле. Канат натянулся и завибрировал. "Выстрел" дрогнул, разворачиваясь носом против волн.

Сказочно!

Суть плавучего якоря проста: дрейфующий по ветру корабль тянет за собой плавучий якорь, однако тот, испытывая сопротивление воды, поворачивает корабль носом против ветра, выводя его, таким образом, из-под удара опасных бортовых волн, которые играючи могут положить корабль на бок. А смастерить якорь можно из чего угодно — из парусов, мешков, бочек.

"Выстрел", скрипя и шатаясь, проваливался в бездну, чтобы через миг вновь взобраться по почти отвесному, завитому в бурун скату. Казалось, корабль, замедлив дрейф, стал держаться на воде куда уверенней. Впрочем, это, возможно, была моя иллюзия. Я наклонился и похлопал мудреца по плечу:

— Эгей, старая швабра! Дельце выгорело! Теперь покамлайте Шахнару, чтобы волны не выросли круче мачт! Да, еще... Вашей маманьке — спасибо!

"Выстрел" зарылся носом, вывернув на нас несколько бочек воды.

Я спустился на шканцы, поддерживая стенающего Франнога за локти. Ежели корабль почти неуправляем и в каждый миг грозит хлопнуться на бок, пережидать негоду лучше на открытой палубе, чтобы в случае катастрофы не оказаться в ловушке каюты или трюма. Буруны сыплют брызгами, льет дождь, задувает ветер, однако все это можно перетерпеть в южных морях без особого ущерба для здоровья.

Я поймал обрезок рея, чудом не смытый за борт, и привязал к нему старика обрывком каната. Другой обрывок захлестнул вокруг мачты и соорудил из него скользящую петлю. Затем одну руку просунул в петлю, а другую — под обмотку деревяшки. Теперь мудрец, впавший в состояние, близкое к летаргии, был на привязи. Да и я не скользил по палубе. В общем, мы вчетвером (вместе с кваэром и моим Ктулху) надежно себя привязали.

Я очень редко молюсь богам. Я в них не особенно верю. То есть верю — но без того трусливого фанатизма, что свойствен святошам и кликушам. Несмотря на то, что я отчаянный трус, в глубине души я прекрасно сознаю, что человеку дана свобода воли — и никакие боги, молись им или нет, тебе не помогут. Сам, своими кривыми, растущими из задницы ручками ты должен ковать свое счастье.

Тем не менее, я помолился всем богам сразу. Затем улегся у мачты и стал ждать на море погоды, вспоминая всех женщин, с которыми меня сводила судьба.

Но, черт подери, почему я все время вспоминал Вандору?

* * *

Дураки вроде меня всегда обещают начать новую жизнь с понедельника. Я же модернизировал обещание, перед тем, как окончательно отрубиться от усталости, послав вселенной сигнал: мол, если уцелею в шторм, обязательно начну новую жизнь. Ну вот честно-честно-честно.

Врал, конечно. Как и тогда, когда был привязан к мачте.

Громкий треск и содрогание корпуса "Выстрела" вырвали меня из забытья. Я вскочил, словно ожгли крапивой, взмахнул руками и бросился к выходу из каюты.

Точнее — попытался вскочить, взмахнуть и броситься.

Не сложилось. Кисть левой руки рвануло болью, и я растянулся на палубе лицом вниз. В тот же миг с характерным деревянным стуком на мою спину упало бревно. Его конец больно приложился к затылку, затем бревно скатилось на доски, дернув почему-то за собой правую руку.

Ошалевший от потока событий, я попытался вскочить еще раз.

И снова растянулся носом вниз, чувствуя, что обе руки разведены в стороны и к чему-то привязаны!

Это... Это как же... Меня пленили? Но кто?

Лежа на просмоленных досках, я осторожно приоткрыл глаз...

— Да что за нахрен!

Во-первых, я был не в каюте, а на палубе, а во-вторых... Одна моя рука была по-прежнему привязана к мачте, а на второй... болталась тяжелая деревяшка!

О боги! Мудреца таки смыло за борт! Он мертв!

Сейчас кваэр остановит мое сердце...

— Мастер Ко-о-ов!

О боги! Мудрец таки жив!

А теперь скажите, боги, только скажите честно: что лучше?

— Олег! Друг Олег! — завывал где-то на палубе Франног. Завывал испуганно, почти рыдал. Но к его крикам по любому поводу я уже привык. Может, старик увидел крысу? Или защемил бороду в досках палубы?

Я с ворчанием сел на палубе, щурясь на свет. Погано мне было, как с похмелья: раскалывается голова, глаза слипаются, тошнит. Осторожно высвободился из промокших веревок, ногой откатил рей и только потом осмотрелся.

Было раннее утро. Лоскуты серых туч медленно уплывали к западу, сторонясь румяного солнца, которое уже начинало припекать (черт, я действительно умею красиво складывать слова, ну оцените: румяное солнце, лоскуты серых туч!). В воздухе висела редкая сетка тумана.

Стало быть, "Выстрелу" удалось пережить ураган. Мачта на месте, доски палубы — тоже, корабль вроде цел, неизвестно, правда, что делается в трюме. А что за треск меня разбудил? И какая напасть приключилась с Франногом?

— Ай-ай-ай! — заблеял тем временем старикашка. — Нам ...! — Он употребил одно слово, которое прежде и я не очень-то старался пускать в ход.

Я хмыкнул, потом расхохотался. Встал, опираясь на мачту. Какое чудесное утро! Легкий, пока еще прохладный ветерок...

— Мы тонем, Олег! "Выстрел" выбросило на рифы!

— Тухлая каракатица!

Вы заметили, что я начал ругаться, как заправский морской волк? Погодите, я изображу еще: чертова барракуда! Семьдесят семь тысяч семьсот семь мертвых кашалотов! Нет, это, по-моему, уже перебор. Пусть будет - пять тысяч. Ох, девочки и мальчики, я вижу по вашим глазам - приключилась беда. Вы же снаружи и можете рассматривать "Титькион обширный" со всех боков, а я внутри - и не могу понять ситуацию... Но мне страшно! Вы уж поверьте, я мастер бояться. Дайте мне время - и я закачу вам истерику. (Вру. А может, и нет. Но все-таки брешу, как сивый мерин. Вообще - лучше не верьте мне, я то еще брехло.)

Что за ирония! Спастись от урагана, чтобы напороться на рифы. Боги, наверное, ухохатываются на небесах... Чтоб их всех пробрала икота!

Внезапно "Выстрел" дал резкий крен на левый борт. Скользкая палуба метнулась из-под ног, меня поволокло к фальшборту. Дорога была короткая и знакомая. Я не успел даже выставить руки, как с треском врезался в преграду. Лбом. От удара глаза сбежались в кучку, и слезы брызнули из них, мешая видеть. Я зарычал и дернулся, порываясь встать, но первая попытка не удалась. Не удалась и вторая: ноги отказывались слушать хозяина. Где-то в стороне что-то невразумительное блеял старый бородатый козел.

Оставив на время попытки подняться, я решил передохнуть, гадая при этом, сколько времени "Выстрел" удержится на плаву. Впрочем, он мог спокойно осесть на рифы и сидеть на них сиднем до первого шторма. В этом случае лихорадочная торопливость была ни к чему. Однако я хорошо помнил о своем проклятии, и потому готовился к худшему.

— Олег! Мой дорогой друг! — взывал Франног непонятно откуда, словно бы из трюма. — Не бросай старика, помоги!

— Ведите себя достойно, мудрец! — рявкнул я. Крепко вцепился в планшир, подтягивая свое тело. (Мимоходом заметил волнистую трещину в досках фальшборта. Уж не от удара лбом ли? Ну вот, а кто позавчера хвастал Франногу, что может пробить головой стену каюты?) Утвердившись на ногах, я огляделся. Кажись, пока я поднимался, корабль накренился еще сильней. Чтобы не выпасть за борт, приходилось держаться за планшир и опираться на него ягодицами.

Очевидно, "Выстрел" здорово пропорол днище о подводные камни. Оставались считанные минуты, потом он уляжется на бок, а там... Или утонет, что совсем плохо, или застрянет на рифах, что предпочтительней — надо ведь достроить плот! Черт, куда вчера подевался обрезок пилы? Проклятый вэйрок спутал все карты!

— Олег, друг мой! Помоги, я сейчас упаду!

Крики доносились с бака. Однако никакого мудреца я там не увидел.

— Франног, так вас растак, где вы?

— Здесь! — Голос доносился от борта, где стоял я, но я не поручился бы за это — слишком уж шумело в голове от двух ударов, полученных с минимальным промежутком.

— Где "здесь", проклятый мудрец?

— Тут...

— Где "тут", что вас пеплом развеяло?

— Бу!

— Что?

— Меня мутит!

"Выстрел" кренился все ощутимей. Нет времени расспрашивать старика...

— Франног!

— Да?

— Пойте!

— Что?

— Пойте, проклятый мудрец!

— Не понимаю...

— Пойте, старый сухопутный бабай, я отыщу вас по голосу!

До Франнога дошло, и он затянул гнусаво и абсолютно мимо нот:

Я буду верить в чудо,

И ждать тебя я буду,

Вернешься ты, я знаю,

И сразу я оттаю!

Я с трудом подавил желание завыть в такт словам идиотской песни. Я никогда и мысли не допускал, что сухой аскет — лирик в душе. Но песня определила направление: Франног точно был на носу корабля. Если судить по голосу, ничем его не привалило и ничего у него, кроме головы, не повреждено. Однако он не может двинуться, это факт.

Я начал перемещаться по направлению к носу приставными шагами. Старик пел, перемежая строфы страстными призывами о помощи. Где же он, побери его Драхл? В каюте? В трюме? Я почти физически чувствовал, как время, отпущенное на спасение мудреца, просыпается сквозь пальцы последними песчинками. Не успею — мудрецу каюк, и мне тоже. Перед глазами все плыло. Вот и бак корабля, он же нос, если по-простому. Где этот чертов мудрец?

— Где этот чертов мудрец? — заорал я.

Франног на секунду смолк, но почти тут же воодушевлено затянул новую балладу:

Вышел на битву король Аль-Кан-Рас

Тысячи тысяч он вывел в поле.

Но сгинуло войско в этом бою:

Зло разгулялося на воле!

Мудрец был где-то у самого бушприта. Я заковылял по трапу. А Франног все пел и пел.

Он болтался над водой, как муха в паутине, запутавшись в тросах такелажа, что свисали с бушприта. Я увидел его спину в полинявшем халате и тусклую лысину, которая стала пунцовой.

— Я здесь! — крикнул я. — Сейчас помогу! Больше петь не нужно!

Когда осеннею порой

С любимой Джейн я повстречался,

Тогда ко мне пришла любовь,

Я даже с нею обвенчался!

— Больше петь не нужно!

— Ох, ты уже здесь, сынок! — Мудрец настолько запутался, что не смог поднять головы. — Я любовался рассветным морем, и тут... Толчок, удар! Я выпадаю за борт! И вдруг — я повисаю между небом и землей! Смотри, я вижу камни — это рифы!

Я перегнулся через борт: под водой, метрах, наверное, в двух, на окатанных зеленоватых глыбах колыхались бурые космы морской травы. Между глыбами зияли провалы, из которых поднимались широкие изумрудные, словно тканевые ленты других водорослей. Пульсируя зонтичным телом, проплыла медуза.

— Ахарр... Вот задница!

"Выстрел" содрогнулся, и стало слышно, как вода с плеском вливается в трюмы.

Я дернул за канаты... Нет! Я, конечно, могу вытянуть мудреца на палубу, но прежде чем распутаю тенета, "Выстрел" хлопнется на бок и Франног скажет буль-буль карасям и прочей морской живности. Насколько погрузится корабль? Хватит ли длины веревок, чтобы удерживать голову мудреца над поверхностью воды? И сколько я смогу ее удерживать, пока не устану? А мокрые канаты будет очень сложно распутать! А кваэр не спит. Не дремлет кваэр, чтоб ему сделалось пусто!

Меня охватило чувство беспомощности. Я ничем не могу помочь старику! Чтобы освободить его, требуется хороший острый кинжал. И время — хоть немного времени, прежде чем "Выстрел" ляжет на бок и утопит несчастного аскета.

А впрочем...

— Куда вы задевали свой ножик, Франног? — быстро спросил я, стараясь, чтобы голос звучал по возможности спокойно.

— Ножик? — Старый мудрец беспомощно дернулся.

— Ваш перочинный нож, с которым вы вчера ходили на Вомака!.. Дурацкое имя, под стать этому недоделку-мазохисту!

— Э... Дай Шахнар памяти... Я вроде сунул его в карман халата сразу после того, как ты мне его отдал. Чисто рефлекторное действие. Полагаю, он и сейчас в кармане. Но зачем тебе ножик?

Не раздумывая больше, я перемахнул через планшир и, уподобившись пауку, медленно ползущему к своей жертве, начал подбираться к мудрецу. Сделал ногой петлю, встал в нее, потом уцепился рукой за канат, а другую сунул в карман к чудодею.

— Только не дергайтесь больше, Франног! — процедил сквозь зубы.

— Я не дергаюсь, — отозвался мудрец. — Не дергаюсь я. Но мне страшно... Я совсем не умею... — Вдруг его голос стал испуганным: — Ты что, хочешь перерезать веревки?

Я выругался. В первом кармане ничего не было, кроме задубевшего носового платка.

— Да, и не кричите мне в ухо!

— Но... Но если ты перережешь веревки, я упаду в воду!

— К этому и стремлюсь.

Пальцы нащупали второй карман. Если этот маразматик ничего не напутал...

Франног заревел благим матом:

— Олег, Олег, я думал, ты развяжешь канаты и затащишь меня на "Выстрел"!

Словно отзываясь на свое имя, судно дернулось и накренилось еще больше. Оставались считанные секунды, а потом... Хвала небесам, пальцы нащупали рукоятку! Извлекая нож, я издал торжествующий рев.

Франног сказал, и голос его был страшен:

— Олег, мастер Ков, я боюсь воды! Я много раз ходил на кораблях, но оказаться в воде боюсь пуще смерти! Оставь все как есть, Олег! Святым именем пророка Зарта прошу — оставь!

— Не блажи в ухо! — цыкнул я. Зубами сдернул костяную насадку-футляр и начал перепиливать канаты. Я бы вгрызся в них, если б имел тигриные клыки.

— Олег, Олег, молю тебя и заклинаю бронзовым троном царя Аль-Кан-Раса, Урешем, Драхлом, Ахарром, Шахнаром, Шенго, а еще бриллиантовыми сосками богини Адари — оставь! Я НЕ УМЕЮ ПЛАВАТЬ!

Он сказал "ПЛАВ...", а "...А-А-АТЬ!" докричал уже у самой воды. Глаза мудреца напоминали два блюдца, а раззявленный рот — вход в пещеру.

Мудрец бултыхнулся в воду, и сразу "Выстрел", скрежеща и постанывая, как раненый великан, начал заваливаться. Не раздумывая, я прыгнул, стиснув нож в зубах. Ухнул с головой, оттолкнувшись от склизлых камней, выскочил из воды и сграбастал хлебающего соленую морскую воду мудреца. Обхватил рукой за шею и начал отгребать, стараясь уйти от падающей громады, чья тень уже накрывала, накрывала...

Я успел!

Громко хлопнули по воде мачты и гик, раздался треск отлетающих от шпангоутов досок, скрежет, хруст и скрип... Поверженный "Выстрел" со стоном лег на камни, и вода с бурлящим звуком стала наполнять его корпус.

Я скроил болезненную гримасу: эх!

Корабль капитана Заррага, сработанный из ценного кедра с гор Абнего, нашел свое последнее пристанище на рифах Срединного Моря.

Ну и хрен с ним.

* * *

Некоторое время спустя я, устроившись животом на плавучем якоре (плиту я, разумеется, уже спровадил в море), подплывал к останкам "Выстрела". Мудрец сидел позади, смертельно обиженный на мое самоуправство, и, не переставая, гугнил под нос что-то скверное.

Обойдя "Выстрел" по кругу, я покачал головой и громко обозвал себя дураком.

— Это ты к чему? — холодно поинтересовался Франног.

— Да как вам сказать... — откликнулся я, седлая остов плота. — Меня вдруг осенило... Хорошая мысля, знаете, она опосля приходит... Здесь либо вина вашего проклятия, либо моя дурость. Во-первых: зачем мы, надрываясь и рискуя быть смытыми в море, волочили плавучий якорь на бак? Ведь сам якорь, привязанный к бушприту, можно сбросить у любого борта, где угодно! Вон, хотя бы через пролом от мачты! Волны в любом случае вынесут его куда нужно. А чтобы не пробил нам борт, можно было его отпихивать веслом!

— Гм!..

— И второе: зачем я потел, резал пальцы и надрывал пупок, стравливая кучу канатов, если ванты мачт — целехоньки? Это же готовые канаты, только выбленки надо обрезать! Ну, так не дурак ли я, а?

Мудрец задумчиво потеребил козлиную бороденку:

— Я не рискну с тобой спорить, сынок.

Я подумал и сказал:

— А еще у нас нет воды. Мы, пока доплывем до побережья, скукожимся от жажды и станем... похожи на вашу маму, Франног!

*Морская катастрофа веселит только тогда, когда в ней участвует много народу. Ну, вспомним густонаселенные "Титаник", или "Бисмарк", или "Тирпиц", или какой-нибудь похожий кораблик. А тут нас всего двое — да еще оба мужики далеко не товарного вида. Никакого интереса, особенно милым дамам (им нужна драма, желательно с их же участием). Говорю же — скукотища!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ (ктулхулюбная)

Познакомьтесь с кракеном*

— Держите-ка еще одну! — Отфыркиваясь, я забросил на плот серо-зеленую тарелку с волнистыми краями. — Эта последняя. Хфу-у-у... От глубины уши ломит и в голове... бабочки порхают. Такие, с грудями и попами, чирлидершами кличут. Боюсь, еще одно погружение, и наверх поднимется мой хладный труп. — Встав ногами на риф, я оперся о край плота, пытаясь отдышаться. — Эти заразы держатся за свои места, как наши депутаты! Франног, вы уверены, что это устрицы?

Надменно поджав губы, мудрец взял скользкую, обросшую тиной раковину и бросил в торбу из парусины, которая свисала с края плота в воду, крепко привязанная за люверсы канатами.

— Итого пятнадцать. Воды и пищи на трое суток. Жаль. Не думал, что ты такой слабак. На островах Инабиру за устрицами ныряют женщины, они совершают до тридцати погружений за день, при этом — на глубину куда большую, и...

— И живут, припеваючи, до самой смерти, которая наступает в неполные сорок от кровоизлияния в мозг. А нырять принимаются, еще не встав с горшка. Бросьте, Франног! Вы не ответили: это устрицы?

Франног смерил меня презрительным взглядом:

— Послушай, дружок, я живу на этом свете более восьмидесяти лет, и повидал такого, что тебе и не снилось. Я преисполнился мудрости уже к сорока, и с тех самых пор редкий человек подвергал сомнению мои слова. Я сказал раз, и этого раза достаточно. Тем более достаточно, что мой собеседник...

— Да-да, неуч и тупая солдатня, я знаю. Мне и десять раз повтори — не пойму, а если пойму, то неправильно, а если правильно, то сделаю не так, а если так — то все равно криво, а если не криво, все равно развалится, потому что плохая карма. Бросьте, Франног! Что за детские обиды? Вот подумайте: я не обрезаю канаты, "Выстрел" падает на бок... Вам знакомо морское словечко "амба"? Или вы предпочитаете сухопутное "хана"? Не обрежь я канаты, получилась бы из вас со всех сторон мокрая лепешка! Ну и я благодаря кваэру отправился бы на тот свет.

Бороденка чудодея, от морской соли похожая на серый веник с выдранными прутиками, мгновенно встопорщилась:

— Глупец! Дубина! Да ты, пустоголовый, даже представить не можешь, что есть для нас детские страхи. Наши переживания! Они въедаются в нашу память корнями. И они сидят там, и шевелятся там, и только последний кретин...

— Кгм! Франног, за "кретина" можно и в глаз.

— Да-да, в глаз! Я еще припомню тебе оплеуху! Я еще припомню мою мать, которая жила с павианом, "старую вешалку" и "кошелку"!

— Кошелку? Нет, вот "кошелкой" я вас не обзывал, это точно! "Старой заразой" — было, но когда я обзывал вас "кошелкой"? По-моему, у вас припадок самокритики. Кошелка, нет, ну надо же!

— О-о, Шахнар, не повторяй этого слова! Ты бросил меня в воду... ты заставил меня пережить то, что я испытал много-много лет назад... Ты всколыхнул мои самые глубинные детские страхи, понимаешь или нет, мерзавец такой?

Я плеснул ладонью, подняв веер брызг.

— Драхл! Ну, если вы об этом... Меня примерно так и научили плавать. Дело в том, что до пяти лет я тоже плавал не шибко. Отдали меня в парусную школу. Тонул я там раза три, один раз меня течением несло... ну, неслабо так несло, пока за корягу не уцепился. Но плаваю я с тех пор как рыба и воду, кстати, люблю.

— О, заткнись!

— Эрт шэрг! А кто говорил, что он собирает всяческие правдивые истории?

Мудрец не ответил.

— Ну и насчет детских страхов. Как-то раз я чуть не убил мешком с гайками своего дядю. Понимаете, просто баловался, бросал мешок со старыми тракторными гайками в забор. Вот так: "Баб-бах!" Невинные детские шалости! И вот мешок случайно перелетел забор, мимо которого как раз проходил...

Франног демонстративно отвернулся и перешел на нос плота, под навес, где сел, скрестив ноги и прикрыв руками мохнатый пупок.

— Это устрикус гигантис, эндемик южных морей, — молвил он так, словно делал большое одолжение великовозрастному балбесу.

— Ну смотрите мне! Если получится, что я корячился зря, а паче того, если мясо этих ракушек будет ядовитым и не сгодится даже на суши... Я сам из вас сделаю сяке-маки, а бороденку пущу на хаяши вакаме!

— Ты говоришь много странных слов, Олег, — задумчиво проронил мудрец. — Слов, значения которых я не понимаю...

Я кивнул с умным видом:

— Франног, вы похожи на покемона.

Я знаю, что вы думаете, я вижу это по вашим скучающим глазам: где приключения? Где, твою мать, крутые опасности, секс, кровожадные пираты, страшные схватки и все такое прочее? Где явное колдовство в виде файерболов (господи, я блюю от этого слова!), где крутой герой в стиле "Всех нагну - один останусь"? Где свой замок? Где гарем из податливых самок с одной извилиной? Ну, могу вам сказать - кое-что будет, кое-что уже происходит, однако ни замка, ни гарема самок, чтобы пропаданец тешил свою глупенькую плоть, я вам не обещаю. Кое-кого я, конечно, нагну по ходу пьесы, но в основном я буду бегать и драться без особого пафоса и успеха. На мне - заклятие неудачи, помните об этом! И еще - я трус. Никогда об этом не забывайте! Если вам нужны удачливые герои без страха и упрека - ищите в другом месте. А здесь... здесь только Олег Ковалев, пропаданец со страхом и упреком, угодивший в переплет, из которого пытается выбраться.

Как-то так.

Я рывком взгромоздился на плот.

— Мне мнится, сынок, ты сейчас обозвал меня не очень-то приличным словом...

— Забудьте, Франног, это обычный мультисарказм. Он, конечно, больше свойствен правильным девушкам, которые общаются с правильными мальчиками... э-м-м... Так, забудьте. Просто сидите и не сквиртите, тьфу, не трындите мне тут, старый вы сверчок.

Я прошелся по плоту.

Эту постройку вернее было назвать "горе-плотом", так как соорудил я его из всего, что удалось отвоевать у погибшего корабля. Доски, отлетевшие от шпангоутов, брусья, койки, двери, шкафчики, разнообразные обломки. В ход пошел даже рундук, который я вызволил из затопленного камбуза (из него, конечно, вывалили сперва мокрую угольную кашу). Плот удался довольно высоким, но хлипким: без утопших пилы и топора, вооруженный лишь перочинным ножом, я не смог нарезать в дереве зарубки для канатов, так что вся конструкция гуляла под настилом, ненадежно связанная между собой. Хорошая волна грозила разметать это сооружение в считанные часы.

Я сделал плот продолговатым, дабы обеспечить ему хотя бы минимальные ходовые качества и предусмотрительно оставил щель для мачты, под которую намеревался использовать гик (хотя обычно гик не использует щель, поскольку кто ж ему, бородатому очкарику, ее предложит). Маленький парус я хотел смастерить на досуге. Вместо весел, смытых ураганом, предстояло грести обломками досок.

Я выловил из камбуза остатки еды, и, пока нырял за устрицами, Франног рассортировал то, что еще было съедобно. Немного ветчины, пара яблок, огрызки овощей. Покамест голодная смерть нам не грозила. Хуже было с водой. Я первым делом, еще до постройки плота, успел нацедить с обрывков парусов, не окунувшихся в море, дождевой воды. Получилось на две трети кастрюльки, которую накрыли плотной парусиной и поставили в рундук рядом с пищей.

Мы коротали время на рифах до заката, устроившись под навесом. Слишком утомленный постройкой плота, я решил пуститься в путь, когда спадет жара. Мудрец придремывал, я, сидя неподалеку, без конца молол языком. Растянутая над головой штормовая роба капитана Заррага ужасно воняла прогорклым маслом. Сбоку виднелся темно-коричневый скелет корабля — грудная клетка великана с выломанными ребрами. Иногда "Выстрел" скрипел и постанывал, тягостно и жалобно, как вэйрок в последние мгновения жизни.

Я хотел подкрепиться устрицами, но Франног настоял на том, чтобы съесть их, когда не останется ни еды, ни питья, — болтаясь за бортом, устрицы могли оставаться свежими несколько дней.

Пришлось жевать ветчину и грызть капустные листья, горьковатые от морской соли. Воду — себе пол кружки, Франногу — четверть (я распределял справедливо, по массе тела, а вы уж решили, что я трус, подлец и последняя сволочь? Я — добрейший, честнейший и смелейший красавец из всех, кого носила земля, то-то она меня выбросила на воду!), я посоветовал пить, надолго задерживая во рту. Если вам когда-нибудь взбредет на ум поприключаться в море, приключайтесь лучше на яхте какого-нибудь Ромы А. Случится вам претерпеть морскую катастрофу, откормленную тушку Ромы всегда можно пустить на гуляш.

И вот кроваво-красный закат разлился на пол неба, потом загустел, почернел, как и полагается крови. Солнце упало в прорезь горизонта, как жетон в игровой автомат. Давненько, ох, давненько я не видывал игровых автоматов... Волной накатил легкий, пьянящий, но, блин, не попутный ветер.

Старик завозился на бухте канатов, потирая належанные бока.

— Темнеет.

— Да, скоро нам пускаться в дорогу. Хотите еще смешную историю?

— НЕТ!

— Я, на самом деле, Франног, знаю тысячи веселых историй...

— Оставь меня в покое! У тебя слоновье чувство юмора, Олег!

— Даже про двухголового минотавра с острова Ренкас? В канун Нового Года его жена — у него была жена, только представьте! — послала его за...

— О небо, ад, боль! За что мне это проклятие? Не хочу!

Ну-ну. А то я бы тебе пересказал по-своему мульт "Падал прошлогодний снег". Хорошо иметь в голове огромный культурный базис мира Земли. Просто подбиваю его под местные реалии — и оп-па, я уже — самый модный и остроумный рассказчик во всей Селистии.

— Сдается мне, вы до сих пор на меня злы.

— Это тебе не сдается, это так и есть на самом деле!

— Ну, раз вам не по нутру анекдоты, не спеть ли мне песню? Да на свой лад?

— О небеса! Проклятый солдафон, тупица, невежа... Рассказывай свой анекдот.

Но я промолчал. Выбрался из-под навеса и, потирая булыжный подбородок, некоторое время пристально разглядывал северный горизонт.

Если Зарраг ничего не напутал, до фалгонарского побережья ориентировочно двести миль. Неделя пути. Случится попутный ветер, выйдет меньше. Но задует ли он? И удастся ли соорудить годный парус? И не умрет ли за это время старый елдун?

Густая щетина скрипела под пальцами. Побаливало, будто его кошка шершавым языком лизала, раненое плечо.

И категорически нельзя забывать, что я проклят на невезение! Возможно, до самого берега нам не встретится ни одного корабля, ни одной рыбацкой шаланды, которые выходят на лов и за двадцать, и за пятьдесят миль от берега! Да, и еще вода... Сказочно! Я уже сейчас чувствую зверскую жажду!

Мудрец завозился под навесом:

— Ну что, нам отправляться в путь?

— Пускай жара спадет. Дождемся звезд и луны. Нам грести пока хватит сил, помните об этом, Франног.

Наконец черный купол опрокинулся над морем, стирая грань между небом и водой. (Нет, я никогда не смогу отрешиться от велеречивого стиля, хотя и пытаюсь его контролировать — но это адски сложно, поймите, тут почти все так говорят!) Среди хрустальной мишуры звезд я легко заметил Большую Медведицу, взглядом провел прямую линию от края ковшика вверх и отыскал Полярную звезду. Север. Наша дорога. Созвездия здесь полностью совпадают с земными. А вот очертания континентов — другие, даже на примитивных картах это видно. Странно, создается ощущение, что Вселенная та же — а вот Землю... Землю заменили на эту планету.

Я вручил мудрецу обломок доски, себе взял другой.

— Гребите размеренно. На выдохе. Торопиться нам некуда. — Тут я, конечно, приврал. — Как устанете, скажите мне, я буду подстраиваться под вас. Бодрячком, папаша! Бодрячком!

Мы разошлись к бортам, уселись, подобрав ноги, и взялись за весла.

— Ну, бурлаки... поехали!

Плот дрогнул, рассек темную глянцевую воду, в которой полоскался серп луны, и, оставляя по правую руку мертвый корабль, двинулся на север.

* * *

— А что вы делали раньше? Раньше... Ну, до того, как стали мудрецом? В молодости?

— Шахнар! Дурень! И зачем тебе это знать?

— Я почему спрашиваю: я подумал, может, мой путь приведет меня... ну, допустим, к тому же жизненному итогу, что и вас. И вот, если бы вы поделились опытом прожитой молодости, как пример для меня, понимаете...

— О-о-о-ох! — с надрывом всхлипнул мудрец. — Мой жизненный итог — прозябание на утлом плоту без еды и питья рядом с тобой. Я старый голодранец, ох-ох! Жизнь моя не стоит кучки пепла! На мне грязный, задубевший от соли халат и рваные подштанники страшного цвета! А теперь сядь и подумай: стоит тебе проходить мой жизненный путь, чтобы в конце его оказаться с голой задницей на плоту, посреди океана, без еды и питья, в обществе огромного волосатого детины, который за здорово живешь бросает в воду женщин, детей и стариков!

Памятуя о том, что любой человек часами может говорить о себе самом, я решил начать разговор с мудрецом с этой темы. Грести в тишине, наедине со своими мыслями, казалось мне нестерпимым. Сначала, пока разговор крутился вокруг житья Франнога в Селистии, мудрец отвечал хоть и односложно, но довольно охотно, но едва я попытался заговорить с ним о молодых годах, взорвался, припомнив свежую обиду.

Тем не менее, я отдавал себе отчет, что в прошлом Франнога скрыта какая-то тайна.

Козлиная бороденка мудреца резко повернулась в мою сторону:

— А ты? А вот ты, Олег?

— Что я?

— Посмотри на себя: здоровый, сильный, да и не такой уж, признаться, дурень, каким я тебя полагал. Почему ты не пошел к другим высотам?

— К каким еще высотам я должен был идти, Франног? Я не альпинист, я на тренерской работе.

— Я ведь вижу: тебе дано много! От природы твой потенциал огромен! Ты мог бы стать... политиком! Крупным военачальником! Мужем прекрасной дамы и отцом благородного семейства!

— Ох, только про семейство не надо. И крупным военачальником я быть не желаю. Что до прекрасной дамы — то я как раз от такой и сбежал.

— Я наводил о тебе справки: ты попал в Селистию неведомо откуда, сначала прозябал в рабстве...

Боль воспоминаний резанула по сердцу.

— Про рабство не стоит, Франног!

— Ох, прости...Ну да, ну да... Ты себя выкупил, стал свободным солдатом, поднялся до чина лейтенанта в дворцовой гвардии... и на этом бросил... перестал расти! Я ведь знаю, что такое дворцовая гвардия, сынок! Парады, сладкая жизнь при дворце... Но ведь это путь в никуда, разве нет?

А старик совсем не дурак.

— Именно этого я и добивался.

— Как так?

— С ростом возможностей растут потребности. Человек забывает обо всем, кроме достижения цели — превращается в робота... ну, чтобы вам было понятно, в голема цели. Личность его стирается, он как голем преследует цель, но забывает жить! А я нашел золотую середину. Солдат. Потом гвардеец. Популярная личность. Придворные дамы меня любят, а я люблю дам. Чего еще надо? Такая жизнь мне по душе. Политику я ненавижу: не встречал еще ни одного честного политика, признаться. Становиться военачальником я не желаю — война дело опасное, там, чего доброго, убить могут. Мне хватило войн... в самом начале моего... появления в Селистии. Копить деньги, жить ради прибыли, чтобы под конец жизни сидеть на горшках с золотом? Чушь. Я нашел золотую середину. И никогда бы ее не оставил, если бы не эта дурацкая история с женой герцога...

— Ох-ох, сынок — само небо сказало тебе: блуд не доведет до добра! А твоя трусость прошла испытания и была побеждена не далее чем вчера!

Хм... Нет, Франног, сомневаюсь. И я не сказал вам главного, мой бородатый чародеуюшко: я застыл в одном положении, потому что являюсь закоренелым трусом. И трусость определяет мои поступки. Я лев с заячьим сердцем. В гвардии Барнаха — безопасно. Вот и вся моя подноготная. Дерусь я, только когда меня загоняют в угол. В остальном я предпочитаю вести тихую и спокойную жизнь сибарита... не обделенного женским вниманием, конечно. А мой героизм с вэйроком — да полноте, дружище: выручая вас, я выручал себя, ибо скован с вами кваэром!

— Что до прочих черт твоего характера — уж поверь, я зрю их сейчас как на ладони...

— Зрите, зрите, главное, не узритесь.

Однако старый аскет не услышал подколки.

— Но сдается мне, Олег, что этот мир оказался для тебя слишком тяжелым. Он тебя сначала раздавил, частично разрушил твою личность, и ты, вынужденно, поддался, и все твои скверные душевные качества не более, чем наносное, защита собственного я от этого мира.

Психоанализ? Игры, в которые играют люди? Сказочно! Оч-чень любопытно. И бесит. Шел бы ты, мудрило, с анализом в... куда подальше.

— В каждом скрыта крупица добра, как говорил мой знакомый по каторге. Он обычно грабил нищих крестьян. Пять крестьян — золотой. Работа, конечно, муторная, но при известной сноровке можно набить руку...

— Сынок, и все же, это наносное. Мир, зрю, изрядно потоптался по твоей душе...

— Цыц, Франног! Не будем об этом. Теперь мой ход. Какая тайна скрыта в вашей молодости? Откуда у вас на плече татуировка с голой девицей? Признавайтесь: вы опытный бордельный заседатель?

— Шахнар! Да чтоб тебя черти разорвали! — И старик замкнулся во враждебном молчании. К этому времени мы гребли уже более часа, и Франног, что было удивительно, ни разу не приостановился, дабы передохнуть.

— Вы не утомились, Франног?

— Нет!

— Скажете, когда почувствуете усталость.

— Да!

Чертов старикашка.

— Франног!

— Ну что тебе еще?

— Я тут вспомнил про Вомака.

— Ну?

— Понимаете, вы говорили, что можете подселить его в корпус корабля...

— Ну?

— Вы сказали, что "Выстрел" будет двигаться по нашей воле в любую сторону...

— Хочешь сказать, я брехал? Ах ты сявка!

— Да упаси бог! Вы девственно-правдивы, и чисты... ну, как попка младенца! Здесь иное... Я хочу понять, почему демон смог бы разогнать наш корабль всего до двух-трех миль в час? Вомак же, как понимаю, представляет собой мистические силы?

Мудрец подумал и ответил преувеличенно спокойно.

— Дело в массе и весе. Ты видел демона — он далеко не атлет. Чем больше масса и вес объекта, который нужно двигать, тем меньше скорость. Пока тебе ясно?

— Пока ясно.

— Груженый корабль слишком тяжел. Вомак разогнал бы его до трех миль в час. А без людей, да без груза Вомак смог бы разогнать выстрел миль до десяти в час, я думаю. Я рискнул его призвать... и проиграл.

— Из-за меня.

— Небо! Больше не вспоминай о проклятии! Считаю, твое покушение на мою жизнь сегодня смыло все обвинения!

— "Смыло"? Гм... Я бы так не сказал. Скорее, сделало промоины. А ветер заклинать вы умеете?

— Нет! Ты чем слушаешь, сявка? Собственной задницей? Повторяю: заклинать ветер — это высшая магия, работа с элементалами ветра. А общение с элементалами блокируют пиратские чародеи с Меркхара! Срединное море — их вотчина, хоть ты тресни, но ежа поперек шерсти не родишь, так и с ветром. Шахнар, ты все-таки тупой солдафон!

— Франног, я бы вам кое-что сказал, да вежливость мешает. А ежа, смекаю, даже по шерсти родить сложновато. Но вам — я верю! — вам все по плечу!

— Как и тебе, сынок! — парировал чародей.

На этом разговор окончательно увял. Часам к трем ночи Франног без предупреждения отложил импровизированное весло, растянулся на досках и захрапел. Я с усмешкой перешел на корму. Там в воду выступал обломок мачты, на который можно было усесться и преспокойно грести в одиночку. Я так и сделал. Оседлав бревно (нос плота слегка приподнялся из воды), я принялся за работу, решив не жалеть сил.

Какие-то двести миль. Всего лишь!

Я гнал плот наедине со своими мыслями, под светом луны и мерцающего огоньками небесного свода. Через некоторое время, в глубокой ночной тишине, на меня накатило чувство, за последние лет десять редко меня посещавшее.

Тоска.

Я жив, и это чудесно. Однако товарищи... проклятые дубоголовые гвардейцы... и матросы... И свита баронской дочери. Я-то жив, а они — на дне морском. Как-то блин жалко и несправедливо... Но еще более несправедливо то, что "Выстрел" сел на рифы, и теперь годится только на дрова. А я-то планировал продать его на фалгонарском берегу, заработать деньжат на мага и снять заклятие кваэра. А теперь чего делать — вообще не ясно. Нет, ясно, что нужно оберегать Франнога, и пока, во всяком случае, ему кое в чем потакать. Хочет освободить Нэйту? Ну, пожалуйста, ага, бегу-бегу. Но без денег далеко не убежишь, правда? Может быть, добросовестный и честный чародей использует свое магическое мастерство на берегу, чтобы заработать нам толику денег? Потом добросовестный и честный чародей будет связан, и оставлен в надежном месте, пока я не сниму заклятие и вновь не почувствую... свободу.

Ненавижу быть рабом, ненавижу! Мне хватило нескольких лет рабства в этом мире. И вот снова — я, по сути, раб этого старикашки. Кваэра ему захотелось, видите ли! Освободить свою воспитанницу, девственницу-сикуху, из пиратского плена. Вот же старый сморчок!

Я фыркнул, тряхнул головой и чуть не свалился с бревна.

Но вот если кваэр не удастся снять... Тогда и впрямь — с визитом на Меркхар не стоит затягивать. Иначе...

Я решительно налег на весло. Размеренный гребок справа. Пауза... Гребок слева. Потом поскрести в шевелюре, которая хрустит от въевшейся соли. И опять за весло. Миля за милей. Пять миль в час или немного больше под звон однообразных тягостных мыслей и бурчание проснувшегося желудка. Западный ветерок почти не сносит плот с курса: ему не за что зацепиться кроме навеса, но все же направление приходится иногда восстанавливать, следя за Полярной звездой. Ритмично, без плеска, обломок весла погружается в воду, в глубине которой плывут фосфорические борозды — тонкие, золотистые. Изгибаются, словно змеи.

Приятный глазу рассеянный свет под плотом...

И справа.

И слева.

И поднимается.

Расширяется!

Вода стала прозрачной, заиграла янтарными бликами. Нечто стремительно поднималось из глубины.

Я испуганно подобрался и, сжав весло, выскочил на плот.

— Франног!

Старик суматошно дернулся:

— А? Это не я! Я не брал этот кошелек, падло буду! Забожусь-обзовусь!

Я придержал его рукой:

— Тихонечко!

— Шахнар! Ты меня точно убить решил! Мне кошмары снились, а тут...

— Тихонечко! Там, там внизу!..

Мудрец, присев, уставился мне под ноги:

— Где?

— Ох на... За бортом!

Франног выглянул за борт:

— Ох на!..

— Вот и я о том же!

— Ох... Сявки потрошенные!

— Оно прямо под нами и поднимается. Что это? Стая морских змей?

Мудрец схватил весло и макнул в воду.

— Греби! Греби что есть силы, щенок! Без плеска, иначе убью!

Я повиновался молча.

Но впереди, не более чем в десяти метрах, лениво разорвав пленку воды, поднялась гигантская змеиная шея. Россыпь фосфорических точек, приглушенных на миг, снова замерцала вдоль волнистого туловища, как рой светляков.

— Вбок! — неистово прохрипел чудодей. — Принимай в сторону!

Я начал табанить, поворачивая плот. Весло захрустело в могучих руках. Поворот, поворот...

Куда там!

Еще одна тень, кажется, в два раза длиннее первой, встала на нашем пути, раскидав по лицам тускло-желтые отблески.

— Назад, щенок! Снова вбок! Снова вбок!

Плот качнуло. Буквально в трех метрах от борта взметнулся третий силуэт — вначале темный, а затем окрасившийся цепочками янтарных огней, которые заиграли на досках плота мириадами солнечных зайчиков. В звенящей тишине щупальце скрутилось спиралью и с отвратительным чавканьем раскрутилось, ткнув в темноту ночи острым, похожим на копейное жало кончиком.

— Только без плеска, щенок, умоляю, только без плеска, иначе всажу перо в бок! Даем задний ход! Хватит! Хватит!

Перед нами тут и там поднимались из воды циклопические змеиные силуэты, свивались плотными жгутами, демонстрируя светлые присоски, и распрямлялись, настырно прокалывая темноту хищными клювами. Раздался плеск воды, которая стекала со щупальцев.

Менее чем за минуту перед нами воздвигся огромный, высотой до тридцати метров, лес — щупальцев было куда больше десятка. Золотисто-янтарный приглушенный свет наполнился мельтешением змеящихся теней. Вонь гниющих водорослей скребла ноздри. Одни щупальца скручивались, другие распрямлялись со слизисто-влажным "шшшлак!", чтобы через мгновение тоже свиться в клубок, и эта непрестанная гипнотическая пульсация разбудила во мне безотчетный, панический ужас.

Ктулху! Мой Ктулху таки выбрался из сортира и сейчас спросит с меня за все насмешки!

Я извлек весло из воды. Плот, подрагивая, как испуганный зверь, был метрах в десяти от первых щупальцев.

Хорошо, промелькнуло в голове, что отростки выстреливают вовне, за пределы светового круга, который сами же и нарисовали, иначе... Не дай бог оказаться на пути могучего удара!

Раздался сиплый голос аскета:

— Тихо! Теперь спокойно! Назад не смотри.

Я, конечно, сразу же оглянулся. Оторопел, зажмурился. Открыл один глаз: наваждение не прошло! Открыл второй...

За кормой плота, на расстоянии примерно двадцати — двадцати-пяти метров, громоздилась вытянутая, похожая на гигантскую сморщенную дыню голова, вся крапчатая от скругленных светящихся пятен. В профиль был виден глаз размером с колесо "Белаза": за прозрачной вздутой роговицей вихрился желтый туман, пронизанный красными струнами, а в самой его середине лениво пульсировал конусовидный черный зрачок. Голову окружал лес щупалец, и их было куда больше, чем у осьминога. Они создали вокруг головы что-то вроде сферической клетки с отверстием наверху, и мы болтались между прутьями и башкой, как дерьмо в проруби.

Пробив беспрерывное многоголосое "шшшлак!", от головы донеслось отвратительное чмоканье, словно тварь была огромным младенцем, жующим пустышку.

— Умоляю, молчи! — просипел мудрец, скорчившись на середине плота; весло он держал перед собой, как защиту. — Он, Предвечный... Ме-е-ерзкая плоть! Мы мошка... в его зенице...

— Да, пожалуй, что и в заднице... — Пытаясь справиться с сердцебиением и одуряющим страхом, я разглядывал великанский калган, вокруг которого едва заметно бурлила вода. Пасти отсюда не видать, однако ясно, что тварь откусит за раз половинку "Выстрела" и не подавится. (Только пусть перед этим выплюнет пустышку.) У осьминогов вместо пасти клюв, но ясно, что это не осьминог и не великанский кальмар, а кое-что другое. — Эй, он же... не видит нас! Он зырит в другую сторону!

— Тихо, тихо, щенок! Он не видит... пока, он не слышит... вообще, но проявляет необыкновенную чувствительность к чужим вибрациям. Экла... маноке! Онтора... — Мудрец начал выводить пассы дрожащей рукой. — Не-ет, не пособит отводящее заклятие... Ой, спаси нас Шахнар!

— Что нам делать... Вот прямо сейчас?

— Не знаю! — Мудрец опять вцепился в весло обеими руками. — Ждать. Логово этого создания там, внизу, в глубинах. Он опустится. Мы подождем. Нам нельзя касаться плотом его тела, нам нельзя мелькать у него на виду! Ох, грешен я, грешен! Сынок, давай помолимся вместе за упокой наших душ!

— Франног, вы, часом, не двинулись? Молиться и ждать? Вы еще скажите: "Есть, молиться и любить", и я на вас лифчик надену; вылитая баба, только с бородой. А вдруг он повернется? А если он надумал встречать тут зарю? А если у него тут свидание с невестой? А ч-черт! — Скользкая доска ушла из-под ног, и я, не сдержав крика, приземлился копчиком на выступ каната.

Щупальца застыли. Сдерживая ругательства, я оглянулся, чуть не вывихнув шею.

Сгусток плоти, который был одновременно и телом, и головой, не шелохнулся. Все также, повернутый в одном направлении, мерцал чудовищный глаз. Нет, теперь он был обращен к небу; зрачок набух, заполнив всю роговицу.

Мало-помалу полчища отростков возобновили свои однообразные движения. Я перевел дыхание и подцепил из воды весло.

— Ду-у-урень! — просипел чудодей.

— Бросьте, обыкновенная неудача. По вашей вине. — Я огляделся, чувствуя, как кровь бьется в висках. — Вон там, возможно.

— Что возможно? Ох-ох!

— Проскользнуть между щупальцами. Как мошка из задницы.

— Зеницы!

— Один черт. Берите весло, повторяйте за мной.

— Ох, грешен я, грешен! — шепотом, который показался мне громогласным, запричитал старик.

Я едва не пришиб чудодея веслом.

— Встряхнитесь! Мне нужна ваша помощь! Слушайте, мы одолели вэйрока... А теперь, что же, достанемся на обед этой пакости?

Охая, мудрец привстал на колени, и, как снулая гусеница, подполз к краю плота. Я отошел к другому борту, присел и окунул весло в воду. Плот двинулся, огибая колоссальную голову со стороны, если так можно выразиться, затылка. Хвала небесам, там не было глаз — лишь необъятные кожистые складки, в которые можно было завернуть наш плот. Благодаря круглым светящимся пятнам они походили на драпировки из великанских леопардовых шкур, драпировки, которые прикрывают... Я не стал задумываться, чем набита черепушка страшилища. Хороших вещей, наверняка, в ней было немного.

— Туда! Вон просвет!

"Шшшлак!" — огромный ствол щупальца распрямился, выстреливая за пределы светового круга, над темной водой нависли розоватые присоски. Второй отросток был поменьше в обхвате и не столь активен: в неведомых схватках кто-то отгрыз его верхушку. В других местах — не заплывая в поле зрения монстра — между щупальцами было не протолкнуться: это был лес, дьявольские джунгли циклопических извивающихся лиан, которые воняли гниющими водорослями. И мы были в его плену.

— Ох, грешен я, грешен! Многогрешен! Многогрешен!

Стихи еще эти... Рэп какой-то.

Мы выровняли плот так, чтобы его нос смотрел точно в середину просвета щупальцев.

— Ох-ох, да ведь там десяти футов нет!

— Плот в самой широкой части — футов шесть. Мы проскользнем! Я надеюсь... — "Надеюсь" — эхом повторил про себя я.

— Если он случайно заденет нас хваталкой... Учти: он нас заметит!

— А если вы не будете грести, я оторву вам хотелку! Он сейчас повернется, а мы болтаемся у него под хлебальником, как дерьмо в проруби! Гребите, Франног, или плевал я на кваэр, я вас убью! — Я решительно направил плот в проем между щупальцев. — Гребите тихонечко, аккуратненько и быстро...

— Ты либо балда, либо отчаянный сукин сын! — Сипло дыша, Франног подгребал веслом, опуская его в воду на ширину ладони.

— Пожалуй, и то и другое.

— Заметь: я снова пускаюсь на твою авантюру. В который раз ты играешь роль диктатора, а я пляшу под твою дудку!

— Да вы фарисей! Превратили меня в своего раба кваэром, да еще обвиняете в том, что я вами помыкаю! Следите лучше за своей стороной, чтобы не задеть нашего гостя.

— О, Шахнар! Сейчас у меня сердце разорвется!

Я это понимал. Я слишком хорошо это понимал. Еще немного такого стресса, и сердце старика разорвется, а значит, и мне придут кранты. Именно потому, превозмогая дичайший отупляющий страх, я решился на эту авантюру. Страшно мне было? О, спросите о страхе канатоходца, который идет через Ниагарский водопад, надев три комплекта подгузников.

Нос плота скользнул между беснующихся отростков. Небольшие волны раскачивали его. Я молился и одновременно крыл всех богов жутким матом. Прошли треть, две трети... И тут гигантское дитятко с громовым хлопком выплюнуло пустышку: "Чпаааук!" — и щупальца, содрогнувшись, распрямились и замерли вертикально, а потом наша пара щупалец начала сдвигаться.

Настала такая тишина, что я услышал биение своего сердца: стучало оно как пулемет. Перед глазами помимо воли понеслись картины прожитой жизни, причем неведомый демонстратор выбирал не самые удачные моменты вроде моего полуночного бегства от принцессы Вандоры, именно тогда, когда эта дамочка заговорила о том, что подыскивает себе достойного жениха.

А крапчатые щупальца сходились, как лезвия огромных ножниц...

Миг, два, и они коснутся плота!

Франног застыл бледной восковой статуей...

Привстав, я изо всех сил хлопнул веслом по воде.

И получилось!

Щупальца вновь застыли, как борзые, учуявшие след.

Не оборачиваясь, я дал знак чудодею: быстро работая веслами, мы вырвались за пределы светового круга, и принялись грести как бешеные, каждую секунду ожидая, что нас сграбастают в холодные липкие объятия. Но боги, кажется, решили изъявить милость: вскоре громкие сосущие звуки возвестили, что Предвечный снова занялся пустышкой.

— Вперед и молча! — буркнул я.

Франног чуть заметно кивнул.

— Однако, — заговорил я, — теперь, думаю, мы с вами окончательно разочлись, хех, за спасение вашей жизни! Э-э, нет: теперь вы мне должны, если вспомнить о проклятии!

Мудрец не ответил: его била крупная дрожь.

Мы сбавили темп, когда сфера янтарного сияния, в которую был заключен монстр, стала неразличимой точкой на звездном небосклоне. Лишь тогда старый чудодей, задыхаясь, распростерся на палубе. Я устроился рядом и почти мгновенно уснул.

*Парень оказался недружелюбным. Наших тел не нашли, хотя искали с собаками.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ (трындецовая)

Кажется, нам пришла финита*

— Нет! Твое проклятие здесь ни при чем!

— Аргх! Что, оно просто вынырнуло полюбоваться на луну и звезды? Ну, знаете! Не поверю ни за какие коврижки! Сперва вэйрок, теперь этот осьминог-переросток...

— Это не осьминог. Или ты не видел, сколько у него щупальцев?

— А, верно... Как вы его назвали?

— Предвечный. Или просто — оно, моряки порой называют его кракеном. Их мало осталось, и жизнь их проходит в глубинах моря. У них лишь зачатки разума, и разума, скажу тебе, темного. Они, эти твари, древней человека, и, говорят, состоят в родстве с богами. Другая гипотеза утверждает, что они, как и драконы, плоды первых попыток Творца сотворить живое существо.

— Аргх! Я никогда не видел дракона, но раз эта вот образина существует, значит, драконы тоже есть. Так что, вы уверены: мое проклятие совсем не при делах?

Шел первый день нашего странствия на плоту. На востоке пламенело медно-красное солнце. Ветра по-прежнему не было: я греб, оседлав гафель и накрыв голову и плечи халатом мудреца. Теперь я то и дело всматривался в воду, хотя и понимал, что днем свечение твари не будет заметно. Мудрец лежал под навесом: у него ломило руки после вчерашнего марафона, а еще он жаловался на боль за грудиной. Стенокардия, то бишь. Я успел десять раз перепугаться, что старого прощелыгу хватит инфаркт.

Мы подкрепились объедками, на которых серым шероховатым налетом выступила соль, и, несмотря на то, что выпили почти всю воду, мучились зверской жаждой. Нетронутыми оставались только два яблока. Их я решил приберечь на вечер.

Мудрец смерил меня внимательным взглядом. Он уже утратил вчерашнюю ершистость и говорил куда мягче, но еще не называл меня "сын мой" и, тем паче, "сынок".

— Убежден: твое проклятие невинно, как сны младенца. Нет, Олег, слишком оно мелкое, чтобы намеренно завлечь в свои сети Предвечного, подняв его со дна моря. Да и вэйрок, как я теперь понимаю, явился не по зову проклятия.

— Кгм. Что, просто так там болтался?

Франног заворочался, перевернулся на другой бок, сложив руки на голом животе. Покачал головой, хмуро глядя на меня вполоборота. Щеки его ввалились и обросли сивой щетиной.

— Не нравится мне это, — сказал он словно нехотя. — Все странно. Море как будто взбесилось. Пираты, потом вэйрок и Предвечный, который редко восстает из пучины... В мире что-то затевается... И Предвечный и вэйрок — служители зла, и тянутся к злу...

— Что?

— Ты вряд ли поймешь.

— Ну, снова старая песня!

— Нет-нет, здесь и мне не понять. Ну-у... Гм... Э-э... Покамест... Что-то происходит, или произошло, пока мы держали путь в Фалгонар. Либо что-то готовится. Причем готовится здесь, в Срединном море или на его побережье!

— Вы правы: ни черта мне не ясно. А вы способны... гм, сформулировать коротко, без этих ваших "мнэ-э-э", "о-о-о" и "ну-у-у"?

Франног мигнул, оглянулся и посмотрел на меня из-под набрякших век.

— Будь по-твоему. Я скажу тебе так: пробудилась напасть. Зло. Могучее и страшное. Облик его мне неведом, но рискну предположить, что в самое ближайшее время оно даст о себе знать, иначе мы не встретили бы ни вэйрока, ни глубинника. Ну, удовлетворен? Как тебе моя четко сформулированная версия?

После этих слов он замкнулся в хмуром молчании, а вскоре захрапел.

На второй день утром, когда от воды и пищи на дне сундука не осталось даже воспоминаний, Франног достал из мешка дары моря.

— Устрикус гигантис, — важно изрек он, взвесив раковину на ладони. — Около двух фунтов воды и пищи. Мясо нужно нарезать мелко, завернуть в тонкую ткань... гм, халат не подойдет, придется в исподнее, и отжать над кастрюлькой. Сок у них почти пресный. Мы, думаю, продержимся на нем четверо суток, если будем разбавлять его морской водой в пропорции два на десять.

Знаток, блин! Тур Хейердал! Нет, этот, как же его — Ален Бомбар, что переплыл Атлантику на утлой лодчонке, и закончил путь, весь покрытый прыщами, без зубов, ногтей и с начисто севшим зрением. Читал я в детстве его книгу, и помню, что малый страдал на своей лодчонке. Он тоже давил из рыбы сок, правда, для этих целей использовал специальный пресс.

Ну, ладно. Я взял устрицу и нож: эх, а может, там еще и жемчуг будет! Случаются же чудеса? Сунул лезвие между створок и с легким хлопком открыл раковину над кастрюлькой. Темно-фиолетовый (видимо, так выглядят отбитые почки!) моллюск обдал непередаваемой гаммой ароматов, самым терпимым из которых был запах свиного навоза.

— Тьфу! Это... фу!

Мудрец глянул через локоть, вздрогнул и ахнул с жалостью и каким-то странным восторгом:

— О боги космоса! Фатальная ошибка! Невозможный просчет! Это синюха редкостная! Снаружи она неотличима от устрикус гигантис, но встречается столь редко, что идет на вес золота у аптекарей и алхимиков! — Он нагнулся над торбой, дрожащими руками бросая на плот другие раковины.

— Редкостная, говорите? — Я через силу поднес моллюска к лицу и, стараясь не дышать, лизнул этот деликатес: вонь вонью, но, даст бог, хоть вкус окажется сносным?

Во рту разлилась горечь, словно я хватанул каких-нибудь таблеток и закусил стручком красного перца. Издав звериный вопль, я запустил синюхой редкостной в море, и, давясь слезами и чихая, проорал:

— Идите вы в задницу! Я это есть не буду!

Франног стремительно разогнулся и горестно охнул:

— Нельзя есть! Это яд! А где... Зачем ты ее выбросил?

Я набрал в рот забортной воды и сердито уставился на старикашку.

— Ценнейшее и редкостное сырье! Из него готовят семьдесят снадобий, в том числе три магических эликсира! И афродизиаки, настойки для омоложения, притирки, кремы, мази!

Я прополоскал рот и вскричал со слезами:

— Угму-у-у! Да какое мне дело до эликсиров и золота, старый вы хрыч, когда у нас нечего пить? Слышите или нет? Когда ветер прибьет к берегу наши дегидратированные трупики, кто пойдет торговать этой дрянью в аптеку? Вы или я?

Франног сразу сник:

— Ох-ох, это моя вина! Мудрец? Нет, я старый козел! Я должен был предвидеть все вероятности... Мой бог! Да я облажался! Как же я облажался-то, а?

Я отвернулся, взял новую раковину и нож.

— Оставьте. Это снова мое проклятие. Эта синюха, она, часом, не дальняя родня Предвечному? Оба выглядят скверно и воняют. Блин! Я вскрою раковину. Если это опять синюха, дела наши плохи. Нет! Вскройте лучше вы.

— Никак не возьму в толк, почему ты все время поминаешь блины, сынок...

Франног вскрыл раковину, затем, по моему настоянию, еще одну. Ковырялся он долго, порезал палец, и дальше эстафету перехватил я. С маниакальным упорством и педантичностью я вскрыл оставшихся моллюсков в надежде, что среди них затесалась хоть одна устрица. Но уповал зря, и лишь загадил весь плот дурно пахнущим соком, который выливался из раковин.