Пропаданец, первая часть романа-пикарески

— И все равно тебя нельзя было допускать на корабль!

— Это почему еще?

— Ты пагубно влияешь на солдат! — Бичующий взгляд мудреца прошелся по пустым бутылкам, разбросанным по лежанке картам и замер на надписи, ножом вырезанной на стенке каюты: "Джулианна — лучшая шлюха в Селистии!" — Вот! Вот! Как это назвать?

Я сделал вид, что смущен. Эту душераздирающую надпись мои руки исполнили сами по себе, в приступе острой тоски по женской ласке. А что вы хотите? Три недели воздержания для мужчины в расцвете сил — это не шутка!

— Сказочно! — хмыкнул я. Потом решительно взглянул на Франнога: — Хотите верьте, хотите нет, но эта, э-э, гадость на стенке уже была, когда я сюда вселился. Матросы баловались. А что с них взять? Месяцами пропадают в море, а какие тут женщины? Разве что русалки...

— Русалки предпочитают пресную воду. В море обитают сирены, — с оттенком высокомерия поправил Франног.

— Ага! Это я запомню, спасибо за науку! Не думаю, правда, что с сиреной можно завести шуры-муры... Ну а что до гвардейцев... Надо же их чем-то занимать по вечерам? Кулачные бои устраивать нельзя, вообще шуметь нельзя, чтобы не тревожить сон леди Нэйты. А у меня в каюте, если сверху опустить люк... так очень даже тихо.

— Вы играете на деньги, вы...

— Да на какие деньги? Они мне все жалование просадили на месяц вперед. Вчера вот играли на одежду...

— Ай! Ай! Ай-ай-ай!..

— Ого! — Я нагнулся к окну, из которого видна была галера. — Драхл! Парни у них на веслах, похоже, из железа! Ахарр! Они уже начали стрелять!

— Не поминай Темного Бога всуе! — слезно взмолился Франног.

— Да ну! Почему это? Сегодня его день. При любом раскладе сегодня мы окажемся в его раскаленном брюхе! — Я ухмыльнулся и выволок из-под лежанки тяжелый мешок. Франног лип ко мне с разной болтовней с начала странствия и, признаться, надоел неимоверно. Сейчас мне хотелось выбросить эту помесь Гэндальфа с Хоттабычем в окошко, врезав напоследок сапогом по его тощему заду.

— Присядь на ступеньки, досточтимый, — обронил я. — А то, не ровен час, зацеплю.

Франног, кряхтя и бормоча, усадил себя на ступеньку, выставив острые коленки.

Вслед за мешком я выудил узкий восточный меч, слегка изогнутый, с круглой ажурной гардой и длинной рукояткой. Местная разновидность катаны из хорошо прокованного железа, способная перерубить шею с одного удара. И — да: я умею рубить шеи врагам. И друзьям — при случае. Но, замечу я вам, после того случая друзей в этом мире у меня больше нет.

Бросив меч на лежанку, я достал из мешка пластинчатую кольчугу — не новую, в шрамах, и траченную молью безрукавку из войлока, которую полагалось надевать под кольчугу. Сухая лаванда от моли помогала мало, а нафталин в этом мире еще не изобрели. Чихая и кашляя, я сунул безрукавку за окно и начал вытряхивать. И надо же было такому случиться, чтобы Франног — этот болтливый, выживший из ума старичина, вдруг сказал:

— А правду говорят, что ты решил срочно бежать из Селистии, ибо тебя за дела, связанные с неверностью его супруги, разыскивает герцог Иво Трок?

Внезапно! От этих слов я выпустил безрукавку, и она камнем упала в воду.

— Ой... — ойкнул Франног. Суча ногами и рискуя порвать на заду халат, он попытался взобраться на палубу.

— Ну... — Я круто развернулся к мудрецу, верхняя часть которого уже исчезла в люке. — Ну... Ну как же... Ну шею вам свернуть за это мало! Вы меня слышите, нет?

И почему я упорно называю его на "вы"? Уважение к седым мудинам, что ли? Видимо, так.

— Угу! — донеслось с палубы, и красные, с загнутыми носами туфли мудреца, мелькнув перед моим носом смазанными пятнами, убрались с лесенки. — Виноват, виноват!

— Да будь вам на тридцать годков меньше... — взревел я, но тут Франног с воплями скатился в каюту и так ударил меня головой между ног, что потемнело в глазах.

— Стреляют! — завопил мудрец с пола. — Метко садят! Не жалеют стрел, оборзевшие негодники!.. Ох, сын мой, у тебя что, скрутило живот?

— И-и-и... Ой... Ой... О-о-ой...

— Я мигом принесу лекарство! Заодно прихвачу и кофты для тебя; я же за ними и побежал! У меня их три — красная, зеленая, и та, разноцветная, с бисерным узором! Напялишь все три... Нет, боюсь, на тебя они маловаты... При твоем массивном телосложении. Да нет, если на спине распороть, так натянешь!

Франног вскочил, едва не задев затылком мою физиономию:

— Я мигом...

Но я цепко ухватил мудреца за пояс халата.

— С-стойте! Клянусь Урешем! Ахарр! Не суйтесь на палубу! Хфу-уу... все, отпустило. Сядьте на ступеньки, Франног!.. Не знаю, что вам и сказать!

— Сын мой, судя по твоему лицу, у тебя накипело...

— Франног! Просто сидите и молчите, лады?

— Ну да, ну да...

Франног с кряхтеньем опустился на ступеньку.

Я мельком глянул в окошко — ох, близко галера! Близко... — и сорвал с крюка над лежанкой вторую свою рубашку (вообще-то в дорогу я захватил четыре рубашки, но две успел проиграть Энцо) и натянул через голову. Конечно, даже две сорочки не заменят войлочную безрукавку, но это лучше, чем ничего. Принеси мудрец свои кофты, я и их бы надел... если бы налезли. Но не посылать же старика под стрелами в каюту? К тому же дверь уже наверняка заперли, да еще подперли изнутри чем-нибудь тяжелым...

— У тебя развитые плечи, сын мой, — нарушил молчание Франног. — Ты, верно, с детства занимался тяжким физическим трудом? Судя по твоим лопаткам...

Хотя насчет стрел — мысль интересная... Очень соблазнительная мысль, насчет стрел. Цитируя Москву, которая не верит слезам, скажу: по жизни у меня принцип — детей и стариков не обижать, однако иной старик может довести до белого каления.

— Я с детства тягал железо, Франног. Вот и вырос — сбитым.

— Э-э... сбитым? Это как?

— Крепышом!

— А-а-а...

Вот тебе и "а"! Но даже если бы я не качался, я все равно здоровенный тип для этого мира, погрязшего в магическом средневековье. Акселерация не обошла меня стороной. Так что, ударом кулака я спокойно могу спровадить на тот свет человека, и в бою на мечах мне нет равных среди местных виртуозов — я беру мощью, нахрапом и ускоренной реакцией.

Короче, я мелкий такой супермен, король песочницы. Вот только ума, чтобы продвинуться выше, чем офицер армии местного королька, не хватило.

Я влез в кольчугу. Затем из мешка появился шлем, похожий на половинку арбуза.

— Фалгонарская работа, — немедленно определил Франног. — Не удивляйся, сын мой, я хорошо разбираюсь в оружии... Послушай, мы, возможно, больше не свидимся...

— Ахарр! Уреш! Шахнар!

— И все же скажи мне, то, что касается супруги Иво Трока...

— Правда! — Я сердито нахлобучил шлем. Злиться на мудреца просто не оставалось времени. — Я ее испортил, да так качественно и метко, что она от меня понесла. Если бы Трок не был в опале, Барнах выдал бы ему мою голову.

— Ух ты! Как жаль, что я не успею записать твой рассказ... Я собираю всякие правдивые истории...

— Ага, так я вам и рассказал!

— Понимаю, это личное... Но все же... если собеседник вызывает доверие...

Вот блин, ребята! Втерся в доверие и хочет услышать рассказ о том, как я влез в дом герцога и отлюбил его жену?

— Франног, вы — аскет. Такими вещами аскеты не интересуются!

— Я без подробностей, сынок...

— Идите вы в задницу, Франног!

— Говорят, твою голову Барнах сберег не потому, что Трок в опале... Говорят, супруга Трока лично ездила к Барнаху просить за тебя, говорят, она в тебя без памяти влюблена!

— Заткнитесь, Франног!

— Понимаю, это не мое дело...

— Заткнитесь, и больше чтобы я не слышал про Трока и его б... б... бабу!

— Лейтенант! — В люк просунулась голова Энцо. — Они почти...

— Иду! — крикнул я, и голова Энцо убралась.

Я осмотрелся. Так, вроде все... А, черт, кошель! Приподняв матрас, я извлек туго набитый мешочек. Половина его содержимого еще недавно принадлежала гвардейцам. Ну а теперь... Черта с два мои деньги достанутся пиратам!

Я с сожалением выбросил мешочек за борт. В мешочке был и перстень Элины, троковской неверной супружницы. Я получил его перед отплытием вместе с запиской, в которой содержались обычные бабьи глупости: жду, люблю, сбежим, хочу, не забуду. Короче, вся та лабуда, что выводит любую мужскую шовинистическую свинью из равновесия.

Прощай, Элина, надеюсь, мы никогда не свидимся, если родится мальчик, назови Валерой.

— Я вот сижу и думаю, — вдруг глухо произнес Франног. — Правда ли то, о чем толкуют жрецы Шахнара?

— Это о чем вы?

— Будучи истинным богом, Шахнар неусыпно бдит, следит за каждым смертным, за его поступками и словами... Он помогает правым.

— Свистят твои жрецы! — отозвался я, вешая перевязь с мечом за спину. — Коли б было так, не творилось бы вокруг столько дерьма... Нет, без дерьма жизнь была бы скучной, но... но сейчас в мире его слишком много!.. Вот что, Франног... Вы посидите в каюте. Влезьте под лежанку, укройтесь плащом. Может, и не заметят эти... На случай чего — вот вам кинжал.

— Что ты, сын мой! — возмутился Франног. — Я должен быть там, наверху! Спрячусь от стрел за шлюпкой; мои заклятия пригодятся в бою! В общем, чем смогу — помогу! — бросил он через плечо, карабкаясь по лесенке.

— Драхл побери, каков сумасброд! — прорычал я, но не остановил мудреца. Коли тот к седым чреслам не нажил ума, что ж... Я в последний раз окинул свое обиталище взглядом. Так, кажется, ничего не... Погоди, а как же вино?

Я вытащил из-под лежанки пузатый бочонок с фигурным бронзовым краником.

Вино с южных склонов гор Абнего, самое лучшее!

— Нет, уж этого мы им точно не отдадим!

Жаль, выпить все не получится... Даже половина не влезет. В бочонке-то — больше трети. Это вино я вкушал в одиночестве, старался экономить, — когда еще доведется отведать подобное! Присев на лежанку, я поднял бочонок и сдвинул пальцем краник: тонкая рубиновая струя полилась в глотку. М-м-м...

Я выхлебал не менее кружки, затем решительно прикрыл источник всеблагой мудрости и попытался выкинуть бочонок в окно.

Не проходит, паскуда! Окошко-то — махонькое!

Не долго думая, я швырнул бочонок на пол и раздавил сапогом.

По просмоленным доскам растеклась терпко пахнущая, багровая лужа. Я издал звук, похожий на всхлип. Вот оно, преступление, о котором только что говорил Франногу! Дать самому себе в морду, что ли? Хотя, вообще-то, есть извинительные обстоятельства...

"Дум! Дум! Дум!"

Галера была уже метрах в пятидесяти.

Я выругался и бросился к лестнице. Вскарабкался и тут же присел. Рядом с люком валялся матрос; стрела с черным древком вошла пониже кадыка почти до оперения; сизые перья набухли кровью...

Вот вам и обнаженный реализм, о котором так долго говорили разные писатели. Хиханьки кончились.

Матрос был еще жив, но разум уже улетучился из выпученных глаз. Бледные пальцы судорожно скребли по палубе, их движения замедлялись, замедлялись... Я отвернулся, чтобы наткнуться взглядом еще на двух покойников.

Матросы "Выстрела" скорчились за фальшбортом, уберегаясь от стрел. Среди них выделялись мои ребята в вороненых кольчугах. Как и было договорено, гвардейцы разбились по трое. У каждой тройки под началом несколько матросов с ржавым оружием и трухлявыми доспехами. В-вояки!

Зарраг возвышался на месте кормчего (того все же достала стрела); он был одним целым с кораблем и правил со всем — немалым — умением. Ноги прикрыты фальшбортом, а доспехи... доспехи пока держат; по крайней мере, я не разглядел торчащих из кирасы Заррага стрел.

— Сейчас начнется, Ков! — крикнул Энцо, потрясая широченным тесаком. — Ох-х, разъедрить-переедрить! Кстати, здесь у нас один к мамочке проситься! — Он указал на Фродика, в огромной лапище которого совершенно терялся скромный ятаган из стали с голубоватым отливом.

— У меня-то мамочка что надо, — спокойно отозвался Фродик, поправив завязки под шлемом. — А вот тебя, говорят, лошадь от осла родила! Ты на себя в зеркало-то смотрел? Морда вытянутая, уши в шерсти, весь в отца!

Гвардейцы расхохотались. Засмеялись и матросы.

— Разъедрить-переедрить! — вскипел Энцо, не поднимаясь, впрочем, из-за борта. — Вот выберемся, я тебе так врежу, что голова провалится в брюхо!

— Ну врежь, врежь, — отозвался Фродик. — Только вначале я тебе животик-то проткну!

Над моим ухом свистнула стрела, и я проворно плюхнулся на четвереньки.

— Пс! Пс! Пс!.. — вдруг услышал странные звуки примерно на одном уровне со своей головой.

— А? — я оглянулся.

— Сюда, мастер Ков! — Это Франног странными звуками пытался привлечь мое внимание. Он укрылся в челноке, намок, и сейчас, высунувшись из-за борта, напоминал бесноватого юродивого — волосенки дыбом, козлиная борода слиплась, в глазах пылает безумие.

— Клянусь Ахарром, что вы... — начал я, подползая на четвереньках, но мудрец прервал меня, горячечно прошептав:

- Ирчил! Ирчил! Ирчил арбшаакхрр! Ирчил алака мун! Ирчил алака мун! Коморр! Коморр! Коморр!

— Старый, ты когда рэп читаешь, так не напрягайся, инфаркт заработаешь. Вообще надо быть негром, чтобы вот так кричать "cummon! cummon!" — у других это получается хреново.

- Ирчил! Ирчил! Ирчил арбшаакхрр! Ирчил алака мун! Ирчил алака мун! Коморр! Коморр! Коморр!

Я икнул. Вот и свихнулся старикашка. Мама родная, как выпучил глаза! И покраснел! Уж не приступ ли падучей? Как не вовремя! Я на карачках продолжал ползти к челноку.

— С-старый с-сукин... Франног, вам плохо?

Мудрец нырнул в челнок. Затем — не прошло и мгновения — его голова вновь появилась над бортом. Он бросил на меня вполне осмысленный взгляд и тихим, таинственным шепотом возвестил:

— Ну вот, я прочел самое сильное заклятие из тех, что недавно освоил! Оно укрепит твою ауру, направит спонтанную энергию случая в позитивное для тебя русло и, надеюсь, убережет от ранений!

— Чего-о? — Ну да, верно я предположил — мудрец спятил! Видал я таких укрепителей ауры на Земле, с их гейсами (это не то, что вы подумали), эгрегорами и прочей заумной псевдомистической мутью. Укрепляли они в основном свой карман. В этом мире разнообразные "маги" были примерно такими же прохиндеями. Спору нет, кое-что они умели, и даже больше, но, например, ни один не смог отправить меня обратно на Землю, а ведь я платил золотом! Не хватало сил и знаний, а может, и желания, хотя последнему такому магу я пытался повысить мотивацию, приставил к его горлу кинжал.