Пропаданец, первая часть романа-пикарески

— Но в этой части моря меркхарские пираты попадаются реже, чем цветы в Феродской пустыне! — подал голос мудрец Франног. — Достойно удивления, что...

— Вот именно! — воскликнул я, чувствуя, как неумолимое время отмеряет последние песчинки моей жизни. — Герцог потому и послал этот зачуханый "Выстрел!" Без эскорта, с небольшой охраной, кружным путем! Кто на него польстится, когда даже матросы не знают, что за подарки мы везем в трюме? Зарраг уверял, что при любых ветрах мы не приблизимся к Меркхару ближе, чем на пятьсот морских миль! Уверял, что местные пираты нам не встретятся ни за что и никогда, а уж меркхарские — и подавно. Доуверялся!

— Мастер Ков? — вдруг подала голос Нэйта. Она произнесла мое имя настолько спокойно и холодно, что у меня мгновенно пропал весь запал.

— Леди?

Пронзительный взгляд ее карих глаз заставил меня поежиться и даже скукожиться. Я прочитал в ее взгляде укор. Укор и разочарование. Может, она видела во мне до сего момента... героя?

Черт, я не герой, я ненавижу этих самодовольных напыщенных хрычей, которые совершают свои геройские поступки ради высших идеалов и прочей чепухи. Я не люблю подвижников типа Фродо и Сэма, они идут к черту на кулички, они геройствуют, калечатся, погибают, а плодами их труда пользуется тупое, не способное постоять за себя стадо, которое даже благодарности не испытывает — ибо не способно, органически не способно даже понять, даже осознать, что подвижник калечился ради них.

— Вы назначены охранять меня... всех нас, верно? — Она смотрела не моргая, и меня от ее взгляда пробрало до самых пяток (после чего это самое "пробрало" остановилось где-то в районе живота). Всего восемнадцать девчонке, а смотрит, как... Как владелица борделя в Селистии смотрела на меня, когда я задолжал на две недели. Я через силу кивнул. — Вы собираетесь отречься от своей миссии? Что ж, коли так, я не стану вас уговаривать.

Я сглотнул. Она меня здорово осадила. В другое время я, может быть, почувствовал бы стыд или укоры давно атрофированной совести, но не сейчас. Голова стала трезвой. Я должен выполнить свой долг до конца — в конце концов, за этот долг было заплачено звонкой монетой, да и потом.

Впрочем, главный мотив исполнения долга — драпать мне просто некуда, кругом море. Сражайся и победи — или умри. Или сдайся в плен. Но только пираты Меркхара творят с пленными страшные вещи.

— Нет, госпожа Нэйта... Отречься? Нет-нет... Я назначен вас охранять, и буду это делать, пока мы не... Мы будем сражаться, но шансы наши невелики. В команде капитана Заррага такие рохли!..

— Идите, лейтенант. — Она пыталась сохранить бесстрастность, но губы ее предательски дрожали (от страха или от тошноты, не знаю — она страдала сильной морской болезнью). — Вы нужны на палубе, а здесь... Обо мне позаботиться Рик.

— Клянусь Ахарром! — Я не находил слов (примерно так же, как в той ситуации с владелицей борделя я не мог найти денег в своих карманах, хотя и делал честное лицо и бормотал: "Клянусь, они тут были!"). Услышал, как всхлипнула Мамаша Тэль... Карух лежал на ковре, закрыв лицо руками. Франног теребил свою бороду с потерянным видом, и напоминал Хоттабыча — вот сейчас дернет волосок, скажет свое "Трах-тибидох", и наворотит чудес и див, после которых пиратская галера развеется дымом. Рик был бледен, как смерть. — Драхл побери... Я мог бы поджечь "Выстрел" и под завесой дыма посадить вас в лодку, но эти твари слишком близко. Вас бы заметили... Даже с умелыми гребцами вы бы не ушли далеко...

— Рикер позаботится обо мне, — повторила Нэйта. Внезапно ее глаза затуманили слезы, она резко повернулась и уткнулась в грудь Мамаши Тэль, которая рыдала в открытую и, я был уверен, страдала не за себя.

— Иди, солдат, — услышал я голос Рика. — Сестра верно сказала — захвати на тот свет побольше ублюдков. Иди, и... удачи.

Он склонился над сестрой, высвободил ее из объятий Мамаши, прижал к себе крепко, так, что пальцы побелели. Лицо бледное и сосредоточенное, и объятия, как бы вам сказать — ну, в общем, если бы я не знал, что Рикер и Нэйта — родичи, я бы решил, что они любовники на самом пике своего романа. Это на пике режут вены и совершают прочие глупости, о которых затем, если посчастливится уцелеть, рассказывают со стыдом.

— Спасибо, метатель ножей, — буркнул я. — Береги... сестрицу!

Рикер зыркнул на меня ой как недобро.

— Молчи и делай то, для чего был нанят!

Грозный малый, м-да... Я уже боюсь.

Напоследок обведя всех взглядом, я направился к выходу, но оказалось, что Франног опередил меня. Старый мудрец уже распахивал дверь, бормоча:

— Вот что значит доверить дите непроверенному человеку! Заскорузлый солдатище!.. Ах ты, не могли найти чего получше! Иди уже, иди, — это он мне. — Я за тобой. Охота мне на этих меркхарцев поглазеть. Может, чем и пособлю. Ах ты!.. — Это было сказано уже в спину, когда я беспардонно оттер мудреца в сторонку и шагнул на палубу. Даже на пороге смерти тесное общение с Франногом меня не прельщало.

*Все герои-пропаданцы (кроме меня), начинают с подробного хвастливого рассказа о своем становлении в другом мире. Я все это дело отчекрыжил и сразу начал с арбузной мякоти. А в моих корках нет ничего интересного — боль, разочарование, попытки вернуться домой. Зато я честен (ну, в разумных пределах, конечно: Вандора подтвердит).

ГЛАВА ВТОРАЯ (разговорная)

Познакомьтесь с чародеем*

Моя теория состоит в том, что девяносто процентов людей безотносительно пола, возраста и вероисповедания — мерзавцы и идиоты. Так легче жить, когда видишь перед собой человека, недостойного сочувствия. Вы можете сказать, что жестокая реальность этого мира меня исковеркала, и это будет неправдой. Реальность любого мира жестока. Просто эта жестокость рядится в разные, и порой не настолько явные, как здесь, одежды.

К несчастью, попадаются на пути люди, которые не являются ни мерзавцами, ни идиотами, и тогда я испытываю растерянность, потому что атрофированная совесть начинает шевелиться и проситься наружу, как тухлое вино.

Люди типа Нэйты или мудреца Франнога, малость блаженного, однако при этом очень неглупого старикашки, именно таковы. И какой бы циничной сволочью я не был, при взгляде на них во мне пробуждается... человек.

Впрочем, я быстро заталкиваю его обратно, в темные глубины своего "я".

С безоблачного неба ухмылялось оранжевое, как спелый апельсин, яркое, жаркое солнце. Я подумал, что обрадовался бы сейчас самому страшному урагану. Тот хоть оставляет надежду уцелеть.

Галера настигала... Истошные вопли пиратов перекрывали надсадное "Дум! Дум! Дум! Дум!" барабана, задававшего ритм гребцам. В руках многих пиратов были дальнобойные луки — опасная игрушка в штиль.

— Быстрей, сучьи морды, живее! — надрывался боцман Зенко, щедро раздавая тумаки матросам. Те ковырялись в груде ржавого лома, вытряхнутого на палубу из сундуков капитана. Окинув глазом эту внушительную коллекцию антиквариата, я присвистнул: чего только Зарраг в нее не сволок, похоже, в каждом порту шастал по барахолкам, а может, купил эту дрянь сразу, оптом. Пробитые кирасы, помятые шлемы, драные кольчуги, ржавые клинки всех форм и размеров — от сирленского прямого меча до зандарийского ятагана. Несколько топоров, которыми только дрова рубить, пара тесаков, старинная секира... Сам боцман, лысый, с внешностью вышибалы портового борделя, уже экипировался, проявив недюжинную сноровку. У пояса короткий тяжелый меч, на теле — кожаная рубаха с железными бляхами. Похоже, по части абордажных боев он был дока.

— Там этих шарку — плюнуть негде! — крикнул он, наматывая на голову ярко-красный тюрбан, который спасал от рубящих ударов не хуже шлема. — Жарко будет!.. — Подумал и добавил: — Жарче, чем в постели одной красотки, которую я подцепил в Тирене!

— А сам ты от нее ничего не подцепил? — поинтересовался я скучным тоном.

Зенко беззлобно оскалился и наградил подзатыльником прыснувшего матроса.

— Подцепил! Мне передалось ее отвращение к солдатне! Она мне шепнула, что в постели они распускают нюни и выкладывают хилого в трех случаях из пяти. Ну а в тех двух случаях их все равно надолго не хватает!

За моей спиной смущенно кашлянул Франног — старый, как говорят в земном мире, моралфаг, ревнитель морали, другими словами.

— Ну, там! — раздался зычный бас капитана Заррага. Он появился из своей каюты на носу, гупая, лязгая и дребезжа, — эдакая шестифутовая гора железа. Он был в блестящей, надраенной кирасе, наручнях и поножах; юбка из стальных пластин закрывала ноги до самых колен. Ниже колен ноги были голые, волосатые пальцы сердито скребли по палубе. На голове — ржавый шлем, увенчанный плюмажем. В руках капитан Зарраг нес внушительного вида топор.

Разглядывая капитанское облачение, я внезапно обнаружил, что подсчитываю, с какой скоростью Зарраг пойдет ко дну, буде упадет за борт. На протяжении плавания капитан часто разглагольствовал о своей воинской доблести, любил помянуть старые времена, когда служил в наемниках ("А тут я его — хрясь! Голова пополам, мозги брызгами!") и, честно говоря, производил впечатление пустого бахвала. Однако теперешний его грозный вид... В искрящихся доспехах Зарраг казался шагнувшим с небес богом войны. Вот только убрать бы со шлема этот грязно-белый растрепанный плюмаж, да чуток обкорнать бороду, лежащую на кирасе пучком пакли. Ну и ноги... Нет, ясней ясного, что босиком на голых досках палубы биться сподручнее, но вот... эстетика... Люблю при случае подколоть разных умников, которые видят во мне необразованного дурака. Помню, как я ввернул это словечко, когда Франног предупредил меня, чтобы я не отрыгивал в присутствии Нэйты. Я тогда заявил с умным видом: да уж, мол, эстет так не сделает. Франног в удивлении распахнул рот.

Люблю выносить мозги, короче говоря. Во всех смыслах.

— Всеблагой Уреш, хватит лаяться! — Зарраг взмахнул топором и грозно встопорщил бороду. — Зенко, мастер Ков, займитесь своими делами! Шарку атакуют нас самое позднее через двадцать минут. Эй, там, загородите кормчего щитами! Вы что, хотите пойти на корм рыбам раньше срока, мелкота? У-у-у! — С лязгом впечатывая в палубу ступни, Зарраг устремился к корме.

Очень хороший и правильный человек.

— Надевай свои железки, — шепнул он, поравнявшись со мной. — На этом корыте мы с тобою — единственные стоящие бойцы!

Мне нравится, когда у людей здоровое, в меру раздутое чувство собственного величия, чего уж там, сам такой.

— С вашего позволения, капитан... — высунулся из-за моей спины Франног. — Я немного колдун, и мог бы...

— Драхл! Что тут делает старикашка? — Зарраг скосил глаза на плешивый затылок мудреца и притопнул ногой. — Ветер можешь вызвать? А? Я уже спрашивал...

— Я... — заикнулся Франног. — Видите ли, капитан, я вам пояснял уже час назад: чтобы вызвать ветер, необходим договор с элементалами воздуха, а они в Срединном море совершенно не желают договариваться, так как чародеи Меркхара замкнули все магические потоки на себя...

— У-у-у-у! Ахарр! То есть толку от тебя, как от козла в курятнике! Проваливай, плешивец, обратно в каюту, и молись своим богам, чтобы пронесло! Мне только немощного старикашки в бою не хватало!

Я молча ухватил Франнога за пояс халата и повлек — почти поволок — за собой.

— Но я таки умею колдовать! — упирался мудрец. — Умею насылать сонные чары, чары любви... Могу попытаться отводить стрелы от одного, даже от двух воинов!

Я хмыкнул.

— А от вас кто стрелы отведет?

— У меня есть договор с демоном! Я совсем забыл!.. Я могу его вызвать, это потребует не более получаса, и подселить в корпус корабля! И тогда корабль сможет двигаться в нужную нам сторону!

Сказочно! И почему он не сказал этого раньше? Это, конечно, не трах-тибидох, но уже кое-что.

— Насколько быстро?

— Может быть, две или три мили в час... Демон у меня слабенький.

Тьфу ты!

— Крокодилы летают, но низенько-низенько...

— Чего? — опешил мудрец.

— Ничего, две-три мили нас не спасут. Пираты на веслах, и скорость у них намного выше двух-трех миль.

А теперь идемте со мной, ребята и девушки, я покажу вам свою каюту. Да идемте же, я в первый раз принимаю гостей с Земли. В конце концов, вы вряд ли сильно насвинячите - до нападения пиратов осталось немного времени.

Недалеко от борта, рядом с челноком, в котором плескалась дождевая вода, приткнулся люк в мою каморку. Торжествующий аскетизм каюты не очень-то меня заботил — я обживал и худшие места. Не так уж и сложно провести в этой каморке несколько недель. По крайней мере, отдохну от шума и гама казарм, почти ежедневной муштры своих людей и придирок расфранченного капитана. Вернее так: я собирался отдохнуть, а по прибытии в Фалгонар слинять и начать новую жизнь. И надо же было случиться на моей морской дорожке этим пиратам!

— Охо-хо... — Я отвалил тяжелую крышку люка и по узкой деревянной лесенке спустился вниз. Мудрец последовал за мной, бубня что-то о магии и заклятиях.

В каморке было не развернуться — метра полтора на два, тем не менее, сюда каждый день умудрялись набиваться гвардейцы для игры в карты. Потолок низко нависал над головой. Махонькое окно со скрипучей ставенкой воздуха, конечно, пропускало немного, и тяжелые винные пары, с ночи витавшие в каюте, заставили трезвенника Франнога закашляться.

— В питье важна умеренность! — провещал мудрец, и чуть не рухнул на ступеньки, наступив на порожнюю бутылку (она перекатывалась из угла в угол, временами сталкиваясь с пятью своими сестренками). — Ох! Разве можно оставлять на полу пустые бутылки?

Он был немного похож на актера Маккелена в роли Гэндальфа, только плюгавей ровно в два раза. Ну и ориентация его у меня не вызывала сомнений. Она была нулевая. Если вы сейчас удивленно спросите, что же такое нулевая ориентация, я охотно отвечу — это воздержание от любых актов с любым живым существом, а проще — аскеза.

— Пустые можно, — сказал я. — А вот полные — преступление. Ты ее раздавишь, и вино выльется; а за такое лично я даю в морду.

— Фу! Ты на корабле, везущем чистую и непорочную деву!

Я рассмеялся:

— При госпоже Нэйте я стараюсь выражаться культурно!

— Не выражался ты сегодня культурно!

— Вы еще скажите, что это от моих слов ее регулярно подташнивает!

— Фу, мастер Ков!

— Сегодня — особый случай! Сегодня все можно! Гусей, правда, нельзя... Но гусей-то как раз на корабле и нет, а кур мы всех съели в первые недели пути.