Внимание привлек человек в помятом костюме и старомодной, явно лишней в такую жару шляпе. Он стоял у перехода, нервно переминался с ноги на ногу, и постоянно оглядывался. Казалось, он спешил, но вот загорелся 'зеленый человечек', а странный пешеход так и не решился перейти на мою сторону. Я уже отворачивался, но краем глаз уловил быстрое движение. Куда же он? В одно мгновение я понял, что передо мной самоубийца. Мужчина бросился под колеса мчавшегося грузовика. Я увидел брызги крови и изломан-ное тело, безвольно перекатывавшееся под колесами... А грузовик даже не затормозил. Вот гад...

Мужчина, как ни в чем не бывало, перешел на мою сторону. Целым и невредимым. Фантастика! Не обращая на меня внимания, он прошел мимо. Лицо его искажала странная гримаса. Никогда не видел таких лиц. Я механически двинулся следом. Я понял.

— Эй, вы! — позвал я. Человек не оглядывался. Зато оглянулся забулдыга, стоявший у рюмочной:

— Чего?

— Да не ты... — я схватил самоубийцу за руку. — Подождите.

Мои пальцы прошли сквозь него. Мужчина отшатнулся от меня.

— Вы призрак?

Вместо ответа он бросился бежать. Не зная зачем, я побежал за ним. Мужчина оглянулся и быстро свернул в ближайшую подворотню. Я забежал следом... и едва не поцеловался с наглухо закрытыми желез-ными воротами. Дернул за ручку: закрыто. И открывается наружу. Не мог он пройти в дверь так, чтобы я этого не видел, не мог проскочить и захлопнуть за две секунды! Не мог. Значит... Призрак? Я снова видел призрака. Сколько же их в городе?

Придя домой, ринулся к крану, утолил жажду и вспомнил поучения Архипа. Держа под струей ру-ки, попытался уловить то, о чем говорил утопленник. Я вглядывался в прозрачную колонну, пытаясь почув-ствовать ток и невидимые глазу нити, потянув за которые можно узнать многое, очень многое... И вдруг влился в струю, чувствуя весь ее путь: как она течет по черным извилистым трубам, забирается на высоту и низвергается вниз, проходит через фильтры и роторы гигантских насосов... Уф, ничего себе! Картинка была настолько яркой, что я вскрикнул и отшатнулся... И все пропало. Слава Богу, я снова на кухне! Но теперь я знал, что смогу почувствовать это снова, знал, что все увиденное — правда. Даже хорошо, что Юлька ушла, можно дальше поэкспериментировать...

Быстро я привыкаю к чертовщине. А что остается?

— Ни хрена се... Андрюха!

Я остановился. Выпучив глаза, передо мной стоял Костик. Вот те на! Искал, звонил — найти не мог, и вот на улице столкнулся. Тесен мир, ох, тесен.

— Здорово, — сказал я. — Как дела?

— Это у тебя как дела? — изумленно проговорил он. — Я думал, больше и не увидимся!

В последний раз мы виделись как раз в ментовке, после чего я прыгнул с моста. Но он-то этого не видел, в камере оставался.

— Менты сказали: ты с моста бросился! С Литейного! Правда, что ли?

— Ну, правда, — как о чем-то пустяковом, сказал я, — и что?

Я вспомнил, что тогда мент говорил о Косте: будто он дал против меня показания. В это трудно было поверить. Мне казалось, не такой Костя человек...

— Говорили, что ты утонул! Ко мне пристали: кто ты, да что ты? Я решил, что лучше ничего не го-ворить, тем более что они тогда нас отделали! Пусть помучаются! Я им сказал, что знать не знаю, кто ты, откуда, познакомились на дискотеке... На хрена ж ты с моста прыгал?

— Чтоб не догнали, — сказал я, испытывая к Костику благодарность. Хорошо, что менты не знают ничего, сейчас бы уже весь курс меня хоронил. Оправдывайся потом. Похоже, врал тот ментяра. Да и бу-мажку мне толком не показал, махнул перед глазами. Точно, врал! Не мог Костик этого сделать. Я уверен.

— Так Юлька не знает, что ты прыгал?

— Я ничего ей не говорил.

— Так ты ее видел?

— Вчера.

— Ну, ты, блин, даешь! — Костик восторженно глядел на меня и тараторил без умолку. — Хорошо, что я ей ничего не сказал! А я тебе звоню, звоню... Соседи не знают, где ты! Я уже почти поверил, что ты того... Ментам-то я не верю, мало ли что наплетут. Они за базар никогда не отвечают. А ты пропал — и все! Ну, ты дал! Что, в ментовке никогда не был? Ну, попиз...т немного, и отпустят. Стоило с моста кидаться?

— Не стоило, — честно ответил я, памятуя жуткую встречу со Слизнем.

— Я и не думал, что ты такой... отчаянный, — Костик посмотрел с уважением. — Десперадос, блин. Пошли, возьмем по пиву?

Я не отказался прогуляться, но вместо пива купил полтора литра простой воды.

— Я после того случая не пью, — сказал я, и приятель понимающе кивнул.

— Чего ты так закутался? — спросил он, когда мы разместились на скамейке у Казанского собора. На солнце было жарко, и я выбрал место, куда хоть изредка долетали брызги из работающего фонтана. Народ сидел раздетый, в легких футболках и даже без них, один я в джинсах до пят и ветровке с капюшо-ном, причем капюшон накинул на голову.

— Простудился, — соврал я, — знобит.

— А, понял, — тряхнул волосами Костик, — это после купания... Фигня, пройдет. Сейчас лето.

Мы трепались о том, о сём, о прошедшей сессии, вспоминали однокурсников, разбежавшихся на лето кто куда. Потом заговорили об иногородних студентах и поспорили.

Интересно, почему иногородние, 'лимита' так хорошо устраиваются, и вообще карьера у них, как правило, продвигается не в пример быстрее? — спрашивал я. — Почему они, не такие начитанные, не ин-теллигентные, но наглые и пробивные, всегда добиваются большего, чем местные, питерские? Я знал не-сколько живых примеров, из нашего же института или просто знакомых. Люди приезжали из ниоткуда, из деревень, быстро добивались успехов, делали карьеру, в неполные тридцать разъезжая на собственных джипах.

Костик сказал, что люди из глубинки, из какой-нибудь деревни или маленького городка больше нацелены на успех. У них мощнейший стимул: вперед, в столицу (или Питер, не суть важно)! Там деньги, там карьера, культура, все! А сами, в отличие от нас, не страдают переизбытком духовности, живут про-стыми, крестьянскими понятиями, которые умещаются в издревле известное правило: цель оправдывает средства. И они будут стоять на Тверской или Ириновском, подсиживать конкурентов, продавать товари-щей, будут лизать начальству зад или перед, будут делать все, чтобы добиться цели. И ведь добьются! По-тому что отступать им некуда. А у нас есть принципы, мы не можем, как они. У нас мама под боком и ду-ховный закон внутри нас.

Я не согласился. Я сказал, что Михайло Ломоносов зад никому не лизал, что он сам, своим талан-том... Костя очень смеялся и сказал, что готов спорить: на одного коренного питерца с блестящей карьерой найдется десяток, если не сотня, лимитчиков с карьерой ничуть не хуже. Я вынужденно согласился, и чтобы подсластить пилюлю, сказал, что слово 'коренной' достаточно истрепалось. Кого считать коренным? Того, кто родился в Питере? Да если копнуть, никто из нас не коренной! Все сюда приезжали, и мои родители в том числе. Еще при Петре насильно заселяли эти места. Коренными на здешних болотах были медведи, да чухонские племена, бесследно сгинувшие под пятой русских колонизаторов. Да мы такие же коренные, как белые и черные американцы, лишь триста лет живущие на отвоеванной у краснокожих земле!

Вдруг мне стало худо.

Я заметил: если не подпитываться водичкой, силы заканчиваются очень быстро. Бутылка с водой давно опустела, я увлекся спором, и слишком поздно заметил, как ослабел. Кожа страшно зудела, тело отя-желело, я вяло слушал Костины аргументы и никак не мог сосредоточиться. Фонтан был так близко! За-черпнуть бы бутылкой воды да попить — но что обо мне подумают? Я боролся со стеснительностью и был готов отдать концы в двух шагах от спасения, но не опозориться в глазах окружающих. Воспитание, будь оно...

Я взглянул на руки и испугался. Кожа темнеет и съеживается едва ли не на глазах. Если то же про-исходит с лицом, стану похож на мумию из Эрмитажа. К черту всех! Это люди стесняются, а мертвецам все равно! Презрев нерешительность, я встал и, пошатываясь, побрел к фонтану.

— Ты куда? — крикнул вослед Костик.

— Сейчас, — пробормотал я. Все же не рассчитал сил. На подгибавшихся ногах я шагнул вперед и под изумленные крики зевак рухнул головой в бассейн. Хорошо! Помогая руками, втащил в воду и ноги.

— Эй, ты чего? Перегрелся? — через пять секунд Костик схватил меня за рубашку, беспокойно оглядываясь вокруг. Однако, реакция у него... — Вылезай, давай!

— Мне и здесь неплохо! — заявил я и расплылся в улыбке под падающей сверху струей. Вокруг хо-хотали, указывая на меня пальцами. Думают, пьяный. А мне плевать! Приятно избавляться от комплексов! В воде силы быстро возвращались ко мне.

— Блин, ты же не пил вроде, — стоя рядом, пробормотал Костя. — Во жжет!

— Не хочешь освежиться? — радостно предложил я.

— Да пошел ты!

Я засмеялся, вылез из фонтана и сел на бортик. Ну, вот, теперь я в порядке. И тут же другая, совсем не радостная мысль пришла в голову: а ведь я без воды уже не могу жить. Скоро и по суше ходить не смогу, потому что чешуей покроюсь, или рыбий хвост вырастет... К черту эти мысли!

— Слушай, Костик, а ты с работой помочь не сможешь? Очень нужно, — попросил я. — Сам-то ра-ботаешь?

— Пристроился в одном месте, — признался он. — Но туда с улицы не берут. Сам еле пролез. Наплел, что согласен институт бросить, лишь бы у них работать. И купились же! Но это, сам понимаешь, до осени. А тебе... Я поспрашиваю и позвоню. Мобильный есть?

— У меня мобилка накрылась, — сказал я. Мне стало чертовски неловко, что я без конца у него прошу. — Когда с моста прыгнул. Кстати, у тебя нет телефона на время?

— Нет, сейчас нет.

— Блин, жаль.

— С мобилой я тоже что-нибудь придумаю, — обнадежил Костя. — У меня знакомый ремонтом промышляет, может, найдет что-нибудь. А ты свой неисправный притащи.

— Хорошо, — обрадовался я. Все-таки хороший Костя парень! Верно говорят: друзья в беде по-знаются. Костя сказал адрес мастерской и дал номер телефона. Ручки не было, так что пришлось запоми-нать. Ничего, на телефоны у меня память тренированная.

— Слушай, Костя, — сказал я. — Как думаешь, загробный мир существует?

— Чего?

— Ну, жизнь после смерти есть?

— Ну, не знаю. Нет, наверно. Даже точно: нет.

— Почему ты так думаешь? А я вот думаю: есть.

— Я, пока сам не увижу, не поверю, — сказал Костя. — А всякие там разговоры... Эта тема такая... Не доказать и не опровергнуть. Узнаем своим чередом.

Я молча кивнул. Не слишком приятно слышать, что ты не существуешь, когда вот он ты, не призрак и не дух. В реальности. Только мертвый.

— Ладно, мне пора, — сказал Костик, и мы простились.

Я прошелся по Невскому, разглядывая витрины и людей. Люди шли, толкались, шумели, кружили вокруг, как рой насекомых. Они казались мне чужими, даже не чужими — чуждыми. Я уникален, а они — безличные и безразличные мне букашки. Хотя у каждого своя история, своя жизнь и даже своя любовь. Но большую часть жизни они проводят в вынужденной дурацкой суете, и эта суета заслоняет им истинный смысл жизни. Я не знаю, в чем этот смысл, но уж точно не в зарабатывании денег и хождении по магазинам. Никто из них не думал, что жизнь может быть коротка, короче, чем они себе представляют. И что потом? И все. Десперадос, вспомнил я Костино словечко — отчаянные люди.

Многолюдье быстро надоело, и с Аничкова моста я свернул налево, в сторону цирка. Снова захо-телось пить. Чтобы не тратить последние деньги, решил освежиться на халяву и по лесенке спустился к во-де. Здесь никого не было. И хорошо. Сверкая игривой водичкой, Фонтанка живо плескалась у гранитного спуска. Я встал на колени и опустил руки в воду. Эх, благодать! Умылся, щедро поливая голову, но пить воду с плывущими по ней масляными пятнами было противно. Что с рекой делают, сволочи! Я выбрался обратно на набережную.

— Андрей!

Я оглянулся. Никого. Но голос как будто знакомый. Что за глюки? Не успел я сделать пару шагов, как снова услышал свое имя. Обернулся. Анфиса.

Совершенно голая, русалка стояла у ограждения и, улыбаясь, смотрела на меня. Я невольно огля-делся. Все-таки голая женщина на набережной — явление нечастое, но никто из прохожих не обращал на нее внимания.

— Здравствуй, Андрюша, — сказала она.

А может, она тоже призрак? Как Ковров? Архип говорил: люди мертвецов видеть не могут, если те сами этого не захотят. Но я и не мертвец и не живой, а вижу. Во всех подробностях.

Русалка подошла, остановившись в шаге. Как сложена! Какая шейка, какие плечи и грудь... Ноги гладкие, без единого изъяна. Мой взгляд, как магнитом, притягивал темный треугольник внизу плоского жи-вота.

— Ты мне нравишься, Андрюша, — игриво призналась русалка. — Приходи вечером под этот мост, позабавимся.

Я неопределенно покачал головой. Нет, не надо мне забав. Хватит на мою голову.

— Может, я тебе не нравлюсь? — она усмехнулась и провела рукой по груди, спускаясь к бедрам.

Она не могла не нравиться. Ее тело было совершенным. Нет, не как у изнуренных диетами, голена-стых супермоделей. Это было гладкое, пропорциональное и мускулистое тело с высокой грудью и строй-ными ногами. И лицо ее, пусть не того типа, что мне нравились, все же привлекало. Может, неведомым зна-нием, светившимся в темных, гипнотизирующих глазах, а может, необычными, давно не встречающимися уже пропорциями высокого лба и идеального греческого носа. Если бы не неестественно темные губы и от-талкивающе-синие соски на белой, словно писчая бумага, груди...

— Не понимаю, как тебя никто не видит?

Она усмехнулась и, что-то прошептав, провела вдоль тела рукой. Я не поверил глазам: на русалке в один миг появилось красное, как кровь, платье.

— Молодой человек, — она неожиданно встала на пути у прохожего, дородного мужчины в ко-стюме и солнцезащитных очках. — Вы не скажете, который час?

Тот поднял руку с часами:

— Без пяти три.

— Спасибо, — вильнув бедрами, русалка отошла, остановившись напротив. Улыбка, с которой она проводила мужика, меня напугала. Я подумал почему-то: стоит ей пожелать — и очкарик в воду за ней си-ганет! Но на меня эти чары не действуют.

— Ну, придешь?

— С чего это? — произнес я. Вообще я приветствую эмансипацию. Ну, например, чтобы не ты дев-чонок клеил, а они тебя. Как в американских фильмах. Но от слов водяной красавицы веяло холодом. Не настоящим, а тем, который мог чувствовать только я. Я многое теперь мог чувствовать. Еще не разобрался во всей этой чертовщине и своих новых способностях. Но разберусь. Обязательно разберусь!

— Ты меня боишься? — она засмеялась и снова провела рукой по телу, да так, что я забыл, где нахожусь. — Вижу, боишься. Да, ты же молодой еще, многого не знаешь, — она смотрела откровенно по-хотливым взглядом, так, что мне стало не по себе. Меня никогда так не разглядывали.

— Тогда я к тебе приду. Водопровод теперь у всех есть.

Она засмеялась и пошла прочь: обнаженное, белое, как снег, тело на фоне черного запыленного парапета. Свернула к воде и исчезла.

Я закрыл рот и пошел домой.