Смерть его игрушка

Я представила рядом с ней Романа. Выглядело тоже невероятно. Они подходят друг другу.

И он будет говорить мне, что поводов для ревности нет?

Лана закрыла машину, и мы пошли в парк.

Сначала молча бежали трусцой. Я не могла говорить на отвлечённые темы, а в лоб спрашивать про Романа тоже не могла.

Наконец, решила спросить хотя бы про Андрея.

— А как вы познакомились с Андреем?

— Тебя интересует Андрей? — удивилась Лана. Она говорила ровно, не сбиваясь. Я пока так не могу, давно не бегала. — Он был одним из наставников французской ложи. Я — маленькой принцессой, влюбившейся в принца. Принц предпочёл не меня — в то время это было нормально. По правде говоря, я была не очень принцессой, — она усмехнулась. — Я решила сделать приворотное зелье. Ты скажешь, что много девочек делают приворотные зелья — но не у всех они получаются. Меня учил Андрей, он брал недорого и отец согласился оплатить обучение. Он думал, что это — обычная школа, а мне, как единственному ребёнку, стоило научиться управлять поместьем нашего графа, чтобы помогать в этом отцу. Я выучилась и стала иногда, за определённое вознаграждение, выполнять работу для ложи.

С Андреем мы остались друзьями навсегда... хотя он во многом меня не одобрял. И я его — во многом. Но человек имеет право на личное мнение, не так ли?

56.

Никаких откровений — хотя, признаться, я на них надеялась. Глупая Даша, ты хочешь, чтобы тебе открыли страшный секрет, что они не могут быть вместе, потому что на самом деле брат и сестра? Или что Лана всегда бегала за Романом, а он всегда был к ней равнодушен? Или что Лана на самом деле инопланетянка, которая вообще не женщина в нашем понимании?

Я сдержала горькую улыбку. Индия, Мексика, Голливуд — Даша, это Россия. Реальность такова, что Роман обижен на Лану. Они вовсе не расстались. Они разошлись. И никто не помешает сойтись снова — особенно я, не слишком яркая, не слишком красивая, не слишком талантливая. У нас было — всего лишь кое-какое приятное времяпровождение и немного секса. Да и секс — надо признать, в постели я больше смахиваю на бревно, чем на страстную любовницу... какой, вне всяких сомнений, была Лана.

— Ты лучше меня, — я горько вздохнула, причём совершенно неожиданно для себя вслух.

Подруга резко повернулась ко мне.

— Это ты к чему? А?

— Почему вы расстались?

Несмотря на то, что мы до этого говорили об Андрее, она меня поняла.

— Я не хочу говорить. Ты сказала, что я лучше — но это неправда. Я предала его, потому что не смогла простить. И он не смог простить. Я до сих пор раскаиваюсь.

Голос у неё... с каким-то горьким оттенком. Лана же не плачет — только когда это выгодно. Не от чувств. Не от боли.

Лана же не плачет?

— Ты знаешь, надо уметь отступать. Ради другого. Это облагораживает душу. Я не смогла.

Она помолчала. Я тоже молчала — подруга явно не договорила, и не стоит сейчас её перебивать. Что-то очень важное для неё... Нет, для нас обеих.

— Даша, я всегда тебе завидовала — по доброму, — она улыбнулась, но это была улыбка сквозь слёзы. — Ты бы не попалась так, как я, в плен собственной гордости. Ты бы не смогла так глупо потерять человека, которого любишь. Поэтому он с тобой, а не со мной. Я знаю, он сейчас в твоей постели, отдыхает после ночи с женщиной, с которой ему легко и спокойно. Ты то, чем я не смогла ему стать, — она говорила уже на повышенных тонах и захлёбываясь словами. — И не хотела. Видит Бог, даже не пыталась! Я сейчас хочу. Очень хочу, Даша, но поздно! Господи, как же поздно!

Она вдруг остановилась, присела, опираясь спиной о дерево, и заплакала в ладони:

— Верни мне его, Даша! Я знаю, это неправильно. Знаю, что поступаю, как последняя мразь, взывая к твоей доброте, которой нет у меня. Я всё знаю, но я умру без него. Я уже умираю, каждое мгновение, целую вечность!

Сказать, что меня это поразило — значит, ничего не сказать. Я стояла, не зная, что ей ответить — и даже что мне теперь делать. Это уже не просто ревность, подозрения, тревоги — это конец.

Конец нашей дружбе. Если я не сделаю то, что Лана просит — она мне не простит. Вечность несчастья... Сколько времени у мистиков? И всё оно будет несчастным.

А если сделаю... То не прощу себе я. Для него я — вероятно, просто увлечение. Ясно же, что к Лане он неравнодушен. Пусть это пока что боль — долго ли от ненависти...

И я не смогу видеть их вместе. Жить, зная, что у меня мог бы быть он. И при этом жить рядом с ними. С ними. Вместе.

У меня тоже слёзы подступили к глазам. Но я подошла, обняла подругу и долго молчала.

Когда Лана начала успокаиваться, я с трудом выдавила:

— Дай мне время. Пожалуйста. Мне надо подумать. Хорошо?

Она судорожно кивнула. Потом отняла руки от лица и с болью сказала:

— Даша, прости.

— Я понимаю, — выдавила. — Я пойду, ладно?

Она кивнула.

И в спину своей преданной подруге Милана снова прошептала: 'Даша, прости...'

57.

— Ром, у нас есть, чем кормить Жизельку? — с порога спросила я, пытаясь сбросить горечь и тоску. Надо немедленно развеселиться, от него вряд ли получится что-то скрыть.

— Твоё нежное, воздушное существо, названное в честь балета, нагадило на пол в коридоре, — издевательски ответил он из кухни. — Может, ей нужен лоток другого цвета? Или попробуй поставить его по фэн-шую.

— Она привыкнет, — виновато пробормотала я. — Сейчас всё уберу.

— То есть ты думаешь, я оставил всё на полу, чтобы тебе показать? — он появился в дверном проёме. — Давай-ка мой руки и за стол. Пообщалась с Оборотнем?

— Тоже прозвище? — догадалась я.

Он кивнул.

— Только не смей ей в глаза заявить. Ненавидит.

— А почему Оборотень?

— Ну, на вид ангелочек, на деле — демоница. Может быть и тем, и тем — в зависимости от настроения.

Я даже не посмотрела на стол, войдя в кухню. Бросилась к Роману и крепко обняла.

— Даша, — он вздохнул, обнимая меня в ответ, — ты не даёшь покоя ни себе, ни мне.

— Извини, — пробормотала я ему в футболку. Он оторвал меня от себя и усадил за стол.

— Ром, — спросила я, разрезая на кусочки яичницу, — а что было после твоей смерти? Можешь не отвечать, — а вдруг для него это неприятно?

— Догадайся, Даша, куда люди попадают после смерти? — зловеще улыбнулся он.

— На Небеса? — озадаченно предположила. Откуда мне-то знать?

Он расхохотался.

— Ты мне льстишь! В Ад, дорогая!

Потрясение. Это же... неправда? Выдумки для того, чтобы заставить ходить в церковь и всё такое...

— В Ад? Настоящий?

— Именно такой, как себе представляют.

— С кипящими котлами? — растерянно уточнила я. Всё-таки не верилось в реальность такого.

— Кроме кипящих котлов есть много забавных придумок. Ни одной инквизиции не снилось. Пытка может быть не только телесной.

Я встала и снова обняла его.

— Тебя мучили?

— Не бойся, — он зарылся лицом мне в волосы. — Ад — всего лишь промежуточный этап, очищение через страдания. Я просто был слишком сильным грешником. Ты гораздо более чистая, невинная.

— А что потом? После Ада?

— Не знаю. Я не добрался до этого.

— Но ты вырвался оттуда.

Вырвался, раз он здесь, со мной. Как?

Он расхохотался. Я даже вздрогнула — что здесь может быть смешного.

— Дашенька, я просто... быстро привыкал. В любой пытке можно найти что-то... Некое удовольствие. Наслаждение...

Странные нотки в голосе.

Странные подозрения — у меня.

Он что, извращенец? Мазохист?

Да. Мало того, что я некрофилкой... да и геронтофилкой получаюсь, так ведь ещё и садисткой?

Почти вырвался истерический смех. Ой. Что же я делаю? Сама только страдала от любви, а теперь... смеюсь над ним?

Даша, ты эгоистка. Он перенёс Ад. Настоящий. И не сломался. Смешно? Да?

Очень стыдно. И... жутко. Даже не хочется думать о том, что с ним было. Потому, что действительность наверняка сильнее любого ужаса, который я в состоянии придумать.

— Даша? Я напугал тебя? Давай ты забудешь то, что я сказал.

Мягко так, нежно. Он беспокоится обо мне. Всегда. Как я могу думать о себе сейчас?

— Ром, — я ещё сильнее прижалась к нему. — А как ты спасся?

— Говорю же, просто на меня не действовали наказания. Через некоторое время я привыкал, начинал извлекать пользу или получать удовольствие. Ну, они думали-думали, потом выгнали.

— Выгнали? Из Ада? — я не сдержала смешок. Он тоже засмеялся.

— Иди доедай. Или ты не любишь яичницу?

— Очень люблю!

В самом деле, я так невнимательно отношусь к еде, которую он для меня готовит. А ведь всё очень вкусно! Так нельзя. Возьмёт и не будет кормить завтраками! Трагедия.

Я почему-то успокоилась. Наверное, потому, что переживания из-за Ланы сменились переживаниями за Романа. Я даже не представляю себе ад, но не сомневаюсь, что это очень страшно.

— Даш, ещё только с синяками надо разобраться.

— Синяками?

— Бёдра.

— В смысле? — я совсем не поняла. — У тебя синяки? Но...

— Солнышко, засмеялся он, — у тебя синяки. Все бёдра в синяках. Это моя вина, и я хочу с ними разобраться.

— Это ничего. Я даже не почувствовала... Не заметила, — не хочу, чтобы он думал, что причинил мне боль. Если и была боль, то страсть её многократно затмила.

Я улыбнулась ему:

— А потом я позвоню насчёт работы, наверное, полчаса — час, и мы пойдём гулять?

Кивает, с загадочной улыбкой.

Я не уступлю его Лане. Прости, подруга. Я страшная эгоистка, но я хочу его себе.

58.

Воробьи весело плескались в лужицах, ветер дышал свежестью. Теперь весна мне казалась восхитительной. Я была счастлива, и помешать этому не могли даже проблемы лучшей подруги. Хотя, конечно же, я переживала за неё.

Я думала, мы снова пойдём в кино, но мы поехали в торговый комплекс. На этот раз не в 'Большой город', а в 'Летний'. Он на другом конце города и гораздо крупнее.

— Мы куда-то собираемся?

— Собираемся посмотреть тебе кое-что. Рассчитаться, так сказать, с долгами.

— Чьими?

— Пока моими.

Он привёл меня прямо в отдел нижнего белья, и я поняла. Вспомнила, как возмущалась насчёт трусиков...

— Ром, тебе не обязательно...

Он крепко поцеловал меня, не дав закончить.

— Девушка, нас интересуют комплекты, размер лифчика семьдесят... м-м... А... нет, пожалуй, В.

— Да, — он на глаз определил размер женского бюстгальтера? Теперь я ещё больше ревную.

Я мерила лифчики, и Роман неизменно требовал показать ему результат. Я сначала стеснялась, потом удалось себя убедить, что он меня голой видел, чего тут-то стесняться? Кое-что из того, что мне нравилось, он отбраковывал, кое-что отправлял на кассу против моей воли. 'Я мужчина, мне виднее'. Что ж, возможно, и правда так.

Уже когда продавец пробивала товар, я заметила среди кучи белья два комплекта чулок. Но спорить не решилась. В конце концов, я вполне могу одеть такое, если ему нравится. Я ведь никогда не пробовала, вдруг они очень удобные?

Пакеты он, разумеется, мне не дал. Мы зашли в кофейню, пить кофе с пирожными. Он меня уломал попробовать чизкейк, от которого я всегда шарахалась. Оказалось, это приятный на вкус плавленый сыр — ничего страшного.

На мужчину, подсевшего к нам за столик, сначала не обратила внимания. Роман разберётся.

Нет.

Мой спутник некоторое время настороженно молчал. Тот тоже молчал и разглядывал его. Потом перевёл взгляд на меня.

— Не надо на меня так смотреть, — попросила я. Пристальный взгляд тревожил и давил.

— Будьте так добры, здесь занято, — ледяным голосом сказал Роман.

— Ничего, — усмехнулся незнакомец одними губами. Встал и ушёл, оставляя шлейф какого-то сладковатого мужского одеколона.

— Кто это? — чувствую беспокойство.

Роман покачал головой, ничего не отвечая. Я не стала больше спрашивать, хотя очень хотелось. Я уже знала — надо будет, расскажет сам.

59.

Возле дома мы зашли в продуктовый. Роман оставил меня у кассы с пакетами, и в зал пошёл сам. Я не возражала — устала. Походы по магазинам меня утомляли.

Когда мы зашли в квартиру, пакетов стало огромное количество. Он снял кроссовки, скинул часть ноши на пол в зале и ушёл на кухню. Я подхватила пакеты с бельём и Жизельку, трущуюся об ноги и прошла к дивану.

Вещи, которые мы выбрали, были просто восхитительными. Так ведь какая женщина устоит перед красивым бельём? Мне хотелось перемерять всё, но заниматься женскими глупостями, пока мой мужчина торчит на кухне, я стеснялась.

Поэтому просто выложила всё из пакетов на диван, внимательно рассматривая каждый комплект.

— Даша! — окликнул Роман. Чем ты там занимаешься?

— Уже иду! — я торопливо переоделась в домашние штаны и футболку и поспешила в кухню.

Он отложил нож, которым резал хлеб, и пристально посмотрел на меня. Изучающий взгляд, раздевающий, от которого кровь прилила к лицу.

— Иди сюда.

Сердце уже плясало риверданс. Послушно подхожу. Чёрные глаза буквально прожигают дорожки по моему телу. Не выдерживаю, опускаю взгляд. Губы пересохли от учащённого дыхания, облизываю их.

Роман как будто не вытерпел: грубо привлёк к себе и впечатал поцелуй в мои губы.

— Даша, ты думаешь, легко смотреть тебя во всём этом сногсшибательном белье? Давай-ка сюда, вот так.

Толкнул меня к стене между плитой и холодильником и прижал к ней лицом. Я выгнулась, пытаясь дотянуться до него всем телом, но он прижал меня ладонью и велел:

— Стой так!

Снял с меня штаны вместе с трусиками и чуть раздвинул мои ноги. Я ждала, задыхаясь: теперь не осмеливалась даже пошевелиться без его разрешения. Приподнял меня, заставляя встать на цыпочки и медленно вошёл. Короткий стон:

— Даша...

Он словно вдавливал меня в стену с каждым движением, но я снова оттолкнулась, прижимаясь к нему как можно сильнее. Его прохладная кожа бурлила непонятной энергией, и это обостряло все ощущения. Мои стоны уже сорвались в крик, но Роман словно не заметил этого. Он не сбавил темп, пока я не обмякла в его руках.

— Дашенька, — прошептал он на ушко, — попробуй сама встать на ножки.

Я с трудом отстранилась и оделась. Ну и что с того, что я только что словно взорвалась изнутри безумным удовольствием? Я хочу ещё.

Он стоял, скрестив руки на груди, опираясь о высокий кухонный стол. Ноги чуть расставил, голову немного склонил набок. Глаза полуприкрыты веками, пропуская наружу яркую тьму зрачков. Взгляд, который сводит с ума, не может не свести. Ленивая улыбка на губах.

Я подошла вплотную, опираясь ладонями о стол по обе стороны от него.

— Я не хочу обедать, — я не дотягивалась до его губ и поцеловала в шею. Роман закусил губу, но промолчал.

Ах, так?

Обхватила его голову ладонями и привлекла к себе. Он отвечал на поцелуй, но не проявлял инициативы. Играешь со мной?

Запустила руки ему под футболку, погладила грудь, поиграла с сосками, ощущая, что под ладонями бьётся сердце. Ага, не такой уж ты и мёртвый, как хочешь казаться?

Дыхание участилось. Это ведь ты не скроешь?