Ангелина снова склонилась над цветами, закусив губу, вздохнула, пытаясь принять непривычное чувство смирения, и некоторое время молча, отчаянно рвала сорняки. Была еще Каролишка, которую она не могла оторвать от себя, были теплые вечера с родными, была страна, служить и властвовать которой ее учили... Пядь за пядью освобождалась земля от мелких вьюнков, крепко вцепившихся корнями и не желающих уходить. И пядь за пядью очищала принцесса разум, и шептала себе, убеждала себя, не замечая, как то хмурится, то улыбается недоверчиво, изумленно, счастливо, словно не веря, что все это говорит она, что все происходит с ней:
— Все решается, все...
И когда она закончила, в душе воцарился мир. А, может, она просто оцепенела и оглохла от волнения?
Старшая Рудлог, отряхнув исколотые ладони, в том же состоянии совершенной отстраненности пошла в купальню — и там отдалась в руки служанок и массажисток, и долго плавала потом в своем бассейне, любуясь на яркие пятна занавесок, растекающиеся в воде подрагивающей палитрой. Вернулась в покои, мельком бросив взгляд на разложенный на кровати свадебный наряд, на ларцы с драгоценностями, и села писать письма. Василине. Каролинке. Министру иностранных дел. Валентине с матерью. Герцогу Лукасу Дармонширу. Марине. Алинке. Отцу.
И рука ее на этот раз была тверда.
День перевалил за половину, когда она позвала Сурезу с сестрой, встала перед зеркалом в спальне и приказала:
— Делайте, что нужно.
И через некоторое время забурлил дворец, оживая от быстро передающейся из уст в уста новости. Служанки вызвали на помощь целую толпу женщин, которые быстро и тихо разожгли тонкие ароматические палочки с ровным и успокаивающим мятным запахом. Застелили спальню яркими синими и белыми полотнами, занавесили ими же окна — началось таинство, и тонкий шелк колыхался от ветерка, и казалось, что вокруг — теплое и ласковое море.
По ткани на пол рассыпали зерна, морскую соль и пахнущие сладостью, солнцем и пылью сушеные фрукты. Принесли тонкие струнные инструменты, и четыре девушки уселись по углам — и полилась по покоям восточная мелодия, успокаивающая душу. И песня — бесконечная, радостная, с пожеланиями долгой и счастливой жизни, плодовитости и покровительства Богини.
А остальные, боясь сказать хоть слово, чтобы госпожа, не дай боги, не передумала, подождали, пока снимет она одежду, и начали покрывать ее тело и лицо тонким узором из золотистой пасты, красить ладони и ступни. Ани молчала — и только иногда по телу пробегала нервная дрожь, и тогда принцесса начинала размеренно вдыхать и выдыхать свежий мятный воздух. Были бы здесь сестры — Вася с ее мягкостью, Марина с острым язычком, смешливая Поля, сосредоточенная Алинка, Каролина, которая тут же принялась бы ее рисовать — и не было бы так страшно. Остро накатили одиночество и тоска — что же она делает здесь, среди чужих людей? Куда же она без родных? Как?
Захотелось бежать — но она осталась на месте, захотелось плакать — но она вздернула подбородок и сильнее сжала зубы.
Решила — иди до конца.
По покоям вдруг прошла теплая медвяная волна радости — и заскрипели плиты пола, выпуская из стыков цветы и травы, заполыхали магические светильники, и взметнулись лазурные занавески, впуская порыв теплого разноцветного ветра — он принес с собой тысячи цветочных лепестков, осыпал ими принцессу, огладил крепкими руками, пощекотал затылок, разметал волосы.
Она изумленно посмотрела на все это безобразие и тряхнула головой, пытаясь сбросить застрявшие в волосах лепестки. Нории сообщили?
Служанки уже, не скрываясь, улыбались. С нанесением орнамента закончили, и Суреза выскользнула за дверь — и вернулась через некоторое время с блюдом, полным горячих медовых лепешек. За ней шла девушка, осторожно несущая прозрачный сосуд со странным розоватым напитком.
— Это традиционные невестины сладости. Чтобы были силы на ночь, госпожа, — с робкой улыбкой сказала Суреза, протягивая ей лепешку и наполненный кубок. — И диара. Пейте, сафаиита. Его делают из лепестков роз, фруктов и семи трав. И пьют его один день в жизни, перед свадьбой. Он обостряет чувства и показывает богине правду. Пейте, шеен-шари.
"Силы на ночь?"
Опять стало страшно и жарко, и губы пересохли — женщины захлопали, засмеялись, подбадривая — и Ангелина одним махом осушила кубок, пошатнулась. Ее поддержали — напиток был сладко-кисленький, травяной, без алкоголя — но в голове пронесся ураганом, и обострились чувства и запахи, и начало отступать страшнейшее напряжение.
Орнамент на теле подсыхал, принцесса подкреплялась медовыми лепешками — изумительно вкусными, а служанки поначалу осторожно, а затем, видя, как улыбается шеен-шари, весело начали подпевать девушкам с инструментами. На языке Песков, почти скороговоркой — насколько она могла разобрать, то были шутливые советы молодой жене, как вести себя с мужем в первую брачную ночь и дальше.
Паста высохла и ее смыли мягким освежающим маслом — а на белой коже остался цветочный орнамент, неожиданно яркий.
— Зачем это делается? — полюбопытствовала Ани, разглядывая узоры.
Она была сама на себя не похожа — голубые глаза казались больше и — Ангелина нахмурилась — испуганней, волосы — еще белее, и губы ярче. И тело выглядело как статуэтка из светлого дерева, покрытая резной вязью. Диковатый вид.
Взгляд ее почти неприлично блестел.
— Старая традиция, чтобы обмануть злых духов, — с охотой объяснила Суреза, с некоторой опаской открывая ларец с жемчугами и второй — с золотом. — Чтобы не узнали вас и не помешали свадьбе. Что вы выберете, госпожа?
Ангелина усмехнулась — цветочный ветер, смех и невестин напиток прогнали страх прочь, повернулась, переступая по пробившимся из пола цветам, придирчиво взглянула на драгоценности. Кто способен ей помешать, если она все уже решила? Только она сама. Выпила еще диары, подняла руки — и на нее надели тончайшую короткую сорочку с пышными рукавами, крепящимися чуть ниже локтей золотыми браслетами, и золотыми же цветочными застежками на плечах, и одно за другим начали крепить к этим застежкам бесчисленные, яркие, цветные покрывала свадебного наряда. Надели под грудь драгоценный пояс — тяжелый, сжавший ее, украсили запястья и щиколотки позвякивающими браслетами с многочисленными висюльками.
А ей казалось, что она слышит, как ходит Нории в соседних покоях — и звучат там мужские голоса, и как звенят посудой в огромной кухне, и шумят крылья приземляющихся драконов. А еще на грани слышимости то возникал, то пропадал странный гул — был в нем топот множества ног, и песни, и смех, и крики.
— Что это? — спросила она недоуменно.
Суреза понимающе посмотрела на нее.
— Город готовится к свадьбе, сафаиита. Вы сами все увидите.
В спальне темнело — там, за синими занавесками, садилось солнце. Зажглись магические светильники, сильнее запахло мятой и цветами. Комната купалась в лазури. Волосы невесты увили жемчугом, и накрыли голову синим вышитым шелком, спустившимся до пола, и надели сверху изящный золотой обруч, украшенный сапфирами и тонкими цепочками с вставками, стелящимися по вискам и затылку.
Женщины молчали, с шуршанием ступая по ткани, устилающей пол — теперь нельзя было заговаривать с невестой, пока не станет она уже женой, — и в тишине этой гулко билось ее сердце, и принцесса выпрямлялась, каменела, необычайно остро чувствуя скользящий шелк на теле. Как быстро прошел день. Как скоро изменится ее жизнь.
Распахнулись двери спальни, открыли в холле двери покоев — там стоял Нории, ждал ее.
Великолепный — верхняя часть волос собрана на затылке в узел, остальные рассыпаны по плечам, одетый в синюю длинную рубаху до пят, и поверх нее — такой же длинный белый шавран, расшитый золотом. Увидел ее, склонил голову, улыбнулся с облегчением — и она шагнула вперед. К нему.
Прибывшая в Истаил с Четом, вернее, на Чете, Светлана стояла у выхода из дворца рядом с мужем и знакомой ей Тасей — много здесь было драконов и дракониц, много людей, и все беспокойно ждали молодоженов. Тут пахло травой и ярко светили фонари, затмевая звезды, и Света немного стеснялась любопытствующих взглядов и отступала за мужа.
Ей самой было любопытно, ибо много она слышала об Ангелине Рудлог — и от мужа в том числе, много читала сама, но так и не видела ее вживую. У супруги Энтери глаза тоже светились интересом.
— На месте жениха и невесты я бы сбежала через черный ход, — прошептала Тася Свете, кивая на обилие народу, и Светлана кивнула понимающе. Каково будет невесте под всеми этими взглядами? Со стороны Чета раздался совсем неторжественный смех — он переговаривался с братом Владыки, и Света сжала его руку и улыбнулась сама, прислушалась.
— Не откажет, — говорил он громогласно, — не в этот раз, Энти-эн. Красные собственники, она уже заплатила за него кровью — теперь точно не отпустит от себя.
Энтери мягко улыбался — Светлане он очень нравился. Добрый и теплый. Они с женой были неуловимо похожи и обладали той уютной притягательностью, которая отличает гостеприимных людей.
— Поверю когда увижу на ней брачный браслет, — ответил он шутливо, и вдруг прислушался, прижал палец ко рту и повернул голову в сторону широких дверей дворца.
Все затихли. Распахнулись створки, и рука об руку вышли из дворца удивительно маленькая женщина с покрытыми узорами лицом и сверкающими ледяными глазами — и Нории. Он выглядел очень необычно — но невеста! Света даже выступила вперед, чтобы разглядеть лучше. Несмотря на небольшой рост, Ангелина Рудлог приковывала все взгляды и принимала их с абсолютным спокойствием, с величественностью даже. Дракон рядом с ней смотрелся просто огромным — наверное, ее макушка едва достигала его груди.
Чет позади Светы усмехнулся — она повернулась, и увидела, как он подмигивает невесте — и та едва заметно улыбнулась в ответ.
Свету кольнула ревность — остро она почувствовала, что очень уже большая и беременная, и изяществом и в лучшие времена не сравнилась бы с тонкой, как тростиночка, Ангелиной. Тут же подступили слезы — и Чет словно почувствовал это, подгреб ее к себе и куснул за ухо. Мол, что за глупости, Света?
Она потом, когда за воротами скроется удивительная пара, поворчит на него и пожалуется, а Чет, с удовольствием воспринимающий все ее собственнические порывы, расхохочется и заявит:
— Эти двое столько крови из меня выпили, что я чувствую себя их отцом, не меньше. Волновалась она очень, вот я и помог. Эх, жена!
Вот как его не ревновать?
Света улыбалась, прижавшись к нему — но на всякий случай все же загадала, чтобы ничто и никто не помешало свадьбе.
Город не спал, светя синим и белым, город, накрытый звездной ночью, купался в голубоватом лунном свете, город был украшен лентами и огнями, как невеста, и сладко, волнующе пах южными цветами. И от запаха этого кровь становилась горячее, а рука крепче сжимала руку. Жители Истаила устелили путь от дворца до храма Синей тканями, усыпали лепестками — а сами скрылись в домах, наблюдая сквозь прорези ставен, как ступает по тихой улице Владыка, ведя за руку волшебную свою невесту, великую колдунью. Они пройдут к храму, проведут обряд и вернутся обратно — и как только ступят за ворота дворца, жители вытащат на улицы столы, накроют их всем, что есть в доме, и будут пировать всю ночь, и еще три дня после.
А пока — тихо! — нельзя! Не спугнуть бы удачу, не навлечь бы преждевременной радостью беду на эту пару. Жених с невестой молчат, и вокруг все должно молчать.
Город шуршал нетерпеливым дыханием тысяч людей и ветром, бросал жениху с невестой под ноги лепестки и водяную пыль с фонтанов. Совсем близко был храм. Ани, завороженная окружающей красотой, и не заметила, как они дошли. Перед ними открылись двери — и женщины в одеяниях служительниц Синей подождали, пока пройдут они внутрь, в сумрак — и захлопнули створки за их спинами.
Величественная богиня любви с чаячими крыльями за спиной, поднимающаяся из слюдяного моря, смотрела на пару ласково и внимательно, и мозаичный лик ее светился, переливался голубоватыми и перламутровыми отблесками. Тих был храм, устеленный коврами — только лазурная дымка от глубокого колодца у ног Богини стелилась по полу, да поблескивал нож на маленьком столике. Пахло цветами и морем из чаши, стоявшей рядом — и усиливающийся ветер пел свои песни в высоких окнах, и огонь в светильниках разгорался все ярче, трещал все яростнее. И глухо, бешено стучало сердце красной принцессы.
Нории подвел ее к алтарю, наклонился, целуя в губы — в полумраке его лицо, покрытое вязью, казалось совсем чужим, и Ани жадно и отчаянно подалась навстречу, вцепилась ему в запястья — но Владыка высвободил руки и нажал ей на плечи, заставляя опуститься на колени. Лишь вздох слетел с ее губ — и она покорилась. И дракон, взглянув на нее сверху, опустился рядом.
Двое у алтаря, поклоняющиеся друг другу среди замершего в ожидании города. Блеснул нож, разрезая мужскую ладонь — и в чашу закапала драконья кровь. Еще одно движение над протянутой тонкой рукой — и ни звука, ни стона, только рваное дыхание. Смешалась кровь в пахнущей летом чаше, и первой выпил из нее Нории, и протянул своей невесте.
Сладкое вино. Зашумело в голове, заиграло в теле — скоро, скоро ночь, жди мужа своего, красная дева, готовься к его силе, познаешь ее сполна. Подставляй лицо под его пальцы — мажут лоб, щеки и губы горячей кровью, а тебе хочется целовать их, и ты облизываешься, и от солоноватого вкуса еще больше обостряются чувства, хищно чувствуешь себя, дико, и едва не рычишь ты, скалясь. И сама протягиваешь руку и касаешься мужского лба, щек и губ — и он тоже слизывает кровь, и глаза его багровеют.
Усилился ветер — начал трепать красные волосы, позвякивать твоими украшениями, взметнул до высокого свода пламя из светильников.
— Благословляю, — шепнула лазурная дымка, и темная вода двумя змеями поползла от колодца. Нории, не отводя от Ани глаз, протянул в ту сторону руку, и принцесса отзеркалила его жест — и проскользил холодок по раненным ладоням, исцеляя, сомкнулся на запястьях драгоценными синими браслетами.
— Перед ликом матери-воды и под взором отца-воздуха беру тебя в жены, Ангелина Рудлог, — пророкотал Нории. — Ты моя, а я твой.
Снова сжал дракон нож, протянул руку, взял невесту за волосы — и отрезал их вместе с накидкой по самый затылок. Застучал падающий жемчуг, скользнули светлые пряди по шелку, рассыпались вокруг — а Владыка поцеловал ее, вложил в руку тяжелую рукоять и опустил голову, почти коснувшись лбом ее колен.
— Перед ликом матери-воды и под взором отца-огня беру тебя в мужья, Нории Валлерудиан, — эхом откликнулась принцесса. — Я твоя. А ты — мой.
И собрав его красные пряди, тоже обрезала их острым лезвием. Погладила его по шее, прижалась губами к макушке, чувствуя, как улыбается он ей в колени. Тихо стало в храме. Но полыхнул огонь, заревел, освещая храм так, что больно стало глазам. Владыка мгновенно вскочил на ноги, схватил Ани, сжал, напрягся — и захохотало божественное пламя, зарычало:
— Достоин. Доказал! Благословляю! Другую дочь прочил я тебе в жены, желая оставить старшую на троне, но что уже сделаешь! Береги ее, дракон!
