Перекрестки Берии

Ирья абсолютно не понимала, чем руководствуется коммунистическая цензура, запрещая иногда классику и позволяя печать такое. Повесть Тальбота Рида 'Старшины Вильбайской школы' издали совсем недавно. Причем в переводе на русский. Очень похоже на реальный рассказ о традиционном английском колледже вроде Итона или Херроу. В этой милой и доброй книжке, написанной со свойственными английской детской литературе увлекательностью и ненавязчивой дидактичностью соперничающие отделения, спортивные состязания, вызывающие взрыв школьных эмоций, шалунов-первоклассников и настоящие сложности старшеклассников-старшин с первой любовью. Для здешних школьников все это напоминало сказку и пользовалось огромным успехом. Буквально на ночь давали лучшим друзьям и до полки библиотеки не доходила, постоянно находясь на руках.

— Да, отложила для тебя, — подтвердила, извлекая книжку из ящика.

Если вежливо просят, почему не пойти навстречу. В принципе можно выписать из другой библиотеки или заказать дополнительный экземпляр, но слишком много бумажной мороки. Да и никакой гарантии, что пришлют. Все поставки централизованы и согласно неведомо кем утвержденным фондам. Но это касается новых книг. А на старые, изданные до советов, частенько приходит бумага об уничтожении. Чем им не угодил Таммсааре она так и не поняла. 'Правда и справедливость' вполне себе разоблачение буржуазного общества. Правда там еще восстания и перевороты, может не так освещено, как положено в Союзе. Но чем отличается уничтожение литературы от немецких сжиганий? Отсутствием публичности разве что.

— Я хотел поговорить о Маргит Прууль, — сказал капитан, заодно выключая вечно работающую радиоточку.

Вторую неделю беспрерывно оно повторяло одно и тоже про империалистов-поджигателей войны и особенно злобного антисоветчика господина Черчилля. Ну сказал старик про попытки распространения коммунистических идей в мире и нежелании позволить румынам с болгарами выбирать власть по собственному разумению. Можно подумать не правда. Мало того, прокатили на выборах Уинстона, не смотря на всего заслуги в войну. Кто он такой и чье мнение выражает? А Сталин специально корреспондента позвал и страстно принялся опровергать речь, которую никто за редчайшим исключением не слышал в стране. Это очень нехорошо пахло конфронтацией, тем более на фоне сравнения немцев с англосаксами. На фоне жуткой разрухи и надвигающегося голода снова воевать? От разговоров и газетных статей становилось жутко.

— Я не понимаю, — сказала Ирья сразу, пытаясь нащупать причину прихода, — причем МГБ? Я отнесла заявление в милицию.

Марго что-то сделала и арестована? Я подвела своей глупостью, обратившись в милицию? Ощущение не из приятных.

— То что я скажу, — произнес после паузы капитан, — не должно выйти за пределы этой комнаты.

По-настоящему нарушение кучи правил, но в данном случае лучше быть честным. Иначе зажмется и ничего не добиться.

Она поспешно кивнула.

— Мы нашли несколько тел, — сказал он. — К сожалению, опознать практически невозможно. Возле Львова был похожий случай. Там местная ячейка националистов убивала лояльно настроенных к советской власти или заподозренных в работе на государственные органы. Пока приходится снова проверять всех пропавших в последний год.

— А вещи?

Смотреть на девушку было приятно. Лицо сердечком, с заостренным подбородком и высокими скулами, пухлые губы, чуть вздернутый носик. Волосы гладко зачесаны назад и скручены в тугой узел на затылке. И хотя одета не лучшим образом, старенькое платье не скрывает приятных округлостей.

— Они раздеты и разложились... Уж поверьте, зрелище не из приятных.

— Зубы должны были сохраниться.

Не только красивая, подумал он. Еще и умная. Именно поэтому и пришел. У пропавшей девушки был очень характерный дефект внешности. Возможно даже не портил, пока была жива, а придавал определенный колорит и индивидуальность. Щель между зубами.

— Почему вы пришли в милицию? — не подтверждая, но и не отрицая, спросил.

— Больше некому, — думая о чем-то, ответила Ирья машинально. — Мы с детства дружили и жили вдвоем. Ее родители погибли еще в 41м под немецкой бомбежкой. Мой дом в 44м накрыло.

С западанием пришло в голову, что об этом лучше бы помолчать. Советская авиация меткостью не отличалась и разбила половину жилых районов. Естественно, при условии, что метили по порту или неким военным объектам, а не прямо по населению в надежде запугать, как многие уверяли. Тогда погибли сотни и остались без крова многие тысячи. Разве задним числом утешаться, что никого не подселят теперь. Считай целый дом в распоряжении. Деревянный и не новый. Зато Каламая практически в центральной части города. В прошлом самый большой средневековый пригород Таллина. И рыбу можно дешево у знакомых взять. До сих пор основное население составляют рыбаки. Каламая и есть Рыбный дом.

— Вот и съехались. На работе никому не было дела до исчезновения. Ничего из заводского имущества не пропало, ну и бог с ней.

— То есть вы знакомы много лет? — он сознательно не употреблял прошедшего времени всерьез заинтригованный. У здешних, даже хорошо говорящих на русском, что случалось не часто, если только не жили много лет в СССР в речи заметен акцент. Она говорит очень чисто.

— С детства. И точно знаю, Маргит не имела отношения ни к подполью, ни к, — девушка запнулась. Неизвестно что хотела выдать первоначально, но удержалась, — к вашим секретным агентам. У нас не было друг от друга секретов.

— А брат?

— А что, Юло? — насторожилась. — Он даже у немцев не служил, подался в Швецию.

На самом деле не совсем так. То есть реально хотел удрать, но из-за бурного моря приплыл в Финляндию. А там его поставили перед выбором: выдадут немцам или служить в армии. Он выбрал финнов. Потом те организовали из таких сбежавших целый эстонский полк и отправили вроде бы в Карелию, если намеки правильно поняла. Даже дослужился до какого-то вянрика. Что-то типа младшего командира. Старше унтер-офицера и младше лейтенанта. Ничего удивительного, парень со средним образованием. Притом не трус. Он и уехал не из страха. Не захотел воевать за Рейх. Чего ради за немцев кровь проливать, когда Эстонии никто не обещал независимости. Финляндия, как бы, иное дело. Братство балтийских народов и все такое. После Великой войны финские добровольцы помогали воевать с немцами и красными. До 45г письма приходили. Что с ним стало потом неизвестно. Можно надеяться, что хватило ума завершить маршрут до Осло. Говорят, финны после капитуляции выдавали советам иностранцев. Но Маргит никаких известий не получала.

— Ирья Альбертовна, мне реально нет дела любила она советскую власть, ненавидела или мечтала смыться в Швецию к родственнику. Но вы можете нечто знать, дающее ключ в поисках убийцы. Ошиблись они в оценке ее поведения или хотели отнять деньги, которые копила на эмиграцию — вот это может иметь огромное значение. Может быть есть люди, обещающие переправить за границу, а сами просто убивают и грабят, понимаете? Это не враги власти. Это просто звери и снова станут бить в спину доверившихся!

— Не было этого, — вскричала Ирья. — И денег у нее не было, и золота. Мы еще в войну все ценное продали. И не стала бы она скрывать, реши податься в Швецию.

А ты б в жизни не пошла с заявлением, прочитала в лице капитана, если б она такое сделала. Сама себе на шею статью вешает. Не донесение о преступлении, кажется так? Почему вообще бегство из страны должно считаться злодеянием? Ей все равно с таким происхождением жизни бы не было. Немка по матери, да еще отец хозяин мастерской. Так зачем держать!

— Ничего от брата не приходило, — без особой охоты пробормотала. — Я правда не знаю, а она болтушка была, не стала бы скрывать ничего.

— Хорошо, — сказал капитан. — Будем считать не в этом дело. У нее был мужчина? Любовник?

— Ну, да, — признала без особой охоты. — Андреас Лийве. Его мобилизовали в армию. Сначала отправили в Пруссию, потом и вовсе на Дальний Восток перевели. Он тут не причем. Уж точно, если б к нему или брату собиралась, вещи б в квартире не оставила.

— Я ищу связь, — помолчав, сказал Воронович, — понимаете? Пока что не вижу ничего общего. Разный возраст, место проживания, работы. Но иногда контакт может быть невидим чужому. Ходили в одну школу, ателье, чинили обувь у мастера... Может вы видели, встречали или знаете этих людей? — он положил на стол несколько фотографий. Часть явно из личных дел или паспорта, другие из ателье.

Она медленно перебирала, внимательно всматриваясь в лица. Капитан называл при этом имена и фамилии. Сплошь девушки. И не только эстонки. Из дюжины две точно русские, одна полячка.

— Нет, — сказала, когда закончились снимки. — Никого не знаю. И фамилий таких не слышала. Извините, но ничем не могу помочь.

— Тогда, — вздохнув, произнес он, — начнем сначала. Забудьте, что писали в заявлении. Расскажите максимально подробно о ее последнем дне.

— Но мы не виделись! Когда я вернулась с работы, Маргит уже отсутствовала.

— Но она домой заходила?

— Да!

— Откуда это известно?

— Ну вещи, — сказала беспомощно. — Я ж знаю, как она одевается и потом взяла деньги. У нас общее хозяйство и мы большую часть зарплаты складывали в ящик. Ну себе кое-что оставляешь, на мелочи разные. А остальное общее. Под конец месяца обычно ерунда остается, так что я в курсе, сколько было. И взяла-то всего ничего.

— Зачем?

— Она собиралась купить картошку.

С продовольствием было плохо. По карточкам отоваривали самый минимум и люди покупали с рук у крестьян. Даже там было дешевле, чем в коммерческом магазине, но предпочитали мужики вещами. Килограмм хлеба мог стоить 150 рублей, то есть двухнедельную зарплату библиотекарши. И то, до вычетов. Подоходный налог, займ на оборону, всякие профсоюзные взносы и прочие 'добровольные' минусы. На руки хорошо если чуть больше половины жалованья выдавали.

— У кого?

— Я не знаю, — прошептала Ирья. — На рынке.

Воронович еще помучил девушку, добиваясь от нее обычного расписания подруги и с кем та водила дружбу и знакомству. Все это имело мало значения и вряд ли представляло хоть какой-то интерес по части следствия. Соседей и коллег по работе и без того опросил сегодня с утра и ничего полезного не услышал. Одни старательно выкладывали нужное и ненужное, другие изображали плохое знание русского языка или вовсе немоту. МГБ боялись, но эстонцы за редким исключением советскую власть не любили и временами демонстрировали. В целом, как и с прочими знакомыми пропавших, сплошная пустышка. Но мало ли что всплывет в разговоре. Любая версия должна проверяться, пока не выходишь на след. А в данном случае его нюх отчаянно сигналил. Про трех девчонок прямо сказали про поход на рынок. Две собирались приобрести бульбу. Это необходимо проверить.

В общежитие он вернулся поздним вечером. Оба его сожителя по комнатке уже валялись на кроватях. Эстонец изучал газету в тусклом свете лампочки, а Павел курил, пуская дым в открытую форточку.

Воронович молча поставил на стол пакет с гречкой, парочку огурцов и добавил поллитровку. Пора знакомиться, а то с этой беготней приходил пока спали, уходил еще не встали. Максимум 'здрасьте', а им и дальше в одной комнате жить, в отделе совместно трудиться.

Бутылку он извлек из 'сидора'. По карточкам давали две в месяц и вторую пока решил сохранить. Подумав, добавил банку ленд-лизовской тушенки, заправить кашу. В отличии от техники продовольствие поставляли бесплатно и не только еду, еще и семенное зерно. Иначе б пол Союза с голоду померло, а кто тогда немцев убивать станет? Но с окончанием войны подарки резко прекратились. В газетах писали про неблагодарность и коварный план Маршалла. Он такими материями голову не забивал. Слава богу, в дорогу выдали неплохой паек. Все-таки МГБ снабжалось по высшей категории. А в Белоруссии, судя по письмам, можно дождаться голода. Засуха, послевоенная разруха, почти выбитый скот.

— Где здесь сварить крупу можно?

Эдуард ни слова не говоря взял пакет и вышел.

— Ты на него не обижайся, — сказал Гродин, попутно расставляя тарелки и кружки. Все было металлическое и не бьющиеся. — Эдик стесняется своего русского. Понимать все понимает, а говорить трудно. А так парень боевой. Под Великими Луками Красную Звезду получил.

— Это чего, Луки?

Павел рассмеялся.

— Не обижайся, — повторил через минуту, — но не мешает тебе хоть чего по здешней истории почитать. А то местные коммунисты могут окрыситься. Для них это важно. Первые бои эстонского корпуса в 43г.

— Я воевал в Белоруссии с 41го. И из прибалтов знаю в основном эсэсовцев и литовские полицейские батальоны. 29-й территориальный корпус перешел к немцам чуть не в полном составе. Наша 16-я дивизия из литовцев в лучшем случае на треть состояла.

— Но ведь были и коммунисты, раз несколько тысяч на нашей стороне набралось? Вот и у эстонцев были. Я тебя понимаю, но нам с ними жить и вместе работать. Не все ж гниды. Есть и настоящие большевики! Вот Борис Гансович Кумм, например.

— Это, конечно, — согласился Воронович.

Данного человека он обязан был знать, как начальство. Министр госбезопасности ЭССР. Как положено, высший чин по республике из местной национальности. Заместителем у него должен непременно быть русский. Но птица высокого полета и от какого-то капитана до наркома дистанция огромная. С чего это вспомнил его собеседник? Ближе никого не нашлось или из нелюбимой породы ищущих материал на товарищей? Ляпнешь чего, а он в барабан бьет.

— О, — довольно воскликнул, на появление Эдуарда с котелком и чайником. — Вот и ужин. Сахара у меня нет, зато заварка имеется.

— Да ты богач! Квашеной капусты не привез?

— Я б и сам не прочь, но чего нет, того нет.

Если б сразу сюда, было б много больше. А то сначала фильтрационный лагерь, где тихо растворились польско-американские запасы, потом курсы в Минске и поездка в Ленинград за назначением, будто на месте нельзя выдать на руки предписание. Ничего особо ценного не услышал, разве освежил прежние инструкции. Уставы и параграфы в памяти за длительный срок заржавели, тем более в своем районе он достаточно долго был царь и бог. Судил по собственному разумению, не вспоминая и не используя кодексы и последние указания Пленума ЦК с министерскими инструкциями. Теперь приходилось существовать в рамках социалистической законности, а не отправлять искупать грехи кровью в бою или расстреливать по революционной сознательности.

— За Верховного главнокомандующего, товарища Сталина! — торжественно провозгласил Павел.

Тост, безусловно, стандартный, но не на празднике же сидят. Чем дальше, тем меньше Вороновичу нравился капитан Гродин. Жаль, что молчать, как эстонец не прокатит.

— С салом бы кашу, — честно деля на три равные порции, сказал Павел. — Говорят белорусы не хуже хохлов делают.

— Свинок тоже не осталось. Ну, почти. А на рынке у вас цены огого!

— А вот в 'Правде' про Орловского написали, который лично пообещал товарищу Сталину поднять благосостояние колхоза 'Рассвет'.