| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Время уходит. За окном уже вечер. Оставаться дальше все более опасно. Я уже закончила настройку универблока на прыжок в никуда. Но я еще медлю. Мне не хочется этого делать. И кроме того, меня не оставляет совершенно иррациональная уверенность, что вот-вот, с минуты на минуту, появишься ты. То есть — снимется блокировка перехода... И это письмо станет ненужным... Но это слабость — я понимаю. Тянуть больше нельзя.
Прощай. Спасибо тебе за все. Я... (дальше было зачеркнуто). Помни меня, пожалуйста. Инга"
Вот такая вот загогулина...
1992-2006, Пермь
ВСПОМНИТЬ ВСЁ.
1.
Был канун Нового Года. Рабочий день завершался и мысли у всех были уже не о работе, а о накрытом в бухгалтерии импровизированном застолье, когда зазвонил телефон. Трубку сняла одна из девочек-операторов и заученным голосом, хотя и заметно торопливо, произнесла дежурную фразу приветствия. Завершавшуюся вопросом: "Чего бы вы хотели?" Несколько секунд она вслушивалась, потом оторвалась от трубки и с недоумением оглядела помещение.
— Спрашивают известного дизайнера Кострова... У нас есть такой?
Операторы в торговом зале менялись как моды в Париже и девочки никогда почти не помнили тех, кто не относился к их непосредственному начальству. Кирилл, впрочем, был не в претензии: он их тоже не мог всех запомнить — вот и эту, например, работавшую меньше месяца, он знал только по имени.
— Маша, — сказал Кирилл. — Костров — это я. Только я известный в очень узком кругу дизайнер...
— А! Кирилл Всеволодович! — обрадовалась Маша и демонстративно показала ему телефонную трубку, с зажатым микрофоном: — Вас женский голос спрашивает! Перевести на вас?
Костров кивнул. Одновременно он успел закрепить окончательный вариант макета флаерса на мониторе и запустил рендеринг. Как раз к этому моменту зазвонил телефон у него на столе.
— Слушаю... — сказал он, взяв трубку, и следя взглядом за тем, как Маша жмет клавишу "отбой" на своей, и кладет ее на стол.
— Кирилл Всеволодович?
— Да. Это я...
Голос показался Кострову смутно знакомым, но говорившую он не узнал. По крайней мере, сразу.
— Это вас Ивашова такая беспокоит, — сказал женщина. — Людмила Ивановна... С наступающим вас! Вы, наверное, меня не помните — столько лет прошло!
Но тут память Кирилла сработала:
— Тьфу ты, господи! — рассмеялся он. — Люська? Какого черта ты ко мне на вы обращаешься? Можно подумать, что мы с тобой незнакомы! И чего это ты меня произвела в известные дизайнеры, когда я — всего лишь выдающийся, да и только?
— Ну, кто тебя знает... — ехидно донеслось с той стороны линии. — Может быть, ты не желаешь никого знать из друзей молодости? А "известный дизайнер Костров" звучит куда значительней, чем "у вас там где-то некий Костров дизайнером работает — позовите мне его" — сразу люди с другим отношением воспринимают!
— Ну-ну... — хмыкнул Кирилл, гадая, какая причина могла заставить разыскивать его старую знакомую по студенческой компании времен прошлого века... Тысячелетия даже, если иметь склонность к большим цифрам. И ладно, были бы у них какие-то отношения особые... Так ведь нет — просто приятельствовали в одном кругу, не более...
— А ты как вообще дизайнером-то стал? — продолжала между тем Люська... То есть уже не Люська, а... Людмилой Ивановной называть старую подругу Кириллу ни в коем случае не хотелось и он решил что будет обращаться по имени. — Ты ж ни с какого бока, я же помню!
— Ну, как-то само получилось, — ответил Костров. — Да и занимался понемногу еще с детства: немного рисовал, немного оформительствовал, когда самолеты строили в институте — внешние виды прорабатывал. Опыт какой-то был... А когда советская власть кончилась — деваться стало некуда, пришлось искать, чем бы на жизнь зарабатывать. Потыкался в разные области и как-то постепенно вот научился...
— А в личной жизни как? Жена, дети?
— Да никак как-то... (Холост вторично!)
— Да ты что! — заволновалась Людмила. — Почему?
— Да тоже — само как-то вышло. Не до того было, — в девяностые у Кирилла и в самом деле был период, про который не очень хотелось вспоминать. И тогда было уж точно никак не до женитьбы. Чтобы прекратить этот допрос, он решил перевести разговор на собеседницу: — А ты как?
— Замужем! — с гордостью проинформировала Ивашова. — Так что фамилия у меня давно уже другая. Я теперь Тарасова! И детей двое — парень и девка! Институт заканчивают!
Кирилл, как положено в таких случаях, восхитился. И они еще несколько минут разговаривали об обстоятельствах семейной жизни Людмилы, о работе ее мужа и о смешных случаях из жизни ее детей-студентов, пока, наконец, Костров не решил, что дань вежливости отдана, и пора бы переходить к делу.
— А ты, Люсинда, — вспомнил он к тому времени прозвище Ивашовой в их компании. — Чего, собственно, меня разыскала? Наверное, ведь не просто так?
Людмила, собиравшаяся, видимо, рассказать очередную подробность про свою семью, замолчала. И только через несколько секунд, когда уже Костров слегка забеспокоился — не оборвалась ли связь — она снова заговорила. Голос отчетливо выдавал смущение.
— Послушай... — произнесла Людмила. — Ты с нашими — из той старой компании, видишься с кем-нибудь?
— Ну... С Мишкой Казаковым пересекаемся иногда, — он подумал, честно попытавшись вспомнить еще кого-нибудь из тех времен. Но знакомых студенческих лет давно уже никого не видел. Что и собрался, было сказать, но Людмила его перебила.
— Ой, как здорово! — обрадовалась она. — Его как раз тоже надо! Ты сможешь, если что, быстро его найти до завтрашнего дня?
— Ну, смогу, — ответил несколько озадаченный Костров. — А зачем это мы тебе понадобились? Да еще завтра? Между прочим завтра как раз Новый Год... Или ты решила, что надо, наконец, под Новый Год сходить с друзьями в баню?
— Да ну тебя! — с деланным смущением отмахнулась Людмила. — Жениться тебе надо, вот что! Я, этим, пожалуй, займусь!... Есть тут у нас на работе одна тетка, незамужняя...
— Люсинда! — прервал ее Кирилл. — Давай не отвлекайся... По крайней мере — пока не отвлекайся. На что тебе мы с Мишкой понадобились? Да еще с такой срочностью...
Людмила опять помолчала.
— Да видишь ли... — начала она снова неуверенно. — Тут такое дело... Мне не только и не столько вы с Мишкой нужны... Хотя и вы тоже, конечно!... Но кроме вас еще надо найти Петьку Горина... Ты случайно не знаешь, где?...
Костров хмыкнул. Оживленная разговором память восстановила прошлое, и он вспомнил, что у Петьки с Людкой был тогда роман. Причем весьма серьезный — дело шло к свадьбе. Но потом как-то все сошло на нет, причем без особых причин: просто закончилось. Примерно в то же время, когда распался их дружеский круг — и Советский Союз за компанию...
— Случайно знаю, — сказал он. — Хотя и не видел уже давно. Вот Мишка с ним встречается. Он у Мишки на даче живет уже несколько лет, занимается там каким-то ремонтным бизнесом в индивидуальном порядке...
— У Мишки на даче? — переспросила Людмила с какой-то странной интонацией.
— Ну да... А что?
— Да тут такая штука... — вновь с заминкой заговорила Людмила. — Я тут уборку дома делала... И в старых бумагах письмо нашла. От него ко мне. Восемьдесят восьмого года. Почему оно с тех пор лежало там нераспечатанным — не знаю. Ну, я его открыла. А там... Представляешь, Кир, — Людмила явно от волнения назвала его тогдашним компанейским прозвищем. — Там внутри оказалась записка! Мне! Чтобы я собрала вас всех завтра вечером! И именно у Мишки на даче! Представляешь?
2.
Ивашова — а нынче Тарасова — жила в сравнительно новом микрорайоне, появившемся в конце восьмидесятых, и в связи с этим размахом застройки напоминавшем типично московский проспект где-нибудь на радиусе спальной зоны. Широченная проезжая часть, еще более широкие — напоминающие своей пустотой степь — газоны и вдоль них — монументальные панельные стенки, уходящие в бесконечность.
Мечта архитектора-авангардиста из двадцатых годов...
Вот только позднейшие десятилетия наложили на этот полет градостроительской мысли суровые обстоятельства реальной действительности: остановки городского транспорта располагались тут на таком большом расстоянии друг от друга, что передвигаться пешком между ними было практически невозможно. А это, в свою очередь, налагало свои особенности на визит к людям, обитающим где-нибудь посередине перегона.
Черт знает, чем думали планировщики, двигая в жизнь именно такую модель застройки... Может и вовсе ничем, согласно традиционно сложившемуся подходу: хотели как лучше, а вышло — как всегда...
По этим причинам Кострову пришлось поймать тачку — хотя он обычно предпочитал общественный транспорт. Но тут уж деваться было некуда: не пилить же чуть не полкилометра от остановки своим ходом... А так новенький "Опель" со светящимся символом такси на крыше удобно довез его прямо до подъезда. Осталось нажать только кнопку домофона, да подняться на лифте. Что Кирилл и сделал.
Дверь ему открыл примерно одних с ним лет мужчина — надо полагать, муж Людмилы. Костров хотел было поздороваться, хозяин — сделать то же самое — но в последний момент оба одновременно, приглядевшись, друг к другу, издали с одинаковыми интонациями один и тот же возглас:
— О!
— Так это ты — тот самый Костров? — последовал затем удивленный вопрос с одной стороны.
— Тесен мир! — рассмеялся Кирилл, в свою очередь, входя и пожимая протянутую руку. — А я еще думал — чего мне новая Люськина фамилия знакомой кажется!... А это она с тобой, значит, создала ячейку общества?
— Гоша, Кир, вы что, друг друга знаете? — сказала и свое слово появившаяся в прихожей Людмила.
Что вызвало к жизни очередной разговор на темы общего прошлого и удивительных совпадениях, которые иногда в жизни бывают. Причем гораздо чаще, чем это принято считать... Костров с Тарасовым действительно были знакомы, так как в свое время вместе занимались борьбой в спортсекции, а в начале девяностых даже работали в одной фирме. Только затем пути их разошлись и ничего друг о друге они больше не слышали. Разговор завершился неизбежным чаепитием на кухне — видимо этот интеллигентский ритуал советских времен уже навсегда войдет в российскую традицию — с подключением младшего поколения семьи Тарасовых — студенческой молодежи по имени Машка и Витька — и поеданием печенья, зефира и конфет из домашних предпраздничных запасов.
И только когда был опустошен уже третий электрочайник, перешли, наконец, к делу.
— Мишку я вызвонил, — сообщил Костров, дымя "Честерфилдом" и стряхивая пепел в выставленную на стол хозяйкой пепельницу. — Его самого сейчас в городе нет, будет только завтра. На дачу он нас отвести согласен — никаких проблем. А вот телефон Петьки, похоже, отключен. И связаться с ним мне не удалось. Но Мишка говорит, что это обычное дело: Петька когда в свою электромеханику зарывается, по нескольку дней на звонки не отвечает. Да, в принципе, так всегда было — еще с детства, сколько помню. Не зря же его "инженером Гариным" прозвали — типичный сумасшедший изобретатель... Так что придется нам и в самом деле дожидаться Мишку и ехать с ним: я сейчас без проводника расположение этой халабуды ни за что не найду. Но где это письмо из прошлого?
Людмила предъявила требуемый артефакт. Достав его из кухонного шкафа — что неоспоримо свидетельствовало о том, какая часть домашней территории является ее сеттэльменом.
Костров придирчиво осмотрел старый советский авиаконверт с характерной окантовкой и штампами почтовых отделений отправителя и получателя. Что любопытно, письмо оказалось отправленным из Москвы. Почерк был безусловно горинский — каким его Кирилл хорошо помнил еще со школы. Само же письмо — на простом листке из тетради в клеточку, ничего нового не содержало кроме уже сказанного Людмилой: очень лаконичное и категоричное указание собраться всем тридцать первого декабря текущего года на даче у Казакова. С уточнением "очень важно". Дважды подчеркнутым. Еще, пожалуй, характерной подробностью, не упомянутой Людмилой, была приписка на конверте: не вскрывать до нынешней даты. Безусловно, странное послание...
— Ну и что ты скажешь? — спросил Тарасов. — Серьезно это или можно не обращать внимания? В конце концов, у нас есть и более насущные вопросы, чем под новый год тащиться куда-то из-за шутки почти четвертьвековой давности...
Людмила промолчала. Но можно было догадаться, что вопрос этот у них уже возникал. И что к единому мнению они пока не пришли — иначе Людмила просто не стала бы звонить Кострову...
Кирилл честно подумал. Письмо было в стиле тогдашних ихних шуточек.
— Да, в общем, не знаю, — сказал он. — Мы в те времена подобные штуки проделывали. И даже более экстравагантные... В том числе и Петька. Одна его хохма с призраками на пустыре чего стоит...
— Это когда прохожие ночью голоса замогильные слышали?! — вспомнила Людмила.
Костров хмыкнул.
— Да, та самая... Нам всем тогда явно энергию девать было некуда...
— А что это за история? — живо задала вопрос самая младшая в семье Машка, заинтересованная внезапной возможностью узнать неведомые до сих пор подробности из жизни родителей в молодости. Да и Витька тоже навострил уши, хотя, будучи старшим, старательно изображал из себя серьезного взрослого человека...
Кириллу пришлось рассказать. Как они — несколько молодых оболтусов, на ниве увлечения Пети Горина радиоэлектроникой решили повторить старый трюк с подземным колоколом. Только вместо устаревшего звукового устройства воспользоваться современными продуктами прогресса и с куда большим размахом. На пустыре неподалеку от дома Горина были закопаны в специально вырытые подземные емкости и закреплены скрытно на деревьях несколько десятков динамиков — не жалко им было ни денег ни времени! — со всей соединяющей их проводкой, позволявшей управлять громкостью и включением-выключением каждого отдельного динамика согласно некому запрограммированному алгоритму с центрального пульта... Надо ли уточнять, что пульт этот стоял в комнате Горина? Эксперимент полностью удался — звук получился самый что ни наесть замогильный: глухой и идущий непонятно откуда... Любопытство экспериментаторов было удовлетворено. Но не ради такой мелочи проводили они столь масштабные работы... Через сеть динамиков можно было транслировать не только колокольный звон. Но и музыку. И голоса. И вообще записи любых звуков. Причем, поочередным переключением динамиков достигался эффект перемещения источника — и вот это было нечто! Поскольку услышать ночью на глухом пустыре голоса проходящей мимо компании, весело обсуждающей какие-то свои проблемы — но не увидеть при этом никого! — такое производит впечатление.
3.
— Занимались, в общем, интеллектуальным хулиганством, — завершил рассказ Костров. — С применением технических средств... На неподготовленных людей впечатление производило неизгладимое... Целое лето мы так развлекались. Осенью, правда, система работать перестала — изоляция оказалась ненадежной...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
