— Чего тебе? — нахмурилась цирюльница.
— Принеси девочку, — попросил он.
— Зачем?
Глупый вопрос. И так видно, что Юлди спать не может, так хочет повозиться с маленьким оборотнем, а Дака как засела в доме у Врени, так на глаза никому не показывалась. Но монаху удалось её удивить.
— Надо посвятить дитя Заступнику, — твёрдо сказал он.
— Ты спятил? Она же оборотень. Проклятая.
— Это невинное дитя, — настаивал Юлди. — Она не может быть проклята. Даже если её посвящали Врагу, её душу можно спасти.
— Что, думаешь, окропишь её святой водой, она сразу воспоёт славу Над... Заступнику?
Юлди так и впился в неё глазами. Врени выругалась про себя. Проклятые — прозревшие, как они называли сами себя, — говорили о Заступнике "Надзиратель". Создатель поставил его следить, чтобы привязанные к миру — а мир это зло — души не думали о побеге. Освободитель — Враг, как называли его слепые, то есть верующие в Заступника, открыл людям глаза на совершённое над ними насилие. Показал путь, следуя которому они могут освободиться от вещного мира. Он же дал людям чёрную магию, научил колдовству, создал вампиров и оборотней, чтобы они приближали желанное Освобождение. Такие как Врени, как Медный Паук, высшие посвящённые, должны были нести Его слово тем, кто слепо верил церковникам. Открывать глаза обычным людям. Но, конечно, не монахам.
— Она слишком маленькая, чтобы говорить, — мягко произнёс Юлди. — Сколько ей месяцев?
— Да уж больше года, — сказала Врени, вспомнив короткий рассказ ведьмы. Та на прощание в двух словах рассказала о том, откуда у неё появилась эта девочка. Цирюльница нахмурилась. На вид маленькая оборотница была младше своего молочного брата. Года ей нельзя было дать при всём желании.
Монах таких тонкостей не знал и кивнул.
— Она должна принять благодать Заступника как можно скорее.
— Отстань от меня, — отмахнулась цирюльница. — Иди вон к Даке, с ней разговаривай.
Юлди в самом деле пошёл к дому, где Дака как раз кормила детей. Но не успел он толкнуть дверь, как перед ним будто из-под земли вырос Иргай.
— Не ходи туда, — велел наёмник хмуро.
— Я только хотел поговорить о...
— С другими говори, — не стал слушать Иргай. — Нечего тебе с моей женой разговаривать.
— Я говорил с другими, — мягко ответил монах, — а теперь я должен...
— Уйди, — стиснул зубы наёмник. — Не подходи к моей жене!
Юлди обиделся.
— Я дал обет целомудрия и если ты думаешь, что я...
— Будь ты хоть евнух, не ходи к моей жене! — разозлился Иргай.
Врени поспешила к ним. Как раз вовремя, Юлди тоже сжал зубы и был готов выхватить кинжал.
— Юлди, уйди, пожалуйста! — взмолилась цирюльница, схватив монаха за руку. Ещё не хватало, чтобы юноши подрались. Юлди с трудом вырвался — хватка у Врени была крепкая.
— Поздно спохватился, если твоя жена в чужом доме живёт, — бросил монах и ушёл. Иргай сплюнул.
— Не пускай к ней никого, — потребовал он у Врени. — Зачем Даку одну оставляешь?
— Поговорил бы с ней, — предложила цирюльница. — Небось плохо-то одному.
— Не хочу, — равнодушно отозвался Иргай и снова сплюнул. — Не до того сейчас.
Врени обошла юношу и шагнула в дом.
— Закрой дверь, — потребовала Дака таким холодным тоном, что цирюльница поняла: та всё слышала. Дети, уже накормленные, посапывали на волчьей шкуре. На этот раз Сагилл обнимал молочную сестру, запустив пальчики в пушистую шерсть.
— Давно она обернулась? — спросила Врени.
— Как ссорой запахло, так и обернулась, — пожала плечами Дака. — Чего он хотел?
— Кто?
— Монах, — пояснила молодая женщина. — Зачем меня с Иргаем ссорит?
— Провести обряд, — осторожно пояснила Врени. — Так принято у нашего народа. Дать ребёнку имя, чтобы её знал Заступник.
— А, — кивнула Дака. — У народа Иргая так тоже принято. Нельзя сейчас. Дочь отец должен принять. Потом Заступник.
— Дака, — осторожно начала цирюльница, — Иргай может и не принять оборотня... стоит ли...
— Я молоком её кормила. Моя дочь.
— Дака, ты подумай...
— Боишься? Всегда боишься, да? — засмеялась Дака. — Не бойся. Иргай крепко сердит! Я его знаю! Будет сердиться, долго будет. Помиримся. Мне без него, ему без меня — как руке без тела. Помиримся. Долго сердиться будет. Потом сам придёт.
— Была бы ты умнее, пошла бы к нему сама, — проворчала цирюльница. — Как дети малые, оба.
Дака замотала головой.
— Нельзя мне идти! Мать его меня выгнала. Нельзя. Сам придёт. Подожди.
Врени махнула рукой. Она уже поняла, что так просто Даку со своей шеи не скинуть. За что ей такая напасть-то?
На шкуре заскулила маленькая оборотница: брат слишком сильно вцепился в её шерсть. Почему девочка не кусается, Врени не понимала. Может, у них так принято, у оборотней. Может, боится. Дака парой шлепков восстановила порядок.
— Ничего не бойся, — сказала она. — Иргай помирать будет, обо мне вспомнит.
— Главное, чтобы он о тебе до того не забыл, — проворчала цирюльница.
Она развела огонь и принялась греть воду. Надо было заварить снадобье, чтобы поменять повязки у раненых. Дака опустилась на колени рядом с ней и принялась помогать.
Вечером, обойдя всех, кто нуждался в помощи, Врени заметила, что Юлди больше не крутится возле её дома. Никак поумнел. Но позже, принимая свой ужин из рук Зарины (еду по-прежнему готовили сообща), цирюльница обратила внимание, что Юлди так и не объявился. Она сказала об этом девушке.
— Юлди пошёл иву собирать, — отозвалась Зарина. — У нас короба испортились. Просились собрать. Увар не дал. Сказал, опасно тут. Если даже кого с нами послать, им нас защищать придётся. Но ива очень нужна. Увар велел Карско идти и Габору. С ними Ферко ещё пошёл.
Карско и Габор были новички в отряде, Ферко давно ходил с Уваром.
— А Юлди чего?
— А Юлди всё сердитый ходил. Подошёл к Увару, сказал, тоже пойдёт. Увар отпустил.
— Уже смеркается, — нахмурилась цирюльница. — Где эта ива растёт?
— Нифан сказал, вон там, — показала направление Зарина и пожала плечами. — Увар уже ругался. Сказал, не придут, искать будем. Потом непонятно сказал.
Зарина прыснула со смеху.
— Очень ругался, — пояснила она.
Искать не пришлось: Карско, Габор и Ферко вскоре вернулись, очень взволнованные и злые, и сразу пошли к Увару.
— Ну? — спросил оберст, оценив и их вид, и то, что они пришли без Юлди.
— Беда, — коротко ответил Ферко.
— Жив?
— Пока жив, — буркнул Габор.
— Мы только ненадолго отвернулись, а его нету! — с искренним возмущением сказал Карско.
— Молчи уж, — цыкнул на него Ферко. — Зря Юлди взяли. Ничего не делал, ходил, бормотал что-то. Потом вроде делом занялся. А потом пропал. Там, Увар, рядом низинка, не знаешь, куда идти, не увидишь. А в ней рощица. А в роще идолы. Там-то его и схватили.
— А вы где были? — нахмурился Увар.
— А мы еле ноги унесли, — ответил Ферко. — Человек десять там было и вооружены неплохо, не то что разбойники, которых мы тут положили. Пока убедились, что погоня за нами не идёт, день и прошёл.
— Мальчишки, — проворчал Увар. Карско и Габор покраснели. — На помочах вас водить.
— Да мы-то тут при чём, — обиженно пробурчал Габор. — Кто монаха просил в рощу соваться?
— А я шум слышал, — вдруг сказал Карско, — будто дерево рубили.
Врени, которая, естественно, подошла подслушать, похолодела. Рядом было... как же это называется?.. языческое капище. Юлди, небось, решил, что в лесу один, и выместил на идолах свою обиду. Что с ним сделают оскорблённые служители местных богов, не хотелось и думать.
А вот Увар считал иначе. Он подозвал Мюра и велел Кривому Эбу открыть один из сараев — тот, где были заперты местные старики. Говорили, что у язычников именно старики управляли деревнями. За день им только раз принесли поесть, не из жестокости, а потому, что никому не хотелось возиться. Сарай открыли, пригрозили крестьянам самострелами и велели выйти самому старшему. Крестьяне заспорили между собой и вытолкнули самого тщедушного, который под взглядами наёмников стащил с головы шапку и стоял, трясясь от ужаса. Сарай от греха заперли снова.
— Спроси его, — приказал Увар Мюру, — что они сделают, если чужак придёт в рощу с их идолами.
Нагбарец скривился. Как и все верующие в Заступника, язычников он не терпел. Он медленно прокаркал свой вопрос старику. Тот затрясся ещё сильнее. Не похоже было, чтобы этот старик управлял деревней, уж больно испуганно на всех глядел.
— Его говорить, — всё так же кривясь, произнёс юноша, выслушав сбивчивый ответ старика, — очень плохой, когда чей-то заходить в священный роща. Очень, очень плохой. Небо не давать дожди, не давать солнца. Земля не давать зерно. Корова не давать молоко. Женщины не давать детей. Очень, очень плохой.
— И что тогда надо сделать? — нетерпеливо спросил Увар.
— Говорить, чужак лови-хватай. К небесный старик отправляй. На камень в роща клади, нож грудь режь, сердце доставай. Чужак ещё живи, жрец дрова клади, поджигай. Чужак к небесный старик иди, с небесный старик говори. Небесный старик людей прощай, чужак наказывай.
Врени замутило. Наёмники, собравшиеся вокруг, зашумели.
— Когда это делается? — внешне спокойно уточнил Увар, но цирюльница видела, как заиграли жевлаки на его скулах.
— Солнце заходить, небесный старик спать. Солнце вставать — небесный старик просыпаться. С утра небесный старик злой. С утра отправлять. Когда рассвет, тогда отправлять. Его говорить, почёт для чужак, если кровь, если раны. Не почёт, если удавить. Если воин — долго умирать. Почёт.
Нагбарец сжал кулаки.
— Плохой люди, — сказал он. — Злой люди. Твоя приказать — я убивать такой люди. Такой люди сама идти к своя небесный старик!
— Пойдут, пойдут, — кивнул Увар. — Держи его, пойдём в дом, поговорим по душам. Что это за низинка такая, и почему так близко от деревни. Эб!
Кривой Эб, который тоже слушал этот разговор, неприятно ухмыльнулся.
— Собираемся? — коротко спросил он.
— Да, пора бы нам. Иргая с Нифаном зови. Пусть осмотрятся получше. Как это они низинку-то просмотрели?..
На Врени, которая собиралась увязаться за Уваром и послушать, к чему идёт дело, оберст посмотрел так, что цирюльница прикусила язык и пошла в "свой" дом — складывать немногие пожитки и предупреждать Даку.
Ночевать в лесной деревне было слишком опасно. Зажжённые стрелы могли превратить её из убежища в ловушку, частокол ограждал разве что от зверей, но никак не от подготовленных воинов, а сколько их на самом деле, сказать было трудно. Ферко с Карско и Габором были слишком заняты, уходя от погони, чтобы посчитать всех людей в капище. Как оказалось, священная роща была надёжно запрятана от любопытного взгляда, если не знать, где её искать, можно было так и не найти. Деревья закрывали спуск и чужаку казалось, будто весь лес растёт на одном уровне. Что неприятно, рядом с рощей было ещё селение, поменьше этого, но с куда как более крепким тыном. Похоже, в нём жили жрецы и охранники идолов. Увар не особо делился результатами допроса запуганного старика, только сказал, что рощу им сам Заступник показал, ещё бы за это Юлди не поплатился.
"Языка" втолкнули обратно в сарай. Тот, кажется, и не ждал такой развязки. Небось, решил, что ему тут как "самому старшему" тоже почёт окажут, проводят к "небесному старику" со всеми мучениями.
Уже за пределами деревни Врени спохватилась, подошла к Увару.
— Чего тебе ещё? — хмуро спросил он. Уходили пешими, лошадей уводили отдельно. Даки в сумятице Врени не видела, та поехала на одной из повозок.
— Люди в сараях остались, — сказала цирюльница.
— Ну и что?
— Так открыть бы.
— Брось, Большеногая. Там не люди, там крысы. Видала, как они самого слабого вытолкнули? Если Юлди не вытащим, вернёмся, всю деревню к Врагу спалим. А пока пусть радуются, что не пришибли. Небесный старик! Тьфу!
Врени покосилась на темнеющий позади частокол, но возвращаться без разрешения не рискнула. Кто знает, что стали бы делать освобождённые язычники? Так даже на встречах не поступали, а уж там-то, казалось, собирались люди — и нелюди — отвергающие человеческие законы.
— Глава восьмая. Капище
Место для новой стоянки выбирали тщательней прежнего. Шатры не ставили, костры хитро разводили в ямах, чтобы дым не выдал, где прячется отряд. Все были готовы и уходить, и драться, смотря сколько врагов окажется у языческого святилища. Люди, которых Увар выбрал для нападения на капища, ушли задолго до рассвета. Остальным оставалось только ждать.
Вскоре после рассвета в лагерь прискакал Иргай. Сердито отмахнувшись от вопросов цирюльницы, не ранен ли он сам, юноша велел ей собираться и ехать с ним в капище. Остальным сказал, что можно ставить шатры: они здесь какое-то время ещё пробудут.
Капище было разгромлено. Внешний круг — причудливые столбы, увенчанные головами зверей, которые заменяли этому месту стены, — ещё стоял, но все идолы внутри были повалены, изрублены, на земле валялись убитые язычники — человек пять. Врени оглядела их опытным взглядом. Двое были убиты в бою, трое — добиты после. Иргай нетерпеливо потянул женщину за собой. В стороне, под навесом, сидели раненые наёмники. Ферко был совсем плох, его ранили в ногу, не скоро сможет ходить. С остальными ничего страшного не случилось. Врени окликнула Мюра, велела ему принести воды и дров, надо было нагреть снадобье, и приступила к перевязке. Не раньше, чем она закончила, Иргай привёл к ней дрожащего Юлди. Он был в одних только штанах, босиком, весь покрыт свежими ожогами и трясся как в лихорадке.
— Что с ним? — подняла брови цирюльница.
— Пытали, — коротко ответил Иргай. — Мюр говорит, не хотели кровь проливать. Чтобы небесному старцу больше досталось.
Он сплюнул.
— Мы пришли, они его уже на камне растягивали и примерялись, куда бить будут.
Юлди вздрогнул.
— Чего они от тебя хотели? — спросила Врени.
— Я не понял, — вздохнул монах. — Я не знал их языка.
— Ножи у них каменные, — заявил почему-то заинтересованный этой деталью Иргай, — а оружие железное. Нагбарские топоры были, хорошие топоры. Булавы хорошие. Мечей мало.
— Сколько же их было? — не поняла Врени.
— А, тут мало. Ещё рядом, за тыном толпа пряталась. Мы рассвета ждали, боялись, со злости убьют его, если мы нападём. Мало ли где они его держали. А сюда точно бы привели.
Юрги снова содрогнулся. Он повернулся к юноше и протянул руку.
— Я обязан тебе жизнью, — сказал он. — Прости, если чем обидел.
Иргай ухмыльнулся и пожал руку монаху.
— И ты прости, если сгоряча не то сказал, — ответил он. — Так ты полечи его, Большеногая.
Иргай ушёл. Из Юлди как будто бы выдернули стержень, он кулём упал-уселся на землю, закрыл лицо руками и застонал.
— Я думал, меня не успеют найти, — глухо признался монах. — Думал, я умру без покаяния, один, покинутый...
— Однако ты не умер, — поспешно перебила его цирюльница. Она видела такое: когда люди сталкиваются с тем, к чему не были готовы или не смогли справиться, это их ломает, надолго поселяет страх в сердцах даже самых отчаянных храбрецов. Юлди не боялся погибнуть в бою, рядом с товарищами, но перед одинокой смертью его душа содрогнулась.
