Тем временем заботливая котинька расстегнула его подсумок и принялась с очаровательным любопытством, как ребёнок, перебирать его содержимое. Она забрала себе шарик "паяльца", — кот подумал, до чего она умница и как правильно выбирает ценное, — потом отложила две "хинкали", "пастернак" и "глазупесь". Тут Базилио всё-таки посетило какое-то тревожное чувство: мало ли кто тут шляется, вдруг увидят и посягнут. К счастью, кошечка быстро убрала вещи куда-то под юбку; тут-то кот и заметил, что она в юбке, и довольно-таки нечистой. Он представил себе улицы Евска, по которым приходилось ходить этому чудному созданью, и всем сердцем их проклял.
— Чё-та я не поняла, — озабоченно сказала киса, роясь в золоте. — Ну и где? Ну ты, чмошник, — она взяла кота за подбородок, и тот снова чуть не умер от счастья, — ты куда самые ценняки заховал?
— Простите, я не понял, — растерянно залепетал Базилио.
— Скобейда, бля, жаба с хуем, — кошечка, кажется, рассердилась, — ну чо ты? Совсем кукукнулся, что-ли? — она потянулась к очкам и сняла их. — Э-э, а гляделки твои где?
Кот впервые в жизни ощутил стыд за свою безглазость. В растерянности, не зная, куда девать взгляд, он перевёл телекамеры на бутылку — и опизденел от увиденного.
О вы, отраженья, отсветы, подобия! Лживые и превратные, не лжёте вы в главном. Искажая пропорции вещей, вы всё же сохраняете самую суть их исконного обличья. И ежели живой лик вещи поражает взор — как солнечный диск, вид коего непереносен для слабых очей наших — то мы, по крайности, не лишены счастья созерцать лик сей в образе, пригодном для любования, как то же самое солнце в глади вод. В отражении познаём мы то, что не можем узреть непосредственно, по недостаточности чувств или мыслительности.
Вот и Базилио увидел в бутылочном стекле отраженье того чудного облика, который столь прельстил его. Равнодушные телекамеры сняли отсвет со стекла, кибридные схемы просчитали и аппроксимировали изображение в соответствии с кривизной отражающего предмета, компенсируя преломление и цветопотерю. И явили истину, простую и малоприглядную.
На котовом законном месте сидела филифёнка — пегая, с драными ушами и висучим рылом.
Сталкиваться с филифёнками Базу по жизни уже приходилось — в Подгорном Королевстве, по ходу расследования одного запутанного дела о шпионаже. Об их способностях притворяться не теми, кто они есть, он знал от коллег, а в способности сбивать с толку — убедился лично. С одной филифёнки он снимал показания и был впечатлён их исчерпывающей ясностью и несомненной правдивостью. Увы, в протоколе, который вёл бэтмен, обнаружилось всего две относительно осмысленные фразы: "от вашей грязи мусорской я настрадалась", да "папирку дай, сыса, не щемись бля". Всё остальное представляло собой затейливую матерную ругань... Были и другие случаи, не столь безобидные. Но вот чтобы так нагло и цинично выдавать себя за эротический идеал — о нет, так ещё не делали с котом!
Сначала Базилио захотелось немедля испепелить мерзавку — ну или, как минимум, прижечь ей чьл-нибудь. Однако он понимал, что это и мелко, и проблемно. К тому же сначала надо было сбросить с себя замороку.
Для начала кот расслабил мышцы лица. Сделал два осторожных вдоха. Потом осторожно перевёл телекамеру на соседку. И убедился, что очарование развеялось: он видел не чудесный персиковый пушок, а клочья грязной шерсти.
Филифёнка что-то почуяла.
— Сорвался, что-ли? — буркнула она себе под нос. — Бля, ну вот опять. А так хорошо начиналось...
Кот, наконец, посмотрел на объект своей недавней страсти в упор. Та оказалась немолода и порядком потаскана. К тому же — тут Базилио невольно сморщил нос — от неё несло немытым телом и характерным филифёночным запахом, резким и противным. Однако убивать её на месте коту расхотелось — уж больно жалко та выглядела.
— Вещи отдай, — сказал Баз.
— Вон там наши ребята стоят, ща позову, — сказала филифёнка, показывая рыльцем в дальний конец буфета, где тусовались какие-то крупные кошачьи чёрного окраса.
Базилио не стал тратить слова, а применил проверенный способ — отстриг ей лазером кусочек уха.
Филифёнка посмотрела на него с неким уважением и достала из-под юбки одну "хинкаль" и "пастернак". Кот отстриг ещё кусочек, увеличив рассеяние луча, чтоб припекло.
Тварюшка зашипела, сверкнула глазёнками, но выгребла из вонючих тряпок остальное. Кот на всякий случай отрезал ей ещё шматочек мясца сверху, и был вознаграждён — тяжко вздохнув, филифёнка выгребла пригоршню заныканных соверенов.
— Пардоньте муа, — буркнула она под нос. — Не мы такие, жизнь такая.
— А теперь, — сказал кот, закрывая вновь наполнившийся подсумок, — чего ты там говорила про какой-то ценняк?
— Чо? — непритворно удивилась филифёнка. — А, это. Сумочка твоя фонит. Эмпат ауру приметил. У тебя сильная вещь есть...
— Эй, мужик, — раздалось чуть ли не над самым ухом.
Кот быстро обернулся — и, к удивленью своему, вновь увидел отражение. На этот раз — своё собственное.
Перед ним стоял типичнейший котан, очень похожий на Базилио, разве что полосы на шкуре были поярче. Правда, не полицейской модели. Во всяком случае, глаза у него были родные, настоящие, и притом удивительно честные.
Котан тоже удивился — ну или сделал вид.
— Братуха! — он как бы размазал по всей морде нечаянную радость. — Родная основа! Держи краба! — и тут же полез ручкаться.
Базилио это не понравилось.
— Я тебя не знаю, — обозначил он дистанцию, одновременно принюхиваясь — вдруг это тоже филифёнка. Но нет: от кота пахло котом, котаном, котярой.
— Да не проблема! Давай знакомиться! Я Базиль, — представился нагломордыш.
— Базилио, — в свою очередь сказал Баз, соображая, заодно ли он с филифёнкой или это разные шайки-лейки.
— Да мы тёзки практически! — ещё больше обрадовался котан. — Слы, чё ты тут сидишь как не родной, с этой проблядью? Айда к ребятам! Мы тут кулюторно отдыхаем. По маленькой, а? Угощаю, — пообещал он.
Филифёнка тем временем пыталась вступить с котаном в коммуникацию — делала большие глаза, водила рылом и всячески подавала сигналы. Но тот, похоже, или не замечал её усилий, или не считал нужным.
— Ну так чё, братан? Водочки? — Базиль как-то очень быстро успел достать стул, примоститься, и уже обнимал плечо Базилио мягкой, ласковой лапою.
— Водочки можно, — согласился кот. Он примерно представлял себе дальнейшее развитие событий, и сейчас прикидывал, как бы решить всю проблему разом. Пожалуй, решил Баз, лучше не затягивать, а увести всех заинтересованных куда-нибудь в укромное место. Подальше от публики в целом и филифёнки в частности: та могла как-нибудь предупредить дружков о том, что намеченная ими жертва не так уж и безобидна.
Один из чёрных оторвался от своих занятий и картинно, на публику заорал:
— Базюха! Ты там чего застрял?
— Слы, ребза, — столь же пронзительно и фальшиво проорал котяра, — не поверите — братана встретил, мы прям как из одного выводка! Мы ещё и тёзки! Ща отметим такое дело! Водочки возьми!
"Оглушит или отравит?" — прикинул Баз, глядя на суетящегося прохвоста-двойника. Тот, видимо, что-то ощутил — и распахнул лицо в широкой, открытой, солнечной улыбке.
"Зарежет" — понял Базилио.
— Я не против, — сказал он, изображая колебание, — но не сейчас... Жду я одного типа. Мне ему кое-что передать надо. А потом можно и посидеть. Кстати, где тут сортир?
— Пошли, покажу, — предсказуемо вызвался котан-братан. — Мне тоже побрызгать надо.
Базилио встал, одновременно выставляя на полную микрофоны и включая кибридные цепи для ближнего боя.
Сортир оказался большой вонючей комнатой без окон, с лампочкой под потолком и дырами в полу. Над одной из них сидел враскоряку педобир в очках и читал толстенькую книжку. Рядом растопырилась пипилягва. А в углу тряс хвостом уже знакомый коту обезьяныш. Похоже, он и был тем самым эмпатом, заметившим фонящую сумку.
Базилио не стал долго размышлять о том, как ему повезло — и повезло ли вообще. Он тихо, аккуратно выпустил в его сторону зелёный лучик.
Секунду спустя Баз почувствовал шерстью колебание воздуха за спиной и, не раздумывая, отпрыгнул к стене. Сделал он это вовремя: в воздухе свистнул тяжёлый предмет.
Кот врубил кибридную составляющую на полную. Время послушно притормозило, пространство покорно раздвинулось.
Для начала Базилио окинул взглядом помещение. Вход в сортир загораживал чёрный леопард самого зверского вида. Другой такой же крутил в лапе небольшую тяжёлую дубинку. А у котана-братана откуда-то появился длинный кинжал-бебут.
Педобир оторвался от книжки поднял глаза. Окинул взглядом всю сцену, исполненным усталого осуждения, и тихо прошептал что-то — скорее всего, обычное "too old". После чего снова уткнулся в свой томик — рассчитывая, видимо, хоть в нём обрести что-нибудь разумное, доброе, или хотя бы нетривиальное. Что касается пипилягвы, та вообще не отреагировала. Кот пригляделся и понял, что она не срёт, а мечет икру — видимо, в надежде на то, что хоть несколько личинок выживут на местном дерьмеце. Остальное её, похоже, не интересовало.
Базиль тем временем приближался, поигрывая кинжалом. Он представлял собой отличную мишень, но Базилио не торопился. Во-первых, сначала следовало разделаться с леопардами. Во-вторых, кот заметил, что нагломордыш двигается как-то не совсем уверенно. Более того, в наглых глазах Базиля явственно читалось некое смущение и даже колебание. Персу стало интересно.
— Слы, — сказал, наконец, Базиль. — Чёта не хочется мне тебя валить. Никогда котов не резал. Давай по-хорошему. Ты нам свой хабар — мы тебя стуканём. Ну полежишь часок, чтоб без проблем...
Базилио предложение оценил, но не принял. А поступил так: пробил лучом башку того, что с дубинкой, а второго оглоушил пикосекундником. Коту же он просто прижёг руку. Тот выронил кинжал и уставился на База с каким-то детским удивлением. Такими глазами смотрел бы детёныш, которого укусила ватрушка с творогом.
Тем временем Баз поймал себя на том, что и ему, пожалуй, не особо хочется валить другого кота. Было в этом что-то неправильное, дисгармоничное.
— Как ты сказал? Стуканём? Полежишь? — спросил Базилио. — "Какой мерою мерите, такою и вам будут мерить" — вспомнил он подходящую к случаю цитату. — Дубинку дай.
До котана дошло. Понурившись, он вынул инструмент из оцепенелой лапы товарища, протянул его Базилио и сел на относительно чистое место.
Кот огрел прохиндея промеж ушей. Тот привалился стене и обмяк. Базилио немного подумал и добавил ещё парочку ударов: для верности, но не до смерти. После чего всё-таки отлил и вернулся в буфет, прикидывая, стоит ли звать индюков и что-то им говорить. Решил, что не стоит: жизненный опыт подсказывал, что покойные не были нравственными существами и вряд ли пользовались всеобщей любовью. С другой стороны, раз уж они здесь невозбранно паслись, то стражи порядка наверняка что-то с них имели. По любому раскладу, звать их не стоило. Во всяком случае, ему. Пусть придут сами, решил он.
Филифёнки за его столом не было. То ли она нашла новую жертву, то ли её выперли. Но, вероятнее всего, она свалила в предчувствии неприятностей.
Подумав, кот взял стакан чаю и ещё один пирожок.
Минут через десять заявился индюк-охранник. Кот понимал, что он тут не случайно. Однако особенно беспокоиться тоже не стал: индюк был один и опасным не выглядел.
— Чего у вас тут? — спросил он намеренно громко.
Базилио решил проявить разумную инициативу.
— Господин полицейский, — наугад обратился он к птицу, — в туалетной комнате небольшое происшествие. Несчастный случай.
— Пострадавшие есть? — буркнул птиц, не делая в сторону сортира ни шагу.
Кот немного подумал и демонстративно выгреб из подсумка с пяток золотых. Ссыпал на стол. Получившуюся кучку накрыл салфеткой. Индюк кинул косой взгляд на получившийся натюрморт и ничего не сказал. Баз предпочёл это понять в хорошем смысле — что вопрос закрыт, ну или хотя бы отложен.
— Почта! Почта приехала! — закричали на улице.
Кот вскочил. Потом вспомнил про выпитое и съеденное и пошёл к буфетчице, чтобы расплатиться. Мелочи не было, он протянул ей соверен.
Тут ему показалось, что со стороны туалета донёсся какой-то странный звук. Базилио на всякий случай переключился в микроволны, чтобы посмотреть, не очухался ли там преждевременно котан-братан. Потом понял, что это педобир так причудливо взбзднул.
Он машинально перевёл взгляд назад, уже собираясь включить оптику — и увидел, что монета в его руке сияет фиолетовым пламенем.
Базилио не стал раздумывать, что это такое и почему. Просто зажал её в кулаке и расплатился другой, обычной. И отправился на поиски кареты.
Во дворе уже собралась небольшая толпа — существ двадцать. Впереди всех стояли бурбулисы и азартно торговались за места в карете.
Кот прошёл мимо них и внезапно поймал взгляд старшего лиса — удивлённый и разочарованный.
Если уж по чесноку, База никто не считал особенно проницательным. Он сам — тоже. Но в данном случае у него сработало именно это свойство. Паззл сложился. До него дошло — более того, стало пронзительно ясно, — в какую такую экспедицию ходили рыжемордые и чем они промышляют на самом деле.
Разговор он завёл уже в карете. За место пришлось выложить шесть соверенов, но кот совершенно о том не жалел. Место было удобным, а главное — рядом с лисами.
Отрицались и шифровались бурбулисы недолго, а вот торговались отчаянно. Тем не менее, за пару часов переговоров хриплым шёпотом кот и этнографы пришли ко взаимовыгодному соглашению.
Глава 59, которая могла бы быть гораздо длиннее, если б мы решились описывать некоторые сцены в сущем их виде — но мы предпочли скромность выразительности
19 ноября 312 года о.Х. Утро
Страна Дураков, нейтральные территории
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Возлюбленная моя, ты подобна кобылице в колеснице фараоновой.
Шир а-Ширим (Песнь Песней) 1,9
Всё, что случается с нами — с нами когда-то случилось впервые. Вдох, глоток молока, слово услышанное и слово сказанное, игрушка, шлепок — и так до наших первых последних содроганий, как это называл чрезмернострастный А.С. Пушкин. Не всегда мы помним эти вехи, эти звенья в цепи посвящений, ведущих нас путём всякой плоти. Но кто избежал их? Немногие. И хрен бы с ними, с малахольными!
Но есть и иные переживанья, кои суждены не только лишь всем. О нет, не о какой-то безумной экзотике мы говорим, не её мы имеем в виду. Но, согласитесь, можно же прожить жизнь, не переболев скарлатиною, не получив по щщам сапогом или копытом, и ни разу не сломав тазобедренный сустав, такой хрупкий — ни себе, ни окружающим. Не всякому доводилось бывать не то что в Пхеньяне или Уагадугу, но даже и в Протвино. И не всякий может похвалиться, что ему по жизни хоть раз довелось канифолить смычок, поправлять вуалетку, мучмарить фонку, засыпать под обстрелом — или, напротив, просыпаться от поцелуя.
Так вот, с Карабасом бар Раббасом вот это-то самое как раз. Впервые за сто три года биологической жизни он проснулся от поцелуя.
