Повесть первая. Выше, чем надежда

— Pourquoi? Если бы я не решила уже все для себя заранее, пусть и неосознанно, пришла бы я сюда? Так зачем же тянуть время? Вы знаете, что я здесь именно за благословением местных богов. И за советом.

— Каким же советом? — жрица не спешила отвечать на первый вопрос.

— Ну, я же человек новый под этими небесами, и во многом отличаюсь от здешних mademoiselles как внешностью, так и поведением. Да и образованием тоже. Все-таки на моей родине геральдику и этикет не преподают, — улыбнулась я, делая вид, что так и должно быть.

— О, это как раз легко поправимо, — ответно улыбнулась жрица. — И решаются эти проблемы достаточно просто: походом в салон красоты, наймом учителя по этикету (естественно, в как можно большей тайне — если двор узнает, от колкостей устанешь отбиваться!) и визитом к портному. С проблемой общего образования легко справится ваш брат, герцогиня, так что на этот счет волноваться не нужно. Approuves?

— Oui, madame, tout a fait. Но разве я называла вам свое имя и титул?

— Non, однако, это легко определить. Только у герцога дю Лерро три месяца спустя таинственным образом появилась сестра, которую он привел с последней королевской охоты, — и жрица хитро, совсем по-девчоночьи, подмигнула удивленной мне.

Я пожала плечами. Как гласит народная молва: слухами земля полнится. Но стоило мне повернуться к выходу, как жрица окликнула меня:

— Да, a propos, насчет божественного благословления. Передай своему брату, что ты уже готова пройти Посвящение. А теперь au revoir! — в ответ я лишь еще раз пожала плечами и не стала переспрашивать. Да и зачем? Жрица явно больше ничего не скажет и расспрашивать ее не только бессмысленно, но и невежливо. К тому же, что мешает мне узнать ответ у Илларио?

Поэтому я с заметно улучшившимся настроением вышла на солнечный свет, тихонько напевая себе под нос куплет из одной из любимых песен "Алисы":

— Лишь небо знает наперед,

Как занесло и как нас всех несет!

Шатобре принял меня в свои заботливые объятия лишь поздно вечером. К моему удивлению, Илларио крайне серьезно отнесся к словам жрицы Фрейи насчет моей внешности и воспитания. В итоге в последние две недели моя жизнь превратилась в безумный калейдоскоп: парикмахер, портной, учитель этикета, учитель танцев, лекции по истории и экономике Аре et cetera, et cetera. К концу дня у меня не хватало ни сил, ни желания даже просто поужинать, поэтому еду в меня почти насильно запихивал нежно любящий брат. Казалось, это не кончится никогда...

Однако, как это ни странно, закончилось. Просто однажды ясным морозным утром ты просыпаешься и tout a coup понимаешь, что не нужно никуда бежать, торопиться и через силу проглатывать завтрак. Messieurs, вы даже не представляете себе, какое это счастье!

За эти две безумных недели меня превратили в истинную придворную леди. Честно говоря, в зеркале я себя признала отнюдь не сразу. Вам интересно? (Вопрос в основном к юным леди, читающим сей скромный труд.) Тогда по порядку.

Во-первых, волосы. От природы я вполне симпатичная шатенка с длиной шевелюры до лопаток, но местные чудо-парикмахеры за столь короткий срок отрастили мне ее до середины бедра. Я специально спросила, почему именно такой длины, на что мне ответили коротко и ясно: "Мода!" Мало того, волосы еще и покрасили в, несомненно, очень красивый шоколадный цвет с едва заметной золотой искоркой. И уже в последнюю очередь пропитали какой-то дурно пахнущей травой, отчего мои дивные (уже без иронии) локоны на ближайший год завились в тугие кольца.

Во-вторых, портной. О боги мира, кто бы знал скольких синяков и царапин стоили мне бесконечные примерки! Зато стараниями одного кутюрье и бригады швей я уже сейчас получила половину необходимого истинной придворной даме гардероба.

В-третьих, многочисленные учителя. Признаюсь, mes amis, труднее всего мне дался этикет. Мало кто с двух раз запомнит предназначение шести столовых приборов для выходного пикника... Зато учитель танцев на меня не нарадовался. И поверьте, комедия Лопе де Вега была написана не про этот случай!

Вот, собственно, так и прошли эти безумные две недели. До сих пор удивляюсь: как же я не отправила всех этих учителей-мучителей по конкретному адресу Наветренным проливом мимо Тортуги? Наверное, мне не хотелось разочаровывать Илларио... Право слово, чем же он заслужил столь недостойную и непутевую сестру?..

И, как гласит народная мудрость, на бочку меда toujours найдется ложка дегтя. В моем случае этой стандартной ложкой дегтя для моего хорошего настроения стало Посвящение. А также и приснопамятным медным тазом в придачу. О том, что это за зверь и с чем его едят, Илларио рассказал крайне смутно, отговорившись тем, что многого сам не знает, а остальное запрещено рассказывать. C'est pourquoi всего, что я узнала, хватит на пару предложений. А именно, Посвящение — что-то вроде языческого обряда инициации, когда подросток признается полноценным взрослым индивидуумом. В роду дю Лерро Посвящение является не только признанием совершеннолетия, но и своеобразным "паролем" к родовому наследию — какой-то там магии. Как именно поведет себя "семейный хранитель", не берется предсказать никто, хотя Илларио полностью уверен, что ничего плохого не произойдет.

"Его слова да богам бы в уши", — немного мрачно подумала я, спускаясь в подвал, где меня ждал неприлично веселый брат. — "Что-то он в последнее время всегда в хорошем настроении... Неужто у него дама сердца появилась? Надо будет вечером за чаем tres bien его расспросить" — на ходу сделала я себе зарубку в памяти.

— Хельга, ты сегодня особенно мрачна. Неужели это из-за Посвящения? — шутливо удивился Илларио.

— Право слово, брат мой, это совсем неудивительно, — отозвалась я. — Удивительно твое поведение. Неужто ты ни капли не беспокоишься обо мне? Или же твои мысли витают в несколько ином направлении?

— О, Хэл, ma cherie, не надо так нервничать, в Посвящении нет ничего пугающего. По крайней мере, со мной в свое время ничего плохого не случилось.

— Вот именно — с тобой. Я все-таки приемный родственник, — заметила я.

— Брось, Хэл, — отмахнулся Илларио. — Ты становишься пессимистом.

— Зато, глядя на тебя, я вспоминаю известную в художественных кругах фразу: "Настоящий оптимист даже на кладбище в крестах видит плюсы".

— Charmant, Хэл! Я вижу, что уроки изящной словесности не прошли для тебя даром. Ты станешь достойным украшением следующего бала.

— Не хочу показаться грубой, Илларио, но мне несколько неприятно чувствовать себя фигурно нарезанным фруктом или букетом вянущих цветов. Я все-таки вполне достойная внимания личность, — немного обиделась я.

— Oh, pardon, mademoiselle! Был не прав, признаю!

— Merci beaucoup!

Занятые столь важным и серьезным разговором, мы не заметили, как прошли подвал особняка и уперлись в стену с единственной дверью, выглядевшей декорацией к фильму ужасов: настолько зловещей и древней казалась она в свете одинокого масляного светильника. Естественно, открылась она с жутким потусторонним скрипом и старательно пугала непроглядной темнотой за порогом. Не знаю, какое impression должны были произвести на меня подобные спецэффекты, но я почему-то совершенно успокоилась. В конце концов, все это было слишком похоже на дешевые голливудские ужастики!

И я шагнула в ту самую непроглядную тьму совершенно спокойно. "Ну-с, господа, что же вы мне приготовили на обед?" — подумала я, оказавшись в полной темноте.

— Ты так уверенна в своих силах? — с ехидцей спросил чей-то женский голос, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

"Право слово, и чего тут бояться?" — внутренне сжимаясь, подумала я.

— Это хорошо, что ты еще думать можешь, — порадовался все тот же голос. — Некоторые после подобного трюка совершенно теряют способность трезво мыслить.

— А откуда вы знаете, что я трезво мыслю? — осмелилась подать я голос. — Я, например, не знаю, потому что никогда в жизни не бывала под алкогольным опьянением. Откуда же я могу знать: ясны и трезвы мои мысли или же нет?

— Ну, если можешь спокойно думать и говорить столь длинными фразами, значит и мысли твои трезвы, — заверил меня женский голос.

— Простите, конечно, мою назойливость, — решилась я, — но вы кто?

— Я? — удивился голос и тут же раздался серебристый смех. — Зови меня Фрейя, смертная!

— Богиня? — даже испугалась я. — А какими судьбами в наших краях?

— Да вот, жрица одна попросила к тебе присмотреться, — призналась богиня.

— Значит, это и есть Посвящение? — оживилась я. — Обретение бога-покровителя?

— Не совсем, — немного замялась божественная собеседница. — Твое Посвящение еще впереди. Просто я хотела увидеть тебя до него и, по возможности, подготовить и кое-что объяснить. Ты — ведьма, хоть и слабая. Но это отнюдь не главный твой дар. Как раз наоборот, магические способности являются чем-то вроде побочного эффекта твоей природы.

— И какова же моя природа? — я была откровенно заинтригована и не пыталась этого скрывать.

— Хельга, ты — стихийник. Человек, способный управлять первозданными стихиями. Безраздельно, — после недолгого молчания призналась Фрейя.

— Так зачем же вы мне это говорите? — усомнилась я. — Ведь это, насколько я могу догадываться, опасно как для простых людей и нелюдей, так и богам головную боль обеспечить может. Я права, не так ли?

— В общем, да, — согласилась она. — Именно поэтому я должна проконтролировать ход Посвящения: если что-то пойдет не так...

— ...вы меня уничтожите. Не продолжайте, сама догадаюсь, — я ненадолго задумалась, а потом по привычке легко пожала плечами: — Чему быть, того не миновать, так говорят у меня на родине. Начинайте, что ли, это дурацкое Посвящение!

— Оно уже началось, — словно издалека донесся голос Фрейи.

Каким-то двадцать пятым чувством я поняла, что осталась одна. Но мое вынужденное одиночество продлилось от силы пять минут. Все тем же двадцать пятым чувством я осознала, что темнота вокруг словно ожила, зашевелилась, густым туманом перекатываясь рядом. Стало заметно труднее дышать, и по нервам шаровой молнией ударила паника: тревога!, тревога!, опасность!, опасность!

Я упала на колени, судорожно держась за горло, но все вдруг резко прекратилось. Что-то безмерно древнее и могущественное было рядом, подавляя меня самим своим присутствием. Хотелось сжаться в клубочек, закрыть глаза и зажать уши: лишь бы только не чувствовать и не осознавать рядом это. Вот только сил и воли не хватало даже на такую малость. Захлебываясь паникой, я искала способ прекратить этот ужас, когда в голове зазвучали сотни непонятных голосов, калейдоскопом скачущих от шепота до крика. И неожиданно я нашла выход.

Он был прост, как и все гениальное: я старательно запела себе под нос, одновременно четко проговаривая слова в своей голове, пытаясь хоть как-то заглушить безбожно фальшививший хор:

— Я помню барышнею вас в короткой белой блузке.

Я был учитель-гувернер, учил вас по-французски.

Я вас тогда обожал...

Я был серым гимназистом, а вы моей принцессой:

Вы мне пели "Марсельезу", картавя так прелестно,

А я вам подпевал...

Как ни удивительно, но голоса постепенно стихали, словно внимательно прислушиваясь, как к тексту и голосу, так и к моему же состоянию от этой странной (читай: страшной) песни.

— Отче наш иже еси!

Семь волков одна волчиха,

Взвейся ветер наше лихо

В чисто поле унеси.

Меня не будет завтра,

Тебя не будет завтра,

Всех нас не будет завтра,

Сегодня или завтра!

Под конец песни я уже почти кричала и молилась тоже почти по-настоящему. А когда музыка и слова в голове кончились, я осознала, что страшных голосов в голове нет. Темнота вокруг потеряла свою первозданную однородность и теперь мягко и неожиданно переходила из одного цвета в другой: черный — синий — ярко-красный — зеленый — белый и так далее. И совсем не чувствовалось ни враждебности, ни давящей древности.

Я несмело вытянула вперед руку, и многочисленные цветные тени тут же слетелись к ней, обвили ее. Я испуганно отдернула ладонь, но тени по-прежнему не проявляли никакой агрессии. Я решилась.

Стоило с кряхтеньем встать с невидимого пола, как разноцветные облачка облепили меня со всех сторон. Мне невольно вспомнилось, как тыкались носом в руки слепые еще котята, с огромным интересом обнюхивая незнакомого человека. Эти тени вели себя также, за исключением того, что, во-первых, прекрасно видели, а во-вторых, постепенно слились в два радужных жгута и плотно, но на грани восприятия, обвили мне руки от запястий и до локтей. Постепенно тени таяли, а у меня на руках проявлялся замысловатый, тонкий, похожий на виноградную лозу или вьюнок, узор: на правой руке — черный, на левой — серебристо-белый.

Однако на этом все не закончилось: узоры начали быстро разрастаться по всему телу, отзываясь легкой щекоткой, но не смешивая цвета. Я так и представила себя: одна сторона лица в белом узоре, другая — в черном. Ну прямо богиня смерти Хель (кстати, тезка...): у той одна сторона лица принадлежит молоденькой девушке, а другая — дряхлой старухе! Но вот странная татуировка стала медленно пропадать, пока не исчезла вовсе.

И все же, что-то подсказывало мне, что еще не все кончено. Я стала усиленно вспоминать все, что рассказывал мне Илларио о Посвящении, меряя шагами пустоту. Voila! Илларио! Он же говорил, что прошедший испытание, становится совершеннолетним и может полноправно считать себя chevalier, а значит и участвовать в дуэлях. Но для дуэлей нужно особое, личное, оружие. Которого у меня нет.

И пусть в число моих талантов владение мечом не входит, я обязана иметь оружие. Все-таки в эпоху меча, наличие дорогого и качественного клинка очень часто заменяло родословные грамоты. К тому же я — признанный королем рыцарь. А как же я могу доказать свою верность человеку, столь легко признавшим меня достойной подобной чести, как не истинно рыцарским служением?

Я гордо вздернула подбородок, хотя любоваться мной было некому, да и выглядело это, без сомнения, забавно, и взмахнула рукой, коротко попросив неизвестно кого: "Помогите!". А через долю мгновения у меня в руке оказался клинок: с мою руку длиной, с лезвием шириной в два сантиметра, из темной перламутровой стали. Гарда сделана в виде двух птичьих крыльев насыщенного черного цвета и ярким синим камнем между ними. Сейчас по клинку расцвел такой же узор, что был на моем теле, только в этот раз белые и черные стебли хаотично перемешались друг с другом. Я еще раз взмахнула рукой, и прекрасное оружие исчезло по моей воле.

Я победно усмехнулась темноте. Тут же навалилась жуткая усталость, и от мгновенного падения в сон меня удержал лишь голос Фрейи: