В этот час в бараке никого, кроме старшего и дежурного, не было — вся рота (привычно для себя назвал так здешний контингент) работала на строительстве полевых укреплений. Обустроили его как в казарме, разве что без оружейной стенки. Вдоль стен в два яруса тянулись нары, а по центру такой же длинный стол. На минуту даже показалось, что я своей роте, а все произошедшее со мной — страшный кошмар. Одернул себя — давно уже пора привыкнуть к суровой реальности, а не прятаться от нее в грезах. Вышел из барака, обошел его вокруг. На задней стороне под навесом увидел бочку с не очень чистой водой. Убрал плавающие сверху листья и другой мусор, разделся до нижнего белья и умылся с головы до ног. Набрал еще золы у печи здесь же, под навесом, постирал всю грязную одежду.

Усталости я не чувствовал. Вместо того, чтобы разлеживаться на нарах, как поступили мои попутчики, размялся хорошенько, а потом принялся за повторение изученных приемов и упражнений. После почти месячного перерыва кое-что забылось, прежняя четкость движений растерялась. Отрабатывал вновь и вновь, пока не пришла приятная усталость хорошо потрудившегося тела. Еще раз ополоснулся, только потом вернулся в барак. Старший, по-видимому, следил за мной в окно, остановил, когда я проходил мимо.

— Неплохо, парень, у тебя получается. Да и не потерял еще боевого духа. Только на будущее скажу — тебя ожидает трудная работа, можно сказать, на измор. Хватит ли у тебя сил после нее на подобные занятия — трудно сказать, но твое рвение похвальное.

— Благодарю, господин капитан, — вытянулся перед ним, как требуется уставом, после благосклонного кивка старшего продолжил: — Буду стараться, не хочу терять навыки работы с оружием.

— Пойдем во двор, покажу тебе пару хитрых приемов — может быть, когда-нибудь они тебе пригодятся.

Занимались весь час. Мечи нам заменили подходящие ветки, выбранные из сложенной у печи кучи хвороста. Капитан увлекся, показал не пару, а едва ли не десяток приемов. Схватывал быстро — после двух-трех показов повторял за ним пусть и медленно, но верно. Причем не только отдельные удары и блоки, но и их связки. Заслужил похвалу от старого воина: — Молодец, Серегей, у тебя дар к воинскому делу. Жаль, что так сложилось с тобой. Из тебя вышел бы отличный рубака!

Стало темнеть, когда в барак вернулись его обитатели. Вошли с шумом, что-то громко обсуждая. На вопрос старшего: — Что случилось? — один из них, наверное, кто-то из командиров, доложил: — Аравийцы напали. Чуть не попали под раздачу, когда по флангу они прорвались в наш тыл прямо напротив нас. Мы уже собрались кирками и лопатами отбиваться. Но обошлось, бог миловал в этот раз. Подошел резервный полк, отбил неприятеля. Командир, переговори с начальством, пусть нам выдадут хотя бы копья и щиты.

Капитан покачал головой, а потом пояснил: — Ты же знаешь, Роберто, не разрешат — не положено!

— Да знаю я, Рауль, но чует мое сердце, скоро нам станет жарко. Поляжем ни за понюх!

— Вот когда поляжем, тогда и разрешат. Может быть, — с грустной улыбкой ответил старший.

После обратился к своим командирам: — Роберто, Мигель, Игнасио, принимайте пополнение. Сегодня пришли с этапом. Я их распределил к вам, разбирайтесь.

— Давно пора, работы невпроворот, а рук не хватает — высказался степенный мужчина средних лет с нашивками лейтенанта.

Мы встали из-за стола, когда офицеры подошли к нам. Первым выступил Роберто, тоже, как и старший, капитан: — Так, кто в первый взвод — подойдите ко мне.

За ним отобрал своих во второй взвод тот самый лейтенант. Я же попал в третий, к Игнасио — сравнительно молодому, лет около тридцати, лейтенанту. Он расспросил каждого из нас, где и кем служили, имеют ли боевой опыт, каким оружием владели. Из десятка новоприбывших у меня оказался самый скромный послужной список, да и армейскому моему сроку — без году неделя. Выяснять, за какие прегрешения мы попали на каторгу, лейтенант не стал, после первого знакомства перепоручил нас десятникам. Моим непосредственным командиром стал капрал Маркос, невысокий плотный мужчина лет сорока. Мне он не понравился с первого взгляда — угрюмый, даже тени улыбки не видел на лице. Да и глаза какие-то злые, недовольные. Мог, конечно, ошибаться, но та же интуиция подсказывала, что мне с ним будет нелегко.

Каких-то разговоров капрал со мной не заводил, только буркнул: — Делай все, что я велю. Будешь медлить — накажу.

Больше общительным оказался сосед по нарам — молодой парень, немного постарше меня. После ужина, прошедшим, как и в роте, за общим столом, стал допытываться — откуда родом, где и как долго служил. Правда, тоже не затрагивал той причины, почему оказался здесь. Наверное, так здесь принято — не влезать в душу к кому-либо, бередить раны. Разговорился с Рикардо, так звали соседа, он в той же десятке, что и я, здесь уже полгода. Рассказал мне, как живется тут, почти на передовой, о работе, отношениях между каторжанами, с лагерной охраной. Воспользовался его словоохотливостью, постарался разузнать обо всем, что может быть полезным для меня. По словам Рикардо, да случившееся сегодня нападение аравийцев подтверждали их, работа здесь небезопасна — стычки с неприятелем, прорывы линии обороны не редкость.

Рота строила укрепления — вроде засечной линии в моем мире, в нескольких километрах от передового рубежа. Войска нашего не хватало, чтобы плотно прикрыть его. Враг и пользовался этим — искал слабое место, а потом бил туда. После прорыва жгли все, что попадалось им на пути в нашем тылу, а потом уходили обратно. В отместку наши войсковые части сами нападали на аравийцев, старались досадить им побольнее. Вот так во взаимных атаках и ожидании нападения проходил весь этот год. Среди строителей есть потери — кому-то не посчастливилось оказаться на пути противника. Тут надо держать ухо востро — при опасности вовремя спрятаться или убежать в сторону. Охрана сама так поступала — встать грудью перед врагом и пасть героической смертью охотников не находилось.

Об охране Рикардо рассказал подробно. Она небольшая — на пятьсот с лишним каторжан, работавших на линии у передовой, приходилось чуть больше сотни воинов. Они следили, чтобы люди не прохлаждались, но особо не гоняли — давали возможность отдохнуть, не выбиваться их сил. Состав их смешанный — в основной части мечники, но есть и копейщики с лучниками. К каторжанам из бывших воинов относились снисходительнее — могли подсесть рядом во время перерыва, заводили разговор о службе, обсуждали нынешнее положение на передовой. Да и сами штрафники старались не подводить надзирающих, работали без понукания. А во время нападения врага действовали сообща, вместе искали лучший выход в опасной ситуации. Попытки побега никто из вояк не предпринимал, в отличии от тех же уголовников, так что какое-то доверие между сторонами сохранялось.

Подошло время к отбою. По команде дежурного дневальные погасили светильники, в наступившей темноте люди скоро заснули — слышал их храп и сонное бормотание. Я же долго еще лежал без сна, вспоминая минувшее и думая о том, что меня ждет впереди. Тоже же предчувствие, которое поддерживало меня надеждой на перемену к лучшему, теперь отчетливо подсказывало — все решится скоро. Как, каким путем — ответа не было, но знал, что сам пойму, когда придет время. Так и заснул незаметно — в думах и переживаниях.

Ранним утром разбудил крик дежурного: — Всем встать и строиться!

Привычно, не теряя ни секунды, соскочил с нар, едва не задев соседа снизу. Быстро надел обмундирование, уложенное с вечера на полке у стены, обул и застегнул ботильоны. А потом бегом выбежал из барака, ища глазами — где построение. Встал в строй десятка самым первым — рядом с капралом, тот даже чуть оттаял от моей прыти. В нашей роте дисциплину поддерживали намного строже, чем в линейных частях, так что здесь она сказалась. Через минуту к выстроившейся роте вышли командиры, десятники доложили о наличии людей и пополнении. Выступил старший, назвал объекты, на которых будет работать каждый взвод, предупредил о внимательности к обстановке на передовой. После построения занялись своим туалетом, позавтракали, прихватили с собой еще дневной паек.

По команде командиров встали повзводно в походную колонну, с подошедшей охраной направились к выходу из лагеря. Первыми шли мы, за нами люди из других бараков. Такого ровного строя, как у нас, они не выдерживали — двигались почти толпой, поневоле подстраиваясь под заданный нами темп. Где-то через час пути они свернули в сторону, мы же так и шли дальше — все ближе к передовой. Уже издали увидел земляные валы, в разрывах между ними какие-то укрепления вроде острог с частоколом. Подойдя к ним ближе, разошлись — каждый взвод к своему участку. Нашему взводу достался именно острог, еще не достроенный до конца. Ров перед частоколом уже вырыли, нам осталось ставить сам забор высотой почти в три метра.

Работали по трое — двое удерживали тяжелое бревно, пока третий окапывал, потом трамбовал. Их подвозили уже обструганными на длинных повозках с впряженными тяжеловозами. Дело двигалось споро — забор рос на глазах. К обеду осталась только треть неперекрытого участка, когда кто-то закричал в тревоге: — Аравийцы! Уходите!

Пригляделся — со стороны передовой к нам неслась конная группа. До нее оставалось около километра — через несколько минут они уже будут здесь. Услышал громкую команду взводного: — Всем уходить назад, в балку!

Все вокруг бросили инструмент — лопаты и трамбовки, со всех ног понеслись к спасительному укрытию. Я тоже, но прихватил с собой массивную колотушку — будет хоть чем-то отмахиваться, если попадусь невзначай. Успели впритык — не успел последний из нас скатиться в овраг, как в проеме незаконченного частокола появились вражеские всадники. Задержался у макушки склона, следил за неприятелем из-под густого куста. Основная его масса промчалась мимо, но один отстал от нее, направился в нашу сторону, высматривая что-то в траве. Немного не доехав оврага, он наклонился, подцепил копьем и поднес к своим глазам, рассматривая какой-то предмет.

Я лежал, не дыша, искоса следя за врагом — помнил, что прямой взгляд может насторожить его. Странно, но особого страха не испытывал, хотя впервые видел неприятеля, да еще так близко. Тот же стал оглядывать вокруг, а потом поехал прямо на меня. Выбора не оставалось — сейчас он увидит нас в балке и поднимет тревогу. Сжал покрепче колотушку и приготовился к рывку. Когда до него осталось пару метров, выскочил из-за куста, напугав гнедого — конь поднялся на дыбы. Всадник среагировал почти мгновенно — удержался в седле и направил в мою сторону копье. Поднырнул под острое жало, а потом снизу прыжком ударил торцом колотушки в незащищенное лицо врага.

Слышал хруст ломающейся кости, через секунду тот стал заваливаться назад, выронив копье. Перехватил поводья и уже потянул упирающегося коня с застрявшим в стременах телом вниз, в овраг. Обернувшись, увидел мчащихся сюда несколько всадников, отделившихся от общей группы.. Времени для долгих размышлений не оставалось — быстро принял решение и крикнул своим товарищам: — Уходите дальше, сюда едут аварийцы! Я постараюсь увести их.

Скинул с коня бездыханное тело, снял с него перевязь с мечом, подобрал еще копье и заскочил в седло. Кавалерийского опыта катастрофически не хватало — всего пару раз довелось проехаться на коне и то рысью. Но сейчас не оставалось другого пути уйти как можно дальше от приближающегося врага. Ударил по бокам, направил тронувшегося с места коня в обратную сторону — к передовой через недостроенный острог. Разогнавшись, перескочил ров, а потом оглянулся назад. Мои преследователи повернули и увязались за мной, не поехали к лежащему на земле соратнику. Меня бросало в седле, изо всех сил, сжимая бока коленями, старался удержаться на коне. Тот летел галопом, ветер свистел в ушах, а противник все нагонял — между нами оставалось всего сотня метров.

На середине пути к передовой, когда нас разделяли считанные десятки метров, навстречу выскочили наши кавалеристы. Стук копыт сзади затих — обернулся и увидел, что враг остановился и стал разворачивать коней. Поступил также, послал коня вдогонку — в горячке боевого азарта решил сразиться с неприятелем. Меня опережали наши всадники, оказался у них в хвосте, но продолжил погоню. Почти перед самой строящейся линией нейтарцы догнали противника, между ними завязалась схватка. С ходу влетел в груду коней, поймал копьем одного из вражеских воинов в красной накидке, а потом выхватил меч и вступил в бой. Вертелся юлой, как-то предугадывая, откуда последует вражеский удар. Поразил еще одного противника, когда острая боль пронзила плечо. От наступившей слабости не удержался в седле и упал с коня, ударившись головой о землю, тут же свет померк в глазах.

Очнулся из забытья от боли в раненом плече, попытка открыть глаза обернулась новым мучением — уже в голове. Ее как будто раздирали на кусочки, от очередного приступа потерял сознание. Пришел в себя уже в лучшем состоянии — раны давали еще знать о себе, но все же терпимо. Осторожно открыл глаза, осмотрелся вокруг. Увидел над собой потемневший от копоти потолок, рядом, на соседних нарах, лежали бойцы, у каждого перевязаны руки или ноги, другие части тела. Осмотрел себя — у меня тоже перетянута чистой тканью левое плечо. Потрогал правой рукой — левая не слушалась, голову — на ней также повязка. После долго лежал, вспоминая — что же случилось со мной. Постепенно пришла память о своей прежней жизни, появлении в этом мире и всем случившемся позже вплоть до схватки с неприятелем.

Пришел лекарь — средних лет мужчина в гражданской одежде. Он принялся обихаживать раненых — проверял на ощупь температуру, вскрывал повязку, обрабатывал раны какой-то мазью, давал пить настойки. Вскоре подошла очередь и ко мне — лекарь, увидев, что я в сознании, покачал головой удивленно, а потом высказался: — Да, парень, похоже, ты в рубашке родился. Мы уже посчитали, что не выживешь — пять дней в горячке пролежал, почти не подавал жизни, даже дышал чуть-чуть. Приезжал кто-то из охраны лагеря — так и сказал ему, что помрешь ты, не сегодня-завтра. Он еще пожалел — геройский парень, спас других. Видно, бережет тебя судьба, коль выкарабкался из такой переделки. Ладно, давай посмотрю, что с твоим плечом — повернись на правый бок.

Глава 5

Дело у меня шло к лучшему — лекарю удалось остановить нагноение, рана уже стала затягиваться. Хорошо еще, что кость не пострадала серьезно — по-видимому, удар мечом пришелся на излете. Голова тоже пошла на поправку, обширный кровоподтек постепенно рассасывался. Лекарь как-то мне сказал, что с подобными ранами от рубящего удара погибают девять из десяти, даже небольшие колотые раны нередко приводят к смерти из-за кровопотери и заражения. По-видимому, мне повело, что вовремя перевязали пострадавшее плечо, а затем быстро привезли к лекарю. Через неделю уже мог сидеть, пробовал встать — закружилась голова, ноги не держали от слабости. Так что пришлось еще несколько дней провести на нарах, не сходя с них.

К исходу месяца, как я попал в лазарет, когда уже почти свободно мог ходить, наклоняться, выполнять несложные разминочные упражнения, ко мне пришел офицер с нашивками армейского капитана. Из его слов понял, что он штаб-офицер того полка, чьи бойцы выручили меня от погони аварийцев, а потом доставили в лазарет. Повел разговор о моей дальнейшей судьбе, до сих пор остававшейся неопределенной: