Четвертый месяц зимы. Книга первая: Темный мастер

— Вернусь... Когда время придет...

Тяжелый вздох защекотал Лаину щеку. Затем объятие ослабло, Эдан отстранился, опять отвернулся к очагу.

— Знаю, ты справишься! — попыталась девушка придать охрипшему вдруг голосу ободряющие нотки.

Жалкая вышла попытка!

— Пока же все не уляжется, — не сдалась она, — я затаюсь где-нибудь на год-два. С сестренкой и ее мужем, к примеру, на север пойдем... А потом, если не передумаешь, найдем способ свидеться...

— Найдем... — мрачно буркнул он. — Если, конечно, жених твой, пока я в столице буду, к тебе не привяжется.

— Думаешь, я ему позволю?

— Этого я не знаю... Знаю зато, что не отстанет твой ахар так просто! От него так и несет похотью да уязвленным самолюбием! Не ясно даже, чем больше...

Эдан, конечно, прав был насчет Леора — и очень скоро Лая в том убедилась. Только не думала она, что для своей победы выберет ахарский предводитель самый простой и грубый способ — смерть соперника. Нет, убивать исподтишка он, конечно, не собирался. Да и зачем, если решать сложные споры хорошей дракой у ахаров не то, что позволено, но даже почетно? А уж коли ахар — еще и не простой охотник, но воин, охраняющий долину, то тут уж и схватка непременно должна быть смертельной...

Правда, идти против здешних законов гостеприимства, а заодно — и против Иши, принявшей чужака, Леору было страшновато. Вот и взялся он выводить пришельца из терпения, рассудив, что, либо взорвется тот и нападет первым, либо гордое Лаино сердце от униженного да осмеянного соперника само отвернется...

Только все Леоровы усилия, казалось, зря пропадали. Сколько ни задевал он "городского", насмехаясь над непривычно ухоженным его внешним видом и над тем, как покорно исполняет он все, даже самые нелепые, Ишины поручения, сколько ни пытался унизить очередной злой шуточкой — а тот лишь усмехался в ответ. Да так надменно и презрительно, что все больше хотелось Леору усмешечку эту содрать с его красивого лица, желательно с кровью...

Вскоре уже все племя прознало об этом — и с завидным постоянством собиралось каждый раз поглазеть на зрелище, споря меж собой, что на этот раз верх возьмет: Леорова изобретательность или поистине безграничное терпение чужака, — да подсказывая ахару все новые и новые оскорбления, а противнику его — разнообразнейшие способы мести... Вскоре и Лая не могла уже мимо бывшего жениха своего пройти без свирепого кошачьего взгляда, почти шипения... Но вмешаться по-настоящему — никто вмешивался. Ждали Ишиного решения.

Иша же молчала.

Ахарские мужчины к Эдану относились теперь кто с сочувствием, а кто и с легким презрением — не сильно, впрочем, удивляясь: ахар давно бы наглеца-Леора на место поставил, а от имперца чего ждать-то? Девушки же взгляды бросали все больше томные да жалостливые: ну и пусть не воинственного чужак нрава, зато лицо какое! И волосы: длинные, струятся, как шелк, светлые-светлые, как золотистая пшеница на далеких имперских полях... Словом, не одна пришельца с радостью бы приветила — не будь рядом Лаи, ревнивой и злющей, как никогда.

Эдан же в ответ на все это внимание только щурился иронично, и спокойно занимался своим делом, день ото дня впитывая Ишину науку, — и, притом, так усердно, что вскоре вторая ученица Хранительницы, робкая девочка лет десяти, смотрела на него с истинным благоговением, почти как на саму наставницу.

Он, и правда, казалось, все на лету хватал. И лишь с целительством никак не мог поладить, на излечение мелкой царапины сил тратя столько, что другому хватило бы руки-ноги срастить, да еще и все ребра впридачу. Иша бурчала, что дело тут вовсе не в бездарности, а в глубоком, намертво въевшемся отвращении, которое не мог Эдан преодолеть, как бы ни старался. Помня Эн-Амарешское свое знакомство с гильдийным мастер-лекарем, Лая его понимала.

Так прошла не одна неделя, пока морозным светлым днем в начале третьего зимнего месяца все вдруг не изменилось — причем не только для упорных соперников, но для всех, для всей священной ахарской долины...

А начиналось как обычно.

Поздним утром Эдан шел по стойбищу — то ли по своим делам, то ли по Ишиным каким поручениям, — когда вновь наткнулся на постоянного своего противника. Мастер лишь досадливо поморщился, намереваясь пройти мимо и, конечно, зная, что это ему не удастся.

— Эй, городской! — немедля окликнул его Леор: уже привычно, без прежнего азарта, почти со скукой. — Слышал, ты в Империи званьице благородное имеешь?

Местные кумушки, которые даже в снегопад и лютый мороз шатры снаружи подпирают, стараясь что-нибудь высмотреть, после такого начала уши навострили, приготовились...

Эдан ответил обычной высокомерной ухмылкой.

— Этим, значит, Лаю в свою постель затянул? Или просто золотом?

Усмешка вмиг искривилась, застыла у юноши на губах, в глазах появилось что-то нехорошее и опасное.

Леор, ничего особо не ожидавший — так, болтающий наугад, — перемену в сопернике мгновенно почуял.

— Знаешь что? — презрительно сплюнул он. — Забирай ее себе! Зачем мне девка продажная?.. — И осекся, напоровшись на кипящее гневом Лаино лицо. И когда она подкралась только?

— Ну, Леор... — разъяренно прошипела девушка. — Не чувствуй я вины за идиотское твое поведение, после слов таких сама брюхо бы тебе распорола!

— Уж извини, милая, — разозлился ахар на ее вмешательство, — с женщинами я обычно другим занимаюсь! Что за ночь-то тебе предложить? Золота? Или шкурку зимнего барса?..

Лаина рука метнулась к поясу платья, словно в поисках несуществующего кинжала, глаза сузились, чуть не сыпля искрами... Но — короткий взгляд на Леорова соперника — и она вдруг заставила себя успокоиться, плечи расслабила, веки прикрыла, гася под ними зеленый огонь.

Ахар тоже невольно к чужаку повернулся. Выглядел тот странно: явно взбешенный но, в то же время, спокойный, как никогда — почти застывший. И лицо холодное, совсем уже не мальчишеское, будто враз он стал намного старше. А на губах змеится легкая, скучающая улыбка...

— Эдан, пойдем, — встревожено потянула его за рукав девушка. — Забудь о нем! Пусть себе злится!

— Что, "городской", — уже не в силах остановиться, подлил масла в огонь Леор, — так и будешь за женской спиной прятаться? Хорошо... Тогда я сам тебя вызываю! — и выжидающе обнажил свой короткий меч.

— Ой, дурак! — тихонько всхлипнула Лая да в последней надежде вцепилась другу своему в рубашку. — Эдан, пожалуйста...

Но юноша отстранил ее и холодно произнес:

— Прости, Снежинка, — он получит, что хотел. Я убью его.

Леор выдал издевательский смешок и стал в стойку. Пару раз взмахнул мечом, красуясь перед сбежавшимися соплеменниками.

Противник его неспешно сбросил в утоптанный снег тяжелую ахарскую куртку, оставшись в одной рубашке — безоружный, незащищенный ничем, кроме тонкого полотна. Замер в лениво-ожидающей позе...

— Драться-то чем будешь? — насмешливо крикнул Леор. — Клинок одолжить?

— Зачем? — спокойно прозвучало в ответ.

И все та же презрительная ухмылочка...

От нее-то и захлестнуло Леора яростью. Он ринулся на чужака — злой, огромный, растрепанный, как разбуженный горный медведь, — клинок в его ручищах казался маленькой игрушкой...

А Эдан не двигался — стоял все так же безучастно, словно все происходящее вовсе его не касалось. Но когда готов был уже меч обрушиться на его беззащитную голову, он вдруг вильнул в сторону, отстранился, незаметно и стремительно, почти оставшись на месте, изогнулся, словно бестелесный дух под порывом ветра, — и лезвие Леорова меча со свистом рассекло воздух, найдя только снег под ногами.

Предводитель развернулся мгновенно. Новый выпад — и опять лишь пустоту и ветер поймало острие, лишь сплетенные пряди светлых волос насмешливо хлестнули по Леорову лицу...

Он завертелся, все больше чувствуя себя неуклюжим зверем, пытающимся схватить допекшую шуструю осу, — и вдруг чужая рука с силой нажала на плечо, перенося на него вес всего тела и заставляя на миг пошатнуться... А неуловимый соперник, изящно перевернувшись в воздухе, перелетел над самой Леоровой головой и уже мягко приземлялся перед ним на ноги.

"Ты никогда не поймаешь меня!" — казалось, смеялись его синие глаза.

Вокруг заахали и зааплодировали сбежавшиеся на "забаву" зрители. Эдан отвесил им насмешливый поклон.

— Да ты просто проклятый шут! Уличный циркач! — зло процедил Леор, пытаясь отдышаться.

— Знаешь, я передумал тебя убивать, — ничуть не смущаясь его злостью, разочарованно вздохнул чужак. — Скучный ты... С Лаей вот куда веселее было.

Возмущенный такой наглостью, готов был уже Леор вновь на него наброситься, когда шум и вскрики послышались в собравшейся толпе — и вперед вдруг протолкался запыхавшийся, встревоженный ахар-дозорный.

— Предводитель! — закричал он, завидев Леора. — Там, в лесу, почти у входа в долину!.. Имперские солдаты!

Эта весть мгновенно выбила из Леоровой головы всю прежнюю злость да все ревнивые глупости. И торопливо бросившись за дозорным вслед, он не видел уже, как напряглось встревожено лицо Эдана. И каким обреченно-растерянным стал вдруг Лаин взгляд...

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ, ГДЕ ПОВЕСТВУЕТСЯ О НАСТОЯЩЕМ СРАЖЕНИИ.

Слава съежилась в углу, на краю покосившейся скамьи в большом полутемном зале, служившем для пришлых на заставе пристанищем, а для местного гарнизона, похоже, корчмой. Заведение это, утопающее в кухонной грязи да зимней слякоти, с которыми отчаялась уже бороться усталая, злая старуха-служанка, и так не отличалось домашним уютом, а застоявшаяся вонь от гнилой еды, прокисшего пойла да плодящихся в подполе крыс, лишь усиливала грусть немногих здешних постояльцев. Впрочем, выбора ни у них, ни у Славы не было: худо-бедно проворочаться ночь на жесткой лавке — либо спать в лесном сугробе по ту сторону заставных ворот и высокого частокола.

А потому и оставалось девушке только брезгливо морщиться, подальше отодвигаясь от пьяных соседей в имперской приграничной форме...

"Проклятый сброд из ополчения!" — вновь и вновь шипела она, предусмотрительно, впрочем, оглядываясь, чтобы никто случайно не услышал. Конечно, и десяток таких "вояк" не стоил одного темного мастера, но пара неприятных историй, в которые успела влипнуть за последние месяцы Слава, научили ее если не учтивости, то хотя бы осторожности: не высмеивать открыто чужаков, не выказывать им презрения, и коли уж браниться — так вполголоса.

А на язык, меж тем, просились словечки одно хуже другого. Привычка сквернословить, казалось, навсегда выбитая из нее наставниками еще в ученичестве, вернулась за два месяца блуждания в Северном Приграничье и исчезать теперь уже никуда не собиралась...

С унылым раздражением смотрела Слава на неприятное густое варево в чашке, зажатой ее собственными пальцами — грязными, дрожащими от въевшегося до костей промозглого холода.

"Ненавижу зиму! — с тоской думала она. — Ненавижу снег! Ненавижу... его".

Имени она давно уже старалась не говорить, даже мысленно, боясь нового приступа жадной, ревнивой ярости, жаркого бешенства, от которого всего один неосторожный взгляд, одно слово до бестолкового убийства. Вот так подвернулась ей под руку в прошлом поселении вороватая местная шлюшка да ее задиристый дружок...

На убитых Славе, конечно, плевать было, но выбираться из какой-то глухой лесной дыры посреди ночи да в метель — приятного мало.

Паршивое то поселеньице до сих пор мастер вспоминала со злостью — оттуда начались ее приграничные мытарства, там в последний раз наткнулась она на Огнезоров след, там же и потеряла его окончательно... И отстала же тогда всего на день! Опять же, из-за той парочки...

Слава — не Ледогор, копыта одной лошади от другой на дороге не отличает, в лесу да в горах чувствует себя неуверенно. Впрочем, после метели, что в ту ночь разгулялась, и сам их боевой наставник-следопыт заблудился бы.

Зато другой след, который только людям с врожденной сродностью к искусству Разума доступен, мастер чуяла. Правда, идти по нему было куда как сложнее. Здесь бы не ее — человека, привычного к столице и школьным стенам, — незрелое чутье нужно. Здесь бы мощный инстинкт выслеживания да опыт Огнезоров пригодился...

Но Огнезор затерялся где-то в горах — до него мог быть как день пути, так и две недели. А Славе пришлось бы еще полгода блуждать без толку, как больной собаке, что чует запах жаркого, но не может понять, откуда, — если бы не встретился ей десять дней назад на этой самой заставе бородатый варвар, торгующий мехом.

От него и поймала мастер тоненькую ниточку знакомого присутствия, и увязалась за этой ниточкой — и за варваром — по неприметным охотничьим тропам в Северных горах. Четыре дня она шла, чувствуя, как все крепчает и крепчает ниточка. А потом варвар будто сквозь землю провалился...

Следующий день потратила Слава, пытаясь прорваться через лес, что, словно заколдованный, кружил и менялся — по тропе, ускользающей прямо из-под ног, пока не наткнулась в деревьях на неприметный отвлекающий амулет. Потом еще один, и еще...

Теперь она знала, куда идти и как. Но пользы от этого знания не было никакой. Потому что Огнезор был там, среди проклятых варваров, а Слава застряла здесь — и оставалось ей только сидеть и ждать.

Что, собственно, она будет делать, если все-таки его настигнет, девушка пока не представляла. Угрожать? Уговаривать? Просто следовать за ним хмурой тенью? Правда, зрело у нее на дне души, в темном, тайном уголке, одно желание — злое, соблазнительное, страшное — но вытащить его на свет, самой себе в нем признаться Слава пока не решалась.

Ей бы только выманить Огнезора из той долины, а что дальше — видно будет...

Девушка вздохнула и вновь уткнулась в свою кружку.

— Эй, паренек, чего кислый такой? — обратил вдруг на нее внимание один из подвыпивших соседей.

— Твое какое дело? — уже без прежней злобы буркнула Слава из-под своего капюшона. И чуть не рассмеялась, заметив реакцию собеседника.

До красавицы ей, конечно, далеко было, но вот голосом своим она гордилась по праву. Мягкий, бархатисто-соблазнительный, с новой — вызванной постоянным промозглым холодом — вынимающей душу хрипотцой... Просто воплощение женственной привлекательности. Идеальным ему мешало стать только полное отсутствие у хозяйки музыкального слуха.

— Прошу прощения, госпожа, — меж тем, опомнившись, забормотал мужчина. — Ошибся... Не предложить ли тебе... э-э... кружечку? Как извинение...

— Пить не буду, — категорически отрезала Слава, с отвращением вспоминая запах здешнего мутного пойла. — А вот скажи мне лучше, любезный, что это там за люди в углу?

Пятеро военных за особым хозяйским столиком давно уже привлекли ее внимание. Прежде всего — очень уж аккуратным и вышколенным для здешних мест своим видом. Затем и нашивками особыми — не какими-нибудь, а с черной геральдической лисой благородного лорда Амареша. Того самого, что так расстарался недавно с городской охраной в Эн-Амареше... Ох, не верила Слава в подобные совпадения!

Собеседник ее неуклюже завертел головой, затем, понизив голос, прогудел: