410 [первая часть]

Ударом звонкой тетивы

Мы в тёмный небосвод

Запустим ярую стрелу -

Пусть тучи подожжёт.

Она горящим остриём

Оставит шрам во мгле,

Чуть напевая на лету,

Чуть напевая на лету -

И мы,

Мы подпоем стреле!

Пусть пламя дыбится стеной

И стонет степь вокруг!

Так прыгнем, друг, через костёр,

Не разжимая рук.

Пусть в миг полёта над землей

Сквозь искры, жар и дым

В огне омоются сердца,

В огне омоются сердца,

Чтоб ночь

Не прикоснулась к ним.[4]

Тут сзади меня послышалось покашливание — я обернулась и увидела, что какой-то немолодой мужчина хотел войти в магазин и показывал мне всем видом, что, по меньшей мере странно стоять в дверях и зачарованно пялиться на уличного музыканта.

Я стушевалась и поспешно вошла в магазин. На улице в это время затих последний аккорд. И почему эта песня так выбила меня из колеи? Странно... Я начала выбирать купюру в бумажнике, чтобы скормить ее прожорливому терминалу, когда меня прострелило осознание: баянист собирал подаяния в чехол из-под спортивного лука.

Это был ничего не значащий факт, но на мое плечо будто упала чугунная длань Судьбы — такое было чувство предопределённости и обреченности. От прежнего хорошего настроения не осталось и следа.

Я быстро положила деньги на счёт и поспешила к автомобилю. Баяниста у магазина уже не было.

* * *

ПЁТР КРАСИЛЬНИКОВ. ПРОМЗОНА РАЙЦЕНТРА ОЗЁРА. 16 ДЕКАБРЯ 2012, ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР.

Я с трудом потянулся. Мышцы были словно стеклянные — пытаешься согнуться и приходится усилием ломать их. Боль наполняла тело, как игристое вино наполняет тонкий фужер. Постепенно сквозь боль начал проступать холод, а сквозь полузакрытые веки — лучи почти зашедшего Солнца.

Я валялся без куртки и сумки на грязном снегу обочины просёлочной дороги.

Оххх... Голова словно раскалывалась и в нее лезла какая-то чушь про автобус, который вез меня в ад, рыжую девушку, каких-то уродов, куда-то меня отправляющих, бег в ночи, полуразвалившийся мост...

Надо же было так нажраться.

Или может я наконец поддался на уговоры соседа по лестничной клетке и мы хряпнули с ним по паре бутылочек туссинчика? Обычно я отрицательно отношусь к подобным вещам, но последнее время мое одиночество становилось слишком уж невыносимым, и такая мысль все чаще и чаще приходила ко мне в голову...

Вот блин, и куртку где-то потерял.

Мышцы вело жуткой судорогой. И как только не замёрз? Хорошо еще не в сугробе ночевал. И как же меня угораздило так упиться, да еще и с такими мрачными глюками? Хотя с моим житьем-бытьем еще и не такое могло привидеться...

Пытаюсь встать. Вроде получается, но вестибулярный аппарат явно работает с перебоями и меня неслабо шатает.

Пытаюсь определиться на местности — слева за дорогой какие-то поля, засыпанные снегом, справа — длиннющий забор какого-то то ли предприятия, то ли склада. Так, вроде похоже на район Вторчерметторга. Когда был зелёным пацанёнком, таскали сюда, надрываясь, тяжеленные железяки за сущие копейки.

Так, с местоположением вроде определились. Чтобы попасть домой, сначала надо брести вдоль забора около получаса, там будет автобусная остановка. Потом сажусь на шестнадцатый автобус...

Никаких больше нахер автобусов!!!

Жуткий приступ паранойи и острого страха пополам с то ли эмоциями, то ли воспоминаниями скручивает меня и я падаю на колени. Меня начинает дико тошнить, но ничего не происходит — то ли я уже все переварил, то ли накачивался я не алкоголем. Тут же накатывает дикое дежа вю — я снова в салоне автобуса, а надо мной две жуткие апоклиптические тени... решают мою судьбу.

Я не могу, я так не могу. Сажусь калачиком, прислоняюсь к холодной стене забора. Холод еще сильнее пробирает меня, и, наверное, я стопроцентно заболею, но... плевать. Я пытаюсь успокоить сердцебиение и дрожание рук, но выходит плохо. Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю — может это поможет.

Меня пробирает холодный пот.

Я слышу хлопанье крыльев.

Открываю один глаз, потом другой. Так и есть. Здоровый белый попугай стоит на накатанном машинами насте обочины рядом со мной. Меня начинает трясти еще сильнее. Неужели весь этот бред может оказаться правдой?

Я неуклюже пытаюсь отогнать попугая, размахивая не слушающейся меня рукой, словно плёткой:

— Кыш, кыш, дурная птица!

Попугай с интересом и недоумением смотрит на меня, словно он — хамоватый и раскрашенный франт на представлении в цирке, а я — пожилой неуклюжий клоун. Чувствую себя идиотом в глазах попугая, потом себя одёргиваю: "Твою мать! Это просто глупая птица!". Пытаюсь отодвинуться от недвижно меня созерцающего попугая, но спотыкаюсь и вновь падаю в грязный от смога и выхлопов снег.

Вновь поднимаюсь. Но это падение уже здорово отрезвляет меня — уходит куда-то нервная дрожь и беспричинный страх. И попугай воспринимается уже не совсем как птица — хоть убей, светится разум в его глазах! Но накатывает жуткая усталость и сонливость, и я тяжело облокачиваюсь на каменную стену забора.

Попугай делает пару шагов ко мне, потом взлетает и садится мне на плечо. Это странные ощущения: острые коготки довольно болезненно прокалывают толстый свитер, оставляя на моих ключицах маленькие кровавые отметинки. Сначала это непривычно.

Однако. Я уже не испытываю страха, скорее интерес и азарт.

Что-то внутри меня, наверное, все-таки мой внутренний голос, не просто говорит, а прямо так и орет мне, что мой тяжелый фантасмагоричный бред — и не бред вовсе.

Белый попугай на моём плече — живое (живое ли?) тому подтверждение.

Я скосил глаз на наглую птицу и устало, и, не надеясь на ответ, спросил его:

— Эх, брат, неужели я так и умер девственником?

Попугай приоткрыл клюв, проклекотал что-то, но потом четко и с хрипотцой ответил:

— Жизззнь всехх поимеет. [6]

Я по-новому взглянул на эту, явно сакральную для меня, птицу. Подняв руку и почесав его хохолок (ему это явно понравилось — он даже приоткрыл клюв от удовольствия), потом почесал уже свой затылок и сказал своему новому другу:

— Раз уж ты такой умный, почему твоя большая башка не перевешивает тебя в полете? Назову-ка я тебя Куртом. Ну что, Курт, пойдём?

Попугай вновь что-то проклекотал, а потом, скотина, укусил за ухо. Впрочем, мне это пошло на пользу — как и сейчас, так и позже.

Я все полз вдоль бесконечно забора промзоны, то и дело останавливаясь передохнуть, и, залипая при этом, и только непрестанная, и довольно болезненная возня Курта у меня на плече не давала мне заснуть прямо под забором.

Мы почти преодолели этот чертов забор, эту мать вашу, Китайскую стену, когда нам попался, наконец, первый прохожий. Это был старый и слепой старик с перевязанными тряпкой глазами, который тащил за спиной облезлый баян, а в руках — какой-то чёрный мешок, на вид похожий на чехол от удочки.

Впрочем, я, наверное выглядел не лучше — грязный пропойца с синяками под глазами, правда еще и с попугаем не плече. Хотя, он, конечно же не мог всего этого видеть.

Кода мы поравнялись, старик, ориентируясь, наверно, на звук моих шаркающих шагов, спросил, протянув ко мне руку:

— Простите великодушно... не будет у вас немного мелочи? Крайняя нужда заставляет меня просить...

— Денег нет, — прервал я привычно его лепет. Как же, крайняя нужда. Наберет так горсть, а потом в ближайший шинок. Знаем таких, как же.

Но старик не унимался:

— Прошу вас, не оставьте в нужде, ведь не милостыню прошу, вот на инструменте играю, — баянист похлопал по облезлому деревянному боку баяна заскорузлой рукой с обломанными ногтями, — сегодня вот даже на буханку хлеба не накидали... Сынок, будь добр посмотри хоть сколько есть...

Я устало вздохнул. Не отвяжется ведь, будет ныть всю дорогу. Хотя... Я залез в карман и нащупал несколько монеток, наверное, остались с какой-нибудь сдачи. Я своими деревянными пальцами еле-еле выковырял их из своего кармана и протянул в раскрытой ладони старику. Тот неуверенно улыбнулся, и, услышав тихий перезвон мелочи протянул свою руку. Но, лишь его пальцы коснулись одной из монеток, эта робкая улыбка сползла с его лица, уступив место жестокой ухмылке.

Я отшатнулся от старика: на секунду мне показалось, что передо мной не жалкий нищий оборванец, а старый, умудренный сотнями битв воин. Старик тут же подался за мной и ровным, уверенным голосом сказал, с силой закрывая мою ладонь своей:

— Нет, на хлеб, похоже, мне хватит. Оставь эти деньги себе, парень. Береги их, однажды тебе они очень сильно помогут.

Сказав это, старик упруго повернулся, и быстро и уверенно пошел по дороге, развернув плечи, будто он был старинным клипером, в паруса которого ударил свежий и сильный ветер. Я с удивлением смотрел ему вслед, ведь ни разу не встречал я нищего, отказывающегося от подаяния, которого только что так сильно просил.

Отойдя от меня метров на пятьдесят, старик внезапно развернулся и громко и раскатисто прокричал:

— Парень, береги и попугая тоже! Он тебе пригодится!

Старик окончательно добил меня этой фразой. Откуда он узнал про Курта? Ведь попугай не только молчал во время моего разговора с нищим слепцом, но и даже почти не двигался — разве что приглаживал перышки пару раз клювом.

Я ссыпал мелочь в карман и с удвоенной силой начал ковылять в сторону автобусной остановки. Хватит на сегодня впечатлений. Но что-то тут точно не так. Мне надо выспаться и обстоятельно всё обдумать.

Продолжение следует=)

========================================================================

ПРИМЕЧАНИЯ.

[1] — Tiberius Caesar Divi Augusti Filiis Augustus Pontifex Maximus — надпись на динарии в эпоху правления Тиберия Цезаря.

[2] — см. Дуглас Адамс, "Путеводитель по галактике для путешествующих автостопом"

[3] — Бифуркация — разделение чего-либо на две ветви — например, графика функции.

[4] — Сквозь огонь, "Дорога Водана".

[5] — Hexenjagd (нем.) — Охота на ведьм

[6] — "Никто не умрёт девственником. Жизнь всех поимеет" — Курт Кобейн.

34