Энтропия. - Часть I

ПРОЛОГ. Наблюдатель.

'Наблюдатели необходимы для обретения Вселенной бытия

(Observers are necessary to bring the Universe into being). '

Джон Арчибальд Уиллер

Шшш-шыхх,..шшш-шыхх — высокий сводчатый купол чутко отразил шуршание крыльев невидимой летучей твари. Сверху посыпалась ржавчина и облупившаяся краска.

Человек в мешковатом балахоне накинул на голову капюшон и практически растворился во тьме старой обсерватории. Впрочем, непроглядная темень не доставляла ему неудобств. Наоборот — вселяла уверенность: в темноте уже никто не подкрадется незамеченным, не бросит камень в затылок, не сунет нож в спину. Люди — подлые создания, так и норовят ударить из-за угла. Темнота же не терпит подлости. Она обостряет слух и зрение, но не выносит шума.

Люди боятся темноты, приписывают ей всякие мерзости. А между тем лишь в темноте можно преодолеть свой страх и открыть в себе потаенные способности. Лишь в темноте чувствуешь себя по-настоящему живым.

Темнота — это так красиво, так органично, потому как всякое темное пространство наполнено своим внутренним содержанием. И этот зал — не исключение. Под его сводами витают незримые флюиды минувшего. О да! Он чувствовал их холодную энергетику. Это чувство нельзя описать вербально. Оно ниспослано ему свыше. Ибо он — избранный. Он — Наблюдатель. Не первый и не последний. Наблюдатели имели место всегда. Они незримо присутствовали на каждом переходном этапе эволюции. Без них не могла бы существовать Вселенная. И, видимо, так было угодно Творцу, чтобы в это смутное время перст выбора пал на него — гонимого людьми мутанта-альбиноса.

Поплутав средь остовов мертвых машин, он вышел в центр зала — к мощному пиллерсу, который имел пять обхватов в диаметре и служил основной несущей конструкцией всей башни. Когда-то внутри этого монументального цилиндра двигался лифт, а сам пиллерс мог вращаться и вращать купол. Во всяком случае, так утверждал учитель. Сейчас ничего подобного не происходило. Поворотный механизм башни давно заклинил. Тросы лифта перетерлись и сгнили, а его кабину безжалостно изъело время. Благо сохранился винтообразный трап. Он обвивал пиллерс подобно удаву и выглядел таким же ветхим, как и все вокруг. Металлические ступени трапа пропали во многих местах. Их неоднократно пробовали чинить — дополняли распорками, меняли прогнивший металл на дерево или пластик. Не всякий здравомыслящий человек рискнул бы воспользоваться такой ненадежной конструкцией, особенно если учесть высоту, на которую предстояло подняться. Тем не менее, плачевное состояние старой лестницы не смутило человека в балахоне. Он уверенно шагнул на трап, начав свое неторопливое восхождение. И совершил без малого двенадцать кругов по спирали, прежде чем достиг широкой смотровой площадки, что венчала пиллерс подобно тому, как округлая шляпка гвоздя венчает его стержень.

Здесь уже не было столь темно, как внизу: скудный свет озаренного ущербной луной ночного неба проникал в башню через обзорный вырез в куполе. На этом фоне отчетливо проступали более темные очертания внушительного оптического телескопа вместе с его немалой треногой и другими приспособлениями.

У телескопа застыл сгорбленный силуэт в похожем балахоне.

Наблюдающий за звездами человек восседал на высоком табурете. Одной рукой он медленно вращал поворотный механизм телескопа, другой тоже чем-то манипулировал. Он не мог не слышать шагов постороннего. Тем не менее, свое занятие не прервал. Лишь спросил настороженно:

— Кто здесь?

— Это я, учитель, — последовал ответ.

— Альбино, мой мальчик! — астроном оторвался от телескопа, обратив к собеседнику свое старческое лицо. — Где ты так долго пропадал?

— Искал свое прошлое, — промолвил Альбино и плавным движением обеих рук скинул капюшон, обнажив безволосую, покрытую синими прожилками голову с широким лбом и рачьими глазами, которые в тот момент были подняты к небу. Открытая панорама ночного небосвода приковала его взгляд. На звезды он мог смотреть часами. Лишь глядя на них, невзрачный альбинос понимал смысл слова 'красота'. И часто сожалел, что люди в основной своей массе не смотрят на небесную красоту. Они вместо этого спят. А если не спят, то смотрят себе под ноги.

Старика ответ альбиноса явно раздосадовал.

— Это как понимать? — нахмурился он. — Не хочешь ли ты сказать, что снова ходил в убежище?

— Ходил, — честно признался Альбино.

-Ты определенно не желаешь меня слушать. Даже неграмотные дикари из общины обходят подземелье стороной.

На месте старик усидеть не мог. Соскочил с табурета и начал мерить широкими шагами смотровую площадку. В его глазах плясали гневные огоньки. Седая борода была, как всегда, растрепана. Оставшиеся на почти голой голове наэлектризованные волосы стояли дыбом.

— Ну сколько раз можно объяснять, что тебе не следует ходить в убежище. Это смертельно опасное место. Много лет назад там расплавился реактор. И радиационный фон под землей превышает все допустимые нормы. Это ты понимаешь?

— Понимаю.

— В таком случае, обещай мне, что забудешь туда дорогу.

— Да, учитель! Обещаю! — покорно согласился Альбино.

— Вот и славно, — успокоился старец.

Он вновь уселся на табурет и произнес уже более приподнятым тоном:

— Пока ты отсутствовал, я сделал потрясающее открытие. Это невероятно, но в атмосфере Марса повысилось содержание парниковых газов: тетрафторметана, октофторпропана!

Старик посмотрел на своего собеседника, пытаясь понять, какую реакцию произвело его сенсационное заявление.

— Ты мне веришь, Альбино? — спросил он.

Молодой человек сдержанно кивнул. У него не было причин не верить учителю.

— Да-с! Представь себе! В то самое время, как земляне всеми способами истребляли свой мир, колонисты Марса проводили терраформирование планеты. И весьма преуспели в этом, я тебе скажу ...

Альбино хорошо представлял себе, что такое Марс. Но вот термин 'терраформирование' ему был не знаком.

Старый астроном не мог не заметить замешательства ученика. Тот всегда терялся, когда сталкивался с чем-то непонятным.

— Терраформирование — это, проще говоря, создание на планете климата, пригодного для обитания земных животных и растений, — терпеливо объяснил старик.

Но мысли его собеседника были заняты другим.

— Я пришел проститься, учитель, — сказал Альбино.

К великому огорчению астронома новость о терраформирование Марса не вызвала у молодого человека никаких эмоций. Старец даже опешил: реакция ученика, мягко говоря, его удивила. На смену восторгу пришло чувство досады. Впрочем, что он мог ожидать от наивного мутанта-альбиноса, посещающего проповеди самозванного пророка Монка. Бедный мальчик, несомненно, попал под тлетворное влияние приблудного ретрограда. Когда только этот самозванец успел забить парню голову своими мульками?

Старик помрачнел.

— Проститься? — Недовольно переспросил он.— Тебя что же, снова отправляют проповедовать? И куда на этот раз?

— Не то. — Альбино улыбнулся кончиками губ. — Я сам решил покинуть общину.

— Чушь! — Раздраженно махнул рукой старик. — Тебе некуда идти. Люди никогда не примут тебя. Для них ты изгой.

— Я должен выполнить свое предназначение в этом мире.

— Чушь! — Облик старика переменился. На его лице отразился праведный гнев. — Для того чтобы выполнить предназначение — не надо никуда ходить. Ибо твое предназначение здесь — в обсерватории. Этот болван Монк забил тебе голову всякими бреднями о втором пришествии и о страшном суде. Не было никаких пришествий. Пойми — не было. И не будет. Не верю я ни в сына божьего. Ни в самого бога. И в черта тоже не верю.

— Во что же ты веришь?

— Во что верю? — вновь переспросил старик и, подумав секунду, ответил — Во второй закон термодинамики верю.

— Какое отношение имеет закон термодинамики к краху цивилизации?

— Самое что ни на есть прямое. Потому, что именно он устанавливает наличие фундаментальной ассиметрии. Именно он доказывает неизбежное превращение порядка в беспорядок. И именно он является приговором не только нашему никчемному миру, но и всей Вселенной. — Старик вновь вскочил на ноги и начал ходить, заложа руки за спину. — Племя человеческое бесповоротно вступило на путь деградации, по сути, превратившись в детей хаоса. Это лишь подтвердило правильность второго закона термодинамики. Ибо в основе каждого изменения лежит распад. И совсем неслучайно нашу цивилизацию накрыла страшная, разрушительная волна, не имеющая причин и объяснений.

— Мне сложно спорить с тобой, учитель. — Альбино смиренно потупил взгляд. Но это совсем не значило, что упрямец переменил свое решение.

Старик это прекрасно понимал. Он помнил альбиноса еще маленьким затравленным волчонком, которого нашли в ущелье пастухи и, видимо, ради забавы привели в общину. У людей мутант всегда вызывал презрение. Хотя по природе своей был любознательным и добрым. Но так уж устроен человек. Ведь презрение — это некое чувство превосходства. И окружающие люди демонстрировали альбиносу свое превосходство при каждом удобном случае. Его просто травили. Тупо и изощренно. И затравили бы. Но найденыша взял под опеку старик Рупер. Для многих членов общины астроном-затворник носил этакий ореол таинственности. К нему относились далеко неоднозначно — недолюбливали, боялись, в чем-то завидовали. Но в любом случае признавали его превосходство.

Рупер приютил маленького альбиноса в своей башне, выучил, воспитал, можно сказать. Но не смог оградить от общения с живущими по соседству догматиками. Мальчик попал под их тлетворное влияние. И его, еще не успевшее окрепнуть мировосприятие, трансформировалось самым извращенным образом.

Альбино поднял свои округлые глаза.

'Я не могу остаться, учитель', — говорил его выразительный взгляд. Иногда альбинос мог передавать мысли взглядом и это Рупера несказанно раздражало.

Молодой человек знал об этом.

— Я — Наблюдатель, — произнес он уже вслух, и на его нереально бледном, будто вымеленном лице, появилась мучительная гримаса.— Мне сложно объяснить, откуда я это узнал. Просто прими сей факт как данность.

— За кем же ты должен наблюдать, позволь узнать? Или за чем? — Рупер даже не пытался скрыть сарказм в своем голосе. Он продолжал мерить шагами площадку, изредка бросая недовольные взгляды на ученика.

— Скоро мир изменится — грядут ужасные потрясения, — сказал альбинос.— Я должен засвидетельствовать это.

— Какие еще потрясения грядут? — недоумевал старец. — Что еще тут можно потрясать?

Вопрос был скорее риторическим, но Альбино ответил:

— Разверзнется Аид и выпустит свое воинство в наш мир. А потом Землю поглотит Мрак. Голодный, всепожирающий, жаждущий чужой боли, страданий и страха...

Рупер лишь выругался в сердцах, проклиная недоумка Монка с его проповедями. А ведь из парня мог получиться прекрасный ученый. Или ваятель — у Альбино был редкий скульпторский талант. Теперь все шло прахом. Рупер проглядел ученика.

Старик уселся на табурет. Скрестил на груди руки. Он не желал вдаваться в метафизическую белиберду о воинстве Аида и в тоже время не знал, как переубедить упрямца. Оставалось уповать на то, что, помотавшись по миру, молодой человек сам осознает всю утопичность своей миссии и вернется к Руперу уже умудренным опытом мужчиной, дабы продолжить заниматься исследованиями.

— Иди, — сдался старик. — Борись с исчадиями Аида.

— В предстоящей войне мне отведена роль не Воина, но Наблюдателя, — зачем-то уточнил альбинос. — Я не имею права осуждать, оценивать, отдавать предпочтения. Я обязан лишь следить.

— Пусть так.— Рупер окончательно оттаял. Осознание скорой разлуки вызвало неописуемую тоску. — Я желаю тебе удачи в твоей новой миссии, мой мальчик. Знай, что пока я жив, ты всегда будешь желанным гостем в моей обсерватории.

— Спасибо! — Альбино, склонил голову в прощальном поклоне. — Мне важно было услышать эти слова из твоих уст, учитель.

Через мгновенье его поглотила темнота. Наступившую тишину нарушали лишь мягкие шаги спускающегося по винтовой лестнице человека. Вскоре шаги стихли. Скрипнули ржавые петли входной двери. В этот же миг снаружи раздался протяжный крик большой птицы. Засвистели, рассекая воздух, два ее мощных крыла — крупный орлан, давний спутник Альбино взмыл в ночное небо. Насколько мог помнить Рупер, орлан сопровождал мутанта на протяжении многих лет. Где бы ни был Альбино, его крылатый товарищ всегда находился поблизости. И что примечательно — голова орлана имела редкий белый окрас. Наверное, среди своих соплеменников он тоже был альбиносом-изгоем.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Глава 1. Мертвый город.

Над Мертвым городом круглый год нещадно палило солнце. Уже к полудню разбросанные на огромном пространстве руины нагревались до такой степени, что сами становились источником нестерпимого зноя. Этакой гигантской, пышущей жаром печью, внутри которой даже воздух превращался во вполне осязаемое, искажающее пространство марево. Отчего все вокруг казалось нечетким, размытым и нереальным.

Временами на город налетал жгучий ветер с пустыни. Он нес с собой тонны песка и никоим образом не спасал от зноя, а лишь усиливал его, превращая мертвые руины в поистине адскую душегубку.

Ночью на смену жаре откуда-то из-под земли медленно выползал ядовито — свинцовый туман.

Он клубился по улицам, преодолевая завалы из железобетона, кирпича и вставшего на дыбы асфальта. Поднимался вверх и окутывал липкой пеленой мертвые каркасы серых высоток. Залезал в их пустые оконные глазницы. Оседал в пеналах некогда бывших квартир.

Под утро туман густел еще больше, но с восходом непременно рассеивался, уступая место испепеляющим лучам безжалостного небесного светила. И вместе с тем являя миру страшные картины человеческой трагедии.

Ломаные линии трассирующих пуль вдоль бетонных стен. Черные кляксы плазменных зарядов на камнях. Алые пятна крови вокруг растерзанных трупов. В ту ночь незримый художник разрисовал южные окраины города. Здесь приняли свою смерть несколько диггеров, так и не сумевших вырваться из проклятых руин.

Среди хаотично разбросанных тел застыла в позе эмбриона молодая женщина, еще совсем девчушка. Она тихо отходила в мир иной на глазах годовалого ребенка, и ее плохо прикрытое, измазанное кровью тело, сотрясали предсмертные конвульсии.

Облаченный в рубище малыш сидел рядом с матерью и беспомощно озирался вокруг широко открытыми, полными слез глазами.

В темноте ближайшего подвала мальчуган заметил две светящиеся недобрым огнем точки, отчего испугался еще больше, заплакал. Наблюдавший за ним марлок понял, что обнаружен и неохотно вылез из своего укрытия на поверхность. Недовольно сожмурил бледное лицо, лишенное какого-либо волосяного покрова. Лениво, в развалку, опираясь оземь длинными руками, заковылял в направлении ребенка.

При виде приближающегося существа малыш разразился просто истерическим плачем. Детский крик неприятно резанул марлока по ушам, заставил ускорить шаг. Не доходя до ребенка нескольких метров, с виду неуклюжая тварь вдруг резко сгруппировала мощное тело и стремительно прыгнула на свою беззащитную жертву. К счастью, достичь малыша марлоку все же не удалось. Хлопнул пистолетный выстрел, и непонятно откуда пущенная пуля пробила височную кость несуразной головы монстра.