Волшебная музыка

Тем временем дракон уже нависал над Лонэгрином. Но тот почему-то не испытывал страха. Пришло время смерти и надо достойно встретить её. У него нет ни меча, ни копья, ни даже кинжала. Но и будь у него оружие, он всё равно не был уверен, что сумел бы нанести хоть пару ударов дракону.

А дракон открыл свою пасть, словно желая съесть Лонэгрина, упрямо стоящего посреди ущелья. Но вместо этого он заговорил:

— Почему ты не бежишь от меня, глупец? Сколько на своём веку я видел рыцарей и все они бежали от меня или боялись меня. Но ты не бежишь, хоть ты и не рыцарь, и я не вижу в тебе страха. Ты либо глуп, либо бесстрашен, но и то и другое равно бессмысленно. Всё равно никто не спасёт тебя от меня и никто не увидит тебя здесь. И рыцаря, который тебя предал, я тоже найду и убью. Я всё видел, от меня не скроешься. Кто ты такой? Отвечай быстро!

— Я странствующий музыкант, меня зовут Лонэгрин.

— Хм, бродяга значит. А бесстрашен, как будто рыцарь. Но не старайся быть похожими на них. Бесполезно. Меня может победить лишь человек, чистый сердцем. А таких в наше время не осталось даже среди рыцарей. У каждого есть своя червоточинка, свой червячок в сердце, который делает сердце тёмным, а человека бессильным, а тот даже и не подозревает об этом. Один бредит властью и мечтает (пусть даже в глубине своего сердца) стать великим властелином и покорять себе людей. Другой открыто упивается гордостью и жестокостью и становится предателем в угоду своему червячку. Как твой сэр рыцарь. Третий грезит богатством и знатностью. И все они так живут, лелея своего червячка и увеличивая свою червоточинку. Чистых сердец не осталось. Поэтому будешь и ты, музыкант покоится вместе со всеми в моём желудке. Приготовься. — И дракон разразился жутким хохотом.

— Позволь я сыграю на скрипке, перед смертью, — попросил Лонэгрин. Терять ему было нечего, но почему-то умирать всё равно было печально. Наверное, настоящему рыцарю не было бы печально умирать. Может быть и сэр Генрих когда-то был таким, настоящим... Лонэгрин не считал себя лучшим. Раз он боится смерти, раз он печалится о своей никчёмной жизни (в которой действительно не было ничего стоящего), значит и у него в сердце живёт этот червячок. Значит, ему не устоять перед драконом. И бедная принцесса будет долго ждать своего чистого сердцем избавителя. Лонэгрин вздохнул печально.

— Играй, конечно. Так ещё интересней. Времени у меня много, занять его нечем. А если еда ещё и развлекает меня, лучшего нечего и желать.

Лонэгрин подошёл к мёртвой лошади и снял притороченную к седлу суму со скрипкой. Дракон приготовился слушать музыку и для удобства обвился кольцами вокруг музыканта. Достав скрипку, Лонэгрин на несколько минут замер, словно прислушиваясь к чему-то, а потом заиграл. И мелодия полилась. Она то печально стелилась по земле, словно ей было больно за людские предательства и коварства, то взлетала ввысь, к небу, словно напоминая о любви, о вере, о надежде. Лонэгрин играл и виделись цветущие поля, звенящие от пчел, текли быстрые реки, полные серебристых рыб, леса вздымали к небу могучие ветви, скрывая в своих чащобах нетронутое звериное царство. Лонэгрин играл и мелодия лилась, причудливо меняя очертания. И вот уже вместо первозданных природных красот рисовались люди и судьбы. Все самое светлое и самое прекрасное, что существовало между людьми, воспевала эта мелодия. И если бы кроме дракона у Лонэгрина был слушатель, он бы то плакал, то смеялся, подчиняясь его умелой игре. Было такое чувство, что в эту свою последнюю, как думал Лонэгрин, игру, он вложил все свои чувства, всё, что жило и росло в его душе. И скрипка пела, пела о вере в людей, вере в героев, пела об ожидании любви и надежде на чудо, пела о боли предательства, но и о вере в искренность и верность. И дракон, который слушал игру Лонэгрина с всё более возрастающим изумлением, вдруг зашипел и начал уменьшаться. А Лонэгрин играл. Он не видел изменений, которые происходили с драконом, он весь был увлечён своей игрой. Он вкладывал в неё всю свою душу и не замечал ничего вокруг. Казалось, помести его в метельный морозный день и он даже не заметит этого. Как вдруг раздался громкий щелчок. Лонэгрин резко прервал игру и обернулся, ища источник звука. Но он ничего не увидел. Как не увидел он и дракона. Там где стоял дракон, теперь сидела маленькая птичка в золотой клетке, похожая на соловья, и испуганно чирикала. "Может быть он улетел", — подумалось ему. Да это вряд ли могло случиться. С чего дракону выпускать свою добычу и лететь куда-то? И вдруг Лонэгрина озарило — дракон превратился в эту маленькую птичку в клетке. Но зачем? Может быть, это какая-то новая хитрость дракона? Но птичка в клетке выглядела слишком испуганно, чтобы посчитать это превращение за хитрость. Однако Лонэгрину всё как-то не верилось, что он свободен. Он уже приготовился к смерти и играл как в последний раз. И смерть позорно бежала перед ним. И всё же он не возгордился. Хотя и понял, что это мелодия его скрипки превратила дракона в соловья. Может быть, дракон что-то напутал, и победить его можно было намного легче, чем он рассказывал... Но в любом случае Лонэгрин не собирался выпускать птичку из клетки. Мало ли что. Он убрал скрипку и, взявшись за клетку, пошёл к Башне. Надо было сказать принцессе, что она теперь свободна и помочь ей добраться к королю или она вольна остаться ждать сэра Генриха. У неё есть выбор. Да, на роль героя он, Лонэгрин, не годился. Он невесело улыбнулся своим мыслям, но на душе у него было печально. Если сейчас нет рыцарей и героев, то кто же будет защищать людей и спасать их от людоедов, драконов, разных чудовищ? Такие как сэр Генрих? Однако многого ли стоит это спасение, замешанное на крови и предательстве?

Так размышляя, он очутился у самого подножия Башни. Кто её построил, Лонэгрин не знал. Но стояла она в этом ущелье ещё до появления дракона. И всегда была она какая-то... ну неприятная, что ли. Бледно-зелёного болотного цвета из ледяного на ощупь камня, высокая с острым шпилем, она казалось пронизывала небо своей ледяной остротой. Лонэгрин медленно пошел вокруг Башни, желая найти вход. Ему не нравилась ледяная бледность Башни, ему не нравилась злость, которая, казалось, исходила от Башни и которую он чувствовал, когда въезжал в ущелье. Вдруг и клетка и скрипка, которые до этого он нес без труда, показались ему очень тяжелыми, а на плечи словно навалился какой-то камень. Идти было с каждым шагом все тяжелее. Лонэгрин остановился, не понимая, что с ним такое. И вдруг услышал голос:

— Подойди!

Лонэгрин обернулся, ища источник из которого исходил голос, и не нашел.

— Я здесь, за дверью, — продолжил голос,— иди сюда!

Лонэгрин как зачарованный пошел вперед, на голос, и увидел дверь в башне. Он открыл ее и переступил порог. За порогом было прохладно и полутемно. Пахло сыростью и какими-то прелыми пахучими травами. Только он отошёл от двери на пару шагов, как зажёгся свет. Свет исходил от факелов, которые, казалось, загорелись сами собой. Комната была небольшой. В ней не было окон. Посредине её, на большом круглом столе, покрытом зелёным бархатом, лежал стеклянный шар. Он приковывал всё внимание. Так что любой вошедший сюда прежде всего видел только шар. И факелы висели так, что освещали ярче всего именно этот шар. Поэтому-то Лонэгрин плохо разглядел остальные предметы в этой комнате. Кажется, по стенам были развешены какие-то травы, а на полках лежали многочисленные предметы, назначение которых он не знал, стояли всяческие сосуды, колбы и пузырьки с какими— то жидкостями. А вдоль другой стороны тянулись полки с оружием. Если бы он разбирался в оружии, то наверное легко нашёл бы меч или топор на свой вкус. Но Лонэгрина не интересовало эта мрачная груда стали. Он заметил на другой стороне комнаты (он не мог сказать в углу, ибо комната была круглой) прямо напротив двери, в которую он вошёл, другую дверь. Она была приоткрыта и за ней угадывались бесчисленные коридоры. Вот куда ему было надо. И твёрдо держа в одной руке золотую клетку, а другой прижимая к себе суму со скрипкой, Лонэгрин направился к двери в обход этого стола со стеклянным шаром. Но он сделал лишь шаг, когда услышал тот же голос, что звал его из башни.

— Стой! Ты пришёл ко мне и теперь должен ответить на вопросы.

— Кто ты? Какие вопросы? — Удивился Лонэгрин, никого не видя вокруг себя.

— Я прямо перед тобой. Смотри на меня!

Лонэгрин посмотрел вперёд и застыл, как зачарованный. Стеклянный шар засветился. Сначала тускло, потом всё ярче и ярче. Только свечение было каким-то мертвенным, словно неживым, по контрасту с факелами. Лонэгрин почувствовал, что воздух словно бы как-то сгустился возле шара, и ему стало тяжело дышать. И как будто ярче и острее сделался запах трав, превращаясь в удушливую вонь. Лонэгрин помотал головой, желая стряхнуть с себя наваждение, и прошептал несколько слов. Шар мигнул и совсем потускнел. А воздух стал свежим, как после дождя.

— Да ты не прост, бродяга, оказывается! — С нескрываемой злостью произнёс снова голос из шара. — Ладно, попробуем другой путь.

И вдруг комнату затянуло туманом, и Лонэгрин увидел поле битвы, по которому гордой поступью, с победным знаменем в руках, скакал прекрасный рыцарь. Доспехи его были белы как снег, шлем его сверкал на солнце так, что больно было смотреть, а ярко-алый плащ развивался по ветру. Рыцарь как будто являл собой олицетворение всех человеческих добродетелей. Лонэгрин восхитился им, как только увидел. Вдруг картина изменилась. Тот же рыцарь въезжал в прекрасный город под восхищённые крики толпы. Люди бросали цветы под копыта его коня, а девушки смотрели на него влюблёнными глазами. И весь он был воплощение милосердия, любви, доброты, рыцарского долга и чести. Всего того, о чём втайне мечтал Лонэгрин. Вдруг рыцарь подъехал, казалось, к самому Лонэгрину. На нём уже не было шлема, и ветер развевал по ветру его чёрные волосы. И тут он обернулся. Ошеломлённый Лонэгрин узнал в нём самого себя. И тут же картина погасла. Туман развеялся и он понял, что стоит на том же месте перед стеклянным шаром. Он спрашивал себя, что означает эта картина, когда шар опять заговорил.

— Ну что, понравилось тебе моё видение?

— Что это было и зачем оно?

— Это твои мечты, Лонэгрин, которые могут стать реальностью.

Лонэгрин содрогнулся, услышав произнесённое этим вкрадчивым голосом, своё имя.

— Как они могут стать реальностью и зачем тебе, кто бы ты ни был, это нужно?

— О, как они могут стать реальностью, я тебе расскажу. А кто я... Моё имя тебе ничего не скажет. Я жил здесь ещё до тебя и до дракона, который сейчас трясётся в этой золотой клетке. Ты, кстати, молодец, что победил его. Ты уже сделал первый шаг на пути к своей рыцарской мечте. А второй шаг я помогу тебе сделать. Ну так вот. Я был когда-то великим магом. Не было никого, кто смог бы сравниться со мной в этом искусстве. И когда пришло время умирать, я этим заклятием перенёс свой разум и свои способности в этот шар. Теперь я такой же маг, только вот не могу передвигаться. Ну так хочешь ли ты узнать как стать тебе таким, каким ты мечтаешь?

— Да. — Медленно произнёс Лонэгрин, словно бы под действием какого-то заклятия.

— Очень хорошо, тогда слушай. Рыцарь чести должен уметь прощать обиды и быть милосердным и добрым, это правда. Но также он должен уметь защищать своё отечество от врагов. А главный враг твоего отечества, твоего королевства, это сэр Генрих. Да, да. Твой якобы друг, который предал тебя. Он предал не только тебя, он предавал каждый раз, когда ему приходилось во имя рыцарского долга идти на помощь людям. Он никчёмный и жалкий человечишка, но от этого он не перестаёт быть опасным. Я вижу зло, которое он принесёт людям в этом королевстве. Да, впрочем, и уже принёс, уверяя их, что чёрное — это белое, а белое — это чёрное. Ты по праву больше рыцарь, чем он. Займи его место, убей его! И отечество твоё будет спасено от самого главного врага, и ты станешь тем, кем ты мечтал. Иначе будет большая беда. Я вижу это.

Маг замолчал. Лонэгрин тоже молчал. Он словно бы находился под действием какого-то заклятия. В голове крутились мысли и все они были черны, как ночь.

— Убей!

— Ты же мечтал...

— Твоё отечество в опасности...

— Спаси свою страну...

— Ты велик, ты будущий рыцарь...

— Все поклонятся тебе...

— Все будут обожать тебя...

— Убей!

Мысли как-будто кружили рядом, постепенно превращаясь в голоса, которые он слышал уже наяву. Они как какие-то бесплотные сущности летали вокруг него, словно сгущая мрак, обвевая холодом, и говорили, говорили, говорили... А хрустальный шар светился всё ярче и ярче. Вдруг, на какую-то секунду, Лонэгрин очнулся и увидел себя как бы со стороны, опутанного какими-то тёмными, липкими сетями. Он встрепенулся и прошептал несколько слов, и тут же мрак рассеялся, и наваждение прекратилось, а Лонэгрин распрямил плечи, поднял голову и громко сказал:

— Может быть, если я сделаю, то, что ты говоришь, маг, я и стану рыцарем. Но я стану таким рыцарем, как сэр Генрих. Вторым таким рыцарем. Через убийство и предательство пусть даже самого закоренелого злодея не станешь светлым рыцарем, как ни желай этого. Вот и всё. Понятно?

Вместо ответа из шара послышались какие-то злобные ругательства. Лонэгрин подумал, что не дело оставлять этот очень опасный предмет здесь в башне, на виду у всех, чтобы этот злодей маг смог завлекать сюда людей и губить их души своими заклятиями. Он подошёл, взял с полки первый попавшийся меч (каким он показался тяжёлым музыканту, никогда не державшему ничего, кроме скрипки в руках!) и, размахнувшись, ударил со всей силы по шару. Шар разлетелся на множество осколков. Лонэгрин успел отскочить. Но горестное "ах", раздавшееся из шара в последний миг, чуть не заставило его пожалеть о содеянном. Из-за этой ли минутной жалости или из-за чего-то ещё, но Лонэгрин, сам не зная зачем, подобрал с пола осколок шара и положил к себе в карман. Потом он быстро прошёл мимо стола, открыл вожделенную дверь и пошёл по коридору, не оборачиваясь назад. Он надеялся, что коридор приведёт его к принцессе. И точно — в конце коридора чернела лестница, которая, надо думать, тянулась до самого верха, где дракон наверняка и спрятал принцессу. И Лонэгрин ступил на лестницу. Как он и думал, лестница была очень длинной, и он несколько раз даже садился передохнуть, прежде чем добрался до самого верха.

Лестница выходила в коридор. В конце коридора виднелась ещё одна дверь. Лонэгрин поспешил к ней. Коридор этот был ничуть не похож на первый, мрачный и тёмный. Окна, единственные, которые видел Лонэгрин в этой башне, заливали весь коридор ярким солнечным светом. На полу лежал мягкий багровый ковёр. Он приглушал звук шагов и выглядел очень странно, хотя и приятно в этом месте. По стенам были развешаны картины, искусно написанные. На них словно оживали рыцари и принцессы, короли и шуты, артисты и бродяги. А сама дверь в конце коридора была выкрашена в приятный зелёноватый цвет и украшена прекрасно вырезанными цветами и деревьями. Лонэгрин в молчании постоял немного перед ней, словно собирая мысли, а потом открыл дверь и вошёл. В комнате было светло. Солнечный лучик, падая из большого окна, игрался и дробился на изящном зеркале, висевшем на стене над кроватью. А на кровати... На кровати под балдахином спала принцесса. Лонэгрин подошёл ближе. Принцесса была прекрасна, как и полагалось принцессам. Её золотистые волосы в беспорядке разметались по одеялу, глаза были закрыты, а лицо — безмятежно и спокойно. Как будто она только заснула и вот-вот проснётся. Но что-то подсказывало Лонэгрину, что спит она уже давно и сном необычным. Только вот как пробудить её? Заклинаний никаких он не знал и легенд об украденных принцессах не слышал. Но он сделал самое первое, что пришло ему в голову и самое естественное. Он просто подошёл и осторожно дотронулся до её руки. И, к его удивлению, она проснулась, села на постели и с изумлением огляделась вокруг.