Александр. Великий поход -2

ХРОНИКА ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ — 2

ХРОНИКА ИОНИИ.

ИСПОЛНЕНИЕ МЕЧТЫ.

Пролог:

Претворяя в жизнь давние планы своего отца царя Филиппа, Александр Македонский двинул общегреческое войско в поход на Персию. Главным лозунгом этой войны было необходимость возвращения в лоно свободной Эллады народов Ионии, находящихся под игом азиатской деспотии.

Под этим многообещающим лозунгом царю Филиппу, кровью и железом удалось объединить разрозненные греческие полисы под эгидой Македонии, сделав то, что никто и никогда не делал до него.

Эти смелые действия стоили Филиппу жизни, но начатое и дело не пропало даром. Его сын, Александр не позволил врагам развалить эллинский военный союз, созданный с таким трудом. Подобно отцу, кровью и железом он прочно скрепил, пошатнувшееся было единство греческих городов, славными делами доказав Элладе и соседям, что по праву является наследником великих замыслов покойного Филиппа.

Разрушив мятежные Фивы и пощадив Афины, Александр показал, что является самостоятельным властителем, для которого стратеги его отца Антипатр и Пармерион — помощники, а не подпорками, как до этого ошибочно полагали его враги. Молодой орел решительно расправил свои крылья, что бы поразить всю Элладу и Ойкумену невиданным в истории человечества военным походом в самое сердце далекой Персии. И пусть все верят, что главная его цель Иония. Глупцы они еще не знают на, что способен молодой царь, получивший в свои руки самое сильнейшее и совершенное войско в мире.

Никто не знает этого — даже его мать, вдовствующая царица Олимпиада, взрастившая и воспитавшая своего великого сына. Она лишь смутно догадывается о том, что твориться в душе у Александра. Однако, имея хороший жизненный опыт, эпиротка продолжает наставлять сына своими советами. И в первую очередь о недопустимости прощения тех, кто уцелел после убийства его отца Филиппа. Месть за пролитую заговорщиками царскую кровь должна настигнуть их всех, где бы, они не находились.

И так, 334 г. до. н. э. Абидос, пролив Геллеспонт.

Глава I. Прощание с родиной и начало похода.

Тихо потрескивало масло в золотом светильнике работы неизвестного греческого мастера, подаренном царем Александром своей матери из своей фиванской добычи. Его свет хорошо освещал богатую обстановку одной из комнат царского дворца в Пелле. За столом сидели двое; молодой македонский правитель Александр и его мать, вдовствующая царица Олимпиада.

Уже все было решено и по приказу Александра, главные силы македонского войска двигались к Геллеспонту, где их ожидали корабли для перевозки солдат на ту сторону пролива. В столице оставались лишь гетайры, щитоносцы и сам царь, только что передавший всю власть в стране в руки Антипатра, одного из опытных полководцев своего отца, дав ему для этого титул регента Македонии.

Под его руку, царь оставил всего семь тысяч пехоты и две тысячи конницы с твердым приказом надзирать за приведенной к покорности Элладой и в особенности за Спартой. Спартанский царь Агис открыто проклинал македонцев и громогласно объявил о своем намерении заключить союз с Персией против Македонии.

Многие из соратников отца советовали Александру подождать, пока спартанская угроза сойдет на нет или же ликвидировать ее, двинув на Спарту войско. Шаг вполне разумный и правильный, но Александр не пожелал их слушать. Он двинул войско к Геллеспонту, свято веря в свою звезду и талант Антипатра, оставив ему одну треть своих сил.

Настала пора прощания и царица желала поговорить со своим сыном перед его уходом в дальний поход. Ласковой рукой провела она, по густым желтым волосам сына усаживая Александра на стул перед собой.

— Как я, переживаю, мой любимый сын нашу разлуку — горестно возвестила Олимпиада, усаживаясь напротив Александра.

— Не надо мама. Все уже решено и ты прекрасно об этом знаешь — решительно сказал Александр, и глаза женщины наполнились тоской.

— Я знала, что рано или поздно ты покинешь меня, чтобы начать свой путь великого воина. Мойры сулили тебе такой жребий и с этим нужно смириться. Единственно, что страшит меня — это твоя жизненная неопытность, а я не доверяю никому из твоего близкого окружения. Ни твоим друзьям, ни Пармериону, а в особенности Антипатру. Ты знаешь об этом, но раз ты принял такое решение, я ему подчинюсь. Но не смирюсь. Оставаясь в Пелле, я буду посылать тебе письма с советами и достоверными рассказами о положении в Македонии.

Александр понимающе кивнул в ответ на слова своей матери. Вот уже много лет между его матерью и стратегом Антипатром идет старая вражда. Олимпиада бы с огромным удовольствием приказала бы казнить ненавистного ей стратега подобно тому, как был казнен другой ее обидчик Аттал. Однако возможный мятеж греческих полисов, а также угроза возникновение нового заговора в рядах македонской знати удерживало ее от этого шага.

Антипатр был одним из трех главных стратегов покойного царя Филиппа, при помощи, которых он смог привести Македонию к ее нынешнему величию, к званию гегемона Греции. После внезапной смерти Филиппа, Аттал был убит после его неудачной попытки выступить против царя Александра. Пармериона новый македонский царь был взят в большой поход, а Антипатра царь оставил дома для надежного прикрытия своего тыла.

С большим удовольствием он передал бы всю власть над Македонией в руки своей матери ничуть, не сомневаясь в ее способностях руководителя, но упорно распускаемые кем-то слухи уже прочно очернили царицу в глазах простых македонцев, приписывая ей связь с убийцей царя Филиппа — Павсанием.

Слух был полностью беспочвенен, поскольку все время после развода с Филиппом, царица находилась сначала у своего брата в Эпире, а затем под стражей в Пелле. Послабление ей было дано лишь после возвращения в столицу Александра, но логика в данном случае была бессильна.

Могла царица Олимпиада своими прелестями соблазнить глупого юношу? Да могла. Могла вскружить ему голову и сделать слепым орудием своей мести? Да могла. Значит, роман с Павсанием у них был и зловредная эпиротка принимала участие в заговоре протеев царя Филиппа. Как она радовалась, смерти Клеопатры и её дочери Европы, народ не обманешь, он все видит и знает.

Так говорили жители столицы, так говорили большие и малые города македонского царства. И не важно, что для того, чтобы за короткий срок добраться из Пеллы в Эпир и закрутить лихой роман с коварной царицей, Павсаний должен был иметь крылатого коня Пегаса. А, чтобы проникнуть в хорошо охраняемый стражей дворец, Павсаний должен был обернуться змеем и проползти мимо караулов стоящих у покоев бывшей царицы.

Да у Олимпиады были определенные любовные грешки, но что бы решиться на устранение Филиппа, который сам поспешил помириться с сыном после своей пьяной выходки на свадьбе с Клеопатрой — это маловероятно. Кто-кто, а царица Олимпиада не была настолько глупа, что бы поставить благополучие своего сына в угоду слепой женской мести. Сколько измен и гадости она простила Филиппу, ради Александра не счесть, значит, могла простить и свой развод.

Такова была логика поступков, но македонцы не желали прислушиваться к этим доводам. Олимпиаду в Пелле откровенно не любили и черную ложь, столь заботливо и главное вовремя вылитую на неё убрать было невозможно.

Эпиротка подозревала, что порочащие её слухи дело рук Антипатра, в руки которого и был вынужден отдать верховную власть в стране Александр, в этот трудный период македонского царства. Хотя если быть честным то, никогда в истории Македонии не было тихого и мирного времени. За все время существования царства, в нем постоянно шла ожесточенная борьба за власть. Заговоры, борьба конкурентов за царскую власть, постоянно перемежались с войнами с соседями, всегда видевших Македонию слабым противником, которого можно пограбить.

— Я очень надеюсь на разум Антипатра. Его воинский талант и трезвую голову, которая ранее не позволяла ему изменить нам — попытался утешить Александр мать.

Олимпиада кивнула в знак согласия головой и, вздохнув полной грудью, приступила к главному разговору этого вечера

— Но сейчас я хочу сказать тебе не об этом.

Услышав эти слова, Александр напрягся, ибо интуитивно чувствовал, что должно произойти что-то важное. Он очень опасался, что мать признается ему в соучастии убийства отца, но этого не случилось.

— Перед тем как ты покинешь Македонию, и скорее всего мы с тобой долго не увидим, друг друга, я хочу рассказать тебе тайну твоего рождения.

В комнате повисла тишина. Александр пытливым взглядом сверлил лицо своей матери, но оно оставалось непроницаемым. У служителя Диониса была хорошая закалка.

— После нашей свадьбы с Филиппом я не понесла, хотя очень того хотела. Сразу после свадьбы он ушел на войну с иллирийцами, и я осталась во дворце. Ты не представляешь, как это было обидно и горько остаться одной посреди полностью чужих тебе людей. Это сейчас я могу постоять за себя, а тогда я была молодой девчонкой, привезенная царем из захудалого Эпира.

Все они открыто говорили мне в лицо, что я не настоящая царица Македонии. Что меня навязал в жены Филиппу, мой дядя для которого я была бесполезным балластом. Что у него до меня было две жены и что я ненадолго задержусь в его постели, да и сам он временный владыка престола Аргидов. — от каждого произнесенного матерью слова, Александра словно кололи иголками, и он болезненно морщился.

— Сначала я обижалась, но вскоре поняла, что это правда и единственный способ остаться царицей — это родить своему мужу наследника, мальчика. Когда он вернулся с войны, я только и делала, что пыталась забеременеть, но все напрасно. Твой отец вновь ушел на войну, оставив меня без своего семени. Это было огромным горем для меня и в этот момент, Мойры послали мне одного гадателя. Он приехал издалека и был обучен искусству предсказывания будущего. За золотой гребень моей покойной матери, он составил мне гороскоп и предсказал мне рождение великого сына, его отцом будет великий Зевс — Амон, который защитит меня от гнева Филиппа.

Голос матери виновато дрогнул и от этого, у Александра перехватило дыхание и яростно заколотило сердце.

— Возможность зачать ребенка от бога получает не каждая женщина. Потому я, без всякого сомнения, пришла ночью в храм, где в предсказанный гадателем день, ко мне явился великий Зевс, который стал моим супругом. У него была баранья голова с золотыми рогами, величественный вид и когда он вступил в храм, раздался гром, и сверкнула молния. Стоя у алтаря, я не могла отказать богу, и от близости с ним у меня появился ты.

Олимпиада доверчиво посмотрела в глаза сына и к радости не увидела в них ни капли осуждения. Говоря свою исповедь, она умело заменила одни детали правды другими, делая свое повествование убедительным.

— Все получилось, как и говорил гадатель. Когда явился Филипп, я уже была в положении, но срок был малый и сначала Филипп не о чем не догадывался. Подозрения появились позже, когда какой-то доброхот рассказал о громе и молнии в храме, во время моего свидания с богом. И тогда царь послал гонца к Дельфийскому оракулу с вопросом о твоем происхождении. Выполняя волю бога, оракул призвал Филиппа чтить узы брака, который был заключен по волю Зевса и великих Мойр. После этого царь успокоился и стал ожидать моих родов.

И вновь Олимпиада отошла от истины, забыв сказать о том, что она подкупила царского вестника несшего ответ оракула. Тогда, осознав всю опасность своего положения, молодая царица проявила свойства прирожденного лидера и одержала свою первую серьезную победу. Пообещав вестнику через свою рабыню, талант золота, Олимпиада сумела подменить таблички оракула, чьи манеры изречения она хорошо знала со времен своего прибивания в Додоне.

— Твое рождение вновь застало Филиппа в походе. Тогда он одержал победу над греками и получил три радостных вести, в том числе и весть о твоем рождении. Такое тройное стечение вестей полностью подтвердило твое божественное происхождение Александр для меня и для Филиппа. Он никогда не простил мне измены с богом, но был очень горд тобой, ибо в полной мере был твоим вторым отцом.

Царица облегченно вздохнула, перенеся часть своего давнего груза на плечи сына, но не только для этого она затеяла свой разговор.

— Ты истинный герой Греции мой сын — гордо сказала эпиротка — даже твои замыслы не ограничиться одной Ионией как этого хотел Филипп, а захватить все Средиземноморье поистине свидетельствую о божественной искре в тебе. Поэтому когда будешь в Египте, обязательно отправься к амонийскому оракулу для подтверждения своей божественности. Сейчас не время открывать наши планы посторонним людям, но в нужный момент я подтвержу это.

Неясная тень пробежала по лицу юноши, и было трудно понять, как он воспринял все сказанное своей матерью. Однако Олимпиада продолжала развивать особую тему этого разговора.

— Тамошние люди привыкли видеть к живым богам и примут тебя с распростертыми объятиями. Тебе следует только намекнуть или подтолкнуть силой своего меча к этому местных жрецов и простой народ с радостью примет своего нового бога. Это не наши греки, которые только гордятся своей образованностью, но из-за постоянных распрей не могу построить сильного государства. Все их великие дела погубили мелкие дрязги и склоки. Вспомни судьбу Геракла, Тесея, Ясона и Мелеагра. Как сильны они были в свои лучшие дни, но все же нашли свою смерть в результате предательства и зависти.

— Не будем загадывать так далеко, мама, — скромно произнес Александр, но горящие глаза явно говорили о том, что все слова эпиротки попали прямо в цель.

— Я так верю в тебя мой мальчик, в твое великое предназначение что, несмотря на грусть и тревогу, рвущую мне сердце, я отпускаю тебя в этот славный поход. Иди, да охранят тебя великие Мойры и да прибудет с тобой благодать со стороны твоего отца Зевса.

— Спасибо мама, ты всегда будешь со мной, — растроганно произнес Александр и опустился перед Олимпиадой на одно колено. Эпиротка величаво подошла к сыну и, прикоснувшись горячими губами к чистому лбу юноши, поцеловала его.

Таким трогательным было прощание молодого полководца со всем родным, что связывало его все эти годы в понятие Македония. На следующее утро войско вышло за стены Пеллы и Олимпиада, стоя на городской стене, махала на прощание своему сыну белым платком с красной каемкой.

Александр обернулся все лишь один раз, и моментально выделив мать из всех провожатых, приветственно потряс ей своим золоченым копьем, вызвав у многих женщин горестные всхлипы. У многих, но не у царицы. Подобно Ниобе, стояла она, у крепостных зубцов не проронив не одного всхлипа или слезинки. Стоявшая рядом с ней царская кормилица Ланика, предательски шмыгала носом, готовая разреветься в любой момент.

Олимпиада твердо вынесла прощание, всем своим величавым видом показывая оставшимся македонянкам, что провожает своего сына не на смерть, а на великий подвиг, равный которого еще не знала история Греции.

Ровной и уверенной поступью покидала македонская рать равнину Пеллы и втягивалась в горный перевал. Грозно вышагивали щитоносцы во главе с Кеном и Мелеагром, без страха за свое будущее шли пельтеки и лучники. Отдельной колонной шла конница под командованием сына Пармериона Филоты, прославившегося в сражении при Фивах и Фракии. Сам Александр со своей агемой был впереди колонны, демонстрируя всем свою энергию и храбрость.

Вместе с царем шли в поход и его друзья детства, явившиеся к нему по первому зову. Рядом с Александром скакал его верный друг чернобородый Гефестион, который с радостью играл роль Патрокла при новоявленном Ахиллесе.

Злые языки поговаривали о его слишком близком отношении с царем, но особо развивать эту тему никто не желал. С царем скакал также Птоломей Лаг, сводный брат Александра по отцу, Эригний с братом Лаомедонтом, Гарпал и молодой Пердикка, которого Александр лично выделил из общего числа молодых македонцев отличившихся в его первом самостоятельном походе.

Где-то в обозе двигался личный секретарь царя Эвмен. Его из Кардии привез мальчиком царь Филипп и воспитал вместе со знатными македонцами в Пелле. Там же расположился критянин Неарх, которому Александр обещал назначить навархом своего флота. Стратег Пармерион вместе с двумя своими сыновьями Гектором и Никомахом ушел далеко вперед, чтобы подготавливать будущую переправу союзного войска в Азию.

Все они были выращены великим македонским царем Филиппом в многочисленных войнах и походах для того, что бы теперь помочь новому македонскому царю воплотить заветный план его покойного отца.

Великий и дерзкий по своей сути достойный его создателя. Его молодой Филипп вынашивал, подгонял и подправлял долгие годы, взяв для его реализации самое лучшее, что можно было взять у великих полководцев того времени Пелопида, Эпаминонда и Агесилая. Все они были непревзойденными мастерами своего дела, и каждый внес что-то свое в военное искусство великой Эллады.

Молодой Филипп сумел сложить все в один общий котел и создал новую военную доктрину и новую армию с помощью, которой маленькая бедная Македония захватила общею гегемонию над всей Грецией и прочим эллинистическим миром.

Вместе со своими товарищами стратегами Антипатром и Пармерионом, царь замыслил подобно Агеселаю напасть на персидские владения в Малой Азии и, подчинив своей воли все побережье, Филипп собирался царствовать всю оставшуюся жизнь.

Судьба жестоко обошлась с македонским гением, не дав ему добыть лавры победы и теперь, сыну Филиппа предстояло воплотить в жизнь смелую задумку царя в жизнь.

Македонцы уверенно двигались к побережью, где их уже ожидали афинские корабли. Как мудро поступил царь, не ставший разрушать, или угнетать Афины, которые вместе с Фивами восстали против македонского диктата, получив весть о мнимой смерти царя в горах Иллирии. Александр жестоко обошелся с фиванцами и милостиво простил изменивших былому слову афинянам.

Наложив на них чисто символическое наказание, теперь Александр имел в своем распоряжении относительно крепкий морской флот, с помощью которого он намеривался высадиться в Ионии.

Именно в Ионии, а не Геллеспонте как об этом думают глупые персы, согнавшие большую часть своего грозного флота к Абидосу в котором стоял македонский гарнизон, захвативший этот важный город во время предыдущей кампании царя Филиппа.

Тогда руководивший македонским авангардом стратег Аттал уговорил абидосцев сдаться великому Филиппу, намериваясь с этого плацдарма начать великий поход вглубь персидского царства.

Сюда же миссийский сатрап Аристобул стянул все свои войска, добавив к ним корпус греческих наемников Мемнона. Этому стратегу сам великий царь Дарий поручил борьбу с македонским вторжением в Азию.

Изгнанный из Эллады и обласканный при персидском дворе, грек Мемнон вместе с афинянином Харидемом составляли костяк воинственной партии, на которую возлагал свои основные надежды совсем недавно севший на персидский трон Дарий Кодоман. Как бы, не сильна была армия царя Александра, с этими двумя полководцами он был вынужден считаться. Они могли доставить ему серьезные беды при первом его шаге в великом походе.

Что бы полностью сбить с толку противника, Александр приказал разделить войско на две неравные части едва македонцы прибыли в Сесту. Основная масса пехоты и конницы стала грузиться на военные и транспортные суда, ожидавшие их в укромной гавани. Тогда как оставшиеся воины, вместе с обозом и осадными машинами под командованием Пармериона прибыли к морскому берегу напротив Абидоса. Они принялись имитировать активную подготовку к началу переправы, но никак её не начиная.

Видя их нерешительность начать переправу, командиры персидских кораблей и пешего войска радовались, что смогли сорвать переход Александра через Геллеспонт. Но как оказалось преждевременно. Дав врагу в полной мере потешить свое тщеславие, македонский полководец произвел свою высадку совсем в другом месте, у Элеунта, напротив легендарной Трои.

Еще находясь на средине пути, Александр приказал вывести на палубу корабля жертвенного быка, которого собирался посвятить богу Посейдону и Нереидам. По знаку царя гребцы замедлил ход и двое помощников, подвели обреченное животное специальному помосту.

Для жертвоприношения царь приказал купить особого черного быка, критской породы. Его шкура приятно лоснилась на свету, демонстрируя полное отсутствие на ней любых белых пятен, что было совершенно недопустимо для приношения жертвы.

Александр не случайно выбрал высадку на побережье древней Троады. Этим он ловко сочетал приятное с полезным, воплощал в жизнь свои мечты и грамотно обманывал врага.

Отправляясь в поход, Александр старался полностью походит на своего легендарного предка Ахиллеса, участвовавшего в покорении великого азиатского царства. Умело проводя аналогию своего похода с походом ахейцев, царь доказывал право греков на ионическое побережье Малой Азии.

Взошедшему на помост жертвенному быку предстояло повторить судьбу легендарной Ифигении, которая была принесенной своим отцом для благополучного плавания ахейскго войска к Троаде.

Главный войсковой жрец Алисандр подобно древнему прорицателю Калхасу, щедрой рукой окроплял рога и голову жертвы мукой смешанной с солью и обрызгал её дорогим вином. Подведя животное к краю борта корабля, помощники жреца привычным нагнули голову животного и Алисандр, быстрым движением ударил ножом по его шее.

Несчастное животное взревело от боли, дернулось, но помощники тут же навалились на быка, уверенно припечатав бьющееся тело к доскам помоста. Алая кровь широкой струей лилась по специальному желобу в море, оставляя за кормой корабля столь специфический след жертвоприношения. Прошло несколько томительных минут, бык перестал биться, и вся его туша полетело в море, в качестве платы за удачный переход кораблей.

Александру претила кровавая часть ритуала, и он охотно уступил его войсковому жрецу. Зато возлияние вина монарх произвел самостоятельно. Гефестион осторожно вышагивая по палубе, подал своему царю богатую золотую чашу с кипрским вином. Александр сам выбрал ее из своей доли фиванской добычи.

Заиграли флейты, зазвенели бубенцы и под торжественное пение, Александр торжественно вылил содержимое сосуда в воду, а затем бросил в пучину и саму чашу.

Волна мягко ударила в борт корабля и македонский царь, немедленно возвестил войску, что боги благосклонно приняли принесенную им царем жертву. Корабли разом ускорили движение, и вскоре вся эскадра устремилась к Троаде.

Впереди всех шла царская триера, которой предстояло сыграть еще одну немаловажную роль в этом прекрасно поставленном спектакле. Об этой таинственной роли был посвящен только преданный царю Гефестион и мать, с которой и был полностью разработан этот замысел. Неторопливо и величаво показался азиатский берег, открывавший македонцам прекрасный песчаный пляж очень удобный для высадки с кораблей. Вдалеке прекрасно просматривалась гористая местность, сплошь покрытая зелеными рощами деревьев.

— Держать прямо к берегу! — прокричал гребцам Неарх, исполняя желание Александра о высадке в этом месте. Мореход до этого долго беседовал с царем, который по описанию им места возможной высадки, интуитивно выбрал то где, по его мнению, и высадился Ахиллес со своими воинами мирмидонянами.

Чернобокое судно плавно стремилось на встречу с землей и, высчитав опытным глазом расстояние, Александр приступил к действию. У основания мачты корабля стояло отполированное до блеска царское копье, которое сопровождало Александра во многих походах. Теперь ему предстояло сыграть особую роль в истории начинающегося освободительного похода против персов.

Монарх уверенно схватил его и, не дожидаясь пока нос корабля, уткнется в песок, сильно размахнувшись, мощно бросил копье вперед. Пущенное умелой рукой оружие легко преодолело пространство белого прибоя и со всего маха грозно воткнулось в песчаный берег и величаво застыло на виду у всего македонского войска, подплывающего к азиатскому берегу.

— Боги вручают мне Азию!— громко оповестил радостным голосом Александр, чем вызвал бурю восторга и ликования у всех воинов, находившихся на кораблях. Все они расценили действие царя как хорошее предзнаменование всему их походу.

Царская триера плавно влетела на мягкий песок и, сумевший удержаться на ногах Александр, первым смело спрыгнул на азиатский берег. Стоя по колено в пене прибоя, царь энергично призывал своих воинов последовать его примеру.

Солдаты гурьбой повалили с кораблей твердо уверенные, что действительно бессмертные боги благоволят их молодому правителю. Персов не было видно и поэтому, новоявленным покорителям Азии никто не противостоял в отличие от их легендарных предшественников, встретивших при своей высадке яростное сопротивление троянцев.

Вслед за царем на азиатскую землю вступили царские друзья, в числе которых был и Александр Линкестиец, единственный из троих братьев, представителей одного из самого могущественного рода Верхней Македонии, замешенных в убийства царя Филиппа.

Купивший себе жизнь ценой личного унижения, он всей душой ненавидел Александра Аргида, считая себя достойным трона своей страны. Прекрасно проявив себя во время последнего похода, Линкестиец не позволил своим врагам из царского окружения, в чем — либо себя упрекнуть.

Он вместе со всеми шел в атаку на трибалов и фракийцев, смело штурмовал Пелий и Фивы. Все его действия были открытыми, и ненавистные Линкестийцу Гефестион, Птоломей и Эригний могли только кусать от досады губы, не имея возможности уличить Александра в неискренности.

Глупцы, с момента переходом Александра Линкестийца в свиту македонского царя, всеми интригами и связями занималась его мать Гекуба. Именно она через оставшихся людей наладила связь с азиатским берегом Геллеспонта, регулярно информируя своих потенциальных союзников о положении в Македонии.

Сейчас, высаживаясь на берег Троады, Александр Линкестиец в полной мере оценил устроенное царем представление и со всей ясностью понял, что им двоим, нет места в этом большом мире и один из них должен будет уйти. Линкестиец всей душой желал это Александру, но предательская дрожь слегка сотрясала его колени.

Глава II. Илионские встречи.

Ловкий тактический маневр позволил Александру обмануть своего врага и выйти ему в тыл, ставя персов в трудное положение догоняющего. У высадившегося в Троаде полководца было около суток спокойного времени, которые энергичный Александр намеривался потратить с пользой для самого себя.

Отпустив афинские корабли обратно, и дав приказ войску разбить временный лагерь, царь во главе своей конной агемы решил навестить легендарный город, чьи стены были великолепно видны с берега. Своей легендарной историей, Троя неотвратимо притягивала его к себе Александра подобно огромному магниту, силе которого невозможно было сопротивляться.

С сильным трепетом в груди, направился македонский полководец в священный город Илион, о котором столько много говорила ему его мать, повествуя о славных корнях своего рода. Город, о котором ему так много рассказывал Аристотель, и чья история в виде поэтического произведения Гомера всегда была в его шатре в качестве любимого произведения.

Конечно, сегодня Троя была совершенно иным городом. В ней много изменилось, там жили другие люди, но сама возможность прикоснуться к священным камням Илиона отчаянно будоражило сердце и ум молодого человека.

Отправившись в путь налегке, македонцы буквально на крыльях пролетели весь отрезок пути, что разделял их лагерь на берегу моря и знаменитую Трою.

Время сильно изменило облик величественного града царя Приама, чье описание Гомером сильно потрясло Александра в детстве. Но чем ближе он приближался к нему, тем сильнее становилось его разочарование от открывшегося ему вида. Время не пощадило легендарный город.

Вместо мощного города выдержавшего десятилетнюю осаду союзного войска, взору царя предстал обыкновенный захудалый городишко, каких Александр за всю свою недолгую, но бурную военную жизнь повидал в большом количестве.

Не было тех циклопических стен, что построили бессмертные олимпийские боги Посейдон и Аполлон первому троянскому царю по велению Зевса. Чью крепость было невозможно покорить и разрушить военной силой, и можно было сломить только хитростью великого Одиссея и изменой в рядах троянцев, оставшейся в памяти потомков под названием 'троянский конь'.

Город, представший перед Александром, имел самые обычные для захолустья низкие каменные стены, с которыми македоняне, шутя, справились бы за один хороший штурм. Главные деревянные ворота города, обшитые тонкими медными листами, и совершенно не производили впечатления легендарной Секейской твердыни, о которую неизменно разбивалось ахейское войско, пытаясь захватить город приступом.

Увы, время основательно преобразило их, и теперь они едва ли выдержали бы одного часа атаки таранов македонского войска. Завидев македонскую кавалерию, стоявшие на воротах стражники с испугом расступилась перед ней, даже не пытаясь остановить проезд царской агемы. Могучие всадники могли просто затоптать их конями и забить копьями, если бы на это была воля их повелителя.

От всего увиденного веяло запустением и забвением, которое медленно, но верно поглощало останки некогда прославленного города. Пройдут века, и разрушенный в очередной раз, новыми захватчиками, город полностью скроется под слоем земли и станет одним огромным могильным холмом.

Единственное, что привлекло внимание Александра как военного человека, когда он въехал в город, это была возвышенность в центре города, на которой располагался главный храм Трои и дворец правителя. В их величавости и монументальности явно чувствовался дух гордый былого времени, хотя прошедшие века сильно поработали над их обликами. Они сразу приковали к себе взгляд македонского царя, который направил к ним своего верного Букефала, едва только всадники выехали на небольшую площадь, невдалеке от городских ворот.

Внезапное появление неизвестных всадников вызвало страшный переполох среди мирных обитателей Трои, давно привыкших к тихой размеренной жизни. Подобно курицам, спасавшимся от когтей грозного ястреба, разбегались они прочь от копыт коня македонского владыки, уверенно скакавшего по улицам дремлющего Илиона.

Поворот, еще поворот и вот уже приходиться сдерживать разгоряченного бегом коня перед главным храмом города. Александр почему-то интуитивно почувствовал, что именно в нем он обязательно найдет что-то важное для себя и своего похода.

Не удостоив своего внимания толпу ротозеев начавших робко приближаться к всадникам, царь смело шагнул к потемневшему от времени храму Посейдона, украшенного мощными ионическими колоннами из основательно потемневшего от времени мрамора.

С собой в храм, Александр взял Гефестиона и Птоломея, оставив остальных гетайров дожидаться своего возвращения снаружи.

— Будите прикрывать мой тыл — приказал он всадникам, хотя все прекрасно понимали, что царь шутил. В таком захолустья вряд ли кто решился поднять руку на македонского царя.

Уверенно ступая по каменным плитам храма, Александр буквально кожей ощущал древность этого сооружения, и угасший было трепет сердца, вновь яростно застучало в ожидании чего-то неведомого.

— Кто пожаловал в чертоги храма могучего бога Посейдона!? — властным голосом спросил жрец, выступивший откуда-то сбоку от бронзовой статуи морского бога, сжимавшего в руках свой царственный трезубец. Его голос был силен и тверд, несмотря на старческую фигуру, в сильно поношенном жреческом одеянии. Жрец властно смотрел на незваных гостей, не выказывая признаков робости перед вооруженными людьми.

— Александр царь македонский приветствует жреца храма великого Посейдона славного города Трои, — смело произнес прибывший, с интересом разглядывая своего собеседника. — Я прибыл в Троаду, что бы освободить славных ионийцев от персидского гнета и вернуть им свободу похищенную коварным Артаксерксом.

— Да благословят бессмертные боги в веки веков имя царя Филиппа гегемона Эллады, чей сын решил притворить в жизнь славные планы своего отца по объединению греческих земель в одно целое — многозначительно произнес жрец, чем вызвал откровенное удивление на лице царя.

— Не удивляйся моим слова Александр, — продолжил он, насладившись замешательством молодого воителя, — я, жрец Ликомед тайный доверенный твоего отца с того самого момента, когда он принялся искать союзников по ту сторону моря и по воле богов, первым обрел их в этом городе.

Жрец неторопливо приблизился к царю и заговорил тихим доверительным голосом, явно не желая быть услышанным посторонними лицами.

— О наших связях никто не знал, ибо твой отец не желал никого посвящать посторонних в свои тайные дела, даже Пармериона и Антипатра.

— И чем же мог помочь моему отцу жрец города, чьи ворота защищает стража, состоящая из ветеранов и инвалидов? — с удивлением спросил Александр, не скрывая своего недоверия к услышанным от Ликомеда словам.

Жрец не удивился и с пониманием кивнул головой: — Конечно, сейчас мы лишь жалкие наследники былого величия, у нас нет армии и флота, стены наши ветхи, но поверь мне Александр, что кое-что у наследников великого Илиона еще кое-что осталось.

Царь заинтриговано посмотрел на старика, быстро перебирая в уме различные варианты. Тот снисходительно хмыкнул: — Не о том думаешь, Александр, у меня имеются хорошие связи со жрецами всех главных городов побережья Ионии. Их очень ценил твой родитель, и они пригодятся и тебе. С помощью них ты будешь знать все о своем противнике и всегда сможешь действовать на его опережение.

Жрец замолчал, но немедленно продолжил, испустив на царя хитрый взгляд.

— Они понадобятся тебе в самое ближайшее время, но сейчас тебе будет гораздо важнее совсем другое.

— Что же это?

— Щит твоего предка великого героя Эллады — Ахилла — таинственным голосом сообщил жрец царю, — обладатель его сможет повторить его подвиг и покорит Ионию.

От этих слов у Александра перехватило дыхание. Именно этого, таинственного талисмана и желала романтическая душа юноши перед началом своего похода. Сердце отчаянно застучало в груди, уловив поистине исторический момент переплетения далекой старины с современной реальностью.

— Ты наверняка знаешь, где находиться это сокровище — взволнованно произнес юноша, боясь поверить в фантастическую удачу, о которой он даже и не смел мечтать.

Жрец выдержал паузу, наслаждаясь своей скрытой властью над македонским царем, а затем милостиво кивнул седой головой.

Молодому царю было невдомек, что щит его предка, просто не мог сохраниться за все века, что минули со времен троянской войны. По капризу судьбы, он случайно столкнулся с тем человеком, с которым хитрый Филипп несколько лет назад, замыслил ловкий пропагандистский ход ради получения поддержки среди местного греческого населения.

Богини Мойры не дали отцу свершить свои задумки и теперь, по прошествию времени, у его сына появилась возможность воспользоваться пропагандисткой заготовкой своего отца. Едва узнав о прибытии в город македонцев, жрец Ликомед поспешил предложить им 'щит Ахилла' и по воле Зевса сразу наткнулся на самого Александра.

— Если царю Александру будет угодно, я покажу тайное место захоронения великого героя, в котором и покоиться его щит.

Жрец бил наверняка и ничем не рисковал, ибо все было подготовлено еще к походу царя Филиппа, и с того момента щит становился все 'древнее' и 'древнее'.

— Нам надо спешить царь, ибо персы могут помешать тебе в поисках этой святыни — вернул жрец к действительности Александра, который задумался о чем-то своем.

— Да, конечно выступаем и немедленно, — энергично бросил македонец, — я жду тебя Ликомед.

Жрец не заставил себя долго ждать и вскоре, всадники резво покинула Трою через Секейские ворота, в сопровождении жреческой колесницы. Юноша возничий с опаской поглядывал на царскую агему сопровождавшую их в столь неожиданной поездке.

Как и много столетий тому назад, так же клубилась желтая пыль, поднимаемая копытами скачущей по сухой земле Скамандра кавалерии. Мелко тряслась на камнях жреческая колесница, находившаяся во главе столь необычной кавалькады. Покинув Трою, она сначала направилась в сторону моря, но затем, сделав небольшой крюк, подъехала к небольшой роще.

Жрец уверенно спрыгнул с колесницы возле невысоких деревьев и подождал пока Александр не приблизиться к нему.

— Здесь могила великого Ахиллеса? Но великий Гомер указал иное место на берегу моря — с удивлением спросил царь, разглядывая жалкие остатки какого-то строения маячившего на фоне деревьев.

— Нет, государь. Могилы твоего предка здесь действительно нет, но это участок земли не менее важен нам сейчас, чем курган Ахиллеса.

— Объясни нам и не говори загадками — потребовал от жреца Клит, молочный царский брат и по совместительству его личный телохранитель. Лихой рубака и завсегдатай всех царских пирушек, он не любил высокопарных слов, предпочитая простое и быстрое изъяснение.

Ликомед презрительно хмыкнул и, обращаясь только к Александру, произнес:

— Это место знаменито тем, что здесь, а не на поле боя принял смерть от руки царевича Париса твой великий предок. Как ты видишь, еще остались камни великого святилища Аполлона, возле которого состоялось свидание великого Ахиллеса с троянской царевной Поликсеной. Здесь в присутствии свидетелей, мирмидонский царь объявил о своем браке с красавицей ради прекращения затянувшейся войны.

Твой славный предок хотел наглядным примером прекратить эту войну, желая объединить два враждующих государства. Однако наследный царевич Парис не желал этого, видя в Ахиллесе скрытую угрозу его давним планам объединения, Трои и Спарты под единым скипетром, являясь мужем царицы Елены Спартанской. Прячась в густых кустах, он подстерег идущего в греческий лагерь царевича Ахиллеса. Сначала он коварно ранил его стрелой в ногу, а затем, воспользовавшись, что твой предок не мог бежать, хладнокровно убил его ударом копья в сердце.

Лицо Александра покрылось красными пятнами, когда он слушал столь необычную трактовку истории из уст жреца, и хотя они и противоречили Гомеру, почему-то царь охотно им верил. А Ликомед тем временем продолжал:

— Двое свидетелей, Аякс и Одиссей, которых привел с собой герой в качестве свидетелей его брака с Поликсеной, к этому моменту ушли далеко вперед, желая поскорее принести радостную весть мира в лагерь греков. Услышав крик героя, они бросились к нему на помощь, но было поздно. Ахилл умер у них на руках и подхватив его бездыханное тело, герои бросились в лагерь. Напрасно Гелен и Деифоб пытавшиеся привести в чувство потерявшую сознание Поликсену, громко кричали им вслед, что троянцы здесь не причем. Застрявшая в ноге стрела Париса навечно похоронила едва возникшее доверие между греками и троянцами.

— Но великий Гомер говорил совсем о другом, — сварливо выкрикнул Клит не согласный с подобной трактовкой истории. — Был великий бой с огромным количеством троянцев и Аякс выносил тело Ахиллеса, а Одиссей прикрывал его.

— Да бой был, — согласился жрец, — но грек Гомер воспел одно и стыдливо умолчал о другом. На отходивших героев напала шайка миссийских бандитов, которых коварный Парис специально нанял, посулив им большую награду за голову Ахилла. Именно бой с ними и описал в своем творении Гомер, повествуя, как храбро бились два героя не желавших допустить поругания тела своего товарища.

— Я не верю тебе жрец — прямодушно заявил Клит, для которого преуменьшение чести Ахиллеса было сильным оскорблением.

— А я говорю это не тебе воин, а прямому потомку великого Ахилла и твое мнение меня совершенно не интересует. Кто как не мы, потомки славных троянцев знаем истинную историю своего города. Великий Гомер описал только то, что посчитал нужно восхвалить, основываясь на праве победителя, который всегда излагающих только свое видение истории войн и сражений. Нам троянцам остался лишь горький удел скорби и печали, хотя правда была на нашей стороне.

— Это все слова, — не унимался Клит, которого жреческая непокорность сильно разозлило, — что подтвердит правдивость твоих слов? Троянский вариант 'Илиады', тень Поликсены или что-то еще!?

— Прекрати Клит. Своим спором ты отнимаешь у меня время, которого сейчас крайне мало — осадил его царь, желавший поскорее увидеть важную святыню.

— Ты прав великий потомок Ахиллеса, — моментально согласился Ликомед, — я привел тебя сюда не ради простого ознакомления с новой версией далекой войны. Согласно старинному преданию записанного на жреческих скрижалях храма с незапамятных лет, в искупления вины троянца Париса, прямой потомок погибшего героя может получить помощь и прорицательское предсказание от жреца Посейдона если на то будет его воля.

— Я желаю получить все тобой перечисленное жрец — с радостью изрек Александр.

— Тогда поспешим к святилищу, и будет лучше, если с нами не будет лишних ушей.

— Александр — начал было спорить Клит, но македонец прервал его недовольным жестом. Боязнь телохранителя за его жизнь, сильно раздражала царя в столь важный для него момент. Развернув Букефала, царь смело устремился к каменным развалинам храма, куда бодрой походкой направился жрец.

Солнце ласково освещало крупные алтарные камни, в широкий круг которых вошел Ликомед. От некогда возвышавшейся посредине статуи бога Аполлона остался только мраморный постамент, основательно разрушенный временем, ветрами и людьми.

Облеченный в праздничный хитон, жрец принял из рук возницы свой жезл и уверенно вставил его в мало заметный проем на поверхности постамента. Широко раскинув руки, Ликомед приветствовал солнечный лик Аполлона, и смиренно опустив голову замер.

Стоявший за чертой алтарного круга, Александр заметил, что верхушка жезла с крупным темным камнем, слабо блестит от солнечных лучей и бросает слабые блики на чело жреца. Чем дольше стоя он перед постаментом, тем ярче становились блики от жезла, и сильнее наливалось кровью лицо оракула. Неизвестно как долго это бы продолжалось, но едва уловимая пробежала тень по лицу Ликомеда, он встал и стал вещать густым сочным басом.

— Слушай меня царь македонский Александр, потомок Ахиллеса. Великие боги Трои Посейдон, Аполлон, Артемида, готовы открыть тебе твое ближайшее будущее как искупление за свершенное здесь преступление человеком которому они всегда помогали.

Славен, будет твой путь по всей Ионии, где никто не сможет оказать достойного сопротивления твоему войску. Подобно великому Ахиллу покроешь ты свое оружие громкой славой в скорой битве с ненавистными всеми персами, ибо никто не может противостоять твоему божественному порыву и таланту.

Однако, вместе с военной славой, трагическая судьба предка стоит за твоими плечами. Знай, предательство и смерть могут прервать твой славный путь в самом его начале. Не персы своим оружием угрожают твоим планам потомок Ахилла, а твои соплеменники греки и македонцы, соблазненные коварным блеском золота врагов опасные тебе. Бойся только их, чти жрецов и тогда богини Мойры, помогут тебе избежать этой опасности и свершить то, ради чего ты, и появился на свет из чрева своей матери.

Обильный пот градом покатился с лица Ликомеда, едва он закончил свое вещание. Слишком много сил отняло у него это преображение. Обессиленный старик зашатался, и Александр поспешил прийти ему на помощь, подхватив его сильной рукой.

— Скажи жрец, кто мне угрожает больше всех — властно потребовал Александр, заботливо опуская Ликомеда на теплые камни алтаря — от кого мне ждать угрозы?

Троянец громко дышал, стараясь восстановить свое сбившееся дыхание и собраться с мыслями. Все шло прекрасно, Александр заглотил наживку и теперь прочно сидел на крючке у Ликомеда, который собирался играть не последнюю роль в разворачиваемых в Ионии событиях.

— Твой главный враг не перс Мефридат, на которого персидский царь Дарий возложил руководство обороной Ионии, а родосец Мемнон. Он больший враг для тебя в этой войне, ибо лучше персов знает все сильные и слабые стороны твоего войска — доверительно сообщил царю жрец, хотя в этом не было большого секрета. В царствование Филиппа, он нашел временное прибежище в Македонии, и многое видел, находясь в Пелле.

— А опасность измены? — немедленно потребовал ответа Александр.

— То мне совсем неведомо, царь. Ищи сам и будь осторожен. Единственное, что могу посоветовать тебе, будь энергичным и непредсказуемым, тогда враги не смогут поймать тебя в заранее приготовленные сети, как некогда попал в них Ахиллес.

Жрец вздохнул, и устало перевел дух. Подбежавший помощник услужливо подал ему флягу с вином, что быстро укрепило его и придало сил. Он поднялся с камней и поправив рассыпавшиеся волосы уверенно заговорил.

— А теперь, Александр нам надо поспешить, что бы изъять спрятанную святыню и доказать твоему другу его ошибочность мнения о троянцах.

Твердо ставя порядком уставшие ноги, Ликомед подошел до колесницы и, взойдя на неё, приказал вознице ехать к берегу.

Оставив развалины храма Аполлона, жрец уверенно вел македонского царя и сопровождавших его всадников к двум неприметным курганам, что мало чем отличались от остальных, в большом числе разбросанных по побережью Троады. Уроженцу этих мест не составляло большого труда выбрать подходящее место для задуманного представления, а деньги, полученные от царя Филиппа воплотить его идею в самом лучшем виде.

У Ликомеда было прекрасное воображение, благодаря которому он легко смог создать правдоподобный курган Ахиллеса в купе с другими захоронениями легендарных героев. И теперь двигаясь с сыном своего заказчика, жрец испытывал законную гордость перед демонстрацией проведенной работы.

Македонцы остановились у большого, заметно оплывшего от времени холма, на склонах которого обильно росла разнообразная зелень и даже небольшие деревья.

— Вот могила твоего предка, великого Ахиллеса мирмидонянина — с пафосом произнес Никомед, указывая своим дряблым перстом на холм. Александр почтительно склонил одно колено перед памятью своего легендарного предка и вопросительно посмотрел на жреца.

— Там на верхушке, есть потайной лаз, который ведет в склеп, где покоится прах героя. Когда греки покидали Троаду, Неоптолем увез с собой доспехи Ахиллеса за исключением щита. Его царевич приказал оставить в могиле своего отца в знак прав, великого героя на эту землю в результате брака с царевной Поликсеной. Пойди и возьми его по праву наследника великого Ахилла и продолжи его славное дело по объединению царств.

По знаку Александра несколько гетайров вместе с ним взошли на холм и принялись копать в указанном жрецом месте. Благодаря времени и морскому климату, трава вокруг него мало чем отличалась от остальной травы, а земля копалась с трудом, как и должно было быть в действительности.

Вскоре, под небольшим слоем земли, копатели наткнулись на каменные плиты, что вызвало громкие крики у македонцев. Полностью поверив Ликомеду, царь отстранил товарищей и сам начал расшатывать плиты, скрывавшие от его взора святыню.

После ряда неудач, каменная глыба начала неохотно сдвигаться под мощными усилиями македонцев, отворив черный провал потаенного склепа. Александру пахнуло лицо затхлым, мертвым воздухом, но в азарте открытия молодой человек ничего не заметил и первым поспешил протиснуться внутрь кургана.

Когда глаза юноши привыкли к темноте, то он увидел небольшой постамент, на котором что-то лежало покрытое остатками полусгнившей от времени тканью. Александр смело сдернул ее и его глазам открылся бронзовый щит весь покрытый патиной времени.

Македонец осторожно поднял его с камня и внимательно рассмотрел. Некогда имевший почти зеркальный блеск, теперь щит представлял собой жалкое зрелище. Время почти полностью уничтожило весь рисунок, который некогда так славно воспевал Гомер.

От него осталась одна окантовка и лицо Горгоны по центру, сильно поврежденное ударом копья или меча. Сыромятная основа ручек щита, уже давно сгнила вместе с его неизменной деревянной основой, но при этом от него веяло седой древностью и, царь, ни на минуту не усомнился в подлинности своей находки.

С гордым видом вынес он на свет свою находку, которая была встречена громким криком всей македонской агемы. Осторожно передавалась по рукам воинов обретенная Александром святыня, вызывая у них восторженное восхищение.

— В глубине холма находиться урна с прахом великого героя, навсегда оставшегося на нашей земле — с гордостью в голосе произнес Ликомед, свысока поглядывая в сторону порядком смутившегося Клита. Тот сам непосредственно участвовал в разрытии тайника и ничего не смог заподозрить подозрительного.

— А где курган Патрокла? — с нетерпением в голосе спросил Гефестион, решивший не отставать от своего царя.

— Он рядом господин, — жрец уверено показал на соседний курган так же покрытый зеленью, — по желанию Ахиллеса, они были похоронены рядом, дабы и после смерти не разлучаться друг с другом.

— Я хочу посвятить ему свое оружие — быстро произнес царский друг, стремясь опередить других македонцев в проявлении любви к легендарным героям.

— Хорошая мысль друг, — поддержал его Александр, — я тоже посвящу свое оружие великому Ахиллесу и совершу приношение его праху.

— А где курган Аякса? — с некоторым недоверием спросил Клит, но жрец уверенно указал на стоявший несколько в стороне могучий курган.

— Ты желаешь посвятить свое оружие властителю Саламина? — в голосе Ликомеда слишком явно сквозило торжество и потому, Клит не удостоил жреца ответом. Он гордо вскинул голову и молча, направился к указанному ему кургану.

Птоломей, сын Лага быстро сориентировался и потребовал указать курган Антилоха, что пал от руки Мемнона и был близким другом Ахиллеса после смерти Патрокла. Сводный царский брат не желал отставать от Гефестиона и Клита в степени влияния на Александра.

Не столь расторопным в придворных играх, царским друзьям Эригнию, Неарху и Гарпалу, для посвящения оружия достались курганы второстепенных героев легендарной войны; Паламеда, Протесилая и Эврибада. При этом все дружно отказывались от сомнительной роли совершить посвящение на могиле Терсита.

Обрадованный своей находкой, Александр отправил в лагерь гонцов, с приказанием немедленно сворачивать стоянку и ускоренным маршем двигаться к курганам, где он собирается совершить жертвоприношение.

По лагерю моментально разнеслась весть о чудесном обретении македонским царем необычного артефакта, что привело всех воинов в сильный ажиотаж. Главный жрец войска Алисандр уже гневно клял себя, за неосмотрительный отказ осмотреть Илион и при этом выпустил из своих рук нить влияния на Александра.

Когда войско прибыло к курганам, все уже разобрались с героями, которым собирались посвятить свое оружие и произвести жертвоприношение их душам.

Приняв из рук Алисандра золотой венец правителя Македонии, молодой полководец поднялся на курган и сначала высыпал на него муку вперемешку с солью и вылил чашу хиоского вина на могилу своего легендарного предка. Затем на специально сооруженную воинами подставку на вершине кургане Ахиллеса, Александр водрузил боевое копье и один из легких, полукруглых щитов, с изображением македонского орла.

Вслед за царем, процедуру посвящения оружия стали совершать и близкие царские друзья. На ранее выбранных для себя курганах они сыпали муку и проливали вино, призывая легендарных героев стать своими патронами покровителями в предстоящей борьбе с давними врагами Эллады и Македонии — персами.

Найденный в кургане щит Ахиллеса, был немедленной продемонстрирован перед всем войском. По приказу царя, оно в парадном марше прошло мимо найденного им артефакта, который во время церемонии заботливо поддерживали царские слуги.

После того, как прохождение закончилось, Александр отдал приказ войсковым оружейникам придать обретенной чудесным образом святыни достойный вид, что было встречено гулом одобрения воинов. Получив столь явственным подтверждением милости бессмертных богов к царю и его замыслам, солдаты с радостью рвалось в бой. Теперь никто из них не сомневался в благополучном исходе столь удачно начатого похода.

Едва торжество закончилось, царь пригласил его главного виновника в свою палатку. Ликомед был очень рад такому исходу этого важного дня и с нетерпением ожидал ответных жестов монарха.

— В честь удачного обретения святыни своего предка, я готов освободит Илион от уплаты любых налогов на десять лет. Кроме этого я намерен посвятить городу десятую часть своей военной добычи на восстановления его былого величия и в первую очередь храму бога Посейдона.

От столь обильных даров, у жреца радостно заблестели глаза, предательски выдавая состояние своего обладателя.

— От имени троянцев я благодарю тебя царь за столь огромный подарок и могу заверить, что могилы героев с посвященным им оружием будут тщательно нами оберегаться — Ликомед почтительно склонил перед царем свою седую порядком поредевшую голову.

— Однако государь не забывай о Мемноне, — напомнил о родосце жрец, — он очень опасный для тебя человек, но в его окружении есть мои люди. Если царь пожелает, я дам им приказ устранить этого предателя.

Ликомед с затаенным дыханием смотрел на македонского царя, ожидая от него слов согласие, но вместо них презрительная гримаса исказила лицо Александра. Потеряв от рук убийцы отца, он с откровенной брезгливостью относился ко всем тайным убийствам.

Смерив жреца откровенно брезгливым взглядом, он гордо произнес: — Я сам, уничтожу этого человека — и огорошенный Ликаон поспешил опустить глаза.

— Конечно, лучшая смерть воина, это смерть в бою, — поспешил согласиться с царем троянец, — но если вдруг ваше величество решит воспользоваться моим предложением, я всегда готов оказать эту услугу.

Не желая портить настроение от свалившегося к нему в руки счастья, Александр не стал выказывать свой гнев не в меру услужливому и полезному жрецу. Он только сдержанно кивнул Ликомеду головой и, покинув палатку, отправился к оружейникам, чтобы обсудить с ними работу по восстановлению щита.

А тем временем Мемнон полностью оправдывал слова Ликомеда. Едва только он получил известие от патрульного корабля, что Александр высадился в Троаде, как командир корпуса греческих наемников приказал незамедлительно оставить Абидос и отступил вглубь Фригии, не желая получить удар в спину от македонской фаланги.

Заметив отступление противника, Пармерион попытался организовать преследование Мемнона, но вскоре отказался от этой идеи, не имея в своем распоряжении кавалерии. Напрасно он посылал гонцов в царский лагерь на берегу Троады. Обретя древний артефакт, Александр приказал организовать малые игры в честь этого события и не сог отправить конницу на помощь Пармериону.

Обиженный стратег написал царю письмо с упреками об упущении возможности разгрома корпуса Мемнона. В ответ, Александр написал, что внутренний настрой войска, ему гораздо важнее упущенной возможности раздавить какого-то там Мемнона.

Так произошла первая, хотя не очень серьезная стычка старым и новым началом в македонском войске.

Глава III. Свой среди чужих и чужой среди своих.

Яростно подстегивая своего коня, командир корпуса греческих наемников Мемнон, стремительно скакал по дороге, что вела из лагеря персидского сатрапа Фригии Арсита в стан корпуса наемников.

Лично назначенный на должность командира корпуса самим персидским царем Дарием, уроженец Родоса был просто в ярости от разговора, что состоялся у него с персидскими вельможами. Впервые в жизни располагая именным царским указом и обладая полной военной самостоятельностью, Мемнон столкнулся с непробиваемой стеной под названием родовитая солидарность.

Сегодня, высокородные персы наглядно продемонстрировали чужаку греку свою несокрушимую силу, несмотря на все высокие полномочия, которыми он обладал как сатрап Троады.

Выходец с самого богатого острова архипелага Додеканаса, он к тридцати одному году имел репутацию опытного военачальника, за плечами которого было много успешных походов и сражений. Прибыв в Сузы вместе с афинянином Харидемом по приглашению Дария Кодомана, Мемнон сразу понравился новому владыки Персии, на чьи плечи неожиданно свалилась тяжелое бремя по управлению огромной империи.

В очень сложное и непростое время принял на себя царскую власть этот дальний родственник грозных Ахеменидов над страной. В постоянно тлели очаги сепаратизма, то угасая, то разгораясь в зависимости от силы и воли правителя персидской державы.

Из-за коварных игр евнуха египтянина Багоя, набравший было силу авторитет царской власти, сильно пошатнулся. Устранение прямых наследников старшей ветви рода Ахеменидов открывало широкую дорогу всевозможным соискателям царского престола.

Ошибочно посчитав Дария Кодомана слабой личностью, Багой возвел его на трон шахиншаха, устранив при этом остальных конкурентов. Дважды ошибившись с выбором кандидата на царский трон, египтянин полагал, что на этот раз он не ошибся, но судьба жестоко посмеялась над ним.

У нового персидского царя оказался сильно выраженный инстинкт самосохранения. Едва укрепив свое положение на престоле, он устранил самого Багоя, угостив египтянина отравленным вином.

Персидские вельможи бурно приветствовали столь решительные действия своего царя в отношении опасного чужеземца. Однако уже на другой день после падения жестокого временщика, вельможи принялись играть в самую любезную своему сердцу игру. Стали плести закулисные игры вокруг царского трона, пытаясь либо занять освободившееся место Багоя, либо получить личную власть над полученной в управление сатрапией.

Видя, что все возвращается на круги своя, Дарий решил опереться на корпус греческих наемников доставшихся ему от царя Оха. Справедливо видя в них наиболее твердую и преданную опору своей царской власти.

По достоинству оценив полководческий талант грека, царь приказал ему увеличить численность наемников. Благо число греков вынужденных по тем или иным причинам покинувшие свои родные города и острова не уменьшалось, а только росло.

Стремясь крепче привязать к себе родосца, Дарий устроил его свадьбу с одной из знатных красавиц персидского двора Барсине, дочери Оксиарка. Осыпанный царскими милостями Мемнон с энтузиазмом принялся исполнять царские планы, и судьба благоволила ему. Сначала он прочно заступил дорогу македонскому авангарду во главе со стратегом Аталлом, а когда его на посту сменил Пармериона, то удачно действовал против второго по значимости стратега македонского войска.

Мемнон умело опередил своего противника в развертывании войск, нанес ему чувствительный удар, после которого прочно запер старого вояку в Абидосе. Полностью спихнуть македонцев в море, родосцу помешало не столько отсутствие в его войске осадных орудий, сколько интриги персидских вельмож, не желавших полной победы чужака грека.

Благодаря хорошим связям при дворе, они добились того, что царь приказал Мемнону прекратить активные боевые действия, к огромному негодованию полководца.

Переигранный умелым маневром Александра по высадке македонского десанта в районе Трои, Мемнон решил привести в действие свой давний план по отражению вражеского нашествия. Суть его предложений было основано на реальной оценке сил своего молодого противника, за которым Мемнон вынужденно признавал серьезную воинскую силу и талант стратега.

Исходя из силы македонской фаланги, он категорически выступал против решительного сражения. Вместо него предложив стратегию изматывания противника, путем отступления вглубь полуострова, используя при этом скифскую тактику выжженной земли. На своем пути вглубь Фригии, противник должен был встретить голую землю, что серьезно затрудняло снабжение его армии. Каждый кусок хлеба, сыра, кувшин масла и глоток воды должен был стать для македонцев на вес золота. При этом Мемнон собирался обескровить войско Александра постоянными мелкими стычками.

Одновременно с этим стратег собирался организовать высадку своего десанта в Грецию, еще не до конца, замиренную Александром. Там предполагалось поднять мощное антимакедонское восстание, с привлечением в этот процесс любых союзников способных принести пусть даже минимальный вред македонскому царству. В этом случаи Александр получал длительную, затяжную войну на два фронта, с непредсказуемым исходом. Учитывая ограниченный ресурс македонской армии и огромные долги Александра, ничейный исход был бы для молодого царя огромным благом.

Все греки, кого Мемнон посветил в подробности своего плана, в один голос отмечали его реалистичность и продуманность. Ничто не нашел в нем ни одного серьезного изъяна, но когда он был представлен на военном совете, персидские вельможи единодушно отвергли его. Отвергли по той причине лишь по одной причине, видя в нем хитрую попытку подрыва их власти сатрапов и возвышение Мемнона.

Еще не совсем остывший от своего поражения, грек не сразу заметил небольшую группу всадников скакавших в его направлении от лагеря наемников. По ярко зеленому плюмажу шлема одного из ехавших, Мемнон безошибочно определил среди всадников своего помощника Харидема. Афинянин активно помогал Мемному в увеличении численности греческого корпуса, стремясь показать себя перед персидским владыкой с самой лучшей стороны.

Кроме этого, Харидем упорно лелеял мечту вернуться в родные Афины если не вторым Фемистоклом, то на крайний случай вторым Алкивиадом.

— Что случилось? — тревожно спросил его Мемнон, едва только всадники съехались друг с другом.

— Ничего, все в порядке. Просто дозорные заметили тебя с эскортом, и я не утерпел первым узнать результат переговоров с Арситом. От упоминания о переговорах на лице грека заходили желваки, и собеседник моментально все понял. Он развернул своего коня и, пристроившись сбоку от стратега, стал терпеливо выжидать, когда то заговорит.

— Эти глупцы решили дать немедленную битву Александру, слепо уповая на численное превосходство хмуро произнес Мемнон.

— Как!? — горестно воскликнул Харидем. — Ведь они только — только научили свое войско двигаться ровным строем и организовали отряды секироносцев. Македонская фаланга сомнут их при любом раскладе боя.

— Персидские вельможи Мефрен и Спитаф засмеялись мне в лицо и объявили трусом, когда я сказал им эти слова. Я пытался апеллировать к присланному царем вельможе Мефридату, но тот остался глух, как и сатрап Арисит и командующий флотом Фарнабаз. Он отказался предоставить в мое распоряжение корабли для перевозки корпуса в Грецию.

Услышанные вести холодным ушатом окатили разгоряченного Харидема, продолжавшего ехать вблизи своего командира.

— Но ведь это несусветная глупость бросать необстрелянное войско под мечи и копья фалангитов. Этим самым они только играют на руку Александру, давая македонцу блестящий шанс уничтожить все персидские войска в Ионии разом.

— На их языке это звучит как проявление доблести и храбрости. Персидские рыцари не должны бегать от врага, а нужно раз и навсегда покончить с ним в открытом бою, подобно великому Киру и Дарию. Спитаф чуть было не назвал меня изменником, когда я предложил начать организовывать выжженные зоны во Фригии и Лидии на пути Александром. Он пообещал казнить любого, кто только посмеет срубить хоть одну пальму или разрушить колодец в его сатрапии. Гордые сыны Персии решили встретить македонцев на Гранике и, используя его каменистый берег перебить их при переправе.

— Боюсь, что эта участь грозит только им — хмыкнул Харидем и, помолчав тихо, добавил. — Неужели они действительно такие глупцы?

— Нет Харидем, я осознал это только сейчас, когда вспомнил, с каким нескрываемым превосходством смотрела на меня почетная стража воителя Мефрена, которого Дарий прислал наблюдать за этой войной. Сейчас ими движет огромное желание самим разбить Александра и доказать царю свою личную отвагу и умение храбро сражаться против греков и македонцев. Их сильно беспокоят мои прежние победы над Пармерионом, совершенно не понимая, что одного страстного желания против такого противника как Александр крайне мало.

— Ты можешь не участвовать в битве — напомнил своему командиру афинянин. — У Мефрена со Спитафом нет полномочий, командовать тобой и подчинить наш корпус себе они не могут. Командовать корпусом тебе поручил сам царь и эти напыщенные петухи нам не указ.

Мемнон горестно вздохнул, поражаясь полной неосведомленности своего товарища в подковерных течениях большого персидского двора.

— И тем самым подставим себя под их злые языки Харидем. При любом исходе боя, нас моментально обвинят в предательстве и тайном сговоре с врагом тем, что не привели свой корпус на поле боя. Если персы проиграют, мы будем виноваты в этом своим отсутствием в сражении, а если выиграют, то обвинят в трусости. По причине, которой они пролили слишком много персидской крови, тогда как должна была пролита наша. И чью сторону возьмет Дарий, своего зятя Мефридата или сторону безродных изгнанников, которых он по ошибке пригрел на своей груди.

— Что же нам делать? Смириться с персидской спесью или...

Грек внимательно посмотрел в сторону конвоя, но всадники четко держались нужного расстояния, за которым их разговор не был слышен.

— Ты по-прежнему очень горяч Харидем, словно юный эфеб, которого швыряет от одного опасного конца жизни к другому, минуя золотую средину. Мы обязательно примем участие в битве, и я постараюсь свести потери нашего корпуса к минимуму при любом исходе сражения. Но тебе не придется участвовать в нем, ибо ты сегодня отправишься к царю нашему Дарию с моим тайным письмом.

В нем я подробно опишу сложившуюся ситуацию и выскажу все наши с тобой опасения за судьбу этой кампании. Ради победы над Александром я потребую всей военной власти в Ионии с обязательным подчинением флота Срединного моря под командованием Фарнабаза. Он хотя и принял сторону сатрапов, но он единственно толковый вельможа с ним можно иметь дело.

Откинувшись назад, Мемнон прямо держался в седле, мимолетом решая столь важные стратегические вопросы войны. Харидем с уважением смотрел на своего товарища, который напоминал ему грозного льва, пытающегося вырваться из сетей условностей и достойно сразиться со своим противником.

— Я предвижу громкое поражение персов и ты, можешь на словах передать мои опасения Дарию при беседе с глазу на глаз. Не особо усердствуй в нагнетании страха, царю это будет не особенно приятно слышать. Ты только обозначить эту угрозу, а самым лучшим аргументом будет поражение персидского войска на берегу Граника. Это сильно прочищает мозги и сделает персов сговорчивее — цинично подытожил Мемнон.

— Я понял тебя стратег и постараюсь как можно лучше справиться со своей задачей — заверил его Харидем.

На этом их разговор закончился и, хлестнув коней, два заговорщика устремились к лагерю наемников, спеша поскорее воплотить в жизнь свои замыслы.

Тем временем в палатке царского зятя Мефридата царило праздничное настроение. Расположившись на уютных походных диванах, главные вельможи Ионии весело обсуждали результаты военного совета.

— Только благодаря твоей воле Мефридат, мы наконец-то смогли указать этому нечестивому Мемнону его истинное место в этой жизни, — льстиво пел хвалу царскому родственнику сатрап Лидии Спитаф. — Все это время он только и делал, что задирал нос перед нами высокородными персидскими вельможами прикрываясь фирманом царя.

— Время этого пса окончательно прошло — напыщенно изрек уже изрядно подвыпивший Мефридат, — теперь он будет лаять только по нашей команде и преданно лизать кормящую его руку.

— Твои слова светлейший принц как нельзя лучше отражают наши чаяния — поспешил прогнуться перед столичным гостем местный воитель Мефрен. — Этот грек потратил на создание корпуса наемников, огромные деньги, прикрываясь волей нашего любимого царя Дария.

— Но ведь это его наемники, а не твое войско разбили полки Пармериона два года назад — уточнил хмурый Фарнобаз, который очень жалел, что под давлением царского зятя отказал Мемнону в своей поддержке флотом.

Уязвленный столь существенным замечанием Мефрен яростно вскинул голову, но был остановлен голосом Мефридата

— Ты совершенно зря Фарнобаз обижаешь достойного слугу моего тестя Мефрена. Он поступил очень мудро, бросив на жернова войны жизнь людей, которые всегда были нашими врагами, даже если служили нам за наше золото. Этим дальновидным поступком он сохранил жизнь многих персов, которые должны править остальными народами по праву своего рождения.

От столь лестной поддержки высокого гостя, Мефрен разом надулся от гордости и широко расправил свои плечи.

— Просто благородный человек справедливо подумал, что к рукам нашего славного наемника могли случайно пристать немного золота, отпущенного нашим повелителем на создание его корпуса. Согласись Фарнобаз, что это вполне разумное предположение.

На эту обвинительную речь Мефридата собравшиеся персы радостно закивали головами и Фарнобаз, мудро промолчал. Действительно, кто ему такой этот Мемнон, брат или сват. Случайный человек, с которым свела царская милость и война с вторгшимися в Ионию врагами.

— Присоединит ли к нам свои силы Мемнон? — осторожно спросил Мефрен, не испытывавший большого желания воевать с македонцами в одиночку.

— Не беспокойся храбрый воитель — насмешливо бросил Мефридат. — Он не посмеет уклониться от этого сражения и обязательно приведет на Граник своих солдат. Но мы поставим его корпус в резерве и не дадим стать главным героем этой битвы.

Мы с Спитафом сами нападем на македонца и уничтожим своим оружием. Мои фракийские всадники во главе с Рессом сущие дьяволы, которые изрубят в куски всякого, на кого я укажу. Клянусь великим богом Ахумураздой, что лично отправлю своему любимому повелителю голову Александра, насажанную на позорный шест.

Шутка царского зятя пришлась всем по душе, и собравшиеся вершители судеб громко засмеялись, подняв за слова Мефридата золотые чаши. Приятно и весело было вельможам в этот час, но противный Фарнобаз не дал им насладиться скромными прелестями жизни.

— Прости мои сомнения светлейший принц, но что-то будет, если Александр каким-то чудом сумеет избежать твоего меча и благополучно бежит с поля боя. Зная его активную натуру, я могу с уверенностью утверждать, что мир не наступит в наших землях.

— Твое знакомство с Мемноном явно идет тебе во вред Фарнобаз — желчно заметил царский родственник, порядком, разомлевший от всего съеденного и выпитого этим вечером.

— Я прекрасно вижу, что сумел сделать Александр за два года после смерти своего отца и без Мемнона могу сказать, что наши тревоги прекратятся только с его смертью.

— Ты зря считаешь нас столичными бездарями Фарнобаз. Я и сам это прекрасно понимаю и хочу успокоить твою трепетную морскую душу. Даже если македонец случайно спасется от наших копий он никогда, не вернется к себе в Македонию. Смерть и измена, нанятая на наше золото, крепко стоят у него за плечами. Александр непременно разделит судьбу своего отца, а на македонском престоле будет сидеть наш человек. Пройдет время и наш царь свершит то, что не смог сделать Ксеркс дошедший только до Истма. Звонким золотом мы откроем ворота всех греческих городов и заставим их признать нашу власть. Вспомни Агеселая, который дошел до Гордия и был сломлен простой изменой, в родной Спарте, купленной на наши деньги. Не выиграв ни одного сражения, мы с помощью Антакида вернули под свою власть всё побережье Ионии. Наше золото уничтожило грозного Филиппа руками Павсания и братьев Линкистийцев. Деньги правят миром мой милый Фарнобаз, и пока эти деньги в наших руках.

Произнося эту гневную тираду, Мефридат поднялся на ноги и нависнув над ложем флотоводца, пылая малиновым гневом.

— Надеюсь, я полностью развеял твои сомнения? — грозно спросил не на шутку разошедшийся вельможа.

— Да светлейший — быстро ответил собеседник, у которого разом пропало желание перечить и сомневаться благородному собранию.

Растерянный и подавленный вид Фарнобаза сильно развеселил Мефридата, и он гортанно заливисто засмеялся, откинув назад свою черную голову. Собравшиеся персы моментально поддержали его веселье, радуясь унижению вечно сомневающегося флотоводца.

Больше никто из собравшихся вельмож не посмел говорить о предстоящем сражении. Посчитав этот вопрос полностью решённым, они полностью окунулись во вкушение маленьких жизненных прелестей.

Удобно устроившись на мягких подушках, повелители жизни не подозревали, что для многих из них это пир является последним в их жизни, и они уже никогда не встретятся друг с другом в этом шатре. Уже скакал тревожный гонец от сторожевых постов с побережья, с известием, что македонцы оставили Троаду и движутся вглубь Ионии своими быстрыми переходами.

Разведчики не зря ели, свой хлеб. Они вовремя заметили выдвижение воинов Александра с равнины Скамандра навстречу Пармериону, что по приказу царя уже покидал Абидос.

Оба войска встретились на границе Мизии. Всем было, что рассказать друг другу. Гоплиты Александра с жаром излагали обретение царем легендарного щита Ахилла, а воины Пармериона с чувством исполненного долга повествовали о своей удачной переправе под носом огромной вражеской флотилии.

Единственным недовольным человеком в войске был стратег Пармерион. Он не преминул упрекнуть Александра в его затянувшемся стоянии возле Трои.

— Что дали тебе царь эти религиозные игры на мифических могилах легендарных героев. Простояв два дня на побережье, ты упустил верную возможность ударить в тыл корпусу Мемнона и разгромить его, зажав с двух сторон — произнес стратег на военном совете войска, спешно собранного в царской палатке.

— Твой упрек верен лишь отчасти Пармерион. Да мы упустили тактическую удачу, но я считаю, что было гораздо важней поднять боевой дух нашего войска, удачно напомнив эллинам о славных победах их давних предков. И мы добились этого. Сотни гоплитов и гетайров посвятили свое оружие героям великой войны и рвутся в бой, чтобы исполнить свой обет. Что же касается Мемнона, то я думаю, что у нас еще будет возможность проверить крепость щитов его солдат.

— Да именно за этим мы и явились сюда Александр. Но упускать верный шанс уменьшить вражеское войско перед генеральным сражением это большая ошибка царь, за которую мы заплатим своей кровью.

Краска гнева бросилась в лицо царя от подобных речей старого стратега имевшего большой вес в македонском войске.

— Любая война связана с кровью Пармерион, и не тебе об этом говорить — чеканно произнес правитель, смело, глядя в лицо своего седовласого оппонента. — Два года я командую македонским войском и ни разу за все это время, ни один солдат не упрекнул меня в излишней расточительности их жизнями. Я первым иду в атаку и последним покидаю поле боя. Сражаюсь наравне с простым гоплитом или пельтеком, и все они радостно идут за мной, потому что верят мне.

Пармерион попытался ответить царю на его гневные слова, но в разговор влез жрец Ликомед, уехавший из Трои вместе с Александром. Он только что пришел в шатер и весь буквально сиял.

— Государь, я только сейчас получил весть от моего человека из лагеря Мемнона. Персы намерены дать тебе сражение на берегу Граника, это всего в полутора днях пути. Человек сообщает о сильном раздоре между персидскими вельможами и Мемноном, которого они подчинили своему командованию.

— Слава богам! — радостно воскликнул полководец — персы на Гранике это лучшее, что я мог услышать, готовясь к битве с ними. — Персы превосходят тебя по численности, — робко напомнил царю Филота командир гетайров, — да и Граник неподходящее место для применения ударной силы нашей фаланги.

— Ты сам противоречишь себе Филота. Раз место на Гранике мало значит и персы, не смогут полностью развернуть свою пехоту, и мы будем бить ее по частям.

Гефестион с друзьями бурно поддержали полководца в его тактических расчетах будущей битвы. Птоломей, Кен, Кратер и Аминта выразили уверенность в скорейшей победе над своими врагами. Даже седой Пармерион был вынужден признать правоту царских слов. Однако больше всех радовался Ликомед от возможности доказать македонскому царю свою нужность. Получив щедрое вознаграждение за исторический артефакт, хитрый троянец не ограничивался достигнутым успехом и к большому огорчению верховного жреца Алисандра не собирался покидать ставку царя.

Первым заметил недовольство верховного жреца новым конкурентом Александр Линкестиец. Командир фессалийской конницей решил незамедлительно приобрести столь важного для себя союзника, а вместе с этим устранить для себя опасного человека, ибо уже сам отправил в стан врага доверенного человека с письмом к Спитафу.

Когда командиры покидали палатку царя, хитрый македонец остановил Алисандра и предложил встретиться вечером для решения одного очень важного дела. Жрец согласился с предложением Линкестийца, совершенно не подозревая о чем, пойдет речь.

Глава IV. Битва при Гранике.

Персы второй день стояли на каменистом берегу маленькой речушки, в ожидании своего противника. Мефрен верно рассчитал место встречи с Александром. Мимо него македонское войско никак не могло бы пройти. Отныне — это мало кому известная пронтидийская речушка, получала громкую известность во всей Ойкумене на долгие века.

Несмотря на хвастливые речи своих полководцев и присутствие в войске царского зятя, многие из воинов глубоко в душе побаивались встречи с македонским царем Александром, сумевшим за два года подчинить своей власти всю Элладу и окрестные с Македонией земли. Единственное, что давало персам определенную уверенность в предстоящей битве, был корпус Мемнона. Ранее успешно противостоявший македонскому стратегу Пармериону и чуть было не спихнувший его в море.

Конные разведчики персов исправно доносили в лагерь Мефридата о передвижении Александра. По их сообщениям противник должен был уже давно появиться, но прошел обед, а македонцев не было видно.

Былые воины объясняли это хитрой уловкой со стороны Александра. Солнце миновало зенит и теперь ярко светило, своими лучами слегка ослепляя выстроенные полки персов.

Не желая делиться лаврами будущей победы, Мефридат выставил войска так, что главную роль в предстоящем сражении играли персы, со своей тяжелой кавалерией. Тогда как корпус греческих наемников был поставлен для охраны лагеря, в стороне от боя.

Мемнон пытался протестовать против подобного построения, но все было безуспешно. Единственное что смог добиться стратег от персидских вельмож, это изменение местоположения корпуса, образовав из наемников вторую линию пехотного построения.

Изобразив некоторое раздумье и сомнение, Мефрен согласился с предложение Мемноном, пребывая в полной уверенности, что помощь греков не понадобится.

Перса было трудно упрекнуть в легкомыслии, ведь к берегам Граника была стянута вся персидская мощь. Вдоль крутого берега очень удобного для обороны персы расположили пятьдесят тысяч лучников, копейщиков и секироносцев, выстроив их плотными рядами.

Впереди них расположился весь цвет персидского войска, в виде тяжелой конницы, во главе с Мефридатом и Спитафом. Расположившись вдоль самой кромки берега, титулованные аристократы не желали ни кому уступить права разгрома наглого македонца.

Всего их было около четырнадцать тысяч человек, прекрасно вооруженных, в дорогих доспехах, обильно украшенных золотом и серебром. С их красотой и богатством, в царском войске никто не мог соперничать, включая греческих наемников. Те любили украшать свои доспехи, стремясь показать отличие культурных европейцев над дикими азиатами.

При таком перевесе в численности над тридцатью тысячами общей пехоты и четырех с половиной тысячи конных у Александра, исход сражения ни у кого из персидских вельмож не вызывал сомнения.

Все персидские военачальники были уверенны в быстрой победе и буквально издергали своих разведчиков, постоянно требуя от них докладов о действиях Александра.

— Надутые глупцы, — гневно осуждал их Мемнон, — полностью уверенны в своем превосходстве, они напрочь позабыли о горькой судьбе Фив, Фракии и трибалов. Пусть придет Александр и выпустит из вас дурную кровь самолюбия и бахвальства.

Стратег заранее собрал всех командиров и объявил о том, что им предстоит битва с опасным врагом и потому драться придется как в последний раз. Особо намекнул Мемнон на полное отсутствие у македонцев жалости к сдавшимся в плен наемникам, которых македонский царь приравнял к изменникам общему делу эллинов.

— Но мы уже били знаменитого стратега Пармериона — возразил командиру Менелай, которому стратег поручил свой правый фланг.

— Пармерион не Александр — возразил, покачав головой Мемнон. — Первый опытен и расчетлив, но второй своим напором и энергией может полностью перечеркнуть весь привычный рисунок битвы.

— Это мы еще посмотрим — уверенно пообещал Менелай, энергично поигрывая своими мощными бицепсами.

Александр появился, неожиданно вызвав громкий переполох в рядах стоявших персов. Все с нетерпением выворачивали свои головы, над передними шеренгами стараясь увидеть своего необычного соперника.

Македонцы уже успели перестроиться из походной колонны в боевое построение, выставив вперед фалангу, прикрыв её с боков конницей. Как завороженные смотрели дети Азии на чудо военного искусства агрессоров европейцев. Подобно живому хищному зверю, непрерывно звеневшему своей медной чешуей, фаланга начала приближаться к реке для своего смертельного броска.

Левое крыло было отдано Пармериону, правое возглавил Александр. Как только разведчики подтвердили наличие всего персидского войска на Гранике, произошел первый серьезный спор между опытным стратегом и молодым полководцем. Узнав о численности врага, Пармерион предложил подождать с немедленным форсированием реки. Учитывая крайне не выгодный ее рельеф, он советовал встать лагерем и атаковать только на рассвете следующего дня, пока вражеское войско еще не успеет построиться.

Александр с гневом отверг это предложение Пармериона, уже ясно видя свой план боя. Он делал расчет на быструю и стремительную атаку столпившихся на берегу персов, которые по глупости задвинули в дальний угол единственно опасного для македонцев противника корпус Мемнона.

Не желая препираться и спорить с Пармерионом, царь громко воскликнул: — Македонцы наша слава и пренебрежение к опасностям требуют немедленно атаковать персов! Вперед на персов мои верные товарищи! Поспешим исполнить свои клятвы данные нами на берегах Троады.

Мощный гул одобрения потряс все войско и Пармерион не решился спорить с Александром. — Иди, иди вперед и сломай свою шею — яростно шептал про себя Линкестиец, которому Александр поручил командование обозом. Он все душой желал поражение своему тезке и одновременно зорко посматривал за Никомедом, имея в отношении его свои особые планы.

В подчинение Пармериону, царь отдал всю фессалийскую конницу во главе с Галатом, конницу союзников греков с Филиппом, всадников-фракийцев и пешие таксисы гоплитов Кратера, Мелеагра и Гарпала.

Сам Александр возглавил македонскую конницу, находившуюся под командованием Филоты, вслед за которой находились критские лучники и пельтеки. Далее расположились сариссофоры Арабея, гоплиты Кена, Пердикки и Аминты.

Приблизившись к реке и увидев построения врага, Александр убедился в правильности задуманного им плана. Вражеские всадники и пехота стояли так плотно, что затрудняли друг к другу проведение любого маневра.

Некоторое время обе армии стояли лицом к лицу, стремясь правильнее оценить силы своего противника и успеть сделать последние приготовления.

Находившийся в первых рядах тяжелой кавалерии Мефридат, снисходительно рассматривал из-под руки отряды противника. Он собирался пошутить над их малочисленностью, но не успел.

— Ахой! — раздался призывный клич македонцев, и македонское войско дружно устремилось в атаку. Первыми атаковали всадники правого фланга. Едва они вступили в воды реки, как на их головы обрушился град стрел, камней и легких дротиков. Персы максимально использовали свое выгодное положение и нещадно расстреливали тех смельчаков, что первыми рискнувших их атаковать.

Не обращая внимания на этот смертоносный ливень, македонские всадники, медленно, шаг за шагом с трудом преодолевали течение воды и крутизну берегов Граника. Несмотря на наличие у всадников щитов, и прочных шлемов, путь их к противоположному берегу сократил их число.

Любая другая кавалерия не выдержала бы столь жесткого и кровавого испытания, но только не кавалерия Александра. Благодаря своей многодневной выучке и богатому военному опыту, македонцы не дрогнули, выстояли, приблизившись к врагу, и скрестили с ним свое оружие.

Первыми с врагом схватились вооруженные мечами дилмахи. Заметно сократив свои ряды, они не смогли потеснить противостоящих им персов. В тяжелых панцирях и легкими щитами, занимая выгодное положение на берегу, они были достойным соперникам. С грозными криками набросились персидские всадники на дилмахов, демонстрируя им свое мастерство в умении владения клинком.

Громко звеня оружием, столкнулась друг с другом стена людей и коней, не желая уступать друг другу ни в чем. Под бешеным напором врага ряды дилмахов заколебались. Некоторых из них персы смогли столкнуть с крутого обрыва в воду, но тут в дело вступили гетайры, во главе с самим Александром.

В красном плаще, в рогатом шлеме с двумя белыми перьями, он был в первых рядах конных копьеносцев спешивших на помощь своим товарищам. Подобно яркой комете подскакал македонский полководец к вражеским рядам и с громким азартным криком атаковал ближайшего к нему перса.

Охваченный боевым азартом, Александр стремительно сблизился с противником, умело управляя своим конем, одними крепко сжатыми коленями. Умница Букефал проворно поднес к противнику царя, который со страшной силой нанес ему удар копьем, целясь в голову или горло.

Миг и поверженный враг подает на землю под громкие крики персов и македонцев, а конь, послушные воле всадника уже мчит его к новой, выбранной им цели среди персидских вельмож.

Вместе с Александром билась конная агема возглавляема молочным братом царя, Черным Клитом. Гигант ловко орудовал копьем, которое казалось легкой тростинкой в его крепких руках. Одного за другим он разил врагов, заступивших ему дорогу и при этом, старался не упустить из виду царя, защищать которого, ему приказала царица Олимпиада.

В завязавшейся схватке, очень быстро выяснилось, что длинные копья македонских кавалеристов имели серьезное преимущество перед мечами и легкими дротиками персидских всадников. Крепкие и тяжелые, при умелом сильном ударе они пробивали кованые доспехи противника, тогда как персы своими дротиками могли только ранили атакующих их катафрактов.

Это преимущество позволило македонцам не только выйти на крутой каменистый берег реки, но и заметно потеснить ряды противника. Медленно, но верно македонцы теснили своего противника с высокого каменного берега на равнину.

Вслед за кавалерией, незаметно в пылу боя в сражение вступила фаланга. Несмотря на персидские стрелы, она форсировала реку и стала взбираться на каменистый берег. Теперь персы смогли на своей шкуре испробовать знаменитое изобретение царя Филиппа в виде сплошного ряда железных копий.

Напрасно персидские воины вооруженные копьями и секирами пытались остановить этого страшного сказочного хищника, чьи зубы и когти принялись безжалостно крушить ряды персидского войска. От быстрого разгрома, персидскую пехоту спасала река и крутой берег, что не позволяли македонцам ударить по ним всей своей мощью.

Не менее напряженная борьба шла и на левом краю македонского войска, руководимое осторожным стратегом Пармерионом. Видя, с каким напором и упорством обрушился на врага Александр, стратег немного попридержал начало атаки своего конного крыла.

Его фессалийские кавалеристы, только-только вступали в бой, когда некоторые персидские вельможи, узнавшие по красному плащу среди напавших на их левый фланг кавалеристов македонского царя, стали самовольно покидать строй. Несмотря на призывы Мефрена и Бардии остаться на своих местах, они устремились на левый фланг, желая принять личное участие в уничтожении наглого македонца.

Это обстоятельство несколько облегчило задачу кавалеристам Галата и Филиппа, которые не столь успешно как гетайры сражались с противостоящей им кавалерией противника. Тяжелые копья и здесь помогали наступающим грекам одерживать вверх над дротиками персов, но здесь не было того азарта и куража с которым бились македонцы во главе с Александром.

Столкнувшись с плотным строем вражеских всадников, греки медленно, шаг за шагом стали теснить противника от воды вглубь берега. Возможно, оказавшись на каменистом берегу фессалийцы смогли бы показать все боевое искусство, но в самый важный момент боя погиб их командир Галат.

Подобно Александру он сражался в первых рядах атаки, демонстрируя храбрость и смелость. Галат уже убил своим копьем несколько человек, когда на него наскочил Бардия, командир фригийской кавалерии.

Как не силен и огромен был перс, но брошенный им в македонца дротик, не достиг своей цели. Ударившись о панцирь фессалийца, он отскочил прочь, не причинив ему никакого вреда, тогда как копье Галата пробило щит Бардии, и ранил его левую руку.

Взревевший от злости, перс отбросил свой щит в сторону и, схватив новый дротик, вновь швырнул его в обидчика. На этот раз он метил не во всадника, а его коня и преуспел в этом деле. Острый дротик попал в ноздри коня Галата. Обезумев от боли, животное резко рванулось в сторону, что и привело к гибели фессалийца.

Будь этот бой на открытом месте, все бы обошлось. Прирожденный кавалерист, Галат наверняка бы справился с конем, и схватка продолжилась бы, но судьба сулила ему иное. Конь не смог удержаться на крутом склоне и рухнул в реку, увлекая вместе с собой своего всадника.

Все это произошло столь стремительно, что Галат не успел соскочить с лошади и со всего размаха ударился головой о камень. Удар был столь силен, что фессалиец сломал себе шею и умер, не успел выполнить взятый на себя под Троей обет убить двадцать знатных персов.

Всякая гибель командира приводит к замешательству среди его подчиненных. Не стали исключением из этого правила и фессалийцы, несмотря на всю их выучку и умение. Лишившись командира, они разом смешались, сбили темп наступления и постепенно стали отдавать противнику инициативу.

Почувствовав перелом их настроения, персы в свою очередь стали биться с удвоенной силой и энергией. Возникла угроза, что атака захлебнется и фессалийцы отступят, но тут кавалеристам на выручку пришел стратег Кратер. Вместе со своим таксилом гоплитов, он перешел Граник и, поднявшись на берег, смело атаковал персидских всадников.

Как не многочисленны были отряды персидской кавалерии, как бы яростно они не атаковали македонцев, но они ничего не смогли сделать с единым строем гоплитов. Прикрывшись щитами и выставив вперед копья, вместе со стоявшими за их спинами метателями дротиков — пельтеками, они смогли переломить ход сражения на этом участке битвы. Подобно огромному тарану ударили они по вражеской коннице.

Под удар македонских пехотинцев попал убийца Галата, Бардия. При помощи меча и своей силы он попытался нарушить строй гоплитов, создать в них брешь, но все усилия перса были напрасны. Щиты и копья фаланги стали для него непреодолимой преградой, а метко пущенный одним из пельтов дротик, сразил персидского богатыря, угодив ему в шею.

Теперь у персов опустились руки, а фессалийские кавалеристы с новой силой стали атаковать врага. Все чаще и чаще стали они поражать своими копьями всадников противника, мстя им за смерть своего предводителя. Все больше и больше македонских воинов переходило реку и вступало в рукопашную схватку с противником. На левом фланге македонского войска наметился перелом, но исход всей битвы решался на его правом фланге.

Там, началась настоящая охота на Александра. Одни за другими в сторону его пурпурного плаща летели персидские стрелы и дротики. Один за другим бросались на него всадники в богатых доспехах, но ничто не заставило молодого воителя смутиться, отступить или искать защиты.

В этом сражении он продемонстрировал все свои навыки и умение конной схватки. Сражался с таким напором и яростью, как будто это был его последнее сражение. Подобно богу Аресу он парил над схваткой, безжалостно поражая своим тяжелым копьем очередного противника заступившего ему дорогу к победе. Никто из врагов не мог устоять против него, падая сраженным на каменистую землю Граника.

Все больше и больше ратных побед одерживал молодой воитель, но неожиданно, на Александра устремился богато одетый персидский всадник в пластинчатом доспехе. Следуя персидской тактике боя, он сначала метнул в македонского царя дротик, а затем выхватил меч и поскакал на Александра.

Брошенный персом дротик угодил в плечо молодому полководцу, но не смог пробить несколько слоев пропитанного солью полотна и только оцарапал ему руку. В гневе повернул Александр голову, в сторону напавшего на него перса и ни секунды не раздумывая, бросил своего верного Букефала на врага.

Оба всадника стремительно летели друг на друга. Схватив двумя руками свое оружие, перс готовился испробовать крепость царских доспехов, тогда как Александр думал, куда ему ударить противника в грудь или горло.

В схватке с врагом у Александра было только одно преимущество. Длинная копья позволяла нанести ему удар первым, и он должен был быть точен и верен, в противном случае победа доставалась персу. Уж слишком тяжелый меч был в его крепких, мускулистых руках.

Свой выбор, македонец сделал в самый последний момент, направив острие своего копья в горло противнику. Мощный удар пробил горловую защиту доспеха, и перс буквально вылетел из седла, перелетев через круп своей лошади.

— Мефридат, Мефридат убит! — громко и протяжно закричали сражающиеся вокруг места схватки персы, оплакивая гибель зятя Дария.

Сразу вслед за этим на Александра налетел фракиец Ресс, командовавший личной охраной персидского вельможи. Он только что зарубил своим мечом одного из гетайров и теперь жаждал отомстить за смерть покровителя.

Потрясая мечом, огромный Ресс, словно лев бросился на Александра стремясь одним ударом снести его голову, но не успел застать того врасплох. Полностью поглощенный сражением, он даже не взглянул, кого вышиб из седла ударом своего копья. С детства приученный не созерцать одержанный успех, а искать грозящую опасность, Александр вовремя заметил маневр Ресса. Быстро развернуть коня к фракийцу, он подпустил врага, на расстояние длинны копья и ударил его в грудь.

Глазомер и сила вновь не подвели Александра. Его копье пробило доспехи Ресса и поразило фракийца точно в сердце. Словно подрубленный тополь рухнул под копыта коней могучий телохранитель, но от сильного удара древко копья хрустнуло, и в руках Александра остался его короткое древко.

Словно только и ожидая, когда он окажется безоружным, на Александра немедленно устремился другой богато одетый всадник с мечом в руке. Гортанно смеясь, он надвигался на македонца, чья жизнь повисла на волоске.

— Дай мне свое копье! — покричал Александр сражавшемуся рядом с ним гейтару, но у того в руках также был обломок копья.

Смерть заглянула в глаза македонскому царю и единственное, что он смог сделать в самый последний момент, это уклониться от стремительного удара противника. Меч врага со свистом обрушился на шлем Александра и расколов его на две неровные части, соскользнул по наплечнику царского доспеха.

От одержанного успеха перс разразился радостным смехом и, желая добить противника, вновь скинул свой меч. Не оправившись от полученного удара Александр попытаться уклониться в сторону, но это у него плохо получилось. Спитаф, а это был он, собирался положить конец великому походу греков и македонцев на Восток, но в этот момент за его спиной возник Черный Клит. Молниеносный взмах рукой и его меч снес голову персидскому вельможе, обильно забрызгав его кровью смертельно побледневшего царя.

Крайне мало секунд потребовалось Александру, что бы понять, что опасность уже миновала и выкинуть вперед руку прокричать: — Копье мне! — и, получив оружие броситься в атаку на изумленного врага.

Быстрая гибель сразу двух предводителей, вызвала панику в рядах персидской кавалерии. Она еще продолжала сопротивляться натиску македонцев, но теперь их разгром был делом времени. В считанные минуты, катафракты сначала разметали строй персидских кавалеристов, а затем ударили во фланг отряду секироносцев Артабаза.

Они храбро сопротивлялись напору отряду сариссофоров и благодаря своему численному превосходству пытались скинуть их в реку. Длинные копья македонцев не давали персам сделать это, но те продолжали атаковать, забрасывая македонцев стрелами и дротиками.

Большинство солдаты грамотно укрывались от них поднятыми вверх щитами, создавая 'черепаху', но полностью уберечь себя не могли. В числе людей принявших смерть на каменистом берегу Граника был и командир отряда сариссофоров Арабей. Персидский дротик угодил ему в незащищенную доспехам шею. Стоя сзади своих солдат, он громко подбадривал их, когда вражеское копье оборвало его на полуслове.

Гибель командира вызвало замешательство в рядах сариссофоров. Их атакующий напор упал, воины стали топтаться на месте, тогда как остальные македонские отряды уверенно шли вперед. Подобное положение дел создавало серьезную угрозу правому флангу отряда стратега Кена.

Узнав о гибели Арабея, Кен послал к таксилу сариссофоров своего помощника Пердикку, который блестяще проявил себя в этой трудной ситуации. Прибыв в самый критический момент, он встал в передние ряды строя и своим личным примером увлек солдат в наступление.

Появление молодого командира совпало с атакой секироносцев конницей под командованием Александра. Завязалась новая схватка чей исход не вызывал никакого сомнения. Все персидское войско трещало под напором фаланг Кена, Аминты, Мелеагра и Кратера, что полностью вышли на речной берег и успешно теснили врага.

Едва обученные строю, персидские копейщики и секироносцы не могли сражаться на равных с закаленными греческими гоплитами.

Все это видел Мемнон, внимательно наблюдая с того места, куда его поставила диспозиция Мефридата. С первых минут боя он прекрасно понял весь замысел македонского царя, по прорыву флангов персидского войска. Единственное, что ему было непонятно, в каком месте будет биться сам Александр, но вскоре все разъяснилось. Обилие сдвинувшихся на левый фланг персидских всадников, дало греку ясный ответ на эту загадку.

Поднявшись на склон небольшого холма, Мемнон стал ждать дальнейшего развития событий, которые не заставили себя долго ждать. По тем протяжным горестным крикам, что неслись со стороны персов и смятению в их рядах, он быстро догадался о гибели персидских вождей.

Весть о гибели Мефридата и Спитафа развязывала Мемнону руки. Зная направление главного удара Александра, он мог ударом своего корпуса остановить наступление фессалийцев и изменить ход сражения. Однако родосец не стал этого делать.

Как бы это не странно звучало, но разгром персов и гибель их заносчивых вождей было выгодно Мемнону. Ибо с этого момента никто из высокородных персов уже не смог встать у него на дороге.

Оставалось только достойно покинуть поле битвы и Мемнон, легко справился с этой задачей. Ради этого, он пожертвовал частью своих сил во главе с Менелаем, бросив их на поддержку левого фланга персов. Там находились главные силы македонской кавалерии во главе с Александром и потому, следовало создать серьезную помеху на пути преследования македонцами оставшихся сил корпуса.

Ничего не подозревая о коварных планах своего командира, Менелай не раздумывая, атаковал македонских кавалеристов, вышедших к этому моменту в тыл персидским отрядам левого фланга.

Завязалась жестокая борьба старых врагов не желавших уступать друг другу. Греческие наемники были достойными противниками, которые смогли остановить натиск македонской кавалерии. Атаковать в лоб ощетинившуюся фалангу было и для них тяжелой задачей.

Наступательный порыв катафрактов угас и ударь Мемнон по македонцам в этот момент, то неизвестно, какой бы ценой далась бы Александру его первая победа. Однако вместо этого, грек начал отводит корпуса с поля боя, оставив на заклание противнику малую часть своего войска.

Вместе Мемноном с поля сражения уходил командующий персидским флотом Фарнобаз, которого хитрый грек услужливо пригласил к себе перед началом битвы. Вглядываясь в то, как стремительно рушится построение персидского войска под напором врага, главный мореход Дария только и делал, что благодарил Мемнона за сделанное им предложение.

Отряд Менелая успешно отражал натиск македонской кавалерии до тех пор, щитоносцы Антигона не прорвали строй персидских копейщиков. Не обращая внимания на бегущих в страхе персов, македонские воины навалились на воинов Менелая.

Фаланга на фалангу, стенка на стенку столкнулись на каменистом берегу Граника в смертельной схватке. Каждый из командиров отряда показал себя достойным победой. Менелай дрался подобно льву, демонстрируя чудеса храбрости и личного мужества. Дважды раненый в плечо и ногу, он не покидал передних рядов фаланги, отвечая врагу ударом на удар.

Почти каждый из его ударов его копья приносил противнику потери, а когда оба его копья сломались, он принялся крушить своих врагов мечом.

Видя, какой урон наносит его воинам Менелай, против него выступил сам гармост Антигон, начавший свою карьеру еще при молодом царе Филиппе.

Обладал такой же мощной комплекции как Менелай, он был достойным ему соперником.

Встав против командира наемников, он сначала мощным броском тяжелого копья пробил щит грека, а когда тот отбросил его в сторону, бросился на него с мечом.

Видя, что плечо и нога у Менелая в крови, Антигон рассчитывал одержать быструю победу, но просчитался. Раненый грек атаковал его с такой яростью, с таким напором, что македонец был вынужден уйти в глухую оборону, отбивая яростные атаки противника малым фракийским щитом и искусными фехтовальными выпадами.

Проигрывая силачу в силе, Антигон стал кружить вокруг Менелая, в надежде, что тот скоро устанет, но силы грека были неисчерпаемые.

Вскоре, один из его ударов достиг своей цели. Антигон не успел прикрыться щитом и меч Менелая, с силой обрушился на его гладкий шлем в области левого виска. Кровь хлынула рекой, застилая глаз Антигона, но тот в азарте боя сам атаковал Менелая.

Пока утомившийся боем соперник поднимал руку для нового удара, гармост подскочил к нему и коварно ударил грека кованым краем щита под нижнюю челюсть. Когда же Менелай рефлекторно взмахнул обеими руками по направлению к месту удара, Антигон нанес стремительный удар мечом в его незащищенную нижнюю часть живота.

Пронзенный острой болью, грек поспешно согнулся и новый удар Антигона отсек ему голову. Схватка завершилась в пользу македонца, но наемники не пожелали оставить смерть своего командира не отомщенной.

Все греки, кто находился вблизи места бросились на Антигона, который склонившись над телом убитого противника, стал сдирать с него богатый доспех. От верной смерти гармоста спасли гоплиты, что дружно прикрыли его от копий и мечей противника своими щитами, а также подоспевшие к месту боя пельтеки. Они буквально забросали атакующих греков своими дротиками и копьями.

Всего в этом бою, в плен было взято сто два человека. Остальные греки все пали на поле боя, не отступив с него ни на шаг.

Едва победа была одержана, Александр приказал своим кавалеристам преследовать отступавшего противника. Особенно царь хотел догнать и разгромить уклонившийся от битвы корпус Мемнона, но судьба преподнесла ему неприятный сюрприз.

Путь брошенных в погоню за врагом кавалеристов проходил через брошенный персами лагерь, ставший непреодолимым соблазном для македонского воинства. Катафракты и дилмахи, гоплиты и пельтеки, все они принялись яростно рыться в шатрах персидской знати, пораженные теми сокровищами, которые в них находились.

Перед их глазами предстала золотая посуда и богатые одежды, серебряные ларцы с благовониями, прекрасные бронзовые светильники и множество рабов не успевших убежать вместе со своими хозяевами.

Дух наживы и алчность оказался сильнее царского слова и македонцы только имитировали преследование противника, сославшись на то, что солнце вот-вот скроется за горизонтом.

Выслушав доклад стратегов о невозможности догнать Мемнона, царь только гневно сверкнул глазами, но значимость одержанной его войском победы, заставило сменить гнев на милость.

Потери македонцев в этом сражении по сравнению с потерями персов, чьи тела широким ковром устилали берега Граника, были скромными. Больше всего у македонцев понесли потери кавалеристы. Больше сотни всадников погибло в жестокой схватке на каменистом берегу Граника.

На следующий день, Александр с почестями похоронил павших воинов, приказав освободить оставшихся в Македонии родственников от всех податей и выплатить им денежную помощь из общей военной добычи.

От себя лично, царь послал в дар богине Афине триста богато инкрустированных золотом персидских щитов из общего числа оружия, взятого македонцами на поле битвы.

В назидание оставшимся у Мемнона греческим наемникам, царь приказал взятых в плен воинов заковать в цепи и отправил на каменоломни в Македонию как предателей и изменников общегреческому делу.

Так закончилась эта битва при Гранике. Самая первая в огромной череде всех последующих в этом великом походе.

Глава V. Покорение побережья.

Александр торопился. Разгромив персов на Гранике, он хотел с максимальной выгодой воспользоваться плодами достигнутого успеха в борьбе за Ионию. Сделать это следовало как можно скорее, до того, как из глубин Азии подойдут новые силы персов.

По этой причине, уже на следующий день после битвы был отдан приказ кавалерии о преследовании Мемнона, а на третий день двинулся и сам полководец вместе с пехотой и обозом.

Бежавший с поля боя предводитель греческих наемников был самым опасным противником македонского царя в борьбе за побережье. Сохранив часть своего корпуса, он собирался при помощи персидского флота перебросить его в Грецию и создать очаг напряженности в тылу у Александра.

Единственное, что серьезно затрудняло действие Мемнона — отсутствие у него титула главного командующего персидских войск на побережье. Не имея его, родосец не мог отдавать приказы наварху Фарнобазу, а только уговаривать, что являлось довольно затруднительным делом. После поражения под Граником, перс находился в сильной депрессии и был сходен с собакой на сене. Послушно соглашаясь с доводами Мемнона о необходимости скорейшего начала морской операции против Александра, он был готов сделать это лишь по приказу царя Дария.

Всю дорогу от Граника до Эфеса, грек пытался воздействовать на Фарнобаза, но чем сильнее он давил на наварха, то тем крепче он упирался. В конце концов, Мемнон оставил перса в покое, решив, что дальнейшие события сделают Фарнобаза более сговорчивым. И в этом он не ошибся.

Победа македонского царя моментально всколыхнула все греческие города на восточном побережье Эгейского моря. Пергам, Смирна, Эфес, Милеет и Галикарнас, острова Родос, Самос и Лесбос, проснулись от былой спячки и заговорили об утерянной ими свободе.

Разговоры об Александре освободители силились, росли и крепли благодаря тайным гонцам жреца Ликомеда. Сразу после победы, они покинули лагерь македонцев, везя с собой письма царя Александра к местным грекам. В них он призывал ионийцев к скорейшему восстанию против персов и обещал им вернуть отнятую у них персами свободу и права.

Идея того, что эллины придут освободить эллинов, упала на благодатную почву, но дальше слов дело не пошло. Жители побережья хорошо помнили, с какой жестокостью персы подавляли прежние восстания ионийцев. Когда непокорные города подобно Милету предавались огню и разрушались до основания, а их жители поголовно продавались в рабство.

Поэтому, ионийцы решили подождать прихода македонского царя, которому ещё только предстояло покорить Миссию и Малую Фригию, вступить Лидию и взять её легендарную столицу Сарды. Это была хорошо укрепленная крепость, чьи стены в свое время остановили спартанца Агесилая, а легендарный Кир смог взять при помощи хитрости.

Все говорили и никто не торопились действовать, кроме самого Александра. Не откладывая дело в долгий ящик, он действовал быстро и решительно, нарушая все прогнозы и ожидания противника.

Не прошло и трех дней после событий на Гранике, как его союзное войско вступило в Миссию, что заставило власти Пергама срочно действовать. Небольшой персидский гарнизон согласился сложить оружие и с этой торжественной вестью, к македонскому царю было отправлено посольство.

Обрадованный Александр с радостью принял пергамцев в своем походном шатре и торжественно подтвердил им свои обещания о восстановлении утраченных греками свобод. Вслед за этим, между властями Пергама и Македонией был заключен союзный договор и, обеспечив себе спокойный тыл, Александр повернул свое войско на юг, к границе Лидии.

Её переход совпал с внезапной смертью жреца Ликомеда. Бодрый и веселый, полный планов на жизнь, он вместе с близким окружением царя принимал участие в победном пиру, после которого внезапно занемог и вскоре скончался.

По поводу его скоропостижной кончины говорили всякое. Одни указывали на почтенный возраст Ликомеда, другие говорили, что жреца ранила отравленная стрела, случайно залетевшая в лагерь во время битвы. Третьи вскользь намекали на главного жреца македонского войска Алисандра, лично лечившего больного.

Перед самой кончиной, Ликомед клятвенно пообещал царю, что ему не придется брать сарды штурмом и Александр очень на это надеялся.

Крепкие стены, а также стратегическое положение, конечный пункт знаменитой царской дороги, что начиналась в Сузах и заканчивалась в Сардах, изначально подразумевало жесткую борьбу за столицу Лидии. Будь Александр персидским военачальником, он так бы и поступил в надежде, что Дарий вскоре перебросит новые войска к побережью Эгейского моря.

Ведя свои войска к родине Креза, царь ожидал увидеть город, изготовившийся к долгой и изнурительной осаде, но этого не произошло. Хорошо зная силы персов, Мемнон не стал строить иллюзии относительно скорой помощи со стороны персидского царя. Как хороший стратег, он отдать часть территории противнику, полностью сосредоточившись на морской экспедиции в Грецию.

Когда стали видны стены столицы Лидии, навстречу походной колонне направилась делегация переговорщиков. Знатные горожане и комендант крепости перс Мефрен и поспешили выказать македонскому царю, свое почтение, положив к его ногам ключ от ворот города.

— А где изменник Мемнон? Почему я не вижу его в ваших рядах. Он не здоров или боится показаться мне на глаза? — гневно спросил Александр лидийских послов.

— Мемнона нет в городе, государь — отвечали ему городские старцы. — Он так боится тебя, что не стал засиживаться в Сардах и уехал в Эфес.

Сделав вид, что принял льстивые слова послов за истину, Александр решил войти в город из уважения к легендарной столице легендарного царя.

Сарды встретили македонского полководца радостными криками и потаенными надеждами на лучшую долю. Александр внимательно осмотрел город. Со знанием военного дела оценил мощь и силу его укрепления и с большим интересом отправился смотреть исторические места города, связанные с Киром Великим и царем Крезом.

Сопровождавший царя горожанин Антимах восторженно рассказывал историю падения Сард, а также показал место, где по приказу Кира был сооружен костер для казни последнего лидийского царя.

Полной скорби и трагизма в голосе, Антимах рассказал как в самый последний момент, по воле богов огни костра были потушены потоками хлынувшего с небес дождя и удивленный этим, Кир сменил гнев на милость.

В этом место Антимаху всегда удавалось вызвать сочувствие у слушателей, но его коронный номер испортил неугомонный Клит. В тот самый момент когда, растекаясь мислию по древу Антимах, дошел до финала своего повествования, македонец попросил его показать то место, где был убит царь Кандавл, из-за того, что позволил своему телохранителю увидеть наготу собственной супруги.

Услышав подобное пожелание, лидиец поперхнулся на полуслове, покраснел, но этот досадный инцидент никак не повлиял на развитие дальнейших событий. Оказавшись вместе со своей свитой на главной площади города, Александр взял у Эвмена заранее приготовленный царский скипетр и властно поднял его над головой.

В моментально наступившей тишине, полководец торжественно провозгласил, что возвращает жителям Сард их права и свободу, утраченные ими с приходом в Лидию персов.

По сравнению с подобной церемонией в отношении жителей Пергама, это возвращение свобод прошло лучше. Александр явно входил в роль освободителя, но до величества персидских владык ему было ещё далеко.

Оставив в Сардах под присмотром Антигона, раненых и часть обозов, Александр уже на следующий день повернул на Эфес, где расположился Мемнон. В отличие от Пармериона молодой полководец сразу понял коварный план родосца и как не уговаривал его стратег оставить в Сардах большую часть войск, царь не внял его советам.

Когда Дарий пришлет новые войска, было известно только одним богам, а вторжение персов в Грецию могло состояться до наступления осени. Следовало спешить, ибо времени и средств, несмотря на добычу, взятую в сражении при Гранике, у Александра было мало.

Мемнон также не сидел без дела. Перед тем как покинуть Сарды, он отправил персидскому царю гонца с письмом. В нем стратег подробно описывал битву при Гранике и всю сложившуюся ситуацию в городах Ионии. Мемнон настойчиво рекомендовал царю передать в его подчинение флот, что бы как можно скорее начать морской поход в Грецию. Полководец резонно замечал, что до зимы Александр не сможет глубоко проникнуть в Малую Азию и приложит все силы к завоеванию побережья Ионии, с главными портовыми городами.

Отправляя Дарию это письмо, Мемнон был уверен, что царь, скорее всего, согласиться с ним, и назначит его главным командующим персидских сил в Ионии. Ведь после гибели на Гранике всего цвета персидской военной аристократии, он является единственным стратегом, кто способен эффективно бороться с македонцем.

Также в помощь Мемнону было и послание наварха Фарнобаза. Написанное вскоре после разгрома на Гранике, оно буквально сочилось страхом и растерянностью перед македонским войском.

Отправив оба этих письма, Мемнон направился в Эфес, где он получил прощальный подарок от умершего жреца Ликомеда. Узнав о победе Александра и о том, что он собирается вернуть греческим городам их свободы, эфесцы отказались впускать Мемнона в город. Только сильный нажим со стороны местных олигархов и ложное сообщение о скором прибытии в порт персидских кораблей, заставили горожан открыть ворота перед наемниками Мемнона.

Едва только стратег взял крепость под свой контроль, как местные олигархи принялись сводить свои счеты, с демократами руками Мемнона. По указке олигархов, наемники стали ходить по городу и убивать демократов, объявляя их тайными сторонниками Македонии, которые замышляли заговор против правителей города.

Глава олигархов Сифрак лично сбросил статую Филиппа, которая была установлена в галереи друзей города. Дома тех, кто подвергся проскрипции, были разграблены, но это был 'пир во время чумы'. Опасаясь тайного восстания горожан, Мемнон не стал долго задерживаться в Эфесе. Едва стало известно, что македонцы покинули Сарды и движутся к побережью, стратег приказал разграбить сокровища храма Артемиды Эфесской и отступить в Милет.

Тем временем выпущенная 'стрела' Мемнона уже достигла своей цели. На лучших скакунах персидского царства, она летела по царской дороге от одной станции до другой, не зная отдыха, пока не оказалась в Вавилоне, где в этот момент находился Дарий.

Сведения о том, что персидское войско потерпело неудачу на берегах Граника уже доходили до ушей персидского царя, но все они были не точными, не дающими полной картины случившегося.

Все они говорили о том, что Мефридат не смог исполнить обещание привести царю голову македонца, посмевшего бросить вызов великому владыке, и сокрушенно вздыхали. Одни искренно, другие с тайным злорадством, уж слишком сильно благоволил царь к своему зятю.

Письма Мемнона и Фарнобаза прибывшие в персидскую столицу почти в одно и то же время привели в смятение Вавилон. Горе от понесенных потерь и страх перед человеком, совершившим это ужасное деяние, слились в один мощный удар, что потряс царя и всю окружавшую его знать.

Чувство тоски и тревоги прочно захватили все сердца и души высокородных персов, не знавших никогда прежде столь сокрушительного поражения своего войска. Уязвленные гибелью представителей высшей знати, они только и делали, что обсуждали это известие, не в силах до конца понять и осознать произошедшее.

Страх и уныние охватило ближайшее окружение царя, и только афинянин Харидем лучился твердостью и спокойствием. Конечно, в глубине души его очень радовало, что все случилось так как, его устами персидскому царю предрекал Мемнон, но из-за интриг вельмож осталось без должного внимания, однако не это было главным. В море горестно шушукающихся и растерянных сановников царя, он был единственным, кто предлагал конкретные меры противодействия Александру.

Да, то, что он предлагал, в значительной мере наносило удар по персидскому самолюбию, но в трудный час испытаний всегда приходилось чем-то жертвовать. И лучше отдать пост главного командующего всеми военными силами в Ионии греку, чем искать на столь важную должность чистокровного перса.

Сам Дарий был согласен с предложением Мемнона. Однако как это всегда было у восточных владык, прислушиваться к голосу высокородной знати, для которых вопрос крови всегда был важен, особенно после случая с Багоем.

Когда царь на верховном совете заговорил о необходимости назначения нового командующего персидским войском для войны с Александром, его слова, как и ожидалось, вызвали бурное обсуждение.

Присутствие на совете посланника Мемнона Харидема, прямо говорило, чью кандидатуру на этот высокий пост он намерен назначить. Возникни этот вопрос в любое другое время и персидские вельможи наверняка бы смогли найти достойную кандидатуру в противовес Мемнону, но когда весь военный цвет знати погиб это было трудно сделать.

Очень многие вельможи полагали, что освободившееся место попытается занять Бесс, сатрап Бактрии. До трагедии на Гранике, он вместе с Мефридатом претендовал на этот пост, но на этот раз Бесс молчал. Сильно напуган таким оглушительным разгромом персидского войска и гибелью его военачальников, он решил подождать дальнейшего развития событий.

Следуя традиции, а также стремясь спасти лицо, персы стали называть царю возможных кандидатов, но безуспешно. Одних отвергал сам Дарий, а другие отводились самими же вельможами.

Луч надежды мелькнул, когда один из вельмож с подсказки Бесса, предложил уцелевшего от македонских копий стратега Мефрена.

— Действительно, государь. Пусть командующим пока будет Мефрен, а потом мы найдем тебе более достойного человека — дружно заговорили вельможи, довольные тем, что смогли и честь соблюсти и капитал приобрести.

Такое компромиссное предложение было по сердцу шахиншаху, который ни минуты не забывал, что он тоже перс. Однако та ужасная картина, что открылась его глазам в письмах Мемнона и Фарнобаза, не позволяла ему согласиться с этим предложением. Дарию очень хотелось поскорее решить этот вопрос, распустить совет и удалиться прочь из душного зала в прохладу дворцовых садов.

Очень хотелось, но груз ответственности за судьбу государства, что принял он вместе с золотой царской тиарой и страх перед неизвестностью не позволяли ему сделать это.

Почувствовав слабость царской души, вельможи стали наперебой советовать назначить Мефрена. Пусть он управляет войсками вместе с Мемноном. Пусть грек будет командовать армией в новом сражении с Александром, но пусть главным будет перс. Ибо так было со времен Кира Великого.

Голоса вельмож становились все громче и увереннее, и уже Бесс собирался встать со своего места и от имени собрания просить царя о назначении Мефрена, как дверь зала приоткрылась, и вошел начальник дворцовой стражи.

Быстрой семенящей походкой, которая никогда не сулила ничего хорошего, он подошел к трону царя и что-то тихо ему сказал.

От его слов Дарий изменился лицом и, вскинув голову, пронзительно крикнул — Позвать сюда гонца от сатрапа Фраорта!

Не прошло и минуты, как гонец уже стоял перед царем на коленях, уперев взор в пол, и почтительно подал ему привезенное послание.

Обычно его читал специальный слуга, но на заседание совета его не позвали и Дарий сам прочел вести из далекой Фригии. Все кто находился в зале с тревогой и напряжением, следили за тем, как наливалось гневом лицо владыки персов. Как дочитав до конца, он скомкал письма Фраорта и бросил его к своим ногам так, как будто оно было пропитано ядом.

— Вы просите меня назначить Мефрена!? — гневно спросил царь своих вельмож и не дожидаясь ответа продолжил, — да будет вам известно, что Мефрен предал меня, сдав без боя македонцам Сарды! Этого человека вы предлагали мне в командиры моего войска в ионии!?

От этих слов в зале наступила мертвая тишина. Все кто минуту назад на все лады восхваляли Мефрена, стыдливо потупили взор в пол, трусливо отводя глаза в сторону. Этими действиями вельможи ещё больше распалили и переменили Дария. Теперь перед ними сидел на троне не усталый и желавший отдохнуть человек, а подхлестнутый опасностью правитель, который принял свое решение.

С силой ударив посохом по плиткам пола, тем самым предваряя окончательность и бесповоротность своего решения, Дарий изрек.

— Я, великий царь Персии Дарий, повелеваю; — на время войны с македонцами отдать верховную власть в Ионии и прочих сатрапиях прилегающих к Срединному морю, стратегу Мемнону, своими делами доказавшему свою преданность нашему престолу и стране. Отныне все приказы, отданные им должны исполняться так же быстро и в точности как мои собственные повеления.

Вздох разочарования пронесся по рядам собравшихся персов в ответ на решение царя. Зов крови по-прежнему туманил головы персидских вельмож, но измена Мефрена и трагедия под Граником не позволила им перечить царю.

— Сейчас в наших рядах нет другого человека, равного опытом и талантом стратегу Мемнону, в руки которого я вверил наше войско. Я знаю, что среди вас есть много храбрых и преданных Персии людей, которые смело, поведут мои войска на македонян, но мне нужна победа, а не безрассудное самоубийство подобно тому, что совершил мой любимый зять Мефридат — царь горестно вздохнул и ответный вздох пронесся по залу.

После таких слов никто из сановников, присутствовавших на совете, не посмел перечить Дарию, ибо у каждого из них было свое горе, свои потери.

Видя ту непреклонность, с которой царь объявил свою волю, хитрый Бесс решил внести свою лепту в важное дело. Раз царь решил отдать всю воинскую власть Мемнону пусть будет так. Пусть грек разгромит македонца в новой битве, но всегда есть возможность решить этот вопрос и не на поле брани. Сохранить жизни солдат и деньги царской казны, надо только знать, что делать и Бесс знал это.

— Позволь своему слуге сказать тебе несколько слов наедине, великий государь — смиренно попросил сатрап Дария, встав у подножья трона.

Приняв столь неожиданное для самого себя решение, персидский царь не хотел больше заниматься государственными делами, но Бесу он отказать не решился. Насколько он знал сатрапа, он никогда не беспокоил владыку по пустякам.

— Хорошо, говори, но не здесь — разрешил Дарий и в сопровождении стражей направился в садовую прохладу.

Уютно расположившись на резной скамье возле дарующего живительную свежесть, царь некоторое время сидел, закрыв глаза. Стоявший рядом с ним Бесс беззвучно застыл, изображая каждой черточкой своего лица покорность и внимательность к своему владыке.

Так продолжалось некоторое время, пока Дарий не открыл глаза и взмахом бровей позволил сатрапу говорить.

— Великий владыка, я нисколько не сомневаюсь в таланте стратега Мемнона, но по моему скромному разумению, в борьбе с македонцем не стоит отбрасывать в сторону такое важное оружие как золото. Его очень умело, использовали твой предшественники Артаксеркс Ох и его сын Оарса.

Услышав эти слова, царь насторожился. Он и раньше слышал о тайных подкупах греческих партий и их вождей, но теперь захотел услышать это из первых уст, поскольку именно Бесс был доверенным лицом обоих Ахеменидов в столь важном деле как подкуп.

Коротким взмахом руки, он повелел Бессу присесть у своих ног на маленькую скамейку и обратился весь в слух.

— Твой предшественник славный царь Ох удачно вел борьбу с греками используя против них золотого стрелка,— произнес сатрап намекая на лицевую сторону дарика, главной персидской монеты. — Великий царь также вовремя заметил угрозу со стороны Филиппа македонского и заблаговременно нашел нужных себе людей в его окружении. Измена свила прочное гнездо среди македонских аристократов, и только преждевременная смерть великого царя позволила Филиппу одержать победу при Херонеи и подчинить своему влиянию почти всю Грецию. Но тайный замысел царя не пропал даром и по велению его сына Оарса, я передал братьям Линкестийцам, сто талантов золотом и Филипп был убит.

Бесс замолчал, выждал паузу, и дождался, когда заинтригованный царь осторожно спросил его.

— Что же ты предлагаешь?

Двух братьев Линкистийцев казнили сразу после смерти Филиппа, но остался третий брат. Он женат на дочери стратега Пармериона и занимает высокое положение возле царя Александра. И он недавно прислал мне тайное письмо.

— Что же хочет от нас этот человек. Денег, власти и покровительства?

— Ты как всегда проницателен мой господин — рассыпался льстивыми комплиментами царедворец. — Александр Линкестиец предлагает убить своего царя и взамен хочет получить царский трон, титул твоего друга и конечно денег.

— И сколько ты советуешь дать ему наших денег? — Дарий пристально посмотрел на сатрапа, но тот не смутился.

— Пятьсот золотых талантов, господин. Ровно столько сколько назначил царь Артаксеркс за голову его отца. И столько же думаю, следует дать ему в качестве свадебного подарка вместе с рукой одной из твоих дочерей, государь. Ведь тебе нужна дружественная Македония, которая будет проводить нужную тебе политику в Элладе.

Хитрый Бесс замолчал, оставляя последнее слово за царем и тот не раздумывая, согласился с ним.

— Да ты прав мой верный Бесс. Это очень верное решение. Пусть Мемнон будет сражаться с Александром на поле боя, а мы попытаемся решить эту проблему с другого конца — Дарий благосклонно кивнул головой и сатрап пропал.

Той же ночь, Бесс отправил в Лидию своего доверенного гонца Сисину, с тайным письмом к предателю Линкестийцу.

Оба гонца с небольшой разницей птицами летели по царской дороге к берегам Эгейского моря, где события развивались стремительно.

Не дожидаясь решения персидского царя, Мемнон спешно укреплял Милет, намериваясь оказать достойное сопротивление Александру.

Издревле Милет как важнейший порт эгейского побережья был окружен крепостными стенами. Благодаря усилиям своих правителей, Милет обладал мощным двойным крепостных стен, хорошо защищенной внутренней гаванью для стоянки флота, большими запасами продовольствия. При подавлении восстания ионийцев, персидские сатрапы потратили много времени и жизней своих солдат, чтобы покорить этот город.

Помня об этом, получившие его в свое подчинение персы, долгое время использовали город исключительно как морской порт, не уделяя при этом должного внимания его сухопутной защите.

Возможно, персы это сделали из желания подстраховать себя на случай нового бунта ионийцев или у сатрапов просто не доходили руки. Однако осматривая крепостные стены города, Мемнон сразу отметил их ветхость на некоторых участках предполагаемой обороны. Поэтому руководя восстановительными работами стен Милета, родосец не забывал готовить себе отход на случай неудачи в обороне.

Вступив в город вместе со своими наемниками и остатками персидского войска уцелевшего после битвы на берегах Граника, Мемнон кардинально изменил политические воззрения персидского коменданта города, грека Гесистрата. Он подобно Мефрену начал посматривать в сторону македонского царя, правда, не столько под воздействием речей посланников Ликомеда, сколько от успешных действий Александра.

Гесистрат уже подумывал, не послать ли ему тайного гонца в стан македонцев, но появление в городе Мемнона поставило крест, на этих намерениях коменданта.

Сам Александр прекрасно понимал значение Милета, в грядущем споре за господство на море и обеспечения спокойного греческого тыла для дальнейшего продвижения вглубь Малой Азии. Поэтому, едва заняв Эфес, Александр приказал командующему эллинским флотом Никанору направить все имеющиеся у него корабли к Милету для его блокады.

Этого же требовал от Фарнобаза и Мемнон, но ему слишком долго пришлось уговаривать перса. Когда по его приказу триста кораблей подошли к Милету, то у входа в гавань встретили там греческий флот, прибывший к городу на три дня ранее. Встав на якорь корабли Никанора, блокировали вход в порт, и персы были вынуждены временно отступить.

Увидев, что он опоздал и греки заняли выгодную позицию, Фарнобаз приказал своим кораблям встать у мыса Микала, провоцируя греков к нападению.

Его действия привели к новым спорам и разногласиям между Александром и Пармерионом. Старый полководец предлагал напасть на корабли противника что, по его мнению, принесло бы великую пользу для всего дела. В случае победы укрепило бы положение флота в Эгейском море, а в случаи поражения сократилось бы число персидских кораблей.

Царь решительно выступал против сражения, так как считал бессмысленно наступать малыми силам флота против более сильного и опытного противника в морском деле. Кроме этого, Александр прекрасно просчитывал политический эффект от своего поражения на море, которое незамедлительно отзовется брожением в Греции.

Напрасно стратег пытался обрести поддержку среди других полководцев участвующих в заседании военного совета. В большинстве своем они выросли вместе с Александром, отличились во время походов против трибаллов и фиванцев и привыкли безоговорочно верить на слово своему другу и командиру. Один только Филота, поддержал отца, чем вызвал холодные усмешки Гефестиона и Птоломея.

По решению совета, кораблям Никанора был дан строгий приказ воздерживаться от нападения на корабли персов. Продолжать стоять на своих местах и тем самым мешать подвозу во внутреннюю гавань Милета продовольствия и войска.

Стоя на крепостных стенах Милета, Мемнон с пониманием следил за действиями своего молодого противника. Он бы и сам, примерно так же действовал, доводись ему осаждать Милет и это больше всего его угнетало.

Ах, как, кстати, был бы приказ Дария о назначении его главным командующим персидских войск. Тогда бы он сковал своего противника боем у стен, разбил бы весь его флот и немедленно бы начал переброску войск на ту сторону моря. Македонец оказался бы в хорошей западне без всяких шансов на выигрыш.

Все ещё можно было сделать быстро и правильно, но Вавилон упорно молчал, и Мемнону приходилось подобно в Эфесе выигрывать время для осуществления своего плана, но противник не сидел, сложа руки.

Взяв за короткий период времени Милет в плотное кольцо блокады, Александр подтянул к его стенам осадные машины и начал штурм города. Мощные тараны под прикрытием лучников и катапульт дружно застучали по стенам крепости, пробуя их на прочность своими головами.

Выгнав на стены большую часть своих сил, стратег внимательно следил за работой осадных машин противника и с каждым часом, получал все новые и новые подтверждения своих опасений прежних опасений.

Несмотря на яростное сопротивление солдат Мемнона, которые непрерывно обстреливали стрелами и камнями прикрытые навесами вражеские тараны, к исходу второго дня македонцы сумели пробить в крепостных стенах многочисленные широкие проломы. Через них солдаты Александра начали просачиваться в город, где завязались яростные уличные бои.

Мемнон очень надеялся на помощь милетян в защите города, но те только пугливо жались по своим домам, опасаясь поднимать руку на воинов Александра. Стратегу не оставалось ничего другого как отвести войска во внутреннюю крепость и отдать приказ к подготовке эвакуации.

Теснота прилегающих к цитадели улиц не позволила македонцам и их союзникам подвести свои осадные машины к её стенам, и поэтому основным оружием воинов стали штурмовые лестницы. Два раза пытались македонские воины взойти на стены цитадели, и каждый раз наемники с успехом отражали их атаки. Мемнон умело использовал трудности солдат противника, нанося им существенный урон.

Однако родосец не собирался вечно отсиживаться в обороне и, оставив на стенах крепости триста человек, сам с основными силами пошел на прорыв морской блокады. По заранее условленному сигналу, финикийские и кипрские триеры дружно ударили по греческим кораблям, стоявшим у входа в гавань.

Умело маневрируя на воде, они двумя клиньями ударили по стоявшим на якорях греческим кораблям, пытаясь потопить их ударами носовых таранов. При этом персы не стремились к полному уничтожению своего противника, а только хотели открыть дорогу вышедшим из милетской гавани транспортным кораблям с армией Мемнона.

В завязавшейся битве все решало умение, опыт и вооружение сражающихся кораблей. Все это было на стороне персов и поэтому, попав под двойной удар и потеряв больше двух десятков судов, Никанор отступил, что бы ни быть полностью уничтоженным.

Покинув порт по чистой воде, Мемнон соединился с кораблями Фарнобазом и незамедлительно отошел к Галикарнасу, последнему персидскому порту в Ионии.

Просмотрев уход кораблей Мемнона из внутренней гавани, македонцы решили что цитадель пуста и решили её занять, но оставленные в ней Мемноном наемники быстро доказали их ошибку. Они смогли отбить очередной штурм гоплитов, вызвав в их рядах сильное замешательство.

— За кого вы сражаетесь?! — громко прокричал Александр, прибывший к стенам акрополя, едва ему доложили об очередном неудачном штурме. — Мемнон трусливо бежал, бросив вас на произвол судьбы, Дарий далеко, а милетяне не поддерживают вас. Ради чего вы проливаете свою кровь?

— Мы сражаемся за свою свободу — гордо ответили македонскому царю греки, важно расхаживающие по стене крепости.

Александр со злостью сжал губы, но промолчал на столь явное оскорбление. Новый штурм цитадели принесет ему большие потери, на носу зима, а он планировал показательно отпустить часть войска домой, что бы они привели к нему новых добровольцев. Требовалось найти удачное решение, и царь быстро нашел его.

— Я предлагаю вам перейти на службу ко мне. Такие храбрые люди нужны мне живыми, а золотом я вас не обижу. Персы хорошо снабдили меня им.

Наемники заколебались и позволили Александру уговорить себя сдаться. Не желая терять лицо перед милетянами, царь полностью выполнил свое обещание, выместив всю злость на персах и прочих иностранцах, оказавшихся в его руках. Все они были обращены в рабов, несмотря на то, что многие из них были сугубо мирными людьми.

Видя столь вопиющую несправедливость, ни один из жителей Милета не пожелал подать голос в их защиту. Все они наперебой восхваляли возвращенные им Александром права и свободы города и радовались целостности своих домов и имущества.

Впрочем, не со всеми пленными был суров македонский царь. Им был милостиво пощажен комендант города Гесистрат, грек по национальности. На него, Александр наложил крупный денежный штраф за измену панэллинским идеям. Сделано это было под бурное рукоплескание жителей города, которые имели свои недовольства от правления коменданта.

Милет перешел под контроль македонцев, но борьба с Мемноном не была закончена. Упустив его и потерпев поражение на море, Александр распустил остатки уцелевшего эллинского флота, понимая его полную нынешнюю бесполезность против судов армады Фарнобаза.

На военном совете, царь сдержано похвалил Никанора и его моряков за храбрость и смелость в войне с персами. Он даже наградил некоторых из них из захваченной в Милете добычи, но в душе горько сожалел, что не сможет организовать, морскую блокаду столицы Карии.

Галикарнас, в отличие от остальных греческих городов побережья являлся первоклассной крепостью. Его сила и мощь создавались в течение многих лет благодаря энергичному и деятельному правителю Карии царю Мавсолу. К концу своего правления, он создал маленькую, но сильную державу с армией и флотом, с которой приходилось считаться персидским владыкам.

Начавшаяся после смерти Мавсола чехарда среди наследников значительно ослабило независимость Карии, но не снизило силу ее столицы. Захвативший верховную власть Милос поспешил признать над собой протекторат персов, оставив сестре Аде лишь малую часть страны. Обиженная наследница Мавсола удалилась в Алинду, где принялась строить планы своего мщения.

Вступая в Карию, Александр решил ловко сыграть на взаимной ненависти этих правителей и поэтому направил к царице Аде свое доверенное лицо, справедливо полагая, что слабая сестра быстрей пойдет на союз с ним, чем более сильный брат Милос.

Посланник полностью оправдал возложенные на него надежды и вскоре гонец принес в лагерь македонцев весть о том, что царица Ада посетит царя Александра в ближайшие дни.

По прошествию нескольких дней, в лагерь действительно прибыла богатая крытая повозка в сопровождении конной охраны. Закрыв лицо темной вуалью, и трясясь от волнения, Ада прошла к македонскому полководцу для переговоров.

— Приветствую тебя царица Карии — почтительно приветствовал Александр свою гостью, выказывая ей не только уважение, но и признавал равенство участвующих в переговорах сторон.

Обрадованная этим обстоятельством, царица сняла вуаль, и македонец с интересом стал, рассматривал гостью. Увиденная им картина потрясла и удивила молодого царя. Карийка была сильно полной женщиной, с явными чертами порока чревоугодия на обвислом лице, заплывшим добротным слоем жира.

Александр поневоле сравнил посетительницу со своей матерью, которая была старше Ады, но прекрасно выглядела благодаря постоянному уходу за своим телом и лицом. Впервые увидевшие Олимпиаду люди никто не давал ей больше тридцати лет, тогда как прибывшая к царю, женщина выглядела на все пятьдесят.

Воспользовавшись тем, что Александр признал её равной, она поспешила закрепить успех и стала торговаться.

— Действительно ли македонский правитель хочет заключить со мной военный союз против персов и моего брата Милоса? — произнесла Ада, едва только Александр занял место в своем походном кресле.

— Я полностью подтверждаю слова моего посланца Эвмена. Да, я хочу заключить с тобой военный союз царица. Более того, я готов отдать тебе верховную власть над Карией, когда из неё будут изгнаны все персидские войска.

От слов царя глаза женщины алчно блеснули, выдавая радостное состояние царицы. Увидев это, Александр тепло улыбнулся собеседницы, давая женщине полностью заглотить столь аппетитную наживку.

После Граника и штурма Милета, потери среди солдат полководца не позволяли ему вести войну на два фронта. В случаи отказа карийки от военного союза, Александру пришлось бы дробить все свои не столь великие силы, одновременно ставя жирный крест на идеи отпуска молодых солдат домой в Македонию.

Красноречие Кратера, демонстрация персидской добычи и вид живых новобранцев; все это должно было дать новый приток в ряды александрова войска македонцев и греков желающих получить свою часть персидского золота. Поэтому царь с легкостью обещал царице все, что она желала услышать в обмен за мир и спокойствие в его тылу.

Правительница Карии недолго колебалась перед человеком озаренного славой победителя персов и согласилась, но перед этим потребовала вместе с верховной властью передать ей и Галикарнас. Выдвигая это условие, царица опасалась, что Александр откажет ей, но македонский царь согласился и на это, после чего договор был подписан обоими монархами.

Как только Ада впустила в Алинду македонский гарнизон, состоящий из двухсот всадников и двух тысяч наемников, царь немедленно отправил Кратера и Мелеагра с молодоженами, показывая всем свою полную уверенность в скорой победе над засевшим в Галикарнасе противником.

Прибыв к крепости и зная об ее природной неприступности, Александр решил провести тщательную рекогносцировку местности, желая убедиться в отсутствии уязвимых мест у вражеской обороны.

С конной разведкой, царь проскакал от одного края крепостных стен до другого края, внимательно осматривая вражеские укрепления. К своему огорчению Александр не нашел слабых мест, которые позволили бы ему взять город в кротчайший срок.

Мемнон видел со стен Галикарнаса выезды своего противника и сильно нервничал. Нет, он не боялся Александра, ибо прекрасно понимал его тактику и для него все действия македонца были просчитаны. Родосца, как и в Милете, сводило с ума отсутствие писем от Дария. Сидение в осаде претило ему, поскольку вся его натура требовала активных действий.

Хмуро поглядывая, как македоняне разворачивали и строили свои осадные машины, Мемнон твердо уверял себя, что в случаи падения крепости, заставит Фарнобаза вывести наемников на Кикландские острова, а не в Ликию и Памфлию, где еще оставались не захваченные стоянки персидского флота.

Осада началась очень неудачно для Александра. Первый штурм Мемнон отбил легко и с большими потерями для штурмующей стороны, поскольку глубокий ров не позволил македонцам подвести к стенам свои тараны, а многие штурмовые лестницы порой не доставали до гребня стены.

Решив поберечь жизни солдат, Александр попробовал применить против противника глубокий подкоп, но и здесь его ждало разочарование. Городские стены стояли на скальном основании, что полностью исключало саперные работы.

Тогда македонцы сосредоточили все свое внимание на внешнем рве крепости, принявшись методично заваливать его землей под прикрытием щитов и легких переносных навесов из веток.

Мемнон всячески мешал врагу, яростно обстреливая носильщиков, но полностью сорвать намерение Александра не смог. Ров был засыпан и македонцы, тут же повторили штурм, придвинув к стенам крепости свои медные тараны, вместе со штурмовыми отрядами.

Как растревоженные муравьи со штурмовыми лестницами наперевес ринулись гоплиты в атаку твердо уверенные, что сегодня Галикарнас падет. Царь милостиво пообещал отдать город на разграбление, и многие из штурмующих солдат уже предвкушали свои забавы со знатными матронами или ясно видели ту дорогую добычу, что возьмут они в богатых домах знати.

Однако жребий сулил им иное. Мемнон зорко наблюдал за каждым движением своего противника и начавшийся штурм не был неожиданностью для стратега. Более тог он ждал его, заранее подняв на стену большое количество больших камни и чаны с кипящей смолой и горячей водой для отражения атаки.

Дав македонцам обозначить главные направления своего штурма, стратег незамедлительно начал стягивать к опасным местам дополнительные силы, снимая их с более спокойных участков обороны.

Медные лбы македонских таранов недолго бились о стены Галикарнаса. Прикрытые навесами, которые надежно спасали людей от вражеских стрел и копий, на этот раз тараны подверглись более сильному испытанию, против которого не смогли устоять.

С грохотом и свистом на них обрушились тяжелые скальные монолиты, которые воины Мемнона с помощью рычагов и желоба, сбросили вниз на тараны. Помня взятие Милета, стратег приготовил против таранов свои контрмеры оказавшиеся высокоэффективными. Большинство таранов македонцев было разрушено или повреждено, а поднимающиеся вверх по штурмовым лестницам гоплиты, были буквально сметены лавиной кипятка и смолы, которую осажденные нещадно выливали на них.

Вслед за этим, со стен полетели горящие факелы, которые смогли поджечь часть лестниц и разбитые прикрытий таранов. Македонские воины бросились оттаскивать раненых, тушить огонь и Александр был вынужден приказать трубить отбой; штурм не удался.

Любой другой полководец отступился бы и попытался взять крепость измором, любой, но только не Александр. Собрав на другой день военный совет, македонец полностью разобрал неудачи прежнего штурма и приказал готовить новый.

Войсковые мастера принялись сооружать осадные башни, которые не только прикрыли бы тараны от камней и стрел противника, но и позволяли воинам вести обстрел стен крепости копьями и стрелами.

Глядя на неугомонность молодого царя, Мемнон в душе аплодировал ему и в который раз проклинал нерадивость персов, которые связали его своей неповоротливостью по рукам и ногам. Стратег не знал, что македонские конные заставы перехватили царского гонца и от этого, Александр спешил побыстрее взять Галикарнас и уничтожить сидящего в нем Мемнона.

Мастера хорошо справились с царским приказом и вскоре, под покровом ночи, осадные машины, тяжело скрипя своей внутренней начинкой, поползли к стенам крепости. Надежно укрытые от метательных снарядов, осадные тараны принялись вновь сокрушать городские стены.

Мемнон терпеливо дождался ночи и, открыв ворота, напал на македонскую 'технику'. Быстро перебив стражу, защитники Галикарнаса принялись жечь осадные башни, но на шум боя подоспел Александр. Бой разгорелся с новой силой, и греки отступили, позволив врагу спасти от огня малую часть осадных машин. Потери среди сторон были равными, каждый из полководцев потеряли около двухсот человек убитыми и ранеными.

Не желая ослаблять натиск, Александр бросил уцелевшие машины на один участок, приказав одновременно готовить новые. В это день, стенобитные тараны смогли порадовать царя, обрушив две башни и часть стены, которые активно атаковались прошлым днем.

Македонцы с криками устремились в пролом, но после ожесточенной схватки были отброшены греческими наемниками. Раздосадованный неудачей царь горько упрекнул стратегов Птоломея и Кена руководивших этой атакой и объявил, что завтра сам пойдет на штурм Галикарнаса.

Но на следующее утро, дорогу македонцам преградила новая стена. Вытянутая в форме полумесяца, она была возведена греками за ночь, прочно преградив дорогу противнику в Галикарнас.

Александр разразился проклятиями, но только через день сумел продолжить штурм новой твердыни, с большим трудом подведя к ней свои тараны через проломы.

Мемнон вновь организовал вылазку и сумел уничтожить две машины, перед тем как они принялись рано утром, сокрушать последнюю преграду македонскому войску.

В это день успех был явно на стороне Александра. Стрелки Мемнона не смогли помешать работе осадных машин, и в недавно сооруженной стене появились многочисленные трещины. Видя, что положение угрожающее, защитники предприняли всеобщую вылазку. Две тысячи человек под командованием афинянина Эфиальта, под покровом ночи напали на македонцев.

Перебив ночную стражу, наемники окружили осадные машины и принялись жечь их. Стоявшие вблизи штурмовые отряды бросились на выручку своих орудий и вступили в схватку с врагом. Завязалась жестокая схватка. Опытный воин Эфиальт умело руководил своим воинством и вскоре македонцы отступили, оставив пылать ярким огнем свои осадные башни.

В это решающий момент к месту боя прибыл Александр со своими солдатами ветеранами. Закаленные в многочисленных боях, гоплиты, встав щитом к щиту, смогли остановить напиравших наемников. Опьяненные победой греки потеряли свой строй и жестоко поплатились за это.

Наступательный порыв воинов Эфиальта разбился о македонскую стену и после яростной схватки, наемники стали отступать. Медленно, но верно теснили их гоплиты Александра к горящим машинам, стоящим у стены города. В отчаянной схватке погиб предводитель войска, и это послужило сигналом к всеобщему отступлению. Оставив тело Эфиальта врагу, наемники отошли к главным воротам крепости.

Спасая людей, Мемнон приказал открыть ворота и на плечах отходящего противника, македонцы попытались ворваться в город. Отчаянно тесня отступающего врага, они уже были в городе, как за их плечами раздались сигналы к отступлению переданные самим Александром. Молодой полководец прекрасно понимал всю опасность ночного боя на улочках города и, не желая лишних потерь, приказал отступить.

В справедливости подобного решения убедились те, кто не столь ретиво выполнил приказ своего царя и попали под град стрел и дротиков выпущенных в них со стен, крыш и подворотен города, засевшие там греки.

Александр отвел войско, готовясь, с утра вновь напасть, благо мастера смогли подготовить свои новые детища. Уже поднималось солнце, когда царю донесли, что Галикарнас охвачен многочисленными пожарами. Предчувствуя худшее, царь приказал немедленно идти на приступ и добыть победу, не считаясь с потерями.

Отряды Птоломея и Кена, используя неразбериху в горящем городе, смогли без особого труда проникнуть на стены Галикарнаса по штурмовым лестницам. Подавив слабое сопротивление немногочисленной стражи, и открыв ворота, македонцы увидели перед собой страшную картину. Все улицы города были объяты огнем, который по приказу своих командиров они бросились тушить.

Когда основательно закопченные воины вышли к гавани там они не застали ни одного корабля персов, которые покинули порт города под прикрытием пожара. Ровно сутки назад, к Мемнону прибыл долгожданный гонец с посланием от Дария, которое предоставляло сатрапу полную свободу в любых действиях на благо персидской державы.

Потрясая новым царским фирманом, Мемнон приказал Фарнобазу готовить флот к отплытию и начать грузить на корабли свои основные силы. Пока Эфиальт отвлекал внимание Александра, был полностью погружен весь корпус наемников, карийцев Милоса и незначительная часть сил персидского гарнизона крепости.

Используя свои новые полномочия, Мемнон оставил в цитадели города отряд персов во главе с Оронтобатом, приказав ему ждать возвращение кораблей. Получив этот приказ от нового главного командующего, перс воспринял его мужественно и полностью выполнил свой долг перед родиной и повелителем.

Узнав о грамотном отходе из города Мемнона, Александр пришел в ярость и приказал сравнять город с землей, не особо заботясь об объявленном им ранее соблюдении эллинских свобод.

Для столь бурного проявления своего гнева у него были все основания. Карийцы оказали ему упорное сопротивление и потери полководца составили более тысячи человек. Самый опасный враг царя Мемнон благополучно бежал, несомненно, отправившись в Грецию разжигать новый очаг опасности и напряженности.

Кроме этого Александру требовался наглядный пример для ионийцев и прочих жителей Малой Азии, что будет с теми, кто посмеет оказать сопротивление 'освободителю' эллинов от персидского рабства.

Царь, как и обещал, отдал город на разграбление солдатам. А через три дня после этого, Александр известил царицу Аду, что она может царствовать во всей Карии, включая и Галикарнас. Наступала зима, и македонскому правителю было о чем подумать.

Глава VI. Покорение Ионии.

Еще дымились развалины Галикарнаса, а Александр уже начал действовать. Милостиво посчитав три дня разграбления города за отдых, он приказал войску выступать, поделив его на две походные колонны.

Одна из них под началом Пармериона, состоявшая из македонской и фессалийской конницы, войск союзников, обоза и осадных машин, направилась на зимовку в Сарды. Вместе с этим, им предстояло привести к покорности земли Вифинии и Великой Фригии со столицей Гордием.

Другая часть царского войска во главе с самим Александром, фалангой, гипаспистами, критскими стрелками и фракийскими пельтеками направилась вдоль морского побережья Ликии, собираясь подойти к Гордию с другой стороны.

Все было готово к походу, когда перед самым выступлением произошло необычное событие. Устав от повседневных забот, после хорошего обеда, царь задремал на свежем воздухе в окружении своих друзей.

Прошло некоторое время и неожиданно, над головой царя стала с огромной скоростью носиться морская ласточка, при этом громко щебеча. Стоявшие рядом телохранители, защищая сон царя, принялись отгонять надоедливую птицу, но она все щебетала и щебетала, пока не разбудила дремлющего Александра.

Как истинное дитя своего времени, македонский правитель был озадачен столь необычным происшествием и незамедлительно потребовал к себе жреца Алисандра, дабы получить толкование этого случая.

Главный жрец войска незамедлительно явился к царю довольный тем, что Александр обратился к нему за помощью. Македонец был давно обижен на царя за его тесное общение с троянцем Ликомедом, но после его смерти постоянно искал повода оказаться нужным Александру. И вот, наконец, такой случай ему представился.

Хмуро сдвинув густые брови, Алисандр внимательно все выслушал царя, сохраняя на лице маску глубоко озабоченного произошедшим случаем человека. Это ему легко удавалось. Во-первых, сказывался огромный опыт подобной работы, а во-вторых, жрец действительно отчаянно думал, что ему лучше сказать царю как 'волю богов'.

Конечно, можно было отправиться к себе в шатер и подняв нужные свитки в спокойной обстановке придумать хорошее толкование, но Алисандр знал, что юный царь горяч и всегда желает получить быстрый и немедленный ответ. Подобный вариант был всегда опасен возможностью ошибиться, но в случаи успеха, гарантировал толкователю уважение со стороны монарха.

Отведенная для раздумий дозволительная пауза закончилась и, набрав в грудь воздуха, толкователь заговорил.

— Великие боги шлют своему любимцу царю Александру весть о возможной опасности связанной с угрозой для его жизни. Опасность серьезна, ибо гнездиться очень близко от него, но по воле богов она минует нашего повелителя.

Услышав подобное толкование Александр, встрепенулся и пронзительным взглядом стал оглядывать окружающих его людей, словно пытался высмотреть в них потаенную для себя угрозу.

Взгляд царя был настолько пронзителен и пылок, что многие окружавшие его македонцы с испугом отпрянули в разные стороны от Александра.

— Кто, кто? — обиженно шептали царские губы, выказывая обиду и разочарование в тех, с кем еще недавно делил кров, стол и планы на жизнь.

— Ну, хватит! — громко рыкнул Черный Клит смело выступивший вперед и как-то ненароком задевший плечом Алисандра. От этого толчка гадатель отскочил в сторону и чудом удержался на ногах, уцепившись обеими руками в плащ Пердикки.

— Здесь нет, и не было предателей Александр. Все мы сражались с тобой против фиванцев и трибаллов, бились на Гранике и пролитой кровью там, доказали тебе нашу верность. И если жрец увидел измену в крике морской птахи, то это изменник, несомненно, находиться не в наших рядах, а где-то в другом месте.

— Да, да Александр! — дружно заговорили отошедшие от испуга македонцы, — среди нас нет, и не может быть изменников, пусть жрец ищет его в другом месте.

Македонцы дружной стеной встали против жреца посмевшего упрекнуть их в черных замыслах. От столь решительно напора Алисандр съежился, но неожиданно тому на помощь пришел сам царь.

— Я верю, вам друзья и ваши слова целительный бальзам для моей души, но боги дали мне знак и его надо принимать.

Услышав это, жрец радостно перевел дух. Зная от царя предсказание сделанное троянцем Ликомедом на развалинах храма Аполлона, он рискнул повторить их царю и не ошибся. Впервые столкнувшись с изменой в день гибели своего отца Филиппа, Александр всю оставшуюся жизнь опасался заговоров против себя.

Появление ласточки и полученное от Алисандра предупреждение не остановило движение македонских войск ни на один день. Во главе с юным вождем, они резво двинулись вдоль моря, везде имея успех.

Напуганные горькой участью Галикарнаса оставшиеся города Ионии поспешно сдавались царю. Спешно высылая к нему своих парламентеров, они получали от Александра былые свои свободы и права в обмен на воинский союз с Македонией.

Однако были и те, кто не пожелал признать право молодого царя распоряжаться своими жизнями и свободой. В основном это были горные племена мармароа и писидов жившие вольной жизнью и при персах, промышляя по ночам разбоем по горным дорогам. Мармары первыми встретили македонцев на границе приморской Ликии и ее горной части. Ночью горцы напали на македонский арьергард и, перебив охрану, захватили часть рабов и вьючных животных.

Совершив лихой налет, мармары укрылись в своей неприступной крепости, надеясь отсидеться от гнева македонского царя. Александр пришел в ярость от столь дерзкого нападения на своих солдат и осадил твердыню горцев, не выдвигая ни каких условий.

Два дня ушло на подготовку к штурму, который, не желая отвлекаться от основных дел, поручил Пердикке. Он заменял отбывшего в Македонию, за подкреплением стратега Птоломея.

Молодой македонец, впервые получивший под свое руководство маленькую армию, с блеском выполнил порученную перед ним царем задачу. Стремительно атаковав с двух сторон вражескую крепость, Пердикка возглавил отряд вооруженный легкими ручными таранами. Под прикрытием щитоносцев от вражеских стрел, они быстро пробили ворота крепости и первыми ворвались в цитадель мармаров.

Ошеломленные столь быстрой и стремительной атакой македонцев, мармары не смогли оказать достойного сопротивления, и все полегли под их мечами.

Пердикка не смог распознать в груде сваленных перед ним тел вождя горцев и поэтому решил отвести в подарок царю самую свирепую из всех голов.

Тем временем, верный своей стратегии, Александр неудержимо двигался вперед, стремясь полностью лишить Мемнона морских баз на территории Ионии. Максимально затруднить его снабжение в его скором нападении на Грецию.

Приморские города Патары и Фаселида откупились от македонцев, прислав победителю Мефридата золотые венки героя и предоставив его солдатам возможность отдохнуть в ликийских городах. Кроме этого, власти Фаселиды устроили большой пир в честь молодого полководца. Оказалось, что Александр был большим поклонником поэта Теодокрита, недавно умершего в стенах города. Растроганный подобным вниманием царь посетил дом покойного пиита и украсил его статую своим праздничным венком.

От Фаселиды в Аспед, где располагался последний морской оплот персов в Памфилии, вела узкая горная дорога. Жившие в ее окрестностях племена писидов со всех проходивших людей взимали плату. Потребовали они денег и с Александра, надежно заблокировав основную дорогу.

Македонский полководец попал в сложное положение, брать штурмом в лоб каменные завалы означало, огромные потери и в то время когда еще не подошло ожидаемое пополнение — это было чистым самоубийством. И тут на помощь царю пришел Алисандр. Из своих свитков, жрец узнал об одной местной особенности.

Оказалось, что вдоль побережья существовала очень узкая тропа, которая в зимнее время года почти всегда была залита водой. Только на короткое время суток, когда с гор начинал дуть ветер, море отступало, открывая эту ненадежную дорогу.

Выслушав жреца, царь моментально загорелся смелой идеей выйти в тыл писидам и одновременно, продемонстрировав своим солдатам поддержку со стороны богов.

Рано утром оставив основное войско ждать сигнала к штурму, Александр вместе с лучниками и щитоносцами двинулся прямо к бушующим водам моря.

Алисандр не обманул царя. В назначенный им час ветер, дувший с моря, стал стихать, а затем подул в противоположном направлении обильно пеня гребни волн.

Молодой полководец самый первый вступил на тропу, наглядно демонстрируя солдатам, свою смелость перед грозной стихией. В самых трудных местах, ему пришлось идти по пояс в воде, и многие из участников этого рейда изрядно простыли, но зато у Александра был двойной выигрыш. Выйдя в тыл ничего не подозревавшим песидам, он легко расчистил путь своим основным силам, и одновременно прочно заложил в сознание своих воинов идею о божественной избранности.

Аспенд сдалась царю без боя. Она не имела крепких стен и представляла собой лишь хорошую бухту для стоянки кораблей, надежно укрытую от южных морских ветров. Александр не стал оставлять в ней войска, ограничившись заключением союзного договора с местными жителями.

Далее путь царю преградили крутые горы, в которых каждая дорога могла стать для его армии персидскими Фермопилами. Где-то там укрылся персидский сатрап Памфилии Автофрад, с сильным отрядом солдат и поэтому, Александр решил за благо повернуть на север, к Гордию.

Путь к столице Великой Фригии для Александра не был усеян цветами. На его пути вновь встали писиды и вновь, македонцам пришлось прокладывать себе путь через их земли при помощи оружия.

На этот раз писиды перегородили горную дорогу из Памфилии во Фригию, требуя от Александра плату за проход. Едва македонское войско подошло к писидийскому городу Телмесу расположенному на границе Фригии, засевшие на окрестных возвышенностях горцы буквально засыпали пришельцев камнями, стрелами и дротиками.

Оказавшись в сложных горных условиях Александр, был вынужден разбить лагерь и заняться поиском обходных троп для выхода в тыл неукротимым горцам. Однако на этот раз все усилия полководца были напрасны. Обходных путей не было, а карабкаться по камням в полном вооружении его гоплиты не могли.

Ситуация была сложной, но острый глаз и наблюдательность помогли Александру с честью выйти из этого положения. Внимательно наблюдая за действиями горцев, царь заметил, что писиды не остаются ночевать под открытым небом, а, выставив сторожевое охранение, возвращаются домой.

С нетерпением дождавшись темноты, под покровом ночи, Александр двинулся на штурм вражеских позиций, взяв с собой лучников и гоплитов. В короткой, но очень яростной схватке македоняне сумели рассеять своего противника и, миновав теснину, вышли к городу.

Развивая наметившийся успех, Александр, приказал перенести к городу весь свой лагерь, демонстрируя намерение в самое ближайшее время начать его штурм.

Ошеломленные столь сильным напором, горцы испугались и поспешили выслать послов к Александру с предложением мира и союза. Это был самый лучший вариант для сильно уставшего от долгих горных походов македонского войска, и писиды быстро получили желаемое, взамен предоставив новому союзнику свободный проход во Фригию.

Едва союз был заключен, как Александр приказал выступать по направлению к Сагасу последнему писидскому городу перед фригийскими долинами. Он очень надеялся, что проживавшие там жители будут благоразумны и последуют примеру их сородичей, но все было напрасно.

Горцы в третий раз заступили дорогу царскому войску во Фригию, надежно закрыв ему выход из долины. Несмотря на явную невыгодность позиций Александр все же решился на штурм позиций писидов, поскольку впереди него вздымались не отвесные скалы, а был покатый горный склон.

Правое крыло своего войска он возглавил сам, левое поручил Аминте, взяв с собой только критских лучников и пельтеков.

Ведомые царем войска приковали к себе основное внимание горцев. Поглощенные схваткой с противником, писиды не заметили, как подошли гоплиты Аминты, а когда это обнаружилось, было уже поздно. Попав под удар пехотинцев, горцы дрогнули и обратились в бегство.

Столь легкая победа объяснялось полным отсутствием у горцев панцирей, и потому они гибли десятками под копьями и мечами пехотинцев. Преследуя бегущих врагов, воины Александра сумели на их плечах ворваться в город и захватить Сагасу. Всего, в этом бою у македонцев двадцать пять человек вместе со стратегом лучников Клеандром. Со стороны писидов пало свыше пятисот человек, именно столько насчитали македонцы, обходя горные склоны.

Не желая больше задерживаться в горах ни на один день, полководец даже не остался замирять остальных горцев и поспешил вывести свое войско из негостеприимной области.

Покорение Ионии было завершено, и впереди македонцев ждал первый фригийский город Келены. Усталые и измученные, солдаты Александра шли по тающему снегу под лучами весеннего солнца, зачастую без дороги, по затопленным талой водой долинам, постоянно накрываемые то снегом, то дождем.

Находившийся в Келенах гарнизон состоял из карийцев и эллинских наемников до чьих ушей уже донеслись вести о Гранике и Галикарнасе, не испытывали особого желания сопротивляться. Персидский сатрап бежал из города и поэтому гарнизон находился в растерянности.

Высланные переговорщики отклонили требование о немедленной сдаче города, но предложили подождать, так как если в назначенное время не подойдет помощь, они сдадут Келены. У Александра просто не было сил организовывать штурм хорошо укрепленной цитадели, и он с радостью согласился подождать в обмен на продовольствие, которое ему согласились продать фригийцы.

Такая идиллия продолжалась ровно полмесяца, пока не явились персы и стали угрожать македонцам с тыла, не проявляя при этом особой активности в своих действиях. Вновь вести позиционную борьбу македонскому царю не хотелось, и он разделил свое потрепанное войско на две неравные части. Большую часть, во главе старого полководца своего отца Антигона прозванного солдатами Одноглазым, царь оставил под Келенами на хороших позициях, а сам с легкой пехотой поспешил в Гордий, где уже находился Пармерион приславший Александру тревожного вестника.

Несколько дней тому назад, передовые посты македонской стражи перехватили перса Сисину, который после допроса с пристрастием сознался, что едет тайным послом Дария к Александру Линкестийцу.

Пармерион лично допрашивал сломанного побоями перса, не желая, что бы любая информация просочилась бы за пределы его шатра. Сисина полностью рассказал о согласие персидского царя на устранение Александра в обмен на македонскую корону и тысячу талантов золотом для заговорщика.

Познав все детали тайного плана, Пармерион позвал своего сына Филоту и все ему рассказал.

— Что ты намерен делать отец? — спросил молодой человек, пытливо всматриваясь в лицо родителя.

— Конечно, отдам его на расправу Александру — ни секунды не задумываясь, произнес старик.

— Может эта спешка, не столь разумна — осторожно молвил Филота, сильно понизив голос.

— Ты зря шепчешься Филота, — с усмешкой бросил отец, — у моего шатра стоит проверенная стража, и двойной войлок полностью поглощает любой звук, проверенно годами.

Филота вспыхнул и Пармерион разразился мягким снисходительным смехом. От его звуков сын успокоился и стал смиренно ожидать, когда отец заговорит.

— Ах, Филота, неужели ты думаешь, что твой отец ненасытный мясник и готов с легкостью отправлять к Аиду благородных македонцев. С меня хватит того, что продемонстрировал Александр при вступлении на отеческий престол, когда по его приказу были истреблены все Аргиды за исключением Филиппа Аридея. Да тогда наш мальчик так резво начал, что вскоре я стал его побаиваться.

— Это все происки проклятой эпиротки Олимпиады — воскликнул Филота пытаясь защитить имя Александра, но Пармерион перебил его властным жестом.

— Это сказки для толпы, мой сын. По ее желания была убита только Клеопатра и то, потому что ее желание совпадало с нуждами Александра. Всех остальных на тот свет отправили мы с Антипатром, умело убеждая царя сделать тот или иной шаг. И сделали мы это лишь потому, что это было нам выгодно всем нам.

Тот к кому была обращена эта тирада, с удивлением смотрел на своего отца, который открывался для него с совершенно новой стороны.

— Наш царь устранил всех возможных претендентов царского рода, а сам никого наследника не имеет. Случись с ним что-либо в битве при Гранике или любом другом сражении и царский трон пуст. Кто реально может претендовать на него?

— Линкестиец Александр?

— Да, именно он, как самый богатый и благородный выходец из Верхней Македонии. Войска знают его по прежним походам, он хорошо себя показал при штурме Эфеса, Милета и Галикарнаса. Царь отдал под его командование такую силу как фессалийская конница, уравняв по значимости и важности с тобой, командующим гетайрами.

Пармерион недовольно дернул щекой от столь оскорбительного деяния царя.

— С деньгами его рода будет очень легко перекупить любое количество голосов на воинском собрании при утверждении кандидатуры нового царя. Сверши сейчас успешно Линкестиец свой заговор и все будет у его ног. Иония завоевана, Греция покорно склонилась перед новым македонским царем еще не отошедшая от прошлого разгрома и избиения. С Дарием он легко договориться и тогда все лавры грандиозных замыслов царя покойного Филиппа достанутся ему. А я этого не хочу!

Разгоряченный полководец несколько раз прошел по шатру и остановился возле изумленного сына.

— Я не желаю, что бы то, ради чего я воевал всю свою жизнь, досталось этой выскочке благодаря только его происхождению и милости персидского царя. Ты мой сын ничуть не меньше достоин трона Аргидов, чем Линкестиец, если он вдруг опустеет в один прекрасный момент.

Отправляясь на войну, я долго обсуждал с Антипатром эту возможность в тот день, когда Олимпиада нежно прощалась со своим отпрыском. Старый лис Антипа ловко облил ее грязью лжи, приписав ей, несомненную причастность к убийству Филиппа и этим буквально вырвал у Александра власть регента на время его похода. Он все сделал правильно, наш старый хитрец. Единственный отпрыск Филиппа Аридей слабоумен, Клеопатра, сестра царя находиться в далеком Эпире, и придается тайным утехам женской любви с равнодушного согласия мужа, а рыжеволосая ведьма уже не может вырастить в своем чреве нового претендента на престол.

— Ты так опасаешься царицу отец, что можно подумать, что она главная опасность для нас — искренне удивился Филота.

— Так оно и есть сын. Великие боги ошиблись, даровав ей мужскую душу вместе с женскими прелестями. Если бы не наши долгие усилия, царь Филипп давно бы сделал ее своей полноправной соправительницей, и мы бы с Антипатром прислуживали бы ей.

По лицу полководца пробежала тень неприятных воспоминаний, но он быстро прогнал её.

— Однако мы отвлеклись. Расставаясь с Антипатром, мы договорились о следующем; если царь погибнет во время похода, он нейтрализует Олимпиаду, обвинив ее в колдовстве или убийстве, отложит выборы нового царя до возвращения войска, а я добьюсь, назначения временным главнокомандующим тебя, благо твой пост позволяет сделать это. Царские дружки не смогут претендовать на него в виду слабости своего происхождения, а с Мелеагром, Кеном и Аминтой я смогу договориться.

После возвращения в Пеллу будут объявлен большой воинский совет, который вместе с Антипатром мы сумеем удержать в повиновении и провозгласить нужного нам царя. Ведь нам это не впервой с ним делать. Став полноправным властителем Македонии, ты женишься на дочери Антипатра Арсинои, и этим браком объединишь благороднейшие роды Нижней Македонии, дав начало новой царской династии.

— А царица, Аридей и прочие сестры?

— Не беспокойся. Олимпиада умрет еще до нашего прибытия, об этом особо позаботиться Антипа, который имеет к ней много старых счетов. Сестры царя не имеют особой силы, а Аридей игрушка, в наших руках которой просто позволено жить до нужного момента.

— Значит Линкестиец ...

— Да он обречен и подлежит уничтожению, и несколько как враг, а как самый опасный конкурент нашего большого дела. Жаль, что Александр не позволил нам расправиться с ним тогда, когда на могиле Филиппа были казнены два его старших брата, но теперь смерть распростерла над ним свои крылья.

Наступила тягостная тишина, которую никто из присутствующих не спешил нарушить.

— А когда это случиться? — с затаенной надеждой спросил Филота и отец сразу понял его.

— Я жду момента сын мой, но не хочу убыстрять богинь Мойр прядущих нить всех смертных людей. Царь непременно сложит голову в своем походе, надо только подождать или чуть-чуть помочь этому.

Пармерион обнял Филоту и ласково поцеловал сына в голову: — Не будем торопить судьбу, подождем еще, время у нас есть.

Получив весть о заговоре, Александр бросил все дела и стремительно примчался в полевую ставку стратега. Пармерион незамедлительно представил перед ним пленного гонца, который после не долгой, но вразумительной беседы с ним старого полководца согласился вспомнить много новых фактов. В обмен, на обещание, похлопотать за него перед царем и значительно облегчить его участь.

Сисина повторил Александру все, что знал и даже сверх того. От каждого его слова ноздри царя хищно раздувались, пальцы непрерывно сжимали перевязь меча, а глаза разгорались недобрым злым огнем.

Пармерион только краем глаза заглянул правителю в очи и с радостью понял, что участь соперника решена. Не покидая шатра стратега, царь немедленно отправил небольшой отряд гейтеров в стан фессалийской конницы с приказом привести к нему Александра Линкестийца.

Македонец не оказал сопротивления при аресте и покорно прибыл к своему царю. И здесь, в момент очной ставки с пленным командир конницы все отрицал.

— Этого человека явно подослали мои враги царь. Они хотят смерти того, кто вместе с тобой, бок обок шел на фракийцев и трибалов, когда те засели в своих горах. Кто в числе первых штурмовал Фивы и прочие города Ионии кто, рискуя жизнью спас от огня твои осадные машины подожженные Мемноном. Разве не за это ты доверил мне фессалийскую конницу с помощью, которой я покорил для тебя Вифинию и Фригию. Персы хотят разрушить наше единство перед главной битвой и с этой целью послали этого говорливого болтуна. У него нет самого послания Дария ко мне, есть только его слово против слова благородного македонца и более ничего.

От столь яркой тирады царь заколебался, но тут вмешался Пармерион. — Я всегда не доверял тебе, с того самого момента как твои братья убили царя Филиппа. Да, у нас нет письма, но пленный перс называет сумму, которую им заплатил за это злодейство Бесс.

Стратег бил точно и без промаха, боль старой раны заглушили слова разума и Александр отвернулся от подозреваемого вельможи.

— Что ты предлагаешь Пармерион?

— Если хочешь, я еще раз допрошу перса, хотя убежден, что ничего нового он не скажет. Его слово против слова Линкестийца, все это не дает нам права лишать его жизни, но не дает нам право на ошибку. Пусть Линкестиец побудет под домашним арестом, пока у нас не будут факты оправдывающие или изобличающее его. Если перс солгал, я первый извинюсь перед ним в присутствии всего войска, а если нет, то приговор для изменников был всегда один.

Говоря эти слова, Пармерион умело изображал простого вояку, которого лишь обстоятельства жизни заставляют вершить, чью-то людскую судьбу. Хитрый стратег предлагал царю, самый выгодный вариант развития дела, который был очень удобен для всех, за исключением самого Линкестийца.

— Да будет так — проговорил монарх и тем самым окончательно перечеркнул все жизненные планы своего высокородного тезки.

Махнув страже рукой, Александр принялся выслушивать доклад Пармериона о том, какое пополнении, привели с собой стратеги Кратер, Кен, Мелеагр и Птоломей. Обрадованная победой на Гранике Македония поставила Александру около пять тысяч молодых человек. Все они горели желанием сразиться с врагом во славу македонского царства и престола Аргидов.

Гораздо скуднее отозвалась на призыв царя Эллада, дав всего тысячу воинов в лице феспийцев и фессалийцев. Остальные греческие полисы не торопились предложить македонскому монарху свои мечи, и это было определенным сигналом для Александра. Угроза войны на два фронта продолжала существовать даже с покорением Ионии.

Опасность со стороны Мемнона полностью поглотила все думы Александра на пути в Гордий, но не только у македонского царя были проблемы в жизни. Были они и самого Мемнона, у персидского царя Дария, у бактрийского сатрапа Бесса. Были они и у главного жреца бога Тота в Мемфисе, столице Египта.

Проблема благородного Менкаура заключалась в мальчике, которого в свое время отдал под его попечительство Багоем. Несмотря на падение всесильного евнуха, Менкаур остался верен своему слову и Нефтех, так звали его питомца, продолжил обучение в храме бога Тота.

К тому моменту, как Александр покорил Ионию, обучение Нефтеха закончилось и главному жрецу предстояло решить его дальнейшую судьбу. Никто, включая самого Менкаура, не знал происхождение юноши и по всем канонам, после окончания учебы он должен был покинуть храм и поступить на государственную службу писцом.

Однако вид Нефтеха, его манера держаться выдавали в нем благородное происхождение. Но больше всего поражали способности юноши. С самого начала, он проявлял необычайную тягу к знаниям. При этом он не стремился просто заучить тот или иной урок, ту или иную тему, а понять их, порой ставя в тупик своими вопросами преподавателей.

Узнав об этом, Менкаур разрешил юноши доступ к архивам храма, к большому неудовольствию своего помощника жреца Хабенхнета. С самого начала он недолюбливал Нефтеха и с каждым годом, его неприязнь к юноше только росла. Когда время пришло, Хабенхнет пришел к Менкауру с вопросом о судьбе Нефтеха.

— Что намерен делать благородный Менкаур с Нефтехом? Писец номарха Верхнего нома благородный Типури просит прислать к нему помощника. Думаю, таланты нашего ученика Нефтеха там будут как нельзя кстати — жрец почтительно посмотрел на сухое лицо своего собеседника, но оно осталось полностью бесстрастным.

— Будет лучше, если в помощники Типури поедет Пентуэр — спокойно промолвил главный жрец бога Тота. Его слова несколько огорчили Хабенхнета, но он не сдавался.

— Тогда отправим его в Саис к главному надсмотрщику над налогами Даджефре — быстро предложил жрец, но его слова остались не услышанными.

— В Саис отправится Апопи, Даджефра давно за него просил — невозмутимо вынес свое решение Менкаур и жрец вновь почтительно кивнул головой в знак согласия с его волей.

— Может тогда следует направить его в храмовые мастерские Фив — предложил Хабенхнет, но главный жрец прервал его.

— Нефтех останется в нашем храме младшим жрецом.

— Как?! — удивленно воскликнул Хабенхнет, — но ведь он не жреческого происхождения! Ему не место в нашем храме! — Кому место, а кому не место в нашем храме, определяет великий бог Тот и я, его верные уши и уста. Нефтех не жреческого происхождения, но благородная кровь в нем присутствует. Это и его успехи в нашей храмовой школе позволяют мне оставить его при храме, с испытательным сроком на два года. Через два года мы снова вернемся к его судьбе, и если он не совершит ничего предрассудительного, то он останется в храме. Если же его действия нарушат сан жреца, он отправится на Синай, младшим писцом Снофру, держащего зонт над головой управителя рудников.

К удивлению Менкаура, его собеседник легко согласился с его решением, но не подал виду. Главный жрец не знал, что у его помощника уже есть факт недостойного поведения его питомца, и имя этому факту была любовь.

Глава VII. Несбывшиеся ожидания.

Морские волны упруго били в корму персидских кораблей покидающих гавань объятой дымом столицы Карии. В этот момент у Мемнона было двойственно чувство на душе. С одной стороны он наконец-то получил столь желанное для себя командование персидскими войсками, а с другой родосца жестоко грызло ущемленное самолюбие оттого, что он в четвертый раз с позором убегает от ненавистного ему македонского щенка.

Граник, Эфес, Милет, а теперь и Галикарнас, везде Мемнон уступал перед железной хваткой молодого царя и яростным напором его воинов.

— Ничего, ничего, будут и у меня победы — утешал себя грек, в душе проклиная нерасторопность персов, которая отняла у него в пустую столь много драгоценного времени.

Наступала зима, очень опасное время для активного судоходства в этот период года, но едва только царский указ оказался в руках родосца, тот без всяких проволочек приступил к активным действиям против ненавистного ему Александра.

Едва только флот Фарнобаза покинул пределы Галикарнаса, как Мемнон приказал кораблям держать курс на близлежащий к побережью остров Кос.

Получив по Антаклидову договору в свое владение побережье Ионии, персы не стремились к захвату прибрежных островов, чтобы не обозлить Афины и Спарту. Теперь же все менялось. По замыслу Мемнона следовало установить полную морскую блокаду Македонии и лишить Александра возможности пополнения его армии свежими силами, в первую очередь греческими наемниками.

Остров Кос был легко приведен под власть персидского царя, когда солдаты Мемнона неожиданно появились под стенами его одноименной столицы. Глядя на могучую персидскую армаду и изготовившееся к штурму войско Мемнона, власти Коса сочли, что благоразумнее присягнуть Дарию, чем предать свои дома и стены огню ради эллинского единства.

Сделав первый удачный шаг вперед, Мемнон без промедления стал воплощать остальные пункты своего давнего плана борьбы с Александром. Не прошло и двух дней с момента капитуляции островитян, как родосец собрал к себе на совет Фарнобаза и его помощников. Теперь Мемнон не тратил время на долгие разговоры с персами, а отдавал им приказы и требовал их незамедлительного и точного выполнения.

Стремясь наверстать упущенное время, стратег решил действовать сразу в нескольких местах и с этой целью разделил персидский флот на несколько частей.

Стремясь сломать хрупкий баланс равновесия и спокойствия в Элладе, он дал помощнику Фарнобаза Датаму сорок пять кораблей и послал его покорять остров Сифн.

Сам же Мемнон занялся отправкой посольств от имени царя Дария, чтобы склонить греческие полисы на свою сторону. Первой целью в этой дипломатической войне стала Спарта. Именно в этот главный очаг напряженности в Элладе, извечно недовольства всеми и вся, Мемнон отправил послом опытного Афрания, вместе с тысячью талантов золота. Он должен был выйти спартанского царя Агиса и подтолкнуть его к выступлению против македонцев.

Другого посла, но тайно, и с менее скромными дарами, в лице изгнанника Ификрата, Мемнон отправил в Афины к неистовому в своей антимакедонской риторике Демосфену. Прекрасно понимая, что главный город Эллады еще полностью не отошел от страшной картины разгрома Фив македонцами, хитрый родосец не стал подбивать афинских демократов к прямому выступлению против Александра. Он просил их лишь энергично содействовать своим планам в блокаде Македонии и не посылать корабли по новому требованию Александра.

Кроме этого, Мемнон очень надеялся, что судьба афинских наемников, захваченных Александром в битве при Гранике и отправленных на работы в каменоломни, породит в душе горожан отнюдь не самые теплые и добрые чувства к молодому царю.

Третья, совсем скромная делегация, была отправлена полководцем на одном корабле на его родной остров Родос, игравший далеко не последнюю роль в политике эгейских островов в отношениях с Македонией.

Умелые торговцы и прожженные политиканы, земляки Мемнона поддерживали деловые отношения, как с персами, так и с Александром. Перед походом против Персии, они прислали македонскому царю, богатые доспехи вместе с двойным пурпурным плащом, который очень ему понравился.

Посылая на родину своего помощника Гестия, персидский главнокомандующий надеялся скорее не на открытую помощь родосцев против Александра, а на занятие ими нейтральной позиции. В своем письме он сообщал грядущей морской блокаде Геллеспонта, ожидаемой войне на островах Эгеиды и просил оказать ему любую посильную помощь в этом деле.

Таковы были дипломатические демарши Мемнона, который после отправки послов незамедлительно покинул остров Кос. Следующей его целью был остров Хиос, который сохранял относительный нейтралитет в материковой войне, но очень внимательно прислушивающегося к меморандуму македонского царя о панэллинизме. Видя в нем определенные возможности улучшения своего положения.

Хиос располагался на основных торговых путях между Грецией и Ионией, и поэтому не прибрать к рукам столь нужный и важный кусочек, персидский наварх никак не мог.

И вновь воинский успех сопутствовал Мемнону. Благодаря внезапному появлению столь больших сил, города острова один за другим, без особого сопротивления сдались на милость персов. Антисса, Мемфина и Эрес поспешили прислать свои посольства в лагерь Мемнона, чтобы выторговать для себя почетные условия мира.

Военные успехи персидского полководца на островах Эгиды дали мощный отклик на материке. После денежного вливания Спарта стала, открыто призывать остальных греков к неповиновению македонянам. Незамедлительно подняли голову все ранее обиженные Пеллой народы и города Эллады. Как всегда забурлил котел афинской демократии и общее эллинский союз начал потихоньку трещать по швам.

Для усиления градуса напряженности, Мемнон стал усиленно распускать ложные слухи о своей скорой высадке на Эвбеи. Этот остров ранее активно поддерживал персов и перешел под протекторат македонцев после разгрома Фив, предоставив Александру свой город Халкиду под стоянку македонских кораблей.

От этих вестей городских демократов объял страх, а у греков, смотревших в сторону персов, затеплилась надежда на скорое обретение свободы. Стоявшие в порту десять македонских кораблей под командованием Протея были срочно приведены в боевую готовность, а в Пеллу был послан тревожный гонец.

Антипатр сразу оценил всю опасность, исходящую от действий Мемнона, но регент ничего не мог предпринять, будучи очень ограниченным, в средствах и силах. Вся военная добыча Александра, взятая при Гранике, пошла на погашение старых долгов и привлечение под македонские знамена новых наемников. Опасаясь мощного антимакедонского восстания, он не хотел лишний раз обострять ситуацию резкими действиями.

В сложившихся обстоятельствах Антипатр только скрипел зубами, делал хорошую дипломатическую мину, призывая греков соблюдать коринфские соглашения, и писал, тревожные письма царю с просьбой о срочной помощи.

Подобные известия для наводившего с большим трудом порядок в горах Ликии Александра, не вызывали радостные эмоции. Сыпля проклятия на голову Мемнона, царь в спешном порядке смог собрать двести талантов в Карии и Лидии, и спешно отправил их регенту. Одновременно полководец отправил в Грецию Гегелоха и Амфотера к Геллеспонту с ответственным заданием, вновь собрать союзный флот и дать отпор Мемнону. В случаи острой необходимости, царь приказывал принуждать к службе экипажи торговых судов плывущих с Понта Эвксинского. Более Александр ничего сделать не мог, о чем он честно писал Антипатру и своей матери.

Присланных царем в Пеллу денег было недостаточно для действенных мер на море и Антипатр, уже готовился к длительной сухопутной борьбе, но ситуацию спасла царица Олимпиада.

Узнав обо всей трагичности положения, царица принялась энергично выколачивать необходимые ее сыну деньги любыми путями. С истинно мужской твердостью и настойчивостью она заставила знать раскошелиться на нужды войска. Без всякого стеснения эпиротка взяла в долг у своего брата Александра, богатых торговцев и даже у знаменитой куртизанки Лаисы.

Стремясь помочь сыну, Олимпиада с легкостью рассталась со всеми подарками, которые он прислал из своей части добычи после битве на Гранике. В короткий период времени, царица собрала двести талантов золотом и отослала их регенту, не пожелав при этом его видеть. Антипатр смиренно снес оплеуху Олимпиады, поклявшись при этом отомстить эпиротке в самое ближайшее время.

Мемнон тем временем не почивал на лаврах, а стремительно набирал обороты своей бурной деятельности. Имея преимущество в деньгах, он усиленно набирал греческих наемников, предлагая более высокую цену за их мечи, чем Александр и тем самым стремительно сокращал приток свежих сил в македонское войско.

Следующим пунктом военного плана родосца был остров Лесбос, второй по своей величине и торговой важности остров Ионии. Здесь наступательный пыл Мемнона был сбит строптивостью жителей Метилены, не желавшей идти под персидскую руку. Обладая большим войском, город смело отказал стратегу, надеясь отсидеться за крепкими стенами, прекрасно зная, что у персов нет осадных машин.

Но этот отказ не испугал Мемнона, который, получив покорность от остальной части острова быстрым маршем подступил к Метилене. Оценив все фортификационные достоинства столицы Лесбоса, стратег приказал окружить город двойным палисадом и взять в плотное кольцо осады. Пять пунктов обороны отрезали Метилену от остальной части острова, а персидские корабли прочно блокировали гавань города и подходы к грузовым причалам.

Наемники Мемнона умело отразили все попытки осажденных горожан сжечь крепости и уничтожить палисад. Стражники зорко следили за тем, чтобы в осажденный город не попало ни крошки хлеба, ни корзины овощей. Испытывая серьезную потребность в еде, отцы города выслали к Мемнону послов для переговоров, но стороны не смогли прийти к общему соглашению.

Тем временем Датам с блеском исполнил поручение Мемнона по покорению Кикланд. Приведя к покорности Сифн и прочие малые острова, перс высадился на острове Андросе, замкнув, таким образом, всю островную цепочку от материка до побережья Ионии.

Едва Кикланды были приведены под персидский протекторат, как в действие вступили афинские демократы, для которых наступило самое благоприятное время. Александр надолго завяз в Азии, Антипатр явно не собирался при помощи оружия вразумлять заблудших греков, а у персов в лице Мемнона были реальные военные успехи.

И снова загудела афинская агора, обсуждая выгодность союза с Македонией, но при этом не спешащая к его разрыву. Желая подтолкнуть афинян к нужному для себя решению, хитрый Мемнон специально приказал Фарнобазу не трогать заморские владения Аттики — острова Самос и Иброз, чем только усилил атимакедонские настроения горожан.

Как результат его усилий, стал отказ афинянами посланцу Александра Гегелоху, потребовавшего от них срочной посылки афинских кораблей к Геллеспонту, мотивируя необходимостью ремонта многих судов. Более того, Афины пригрозили возможностью разрыва эллинского союза, если македонцы попробуют привлечь на свои нужды торговые суда привозящие пшеницу из далекой Скифии.

Антипатр пытался протестовать, но к Афинам присоединился Коринф, который хмуро поглядывал на македонский гарнизон в Акрокоринфе и регент вынужден был осадить ретивого Гегелоха ради сохранения хрупкого мира в Элладе.

Единственный выход из этого сложного положения регент видел в срочном создании своего флота, для чего он и выслал Гегелоху триста талантов. Царский посланец с огромной энергией принялся за работу, но время работало против македонцев.

А звезда Мемнона тем временем восходила все выше и выше. Осажденные метиленцы с большим трудом выдержали полтора месяца плотной осады. Цены на провизию возрастали с каждым днем и, видя, что противник не собирается уходить, отцы города решили возобновить прерванные переговоры.

Быстро уловив нужный момент, Мемнон изменил прежние условия перемирия. Он потребовал от Метилены всего лишь согласия на присутствие в городе персидского гарнизона на время войны с Александром и его условия были приняты.

После этой победы Мемнон незамедлительно двинулся к Тендосу и силой привел его к подчинению. Теперь персидский полководец полностью контролировал Эгейское море и подходы к Геллеспонту, что теперь делало невозможным переброску к Александру нового подкрепления.

Повинуясь приказу Гегелоха, Протей пытался отбить у Датама Андрос смелым рейдом своего малочисленного флота, но персидский наварх предугадал подобные действия и македонцы попались в ловушку. Атаковав четыре персидских триеры в надежде на легкую победу, корабли Протея сами подверглись нападению главных сил персов. Протей бежал с поля боя, потеряв восемь из десяти кораблей, и с трагическими вестями прибыл в Халкиду.

Главный город Эвбеи с ужасом встретил появление беглецов и застыл в напряженном страхе перед возможной атакой персов. Используя победу, Датам полностью блокировал подступы к острову, при этом свободно пропуская афинские и прочие греческие суда. Проперсидски настроенные греки уже в открытую высказывались об удалении македонцев с острова и были готовы поддержать высадку персидского десанта.

Вслед за Эвбеей и Аттикой, началось брожение в Беотии и Фокиде. Антипатр для снижения напряженности среди греков стянул солдат со всех границ Македонии и придвинул их к Фессалии, демонстрирую готовность к немедленному маршу на юг. Грозная поступь македонских гоплитов несколько сбило пыл свободолюбивых эллинов, но ненадолго. Все ожидали вторжение Мемнона, чтобы тогда ударить наверняка по македонцам.

Сам стратег находился на Лесбосе, куда непрерывным потоком стекались наемники со всех сторон привлеченные звоном персидского золота. Фарнобаз занимался починкой и подготовкой транспортов для решительного вторжения в Грецию.

Новой целью Мемнона теперь стала Эвбея, куда он намеривался высадиться, учитывая многочисленность сторонников Дария в этом государстве. Эта высадка должна была стать сигналом к всеобщему выступлению противников Александра по всей Греции. Вместе со спартанцами, своими наемниками и прочими антимакедонскими силами Мемнон собирался выступить на север, по дороге увеличивая свое войско.

Он не боялся Антипатра, поскольку уже ранее сражался с Аталлом и Пармерионом, одерживая победы над македонскими полководцами. Мемнон даже мог и проиграть начальное сражение, но был твердо уверен что, в конце концов, одолеет регента за счет численного превосходства и желания греков отомстить за Херонею.

На море стратег намеривался отправить весь флот к Геллеспонту для полной нейтрализации Гегелоха и подготовки неприятного сюрприза македонцам. По его коварному замыслу, как только Антипатр выступит против восставших, Фарнобаз должен был предпринять высадку трех тысяч персидских секироносцев и копьеносцев, на земли беззащитной Македонии ставя, таким образом, регента в крайне опасное положение. Оказавшись меж двух огней, македонцы будут в очень сложном положении с малыми шансами на успех.

Сидя в шатре, Мемнон внимательно слушал донесения, диктовал приказы и с упоением ожидал часа своего возвышения над ненавистным молодым македонцем. Казалась, что богиня Ника уже готова увенчать его голову золотым венком победителя, но Мойры вытянули иной жребий этого незаурядного человека.

Отправляясь на войну, Мемнон в качестве самого дорогого залога оставил персидскому царю свою семью; жену Барсиду и ребенка. Длительное время он притуплял свои мужские потребности войной и прочими заботами, но после того как дела пошли в гору, мог позволить себе женские утехи. Последней его пассией стала молодая гречанка Хрисида, присланная на Тендос с Троады. По-видимому, тамошние жители уже жалели о своем быстром признании Александра и потому хотели задобрить родосца всевозможными подарками.

Хрисида действительно была драгоценным даром, ибо прекрасно сочетала в себе красоту юной девы и мастерство куртизанки, которому обучилась в троянской школе при храме Посейдона. Подобранная маленькой сиротой, она была воспитана жрецом Ликомедом и полностью подчинялась его воле и желаниям. Обладая сильным даром внушения, Ликомед легко подчинил ее разум и заботливо готовил ее для своих целей.

Вначале жрец хотел подарить ее Александру, дабы иметь свое орудие влияния на молодого царя но, поразмыслив, троянец решил переключиться на Мемнона, чтобы устранить главного македонского конкурента.

С этой целью Ликомед затеял длинную многоходовую комбинацию, главным участником которой была Хрисида. Отправляя девушку к Мемнону, Ликомед вручил ей простой серебряный перстенек с хитрым секретом. При умелом надавливании, из кольца появлялся небольшой шип, смазанный особым ядом, добытым жрецом у вавилонских халдеев.

Как только Хрисида поняла со слов родосца, что в ближайшие дни состоится высадка в Грецию, она принялась действовать. Когда Мемнон приказал привести к себе любимую наложницу, она надела себе на руку коварный перстень.

Разделив с родосцем постель и, даря ему все новые и новые ласки любви, отравительница все тянула с манипуляцией своего перстня, интуитивно опасаясь совершить темное действие. Любой человек с момента своего рождения не настроен на убийство себе подобного, и чтобы переступить эту запретную черту, нужна огромная причина. Истомленная любовью девушка не желала совершать этого, но вложенный в ее голову приказ Ликомеда требовал свершить задуманное.

Осуществиться замыслу жреца помог случай когда, оседлав своего господина, Хрисида принялась неистово дарить ему любовь и в поисках опоры с силой надавила на могучее бедро, распростертого под ней Мемнона.

В пылу страсти мужчина не обратил на слабую боль, которую полностью затмило всепоглощающее чувство любви. Едва только Хрисида отняла свою руку с тела родосца, как шип тут же втянулся обратно, и она не была уверенна, что выполнила свое главное задание.

Утром наложница покинула шатер персидского стратега, слегка покачиваясь от легкого недомогания, которое она переписала усердными любовными утехами, что грек повторил рано утром.

Бедняга не зря опасалась применять свой перстень, ибо он имел еще одну коварную особенность. Вместе с шипом на внутренней стороне кольца выступал маленькие зубчики, которые незаметно травмировали кожу руки и отравитель, разделял судьбу своей жертвы.

Мемнон заболел к вечеру, когда с большим трудом провел общее собрание командиров накануне всеобщего выступления. Ночью у него появился сильный жар, и больной непрерывно пил много воды. Лекари напрасно хлопотали возле обреченного человека, который держался только благодаря огромному запасу сил своего организма. Их хватило ровно на два дня, когда полностью обессиленный ознобом, лишившийся голоса человек кивком головы попрощался с собравшимися в его шатре Фарнобазом и прочими своими помощниками.

Днем раньше умерла Хрисида, но ее лечением никто не занимался и лишь приставленные к ней рабы, заботливо прикрыли веки, своей хозяйке предварительно полностью обобрав ее тело.

Испуганный Фарнобаз отменил готовящуюся высадку и спешно отправил письмо Дарию с просьбой дать ему надлежащие указание о дальнейших действиях флота. С этого дня, в один миг разрушилось все то, что с такой любовью и умением создавал Мемнон. Временно наследовавший его власть перс не рискнул самостоятельно исполнить его стратегический план, решив подождать его осуществление по царскому фирману.

Дарий был очень потрясен, получив известие о смерти своего самого талантливого полководца и не имея твердой воли, решил собрать военный совет персидской знати. В спешном порядке были собраны высокородные персы в царский дворец по тревожной вести. Больше всех радовался Бесс, для которого смерть успешного Мемнона, был божий подарок в исполнении заветных замыслов.

Кроме персов на военный совет, Дарием был приглашен афинянин Харидем как потенциальный приемник умершего стратега. Это совсем не входило в планы бактрийского сатрапа, и тот решил уничтожить конкурента любыми силами.

В начале совета, царь с прискорбием известил собравшихся аристократов о скоропостижной смерти персидского главнокомандующего и призвал всех персов помолиться за его душу, хоть он и был другой веры человек.

Поминая Мемнона, Дарий с каждой минутой все явственно ощущал тяжесть ответственности, которая ощутимо ложилась на его плечи с каждой минутой от момента получения скорбного известия. Персидскому владыке искренне было жаль потерять талантливого человека, столь быстро и удачно поднявшего пошатнувшийся престиж персидского оружия.

Затем встал вопрос о назначении нового полководца, и в зале повисла напряженная тишина.

— Есть ли среди нас достойная кандидатура на этот важный пост? — тихо произнес царь и внимательно посмотрел на Харидема. Грек только того и ждал и, встав во весь рост, с достоинством поклонился Дарию.

— Да в твоем распоряжении есть такой человек великий царь. Я вместе с Мемноном сражался против Пармериона и Александра и смогу полностью выполнить план, разработанный вместе с покойным стратегом. Если на то будет твоя воля, я разгромлю сначала Антипатра, а затем и Александра, доставив к твоим ногам его голову, мой царь. Надо только не медлить с выступлением и победа будет полностью наша.

Дарий с радостью слушал речь афинянина и уже собрался провозгласить его главнокомандующим, как царя опередил Бесс.

— Но в наших рядах есть более достойный этого высокого поста человек, чем ты жалкий изгнанник — громко и насмешливо бросил в лицо наемнику перс. Намеренно оскорбляя Харидема в присутствии царя, хитрый царедворец ожидал гнева от грека и незамедлительно его получил.

Кровь прихлынула на лицо афинянина, он полностью позабыл всякую осторожность и очертя голову бросился в бой.

— Ты нагло лжешь перс, уверяя меня, что есть более достойная кандидатура в числе здесь собравшихся людей. Вот уже много лет вы полностью погрязли в роскоши и безделье, полностью потеряв то славное воинское начало, с помощью которого ваши первые цари покорили полмира. Вы разучились держать в руках меч и копье, полностью полагаясь на умение других щедро откупаясь за это своим золотом. Только от этого так лихорадит вашу державу, когда от нее одна за другой откалываются провинции. Вспомните Вавилонию и Парфию, вспомните Египет и Ионию, чью покорность принесли вам греческие мечи.

Бурю гнева вызвали среди сидящих на скамьях персов слова Харидема; и хотя грек говорил одну только правду, персы не желали ее слышать.

Дарий собрался успокоить негодующую аристократию и сказать примирительное слово, но его опять опередил Бесс.

— Я имел в виду нашего славного царя Дария, вот кто из нас достоин повести наше войско против врага — услышав подобную кандидатуру, персы одобрительно загудели, но Харидем не желал остановиться. Закусив удила, он желал непременно доказать всем свою справедливость.

— Ваш царь хороший правитель, но плохой воин. Он никогда не командовал большим числом воинов, он не тот стратег, который сможет разбить македонцев в решающем сражении. А я видел и знаю в чем сила Александра.

— С помощью нашего могущественного небесного покровителя царь сможет свершить это важное и почетное дело — не унимался Бесс, сознательно подводя афинянина к роковой черте.

— Для того чтобы разгромить Александра нужен талант, а не молитвенный лепет — бросил Харидем и окончательно подписал себе смертный приговор.

— Ты оскорбляешь меня и нашего бога в присутствии моих подданных! — визгливо вскричал сидевший на троне царь и выбросил вперед руку с опущенным большим пальцем, обрекая на смерть своего обидчика.

— Смерть нечестивцу! — громко закричал Бесс и его слова тут же подхватил зал.

— Смерть, смерть, смерть! — неистово выкрикивали персы. Под эти крики царские стражники скрутили оскорбителя царского величия и потащили его к выходу из зала. Харидем яростно сопротивлялся и выкрикивал Дарию свои последние слова.

— Будьте, прокляты вы тупые создания, чья спесь и раздутая гордость мешают правильно видеть вокруг себя. Я ваша последняя надежда против Александра и вы сознательно губите ее. Скоро, очень македонские мечи растолкуют вам вашу ошибку, но будет поздно, и первым поплатишься ты царь, лишившись своего венца и жизни.

Едва афинянин был выдворен из зала, как стража немедленно задушила Харидема, кипя праведным гневом против оскорбителя персов.

Прошло несколько минут, и гнев у царя прошел. Ему стало страшно от сделанной им ошибки, и он поспешил вернуть Харидема обратно в зал, но было уже поздно. Бледность и усталость залили лицо персидского владыки от осознания безысходности перед грядущей опасностью.

И тут вновь выступил Бесс.

— Мы все просим тебя царь принять верховную власть над войском. И пусть тебя не тревожат наглые слова жалкого наемника. Может в чем-то он, и был в чем-то прав, но ошибался в главном. Наша держава могуча и собранные со всех сатрапий воины в несколько раз превосходят своим числом наглого македонца. Наши стрелы и копья закроют небо над их войсками, а кони и слоны втопчут в грязь всю его кавалерию. Вспомни Дария и Ксеркса, что воевали с греками и могли одержать вверх, если бы не коварство врагов. Ты наша надежда и опора мой государь и мы все тебя просим защитить нас.

— Просим, просим — разнеслось по залу и от льстивых слов сатрапа у царя немного отлегло на душе.

— Хорошо я согласен с вами и принимаю верховную власть над войском.

Хор хвалебных слов был ответом на решение царя и больше всех радовался Бесс. Великий бог Ахумуразда услышал его молитвы и помог воплотить в жизнь заветную мечту сатрапа. Так появился новый персидский главнокомандующий, которому предстояло остановить энергичного Александра и отстоять свою родину.

По приказу царя, Фарнобаз с большим опозданием все-таки высадился на Эвбеи и осадил Халкиду. Повинуясь приказу регента, македонский гарнизон укрылся за городскими стенами с четким приказом город не сдавать.

Из-за отсутствия осадных машин, Фарнобаз надеялся взять город измором и совершенно не торопился начать переправу своих сил на материк. Греки это моментально уловили и число горячих голов, требовавших немедленного антимакедонского восстания значительно сократилось. Все затаились в ожидании дальнейшего развития событий, и они незамедлительно последовали.

Энергичный Гегелох сумел на время прорвать блокаду Геллеспонта и привести царю новое подкрепление, с помощью которого македонский полководец сумел совершить новый рывок, вглубь Азии, вызвав в персидских рядах сильную панику.

Охваченный страхом и, не сильно надеясь на свои собственные персидские силы, собранные на данный момент в Вавилоне, Дарий приказал Фарнобазу немедленно вернуть греческих наемников в Азию, видя в их мечах свою основную надежду на победу над Александром. После этого приказа персы полностью свернули всякую активность, ожидая решения судьбы войны в Азии.

Так безрезультатно закончились смелые начинания родосца Мемнона имевшего все реальные шансы покорить Македонию и изолировать Александра в глубинах азиатского материка. Будь воплощен в жизнь этот план и тогда бы Дарий имел послушную ему во всем свободолюбивую Грецию, а у его трона стояла бы в цепях рыжеволосая царица Олимпиада вместе со знатными македонками. Самому же Александру пришлось бы подобно Ксенофонту совершать бы свой Анабасис к берегам Геллеспонта.

Но не только у родосца Мемнона не сбылись его надежды. Свой первый жизненный крах потерпел и египтянин Нефтех в далеком Мемфисе.

Любовь проторила в его сердце опасную дорожку, ибо была опасна подобно обоюдоострому кинжалу. По воле великих Мойр, младший жрец храма бога Тота полюбил опасный для себя предмет, прекрасную Анхенсенамон, дочь верховного жреца бога Пта.

В самой любви молодого жреца не было ничего предрассудительного. Нефтех не принял обет безбрачия необходимый для верховных слуг бога Тота. Не было большой беды и в выборе объекта воздыхания. Учитывая высокий статус Анхенсенамон, в лучшем для Нефтеха случаи его любовь должна была быть чисто платонической, но это было не для молодого честолюбца.

Видя в дочери верховного жреца Имхотепа не только объект любви, но и возможность быстро подняться по иерархической лестнице, он был готов играть по высоким ставкам. Учитывая ум и напористость Нефтеха, возможно он бы и добился успеха, но ему дорогу перешел коварный Хабенхнет.

Выбрав нужный момент, он посетил Имхотепа и в самых черных красках обрисовал ему сущность Нефтеха и его намерении породнится с домом верховного жреца. Взбешенный жрец призвал, к себе дочь и получил от неё подтверждение слов Хабенхнета.

Возможно, что все бы обошлось для Нефтеха звонкой оплеухой в жреческом сообществе, и ссылкой на Синай, но Хабенхнету этого было мало. Желая окончательно погубить Нефтеха, он намекнул Имхотепу о недостойном поведении молодого жреца в отношении его дочери и та, подтвердила эти грязные наветы.

Причины этой лжи стало дивное берилловое ожерелье, тайно подаренное Анхенсенамон жрецом, за день до своего визита. Ожерелье было так прекрасно, а молодой Нефтех так незнатен, что красавица не долго колебалась и согласилась оклеветать своего ухажера.

Так как по египетским законам жреца нельзя было казнить, Хабенхнет предложил Имхотепу такой выход.

— Нефтех имеет хорошие познания в медицине, так пусть он принесет пользу своими знаниями великому царю Дарию. Сейчас идет война в Азии и жрецы способные лечить раненых и больных очень нужны в персидском войске — коварно улыбнулся Хабенхнет и верховный жрец Пта его прекрасно понял.

Не прошло и дня, как он побывал у верховного жреца Египта и по его именному приказу Нефтех был отправлен в действующую армию. Противоречить ему Менкаур не мог, здоровье и обстановка в Египте не позволяла идти ему против воли верховного жреца.

Глава VIII. Свершение предсказания.

Гордий шумно встречал появление у своих стен македонского полководца, который был отнюдь не в радостном настроении после своего горного похода. Не с таким измученным и усталым войском желал вступать Александр в легендарную столицу Фригии, до которой не смог дойти спартанец Агессилай и афинянин Харит, усиленно воевавшие до царя на этом огромном полуострове. Никто из них не смог продвинуться так глубоко во вражеские земли как это сделал энергичный сын Филиппа, за столь короткий отрезок времени.

Хвала богам, покидая горы, македонцы вышли на благоустроенную царскую дорогу и смогли немного отдохнуть в городе Ипсе, который послушно раскрыл свои ворота перед усталыми воинами.

Лишь присутствие в Гордии свежего македонского войска придавало Александру новые силы для воплощения его потаенных планов. Въезжая во фригийскую столицу царь готовился к серьезному разговору с Пармерионом, который, обязательно поднимет вопрос о прекращении похода, ибо все цели плана, намеченные ранее, уже достигнуты и даже перевыполнены с учетом проникновения на фригийские равнины. Самое время было заключить мир с персами и установить границу македонского царства по реке Галис как это ранее делал лидиец Крез и перс Кир.

Все это Пармерион довольно откровенно обрисовал в своем последнем письме царю, прикрывая свое мнение очень весомыми аргументами о неспокойности в тылу и усталости солдат. Старый стратег был кругом прав особенно в отношении Мемнона. Но сама мысль о прекращении похода была невыносима для Александра, и он намеривался бороться с Пармерионом, благо у него был ещё один тайный козырь в рукаве.

В очередной раз молодой монарх поблагодарил богов о ниспослании ему покойного жреца Ликомеда. Прощаясь с царем на смертном одре, он настойчиво советовал Александру занять Гордий и попытаться распутать знаменитый узел на дышло. Сделавшему это человеку, древнее предсказание сулило власть над всей Азией, а значит, у молодого царя будет повод продолжить свой поход далее.

Кроме этой красивой легенды, на стороне Александра была реальная угроза со стороны Дария, который усиленно собирал новое войско для разгрома наглого чужеродного захватчика. Поэтому царь особенно не спешил форсировать события и при первой встречи с Пармерионом попросил его оказать военную помощь стратегу Антигону, застрявшему под Келенами, пока остальное войско будет отдыхать.

Старый полководец остался очень довольный встречей с царем, посчитав усталость Александра за скрытое согласие с его стратегическим мнением. Однако как показало время, македонский царь и не думал соглашаться с ним. Пока Пармерион оказывал помощь Антигону, Александр устроил полный смотр, своим войскам всячески побуждая их хвалебными речами к продолжению похода до полной победы над персами. Птоломей, Кен и Мелеагр дружно поддержали царя, уверяя его, что разобьют увальня Дария со всем его войском. Сказано это было перед строем прибывших из Македонии новобранцев, которые поддержали слова стратегов громкими криками и звоном оружия.

Оставшись довольным настроением солдат, царь обратился к фригийской легенде, о которой уже знало все македонское войско. На пиру со знатными жителями города, царь вскользь упомянул о повозке Гордия, и польщенные фригийцы наперебой принялись приглашать македонского героя в храм Зевса, где располагалась их святыня.

Повозка в действительности оказалась обыкновенным крестьянским транспортом, которого Александр успел вдоволь насмотреться за время своей короткой жизни. Приспособленное под могучих быков, ярмо было ловко переплетено с дышлом замысловатым узлом из вишневого лыка.

— Вот наш знаменитый узел, — гордо объявил жрец Александру, подводя к фригийской святыни, — легендарный царь пророчествовал, что тот, кто распутает его, будет владеть всей Азией.

Стоявшие в храме фригийцы с гордостью закивали головами в знак согласия со словами жреца.

— Многие люди пытались сделать это, но безуспешно, — важно продолжал жрец, явно повышая значимость своего легендарного царя в отношении нынешнего гостя. Никто из смертных не смог распутать этот узел, запутанный самой Афиной по воле Зевса.

От этих слов Александр снисходительно улыбнулся. Со слов покойного Ликомеда он знал, что узел лишь красивая легенда, приносящая большие деньги местному жречеству от всевозможных паломников.

Царь прекрасно помнил все наставления Ликомеда по развязыванию этого хитроумного узла и поэтому он громко объявил всем присутствующим в храме людям: — Я развяжу этот узел.

Единодушный взрыв удивления и озабоченности породили сказанное Александром обещание. Фригийцы опасались, что лишаться своего легендарного символа, македонцы боялись, что царь осрамиться перед азиатами.

Александр внимательно осмотрел хитро завязанный узел и стал его осторожно вертеть, пытаясь совместить полученные от Ликомеда советы с реальностью жизни. Время стремительно летело, но быстрых успехов у македонского царя не было. Что-то не сходилось в этом сложном пасьянсе, но внезапно Александра осенила гениальная идея. Сын Филиппа и Олимпиады решил предложить хитрым азиатам свое решение столь необычной задачи и прекратил затянувшуюся возню с лыком.

Распрямившись во весь рост, он величественно посмотрел на окружавших его людей, читая радость на лицах фригийцев и горечь у македонян. Выждав, пока возникшая пауза не достигла допустимых временных границ, Александр молниеносно выхватил из ножен меч и одним ударом разрубил хитроумный узел напополам.

— Азия наша! Сам великий Зевс вручает ее в наши руки! — громко возвестил Александр, не дав никому из присутствующих в храме людей опомниться. В один момент, разрушив все препоны и сомнения в отношении необходимости продолжение похода

Радостным криком приветствовали товарищи и друзья Александра, столь неожиданно получившего божественную помощь в столь трудном деле по сохранению царского престижа.

Гефестион, Птоломей, Кратер, Мелеагр, все наперебой хлопали своего друга по плечам, не до конца понимая значения всего того, что произошло на их глазах в храме Зевса.

Понимание и осознание пришло позже. Когда на военном совете, собранного по поводу прибытия навербованных Гегелохом греческих наемников и получения известия о смерти Мемнона, встал вопрос о дальней планах проведения кампании.

Только что прибывший в ставку стратег Пармерион, настоятельно советовал остановиться на реке Галис и ждать там появления Дария.

— Вряд ли персидский царь захочет переходить реку, увидев, сколько войска, ждет его на другом берегу. Все кто знают Дария, говорят об отсутствия у него воинственности и есть все основания предполагать, что он захочет заключить с нами мир. Отдать часть, всегда разумнее, чем потерять все — говорил Пармерион, но его слова встретили яростный отпор со стороны царя и его окружения.

— Ты плохо подумал почтенный Пармерион, перед тем как давать войску подобные советы, — запальчиво произнес царь, едва стратег отобразил свою видимость будущего войны. — Персидское войско вдвое превосходит нас, в его рядах, лучшие солдаты Дария которых он успел собрать в Передней Азии, Финикии и Египте. По сведениям разведки тяжелая кавалерия персов ничуть не уступает по своей силе нашей кавалерии, а по вооружению даже и превосходит.

Я далек от мысли трусливо внимать этим словам; мы били, и будем бить персов, вне всякого сомнения, но сражаться на равных со всей этой громадой означает понести огромные потери при полной неясности относительности исхода войны. Поэтому стояние на реке Галисе, на чьей равнине персы могут свободно развернуть все свои силы гибельно для нас. Единственно приемлемый выход, это попытаться навязать сражение персам в горных теснинах Киликии или Тавра, где враг моментально лишиться своего численного превосходства. Движение на юг в горы раньше Дария, вот наш шанс на полную и безоговорочную победу в этой войне. К тому же нашему тылу Мемнон уже не угрожает и связь с Македонией восстановлена.

Окончив говорить, Александр впился глазами в Пармериона, ожидая его несогласия с царской стратегией, но получил удар совсем с другого бока. Голос протеста подал Антигон приведший к покорности горцев Ликии и прибывший на совет вместе с Пармерионом.

Он ещё больше окривел после полученного в битве на Гранике ранения и теперь полностью оправдывал прозвище циклопа, которое ему дали войсковые шутники.

— Царь, война в горах очень опасна и не предсказуема своим исходом. Зачастую вся победа может свестись лишь к слепой удачи той или иной стороны. В праве ли мы подвергать нашу армию такому риску, если знаем, что в случаи поражения уже никогда не сможем оправиться от поражения. Может, стоит укрепить переправы на Галисе, измотать персов боями на реке, чтобы потом одержать над ними победу на равнине.

Услышав предложение Антигона, Александр презрительно фыркнул:

— Я вижу храбрейший Антигон, что ликийцы своим сопротивлением в горах начисто лишили тебя мужества. Теперь ты готов биться с врагом, явно превосходящим тебя своим числом на равнине лишь бы не идти снова в горы. Хочу напомнить тебе, что моя армия может побеждать в любых условиях и упование на слепую удачу это не мой удел. Я ясно вижу перед собой цель, прекрасно знаю пути ее достижения и имею твердое намерение свершить задуманное. Многие осторожные македонцы считают мои действия авантюрой, но война наглядно показывает, что я оказываюсь прав, и богиня Ника сияет над нашим войском.

Оплеванный Антигон с огромным трудом сдерживал свой гнев, покрывшись пунцовыми пятнами, но Александр отвернулся от него и продолжил свою речь, обращаясь к Пармериону.

— Конечно, персидский флот по-прежнему господствует в море, и у нас нет сил, разбить его, но нам это и не надо. Перс Фарнобаз не такой стратег как покойный Мемнон, он хороший исполнитель, но не более. Наш энергичный Гегелох в неравных условиях смог переиграть его, прорвав морскую блокаду Геллеспонта. Как только мы выйдем к побережью Финикии, персы сами уведут свои корабли из Эгейского моря для защиты своих портов.

— Финикии!? — удивленно переспросил Пармерион.

— Да Финикии мой добрый наставник, — твердо произнес царь. — Ты хочешь сказать, что никто из греков не заходил так далеко на восток, но это необходимо для победы над Дарием. Да и к тому же сам Зевс отдал в наши руки всю верховную власть над Азией, к чему отказываться от такого подарка богов.

Радостными восклицаниями приветствовали речь царя его молодые соратники. Вкусив плод одиночной победы, они хотели вновь и вновь проявить свою силу и ловкость в сражении против персов, а не киснуть за рекой Галис в ожидании переговоров о мире. Молодость и здоровый азарт взяли вверх на этом совещании, впервые открыто отодвинув в сторону старую гвардию царя Филиппа.

Через день после этого, царь приказал начать выдвижение навстречу противнику, оставив, смертельно обиженного Антипатра в Гордии, в звании сатрапа Великой Фригии.

Александр даже не стал попрощаться со стратегом, передав свой приказ через Эвмена. Пармерион как мог, утешал друга столь неожиданной опалой, но ничего не мог поделать против монаршей воли.

В полном порядке покинуло Фригию отдохнувшее и пополнившееся свежими силами македонское войско, устремившись по дороге персидских царей на восток к Анкире. Там его встретило посольство пафлогонийцев, которое предложило добровольное подчинение своей страны македонскому царю. Эта новость привела Александра в восторг, и он охотно дал на это согласие, назначив сатрапом Пафлогонии македонца Калата.

От Анкиры, македонская армия резко повернула на юг, имея главную задачу по скорейшему продвижению вглубь полуострова и захвата такого важного стратегического пункта как Киликийские горные ворота. Этим самым Александр выходил в тыл персидским отрядам Автофрада, заставивший македонцев этой зимой, повернуть на север.

Ради исполнения своего плана, Александр покинул удобную дорогу и двинулся через солончаки и пески Каппадокии, сильно рискуя жизнями своих солдат. На его счастье местные жители тепло приветствовали македонцев. Они не оказали ни какого сопротивления, предоставив Александру опытных проводников, указавших армии македонцев самые удобные пути на юг.

Но как, ни торопился молодой полководец к перевалам, к его приходу Киликийские ворота уже были заняты сильным персидским отрядом. Разведка Автофрада вовремя предупредила своего командира, и когда македонцы попытались подняться на перевал, на их головы обрушились стрелы и дротики, укрывшихся за камнями персов.

Александр ничуть не обескуражился подобным отпором и отдал приказание разбивать лагерь на виду у противника. Едва только ночь спустилась на землю, царь возглавил небольшой отряд из щитоносцев и лучников, и скрытно подойдя к позициям персов, смело атаковал их.

С громким криком: — Александр! Александр! — македонцы неожиданно напали на сторожевые посты врага и, опрокинув их, бросились на основные силы отряда.

Разбуженные среди ночи криками ужаса и стенаниями, персы побросали оружие и разбежались от страшного имени своего врага.

Наутро союзники спокойно перешли перевал и вторглись в Киликию. Узнав, что враг прорвался к нему в тыл, персидский сатрап спешно оставил перевалы и устремился к Тарсу, желая если не задержать прорыв македонцев, то полностью разорить город.

Лазутчики Александра так же неплохо знали свое дело и, царю стало своевременно известно о намерениях перса. Стремясь опередить врага, царь сам помчался туда с легкой конницей, приказав катафрактам двигаться следом.

Появление македонян под стенами Тарса вызвало общую панику. Персы не успели еще поджечь город и, восприняв появление конницы Александра за все македонское войско, поспешно оставили нетронутый огнем город.

Автофрад в спешке умчался в ставку Дария с тревожными вестями о прорыве грозного врага в Переднюю Азию, заставив тем самым персидского владыку покинуть Вавилон и по царской дороге направить свою войско в Мелитены, навстречу Александру.

Едва удостоверившись, что враг покинул Тарс, полководец в пылу азарта бросился в погоню за ним и едва не поплатился за это жизнью.

Отправляясь в рейд к Тарсу, Александр временно оставил своего верного тяжеловеса Букефала и пересел на резвого молодого коня. Преследуя сатрапа, ради экономии времени царь принялся смело форсировать небольшую горную речушку, преградившую дорогу его кавалерии.

Продвигаясь в быстром и сильном водном потоке, царский конь оступился и рухнул в студеную воду, сбегавшую с горных вершин. Прекрасный наездник Александр успел соскочить с коня, но был подхвачен стремительным потоком, который увлек македонского полководца вместе с собой.

Царь отчаянно пытался поднять голову над клокочущей пеной воды, но тяжелый панцирь огромной гирей тянул его на дно реки. Среди македонцев началась паника столпившиеся на берегу, всадники отчаянно кричали и протягивали руки к своему повелителю, но никак не могли дотянуться до него. Ужас и страх объял их от созерцания того, как все реже и реже высовывалась из воды голова их царя уносимая прочь коварной рекой.

Александра спасли два скифа примкнувшие к его войску в Анкире, соблазненные большим жалованием. Сар и Ванир быстро оценили весь трагизм положения и поскакали вдоль реки, на ходу доставая из седельных лук свои верные волосяные арканы. Сноровка и глазомер не подвели детей степей.

Когда тело Александра в очередной раз вынырнуло из воды и на какие-то секунды задержалось на её поверхности, в тот же момент на его голову и вытянутую из воды кисть обрушились крепкие петли. Не сходя с коней, скифы быстро сматывали свои спасительные арканы и вскоре, Александр был благополучно извлечен из смертельных объятий горной реки.

От подобного купания, молодой македонец сильно продрог и озяб. Его зубы выбивали непрерывную дрожь, а тело было скованно жутким холодом смерти. Никогда еще Александр не был так близок к ней, и эта угроза исходила не от оружия.

Раздетого донага царя накрыли теплым плащом и осторожно повезли в освобожденный им город, всячески подбадривая его. Казалось, что все будет хорошо но, не доезжая городских ворот Александр, потерял сознание, что вызвало новый переполох в рядах македонцев.

Срочно были вызваны местные лекари, которые в страхе смотрели на потерявшего сознание царя, боясь подойти к нему. В дело вновь вступили скифы, которые приказали растереть Александра эфирным маслом и крепко укутать в теплые одеяла, дабы согреть замерзшее тело. К удивлению македонцев это дало результат, царь открыл глаза и попросил пить.

Это вызвало огромную радость среди искренно любивших своего повелителя солдат, но только на время. Когда наконец-то к городу подошли основные силы, Александра стал сотрясать жесткий озноб и лихорадка.

Все македонское войско было в панике, царь находился между жизнью и смертью, а с востока вот-вот должен был подойти Дарий со своей огромной армией. Гефестион и Птоломей грозно требовали от лекарей спасти больного, но те в ответ только разводили руками или советовали применить различные снадобья, которых в данный момент было невозможно приготовить.

Подошедший вместе с обозами стратег Пармерион, обрадовался вести о смертельной болезни царя принесенной ему сыном Филотой. Оба без слов поняли всю важность этого события и вместе поспешили к царскому шатру.

Там разворачивалось важное действие по спасению жизни Александра. Из всех врачей македонского войска лишь один, Филипп Аркананец, рискнул взяться за лечение царя. Приведенный в царский шатер Эвменом, врач внимательно осмотрел больного и твердо заявил, что вылечит Александра, если ему разрешат действовать по своему усмотрению.

Изнуренный жаром и ознобом, Александр радостно кивнул головой в знак своего согласия с требованием врача, ибо с каждым часом его голос все слабел и слабел. Получив добро, Филипп приступил к немедленному приготовлению лечебной микстуры, благо все необходимые компоненты он принес с собой.

Глаза царских друзей радостно загорелись от появившейся надежды, и лишь взгляд одного Филоты пылал мрачным огнем недоверия. Он уже успел запугать многих лекарей, требуя от них твердой гарантии излечения царя, грозя смертельными карами в случаи неудачного исхода.

Аркананец был единственным лекарем, который не испугался грозного вида македонца и дал твердое уверение в излечении царственного больного. Глядя, как на глазах рушиться его реальная надежда, получить македонский престол, Филота неистово кусал губы и устремил свой взор на отца хмуро стоявшего посреди царского шатра.

Старый Пармерион тоже не желал упустить столь важный шанс. Чуть заметно кивнув головой сыну, как бы успокаивая его, стратег решительным шагом подошел к Александру, обессилено лежавшему на походном ложе.

— Царь, у меня для тебя есть важные вести — произнес воин тихим, но настойчивым шепотом, опустившись на одно колено к голове лежавшего царя.

— Потом, Пармерион, потом — с трудом произнес Александр, для которого каждое слово давалось с большим трудом и болью.

— Это касается заговора Линкестийца — упрямо продолжил стратег не желавший отступать.

— Что там еще? — устало, проговорил монарх, больше по привычке, чем из-за опасения.

— Двигаясь вслед за тобой, мои воины случайно захватили персидского шпиона, которого Дарий отправил в наш лагерь. При нем, как и в случаи с Линкестийцем не было письма, поскольку столь важное послание нельзя было доверять бумаги.

Пармерион на секунду замолчал и по загоревшемуся взгляду царя понял, что попал в точку.

— Что сказал посыльный! — яростно бросил царь, клокоча просевшим горлом.

— В нашем войске новый заговор на твою жизнь, во главе которого стоит Филипп Аркананец. Он согласился отравить тебя в обмен на тысячу золотых талантов и руку царской дочери — безжалостно известил Пармерион, радостно наблюдая как, смертельная бледность залила лицо Александра.

Обессиленная голова царя безвольно рухнула на подушку от такой страшной вести. Одинокая слеза выкатилась из глаз преданного всеми человека в столь трудный момент жизни.

Тем временем, закончив приготовление лекарства, врач подошел к больному с большой чашей микстуры.

— Питье готово царь — произнес Филипп, ласково глядя в лицо Александра. Рука македонца сама протянулась за спасением, но столкнулась с гневным взглядом Пармериона.

— Пей царь, я полностью отвечаю за это питье, спасшее жизнь не одному человеку, — настаивал врач, — промедление может быть смерти подобно.

— Испей сам из этой чаши — гневно прорычал стратег, пытаясь оттолкнуть руку лекаря с его снадобьем, но тот упрямо стоял возле постели больного.

— Если отпить из чаши, то лечение будет не в полной мере и тогда я не смогу полностью ручаться за жизнь больного.

— Вот видишь государь, он боится испить свою микстуру, трусливо уговаривая тебя опробовать ее на себе — радостно объявил Пармерион и уже с силой навалился на врача.

— Постой — с большим трудом произнес Александр. — Дай мне чашу.

— Прошу тебя Александр не делай этого — яростно запротестовал стратег, но царь только махнул рукой и приблизил питье к губам. Сомнение и тревога бушевали в душе у монарха, который хотел верить врачу, но справедливо опасался измены. Две фигуры застыли у его постели, и каждая была со своей правдой.

Уже почти что, пригубив чашу, царь решительно отодвинул ее в сторону и пристально, посмотрев в глаза Филиппу, произнес: — Дарий шлет тебе привет и предлагает руку своей дочери, вместе с тысячей талантов золота.

Ни один мускул не дрогнул на лице врачевателя при этих словах Александра. Лишь снисходительная улыбка коснулась уголков его рта: — Я женат господин и горячо люблю свою жену. А с Дарием я никогда не знался, ибо служу только тебе верой и правдой.

Продолжая пристально глядеть в глаза Аркананца, Александр выпил чашу и упал на подушку от сильного чувства жара, буквально охватившего его тело. Глаза его закрылись, а рука до этого твердо сжимающая чашу безвольно раскрылась, уронила посуду и повисла на краю постели. Все присутствующие ахнули в один голос и как по команде обратили свои взоры на врача.

— Ты отравил государя! — закричал Пармерион и бросился на лекаря, ухватив обеими руками Филиппа. В шатре завязалась потасовка; врач пытался оторвать от себя вцепившегося в него мертвой хваткой стратега, а царские друзья пытались растащить их в разные стороны.

Весь кавардак прервал радостный голос Эвмена: — Царю лучше! В один миг все повернули головы к Александру, увидев его улыбающимся и сидящим на краю постели.

— Оставь в покои моего спасителя Пармерион — потребовал царь, гневно сверкая глазами в лицо стратега. — Лечи меня добрый Филипп, мне нужно быстрее подняться на ноги, Дарий идет.

— Мне нужен покой и тишина для твоего полного лечения — гордо потребовал Аркананец, мстительно глядя на Пармериона.

— Все вон! — громко и внятно бросил царь, у которого еще совсем недавно чуть-чуть сипел голос.

Радостно обсуждая чудесное спасение своего вождя, македонцы поспешно покинули царский шатер, оставив поле битвы для лекаря. Филипп действительно смог сотворить чудо, всего за семь дней подняв на ноги до этого серьезно больного человека.

Пармерион и Филота два раза на день через доверенных лиц узнавали о состоянии здоровья Александра, и каждый раз проклинали ненавистного им лекаря так некстати приведенного Эвменом.

На восьмой день своего выздоровления, под радостные крики войска царь объехал на верном Буцефале выстроенное в его честь войско и, сжимая царский скипетр твердой рукой, приветствовал своих верных соратников.

Не дожидаясь полного выздоровления царя, Пармерион с согласия Александра предпринял быстрый рейд к другому важному горному проходу, что соединял Киликию и Сирию. Для выполнения столь важной задачи, стратегу выделили всю фессалийскую конницу, фракийцев и греческих наемников.

Полное покорение Киликии, оставшись в Тарсе, Александр поручил Кратеру, Кену и Пердикке, чьи отряды отправились в разные стороны с отборными македонскими частями.

Молодые люди полностью оправдали ожидания своего друга и за короткий срок заняли Анхиал, Феру и Минд. Единственное сопротивление оказали Пердикке расположенные в предгорье Солы, которые были взяты ночным штурмом и на чьих жителей, в качестве наказания был наложен штраф в двести талантов.

Сам же Александр едва позволило ему здоровье, вместе с конницей Филоты напал на горные племена киликийцев не пожелавших признать его власть. Всего за неделю с помощью трех полков македонских пехотинцев, лучников и катафрактов, он добился от горцев покорности, непрерывно двигался по горам, разбивая одних и договариваясь с другими.

По возвращению с Киликийских гор в Тарс, полководец получил известие от Пармериона об удачном занятии прохода и приказал немедленно выступать, отметив перед этим большим праздником свою победу в этой стране.

Миновав горный проход, македонские войска вступили в Сирию где, подойдя к Аманским горам, обнаружили небольшой греческий город Маллы охваченный междоусобной борьбой. Большая часть горожан, упорно стояла за персов, совершенно не веря в победу Александра и, открыто притесняла малое число поклонников молодого царя.

Узнав о столь сложном положении, Александр не стал карать горожан. Он потребовал прекратить распри, отменил любую дань с Маллов и посоветовал дождаться своей скорой победы над грозными персами. Этот маленький инцидент развеселил царя, а вместе с ним и все его войско. Люди как-то почувствовали себя значительно увереннее, раз в канун важной битвы их вождь уделяет внимание этому маленькому городу, затерявшемуся в этих горах.

Разведка постоянно докладывала, что персидское войско уже на подходе и ведет его сам Дарий. Слушая эти вести, Александр только радовался. Судьба и Олимпийские боги благоволят к нему. Он сумел заманить врага в тесные горы, а о полководческом таланте с Дария все были не очень высокого мнения. В молодости он отличился лишь подавлением племен кадусиев, имея численное превосходство против восставших.

Взбудораженный предстоящей встречей, Александр рвался в бой. Уже завтра он перейдет Аманские горы и выйдет в Таврскую долину для встречи с Дарием. Горный ветер трепал его кудри, в сердце кипела кровь, и македонский царь потихоньку ощущал себя маленьким богом.

А впереди был Египет.

Конец второй части.