Александр. Великий поход -2

Вместе с царем шли в поход и его друзья детства, явившиеся к нему по первому зову. Рядом с Александром скакал его верный друг чернобородый Гефестион, который с радостью играл роль Патрокла при новоявленном Ахиллесе.

Злые языки поговаривали о его слишком близком отношении с царем, но особо развивать эту тему никто не желал. С царем скакал также Птоломей Лаг, сводный брат Александра по отцу, Эригний с братом Лаомедонтом, Гарпал и молодой Пердикка, которого Александр лично выделил из общего числа молодых македонцев отличившихся в его первом самостоятельном походе.

Где-то в обозе двигался личный секретарь царя Эвмен. Его из Кардии привез мальчиком царь Филипп и воспитал вместе со знатными македонцами в Пелле. Там же расположился критянин Неарх, которому Александр обещал назначить навархом своего флота. Стратег Пармерион вместе с двумя своими сыновьями Гектором и Никомахом ушел далеко вперед, чтобы подготавливать будущую переправу союзного войска в Азию.

Все они были выращены великим македонским царем Филиппом в многочисленных войнах и походах для того, что бы теперь помочь новому македонскому царю воплотить заветный план его покойного отца.

Великий и дерзкий по своей сути достойный его создателя. Его молодой Филипп вынашивал, подгонял и подправлял долгие годы, взяв для его реализации самое лучшее, что можно было взять у великих полководцев того времени Пелопида, Эпаминонда и Агесилая. Все они были непревзойденными мастерами своего дела, и каждый внес что-то свое в военное искусство великой Эллады.

Молодой Филипп сумел сложить все в один общий котел и создал новую военную доктрину и новую армию с помощью, которой маленькая бедная Македония захватила общею гегемонию над всей Грецией и прочим эллинистическим миром.

Вместе со своими товарищами стратегами Антипатром и Пармерионом, царь замыслил подобно Агеселаю напасть на персидские владения в Малой Азии и, подчинив своей воли все побережье, Филипп собирался царствовать всю оставшуюся жизнь.

Судьба жестоко обошлась с македонским гением, не дав ему добыть лавры победы и теперь, сыну Филиппа предстояло воплотить в жизнь смелую задумку царя в жизнь.

Македонцы уверенно двигались к побережью, где их уже ожидали афинские корабли. Как мудро поступил царь, не ставший разрушать, или угнетать Афины, которые вместе с Фивами восстали против македонского диктата, получив весть о мнимой смерти царя в горах Иллирии. Александр жестоко обошелся с фиванцами и милостиво простил изменивших былому слову афинянам.

Наложив на них чисто символическое наказание, теперь Александр имел в своем распоряжении относительно крепкий морской флот, с помощью которого он намеривался высадиться в Ионии.

Именно в Ионии, а не Геллеспонте как об этом думают глупые персы, согнавшие большую часть своего грозного флота к Абидосу в котором стоял македонский гарнизон, захвативший этот важный город во время предыдущей кампании царя Филиппа.

Тогда руководивший македонским авангардом стратег Аттал уговорил абидосцев сдаться великому Филиппу, намериваясь с этого плацдарма начать великий поход вглубь персидского царства.

Сюда же миссийский сатрап Аристобул стянул все свои войска, добавив к ним корпус греческих наемников Мемнона. Этому стратегу сам великий царь Дарий поручил борьбу с македонским вторжением в Азию.

Изгнанный из Эллады и обласканный при персидском дворе, грек Мемнон вместе с афинянином Харидемом составляли костяк воинственной партии, на которую возлагал свои основные надежды совсем недавно севший на персидский трон Дарий Кодоман. Как бы, не сильна была армия царя Александра, с этими двумя полководцами он был вынужден считаться. Они могли доставить ему серьезные беды при первом его шаге в великом походе.

Что бы полностью сбить с толку противника, Александр приказал разделить войско на две неравные части едва македонцы прибыли в Сесту. Основная масса пехоты и конницы стала грузиться на военные и транспортные суда, ожидавшие их в укромной гавани. Тогда как оставшиеся воины, вместе с обозом и осадными машинами под командованием Пармериона прибыли к морскому берегу напротив Абидоса. Они принялись имитировать активную подготовку к началу переправы, но никак её не начиная.

Видя их нерешительность начать переправу, командиры персидских кораблей и пешего войска радовались, что смогли сорвать переход Александра через Геллеспонт. Но как оказалось преждевременно. Дав врагу в полной мере потешить свое тщеславие, македонский полководец произвел свою высадку совсем в другом месте, у Элеунта, напротив легендарной Трои.

Еще находясь на средине пути, Александр приказал вывести на палубу корабля жертвенного быка, которого собирался посвятить богу Посейдону и Нереидам. По знаку царя гребцы замедлил ход и двое помощников, подвели обреченное животное специальному помосту.

Для жертвоприношения царь приказал купить особого черного быка, критской породы. Его шкура приятно лоснилась на свету, демонстрируя полное отсутствие на ней любых белых пятен, что было совершенно недопустимо для приношения жертвы.

Александр не случайно выбрал высадку на побережье древней Троады. Этим он ловко сочетал приятное с полезным, воплощал в жизнь свои мечты и грамотно обманывал врага.

Отправляясь в поход, Александр старался полностью походит на своего легендарного предка Ахиллеса, участвовавшего в покорении великого азиатского царства. Умело проводя аналогию своего похода с походом ахейцев, царь доказывал право греков на ионическое побережье Малой Азии.

Взошедшему на помост жертвенному быку предстояло повторить судьбу легендарной Ифигении, которая была принесенной своим отцом для благополучного плавания ахейскго войска к Троаде.

Главный войсковой жрец Алисандр подобно древнему прорицателю Калхасу, щедрой рукой окроплял рога и голову жертвы мукой смешанной с солью и обрызгал её дорогим вином. Подведя животное к краю борта корабля, помощники жреца привычным нагнули голову животного и Алисандр, быстрым движением ударил ножом по его шее.

Несчастное животное взревело от боли, дернулось, но помощники тут же навалились на быка, уверенно припечатав бьющееся тело к доскам помоста. Алая кровь широкой струей лилась по специальному желобу в море, оставляя за кормой корабля столь специфический след жертвоприношения. Прошло несколько томительных минут, бык перестал биться, и вся его туша полетело в море, в качестве платы за удачный переход кораблей.

Александру претила кровавая часть ритуала, и он охотно уступил его войсковому жрецу. Зато возлияние вина монарх произвел самостоятельно. Гефестион осторожно вышагивая по палубе, подал своему царю богатую золотую чашу с кипрским вином. Александр сам выбрал ее из своей доли фиванской добычи.

Заиграли флейты, зазвенели бубенцы и под торжественное пение, Александр торжественно вылил содержимое сосуда в воду, а затем бросил в пучину и саму чашу.

Волна мягко ударила в борт корабля и македонский царь, немедленно возвестил войску, что боги благосклонно приняли принесенную им царем жертву. Корабли разом ускорили движение, и вскоре вся эскадра устремилась к Троаде.

Впереди всех шла царская триера, которой предстояло сыграть еще одну немаловажную роль в этом прекрасно поставленном спектакле. Об этой таинственной роли был посвящен только преданный царю Гефестион и мать, с которой и был полностью разработан этот замысел. Неторопливо и величаво показался азиатский берег, открывавший македонцам прекрасный песчаный пляж очень удобный для высадки с кораблей. Вдалеке прекрасно просматривалась гористая местность, сплошь покрытая зелеными рощами деревьев.

— Держать прямо к берегу! — прокричал гребцам Неарх, исполняя желание Александра о высадке в этом месте. Мореход до этого долго беседовал с царем, который по описанию им места возможной высадки, интуитивно выбрал то где, по его мнению, и высадился Ахиллес со своими воинами мирмидонянами.

Чернобокое судно плавно стремилось на встречу с землей и, высчитав опытным глазом расстояние, Александр приступил к действию. У основания мачты корабля стояло отполированное до блеска царское копье, которое сопровождало Александра во многих походах. Теперь ему предстояло сыграть особую роль в истории начинающегося освободительного похода против персов.

Монарх уверенно схватил его и, не дожидаясь пока нос корабля, уткнется в песок, сильно размахнувшись, мощно бросил копье вперед. Пущенное умелой рукой оружие легко преодолело пространство белого прибоя и со всего маха грозно воткнулось в песчаный берег и величаво застыло на виду у всего македонского войска, подплывающего к азиатскому берегу.

— Боги вручают мне Азию!— громко оповестил радостным голосом Александр, чем вызвал бурю восторга и ликования у всех воинов, находившихся на кораблях. Все они расценили действие царя как хорошее предзнаменование всему их походу.

Царская триера плавно влетела на мягкий песок и, сумевший удержаться на ногах Александр, первым смело спрыгнул на азиатский берег. Стоя по колено в пене прибоя, царь энергично призывал своих воинов последовать его примеру.

Солдаты гурьбой повалили с кораблей твердо уверенные, что действительно бессмертные боги благоволят их молодому правителю. Персов не было видно и поэтому, новоявленным покорителям Азии никто не противостоял в отличие от их легендарных предшественников, встретивших при своей высадке яростное сопротивление троянцев.

Вслед за царем на азиатскую землю вступили царские друзья, в числе которых был и Александр Линкестиец, единственный из троих братьев, представителей одного из самого могущественного рода Верхней Македонии, замешенных в убийства царя Филиппа.

Купивший себе жизнь ценой личного унижения, он всей душой ненавидел Александра Аргида, считая себя достойным трона своей страны. Прекрасно проявив себя во время последнего похода, Линкестиец не позволил своим врагам из царского окружения, в чем — либо себя упрекнуть.

Он вместе со всеми шел в атаку на трибалов и фракийцев, смело штурмовал Пелий и Фивы. Все его действия были открытыми, и ненавистные Линкестийцу Гефестион, Птоломей и Эригний могли только кусать от досады губы, не имея возможности уличить Александра в неискренности.

Глупцы, с момента переходом Александра Линкестийца в свиту македонского царя, всеми интригами и связями занималась его мать Гекуба. Именно она через оставшихся людей наладила связь с азиатским берегом Геллеспонта, регулярно информируя своих потенциальных союзников о положении в Македонии.

Сейчас, высаживаясь на берег Троады, Александр Линкестиец в полной мере оценил устроенное царем представление и со всей ясностью понял, что им двоим, нет места в этом большом мире и один из них должен будет уйти. Линкестиец всей душой желал это Александру, но предательская дрожь слегка сотрясала его колени.

Глава II. Илионские встречи.

Ловкий тактический маневр позволил Александру обмануть своего врага и выйти ему в тыл, ставя персов в трудное положение догоняющего. У высадившегося в Троаде полководца было около суток спокойного времени, которые энергичный Александр намеривался потратить с пользой для самого себя.

Отпустив афинские корабли обратно, и дав приказ войску разбить временный лагерь, царь во главе своей конной агемы решил навестить легендарный город, чьи стены были великолепно видны с берега. Своей легендарной историей, Троя неотвратимо притягивала его к себе Александра подобно огромному магниту, силе которого невозможно было сопротивляться.

С сильным трепетом в груди, направился македонский полководец в священный город Илион, о котором столько много говорила ему его мать, повествуя о славных корнях своего рода. Город, о котором ему так много рассказывал Аристотель, и чья история в виде поэтического произведения Гомера всегда была в его шатре в качестве любимого произведения.

Конечно, сегодня Троя была совершенно иным городом. В ней много изменилось, там жили другие люди, но сама возможность прикоснуться к священным камням Илиона отчаянно будоражило сердце и ум молодого человека.

Отправившись в путь налегке, македонцы буквально на крыльях пролетели весь отрезок пути, что разделял их лагерь на берегу моря и знаменитую Трою.

Время сильно изменило облик величественного града царя Приама, чье описание Гомером сильно потрясло Александра в детстве. Но чем ближе он приближался к нему, тем сильнее становилось его разочарование от открывшегося ему вида. Время не пощадило легендарный город.

Вместо мощного города выдержавшего десятилетнюю осаду союзного войска, взору царя предстал обыкновенный захудалый городишко, каких Александр за всю свою недолгую, но бурную военную жизнь повидал в большом количестве.

Не было тех циклопических стен, что построили бессмертные олимпийские боги Посейдон и Аполлон первому троянскому царю по велению Зевса. Чью крепость было невозможно покорить и разрушить военной силой, и можно было сломить только хитростью великого Одиссея и изменой в рядах троянцев, оставшейся в памяти потомков под названием 'троянский конь'.

Город, представший перед Александром, имел самые обычные для захолустья низкие каменные стены, с которыми македоняне, шутя, справились бы за один хороший штурм. Главные деревянные ворота города, обшитые тонкими медными листами, и совершенно не производили впечатления легендарной Секейской твердыни, о которую неизменно разбивалось ахейское войско, пытаясь захватить город приступом.

Увы, время основательно преобразило их, и теперь они едва ли выдержали бы одного часа атаки таранов македонского войска. Завидев македонскую кавалерию, стоявшие на воротах стражники с испугом расступилась перед ней, даже не пытаясь остановить проезд царской агемы. Могучие всадники могли просто затоптать их конями и забить копьями, если бы на это была воля их повелителя.

От всего увиденного веяло запустением и забвением, которое медленно, но верно поглощало останки некогда прославленного города. Пройдут века, и разрушенный в очередной раз, новыми захватчиками, город полностью скроется под слоем земли и станет одним огромным могильным холмом.

Единственное, что привлекло внимание Александра как военного человека, когда он въехал в город, это была возвышенность в центре города, на которой располагался главный храм Трои и дворец правителя. В их величавости и монументальности явно чувствовался дух гордый былого времени, хотя прошедшие века сильно поработали над их обликами. Они сразу приковали к себе взгляд македонского царя, который направил к ним своего верного Букефала, едва только всадники выехали на небольшую площадь, невдалеке от городских ворот.

Внезапное появление неизвестных всадников вызвало страшный переполох среди мирных обитателей Трои, давно привыкших к тихой размеренной жизни. Подобно курицам, спасавшимся от когтей грозного ястреба, разбегались они прочь от копыт коня македонского владыки, уверенно скакавшего по улицам дремлющего Илиона.

Поворот, еще поворот и вот уже приходиться сдерживать разгоряченного бегом коня перед главным храмом города. Александр почему-то интуитивно почувствовал, что именно в нем он обязательно найдет что-то важное для себя и своего похода.