Победитель

— Поступил в Политехнический на факультет электрических машин. — Николай промокнул губы салфеткой, и взяв бокал с соком, сделал несколько глотков. — Полагаю, что инженерам тоже найдётся место в новой России.

— Но неужели вас не прельщает военная карьера? — Удивилась Вера.

— Надо будет, и дети к сохе встанут, и старики в руки шашку возьмут. — Спокойно объяснил Николай. — А вообще-то у нас огромная страна, где нужно и хлеб растить, и дома строить, и наукой заниматься.

— Да, у вас очень воинственная страна. — Сидевший рядом с Николаем, сухощавый, высокий гость из Франции, задумчиво прожевал тарталетку с красной икрой, и с вызовом посмотрел на Белоусова. — Как только вы решились пойти против мнения света?

— Это не мнение света, господин Фарго. — Николай, хорошо говоривший по-французски тем не менее ответил на русском. — Это мнение части дворянского сословия, и надо сказать заслуженное, так как военная стезя, уважаемое и хорошо поощряемое поприще. Испокон веку, военная служба, как и возможность сложить голову за свою страну — почётная обязанность и право дарованное дворянам, как воинскому сословию. Конечно в армию могут попасть и представители других сословий, но дворянина возьмут даже если тот приедет в губернскую управу на инвалидной коляске.

— Хмм. А я-то думал вас похвалить, за здравомыслие. А вы оказывается такой же упёртый военофил. — Француз рассмеялся.

— Военофил... возможно. — Николай усмехнулся. — А напомните мне, пожалуйста кто на кого напал в войне двенадцатого года?

— Ну, это всем известно. — Француз ощутимо поёжился и опустил голову.

— Объединённая армия Европы, под командованием Бонапарте, напала на Россию. А до этого, были десятки походов разной европейской сволочи, сюда же. И в пятьдесят втором, вы опять напали, только уже в компании британцев и всё той же разношёрстной европейской мрази. И заметьте не мы к вам. А вы к нам и с завидной регулярностью. В таких условиях, даже самый мирный хлебопашец, возьмётся за топор. Вы сами сформировали военный уклад России. Ну не вы лично, но все те, кто нападали на неё на протяжении тысяч лет. Если бы сюда приходили только торговцы, военное сословие просто измельчало бы, за ненадобностью.

— Я вижу в вас совершенно дикарскую ненависть к просвещённым народам. — Фарго напряжённо улыбнулся. Ему очень не нравился этот разговор, но ничего поделать он не мог.

— Просвещённым? — Николай рассмеялся. — Вся ваша цивилизация была направленна прежде всего на грабёж. А напомните мне, господин Фарго, сколько уборных было в Версале?

— Эмм я боюсь... — Француз замялся.

— Я вам помогу. — Вступил в разговор генерал Игнатьев. — Ни одного. Ходили по углам, как... — Он вздохнул, видимо не найдя приличного за столом сравнения. — Мылись прости господи в лучшем случае под дождём, да после смерти.

— А как же философия, наука...

— Да вот так же. — Игнатьев усмехнулся. — Вы торговцы, и умело продали свою культуру, а другие народы, те же ханьцы, написавшие философских трактатов никак не меньше, просто сидели скромно по монастырям, также, как и индусы, арабы и прочие.

— Господа! — Княгиня посчитала необходимым вмешаться в разговор. — Негоже обижать гостя. В конце концов, нет его вины в том, что происходило в Европе.

После ужина были танцы, и салонные игры, где Николай старался держаться в тени, и после десяти вечера, гости понемногу стали разъезжаться.

Он уже вышел из дома чтобы найти пролётку, как его негромко окликнул пожилой слуга, и знаками показал идти следом.

Вера, изголодавшаяся по мужской ласке, снова выжала его досуха, выпроводив в шесть утра, правда извозчик уже ждал у задних ворот дворца.

Михалыч который присматривал за воспитанником, конечно знал, к кому бегает Николай, но полагал, что княгиня как женщина светская и благовоспитанная не позволит его подопечному влезть в скандальную историю.

А роман развивался настолько бурно, что Николай ходил к Вере почти открыто, и появлялся в её обществе на различных светских событиях. Дело даже дошло до совместных конных прогулок и пикников, что по мнению общества было уже совсем на грани приличий.

Но и про учёбу он не забывал, проводя в библиотеке по два часа, подтягивая знания предметов, которые посчитал слабыми.

Уже в первых числах июня, как-то засидевшись за книгами, Николай вышел поздним вечером из библиотеки, дал сторожу целковый, за беспокойство, и посмотрев на часы, поехал домой. Снятая буквально неделю назад квартира на третьем этаже доходного дома на Большой Никитской улице, была вполне удобной и просторной, для трёх жильцов и двух человек прислуги, которую нанял Михалыч, взяв женщину с взрослой дочкой, для стирки и готовки.

Рассеяно кивнув Любаше, открывшей двери, Николай, быстро ополоснулся в мойне, с собственным электронагревательным котлом, и лёг спать, практически мгновенно провалившись в сон.

— Николай Александрович, голубчик, проснитесь...

— Что? — Мгновенно проснувшийся Николай сел на кровати, увидев мать Любаши Веру Петровну, теребившую кончик одеяла.

— Полиция тама. Вас просют.

— Полиция? — Николай пожал плечами и вскочив с кровати стал быстро одеваться. — Не говорили, чего им надо?

— Нет, токма стоят и глазами так страшно лупают.

— Ну пойдём поглядим кого это ночью принесло. — Николай поправил кобуру, и накинув пиджак вышел в длинный коридор, проходивший через всю квартиру.

— Господа. — Он вошёл в зал, где уже сидели Михалыч, Като, и два рослых, плечистых полицейских, разливавших чай из маленького чайничка на столе.

— До тебя, Коля. — Михалыч хмуро глянул на Николая, встал и оправил рубаху.

В это время оба полицейских тоже встали, и как показалось виновато посмотрели на Николая.

— Боярич Белоусов? — Уточнил надзиратель, достал из кармана бумагу, и развернул её. — По делу об убийстве княжны Голицыной Веры Всеславовны предписано вам немедля явиться в управление городской полиции, на улице Никольской.

Мир вокруг Николая покачнулся и выцвел, став чёрно-белым.

— Как это случилось?

— Дома нашли. В кровати лежала. — Второй полицейский, пожал плечами. — Пробрался кто-то да ножом...

Николай постоял с закрытыми глазами и через минуту посмотрел в глаза полицейского и только качнул головой.

— Поехали.

8

Жестокое убийство знаменитой московской красавицы, и всеобщей любимицы княжны Веры Голицыной, всколыхнула всё российское общество, вновь поставив пред полицией вопрос о безопасности граждан. Если даже такие люди как княжна, не могут быть защищены в собственной спальне, на что же тогда надеяться простым жителям города?

Полиция и следственная управа принявшее дело к рассмотрению, пока не называет виновных, хотя по нашей информации арестован боярич Белоусов которого в последнее время часто видели в обществе княжны Голицыной.

Но приписывая бояричу денежные мотивы, полиция совершенно упускает из виду, что личное состояние боярича оценивается примерно в десять миллионов рублей, а сам Белоусов не склонен к азартным играм и мотовству, столь заразительному в молодости. Кроме того, из вещей княжны, пропал лишь один предмет — драгоценный перстень с большим изумрудом, который и подарил боярич. Таким образом действия полиции вызывают вполне законные вопросы. Не является ли арест молодого человека способом увести следствие от лиц действительно причастных к преступлению

Пётр Струве Новое Московское Слово 25 июня 1920 года

Российская империя, Москва, Главная управа Московского уголовного сыска коллегии внутренних дел. Улица Никольская.

Полицейская пролётка домчала до Управы быстро, и почти не видящего ничего вокруг Николая повели длинными, пахнущими пылью, коридорами пока не поставили перед дверью в кабинет.

— Белоусов?, следователь московского уголовного сыска, губернский секретарь Никифоров. — Коротко отрекомендовался хозяин кабинета — мужчина в неопрятном, мятом и пыльном кителе, и с морщинистым, отёчным лицом кивнул головой на табурет привинченный к полу. — Садись. — Затем он положил перед Николаем пачку бумаги и перо. — Пиши, как влез, к княгине, как зарезал, и за что. И знай, что за признание, срок скостят как минимум на пару лет, а то и на три. Хотя тебе и так пожизненное светит.

— Куда пробирался? — Николай чуть всплыл на поверхность, и сфокусировал взгляд на следователе. — Зачем мне нужно было убивать Веру? Я любил её. Я даже кольцо купил. Хотел предложение делать.

— Ты мне тут не устраивай балаган! — Неожиданно заорал Никифоров стуча кулаком по столу. — О твоих шашнях с княжной, в Москве, только немой не болтал!

— И что? — И не шашни это никакие. Потрудитесь выбирать выражения, господин губернский секретарь. — Чёрная тоска затопившая разум Белоусова начала отступать перед злостью на наглого полицейского.

— Я тебя голубок, посажу в такой острог, что ты будешь слёзные письма писать по всем инстанциям. — Прошипел в лицо Николаю Никифоров наклонившись над столом.

— И обращайтесь ко мне, согласно сословного уложения, господин следователь. — Голову Николая словно продуло холодным сквозняком от ярости, и он поднял взгляд смотря прямо в глаза следователю. — Я дворянин, и требую соответствующего обращения.

— Ах, так? — Карандаш хрустнул в руке Никифорова. — Будет тебе обращение. Сейчас в камеру отправишься. А там с тобой побеседуют. Варнаки любят таких. Гладеньких, да молоденьких.

— Я же могу позвонить адвокату? — Спокойно спросил Николай, хотя внутри него всё кипело от бешенства.

— О, да. — Ваше сиятельство. — Следователь с кривой ухмылкой кивнул на аппарат. — В адвокатской конторе только и ждут вашего звонка.

— Спасибо. — Николай достал портмоне, порывшись по кармашкам, вынул визитку, и набрал пятизначный номер.

Ответили не сразу. Сонный голос, раздражённо бросил в трубку

— Слушаю!

— Простите за поздний звонок. Я хотел бы поговорить с господином Ульяновым.

— Я вас слушаю.

— Это боярич Белоусов, вы приезжали ко мне, по делу об убийстве банды налётчиков.

— Да, да. Я помню вас боярич. — Ульянов, судя по голосу, уже совсем проснувшийся, перехватил инициативу. — У вас проблемы?

— Да, Владимир Ильич. Я нахожусь в управлении на Никольской, а рядом следователь Никифоров. Губернский секретарь полицейского департамента.

— Что нужно? Вытащить вас?

— И это тоже. Но у меня ещё одна просьба. Я заплачу сто тысяч рублей, но хочу, чтобы вы стёрли этого человека. Наймите хоть пять контор, и десяток газет, но эта тварь не должна больше работать в полиции.

— Я вас понял, боярич. — Через... полчаса я буду у вас, а вы уж продержитесь это время.

— Не беспокойтесь, я дождусь. — Николай повесил трубку на аппарат, и посмотрел на белого от злости следователя. — Вы меня хотели с кем-то познакомить?

Камеры располагались в подвале здания, и Николаю, которого вели под конвоем сразу два нижних чина, пришлось спуститься на три этажа. Затем несколько громыхающих железом решёток, и его втолкнули в полутёмное помещение.

Камера была большой, примерно восемь на восемь метров, а вдоль стен были сделаны трёхъярусные нары. В центре комнаты стоял длинный стол с лавками, и сейчас за этим столом, прямо напротив входа, сидел бородатый кряжистый мужчина в простой рубахе и штанах, а по сторонам сидели такие же нечёсаные и бородатые мужики. Остальные сидельцы лежали по нарам, но судя по блестевшим в темноте глазам не спали.

— Ну здравствуй будь, мил человек. Проходи, садись. Расскажи нам что тебя в дом наш привело.

— Слышь, варнак. Не хочу я не говорить с тобой, ни видеть тебя. — Устало произнёс Николай, садясь на лавку. — Так что заткнись, и не отсвечивай.

Пахан чуть толкнул мужика что сидел по левую руку.

— Мишаня, поучи юношу вежливости.

— Это мы зараз. — Мужчина встал, и только когда он поднялся, Николай смог оценить рост великана. — Не торопясь он шагнул к Белоусову, и уже поднял руку, как мгновенный удар локтем в пах, заставил его согнуться, и с выпученными глазами склониться к столу. Словно дожидаясь этого момента, Николай зацепил его за ворот рубашки и рывком дёрнув вниз, впечатал лицом в толстые доски, из которых была сделана столешница, и перехватив тело за шею левой рукой, правой свернул голову набок.

Когда встали все четверо оставшихся, в руке двух из них блеснули ножи.

— О! — Радостно воскликнул Николай. — А эту игру я знаю.

— Какую игру? — Чуть опешил "Иван".

— Кто выжил тот и прав. — Николай сдвинулся в сторону от лавки и запрыгнув на стол, точным ударом в висок уложил первого варнака. С удовлетворением отметив как хрустнули кости головы, заблокировал ударом стопы широкий взмах ножом второго, и крутанувшись в пол оборота пяткой пробил ему в грудь. От второго ножа пришлось уходить подпрыгнув вверх, но приземлился он на колени, ударив третьего пальцами в горло, так, что, смяв гортань, достал до позвоночника. Оставшийся на ногах вожак, ещё не понял, что его друзья мертвы, сделал шаг, и запнувшись об лежащее тело, упал на пол. Не теряя ни мгновения, Белоусов спрыгнул со стола, ударив ногами в позвоночник, и под влажный хруст перемалываемых костей резко крутанулся на месте.

— Какая нелепая смерть. — Прокомментировал он, глядя вниз на образовавшуюся кучу трупов. — Мужики, а чего это они не поделили-то? Сцепились ну прям насмерть.

— А кто его знает вашбродь. — Донеслось откуда-то слева. — Нама их дела неведомы, но людишки были поганые, так что перед Господом нашим, чисты вы.

Через час, когда Николай уже устал ждать, двери камеры широко распахнулись, и на пороге возник усатый надзиратель.

— Белоусов. На выход.

— Давно пора. — Проворчал Николай, и шагнул из камеры.

Проводили его в совсем другой кабинет, и встретивший у порога офицер полиции, был подтянут, аккуратен в движениях, и разговаривал строго официально, словно рядом сидел прокурор.

— Данилов Виктор Игоревич. Коллежский секретарь четвёртого управления Коллегии Внутренних дел. Соблаговолите присесть.

Быстро опросив Николая относительно мест пребывания вечером и ночью прошедшего дня, подписал пропуск на выход, и уже отдавал синий прямоугольник Белоусову, как в кабинет ворвался полицейский старшина.

— Ваш благородь.

— Что такое?

Старшина, склонившись над следователем, что-то долго шептал, услышал такой же тихий ответ, и вышел громко бухая сапогами.

— Хмм. — Господин Белоусов. — Коллежский секретарь повертел пропуск в руках и отложил в сторону. — А вы не хотите мне ничего сказать?

— ? — Николай сделал удивлённое лицо. — Насчёт чего?

— Ну, может у вас в камере были какие-то конфликты?

— У меня? — Николай изумлённо посмотрел на полицейского, и улыбнулся. — Ну какие могут быть конфликты в таком изысканном обществе? Хотя, подождите. — Он задумался. — Они и вправду там что-то не поделили, и между небольшой группой произошла очень содержательная беседа.

— Четыре трупа, для вас это просто беседа? — Данилов криво ухмыльнулся.

— Ну, господин следователь. Я там гость, и не мне определять правила поведения. Может быть такое там в порядке вещей? Мне-то откуда знать?