Волчье время. Продолжение

— А кто говорит о хладнокровии?.. — презрительно пожав плечами, спросил Римкин. — Лорд дан-Энрикс — человек, который, в силу своего происхождения, считает себя выше общих правил и законов, и вдобавок не умеет и не хочет контролировать свой гнев. Сперва он ссорится с Килларо и обещает убить его в присутствии по меньшей мере тридцати свидетелей — причем эти свидетели уверены, что, если бы ему не помешали люди из его охраны, он набросился бы на Килларо прямо там, на месте. И я сильно сомневаюсь в том, что настроение дан-Энрикса сильно улучшилось после того, как на его отряд напали, а он бросил своих людей в засаде, чтобы спрятаться от нападавших в парке Дома милосердия. Не вижу ничего удивительного в том, что, когда Меченый случайно встретился с Килларо, он выместил на нем злость, пырнув его ножом.

Мэтр Викар поморщился, признав, что все попытки повлиять на Римкина в этом вопросе будут пустой тратой времени. Тяжелая, удушливая ненависть, с которой Эйвард Римкин говорил о Меченом, делала Римкина глухим ко всякой мысли, которая противоречила бы его представлениям.

— Ну хорошо, — сказал он с некоторым нетерпением. — Пускай вопросы о виновности... или же невиновности дан-Энрикса решает Трибунал. Если вы пришлете ко мне ваших магов, я проинструктирую их относительно того, как действовать более безопасным способом.

Лицо советника заметно просветлело.

— Я очень рад, что вы готовы нам помочь. Не скрою, я подозревал, что ваша принадлежность к Ордену заставит вас противодействовать суду.

— Противодействовать суду?.. — непонимающе нахмурился мэтр Викар.

— Ну да. С начала этого процесса Трибунал все время сталкивается с противодействием своей работе. Например, когда я официально вызвал на допрос оруженосца Крикса, мессер Ирем отказал мне в таких выражениях, что мне противно повторять подобные слова. Из-за отказа коадъютора мы так и не сумели выяснить, где Меченый провел последние несколько лет.

— А какое отношение это имеет к смерти Рована Килларо? — изумленно спросил ворлок.

На лице Эйварда Римкина мелькнуло замешательство — как у человека, который внезапно обнаружил, что в запале сказал больше, чем ему хотелось.

— Но вы же понимаете... — начал советник и растерянно умолк. Правда, пару секунд спустя на лицо Римкина вернулась прежняя уверенность. — Поговорим начистоту, мэтр Викар! Я думаю, что этот суд должен не только осудить дан-Энрикса за совершение убийства, но и показать его сторонникам, что он за человек. Люди должны понять, что они стали жертвой грандиозного обмана. И вопрос даже не в том, что Меченый зарезал Рована Килларо просто потому, что обозлился на него, а в том, что их прекрасный Эвеллир, перед которым они преклонялись до истории с Килларо, был убийцей всю свою сознательную жизнь. — Мэтр Викар собрался возразить, но советник не дал ворлоку сказать ни слова. Сейчас Римкин говорил гораздо громче и быстрее, чем обычно, и голос советника вибрировал от плохо сдерживаемой ярости. — Подумайте, Викар! Даже сам Меченый не отрицает, что впервые он убил другого человека в возрасте одиннадцати лет — всего одиннадцати лет! Потом Калария... В имперской армии было полно оруженосцев его возраста, но только он один оставил войско, чтобы мародерствовать в Антаресе с какими-то отпетыми головорезами. После войны он возвращается в столицу — чтобы наслаждаться мирной жизнью?.. Нет, чтобы при первой же возможности сбежать в Бейн-Арилль, выдать себя за простолюдина и служить с отребьем, недостойным поступить в обычную пехоту. Почему? Да потому, что именно среди таких людей он чувствует себя комфортно и может свободно заниматься тем, что ему по душе! И снова — длинный шлейф убийств, попойки, драки, мародерство... я уже молчу о том, что он, по моей информации, увез и обрюхатил какую-то сумасшедшую крестьянку, а потом оставил ее в Доме милосердия вместе с ребенком...

— Хватит, — резко перебил Викар. — Будьте добры, избавьте меня от выслушивания подобных сплетен. Как вам самому-то не противно опускаться до подобной грязи?..

Римкин устремил на ворлока свой сумрачный, совиный взгляд.

— Я понимаю ваше возмущение. Люди привыкли к романтическому образу, который Отт нарисовал им в своей книжке, а все, что с ним не сочетается, считают клеветой. Но я намерен показать дан-Энрикса таким, каков он есть на самом деле. И никто не сможет утверждать, что это клевета, поскольку я намерен предоставить и свидетелей, и доказательства. — Римкин поднялся на ноги и чопорно сказал. — Я благодарен вам за то, что вы великодушно согласились поддержать советом наших магов.

— Пожалуйста, — отрывисто сказал мэтр Викар, мечтая, чтобы Римкин побыстрей ушел.

Однако Римкин медлил. Задержавшись у двери, он снова обернулся к ворлоку.

— Я знаю, вы не враг дан-Энриксу. Но, может быть, вы все же согласитесь лично поприсутствовать на следующем допросе, чтобы дать какие-то рекомендации на месте?.. По большому счету, это в интересах подсудимого. Если магический допрос и вправду так опасен для него, ваше вмешательство могло бы уберечь его рассудок.

Викар уставился на белую, оштукатуренную стену за плечом советника. Смотреть в лицо Эйварду Римкину он не хотел. В особенности потому, что знал — какими бы мотивами ни руководствовался Римкин, его последние слова были недалеки от истины. Возьмись он инструктировать отобранных советом дознавателей на месте, это в самом деле могло снизить риск того, что Меченому причинят непоправимый вред.

Вполне возможно, что дан-Энрикс, окажись он здесь, сам посоветовал бы ему согласиться. Но ворлок чувствовал, что, сколько бы он ни твердил себе, что ему не оставили другого выбора, и что его участие в допросе может уберечь дан-Энрикса от сумасшествия — все равно ему в жизни не заставить самого себя присутствовать при этом издевательстве, не говоря уже о том, чтобы стать его соучастником.

— Нет, мэтр Римкин. Я не стану заниматься этим делом, — сказал он после недолгой паузы.

— Но почему?.. Вы утверждали, что дан-Энрикс невиновен. Значит, если наши маги, с вашей помощью, сумеют установить истину, его освободят.

Мэтр Викар почувствовал, что в первый раз за много лет его переполняет самый настоящий гнев. Маг глубоко вдохнул, медленно выдохнул — и наконец-то посмотрел на Римкина в упор.

— Я мог бы сказать вам, что я являюсь штатным магом Ордена и не обязан брать на себя лишние обязанности, — сказал он глухим от злости голосом, — Но в действительности все гораздо проще. Мне не нравится ваш подход к делу, дознаватель Римкин, и те методы, которые вы предлагаете. Боюсь, вы слишком расширительно толкуете свою роль судьи. Вы призваны установить виновность Рикса в одном деле, а не выносить вердикт о том, что он за человек... У меня вообще сложилось впечатление, что в своих действиях вы руководствуетесь не столько стремлением к справедливости, сколько личной ненавистью к подсудимому. Что касается магических допросов, то сначала я решил, что дело в вашей неосведомленности, вполне естественной для человека, никогда раньше не сталкивавшегося с судебной магией. Но теперь я думаю, что вы прекрасно понимаете, что никому из ваших магов не удастся одолеть сопротивление дан-Энрикса — ни с моей помощью, ни без нее. Вы опасаетесь, что Хорн и остальные, того и гляди, придут к таким же выводам и вообще откажутся от проведения этих допросов. А эти допросы доставляют вам большое удовольствие... Нет, Римкин, замолчите! Можете обманывать других или даже себя, но меня избавьте от вашего лицемерия. Я ворлок, фэйры вас возьми! И мне плевать, во что вы заставляете себя поверить — я чувствую ваши эмоции. Вы наслаждаетесь, видя дан-Энрикса раздавленным и сломленным. Вы сводите магический допрос все к тем же пыткам — и притом таким, которые не оставляют никаких следов и не стесняют вашу совесть. Так что совершенно не понятно, почему вас удивляет мой отказ. То, чего вы от меня хотите — это людоедство.

Более мягких слов в запасе уже не осталось.

Римкин без выражения взглянул на него сверху вниз.

— Что ж, я рад, что вы высказались до конца, — скрипучим голосом заметил он. — Если вам нечего добавить к вашей речи, я пойду.

— Сделайте одолжение, — оскалившись в улыбке, которой не постыдился бы даже сам Ирем, согласился маг. Римкин не потрудился закрыть дверь, поэтому Викар, резко поднявшись с кресла, с грохотом захлопнул ее за советником. Потом сообразил, что опоздал на службу, залпом выпил горький и холодный чай и начал собираться в Адельстан.

* * *

Вынырнув из тяжелого, как обморок, дурного сна, сморившего его после допроса, Меченый пару минут бездумно смотрел в потолок, но потом все-таки перевернулся на тюремной койке, вытащил из-под подушки тонкий кожаный шнурок, когда-то стягивавший петли в вороте его рубашки, и стал считать завязанные на шнурке узлы. По счастью для него, шнурок был слишком тонким и непрочным, чтобы на нем вешаться, так что никто не потрудился отобрать его у арестанта. Как всегда, Меченый быстро сбился, и пришлось начать все заново. Две, три, четыре... восемь... девять. Завязать последний узелок он так и не успел.

Значит, всего допросов было десять. Если бы не меняющееся изо дня в день количество узлов, то Крикс поклялся бы, что он провел в тюрьме при ратуше уже несколько лет.

Меченый сел на койке и завязал на шнурке последний узел.

Ворлока опять сменили. Вместо старика, которого он чуть не доконал два дня назад, пришел другой — с узким невыразительным лицом и покалеченной рукой, пальцы которой были отрублены по среднюю фалангу. Глаза у него были черными, большими и блестящими, как у какой-то любопытной птицы. И на Меченого он тоже смотрел по-птичьи, склонив голову к плечу.

— Не подходи, — с отчаянием сказал Крикс. — Слышишь? Не подходи ко мне... Я не хочу причинить тебе боль.

Маг не поверил. Они никогда ему не верили... Юлиус Хорн, присутствующий на допросе в этот день, поморщился и знаком велел магу приступать. Юлиус Хорн, в общем-то, нравился дан-Энриксу гораздо больше, чем другие члены магистрата. Но в этот момент Меченый чувствовал, что он готов его возненавидеть.

— Отойди!.. — с бессильной злостью крикнул он, зажмурившись. Меченый успел убедиться в том, что взгляд глаза в глаза — полезное, но вовсе не необходимое условие ворлочьей магии, но облегчать похожему на птицу ведуну его задачу он не собирался. Если когда-то Меченый надеялся, что, если он расслабится и попытается перебороть свое сопротивление магии ворлока, что все получится, и Трибунал освободит его, то первый же допрос продемонстрировал дан-Энриксу всю глубину его заблуждения. Побуждать себя спокойно покориться грубому вторжению в свой разум было так же глупо и бессмысленно, как призывать себя расслабиться, когда к лицу подносят раскаленное железо.

Пальцы мага почти невесомо прикоснулись к его лбу, уверенно прижались к жилкам на висках... Меченый яростно забился в своем кресле. Он почувствовал, как мысли мага тянутся к нему, пытаются преодолеть барьеры его разума, буквально ввинчиваясь в его мозг. Изматывающее сопротивление продолжалось долго, очень долго. Этот маг был осторожен, куда осторожнее, чем все, кто побывал здесь до него. Ворлок изматывал его, прощупывал с разных сторон, не забывая закрывать свой разум от его атаки. Меченый сопротивлялся из последних сил, скрипя зубами и отчаянно мотая головой — но этот новый маг, себе на горе, оказался чересчур хорош.

Мучительное, как ожог, слияние сознаний продолжалось всего несколько секунд. Потом маг отшатнулся от него и закричал. Крик перешел в рыдания.

"Возьмите себя в руки" — раздраженно сказал магу Хорн. И тогда Меченный дико расхохотался. Хорн пытался говорить что-то еще, но Крикс уже не слышал его слов за приступами собственного смеха. Юлиус махнул рукой и приказал отправить арестанта в его камеру, а мага — в лазарет. Даже сейчас, вспомнив слова советника, дан-Энрикс яростно оскалился. Если бы Хорн способен был понять, о чем он говорит!..

Отец застиг его в углу двора, когда дан-Энрикс был уже практически уверен в том, что он сумеет незаметно проскользнуть к дыре в заборе и сбежать.

Наверное, он собирался его просто напугать. А может быть, хотел, чтобы он начал плакать, умолять и клясться, что он никогда не будет воровать — тогда отец бы удовлетворился ощущением своей победы и оставил бы его в покое. Но дан-Энрикс был слишком напуган, чтобы думать о таких вещах. Вся эта сцена была слишком дикой, чтобы до конца поверить в то, что это происходит наяву. Он отступил к забору, яростно мотая головой. Отец схватил его за локоть. Меченый попробовал вывернуться, но, несмотря на привычку к пьянству, сил у отца оставалось еще много... слишком много. Крикс яростно пнул его по голени, тот зашипел от боли и яростно дернул его руку — так, что она чуть не вылетела из плеча. Дан-Энрикс ощутил, что его ладонь прижимается к теплому, гладкому дереву поленницы, дико рванулся, завопив от ужаса — и даже почти успел выдернуть руку из отцовской хватки. Удар топора пришелся по фалангам пальцев. Летний день исчез под маревом багровой боли.

Он кричал. Как громко он тогда кричал... на крик сбежались их ближайшие соседи. Ему наскоро перевязали руку, кто-то побежал искать врача... Что было дальше, Меченый не помнил.