Володарь

Володарь

— Начинайте! Пусть свершится суд Солнцеликого!

Вжикнули плети и тут же раздалось громкое конское ржание. Четверо парней в белых, расшитых золотом рубахах, хлестали могучих коней, рвущихся в разные стороны. На каждом жеребце крепился легкий деревянный каркас, с продетыми в специальных уключинах толстыми веревками. Они же обматывали руки и ноги лежащего на земле обнаженного человека — худого, изможденного, с всколоченной пегой бородой. Все тело несчастного покрывали ожоги и жуткого вида шрамы. На впавшем лице лихорадочно поблескивали налившиеся кровью глаза, с разбитых губ срывались хриплые стоны — видно было, что пытаемый сорвал себе голос от крика.

Рядом с казнимым стояли двое дюжих мужиков, в красно-желтых штанах и рубахах. Оба держали наготове мясницкие топоры. Равнодушно, но в то же время внимательно мужчина смотрели на истязаемого, отмечая как вывихиваются суставы, как лопается натянутая кожа. Хотя у несчастного и были подрезаны сухожилия, в любой момент палачи были готовы вмешаться, если лошадиных сил окажется недостаточно. Кончать четвертование топорами им было не впервой.

Все это происходило посреди ристалища — обширного участка утоптанной земли в форме почти правильного квадрата, окруженного высокими каменными стенами. В каждой из них виднелась большие ворота, возле которых стояло несколько человек, зорко следящих за лошадьми и в любой момент готовых распахнуть створки. Над воротами лениво колыхались знамена — алые полотнища с изображением золотого лика окруженного солнечными лучами.

От восточной стены вниз спускались скамьи. Верх заполняли крепкие, надменного вида, мужчины в кафтанах из красного бархата, у некоторых — даже с золотыми пуговицами. Поверх кафтана накидывались расшитые золотом однорядки из синего сукна. С поясов свисали мечи в разукрашенных ножнах, на головах блестели на солнце золотые и серебряные обручи, пальцы поблескивали перстнями с драгоценными камнями. Рядом с мужчинами сидели женщины в суконных опашнях, украшенных по краям шёлковым или золотым шитьем. Женские волосы убирались под украшенные речными жемчугом кокошники, уши украшали золотые серьги.

Чуть ниже сидели грузные бородачи, зачастую в еще более богатых одеждах, но совсем безоружные. Особняком держалась группа немолодых мужчин, в ниспадающих белых одеяниях. Множество амулетов свисавших с поясов, выдавали служителей культа.

Здесь собрались лучшие люди Гардарики: князья и войты вольных городов, богатейшие купцы и верховные волхвы главных славских святилищ. Со всех концов огромной страны съехались они, чтобы наблюдать за казнью того, кто долгое время был главой одного из старейших и влиятельных княжеских родов Страны Тысячи Городов.

Верхние две скамьи пустовали, но в проходе между ними стоял массивный трон с высокой спинкой, на котором восседал высокий мужчина лет тридцати. Одет он был куда скромнее иных из восседавших ниже людей — жупан из белого сукна с накинутым поверх него красным плащом. Не было на нем и украшений— только золотистые кудри, свободно ниспадавшие до плеч, венчала золотая же корона. Голубые глаза сурово смотрели на кровавое действо. Именно этот человек отдал приказ начинать жестокую казнь.

Справа от правителя восседал на скамье могучий старик в белой рубахе и с дубовым посохом, увенчанным искусно вырезанной конской головой. Широкую грудь украшал амулет в виде солнечного диска с извивающимися лучами и улыбающимся ликом по центру. Слева стоял высокий худощавый человек, одетый в цветастый чекмень и синий тюрбан. Смуглая кожа, черные волосы и резкие черты лица резко отличали его от остальных гардарикийцев.

Вновь хлопнули бичи и обезумевешие от боли кони, как один сделали могучий рывок в разные стороны. Послышался хруст разрываемых сухожилий. Истязаемый человек нашел в себе силы издать крик — истошный, пронзительный, но быстро оборвавшийся. С громким ржанием мчались лошади, волоча по земле вырванные из суставов руки и ноги казненного. В тот же момент один из палачей махнул топором и отрубленная голова покатилась по земле. Мужик поднял ее за волосы и показал всем собравшимся, в то время как второй палач разрубал топором тело на части, разбрасывая куски плоти по сторонам.

Властитель на троне склонился к смуглолицему.

-Посланнику Аль-Имад не кажется, что я слишком суров к своим врагам?

Тот склонился в почтительном поклоне.

-Кто я такой, чтобы указывать володарю, как расправляться с негодяями? Владыка Ильдерим, да оградит его от зла Предвечный Огонь, часто карает смертью изменников и святотатцев. Осмелюсь даже сказать, что порой палачи его величества проявляют большую изобретательность.

-Что есть, то есть — хмыкнул владыка на троне — кому как не славам знать, как умеют казнить в Аль-Имад.

Имадец, с сожалением развел руками, всем своим видом показывая, что старое ворошить ни к чему. От века Аль-Имад и Гардарика были заклятыми врагами, раз за разом сходившимися в кровопролитных войнах. Лишь при отце нынешнего правителя началось сближение двух держав, продолжающееся и по сей день.

Прекратились непрестанные стычки на границе, оживились торговые связи, во многих городах славской державы появились дворы купцов с Юга. Впервые за сотни лет в Гардарику был направлен посол — почтенный Эль-Факих. Среди русоволосых и сероглазых гардарикийцев выглядел он непривычно — слишком смуглый даже для имадца, с длинными курчавыми волосами и припухлыми, слегка вывернутыми губами. Впрочем, знатные люди Аль-Имада брали в наложницы дочерей самых разных народов и иные из их отпрысков достигали высоких постов.

-Вообще во многих странах казнят преступников примерно одинаково — продолжал Эль-Факих. — И в Империи и в Унгрии и в Альхамбре. Повешение, обезглавливание, для колдунов костер. Но вот разрывают конями редко — наш правитель считает себя просвещенным монархом и не одобряет такого.

-Ты не путай, имадец — подал голос насупившийся бородач. — На Западе казнят на потеху толпе. Наша казнь другая. Она святая. Очистительная.

-Истину говоришь, Родумир — кивнул владыка.— Знал бы ты Эль-Факих сколько душегубств на совести у Смоляничей, сколькими злодействами они запятнали свои проклятые души — проклятые людьми и самим Солнцем.

-Не для потехи толпы и не на страх знати, кони Хорса разрывают тела изменников — подхватил волхв.— Думаешь, владыке Пирегасту легко было смотреть, как мучился этот несчастный? А мне, служителю Даждьбога-Хорса, что свет и жизнь всему дарит? Чай не Волосу Темному и не Маре-Смерти служу, что кровью и душегубствами упиваются. Славный был род Смоляничей, славный и сильный. Горд был Неждан Смолянич, никому не хотел подчинятся, ни володарю, ни самому Даждьбогу. Гордыня его и сгубила — спутался он с ведьмами и черными волхвами — сам погиб и весь свой род предал Черному Богу. Знал бы ты имадец, что творили они в лесу и в усадьбах своих, столько челяди с жизнью расстались на алтарях Волоса и Мары, скольких верных володарю князей со свету колдовством сжили, сколько скотины и посевов мором погубили. Предались они бесам, бесы в них и сидят — в каждом члене, в печенке, в мозжечке, в сердце. Только так и надо — на куски разорвать, все члены разъединить, чтобы изгнать бесов из плоти оскверненной, а потом еще и огнем очистить. Принял Неждан смерть лютую, но душа его спасена будет.

-В Империи, Альхамбре и Унгрии колдунов тоже жгут на кострах — заметил Эль-Факих. — Но мы считаем, что огонь слишком священен, для того чтобы кормить его человеческой плотью, да еще и оскверненной демонами.

-Пустое это — отмахнулся володарь, его голубые глаза полыхнули фанатичным огнем.— Басни глупцов, не познавших до конца мудрость Пресветлого. Вы в Аль-Имаде считаете Огонь далеким, равнодушным к делам людей — так же как и васканцы с их Непобедимым Солнцем. Вы видите в нем Всеобщее Начало, но не видите Творца. Вы не понимаете, что Огонь живой, что он любящий и карающий. Огонь это Бог и Солнце это Бог — Бог, дарующий жизнь. А Бог оскверненным не бывает, он очищает все — даже самое мерзкое и гнусное. Сейчас ты сам убедишься в этом.

Эль-Факих склонил вновь голову — как бы в почтении перед сказанной мудростью, на самом деле — чтобы скрыть язвительную усмешку. Что взять от этих варваров, неспособных понять ни мудрость учения пророка Ильдерима, ни даже западного Непобедимого Солнца— этой бледной тени Пламени Всеочищающего. Славы дикари — им нужен добрый папа, что не дает им расшалится и приглядывает за ними. Вот они и сделали культ солнечного Хорса главным в стране — а многие в душе не приняли даже его, оставаясь идолопоклонниками. Сегодняшняя казнь— лучшая тому подтверждение. Пирегаст лукавит, когда говорит что предает врагов столь мучительной казни, лишь затем чтобы истребить владеющих ими бесов. Неждан Смолянич не просто спутался с колдунами, он еще и открыто объявил, что не признает Пирегаста володарем, отрицает верховенство Хорса и верен отеческим богам. И многие пошли за ним. Три года верные Пирегасту войска подавляли восстание Смоляничей причем немалую роль тут сыграли наемники из Северной Стражи. Казнь Неждана призвана устрашить остальных князей и войтов, показать, чем заканчивается бунт против володаря.

Меж тем, на ристалище уже начинался новый эпизод жестокого действа. Распахнулись западные ворота, в которые вошла странная процессия. Несколько крепких парней вели изможденных, простоволосых женщин, одетых в лохмотья. Трое из них были молоды, четвертая женщина — уже в годах. В длинных черных волосах серебрилась седина. Рядом с пленницами шло двое волхвов в красно-желтых одеждах. Каждый из них держал в руках небольшой глиняный кувшин, который служители Солнцеликого несли с величайшей осторожностью.

В это же самое время распахнулись восточные ворота и на ристалище ступила пара волов с натугой тащащих за собой огромную телегу. На ней стояла огромная бочка в человеческий рост и толстая, словно ствол столетнего дуба. Вокруг нее были сложены большие вязанки хвороста.

Эль-Факих краем глаза он узрел, как володарь встал со своего трона, тяжелым взором созерцая ведомых на сожжение женщин. Имадец уже знал, что ведут двоих дочерей князя и двух его жен — младшую и старшую. Как раз старшая, княгиня Ярогнеда была главным вдохновителем мятежа Смоляничей, верховной ведьмой посвятившей дочерей в страшный культ Мары, Богини— Смерти. Она же подобрала и вторую жену Неждану — свою ученицу Сомею. Эль-Факих слышал жуткие рассказы о ведьмовских сборищах в глухих лесах, о страшных обрядах и каннибальских пирах. Слышал и о приписываемых Ярогнеде злодеяниях, которые, если верить бесчисленным слухам, были столь ужасны, что и сама богиня, которой поклонялись ведьмы, не могла бы их превзойти.

Волы выкатили телегу посреди ристалища и, понукаемые своими погонщиками остановились. Погонщики распрягли и увели скотин, в то время как волхвы подвели упирающихся женщин к телеге и заставили подняться по приставленным лесенкам. Прижав их к бочке, они железными гвоздями прибивали женские руки к дереву. Молодухи извивались в руках своих палачей, кусаясь, царапаясь и посыпая их отборными ругательствами. Но Ярогнеда спокойно дала себя приколотить, даже не изменившись в лицеем, пока железные стержни рвали ее плоть и дробили кости. Пронзительные синие глаза были устремлены Пирегаста — и володарь явно чувствовал себя неуютно под этим взором. Однако виду он не подавал, сурово и непреклонно глядя на подготовку к казни.

Наконец все женщины были прибиты к деревянной бочке— так, чтобы каждая могла смотреть в одну из сторон света. Бочка даже не шелохнулась под ударами молотков, видно плотно набитая чем-то. Двое волхвов шагнули вперед, полили бочку и распятых на ней женщин черной вязкой жидкостью из кувшинов. В то же время мужики окружившее телегу обкладывали ее вязанками хвороста. Закончив с этим они отошли в сторону, а вперед выдвинулся волхв с зажженным факелом в руке.

Володарь шагнул вперед.

-Именем Хорса-Даждьбога, Солнцеликого, Всемилостивейшего и Всевидящего сии злодейки злоумышлявшие против....

-Слушай меня, Пирегаст! — послышался вдруг неожиданно сильный голос и все с удивлением уставились на Ярогнеду.— Слушай, ведь знаешь, что ведьма не лжет перед смертью. Истребил ты род Смоляничей, добился своего, но и тебе не вечно праздновать победу. Твой бог силен, да наши сильнее. Недолго тебе володеть осталось — вижу-вижу я перед смертью, откуда идет погибель твоя. Змеиные клыки текут ядом и волки воют в ночи и вороны слетаются дабы полакомится мертвечиной на руинах Гардарики. Высоко скакнет солнечный конь, но и упадет потом на землю — так что и костей не соберет никто. За славой придет позор, за властью — бессилие и смерть лютая. Вижу я тех, от кого придет погибель твоя, близко они — а ты и ничего сделать не сможешь.

Страшной лютой силой веяло от слов обреченной на смерть ведьмы, воспаленными глазами уставившейся на Пирегаста и скалившей зубы в безумной усмешке. И не выдержал володарь, отвел взгляд. Не глядя, махнул рукой, скомкав торжественность момента и раньше времени начав жестокую казнь. Испуганный волхв державший факел бросил его в кучу хвороста, тут же занявшегося веселым ярким пламенем. Ярогнеда откинула назад голову и захохотала как безумная.

-Мара-Ма! Мара-Мааа!!!— выкрикивала она и невольно осеняли себя священным знаком Солнца князья и волхвы. Вот огненные языки охватили телегу, добрались до бочки и тут же вспыхнули — огонь разом взметнулся, вдруг охватив и бочку и самих казнимых. Послышались дикие крики погибающих женщин.

Володарь склонился к послу, явно радуясь найденному поводу отвернутся.

-А ты не лгал имадец — произнес он — состав, что ты дал и впрямь хорош.

-Рад, что мое искусство алхимика может помочь володарю — церемонно склонил голову Эль-Факих. Пирагаст хотел сказать, что-то еще, но вдруг вздернул голову и прислушался. На его лице проступила маска суеверного страха.

Потому что Ярогнеда все еще смеялась. Сгорая заживо, терзаемая невыносимыми муками, она находила в глубинах своей черной души какие-то чудовищные силы, позволяющие ей цепляться за жизнь — и смеяться. Каркающий торжествующий смех прорывался сквозь треск сгораемого дерева и раскатывался над ристалищем, пока, наконец, под тяжестью бочки не провалилось дно у. Вскоре уже на площади полыхало лишь яростное пламя, словно огромный погребальный костер

-Ну и где мы?! — воскликнула Рисса, раздвигая стебли камышей и ступая на песчаный берег. Перед ней неторопливо несла свои воды большая река — много шире и, видимо, глубже, чем все реки виденные ей до этого в Сааремской пустоши. На берегу где стояла Рисса простирались густые камышовые заросли, изредка перемежаемые рощицами ив. На противоположном берегу сплошной стеной простирался густой лес. Впрочем, как успела заметить северянка, к северу, он редел и за деревьями виднелось что-то похожее на возделанные поля — правда слишком далеко, чтобы можно было сказать наверняка.

На берег рядом ступила Боадикея.

-Это Утэл — уверенно сказала она — других больших рек здесь нет.

На туатке были мужские штаны, нашедшиеся в хижине у Урма и легкая кожаная куртка, едва сходившейся на ее пышной груди. Обута Боадикея была в мокасины, снятые с одинокого дикаря, на свое несчастье попавшегося на глаза странной троице. Кроме обуви с него сняли короткий меч-нож — явно не местное изделие, скорей всего трофей. Сейчас это оружие покоилось в самодельных ножнах на поясе туатки.

-Милях в двадцати к югу отсюда начинаются Гардарика — продолжала Боадикея.— Там на берегу Утэла и стоит пограничная крепость, в которой я служила. Еще в двух днях к югу и будет Хорград, столица.

-Вот в Гардарику нам точно не нужно — пробормотала Рисса — еще встречи с тамошними волхвами мне не хватало. Ну, хорошо, а что там? — она показала на простирающийся за рекой лес. Боадикея пожала плечами.

-Не знаю. Я в этих краях новичок — Северная Стража служила на западных границах. Лишь недавно наемников перевели сюда. Я еще не успела, как следует разобраться — поэтому и угодила в плен.

-Ясно — протянула Рисса.— Эй, Урм ты где?

-Тут -черноволосый колдун появился как из-под земли. Боадикея неприязненно покосилась на него — за несколько дней совместного блуждания по болотам наемница и унтамольский оборотень не стали ближе друг другу.

-Что на том берегу? — спросила Рисса.

-Тот лес — Черная Пуща — пояснил перевертыш — она тянется через Пустошь до границ Бурзумхейма. К северу начинаются земли местных племен — раталлов, курнов, семибов. Они иногда спускаются по реке — грабить север Гардарики.

-Ага — согласно кивнула Боадикея.— Еще как спускаются...скоты такие!

-Ты бывал на том берегу? — спросила бурзумхеймка. Урм кивнул.

-Бывал, но давно — когда только по Пустоши метался, место себе искал. А потом уже редко на западном берегу появлялся. В Пуще делать особо нечего, а на севере, хоть и есть чем поживиться, но опасно — лучше к побережью сходить. Местные племена сродни унтамольцам и молятся тем же богам. Жрецы Перкунаса и Свайстигса там частые гости.

-Значит и туда нам лучше не соваться,— произнесла Рисса.— А про тот лес что скажешь?

-Да ничего — пожал плечами Урм — та еще глушь. Парочка торговых трактов, правда, есть, но ездить там опасно. В Пуще прячется всякий разбойный люд, изгои.

-Да, мы с ними тоже воевали— подтвердила Боадикея. — Не просто разбойники, но и те, кто от Пирегаста сбежал. После мятежа Смоляничей таких много оказалось.

-С ними нам встречаться тоже не к чему— произнесла Рисса— но похоже, что Пуща для нас сейчас самое безопасное место. Урм, сможешь достать лодку?

-Наверное смогу украсть в деревне курнов — сказал перевертыш— Если сплавать на тот берег. Скоро как раз стемнеет — он указал на алый диск закатного солнца.

-Ну ступай — нетерпеливо сказал Рисса.

Урм кивнул и пошел к реке, изменяясь на ходу. Боадикея с отвращением отвернулась— она так и не могла привыкнуть к превращениям их странного спутника. Рисса же наоборот наблюдала за ними с интересом. Ящероподобная тварь с шипением опустилась на берег и скользнула в воду. Какое-то время на поверхности реки еще расплывались круги, отмечающие путь оборотня, но скоро улеглись и они. Рисса подняла взор на Боадикею.

-Пойди, поищи что-нибудь на растопку — сказала она — А я попробую раздобыть еды.

Туатка молча кивнула, хотя в глубине души и была недовольна, тем, что ее отправляют за дровами, словно служанку. Проверив, хорошо ли сидит в ножнах меч, амазонка исчезла в камышах. Рисса же почти не заметила ее ухода — сидя у кромки воды она сосредотачивалась на своих ощущениях, проникая мысленным щупом в толщу воды, нащупывая смутные сознания речных обитателей.

Вот плеснула вода и на берег выбросился крупный лещ, шевеля жабрами и глотая воздух. Вслед за ним из реки выпрыгнул сазан, затем щука, окунь. Шевеля усами, выползали большие раки с устрашающего вида клешнями.

Из камышей вышла Боадикея, сваливая на песок груду хвороста. Сев рядом она достала огниво, позаимствованное у Урма. Девушки не боялись привлечь внимания курнов с того берега — скорей всего те решили бы, что огонь зажгли дикари, с которыми заречные племена старались лишний раз не связываться. Кроме того, Рисса разом бы почуяла приближение врага. Боадикея разожгла костер и села у кромки воды потрошить и чистить рыбу ножом, который Рисса принесла еще с побережья. Северянка тем временем сорвала несколько больших листьев какого-то растения, схожего с лопухом. В эти листья Боадикея и завернула рыбу, чтобы запечь ее на горячих углях. В них туатка зарыла и раков. Рисса все это время то и дело прощупывала ближайшие заросли — пока ничего настораживающего она не обнаруживала.

-Давай уже ешь, что ли — позвала ее наемница, доставая рыбу и раков из костра.

Они жадно ели сочную рыбу, раскалывали панцири раков, доставая вкусное белое мясо. Наевшись до отвала, Боадикея улеглась прямо на берегу, поближе к костру — стемнело и было довольно свежо.

-Спать охота — зевнула она, блаженно потягиваясь и закрывая глаза.

-Спать говоришь? — голос Рисса послышался откуда-то рядом.— А кто будет встречать нашу ящерку с лодкой?

-Ну разбудишь меня, когда он притащит эту лодку — пробормотала туатка— а я отдохну. Все равно никакой радости от созерцания его бледной рожи я не почувствую, а спать охота. Целый день шастать по этим болотам, свихнутся можно.

-Я, между прочим, тоже устала — послышался какой-то шелест и Боадикея почувствовала, что северянка легла рядом.— Давай отдохнем вместе.

В этот момент Боадикея почувствовала, как узкая ладонь Риссы пролезает ей за пазуху и тонкие пальцы оглаживают пышную грудь.

-Рисса, ну не минуты покоя! — с деланным возмущением произнесла она,— тебе хоть когда-то бывает достаточно.

-Ну, как же иначе? — промурлыкала бурзумхеймка, — ты ведь такая сладкая — шепотом произнесла она, слегка прикусывая тонкую кожу на шее туатки.

-Рисса, прекращай— строго произнесла туатка, делая вялые попытки отстранится,— я не хочу, да и не могу сегодня.

-Почему не можешь?— удивилась северянка.

-Потому!— покраснела туатка, отворачиваясь в сторону. Неохотно она объяснила подруге причины своей несговорчивости. Рисса оглушительно расхохоталась.

-Так ведь даже лучше! Ах, ты негодница— деланно огорчилась она, освобождая от одежды и себя и туатку— из-за такой мелочи вздумала ломаться. А я-то все думаю, что это Урм с утра такой неспокойный. Ясное дело— кровь почуял.

-Надо было все-таки свернуть шею этой ящерице,— проворчала наемница, уже и сама возбуждаясь, чувствуя, как к ней прижимается сильное, гибкое и главное — совершенно голое тело.

— Разве можно его винить, за то, что хотел съесть тебя,— произнесла северянка, — мне и самой сейчас охота это сделать — добавила она, целуя туатку в губы

В устах аристократки из Старого Бурзумхейма такой комплимент звучал весьма двусмысленно, даже зловеще. Однако наемница сейчас не думала о кулинарных пристрастиях сородичей Риссы, жарко отвечая на ее поцелуй. Прохладные тонкие пальцы скользили по мускулистому телу амазонки, нежно оглаживая все ее впадины и округлости, губы вновь перешли на шею, потом спустились ниже. Шустрый язык Риссы играл с сосками округлых грудей, затем перешел на живот. Боадикея выгнулась дугой, зарычав от наслаждения, прикусив губу так, что из нее потекла струйка крови, ее пальцы впились в светлые волосы Риссы.

Там где Утэл делает крутой поворот на восток и течет к океану, на правом берегу реки стоит Хорград — столица Гардарики. Город славный и богатый — множество полей с золотой пшеницей, и пастбищ, где пасутся тучные коровы, раскинулось в его окрестностях. В самом городе хватает и ремесленных мастерских и оружейных лавок, где куются знаменитые славские булатные клинки и, конечно, шумных торжищ. Здесь останавливаются купцы из богатого Аль-Имада и древнего Пелерума, везущие свои товары в северные страны.

А ведь еще каких-то еще полтора века назад здесь было лишь несколько славских поселений концентрирующихся вокруг святилища речного бога на одном из островов. Потом с юга пришли имадийцы вместе со своими союзниками-кочевниками. Аль-Имад был на пике своего могущества и наследники пророка Ильдерима считали, что пришли сюда всерьез и надолго. Они покорили славов и воздвигли на правом берегу могучую крепость, ожидая, что она простоит тут века. Однако вскоре на Аль-Имад двинулись с Запада закованные в сталь васканские рыцари. Воспользовавшись моментом в Гардарике собрали сильное войско осадившее крепость на берегу Утэла. Подкреплений никто не прислал и осажденным ничего не оставалось как оставить крепость, в обмен на возможность беспрепятственно уйти в Аль-Имад. Так славы завладели имадийской твердыней, а вскоре и отбросили ее прежних владык далеко от своих границ. Вокруг крепости вырос большой город, которым завладел один из сильнейших славских княжеских родов — Хоричей. Славы расширили и перестроили бывшую имадийскую цитадель, превратив ее в громадный дворец, огражденный от остального города каменной стеной. Город в городе — его и называли порой "Княжьим Градом". Кроме дворца правителя здесь размещалась еще личная дружина князя, а также и главный храм Хорса-Даждьбога, по имени которого и получила свое название славская столица.

Хор-град. Город Солнца.

-Прими эту жертву, о великий Хорс!

Острый нож черкнул по горлу жертвенной овцы лежащей на полу выложенного плитами желтого песчаника. Алая кровь пролилась на мраморный алтарь и, по специально выдолбленным желобкам, заструилась в окруженный небольшим портиком колодец. Оттуда вырывался огромный — в человеческий рост — язык золотистого пламени. Огонь этот волхвами Хорса почитался священным — по легенде, когда войско славов осаждало крепость, в самом ее центре вдруг разверзлась земля и оттуда вырвались языки пламени. Пораженные таким предзнаменованием имадийцы сдались гардарикийцам. Сами имадийцы впрочем, утверждали, что священный огонь вырвался из-под земли, когда здесь строили храм в честь Всеочищающего Пламени и соответственно это место находится под особым покровительством высших сил. Время от времени фанатики в Аль-Имад требовали "освободить святыню", однако в последнее время такие призывы звучал все реже и реже. Тем более, что Пирегаст разрешил местным имадийцам посещать храм и почитать священный огонь, согласно своему обычаю — так же как и пришельцам с Запада, видевшими в Хорсе воплощение Непобедимого Солнца.

Стены святилища покрывали резные узоры, изображающие различные сцены из жизни солнечного бога, через равные промежутки на стенах был укреплен золотой диск в короне из солнечных лучей и с ликом Даждьбога — то хмурящегося, то улыбающегося. А над колодцем возвышалась гранитная статуя изображающая всадника во все той же солнечной короне и с копьем в руке. Им солнечный всадник поражал безобразного змея корчащегося под ногами у вставшего на дыбы коня. Это символизировало победу культа Хорса над культом бога-ящера Йессы, ныне запрещенного по всей Гардарике.

Кроме верховного волхва Родумира в храме был еще только один человек — молодой со светлой бородой и волосами. Он зажигал кадильницы со смесями благовоний, окроплял статую смесью молока, меда и вина, смазывал его душистым маслом, изготавливаемым специально для храмов. Несмотря на бледно-желтое одеяние послушника, помощник верховного волхва Славимир не был неофитом — некогда он сам был волхвом, правда, не в Гардарике, а в островной Биармии. Сюда он прибыл три месяца назад, причем было видно, что биармиец недавно пережил какое-то страшное потрясение. Славимир наотрез отказался сообщать, что заставило его покинуть Биармию, заявив только, что он отчаянно хочет служить солнечному богу, чтобы избавится от какой-то страшной скверны. О ней, впрочем, Славимир наотрез отказался говорить. Видя такое упорство, Родумир не стал настаивать, решив, что рано или поздно волхв расскажет все сам. Сейчас он был послушником — пожалуй, самым ревностным из всех служивших сейчас в святилище Хорса. Подобное рвение не могло не радовать Родумира — тем более, что оно обнаружилось у уроженца Биармии, страны жители которой до сих пор считали, что Хорс лишь один из множества богов. Впрочем, что взять с биармийцев если и в Гардарике многие князья, не говоря уже о волхвах и по сей день думают примерно также. Много еще времени пройдет, прежде чем вся Гардарика поймет, что Хорс-Даждьбог, не только главный, но и единый бог, а все остальные божества — не более, чем его одухотворенные свойства, разные лики, под которыми Солнцеликий является людям. Перун— сила Хорса, его гневный лик. Сварог— справедливость Божья, Хорс-судья. Матерь Лада— божественная любовь, которую он изливает на своих почитателей и так далее.

Долгое время служители Хорса и сами почитали его лишь одним из многих небожителей. Однако знакомство с религией Непобедимого Солнца и Всеочищающего Пламени, с их идеями и догматами, заставили их по новому взглянуть на своего бога. Началось это еще при отце Пирегаста, опиравшегося как на союз с жрецами Хорса, так и на сотрудничество с Аль-Имад. Именно там воспитывался заложником будущий володарь, многое узнавший о религии огнепоклонников, но только утвердившийся в вере в Единого Хорса-Даждьбога.

Волхв протянул руки к священному огню:

-Хорс, солнцеликий, боже праведный, мир светом своим озаривший всякому животу и всей твари начало положивший. Земля Гардарики тобой хранима и володарь ее князь Пирегаст, наместник твой на земле ведет славов путем Солнца. Но не по нраву то бесам, что обитают во тьме кромешной, от солнечного света таясь. Устами рабы своей, над которой справедливый суд свершился, сулят они князю беды да горе, позор и бесчестие. Не допусти же Даждьбоже светлый поношения избранника твоего и царства его, что есть подножие престола Солнца, укажи недостойным служителям твоим, откуда идет беда.

Родумир смочил пальцы в жертвенной крови и брызнул ею в огонь, внимательно вглядываясь в пляшущие языки. Краем глаза он увидел, что Славимир, также не отрывал взгляда от огня — лишь иногда бьярм с надеждой поднимал глаза к статуе конного всадника. Священный огонь считался еще и оракулом Солнечного бога— в его пламени жрецам нередко являлись видения, предупреждающие об опасности. Правда не всякой и не всегда — открывались лишь духовные угрозы со стороны темных сил, врагов Солнечного бога. Простое нападение врагов или мятеж, оракул бы оставил без внимания, так же как и засуху, наводнение, мор — если только все это не было результатом чародейства. Однако сейчас можно рассчитывать, что бог откликнется — не то прорицание, не то проклятие ведьмы было именно духовной угрозой. Вокруг хватало желающих погубить Гардарику вместе с ее володарем.

И первой среди тех угроз был Бурзумхейм!

С начала правления Пирегаст показал себя упорным противником северной империи. Для него, поклоняющегося Солнцу, было нестерпимо видеть рядом с собой державу, в которой почитают Богов Хаоса. Володарь последовательно ограничивал права бурзумских купцов на территории Гардарики, облагал их все большими пошлинами и налогами, пока, наконец, не запретил вовсе их деятельность в стране славов. Вся торговля с Бурзумхеймом велась либо через имадийских посредников, либо на нейтральных территориях в Сааремской пустоши. Также Пирегаст выслал из страны бурзумского посланника и запретив въезжать новому. Когда Бурхумхейм воевал с Унгрией, Пирегаст выдвинул большую часть своих войск к границе, угрожая вторжением. И хотя причиной вывода войск из Унгрии послужили совсем иные причины, тем не менее, Пирегаст считал, что в поражении Бурзумхейма была и его заслуга. Володарь жаждал вмешаться и в разразившуюся потом в Бурзумхейме гражданскую войну — однако так не вовремя начался мятеж Смоляничей.

Родумир досадливо покачал головой— как знать, если бы тогда вопросили оракул возможно Смоляничей задавили бы быстро. Может, Неждана и Ярогнеду направляли как раз беловолосые аристократы северной империи. Для них почитающих Хаос и Мрак, Царство Солнца всегда будет бельмом на глазу — как и для Пирегаста сам Бурзумхейм. И сторонников они тут себе найдут немало — много кто в Гардарике с тоской вспоминает о тех временах, когда страна была непрочным союзом княжеств и вольных городов, управляемых выборными войтами. Объединялась они все лишь под угрозой вторжения извне, а Великий князь был только главным воеводой, в мирное время не игравшим никакой заметной роли. Чуть ли не каждый его шаг был ограниченным решением Верховного Вече, собиравшегося от представителей всех княжеств и городов Гардарики. Но род Хоричей набравший силу на юго-востоке страны и заключивший союз с жрецами Хорса сломал эту традицию. Отец Пирегаста, Вуемир действуя, где подкупом, где дипломатией, а где и силой оружия установил контроль над всей страной. На Вече он был выкликнут володарем всей Гардарики. Этот титул означал, что в руках Вуемира сконцентрировалась вся власть над страной. До этого в истории Гардарики володари появлялись только несколько раз, но этот случай был особым — власть и титул володаря переходил по наследству. Пирегаст продолжил дело своего отца по укреплению власти над страной, все больше ограничивая права удельных князей и вольности городских республик. Это нравилось далеко не всем — и понятное дело, что некоторые недруги володаря могли спутаться и с черными волхвами и с ведьмами.

Родумир внимательно вглядывался в языки пламени, шепча про себя молитвы к Даждьбогу и перебирая четки из бус унтамольского янтаря. И бог услышал его молитвы — из языков пламени стало проступать какое-то изображение. Пламя словно становилось прозрачнее, изгибаясь и выдуваясь в форме большого пузыря в котором стали проступать чьи-то очертания, становящиеся все четче и разборчивей. Родумир подался вперед, дабы не упустить ничего из того, что открывает ему бог. Что он увидит сейчас — мрачные замки владык Бурзумхейма, горницу какого-то опального князя, капище Чернобога в чаще?

Пламя стало совсем прозрачным и сквозь колышущуюся пелену вдруг появилось изображение некоей местности. Родумир изумленно открыл рот, не веря своим глазам — что угодно он ожидал увидеть, только не это.

Две Луны струили на землю свет, в котором поблескивала широкая гладь большой реки. В ней волхв без труда опознал Утэл — правда он был уже, чем у Хорграда, а значит, место это было выше по течению. Легкий ветерок шелестел верхушками камышей под которыми сплетались в объятиях два соблазнительных женских тела. Родумир невольно помянул Солнцеликого, его рука цепче сжалась на медальоне на груди— с отвращением он разглядывал представшее его глазам странное и непристойное зрелище— зрелище тем постыднее, что где-то в тайных уголках души верховного волхва скользкой змеей шевельнулось дремучее вожделение. Словно завороженный он смотрел, как запрокидывает голову, черноволосая смуглая красавица, как она стонет в сладкой истоме, закрыв глаза и лаская пальцами соски полных грудей. Краем глаза волхв отметил синие узоры на коже — что-то они ему напоминали, что-то, о чем он слышал давно и вскользь.

Меж сильных бедер смуглянки ритмично двигалась светловолосая голова, принадлежащая изящной девушке с белой, словно алебастр кожей. Волхв невольно загляделся на стройную прямую спину, заманчивые округлости ягодиц, длинные стройные ноги.

-Тьфу! — волхв ожесточенно сплюнул, устыдившись своих мыслей — он вопрошает оракул о судьбе володаря, а сам пускает слюни на это противоестественное непотребство, словно мальчишка, подглядывающий за девичьим купанием. Но почему Даждьбог-Хорс показывает ему это блудилище!? Как две бесстыжие девки могут угрожать Гардарике — этого волхв не мог взять в толк. Неужели Солнцеликий прогневался на своего служителя, на володаря, на державу, неужто ему не по душе, что его просят разъяснить пророчество безумной ведьмы. Да видно так оно и есть-мятущийся дух волхва ухватился за это объяснение. Хорс гневается, что его волхвы не могут и шагу ступить без его подсказки — вот и показывает свой гнев, тем, что демонстрирует всякие непотребства. В голове Родумира даже не появилось мысли о том, что за нелепый способ выбрал бог для того, чтобы показать свое недовольство— все мысли волхва сейчас были о том, чем умилостивить разгневанное божество.

Словно почуяв мысли волхва, светловолосая девушка вдруг вскинула голову и Родумир отшатнулся в сторону, словно увидев беса. С алых губ свисали красные клейкие нити, рот был весь в крови. Лицо девушки было изумительно красивым, но Родумир едва отметил эту красоту — его поразило хищное выражение лица девушки — не дать не взять волчица, взявшая след. Голубые глаза настороженно поблескивали и, хотя волхв знал, что она не могла его видеть, он невольно отстранился. Что-то знакомое почудилось ему в этих совершенных чертах, что-то давно известное и столь же ненавистное. Но прежде, чем имя народа сорвалось с уст волхва, над его ухом раздался дикий крик:

-Аааа!!! Сгинь, пропади, ведьма, исчадие Тьмы! Хорс, великий Хорс, светлый бог— защити своего слугу от твари из Пекла.

Ошарашенный волхв обернулся на Славимира, который, оказывается, незаметно подошел сзади и заглядывал из-за плеча Родумира. Сейчас он пятился назад, белый как мел, трясясь как в падучей и делая знаки, охраняющие от нечисти. С губ его срывались бессвязные звуки, время от времени все-таки складывавшиеся в осмысленную речь.

-Она...беловолосая ведьма....отродье Бурзумхейма...погубила Богумила и князя Рогволода...твари из Пучины повинуются ей....разрушили замок Бер....пожрали людей.... светлые боги бессильны перед ее колдовством...явилась за мной тварь...даже Хорс не мог уберечь от нее...великий бог за что, за что, за чтооооо!!!?

Завывая как проклятый, Славимир метнулся к статуе Хорса, упав на колени и обхватив ноги коня руками. Родумир кинулся к нему — отдирать обезумевшего волхва от священного изваяния. Краем глаза он успел заметить, как заколебалось и растаяло в пламени изображение — но ему уже и не требовались подсказки оракула, чтобы понять, о чем предупреждал его Хорс.

Родумир тоже слышал о роке покаравшем Бер.

-Что такое? — произнесла Боадикея, недовольная прекращением ласк северянки.— Что-то случилось? — встревожено спросила туатка, видя как настороженно оглядывается по сторонам Рисса. Бурзумхеймка походила на молодого хищника, оторванного от добычи каким-то тревожным звуком и оглядывающегося в поисках опасности. Туатка тоже подобралась, собирая разбросанную одежду.

-Не знаю, Боадикея— покачала головой Рисса— не понимаю.

Рисса и впрямь была встревожена — она раз за разом мысленно "ощупывала" все вокруг, пропуская через себя мысли бесчисленных тварей бегающих в зарослях камыша или скрывающихся под толщей воды. Вроде рядом не было ничего опасного— и все же Риссу не покидало неприятное ощущение, что они здесь не одни. Она не могла понять откуда у нее взялось это чувство, но оно было— причем очень сильным. Всей своей кожей, на которой встали дыбом волоски, она чуяла, что кто-то наблюдал за ними — кто-то враждебный. Подобное чувство она испытывала и в болотах где жил Урм— но там она все-таки сразу сумела определить природу этого существа — а также сделать так , чтобы оно ее не заметило. Здесь было иначе — она только чувствовала чье-то присутствие, но не могла даже и предположить — чье?

-Не знаю даже, Боадикея — она покачала головой — что-то непонятное. Может, показалось— с надеждой добавила Рисса.

-Надо же — присвистнула туатка— а ты оказывается тоже бываешь неуверенна в себе. Ерунда все это. Иди ко мне — Боадикея вновь откинулась на спину, маня к себе северянку. Рисса потянулась было к наемнице, но вдруг замерла, пристально вглядываясь в речную гладь. Боадикея проследила за ее взглядом и увидела, как в их сторону по реке движется что-то темное и большое. Инстинктивно она напряглась, но расслабилась, увидев легкую усмешку на губах Риссы.

— Урм, хороший мальчик — промурлыкала бурзумхеймка.

Темный предмет уже был так близко, что в нем ясно угадывалась большая лодка. В ней не было ни одного человека, однако хорошо видящая в темноте Рисса заметила натянутую веревку, свисающую с носа лодки и исчезающую под водой. Время от времени веревка подергивалась — было видно, что ее кто-то тянет снизу.

-Ты грести умеешь? — спросила Рисса у Боадикеи.

-Конечно!

-Хорошо — Рисса кивнула. — Впрочем, возможно нам оно и не понадобится.

Лодка мягко ткнулась носом в песчаный берег, а позади нее уже всплывал из воды Урм— покрытое черной чешуей чудовище из ночных кошмаров. Впрочем, он, довольно быстро принял человечий облик. Привязав веревку к стволу ивы, Урм бессильно осел на песок— видимо тащить сюда лодку было тяжело даже для оборотня. Рисса насмешливо посмотрела на него, хмыкнула и подошла к воде. Встав у кромки, он устремила взгляд куда-то вдаль, беззвучно шевеля губами. Неожиданно у самых ее ног что-то плеснуло и из воды поднялось нечто напоминавшее большое черное бревно. Боадикея изумленно раскрыла глаза, увидев на конце "бревна" огромную плоскую голову с длинными усами и большую зубастую пасть — в нее бы без труда влезла голова туатки.

-Маловата рыбка— с сожалением произнесла Рисса, окидывая взглядом исполинского сома.— То ли дело наши киты-убийцы или хотя бы акулы. Но делать нечего, обойдемся тем, что есть. Урм помоги надеть хомут на эту лошадку.

Оборотень, поняв, что от него требуется, отвязал веревку от корня и, сделав большую петлю, опустил ее в воду. Рисса заставила огромную рыбину проплыть сквозь петлю, а затем они с Урмом совместными усилиями затянули веревку чуть повыше грудных плавников сома. После этого все трое взошли в лодку.

— Ну что, трогаемся — сказала Рисса, поднимая одно из весел лежащих на дне лодки.— Рыбка слабосильная, так что придется ей подсобить — добавила она, погружая весло в воду. Рядом с ней за весло взялась Боадикея. Урм улегся на корме, набираясь сил, перед тем, как взяться за весло вместо Риссы. Огромный сом плеснул хвостом, уходя на глубину, девушки разом погрузили в воду весла и лодка со своим странным экипажем сдвинулась с места.

-Я не ослышался, волхв?!— молодой правитель удивленно и раздраженно посмотрел на Родумира.— Это и есть опасность, которой грозила старая ведьма?! Две шлюхи с Запада?! Не Бурзумхейм, не Империя, не Аль-Имад, даже не княжье тоскующее по былым вольностям и снюхавшееся с черными волхвами? Две похотливые девки, что лижутся в камышах — опасность, о которой предупреждает Хорс?

Пирегаст шумно выдохнул, встал с троны и прошелся по горнице, гневно при этом зыркнув на стоящего в углу волхва. Тот негромко произнес.

-Я не знаю, кто вторая, но бурзумка — не просто девка, володарь. Там в Биармии..

-Хватит!— выкрик Пирегаста получился, похоже, громче, чем он сам рассчитывал.— Хватит с меня этой чуши! — уже спокойней добавил он — Видел я твоего Славимира — совсем видать умом тронулся в своей Биармии. Видит Хорс, после того, как северная погань будет искоренена — придется потолковать и с Буривоем. Держится за свою старину до последнего — вот и дошло до того, что волхвы тамошние с ума сходят от страха перед развратной девкой с Островов. И ты же, ты Родумир повторяешь за ними! Неужто сам Хорс карает своих служителей безумием?!

Пирегаст говорил все громче и громче, меряя быстрыми шагами горницу, затем, словно утомившись, рухнул на трон под красным стягом с золотым ликом Даждьбога. Воспользовавшись его молчанием, волхв заговорил снова.

-Славимир может и свихнулся, но я еще в своем уме, володарь. Сам верить не хотел — да вот только Хорс врать не станет. Ты не веришь, в то, что на Бере случилось, а я верю— ибо не только от людей ведаю, что там случилось. А еще знаю я, что нынешней зимой в деревне близ Кробина объявилась ведьма нездешняя. За одну зиму такими чарами деревню окутала, столько народу и скотины извела, сколько местным ворожеям и за десять лет не сотворить. Местные-то, кстати, как раз вокруг нее и стали кучковаться. Столько от нее лиха кробинцы натерпелись, что плюнули на свои вольности послали за подмогой — и в Гардарику и Унтамолу. Из нее жрец-хранитель священной рощи Перкунаса с учениками своими прибыл да три волхва наших да два отряда, наш и унтамольский. Сказали, что гнездо чародейное то разорили, а вот саму ведьму поймать не удалось.

-И ты думаешь это она?— Пирегаст недоверчиво хмыкнул.— Что, в Кробине говорили, что ведьма с Бурзумхейма?

-Говорили— кивнул волхв— те колдуны, которых поймали все рассказали— прежде, чем на костер их отправили. Говорили — она откуда-то с моря пришла, волны ее лодку на берег выбросили. Возвращалась, наверное, домой с островов, да не судьба оказалась.

Видать та еще врагиня будет, недаром сам Хорс о ней знак дал. Послушай, володарь, ты же знаешь— я зря языком чесать не буду. Не баба дурная чай, не дите малое, которое темноты боится. Со всякой нежитью в схватку вступал, с сильными ведьмами и колдунами — никто из них победить меня не мог. Но сдается мне, что из этой погани, что и посерьезней вырасти может. Убить ее надо, пока поздно не оказалось.

-Убить говоришь? — Пирегаст скептически хмыкнул — что я за девкой северной войско посылать буду? Да и куда — в Пущу? Там и без того смутьянов хватает, и волхвов черных и ведьм — ищи ее среди них, попробуй. Да и сам-то ты, без святилища Хорсова и знаков его — сможешь ее найти?

Волхв медленно покачал головой, признавая правоту володаря. Пока они доберутся до Пущи, ведьма и ее спутница тоже не будут сидеть на месте.

-Может быть я смогу помочь— раздался вкрадчивый голос от двери в покои. Правитель и волхы разом обернулись.

У дверей стоял Эль-Факих, облаченный в цветастый халат и фиолетовый тюрбан. Заметив устремленные на него взгляды, он развел руками и виновато улыбнулся.

-Прошу прощения, ваше величество и вы, мудрейший — произнес он— я как раз собирался совершить визит к володарю и случайно подслушал часть вашего разговора.

-Как ты прошел мимо стражи? — хрипло спросил Пирегаст. Эль-Факих снова развел руками.

-Ваши вои бдительны— произнес он— но видать столь незаметен я, перед взором могучего владыки, что даже и они не заметили ничтожного...

-Он колдун — прервал излияния Родумир, неприязненно глядя на имадца.— Всегда это подозревал, а теперь знаю точно. Что-то много стало чужеземных ворожеев в Гардарике.

-О нет, почтенный волхв, я не служу силам зла — заверил его Эль-Факих. — Некоторое время я обучался в Академии Иераполя, древнего города мудрецов и алхимиков, что век назад Аль-Имад захватил у Пелерума. Некоторые умения, освоенные там я уже демонстрировал владыке Пирегасту, кое-что пока не показывал. Но уверяю вас — во всем этом нет зла, нет черной магии, которой обучают колдунов Древние Боги.

Он сделал неуловимое движение рукой и вдруг в его ладони появился хрустальный шар, сияющий изнутри белым сиянием.

-Этот кристалл, напоминает мне о совершенстве бытия,— доверительно произнес колдун,— бытия, порожденного Пречистым Огнем, частичку которого содержат подобные камни. А черное колдовство вносит скверну в совершенство творения. Вот так.

Он провел второй рукой над кристаллом, что-то прошептал и тут же внутри шара появились какие-то черные облачка, будто муть на воде.

— И я как истинный почитатель Предвечного Пламени, просто обязан искоренять скверну чародейства, где бы она не являлась, -Эль-Факих прошептал, что-то еще и поверхность шара очистилась. Имадец спрятал шар и улыбнулся Пирегасту и Родмиру.

-Сами разберемся -буркнул волхв, неприязненно наблюдая за действиями чужака.

-Продолжай Эль-Факих— кивнул Пирегаст.

-Если я правильно понял, вы сейчас пребываете в раздумьях — как найти ведьму в том лесу? Должен сказать, что я владею кое-какими умениями способными вам помочь. Если вы проводите меня к тому молодому волхву...

-А, раздери тебя Рогатый!

Боадикея досадливо сплюнула, все еще не в силах сдержать невольную дрожь— вырвавшийся чуть ли не прямо из под ног большой глухарь тяжело хлопая крыльями скрылся меж густых ветвей. Она недовольно оглянулась на Риссу, но та лишь пожала плечами— отслеживать мысли всех живых существ вокруг было невозможно. Тем более что птица никак не угрожала путникам.

-Урм?— негромко произнесла северянка. Слева раздвинулись еловые ветви и перед женщинами возник черноволосый оборотень.

-Вроде все чисто, госпожа — негромко произнес он,— И все же..

-Что?

-Не нравится мне тут,— неохотно произнес унтамолец.

Рисса кинула — ей тоже было не по себе. Странное чувство, подобное тому, что неожиданно охватило ее на берегу— кто-то за ними наблюдает и она не могла сказать, кто.

На всякий случай она еще раз прощупала все вокруг мысленным взором— нет, опять ничего подозрительного. Но почему-то это совсем не успокоило ее.

-Ладно, пойдем— наконец произнесла она.

В молчании они двинулись по узкой звериной тропке петлявшей между могучими дубами и разлапистыми елями. Впереди шел Урм, как уже бывавший в этих краях, за ним следовала Рисса, все еще продолжавшая "ощупывать" окрестность, ну а замыкала шествие Боадикея.

Вот уже третий день они шли по Пуще— пробираясь сквозь непролазные заросли или идя вброд по течению небольших речек. Благодаря Риссе у них пока не было проблем с пищей, не докучали им и хищные звери, а признаков человека пока не просматривалось. Но все равно Боадикее совсем не нравилось это место. Эти чащобы выглядели даже более мрачными и дремучими, чем леса ее родного Авалака. В голову лезли жутковатые легенды слышанные ею от ее славских сослуживцев по Северной Страже: о лесных духах заманивающих путников в лес, чтобы там погубить, о кровопийцах-упырях, в которых превращались такие, безвестно сгинувшие, об огромных лесных змеях, способных проглотить всадника с конем, о ведьмах и оборотнях-людоедах. Многое из этого, как понимала туатка, были обычными местными байками, но в то же время многое могло оказаться и правдой. В здешних краях укрывались последователи запрещенных в Гардарике культов Темных Богов— Чернобога, Мары и Йессы. К их приверженцам стекались недовольные порядками заведенными володарем Пирегастом и волхвами Хорса. Наемницу Северной Стражи в их плену не ожидало ничего хорошего.

Шедший впереди Урм нырнул было под нависшую над тропинкой ветку, но тут же его согбенная спина появилась снова. Он осторожно пятился задом, пока не уткнулся в Риссу.

-Ты чего?— прошипела северянка.

Урм молча приложил палец к губам. Рисса прислушалась — откуда-то спереди послышался странный звук, в котором она с изумлением опознала негромкое монотонное пение. Урм осторожно отвел ветки в стороны и поманил их к себе. Обе девушки встали по бокам своего проводника. Их глазам открылась небольшая поляна, посреди которой горел костер. Вкруг него сидело около дюжины крепких мужчин в волчьих шкурах, наброшенных на плечи, поверх черных рубах. С пояса у каждого свисал тяжелый меч или топор, у двоих были еще и луки, переброшенные через плечо. Перед костром возвышалось огромное дерево— без листьев и коры, только две большие ветви вздымаются, будто рога огромного козла или быка. Более мелкие сучья украшали человеческие и звериные черепа, а между двух "рогов" колыхалось огромное черное полотнище с красным рисунком, в котором угадывался силуэт все того же двузубца.

-Это же знамя Смоляничей,— пробормотала Боадикея. Урм согласно кивнул головой, не отрывая взгляда от поляны. Рисса уже немного знавшая о легендарном мятеже от наемницы с интересом разглядывала лесных жителей.

Под знаменем восседала немолодая, но все еще привлекательная женщина, с разметавшимися по плечам темно-русыми волосами. На ней был бесформенный балахон из обрезков шкур разных животных, на голове — расшитая бусами высокая шапка. С рук и тела свисали различные фигурки и амулеты из кости, дерева и камня. Они побрякивали друг о друга, пока жрица с отрешенным взглядом пересыпала что-то из руки в руку, слегка покачиваясь в такт собственному заунывному пению. И словно в ответ ему черепа на дереве засветились призрачным сине-зеленым светом.

-Великий Кром! — прошептала туатка.

Неожиданно ведьма выпрямилась— упругим, скупым движением, словно поднявшаяся на ноги пантера. Гортанно выкрикнула что-то и метнула перед собой горсть того, что пересыпала из рук в руку— остальные едва успели шарахнуться в стороны. И тут челюсти отвисли у всех трех путников— светящиеся колдовским свечением черепа слетели с дерева и завертелись вокруг женщины. Издалека это напоминало пляску исполинских светлячков. Языки пламени вырывались из пустых глазниц, громко щелкали челюсти, черепа то сплетались в многоголовое, осененное призрачным сиянием чудовище, то разлетались вновь над поляной. Ветви деревьев зловеще поскрипывали, отовсюду — и как бы неоткуда доносился негромкий шепот, стоны, жуткий нечеловеческий смешок. Ведьма выкрикнула еще какое-то слово и черепа вновь взлетели на место, окутывавшее их свечение погасло. Тут же стихли и все звуки.

Рисса осмотрела своих спутников— Боадикея вполголоса ругалась под нос, Урм угрюмо отмалчивался видимо в очередной раз кляня злую судьбу закинувшую его сюда.

-Сильная ведунья Маровида, — неожиданно послышался позади них негромкий, но сильный голос,— есть на что посмотреть. И вам гости, интересно, небось?

Все трое повернулись— позади них звериную тропку перегораживал могучий старик с большой седой бородой, в плаще из медвежьей шкуры, наброшенной прямо на голое тело. Босыми были и ноги лесного жителя. В правой руке он держал двузубый посох, левую небрежно положил на рукоять большого ножа. Слева и справа от него стояло около пяти лесовиков. Двое целились в них из луков, еще двое держали руки на рукоятях коротких мечей. Рисса с удивлением опознала в них бурзумхеймские скрамасаксы.

-Как вы обошли нас?— протянула обескураженная северянка. Ее обычное хладнокровие сейчас улетучилось— как могли лесовики обойти их так, что ни звериное чутье Урма, ни боевой опыт Боадикеи, ни даже ее природные умения не помогли обнаружить слежку?

-Вы в Бурзумхейме считаете себя сильными колдунами,— усмехнулся старик, оскалив крепкие острые зубы,— но даже у слабейшего может оказаться нож в сапоге. Не стоит быть слишком самонадеянной, ведьма — для молодых это плохо заканчивается.

Рисса сжала зубы, проглотив насмешку — надо признать, что местные колдуны обошли ее. Амулетов и фигурок неведомых божков на ее собеседнике было даже больше чем на сидевшей у костра ведьме, а колючий острый взгляд коим он окинул троих путников, сказал северянке даже больше о старике, чем все его обереги. Ну что же, иметь дело со славскими волхвами ей уже не привыкать.

-Пойдем к костру,— буднично произнес лесовик, потом многозначительно кивнул на окружавших его людей,— и не лезьте на рожон. В лесу еще тридцать лесных братьев, да и мы с Маровидой — не легкая добыча для одной бурзумской ведьмы.

Рисса кивнула, унимая бессильную злость. Раз за разом она пыталась проникнуть мысленным взором, узнать, кто вокруг нее, но чувствовала словно незримую преграду, не дававшую ей проникнуть в чужие мысли. Впрочем, это неудивительно в месте пропитанным чужим и, судя по всему, сильным колдовством.

Старик приложил руки ко рту и издал протяжный клич— не то вой, не то уханье филина.

Под взглядами спутников старика, троица вышла на поляну, куда из лесу бесшумными тенями выскальзывали все новые и новые воины в звериных шкурах— старик не соврал, когда говорил о них. Навстречу им уже поднимались сидевшие у костра воины. Встала с ними и ведьма.

-Здрав будь, батько Вологслав,— поклонилась она колдуну,— что хорошо я сработала?

-Здрава и ты будь, Маровида— в тон ей ответил старик,— ну что тут дивного, коль вся Пуща знает, что лучше тебя никто на след не наговаривает. Вот и пришли наши пташки прямиком к Вилам Волоса, как по ниточке, — он перехватил быстрый взгляд Риссы и покровительственно добавил,— век живи, век учись, гостья дорогая. Мы ведь сразу поняли, что в Пуще чужие. Я волком перекинулся, следы ваши учуял, землю с тех следов Маровиде передал. А уж она наговорила на нее так, что вы сами к этому месту пришли — уж на то она мастерица. Ну не кори, не кори себя бурзумка, не виновата ты. Наш этот лес, понимаешь наш! Все духи здешние, вся сила лесная и болотная мне подвластна. Они тебе глаза и отвели, морок напустили.

-Что делать с ними будем, батько? — спросила Маровида,— может в жертву Богам принести, от греха подальше? Через два дня Дзяды грядут, Праздник Мертвых. Отправим их всех к Чернобогу, да и дело с концом.

-Богов и без того есть чем почтить,— твердо сказал волхв,— успеется. Мне бы поначалу с ними побалакать малеха надо. Уж больно странная ватажка.

-Разреши сказать, владыка,— вперед шагнул черноволосый и сероглазый воин с длинным мечом на поясе с серебряными бляшками. Он единственный из лесовиков носил под плащом из шкур легкую кольчугу.

-Говори, Лютогуд— кивнул волхв.

-Вот ее я знаю,— он кивнул на Боадикею,— она в Северной Страже служит. Говорят, пьет за двоих, а дерется за троих — это я и сам видел. Немало храбрых воев она к Темной Матушке отправила. Помнишь меня, красавица?

Боадикея вгляделась в лицо воина — нет, она его не узнавала. Она совсем недавно служила в этих краях, лица врагов просто не успели примелькаться.

-Я же говорю— прошипела ведьма— на алтарь их всех. Не иначе ищейки Пирегаста.

-Охолонись, Маровида — покачал головой волхв,— уж не знаю кто эта баба, но Пирегаст стал с Детьми Севера скорей себе руку отрежет и ухо впридачу, чем помощь от Детей Севера примет. Да и с этим — волхв кивнул на оборотня,— тоже дел иметь не будет. Экий перевертыш занятный — не думал я, что такие еще где-то бывают. Ну, так что, рассказывать будете, кто такие, откуда?— обратился он к путникам.

Рисса переглянулась с остальными, потом кивнула. Что-то ей подсказывало, что в присутствии сразу двух сильных колдунов (а ведь наверняка они тут не единственные маги), лучше говорить все как есть. И она начала рассказ — как ее похитили с Хогга и дальше — про остров Бер, про пленение и освобождение, про высадку на берегу и знакомство с Урмом и Боадикеей. Рослые воины, ведьма, даже сам волхв, забыв обо всем слушали невероятный и жуткий рассказ стоявшей перед ними светловолосой девушки. Ужасные вещи, о которых спокойно говорила хрупкая светловлосая девушка поразили не только лесовиков — Боадикея смотрела на Риссу широко распахнутыми глазами в которых плескались страх, недоверие и отвращение. Урм же глядел с каким-то благоговейным восторгом— и такое же выражение, как заметил волхв было и в глазах остальных воинов. Когда Рисса закончила, рассказывать стали Урм с Боадикеей. Когда замолчали и они воцарилась мертвая тишина. Наконец Вологслав покрутил головой.

-Да уж, девка, здорово тебя жизнь потрепала. Цепкий ты плющ, я смотрю, из любой передряги только сильнее выходишь. И Боги тебе, видать, благоволят— слышал я и про Бер и про то, что с градом тамошним приключилась. Правильно сделала — Рогволод волхвов Чернобога уж больно зажимал. Много у тебя силы, а будет еще больше — если голову раньше не сложишь.

-Коль так сулит Мать-Гидра,— пожала плечами Рисса— пусть будет так.

-Думаю, Она для другого тебя хранит,— подхватила разговор Маровида, видно, тоже понявшая, что северянка говорит правду,— ну, а здесь вас никто не тронет. Если и есть место, где ведьм и оборотней привечают, так это Пуща.

-А что с ней будет батько?— спросил Лютогуд указывая на Боадикею,— она же...

-Ничего не будет, воин, — отрезал волхв,— чай не глотки безоружным резала, а в честном бою убивала. Смерть от руки девы, что с меча кормится и трех мужчин в бою стоит — лучшая смерть для воина Мары. Не Бесчинница, чай, не в княжьей дружине служила — наемница, кто заплатит, за того воюет.

-Да я что — пожал плечами Лютогуд,— сам наемником был.

-В Северную Стражу ей все равно дороги нет теперь,— подал голос один из лесовиков, пожилой воин, с седыми вислыми усами и страшным шрамом через все лицо.— Если там узнают с кем она все это время была, да еще по своей воле— сожгут на костре как ведьму, а то и шпионку Бурзумхейма.. А там узнают, волхвы Хорса в тех краях частые гости.

-Я и не собиралась возвращаться,— пожала плечами туатка,— я дала Риссе слово, что доведу ее до Бурзумхейма и я сдержу его.

Сказать по правде, сейчас уже наемница не была так уверена, что хочет и дальше идти с северянкой— сейчас она открылась Боадикее с уже и вовсе страшной, неприглядной стороны. Туатка искоса посмотрела на северянку — безмятежная улыбка на алых губах, синие глаза без страха смотрят на лесовиков. Такая смелая, такая веселая, такая...красивая. Рисса перехватила взгляд туатки и подмигнула ей, от чего у Боадикеи сладко защемило сердце и заныло внизу живота.

"Я не могу ее оставить"— почти обреченно подумала воительница.

-А вы-то сами,— спросила Рисса,— вы-то кто такие?

Вологслав гордо выпрямился.

-Мы те, кто ушел в леса от Пирегаста. Кто не продал отеческих богов, не нарушил княжеской, не захотел отдавать своих детей Бесчинникам и волхвам Хорса. Здесь последний оплот свободной Гардарики. И мы — все мы — рады привечать гостью из великой империи, где от века чтили наших богов. С запада пришла ты, Дочь Севера, на Западе заходит солнце, которое чтит самозваный володарь. Я, Вологслав, Чернобога волхв, от имени воев свободного леса, приглашаю тебя и твоих спутников на великий Праздник. А когда доберешься до земли своей -Вологслав понизил голос— уж скажи володарю Гарму, что не все славы ненавидят Королей Севера, что для многих тут Пирегаст— враг хуже имадцев и северян, вместе взятых.

-Скажу, Вологслав,— задумчиво кивнула Рисса — будь уверен, узнают о вас в Варгатроне.

Мне бы только добраться туда вначале.

Громкий одобрительный гул был ей ответом. Рисса оглянулась на своих спутников и ободряюще улыбнулась им — похоже, дело складывалось неплохо.

После того, как все окончательно прояснилось, гости разделились: Вологслав увел с собой Риссу, желая обсудить кое-что наедине. Перед тем как уйти северянка незаметно бросила ободряющий взгляд на приунывшую туатку. Боадикея невольно вздохнула — делать было нечего, остается надеяться, что расставание ненадолго.

-Пойдем к нам, поляница— раздался вдруг у нее над ухом громкий голос, — выпьем, медовухи, пива, да и вино у нас найдется.

Туатка обернулась— позади стоял широко ухмыляющийся Лютогуд, держащий в обеих руках большие деревянные кружки. Одну из них он и протягивал наемнице. Та глянула на него исподлобья, но кружку взяла и разом отхлебнула половину. Приятный медовый напиток разом ударил в голову, по телу разлилось приятное тепло. Тут же один из лесовиков протянул ей головку дикого лука, которую воительница быстро съела и уже приветливей посмотрела на новоявленных друзей.

Позже она сидела у костра, на небольшой укрытой любопытных глаз поляне. Над огнем поворачивался капающий жиром кабаний окорок, остальные бойцы доставали из наплечных сумок нехитрую снедь: вяленое мясо, сало, какие-то лепешки, дикий лук. Лютогуд разливал медовуху по жбанам, негромко разговаривая с Боадикеей.

-Я же на тебя зла-то не держу. Многие из тех, кто в войске Пирегаста служил в лес ушли, к нам. Надоело им это — деревни жечь, да резать тех, кто от старых богов отречься не захотел, княжеской присяги не порушил, детей волхвам не отдал. Скоро у Пирегаста одни наемники да Бесчинники останутся.

-Наемники пока к нему идут,— кивнула Боадикея, вгрызаясь в ломоть сала— платит Пирегаст хорошо. Только скучно у него — волхвы Хорса почти в каждом крупном гарнизоне. Выпить как следует не дают, девок веселых прогнали— дескать блуд и вообще не по-славски это. В иных городах уже и кабак приличный не найти.

-Говорят, что Пирегаст перед тем, как на престол взойти сам себя оскопил,— подмигнул Лютогуд, наливая себе еще,— чтобы помыслы блудные не отвлекали от дел божеских.

-Так ему тогда не на троне место, а в гареме Имадском,— воскликнула туатка,— недаром он южан так любит.

Дружный хохот был ей ответом. Боадикея тоже усмехнулась— говорить такое об володаре Гардарике ей было не впервой. Чай не рикс туатский, а всего лишь очередной наниматель. К тому же Боадикея и раньше собиралась уходить из Северной Стражи— волхвы Хорса косо посматривали на женщину воина.

-Я же и сам был наемником,— доверительно рассказывал Лютогуд,— лет десять назад совсем юнцом ушел с унгрийцами. Воевал в Унгрии, Империи, Валтианских Царствах, участвовал в Походе Четырех. Года два назад вернулся обратно в Гардарику, княжеской дружины воеводой. Думал — возьму надел от князя Неждана, женюсь — уже и приметил веселую вдовушку— и заживу как мне нравится. А тут на тебе — Пирегаст прислал волхва Хорса с отрядом Бесчинников. Требовал — все капища Велеса, Мары и Йессы порушить, волхвов их выдать Бесчинникам, возвести каменный храм Хорса— за счет князя причем. Марена-Матушка, да у нас поди полкрая Темных Богов чтит, да духов лесных, да водяных. Сам князь на алтаре Волоса жертвы приносил. А еще сказал волхв — именем Пирегаста всю торговлю с Бурзумхеймом свернуть, купцов их выслать, а меха, кожи, хлеб везти теперь в Хорград. До Бурзумхейма сто верст, а до Утэла— двести, да и вниз по реке столько же. И перевозчикам надо платить из своих и платят хорградские купцы медью, тогда как в Бурзумхейме— серебром. Ну и князь вспылил, послал волхва по матушке. Бесчинники за мечи, дружина княжеская тоже — мной обученная дружина, не зря же я столько лет на Западе воевал. В общем, поубивали мы их, а кого не поубивали— князь приказал на алтарь Чернобога бросить. А потом объявил рокош, по старинным обычаям, а с ним поднялись и все, кто за старых богов стоял и порушенную волю. Эх, жаль, что в Бурзумхейме тогда тоже война шла, может и по иному Неждан Смолянич тогда закончил. Ну, а те, кто уцелел— в леса ушли. Думаю иногда,— Лютогуд нахмурился, — может и возвращаться сюда не стоило. Остался бы у Альгерда, тренировал бойцов.

-Ты знаешь Альгерда?— подскочила Боедикея,— откуда?

-Ну, он меня учил биться на мечах и много чему еще — пожал плечами гардарикиец,— а ты что его тоже знаешь? Хотя да, ты же наемник.

-Он тоже учил меня, — кивнула Боадикея, — а еще — он спас меня от пиратов.

Лютогуд внимательно посмотрел в внезапно помрачневшее лицо девушки, потом решительно кивнул, поднимая кружку.

-За Альгерда, величайшего из мастеров меча, которые только есть в Арке!

Боадикея кивнула и до конца осушила полную кружку.

-Проходи, ящеролак, не бойся,— послышался голос из темного провала,— крышку только за собой опусти. Да не бойся, говорю— послышался мелодичный смех,— не съем я тебя.

Пригнув голову Урм спустился по земляным ступеням в лесной схрон. Задвинул за собой крышку, на которой лежал дерн с травой и оказался в полной темноте. Ему впрочем было не привыкать к этому — в обличье водяных гадов, он часто таился во влажных норах и вот сейчас его глаза привычно изменились с черных на желтые, с вертикальным как у гадюки зрачком. Рядом вспыхнула пара зеленых глаз.

-Вижу в темноте, тебя врасплох не застанешь, — усмехнулась Маровида, — но чуть больше света не помешает.

Она прошептала какое-то слово и везде заплясали огоньки синего пламени, холодного и не обжигающего. Урм с любопытством оглядывался по сторонам. Хрон был небольшой каморкой, со стенами выложенными сухими калеными бревнами. Судя по всему, Маровида жила тут одна. У одной из стен стояло деревянное ложе, застеленное шкурами прекрасно выделанными шкурами лис и соболей. Рядом стоял небольшой шкафчик на котором Урм с удивлением заметил серебряное зеркало. Перед ним лежали связки трав, кожаные мешочки, черепа мелких зверушек и птиц. У другой стены возывшался алтарь на котором красовались деревянные фигурки Волоса и Мары. Алтарь покрывали темные пятна, происхождение которых Урм определил сходу. У дальней стены виднелась небольшая затворка.

-Потайной выход?— усмехнулся унтамолец.

-Всякое бывает,— ответила Маровида, усаживаясь на ложе и располагаясь в непринужденной позе. Ее кошачьи глаза лениво следили за оборотнем, язык облизывал полные губы. Урм снова усмехнулся, подошел к столу, поворошил несколько связок.

-Редкие травы,— произнес он, кинув быстрый взгляд на ведьму,— на мелочи не размениваешься?

-Приходится,— усмехнулась женщина,— а ты, я смотрю, понимаешь.

-Моя мать тоже была ведьмой,— усмехнулся Урм.

-Да, я помню, ты рассказывал на поляне,— кивнула Маровида,— вот поэтому мне и захотелось поговорить наедине. Скажи, тебя приворожила эта белобрысая сучка?

Урм коротко рассказал ей.

-И если бы кто-то снял заклятие,— он выразительно посмотрел на Маровиду— уж я бы отблагодарил. Может и с вами лесовиками остался бы — все же лучше, чем до самого Бурзумхейма идти. Нашел бы к чему тут руки приложить. Что скажешь Маровида?

-Чары, что на тебе наложены,— замялась ведьма— древней и сильней моих. Не знаю я как тебя от клятвы верности освободить, сам ее давал. Да и если бы могла, что сделать— Рисса же почуяла бы сразу, а там и Вологславу сказала. А он хочет через нее до императора Бурзумхейма достучаться, не захочет он с северянкой ссорится.

-Ясно,— кивнул Урм, не особенно и надеясь на удачу,— так тогда и говорить нам не о чем?

-Не торопись,— лениво произнесла ведьма, — расскажи мне о себе, о матери...О Городе

Урм уселся на краешек ложа и начал говорить, хотя и не любил вспоминать о жизни в Унтамоле. О жизни в городе Туризаца он рассказывал крайне скупо — впрочем, ведьма и не особо настаивала.

-Твоя мать была сильной, — произнесла она, когда Урм замолчал— в Проклятом Городе мало кого привечают. Из наших черных волхвов никто не рискнул туда сходить. Только кончила она плохо — ну так на то уж наша ведьмацкая доля. Мало где нас любят — только у Неждана Смолянича привечали — пока Бесчинники не пришли. Капища порушили, волхвов и ведьма казнили, кто успел — сюда бежал. Только местным от этого только хуже стало,— ведьма хищно усмехнулась,— там в одной деревне жальник был, где как раз колдунов и ведьм хоронили. Им на могилы требы носили, стояло капище небольшое Маре да Чернобогу-Волосу посвященное. Местный смотритель кладбища одновременно и черным волхвом был. Сильное место, на много верст почитаемое. А Бесчинники его разметали, осквернили, капище сожгли, кости мертвых в реку выкинули, а волхва к двум березкам привязали, да отпустили. Поставили в том месте храм Хорса, да только ни один волхв там не удержался — все сбежали. Колдуны, хоть и мертвые, но вход в Пекло удерживали, покойников заложных да тварей пекельных не выпускали. А как разорили их могилы, так и пошла по землям тем порча. Мертвые в упырей перекидываются, хвори всякие одолели, урожай черная спорынья съела, скот бесился. Волхвы Хорса ничего сделать не могли — вера-то у них худая, имадцами выхолощенная. Трав нужных не знают, заговоров с оберегами — тоже. Раньше-то служители Хорса знали где чье место, когда надо Солнцу поклонятся, а когда и Ночи. А сейчас у них кураж играет, кажется им — пришло их время. Да только солнце рано или поздно на закат должно идти. В общем, мужички тамошние стали тайком в лес бегать, да у ведьм с колдунами помощи просить. А то нечисть бы их вконец извела — трудами всяких чистых и праведных, что, поджав хвост с погоста бежали. Мы чай не жрецы Хорса— с лесными да болотными всегда подружимся. Вот помню на погосте одном, с упырем и бесом, так договаривались, так хорошо всем было, — при этих словах ведьма лениво раскинулась на ложе, потягиваясь, словно большая кошка, так что сразу стало понятно, как именно ей было "хорошо".

-Ну, иди ко мне ящеролак,— томно прошептала она, сладострастно оглаживая себя.

Урм шагнул вперед, срывая с себя одежду и освобождая от нее ведьму. Под балахоном из шкур оказалось голое тело, крепкое и гибкое. С рычанием он навалился на нее.

-Ну же давай,— ведьма вывернулась, оседлав оборотня сверху,— покажи как умеют любить рожденные в Запретном Городе.

Урм откинул голову, из его горла вырвалось шипение. Тонкие руки взбугрились мощными мышцами, во рту блеснули острые зубы. Маровида сладострастно застонала, двигая бедрами, чувствуя, как внутри нее разрастается, набухает могучий жезл из плоти. Насаживаясь на него, словно желая проткнуть себя насквозь, ведьма издала мяукающий противный вой. Волоски на ее руках и теле стали гуще и длиннее, превращаясь в настоящую шерсть. Острые когти царапнули по покрытой чешуей могучей груди. Причудливые тени метались по стенам в свете колдовского пламени и пугающие звуки доносились из-под земли, заставляя лесовиков осторожно обходить землянку Маровиды.

Еще в одном схроне могучий старик в свете колдовского пламени разворачивал на коленях тряпичную карту. Сидевшая рядом Рисса внимательно слушала Вологслава, иногда недовольно морщась и ерзая на жестком ложе, покрытым всего одной волчьей шкурой. Этот аскетический вид резко контрастировал с искусно выделанными изображениями Черного Бога и Владычицы смерти — из редкого в этих краях черного дерева, на алтаре из черного же камня покрытого пятнами крови. Статуи богов украшали ожерелья из янтарных бусин и речного жемчуга. На столике рядом лежали связки трав и черная книга, на которой серебром были выгравированы незнакомые Риссе руны. Переплетена книга в человеческую кожу, а сверху ее придавливал массивный череп зверя с огромными клыками. Причем череп этот совсем не выглядел сильно старым— уж кто-то, а Рисса в этом понимала толк,— хотя уже больше тысячи лет прошло с тех пор как хоть кто-то в Арке видел это чудовище живьем.

"И что еще может таится в этой чащобе"— невольно подумала ведьма. Встряхнулась и заглянула через плечо Вологслава, прислушиваясь к его негромкому, размеренному разговору.

...и вот здесь у Цны, наши владения и заканчиваются,— толстый палец прошелся вдоль синей черточки изображавшей реку. — За ней уже лес Темнозора— волхва, что Хозяина почитает под именем Ныя, великана одноглазого с огненным бичом. Дальше — холмы где властвуют две ведьмы— Невея и Коларейца. Невея наша, гардарикийская, а Коларейца лет пять назад с Унтамолы пришла— тоже видать что-то не поделила с Миндовгом. Ну, вслед за холмами опять лес, где толком хозяина нет, а за ним— Ужиная Топь. Главный там — волхв Гадумил, Йессы служитель. От него до Бурзумхейма уже рукой подать.

-А пропустят они меня туда, все эти волхвы ваши и ведьмы?— спросила Рисса разглядывая карту,— если, так же как и вы будут принимать.

-Пропустят,— кивнул волхв,— мы все не то, чтобы друзья большие— у каждого ведь свой гонор— да только и враждовать нам не с руки, враг у нас один— Пирегаст. И не только у нас— многие в Гардарике хотят ему путь указать, прямо до врат пекельных.

-Что же он такого сделал всем?— иронично спросила Рисса,— ну вам-то понятно, а остальным чем не угодил? Усобиц вроде нет, от моря до моря— единый князь, единый закон и порядок. Бурзухмеймцы в набеги не ходят — лучшие войска на границе, да и не до этого сейчас Гарму. С Аль-Имадом тоже мир, значит, в рабство никого не угоняют.

-Лучше бы угоняли,— мрачно кивнул Вологслав,— так хотя бы понятно— враг он и есть враг. А вот когда собственный князь на продажу невольников гонит, чтобы расплатится с наемниками— это уже край. Пирегаст войной с Бурзумхеймом грезит, а значит, нужна ему и конница панцирная, чтобы как на Западе и наемников без числа и, чтобы все они были обуты-одеты, сыты оружием до зубов обвешаны. Тут еще слух пошел— хочет он из Имада осадных орудий выписать, да людишек, что с ними обращаться умеют.

А на все это деньги нужны — и немалые. Вот и выжимает как губку всю Гардарику— хлеб за бесценок вывозят в Аль-Имад и Пелерум пока тут деревни с голоду вымирать не стали. Несколько раз мужики за колья хватались— так всех Бесчинники переловили, кого-то насмерть засекли, а большую часть — в Аль-Имад продали. Вернее взрослых продали, а детей— в храмы Хорса, Бесчинников новых воспитывать. И на это тоже деньги нужны— сейчас даже новую подать ввели, "солнечной прозвали". В залог грядущего Царства Солнца. Только пока оно настанет, пол-Гардарики ноги протянет. Тем, кто на востоке, на побережье еще нормально— с Биармией да с Унтмолой володарь торговать не запрещает, с Имадом — тем более. А нам как отрезало— с Бурзумхеймом под страхом смерти дела иметь запрещено, только через имадцев все покупать. Контрабанда конечно идет через Пущу, но дело это опасное— за незаконную торговлю с Бурзумхеймом нынче распинают. Народ с голоду пухнет, в лес бежит, восстания кругом.

-Да, невесело— усмехнулась Рисса, как бы невзначай прижимаясь все сильнее к волхву.

-Вот и расскажи императору Гарму, как нам живется. Скажешь, если захочет пойти войной на Гардарику— в Пуще соратники найдутся. Проведут в обход, тайными тропами, — Гадумил их много знает. А в северной Гардарике армию Бурзумхема как освободителей встретят, уж не сомневайся. И поэтому же тебя до дому доведут через Пущу— я слово тайное отправлю всем волхвам, да ведьмам, они уж посланницу с Севера не тронут— коль пообещаешь им что дойдешь до императора, расскажешь ему все.

-Сказала уже, что дойду— мурлыкнула Рисса, уже откровенно прижимаясь упругой грудью к плечу волхва. Странно, северянку раньше никогда не привлекали мужчины намного старше ее, но этот могучий лесной медведь, наполнял ее просто неимоверным вожделением— из всех мужчин раньше ее тянуло так только к Гарму. От Вологслава исходила сила— и та, что чувствовалась в его могучем, ничуть не дряхлом теле и еще больше— духовная мощь, читавшаяся в его глазах. Рисса безошибочным чутьем женщины и ведьмы осознавала, что и лесной колдун тоже желает ее — она прочла это в его глазах, когда Вологслав приглашал ее в землянку.

Тонкие пальцы скользнули за ворот черной рубахи, коснулись широкой груди. Колдун резко обернулся, его мозолистая лапа прошлась по телу северянки, задирая кверху платье, толстые пальцы проникли в хлюпающую от влаги расщелину. Рисса впилась в губы волхва хищным, страстным поцелуем, но тут Вологслав вдруг встал и резко отстранил Риссу, почти отбросив ее — растрепанную, в помятом платье ...и дико злую.

-Какого?— начала было она.

-Охолонись, ведьма— с улыбкой произнес волхв,— через два дня Дзяды, мне до той поры от баб держаться подальше надо. Я же не ведьма, не Маровида, которая от блуда только сильнее становится. Вот на празднике я тебя приголубить могу— если не побоишься. А пока ... — волхв замолчал и, тяжело ступая, вышел из схрона. Рисса откинулась на ложе, ее пальцы сжались, сминая волчью шерсть. Умом она понимала, что волхв прав, что иные ритуалы и впрямь требуют предварительного воздержания — но тело желало иного. За все время, что они были в Пуще, Рисса так и не нашла времени, чтобы уединится с Боадикеей— да хоть и с Урмом и теперь ее молодое, желанное тело изнывало от похоти.

Приведя себя в порядок, северянка вышла из схрона и огляделась вокруг. Откуда-то сбоку раздавалась пьяная песня, в которой проскальзывал знакомый голос. Рисса незаметно скользнула меж деревьев, потом осторожно выглянула. Ну так и есть— на небольшой полянке сидела Боадикея и вместе с Лютогудом самозабвенно выводила какую-то наемничью балладу.

Рисса усмехнулась, потом прошлась по лесу. Сейчас уже ее мысленные способности никто не запутывал и она с наслаждением ощупала мир вокруг, ища Урма. Он нашелся дольно быстро и тоже не в одиночестве. Какое-то время Рисса подумала не порушить ли ему веселье, потом досадливо сплюнула и пошла обратно к схрону— Вологслав сказал, что она может заночевать у него.

Спустившись вниз, она вдруг замерла. Колдовское пламя еще билось на стенах и в его свете Рисса, прекрасно видела затянутую тонкую фигурку, застилавшую ложе волхва какими-то шкурами. Рыжие волосы рассыпались по изящным плечам, тонкая белая сорочка туго обтягивала изящный изгиб спины и округлый задик. Рисса невольно облизнулась и бесшумно скользнула вперед.

-Ой,— вскрикнула девушка, оборачиваясь к Риссе, запустившей руку под подол.— А я, я тут вам постель застилаю, волхв велел.

Вблизи девушка оказалась еще милее — большие синие глаза, изящный носик в чуть заметных веснушках, пухлые розовые губки. К ним и припала северянка, словно желая выпить трепетавшую в ее объятьях славку. Рука ее по прежнему хозяйничала под сорочкой, проталкиваясь меж стройных ножек . Девушка вяло отбивалась.

-Как тебя зовут, маленькая?— спросила Рисса, неохотно оторвавшись от губ славки и вынимая руку.

— Огнея, госпожа — потупила взгляд девушка, отстраняясь и поправляя одежду. Рисса усмехнулась и уселась на ложе застеленное шкурами редких пушных зверей.

-Тебя позвал Вологслав?— спросила она.

-Да,— кивнула девушка,— я уж лет семь тут живу. Сирота я — отца распяли Бесчинники, за то, что против князя воевать не пошел, а мать волхвы Хорса сожгли — дескать ведьмой была. Один из тех волхвов меня в и дом взял, чтобы я за детьми смотрела. Вроде добрым таким был, улыбался, изюмом имадским да орешками засахаренными кормил. А только потом смотрю я — что-то он на меня как-то смотрит...гадко. Говорить о Хорсе начнет, а сам норовит то приобнять, то по ляжке погладить. Мне семь лет всего было, но уже тогда смекнула, что к чему. Вспомнила как мне мать раньше всякие страшные сказки рассказывала— ночью на кладбище пошла, из могилы одной кость вурдалачью выкопала, да дитю в колыбели ручку и царапнула. То-то поди волхв удивился, когда вновь попытался грудничка своего на руки взять. А я в лес удрала. Сгинула бы совсем, если бы меня Вологслав не нашел.

-Он тебя учит?— спросила Рисса, жестом показывая молоденькой ведьмочке присесть рядом.

-Я его лучшая ученица, — с гордостью сказала Огнея — во, смотри, что у меня есть.

Она рыжей молнией метнулась в дальний угол схрона и вскоре появилась с заметной натугой, волоча большой берестяной короб. Девчонка поставила его на ложе и Рисса осторожно сняла крышку. В уши ударило громкое шипение — северянка еле успела отдернуть руку. В ложе из влажного мха злобно щерилось пучеглазыми зенками странное существо — длинное змеиное тело, покрытое мелкой чешуей; жабьи задние лапы, лягушачья головка на змеиной шее; перепончатые крылья. Чудовище открыло пасть с мелкими острыми зубками, злобно зашипело, забило крыльями, пытаясь взлететь, но Огнея ловко прикрыла его крышкой.

-Чужих не любит,— пояснила она, ставя короб на место и, наконец, усаживаясь Риссе на колени,— он их и не видел почти. Я его из обычной жабы семь лет тут растила — на солнечный свет не выносила, своей кровью кормила, пополам со змеиным мясом. На Дзяды хочу наконец, всем показать.

-Ну, а еще что умеешь? — спросила Рисса, беззастенчиво лапая рыжую девчонку.

-Могу молоко заставить скиснуть, змей собрать в одном месте, змея огненного с небес призвать, ааххх, не так сильно госпожа. Оборачиваться еще не умею, но скоро научусь да.

-А вот так умеешь?— Рисса резко опрокинула взвизгнувшую девчонку на шкуры, задирая подол и раздвигая ей ноги. В ноздри Риссы ударил терпкий запах юного девичьего тела и в этот же момент ее язык коснулся влажного лона, заставив Огнею издать протяжный стон, ее тело выгнулось дугой.

-Там... в Гардарике за такие вещи сжигают, как и за колдовство— пролепетала Огнея.

-Разве,— произнесла Рисса, сноровисто освобождая и ее и себя от одежды,— но тебе это не грозит. Ты и так уже огненная,— она мимолетно взъерошила рыжие волосы.

Северянка легла рядом с Огней, целуя юные грудки, впитывая всю ее юную страсть, бархатистую кожу, неопытные, но такие охочие до ласк губы. Уложив молодую ведьму на спину, Рисса легла рядом на бок, широко раздвинув ноги и заставив Огнею сделать то же самое, проталкивая левую ногу под ее спину, а правую задирая высоко вверх. Пальцы северянки сплелись с судорожно сжимающимся и разжимающимися пальцами славки и тут же Рисса резко рванула ее на себя, изо всех сил вжимая промежность между ног Огнеи. Два юных тела сплелись воедино, и стоны обеих ведьм слились в протяжный вопль, когда их истекающие влагой междуножья с влажным хлюпаньем сомкнулись, порождая бешеную пульсацию, раз за разом возносящую обеих к вершинам наслаждения.

Пламя от множества свечей трепетало во тьме, отбрасывая причудливые тени во углам посольской комнаты. В их свете было ясно виден труп, лежащий на голом полу. В свете свечей потоки крови, вытекавшие из перерезанного горла казались почти черными.

-Шмааа кхоони эрохим,— золотой жезл с рубиновым набалдашником чертил замысловатые узоры в воздухе. Загадочные иероглифы, усеивавшие жезл мерцали ровным красным цветом. Эль-Факих посол Аль-Имада стоял в центре большого треугольника, со всех сторон расписанного колдовскими знаками и геометрическими узорами. Напротив него был начерчен другой треугольник, поменьше соприкасавшийся острием с тем, в котором стоял чародей. Напротив него стоял на коленях перед пришельцем с Юга светловолосый биармийский волхв, над головой которого и мелькал магический жезл. Оба треугольника были заключены в большой круг, окруженный по периметру кольцом очередных надписей. В воздухе стоял густой запах множества благовоний, тлевших во множестве курильниц расставленных по полу.

За пределами круга стояли Родумир с Пирегастом. Внешний круг должен был защитить их от сил, что могли выйти из под контроля чародея. Самого же Эль-Фатиха и Славимира защищали треугольники. Само действо происходило в малом зале дворца, куда Пирегаст под страхом изгнания запретил заходить кому-либо из придворных.

Волхв Хорса был мрачен и неразговорчив— происходящее действо было ему совеем не по душе. Ему не нравилось все: черная мантия колдуна, расписанная золотыми знаками, странного вида подсвечники от трех до семи свечей, принесенный в жертву душегуб, вытащенный ради такого дела, из городской тюрьмы. Но больше всего ему не нравился сам колдун. Если бы не прямой приказ володаря, Родумир бы не за что не позволил бы чужеземцу копаться в мозгах у Славимира. Сейчас же ему оставалось лишь скрипеть зубами, глядя на чужеземное чародейство. Впрочем, оно явно подходило к концу.

-Эл мрехи хуцору!— выкрикнул Эль-Фатих завершающие слова заклятия и в этот же момент рубин в навершии его посоха вспыхнул алым цветом. В воздухе появились какие-то призрачные светящиеся силуэты, смутно напоминающие гигантских птиц. Они летали, не выходя, впрочем, за пределы круга, также как и не проникая внутрь треугольника, сплетались друг с другом, переливаясь множеством оттенков.

Рука колдуна скрылась в складках его черного одеяния и тут же появилась обратно, держа прозрачный светящийся шар. Колдун прошептал несколько слов и мерцающая сфера слетела с его ладони, повиснув в воздухе. Медленно, явно опасаясь ошибиться в произношении, Эль-Факих произнес несколько слов. Тут же светящиеся тени окружили его сплошным призрачным кольцом — чтобы, вытянувшись в длинную тонкую ленту, исчезать в мерцающем шаре, заставляя его раз за разом ярко вспыхивать. Когда последний из огненных призраков втянулся внутрь, Эль-Факих произнес еще несколько слов. Шар подлетел чуть ли не вплотную к лицу Славимира и замер, вращаясь.

-Смотри на него,— приказал колдун, — думай о Ней.

Дрожа как в лихорадке молодой волхв уставился вглубь шара, словно наполненного переливающимся светящимся туманом. Но вот осквозь искрящиеся клубы стало проступать чье-то лицо. Светлые волосы, ярко-синие глаза, заостренные уши. Рисса Морри'Кан, прекрасная и жестокая молодая ведьма, усмехаясь, смотрела на него. Лицо продержалось всего мгновений— но и этого оказалось достаточно Славимиру, чтобы вскрикнуть и отвернутся, закрыв лицо руками. В этот момент шар вспыхнул ярким пламенем и тут же погас. Повинуясь жесту колдуна, он вновь скрылся в складках черного одеяния.

Маг без страха переступил треугольник и шагнул к волхву и володарю. Вслед за ним, неуверенно, пошатываясь на ногах ступил и Славимир.

-Дело сделано— блеснул белыми зубами на смуглом лице Эль-Факих,— теперь я знаю где искать ведьму.

-Что ты с ним сделал?— хрипло спросил Родумир.

-Ничего особенного,— отмахнулся Эль-Факих,— это ему не повредит. Просто если какие-то люди много времени проводят вместе, в их душах остаются частицы сути собеседника — совсем малые, правда. Этой частички недостаточно, чтобы убить или как-то навредить человеку, но вот выследить можно — если знать как. Никто из современных колдунов, правда, не знает, но маги сгинувшей Эребии владели этим искусством.

-Эребии?— волхв побледнел,— ты был в Омраченных Землях?

-Нет, конечно,— быстро ответил маг,— мне совсем неохота губить душу. Но в Пелеруме, в самых старых храмовых библиотеках можно найти ветхие рассыпающиеся пергаменты, раскрывающие иные тайны той земли. Смею вас заверить, я изучал лишь самые безобидные, не пытаясь овладеть проклятыми секретами.

-Гнев Солнца пал на Эребию,— вымолвил Пирегаст,— и разрушил проклятое царство. Но если его наследие послужит преградой еще большему злу— думаю Хорс простит нам этот грех. Ты говоришь, что теперь сможешь найти северянку?

-Да, ваше величество — поклонился Эль-Фатих,— мой шар приведет прямо к ней.

-Так не будем же медлить,— вскричал володарь и, сделав знак имадскому послу решительно вышел из зала. Вслед за ним вышел и маг. Родумир хмуро посмотрел ему вслед и направился, чтобы помочь все еще пошатывающемуся Славимиру.

А на рассвете из северных врат Хорграда выехал отряд всадников — рослых крепких воинов, в кольчугах и остроконечных шлемах. С пояса у каждого свисал длинный прямой меч, на седле было закреплено копье, кто-то носил боевой топор, кто-то лук. Над головами воинов развевалось алое знамя с изображением солнечного лика Даждьбога.

Это были Бесчинники — созданное Пирегастом воинское братство, по образцу западных орденов. Наряду с наемниками они были главной опорой молодого володаря, как противовес старому войску, собиравшемуся из княжеских дружин и народного ополчения. Своим названием они подчеркивали, то, что теперь у них нет ни чинов, ни сословий, но все они теперь равны перед Богом Солнца и его наместником на земле— Пирегастом. Последний бы с удовольствием вообще распустил старое войско, полностью заменив его Бесчинниками, но...пока их было слишком мало. Пирегаст уже начал забирать детей из деревень у родителей и воспитывать их при Храмах Хорса. Кто-то из крестьян отдавал детей добровольно, в надежде на то, что на княжьей службе им будет лучше, однако многие решительно противились этой практике. Уже вспыхнула парочка восстаний, беспощадно подавленных володарем. Обучали юных Бесчинников лучшие воины из приглашенных наемников, в то время как волхвы Хорса воспитывали их в верности солнечному богу. Однако для того, чтобы вчерашние мальчишки из села, превратились в настоящих бойцов, требовалось время.

Во главе Бесчинников скакали двое. Первый был невысокий коренастый человек с черными волосами, тронутыми сединой и светлым взором фанатика. Облачен он был не в кольчугу, а в имадский доспех, за спиной крепился боевой топор, с пояса свисал меч. Звали его Крут— выходец из древнего, но захудалого княжеского рода, участвовавший во множестве сражений, он был одним из первых, кто принял Хорса так, как учил о нем Пирегаст. Он же стоял у истоков братства Бесчинников и именно ему Пирегаст смог доверить столь сложное и ответственное поручение— изловить северную ведьму о которой сам Хорс предостерегает своих служитилей.

Справа от него ехал Эль-Факих, зябко поеживавшийся от утренней прохлады. Крут посматривал на него без особой приязни, но при этом был демонстративно вежлив и предупредителен с чужеземным колдуном — как и велел володарь. Крут знал, что именно этот колдун будет выводить их на разыскиваемую ведьму и ограждать воинов Хорса от ее злых чар.

Через два дня скачки вверх по течению Утэла, Бесчинники подъехали к огромной каменной крепости, носившей название Семград. Название она получила от имени Вестника Хорса — крылатого пса Семаргла, статуи которого украшали могучие башни. Бог этот среди прочего, считался одним из покровителей войны и, соответственно его присутствие здесь было вполне понятным и закономерными.

-Нет, нет и нет, Крут — тяжелый кулак грохнул по столу,— воинов я тебе не дам.

Эти слова произнес могучий широкоплечий мужчина в черной кольчуге, сидевшей за столом на котором была накрыта нехитрая, но обильная снедь — сыр, хлеб, копченое мясо, жареная птица, жбан с медовухой. Здесь принимал гостей Вуемир Суримич— наследственный владыка Семграда, боярин обязанный своим возвышением Пирегасту. Мелкий властитель с восточного побережья был пожалован одним из лучших уделов Северной Гардарике, после того, как прежний хозяин был обвинен в измене и казнен на главной площади Хорграда. В обмен на это Вуемир обязался охранять границу, в районе течения Утэла. Помимо собственной дружины и дружин вассальных князей, под его командованием находилась и Северная Стража. Наемники были расквартированы по гарнизонам в отдельных крепостях, часть их находилась и в самом Семграде.

Рядом с Вуемиром восседал пожилой человек в белых одеяниях с восьмиконечным красным коловратом— волхв Хорса, Яросвет. Внимательные серые глаза переходили с боярина на его гостей— главы Бесчинников Крута и странного чужеземного колдуна.

-Это приказ володаря,— ровно произнес Крут.

-Да понимаю я, что приказ,— махнул рукой Вуемир,— но он далеко, может и не сразу понять. Этот проклятый лес кишит дикарями и мятежниками, там каждую пядь надо проходить с боем. А еще в этот будь он трижды, неладен Праздник Мертвых— какие про него только страсти не рассказывают.

-Ты, похоже, стал столь же суеверен, что и местное запуганное мужичье — презрительно покривил губы Бесчинник,— тоже боишься баек, которые чертомолы распространяют о своем могуществе. На Хорса мы уповаем, его силой преодолеваем бесовские козни.

-А он, что — тоже силой Хорса преодолевает?— желчно спросил Вуемир, указывая на Эль-Факиха и, не дожидаясь ответа, продолжил,— мне все равно Крут. Хочешь во имя Хорса погубить тело и душу в Пуще — валяй, я тебя не держу. Но не впутывай в это дело моих воинов — они мне тут нужны. До зимы курны с семибами еще точно парочку набегов совершат, а если к ним еще и разозленные лесовики подтянутся. И Хорсом ты меня не попрекай— я не меньше тебя ему предан. Только ты в столице ему служишь, а я тут, перед ордами Врага. Чай лучше тебя знаю, где байки, а где и нет.

-Все то ты знаешь Вуемир,— усмехнулся Крут,— на все ответ готов. Но войско дать-таки придется. Вот, читай!— он сунул боярину пергаментный свиток. Вуемир пробежал глазами несколько строк, глянул на венчающую надпись печать и тяжело вздохнул.

-Ну, раз так. Сотню я вам могу дать — собственных дружинников, проверенных— наемники и взбунтоваться могут, если я их в этот день в Пущу отправлю. А мои люди, хоть и верят во в колдовство Вологслава побольше иноземцев — не подведут, головой ручаюсь. Но где там искать эту вашу стерву — лес-то большой, кто знает?

-Я найду,— вмешался в разговор Эль-Факих, — есть у меня проводник. Но в Пущу идти сейчас— риск велик, тут ты прав. Поэтому мы просим тебя отпустить с нами Яросвета— солнечный волхв нам сейчас нужнее сотнb.

-Остаться без волхва!— ахнул Вуемир,— да вы понимаете...

-Вот почитай еще,— Крут сунул под нос боярину очередную грамоту.— Это от Родумира.

Вуемир почитал, потом толкнул грамоту волхву, налив в кружку медовухи. Залпом осушил, переглянулся с Яросветом.

-Служителю Хорса не пристало уклонятся от битвы со злом,— с нажимом произнес Крут.

-Ну, что же если володарь с верховным волхвом просят,— покачал головой Вуемир,— будь по-вашему. Но видит Хорс, не нравится мне это,— пробурчал он себе под нос.

Лошади славов тревожно всхрапывали, когда наездники осторожно направляли их в мутную воду лесной речки, преградившей путь отряду Бесчинников. Сами люди также тревожно смотрели на лес, темно-зеленой стеной вставший по обоим берегам— как знать, вдруг с деревьев полетят стрелы?

-Хорс с нами, братья! — крикнул Крут, подбодряя остальных и, подавая пример, въехал в реку. Вслед за ним один за другим пошли и другие Бесчинники, за ними— дружинники Вуемира . Рядом с ними на небольшой белой кобыле местной породы, ехал Эль-Факих, держащий в руках мерцающий хрустальный шар. Волхв Яросвет держался в арьергарде, прикрывая остальных. Он был почти безоружен— только в руке у него был ореховый жезл, увенчанный символом Хорса— вставшим на дыбы конем. Заговоренный в Хорградском храме, возле священного пламени, окропленный зельем из множества трав, жезл был куда лучшим оружием против нечисти Черной Пущи, чем меч или лук.

Они выехали утром и к полудню въехали в Пущу. Долгое время воины шли по одному из заброшенных торговых трактов, следуя за светящимся шаром колдуна. Он же, то затухая, то ярко вспыхивая подсказал Эль-Факиху решение, что нужно свернуть с дороги в чащу. Никому из сопровождавших их дружинников да и самому Яросвету это решение не пришлось по душе— они направлялись в ту часть леса, куда редко осмеливались соваться. Однако пока никто не оспаривал прямой приказ боярина.

Никто из лесовиков им так и не попался видно все они и впрямь собрались в этот день у своих капищ. Но это мало кого радовало — все понимали, что коль близко Дзяды, значит в Пуще ныне в силе совсем не люди.

Яросвет первым заметил, как возле нависшей над самой рекой ветви большой ивы вдруг взбурлила вода и на ветку проворно вскарабкалось нечто на первый взгляд показавшееся ему похожим на огромную лягушку или водяную крысу. Лишь приглядевшись волхв понял, что это обнаженная женщина с огромными грудями. Спутанные черные волосы, перевитые водорослями, спадали до воды, закрывая лицо.

-Лоскотуха!— закричал Яросвет, указывая в сторону нечисти обернувшимся к нему воинам. В ответ послышался мерзкий квакающий хохот и тварь на ветке встряхнула головой, закидывая волосы за спину. На воинов Солнца взглянула омерзительная зеленая морда с выпученными глазами. Яросвет выставил перед собой жезл.

-Сгинь, Чернобожье отродье!

Чудовище издало пронзительный вопль, обнажив длинные острые зубы и по-лягушачьи скакнуло в воду. В этот же момент из чащи, с ветвей деревьев, словно огромные жабы реку стали прыгать такие же твари. Вода тут же взбурлила и замутилась, налетел ветер, сверху вдруг ударил холодный, пронизывающий до костей дождь.

-Не разбредаться,— взревел Крут, удерживая перепуганного коня,— идти к берегу!

Молодой дружинник, не удержал поводья и конь в панике рванул обратно. В этот же момент из реки с оглушительным хохотом вынырнули две лоскотухи. Пышные женские тела венчали огромные жабьи головы. Холодные руки с перепонками между пальцев ухватили парня, стянули его с коня. Кольца его кольчуги вдруг разом расплелись и осыпались, одежда была сорвана еще быстрее. Раздался безумный смех — юноша бился в лапах нечисти, выгибаясь всем телом, истошно вереща. Руки лосоктух двигались все быстрее, пальцы мелькали по всему телу, бесстыдно проникая везде. Хохот становился все сильнее, лицо дружинника посинело от натуги. Через мгновение русалки со смехом кинулись в стороны, а вниз по течению поплыл защекоченный насмерть слав.

То же самое лоскотухи пытались сделать и с остальными воями, хотя это и было непросто. Мечи и копья Бесчинников освящал сам Родумир, а закалялось оно в неугасимом пламени главного Храма— так что чары водяных чертовок на него не действовали. Нечисть опасалась приближаться к заговоренному оружию, предпочитая путать ноги коням, бесившимся и сбрасывавшим седоков. Еще несколько воинов было защекочено насмерть или загрызено клыками, смотревшимися жутко и дико в лягушачьей пасти. Но и лоскотухи несли потери. Эль-Факих поднял свой светящийся шар, слепивший глаза водяных созданий, настигая их даже под водой. Яросвет вскинул вверх руки с посохом, призывая Хорса— и тут же прекратился дождь. Бесчинники и воины Вуемира рубили речную нечисть топорами, кололи мечами и копьями, метали сулицы, одновременно продвигаясь к берегу. В самую гущу боя устремился и Яросвет на своем гнедом жеребце, держа в руке жезл, светящийся мерным золотистым светом. От этого сияния лоскотухи также старались укрыться под водой.

И все же они не отступали — еще несколько трупов с синими лицами плыли вних по течению, а их осиротевшие кони с громким ржанием метались по воде, внося еще больше сумятицы. Все новые и новые твари прыгали в реку с обоих берегов, спеша на помощь своим товаркам. Но воины уже один за другим въезжали под полог лесной чащи, прикрываемые вставшими бок о бок Яросветом и Эль-Факихом, слепившими глаза лоскотух колдовским светом. Издавая нечленораздельные выкрики, полные злобы, нечистые отступали в воду, унося с собой тела погибших— видимо для съедения.

Лишь отдалившись на достаточно расстояние от реки, Крут разрешил воинам остановится и подсчитать свои потери. Уже темнело, но имадский колдун сделал свечение шара чуть поярче, так чтобы можно было разглядеть друг друга. На лицах дружинников читался страх и злость, кто-то вполголоса бурчал, кидая неприязненные взгляды на невозмутимых Бесчинников. Они потеряли только двоих человек, в то время как воины Вуемира — семь, немало погибло и лошадей.

-Завели нас в чащобы, на погибель — негромко, но явственно произнес кто-то в толпе.

-Грех кручинится о тех, кто погиб во славу Хорса,— громко произнес Крут,— сам солнечный бог принимает их ныне в сияющих чертогах. А трусам и маловерам судьба одна— в Пекле Чернобожьем, средь упырей и бесов.

-Хорошо так говорить, коль воюешь с мечом заговоренным!— выкрикнул кто-то еще,— а нам тут, что помирать теперь? И за что!?

-За Хорса и Пирегаста!— твердо сказал предводитель Бесчинников.

-Мы за володаря присягу давали в бой идти, но не душу губить не за чих собачий,— проворчал старый дружинник, утиравший кровь с расцарапанного лица— какая-то лоскотуха полоснула когтями. Яросвет уже шептал над раной целебные заклятия, сокрушенно покачивая головой— без целебных трав, оставшихся дома, раны нанесенные нечистью могут оказаться смертельными.

-Так что же, Бесчинник,— вперед выступил еще один дружинник, — прикажешь и дальше ловить ветра в поле? Темнеет уж — не знаешь поди, кто в это время к ночи просыпается?

-Тихо,— сказал вдруг Эль-Факих все это время к чему-то прислушивавшийся,— обернитесь.

Спорящие воины повернулись к черневшему лесу и тут же по толпе прокатилась череда ругательств пополам с божбой. Меж деревьев мелькали смутные тени, с горящими в темноте глазами. Вот одна из теней подошла слишком близко — в свете колдовского шара мелькнули острые клыки, покрытая шерстью собачья морда с единственным глазом посреди лба. Страшное чудовище тут же растворилось во мраке, так что даже было непонятно — правда это был псиглавец или морок, на которые богаты здешние леса? А в лесу появлялись все новые тени, кружащие вкруг поляны. Уже слышалось клацанье клыков и глухое рычание.

-Обложили, чтоб их!— сокрушенно выдохнул дружинник, — нет теперь никуда не уйдем.

-Почему они не нападают? -спросил Крут, держа руку на рукояти меча,— боятся конных?

-Ничего они не боятся, Бесчинник,— усмехнулся Яросвет,— они ждут.

-Ждут? Кого?

Из леса раздался оглушительный рык, перешедший в громкое шипение, вслед за ним послышался лязг — словно металл ударялся о металл. Люди недоуменно замерли, а псиглавцы шарахнулись в разные стороны, торжествующим воем приветствуя того, чей покачивающийся силуэт вырастал в мерцающем свете колдовского шара. Ошарашенные славы с изумлением смотрели на огромного змея с головой волка. Черная чешуя тускло блестела в свете колдовского шара, меж острых клыков плясал раздвоенный язык. Жутким пекельным огнем светились красные глаза

-В стороны,— рявкнул Крут!

Чудовище с шипением кинулось вперед. Ближайший к нему воин отклонился и со всей силы рубанул по массивному телу. Но вместо того, чтобы врубится в змеиную плоть, послышалось звяканье, вылетели искры, словно от удара по наковальне. В этот же момент огромная пасть перекусила дружинника пополам, будто и не заметив кольчуги. Кольца мигом оплели лошадь, захрустели кости, раздалось пронзительное тут же оборвавшееся ржание. Кольца медленно расплелись оставляя лишь кровавое месиво.

-Чернобог его раздери, да он железный,— выдохнул Крут.

И вправду чешуя твари отливала самородным черным металлом, так же как и волчья морда. Но это никак не мешало змею извиваться подобно обычному гаду — это была плоть, хоть и железная. Огромный хвост гада сбивал коней с людьми с ног, смешивая их с землей в кровавую грязь, мечи и копья дружинников ломались о чешую чудища. А сбоку с диким воем кидались собакоголовые уродцы. Из леса слышался вой и улюлюканье, оглушительный хохот и заунывный стон. Все новые и новые твари выскакивали на поляну, в воздухе кружили какие-то черные тени, с клекотом обрушивающиеся на нежданных гостей. Одна из таких тварей спикировала прямо на Крута, но тот ударом топора снес уродливую голову.

-Да, сделайте же вы что-то, Чернобог вас побери! — прохрипел Бесчинник, обращаясь сразу к двум колдунам. Но те не нуждались в понуканиях. Яросвет спешись шел прямо на толпу нечисти нанося своим святящимся посохом скупые, но смертельные удары. Эль-Факих читал заклятия над своим огненным шаром и тот разгорался все сильнее, заставляя тварей с жалобным воем отступать под защиту лесных теней. Внезапно позади колдуна вырос покачивающийся силуэт — Железный Змей готовился нанести удар. Но маг оказался быстрее — развернувшись, он метнул шар прямо в оскалившуюся над ним пасть. На мгновение поляна погрузилась во мрак, но и в нем было видно, как чудовище металось, пытаясь выплюнуть неприятный предмет, Эль-Факих выкрикнул несколько слов и тут же яркая вспышка озарила все вокруг — голова змея взорвалась. Куски оплавленного железа разлетелись по поляне, в то время как огромное тело билось по поляне, извиваясь в предсмертных судорогах. После гибели железного гада, мужество оставило псиглавцев и прочих— с воем они разбегались в лес, преследуемые славскими воинами. Только приказы Крута и Яросвета, заставили тех вернуться.

Теперь уже не роптал никто— осознание собственной победы над сонмами чудовищ придало сил и Бесчинникам и дружинникам, сплотило их. С гордостью они взирали на изуродованные останки Железного Змея и трупы псиглавцев, с боязливым уважением— на чужеземного колдуна. Но предводитель Бесчинников качал головой — погибла дюжина воинов, а ведь они еще не встретились с главным противником.

-Как думаешь, нас не услышали те, кого мы ищем? — обратился Крут к волхву.

-Может и услышали,— пожал он плечами,— но значения не придали— нечисть в эту ночь еще и не так колобродит. Да и кто знает, где сборище у этих чертомолов— может за двадцать верст отсюда.

-Нет,— вдруг произнес Эль-Факих и когда все головы повернулись к нему, торжествующе улыбнулся,— прислушайтесь.

Все смолкли и в наступившей тишине явственно услышали далекий бой барабанов.

В глубине Пущи притаилась небольшая поляна с трех сторон укрытая дремучей чащобой, а с четвертой — огромным болотом, поросшим высоким камышом. Сучковатые ветви огромных дубов и кряжистых вязов, обступивших поляну, напоминали когтистые лапы неведомых чудовищ. На краю поляны рос высоченный дуб, толстый ствол которого не обхватило бы и четверо человек. В тени развесистых ветвей стоял идол искусно вырезанный из ствола какого-то дерева. Истукан изображал могучего старика в полтора человеческих роста. У него была большая борода из стеблей различных растений и спутанная грива, из которой выглядывали небольшие козлиные рожки. Козлиными рогами — и на этот раз настоящими — увенчан и осиновый посох в левой руке истукана. Вместо правой руки у идола — когтистая медвежья лапа. Короткие ноги идола оканчивались раздвоенными копытами, у которых лежали обрубленные головы людей и животных. Из некоторых обрубков шеи еще сочилась кровь. Со стороны казалось, что бог с окровавленными копытами попирает останки своих жертв.

По левую руку от рогатого божества стоял второй идол — женщина с длинными волосами до пояса, с худым и красивым лицом. В одной руке у неё тускло поблескивал железный серп, в другой скалился человеческий череп. На груди богини висела серебряная подвеска в виде месяца — лунница.

Перед идолами полыхал большой костер вокруг, которого стояло около двадцати женщин от шестнадцати до пятидесяти лет, размашистыми движениями бросавшим в огонь что-то, от чего пламя ярко вспыхивало сине-зеленым цветом. Возраст женщин колебался от пятнадцати до шестидесяти лет. Рукава и пояса черных рубах покрывали синие узоры— свастики, треугольники, изображения змеев и волков. Головы женщин украшали венки из лесных цветов, с шей свисали бронзовые обереги.

Рядом стояли бородатые волхвы в плащах из медвежьих и волчьих шкур поверх черных одеяний. Простерев руки к идолам, они затянули какую-то заунывную песню, тут же подхваченную женщинами. Унылые пугающие звуки песнопения затихали среди густых деревьев, зарывались в лесную подстилку, падали на дно болота. Веяло от них какой-то нечеловеческой, замогильной жутью: чудилось, что из лесу и с шелестящего на ветру камыша слышатся призрачный отклик на эти стенания — словно проклятые души взывали к живым, жалуясь на свою безрадостную судьбу. И словно откликаясь на этот призыв из-за черных стволов деревьев и из зарослей камышей стали появляться лесовики— русоволосые мужчины и женщины, с непокрытой головой. Все они собирались по краям поляны, молча глядя на разворачивающееся действо.

Рисса, Боадикея и Урм стояли возле стены камышей— они пришли вместе со всеми по тайными тропкам в болоте. Мало кому из чужеземцев доводилось присутствовать на обряде, о котором даже славы говорили шепотом и только днем. Понимая, что за доверие им было оказано все трое держались спокойно — даже Боадикея, делавшая неимоверные усилия, чтобы не показать суеверного страха. Урм смотрел почти равнодушно — как следовало из брошенных им ранее слов приемы славских и унтамольских колдунов были схожи и он примерно представлял, что увидит. Рисса же наблюдала за обрядом с неподдельным интересом.

Краем глаза северянка заметила Огнею, поглаживающую сидящего у нее на плече крылатого змея. Тайком от Боадикеи Рисса подмигнула рыжей ведьме и та улыбнулась в ответ. За последние пару дней Рисса открыла для себя славов с новой, неожиданной для нее стороны. Оказывается, и тут находилось место для разгула страстей и порочных удовольствий, имелись свои тайны и почитатели Темных Богов. По всему Арку при поддержке Бурзумхейма распространялся жуткий культ Рогатого Бога или Лесной Богини — в некоторых местах, как здесь, они почитались как два разных божества, в других краях— как двуполый исполин сочетавший мужские и женские черты, звериные и змеиные. У него было много имен, но только в Бурзумхейме знали его истинное, тайное Имя...

Словно в ответ мыслям Риссы унылое песнопение стихло и черная фигура выросла меж двух идолов. Вологслав, седой, бородатый с рогатым посохом в руках настолько напоминал свое божество, что взгляд невольно спускался к краю его длинного плаща — не мелькнут ли из-под подола раздвоенные копыта? Волхв поклонился идолам, и сел у их ног, доставая из-за пазухи большой бубен. Обведя всех колючим взглядом серых глаз, он ударил — и словно в такт ему из черного леса послышался бой барабанов. Несколько молодых волхвов всталм по разным краям поляны, и, достав из-под одежды какие-то дудки или свирели, начали играть. Диковатый, режущий слух мотив сливался с приглушенным рокотом из лесов и мерными ударами бубна Вологслава, в единый зловещий ритм. Волхвы и ведьмы отбивая такт ладонями, стараясь попасть в тон музыке, затянули очередную заунывную песню, которую на этот раз подхватили все собравшиеся на поляне люди.

ПОКАЖИСЯ ТЕМНООЧЕ ВО НОЧИ-МОРОКЕ

ПОСТУПИСЯ ТЕМНООЧЕ ПО ДОЛУ-ДОРОГЕ

ПОРОДИСЯ МРАКОЛИЦЕ ЗЕРНИЕМ ЖЕЛЕЗНЫМ

ПОРУБИСЯ МРАКОЛИЦЕ КАМЕНЕМ ОТВЕСНЫМ

Люди раскачивались из стороны в сторону, хлопая в ладони и притоптывая в такт. Словно завороженные лесовики выходили вперед, становясь полукругом возле идолов и сидящего у их ног волхва. Туда же, словно, с оловянными глазами, двинулась и Огнея и стоявший рядом с ней Лютогуд. Спутники Риссы тоже едва держались, чтобы не пойти следом — колдунья видела как встряхивает головой Боадикея, пытаясь сбросить наваждение, как мелкой дрожью трясется Урм, по лицу которого стекали крупные капли пота. За оборотня Рисса боялась больше всего — если он перестанет сдерживать себя, последствия будут непредсказуемы. Рисса сама чувствовала, как и на нее действуют древние чары, как где-то в глубине ее существа рождается и растет нечто дремучее, первобытное, тайные желания и дикие страсти, пробуждаемые призываемыми здесь Темными Богами.

ПОГРЯДИ ЖЕ ЗЛОДАРУЕ В НОНЕШНЕЮ НОЧУ

ПОГЛЯДИ ЖЕ ЗЛОДАРУЕ ЗРАКОМ СЕЯ ПОРЧУ

Вокруг идолов сомкнулось плотное полукольцо — люди стояли, раскачиваясь из стороны в сторону и напевая мрачную песню. Музыка поменяла свой ритм, став более быстрой, какой-то рваной. Рисса увидела, как двое ее спутников дернулись, словно пытаясь подойти к кругу. Чтобы этого не случилось, она послала короткую мысль-приказ обоим, которая заставила бы их встряхнуться.

"Стойте на месте — послала она мысленное сообщение — Стойте, чтобы не случилось".

ОКРУТИСЯ ЧЕРНОБОЖЕ ВО ТАЙНЫ ЛИЧИНЫ

ОГРАДИСЯ ЧЕРНОБОЖЕ В ЖЕЛЕЗНЫ ТЫЧИНЫ

ОПРЯДИСЯ ЧЕРНОБОЖЕ МОГУТОЮ ВОЗВЕЛИКОЙ

В НОЧИ ВЕЛИЧАЙСЯ ЧЕРНОБОЖЕ ТЫСЯЧЕЛИКИЙ!

В последний раз грохнул бубен и вдруг наступила гнетущая тишина. Смолкло все: музыка, песня-гимн, хлопанье в ладони и притоптыванье. Все замерли и Рисса кожей почувствовала повисшее в воздухе напряжение— все чего-то ждали.

Что-то зашевелилось в тени огромного дуба — и новый участник жуткого действа шагнул в круг перед идолами. Русые волосы разбросаны по красивым плечам, белое стройное тело прикрывала лишь повязка из лисьей шкуры. Зеленые глаза подведены сажей, чем-то темным пропитаны и сочные губы. В руке ведьма держала странный нож — с костяной рукоятью и изогнутым наподобие серпа лезвием. Одним гибким, кошачьим движением Маровида, сейчас больше напоминающая ночную нежить, распростерлась перед идолами своих богов.

Рисса невольно вздрогнула от внезапно ударившего ей по ушам барабанного боя. Сейчас он звучал гораздо громче — видно за все это время барабанщики вышли из леса к поляне. Напрягая зрение Рисса, увидела во тьме смутно различимые фигуры. Одновременно вновь послышались звуки свирели. Распростершаяся на земле ведьма вздрогнула всем телом и медленно поднялась на ноги. Одновременно встал и Вологслав. Тяжело грохнул бубен. Маровида подняла вверх руки и закачала ими из стороны, в сторону, ноги ее сами принялись двигаться в такт варварской музыке, в которую сливались бой барабанов и удары бубна. Странным и непристойным был этот танец: ведьма извивалась змеей, изгибаясь в позах, которые, казалось, было не способно принять человеческое тело. Руки и ноги, будто жили своей жизнью, нож мелькал так близко от тела женщины, что казалось невероятным, что она еще не зарезалась.

Колдун поднял руки и вновь ударил в бубен, словно подавая сигнал остальным участникам действа. Маровида взвилась ввысь, вытянувшись струной и тут же замерла на месте, ее глаза полыхнули нелюдским пламенем. Она хищно уставилась на окружавших ее людей, ее глаза перебегали с одного человека на другого. Неожиданно ее губы искривила довольная улыбка— Маровида плавно простерла перед собой руку и кого-то поманила к себе.

От толпы отделился высокий светловолосый парень в холщовой рубахе. Он шагал медленно и как-то неестественно, дергано словно его движениями управлял кто-то другой. В широко распахнутых светлых глазах не было ни единого проблеска мысли. Словно завороженный слав подходил к ведьме. Бил бубен и рокотали барабаны, в то время как Маровида медленно отходила к идолам, не переставая манить парня. Когда он подошел к ней почти вплотную, она ударила его в грудь — слегка открытой ладонью, но и от этого незначительного толчка молодой слав упал на спину. С хищным блеском в глазах Маровида опустилась рядом с ним на колени, обнюхивая юношу, словно волчица возле добычи. Пальцы с острыми ногтями шарили по груди парня, лезвие ножа взрезало рубаху обнажая мускулистое тело. Вскоре уже полностью голый юноша лежал на земле и ведьма, отложив в сторону нож, склонилась над своим избранником. Длинные волосы закрыли лицо ведьмы, кончики их касались груди лесовика. Протяжный стон удовольствия вырвался из груди парня, кода ведьма руками и губами, дарила ему блаженство. Однако долго наслаждаться ласками ведьмы ему не пришлось— Маровида вдруг выпрямилась и простерла над обнаженным телом руки, растопырив во все стороны пальцы. Сначала медленно, а потом все быстрее она совершала пассы над обнаженным юношей, не касаясь его кожи, в то время как с губ ведьмы срывались некие странные словеса. Заклинание-скороговорка произносилась на языке славов, но Рисса, сколь ни вслушивалась, не могла уловить не единого знакомого слова — кроме имени Мары. Однако действие ведьминого заговора было очевидно: тело парня выгнулось дугой, с губ сорвался жуткий крик и даже на таком расстоянии северянке и ее спутникам было видно, как от его лица отхлынула кровь. Руки ведьмы метались над его телом, словно огромные белые мотыльки, Маровида говорила все быстрее и громче, пока наконец не сорвалась на крик— и тут заговорил и юноша. Северянка невольно вздрогнула — даже на таком расстоянии она видела, какие жуткие гримасы искажали лицо парня. Казалось будто сотни разных личин, сотен разных людей пусть на мгновение, но все же старались проглянуть через лицо молодого слава. И слова, что срывались с его губ казалось, принадлежали разным людям — грубый мужской бас сменялся тонким девчоночьим голоском, а тот в свою очередь переходил на старческое шамканье. Мольбы, стоны, смех, плач, ругань, обычные разговоры— все вырвалось из уст парня, бившегося под руками жрицы Мары.

Вологслав отложил в сторону бубен и шагнул вперед. Маровида плавно скользнула в сторону, а волхв, подхватив с земли нож, вонзил его в грудь юноши. Со спокойствием охотника разделывающего добычу, волхв расширял и углублял страшную рану. Наконец он поднялся на ноги, и тут же к телу змеей подползла ведьма. Глаза ее горели предвкушением, язык жадно облизывал красные губы, когда Маровида погрузила руки в истекающую кровью дыру. Грациозным движением она встала, держа в руках еще трепещущее сердце. Под ее ногами бился в агонии несчастный слав. Ведьма жадно вонзила зубы в вырванное сердце, проглатывая окровавленный комок, после чего с поклоном протянула свою добычу волхву. Тот тоже вкусил от страшного трофея и вернул его своей спутнице. Маровида обернулась к собравшимся.

-Плоть и кровь нашего брата в Чернобоге! Плоть и кровь того, в чем течет кровь всех нас и кровь предков наших, что Мара-Матерь в свой чертог убрала.

-Да славится Богиня! — был ей единодушный ответ.

-Деды-пращуры на вас смотрят, слышать хотят. С нами они все, в крови и плоти нашей. Вкусите от тела брата нашего и услышат вас предки! И вы их слышать будете! И вы ими будете! В плоть и кровь вашу сила пращуров перейдет, в детях ваших они восстанут! Так говорит Мать наша Темная, Мара-Морена. Вкусите же от тела!

Глаза ведьмы горели священным безумием и какой-то необыкновенной радостью, невольно передававшейся остальным. Смолкли барабаны и словно по команде толпа ринулась к телу юноши — вопреки всем законам естества, тот и с вырванным сердцем бился на земле, пучил глаза и корчил страшные рожи. Однако толпе было все равно — жадные пальцы впивались в трепещущую плоть, разрывая ее на части и отправляя куски человечины в рот. Вот в чьей-то руке мелькнул большой валун, несколько раз с силой опустившийся на голову парня. После четвертого или пятого удара череп не выдержал и раскололся, сразу несколько рук вцепились в обнажившийся мозг. Словно стая диких зверей, лесовики дрались за куски человечины. У тех, кто уже успел вкусить необычное лакомство, лица прямо таки светились от восторга. Вкушение священной пищи, пробудило в них и голод до иной плоти— женской. Вот высокий мужик со светлой бородой перепачканной кровью, ухватил растрепанную молодку с черными волосами и разом сорвал с нее белую рубаху, обнажая пышные груди и небольшой животик. С похотливым смешком женщина опрокинулась на спину, увлекая за собой лесовика. Это действо стало сигналом для разгульной оргии — лесные жители хватали смеющихся, уворачивающихся женщин, заваливая их в кусты или на пропитанную кровью землю.

Внезапно громкое шипение послышалось над ухом у Риссы и безобразная тень метнулась мимо нее, на ходу меняя очертания. Северянка выругалась— она настолько увлеклась созерцанием кровавого обряда, что совсем забыла о своих спутниках. Распаленный запахом крови и открывшимся перед ним развратным зрелищем Урм потерял над собой контроль. С ревом человекоящер метнулся прямо в кучу обнаженных тел. Как бы не были распалены кровью и похотью лесовики, но приближающуюся опасность они заметили. С испуганными криками они метнулись в разные стороны. Однако не все оказались столь проворны. Когтистая лапа ухватила за шиворот высокого парня с соломенными волосами и бесцеремонно отшвырнула его в сторону. Под ним оказалась молоденькая русоволосая девушка, лет шестнадцати. Страх парализовал ее — расширенным от ужаса глазами она смотрела как нависает над ней покрытый чешуей монстр, на его могучие мускулы, огромную пасть полную острых зубов, на агрессивно вздымающийся громадный член. Чудовище плотоядно облизнулось и протянуло лапу к жертве. Но тут послышался грозный окрик— и столь он был силен, что оборотень на миг застыл от неожиданности.

Вологслав отстранил прильнувшую к нему Маровиду и шагнул вперед. Глаза его блестели нелюдским блеском, с губ сорвалось звериное рычание. По всему его телу словно прошли волны, лицо искажали страшные гримасы. Одежда вмиг слетела с Вологслава, обнажая могучий торс стремительно обраставший бурой шерстью. Лицо вытянулось и одновременно словно расплылось, во рту блеснули огромные клыки. Волхв поднял верх могучие руки и они, ставшие очень большими и увесистыми внезапно украсились большими когтями.

С ревом перед человекоящером опустился большой пещерный медведь, с серо-бурой шерстью. Но и Урм не собирался отступать — с его телом происходили очередные метаморфозы. Он раздавался ввысь и вширь, чешуйки на его теле становились крупнее, приобретая ромбовидную форму. Безобразная голова утратила даже то отдаленное сходство с человеческой, что у нее было ранее, превратившись в башку огромного ящера. С шипением чудовище опустилось на передние лапы, из огромной пасти полной острых зубов стрельнул раздвоенный язык. Длинный хвост хлестнул словно плетью, но медведь с неожиданной для такого громадного зверя ловкостью отпрянул в сторону.

Воспользовавшись тем, что огромная рептилия была полностью занята новым врагом, лежащая на земле девушка осторожно отползла в сторону и, резко вскинувшись на ноги, кинулась к деревьям. Там уже стояли все остальные участники действа, готовые чуть что бежать в лес. Широко распахнутыми глазами смотрели они, как кружит по поляне обернувшийся медведем волхв, выискивая слабое место противника, как с шипением поворачивается за ним громадная рептилия, тоже выбирая удобный момент, чтобы метнуться к горлу врага. Чем-то невероятно древним, первобытным, дочеловеческим веяло от этой сцены — словно наяву ожили те времена, когда на земле клыкастые мохнатые звери сшибались в титанических схватках с хищными ящерами. Древнюю магию использовал лесной волхв, колдовство восходящее своими корнями еще к тем временам, когда предки славов еще не ушли на запад, но обитали в густых лесах исчезнувших потом в водах Великого Потопа.

Но Вологславу противостояла магия Древних Рас владевших землей задолго до появления человека, колдовство, сохранившееся у странного выродившегося народа, обитающего в руинах проклятого города.

Неожиданно вновь ударили барабаны, заиграла свирель— Рисса только сейчас заметила жрецов стоящих у края леса. Музыка теперь ничем не напоминала то, что игралось ранее — на этот раз это было, что-то быстрое, громкое, бесшабашно-удалое. Словно по команде оба оборотня перестали кружить друг вокруг друга и одновременно уставились на гибкую фигурку, скользнувшую между ними.

Рисса удивленно приоткрыла рот — Маровида, не высказывая не малейшего страха кружилась в бесстыдном танце, который бы постеснялись исполнить и самые развратные танцовщицы, что видела она раньше. Тело ведьмы изгибалось так, будто в нем и вовсе не было костей, по коже ручьями стекал пот, колдунья то соблазнительно вращала бедрами, то трясла перед собой полными грудями. Северянка бросила быстрый взгляд на свою спутницу — туатка созерцала это зрелище раскрыв рот, щеки покрывал густой румянец. Северянка ее понимала— ей и самой сейчас о хотелось оказаться рядом с пляшущей ведьмой. Однако она оставалась на месте, как и все на этой поляне— интуитивно она чувствовала, что больше трех там не нужно.

Мелодия в очередной раз поменяла свою тональность и ведьма остановившись, начала отбивать дробь босыми ногами в такт новой музыке. Одновременно она хлопала в ладони над головой. Вот она запрокинула голову, откинула волосы и хриплым голосом запела:

Ау, ау, шикарда, кавдам!

Шивда, митта, минохам!

Хэй, Хозяин, прыгни здесь и прыгни там!

Мирда, хевда, вирукам!

Снизойди Рогатый к нам!

Каланди, мируффа, якуташма, зидима!

Веселись всю Ночь, о Чорна Мара-Ма!

Слова этой песни оказали магическое воздействие на всех остальных— позабыв о грозной опасности, лесовики тоже пустились в пляс, напевая что-то странное.

Гутц, гутц, гутц, гутц!

Веда, шуга, кагала,

Лиффа, пррадда, сагана!

Гутц!

Под звуки этого нелепого песнопения, ведьма от одного оборотня к другому — то оглаживала мохнатую шерсть медведя, то бесстрашно приближалась к чешуйчатому ящеру, выгибаясь "мостиком", чтобы поцеловать страшную морду. И странным образом этот танец и эта песня успокаивала двух врагов — Рисса видела как гаснет ярость в глазах огромного медведя, как он неуклюже садится на задние лапы, мотает головой и молотит себя по брюху передними лапами словно в такт мелодии. Постепенно зверь уменьшался в росте, редела густая шерсть, втягивались когти и зубы. Вскоре в сидевшем на поляне мохнатом чудовище уже можно было признать Вологслава. Северянка бросила быстрый взгляд на Урма — с земли поднималось существо, уже, по крайней мере, наполовину человеческого облика.

Музыка продолжала играть и Маровида, не прекращая извиваться всем телом, легла на землю, по-кошачьи выгнув спину. Вологслав, еще не до конца принявший человеческий облик шагнул вперед и тут же к обнаженной ведьме метнулся и Урм. Однако на этот раз они уже не собирались драться — их ожидало более приятное и в то же время безопасное занятие. Четыре полуруки-полулапы, сноровисто установили женщину на четвереньки и, волхв, издав звериный рык резко вошел в нее. В этот же момент когтистая рука легла на затылок ведьмы и та, потянулась полными губами, принимая в рот затвердевшую плоть, покрытую мельчайшими чешуйками. Три тела ритмично двигались в такт музыке, женские стоны перемежались с звериным ревом и змеиным шипением. Глядя на это и лесовики возобновили прерванную оргию — со всех сторон поляны неслись стоны, вздохи, звуки поцелуев. Музыка постепенно стихла— одним за другим волхвы откладывали в сторону свирели и барабаны, чтобы слиться в едином празднестве плоти с обряженными в венки служительницами Мары. Рисса подняла взгляд на свою спутницу— в синих глазах туатки разгоралось пламя любовной страсти. Впрочем, и сама северянка еле сдерживалась. Срывая на ходу одежду, обе девушки слились в объятиях.

Урм кончил первым— с протяжным шипением он разрядился в рот ведьмы и расслабленный повалился на траву, полностью приняв человечье обличье. Вслед за ним и волхв-медведь довольно рыкнул, сбрасывая напряжение, скопившееся за несколько дней воздержания. Пошатываясь, он выпрямился во весь рост, взглядом победителя созерцая распластанное перед ним тело. Вскинул голову и из клыкастого рта вырвался торжествующий рев удовлетворенного самца только, что покрывшего самку.

Победный клич оборотня прервал короткий резкий свист и волхв с удивлением посомтрел на стрелу торчащую у него из груди. Тут же еще две стрелы ударили ему в бок и горло, а дротик-сулица пронзил сердце. Могучий волхв покачнулся и рухнул ничком.

-Слава Хорсу! Слава Солнцу!

Из чащи вырвались закованные в кольчуги воины, потрясающие оружием и разящие всех без разбора. Подбадривая друг друга воинственными криками, они кинулись на лесовиков. То, что они те в большинстве своем безоружны, а порой и без одежды Бесчинников не смущало— для служителей Тьмы никаких правил ведения войны не существовало. Они помнили, что их послали схватить ведьму из Бурзумхейма, но при виде обряда самой своей сутью попирающего имя Хорса , в их глазах заполыхал огонь фанатизма, в котором Бесчинники воспитывались с малых лет. Призывая на помощь Даждьбога воины Пирегаста начали кровавую резню не разбирая мужчин и женщин, детей и стариков. Чем больше бесовых слуг они уничтожат, тем лучше.

Впрочем, и их противники были не совсем беззащитны. Кто-то все же пришел на радение с оружием и, успев ухватить меч или топор отчаянно отбивался от наседающих врагов. Но все же силу лесовики теперь черпали в самой ночи, в древнем празднике, отмечавшемся сегодня.

Маровида, вывернувшись из под тела мертвого волхва встала во весь рост, вскинув руки. Волосы ее взметнулись, словно на сильном ветру, хотя ветра и не было. Скороговоркой, неудержимым потоком полились с ее губ слова— и волхвы, не убитые в первый миг, заслоненные успевшими подхватить оружие воинами, подхватили заклинание вслед за ведьмой. И тут же отовсюду — из леса и со стороны болота раздался протяжный вой, за ним клекот, шипение, истошный смех. С деревьев с лесу на Бесчинников стали бросаться совершенно невообразимые создания. Мохнатые уродцы с козлиными рогами и копытами соседствовали тут с одноглазыми песиголовцами и поросшими мхом лесными духами. Огромные черные волки кидались на славов, сбивая их с ног, воинов рвали на части выползающие из-под земли большие змеи и ящерицы. С неба, хлопая крыльями, срывались большие птицы с уродливыми старушечьими лицами, из камышей устремлялись полуобнаженные женщины с длинными волосами, железными когтями и рыбьей чешуей на плечах и бедрах. Рядом тяжело прыгали огромные жабы. Все эти твари яростно атаковали Бесчинников, даже ценой своей жизни бросаясь на заговоренные мечи и копья, давая ускользнуть участникам обряда.

Вот Маровида опустилась на четвереньки и тут же вскочила — огромной серой рысью. Прежде чем кто-то из Бесчинников смог ей помешать она прыгнула на ветку ближайшего дуба и исчезла в его кроне. Так же, оборачиваясь лесным зверьем, наводя мороки ускользали и иные колдуны. Один из дружинников ухватил за рыжую косу Огнею. Тут же ему в лицо кинулся крылатый монстр, вцепившийся зубами в нос слава. От жуткой боли тот выпустил юную ведьму, отчаянно пытаясь стряхнуть с себя нечисть. Огнея юркнула в камыши, и вслед за ней устремился и ее крылатый питомец, заглатывая на ходу кусок плоти. Позади них воина, размазывавшего кровь по изуродованному лицу, сбил с ног и уволок в лес огромный медведь.

Рисса держалась в стороне, удерживая рвущуюся в бой Боадикею. Бой на поляне превращался в настоящую бойню и у северянки не было никакого желания в нее вмешиваться, тем более, что и черные волхвы с ведьмами норовили ускользнуть, оставляя поле боя вызванной нечисти. Рисса решила последовать их примеру— скользя по краю поляны, и таща за руку упирающуюся Боадикею она сосредотачивалась на том, чтобы остаться незамеченной для нечисти и славов. Отвести глаза, добраться до болота, а там уже будет легко уйти.

Позади нее послышалось громкое шипение, перешедшее в вопль нечеловеческой боли. Уже зная, что она увидит, Рисса, неожиданно для себя самой обернулась.

Перед идолами Мары и Чернобога метался Урм, обхватив уродливую голову когтистыми лапами. Рисса видела краем глаза, как во время нападения перевертыш сразу оборотился огромным ящером— самым грозным и страшным своим обличьем. Однако сейчас он, скорчившись на земле, стремительно обретал человеческий облик. И северянка хорошо видела почему— меж идолов стоял высокий волхв в белых одеяниях служителя Хорса. В руке он держал посох с вырезанной фигуркой коня светившегося сейчас ярким золотистым светом. Этот посох волхв направлял на оборотня и Рисса явственно ощутила волну страха и боли, исходившую от ее попутчика поневоле. Свет слепил ему глаза, сковывал, не давая сдвинуться с места, как-то постоять за себя. А со спины к Урму уже подбирались двое Бесчинников с обнаженными мечами.

Рисса колебалась— с одной стороны Урм ей был уже не нужен, она и так знала, как добраться до дома, было и кому ее проводить. С другой — она чувствовала, как в ней поднимается волна досады. У нее были планы на эту болотную ящерицу! Урм должен был рассказать, как он научился оборачиваться, показать дорогу к Городу Туризаца, с его древними чудесами и запретными тайнами. И вот, какой-то славский волхв, служитель ничтожного божка смеет отбирать у Риссы ее добычу. Верхняя губа девушки непроизвольно вздернулась, обнажая белые зубы, пальцы скрючились словно когти. Не успела Боадикея ухватить за плечо Риссу, как та выскочила вперед, выбросив перед собой руку, сложила пальцы в знаке Рогов и выкрикнула Имя.

-Субхъяккуа Шуб-Ниггурат!

Бесчинники обернулись к ней, волхв тоже поднял глаза, на, казалось бы, неоткуда возникшую ведьму. Лицо его исказилось когда он понял, что это и есть северянка за которой его и послали в эту чащу. Он не заметил, как оба идола позади словно окутались черной дымкой.

Что-то вдруг ухватило посох волхва и резко дернуло на себя, вырывая из рук Яросвета. Тот обернулся, готовый встретить нового врага и тут же побелел от страха. Посох волхва болтался на серпе Морены, державшей руку теперь не прижатой к груди, но вытянутой пред собой. Яросвет попытался схватить жезл, но тот словно выскользнул у него из рук.

Слишком поздно служитель Хорса вспомнил, что он сдерживал посохом. Обернувшись он успел лишь увидеть огромную пасть с острыми зубами. Урм, в обличье исполинской ящерицы, проскочил между идолов, даже не замедлив хода и исчез в темном лесу. Но вот только то, что лежало сейчас между двумя изваяниями, меньше всего напоминало грозного волхва Солнца. Алая кровь сочилась тягучими каплями, капавшими с идолов, еще никогда не получавшими здесь столь славную жертву.

Рисса довольно ощерилась и обернулась к Боадикее. Но улыбка тут же спала с ее уст, когда она увидела, что эпицентр схватки переместился им за спины, закрывая путь к болоту. Пройти невредимой, а тем более незамеченной, теперь вряд ли получится. Рисса беспокойно посмотрела по сторонам, потом махнула рукой туатке и скользнула под еловые ветви. Боадикея устремилась за ней. Пробегая по лесным тропинкам, девушки вышли на небольшую поляну, где как показалось Риссе, они уже были.

-Где-то тут тропинка, что ведет к схронам,— произнесла Рисса,— ты не помнишь?

Туатка не успела ответить, как перед ними раздвинулись кусты и оттуда выехал всадник.

— Как говорят тут, на ловца и зверь бежит,— широко улыбаясь, произнес Эль-Факих

Рисса и Боадикея недоуменно смотрели на темнокожего человека на белой лошади. Рисса попыталась его прощупать, но замерла обескураженная— ей показалось, что она с размаху налетела на глухую стену. Улыбка южанина превратилась в издевательскую гримасу.

-Не трать сил понапрасну, моя прелестная ведьмочка, — елейно произнес он,— мне доводилось сражаться с эмпатами намного сильнее тебя. Хотя и ты очень сильна для своего возраста, я тебе не по зубам.

-Кто ты такой?— настороженно спросила Рисса, глубинным, звериным чутьем ощущая, что нарвалась на врага посильнее, всех, кто встречался ей раньше.

-Меня зовут Эль-Факих,— церемонно произнес маг,— остальное тебе знать пока не надо.

Я не стал вмешиваться в эту свару — был почти уверен, что ты ускользнешь в суматохе. Так, что я решил подождать в стороне. И не прогадал— почувствовал выплеск Силы и понял, что ты вступила в бой. Проследить затем куда ты выйдешь было уже нетрудно.

-Что тебе нужно от нас?

— Нужно не мне— володарь Гардарики ждет тебя в гости. И князь Пирегаст слишком важная персона, чтобы такие как ты отвергали его приглашение. Что же до твоей большой подружки, то и ей найдется применение— я знаю парочку купцов в Аль-Имаде, которым нравятся крупные женщины.

-А этого ты не хочешь, черный ублюдок!? — выкрикнула оскорбленная туатка, готовясь метнуть боевой топор. Но имадец оказался быстрее — выхватил из складок одежды стеклянный шар и швырнул его под ноги девушкам. Хрупкое стекло со звоном раскололось и сладковатый дурман поднялся верх, щекоча ноздри Боадикеи и Риссы. У обеих потемнело в глазах и подкосились ноги. Сначала северянка а потом и туатка бессильно опустились на землю.

Эль-Факих довольно усмехнулся и громко свистнул. Из леса послышался стук копыт и оттуда выехали два всадника — дружинники Вуемира, кои после битвы в лесу стали держаться поближе к колдуну. Эль-Факих подхватил с земли бесчувственное тело Риссы и закинул ее в седло. Один из дружинников спешился, чтобы поднять Боадикею.

-Останешься с лошадьми,— обратился к нему Эль-Факих,— кто знает, может нам придется мчаться отсюда во весь опор. Не волнуйся, она не доставит тебе хлопот,— эти девки теперь будет без чувств до утра, чтобы не творилось вокруг. Ну, а мы с тобой — он обратился ко второму дружиннику,— поскачем к капищу. Чувствую, там сейчас без меня не обойтись.

Крут отчаянно взмахнул топором и рогатая голова неведомого беса покатилась по земле. Бесчинник выпрямился, чтобы перевести дух и тут же с ближайшего дерева на него кинулась очередная нечисть — вроде женщины с длинными зелеными волосами и клыкастой пастью. Когтистые пальцы метили прямо в глаза Бесчиннику и тот понял, что уже не успеет отбиться, когда свистнувшая над ухом стрела, пригвоздила чудище к дубу. Воевода обернулся— у края поляны стоял, опуская лук Липень, один из воинов оставшихся с чужеземным колдуном. Последний уверенно направлял коня в самую гущу беснующихся чудовищ.

-Уводи людей, Крут!— негромко сказал имадец, даже не посмотрев в сторону воеводы,— если не хочешь раньше времени попасть в ваше Пекло.

Крут скрипнул зубами, но приказал отступать — тем более, что нечисть оставила их в поколе, с ожесточением кинувшись на Эль-Факиха, почуяв в нем нового опасного врага. Переведшие дух Бесчинники отходили к тому, месту, откуда они ворвались на поляну, отбивая копьями и мечами наскоки отдельных тварей.

Имадский колдун стоял спокойно, словно прислушиваясь к чему-то и слегка улыбался. Вокруг него бесновалась орда самых ужасающих созданий, но сделать ничего не могла— не доходя всего три шага до колдуна, нечистые наталкивались на полупрозрачную стену золотистого сияния. Когти чудовищ скользили по ней, как по стеклу, твари пикирующие сверху также натыкались на незримый, но прочный купол. Эль_Факих презрительно рассмеялся— и это все на что способны лесные колдуны и ведьмы! Что же он им покажет, что такое настоящая волшба! Эль-Факих вытянул руку, растопырил пальцы. Мгновение— и в них сверкнул переливаясь золотистыми бликами очередной шар. Покачав его в руке, Эль-Факих выкрикнул слова заклятия — одного из самых сильных из известных ему— метнул шар прямо в центр скопища тварей. Те шарахнулись в разные сторон, а шар ударившись об землю, разлетелся вдребезги.

Стопившиеся у края поляны Бесчинники со страхом наблюдали, как от осколков понимаются призрачные тени, переливающиеся множеством мерцающих огоньков. Иные из тех теней напоминали гигантских птиц, другие— фигуры людей с крыльями или что-то напоминающее клубы пара. Вот один из таких клубов окутал одного из псиглавцев, полностью скрыв его из вида. Поляну огласил истошный визг, полный страха и боли— и тут же стих. Огненный туман взмыл в ночное небо, оставляя на земле рассыпающийся пеплом обугленный остов.

Чудовища кинулись врассыпную, но призванные Эль-Факихом, Духи Огня уже почуяли добычу. Один за другим обрушивались они на лесную нечисть и тут же взмывали ввысь, оставляя после себя обгорелые кости. С каждым пожранным созданием огненные духи становились все сильнее, становясь из полупрозрачных теней все плотнее, светясь все ярче. Уже не призрачные тени — настоящие огненные демоны кружили над поляной, гневные и безжалостные.

Эль-Факих надменно посмотрел на бесчувственную Риссу— жаль, что она не видит, сколь могучими силами повелевает ее новый хозяин. Ничего у нее еще не раз будет возможность узнать это, чтобы смирить свою северную гордыню и подчинится. Имадец перевел взор на поляну и его глаза округлились.

Он уже успел забыть про идолов Темных Богов, полагая их бессильными перед ним. Теперь же изваяния Чернобога и Мары окутывала черная дымка, набухавшая и разраставшаяся все больше, почти скрывшая самих Богов. Вот одна из лесных тварей спасающаяся от чего-то напоминающего огненную птицу, обезумев от страха, нырнула в эту Тьму. Дух ринулся за ним — и в этот момент от черного облака вытянулись длинные щупальца, втягивая порождение Предвечного Огня вовнутрь. Ярко вспыхнуло золотистое пламя — и тут же погасло, словно кто-то пальцами загасил свечу. А черное облако стало шире, растекаясь по поляне потоками непроглядной Тьмы. Огненные духи сгрудились вокруг него, словно скопище светлячков, закутывая Мрак сияющей огненной пеленой, но и сквозь нее проступали разрастающиеся темные пятна. Огненные призраки гасли и погибая они питали своей жизненной силой клубящийся Мрак. Постепенно черный туман принимал форму исполина с козлиными рогами, женским торсом и кучей расползающихся по поляне щупалец вместо ног. Эти шевелящиеся отростки охватывали тела погибших— людей и нечисти, растекались по ним темным дымком, всасывались в кожу, в зияющие раны. И мертвые вставали, напитавшись злой силой, в их глазах вспыхивал огонь, похожий на болотные гнилушки.

Духи огня еще пытались нападать на чудовище, но сейчас на его фоне они казались искрами костра, гаснувшими в ночном небе. Все дальше ползли черные щупальца, и все новые мертвецы поднимались с земли, истекая вязкой черной жидкостью, сочащейся из всех пор. Одно из щупалец подползло совсем близко к защитному кругу, воздвигнутому Эль-Факихом и беспрепятственно перетекло за черту. Внутри имадца будто прорвало незримую плотину — нерассуждающий животный ужас охватил его, при мысли, что все его знания, все подвластные ему силы Огня и Света бессильны перед Черным Богом. Изо всех сил он стегнул коня и тот помчался в сторону леса, на ходу перепрыгивая через ползущие к нему черные щупальца.

-Уходите! — крикнул он Бесчинникам, в каком-то оцепенении наблюдавших за всем, что происходило на поляне, — все к лошадям!

Прежде, чем воины Хорса последовали его призыву одно из щупалец подползло к могучему дубу стоящему у края поляны, обхватило выступавший из земли корень. И тут же неведомая порча охватила и само дерево— кора его менялась, превращаясь в блестящую маслянисто-черную кожицу. Ветви дерева изогнулись подобно щупальцам, листья сморщились и превратились в присоски, из которых потекла зеленая слизь.

Ближе всех к огромному дереву, на свою беду стоял Крут. Он взмахнул мечом, намереваясь освященной сталью поразить мерзкое отродье, но его руку оплело не менее десятка щупальцев, в которые превратились тонкие ветви. Другие щупальца проникая под кольчугу и одежду. Сморщенные присоски жадно присосались к незащищенным участкам тела, наливаясь красным. Дикий крик пожираемого заживо человека прорезал воздух.

И вот тут мужество изменило воинам Солнца. Не вспоминая уже ни о Хорсе, ни о Пирегасте все они беспорядочной толпой ринулись вслед за колдуном — быстрее к своим лошадям, подальше от ужасного капища.

Обратный путь превратился в отчаянную скачку по лесу, ужасающую гонку со смертью. Опомнившиеся колдуны и ведьмы, поднимали всю лесную нечисть изо всех сил старавшуюся задержать, запутать Бесчинников, в то время как сзади неумолимым катком шло мертвое войско Владыки Леса. После смерти Яросвета и Крута Бесчинники и дружинники жались к чужеземному колдуну, единственному, кто мог их защитить от лесных чар. Но у того хватало сил, только на то, чтобы защищать себя и скачущего рядом дружинника, везущего Боадикею. Ну и еще развеивать мороки напускаемые лесной нечистью. Но тем, кто отстал или просто оказался в хвосте не повезло.

Хохот. Вой. Стоны.

Отчаянное ржание коней проваливающихся в рассевшиеся под ними ямы, дышащие трупным смрадом.

И крики славов пожираемых восставшими из могил мертвецами.

И ужасные звери, выпрыгивавшие из леса, вышибавшие всадников из седла.

И исполинский сом, всплывший из реки, где был бой с лоскотухами. Огромная пасть разом заглотила коня вместе с всадником.

И никто из беглецов не осмеливался оглянуться назад, когда по ушам ударял истошный вопль и скакавший рядом соратник вдруг пропадал вместе с лошадью. Все понимали— совсем скоро этот человек встанет в строй мертвых оживленных волей Черного Козла С Легионом Младых.

И долго еще ходили по северному пограничью жуткие легенды о Дикой Охоте Крута — черных мертвецах в одеяниях Бесчинников скачущих на скелетах лошадей.

Лишь к утру воинство во главе с Эль-Факихом выехало из леса, где нечисть не стала их преследовать. Но из двух сотен воинов отправившихся в лес за северной ведьмой уцелело лишь десять человек.

Урм бесцельно кружил по болоту, пребывая то в человечьем обличье, перепрыгивая с кочку на кочку, то перекидывался ящером и уходил на дно. Странно, но он едва осознавал эти превращения, пребывая в тяжких раздумьях. Он уже знал, что Госпожу пленил чужеземный колдун— до него донесся отзвук ее мыслей перед пленением. Казалось— вот она долгожданная свобода, избавление от навязанного ему служения. Урм не обольщался по поводу поступка Риссы, спасшего ему жизнь— он понимал, что она хранит его для своих целей. Сейчас он может присоединится к лесовикам, как собирался или и вовсе убраться за Утэл, вновь став богом черноволосых дикарей.

Но только почему когда он думает об этом его мутит, кружится голова, путаются мысли. Несколько раз он собирался встать и выйти из этого болота, убраться подальше— но почему-то не мог найти выход, раз за разом описывая бесцельные круги. Перед глазами плыли красные круги, он ничего не мог с собой поделать. И где-то на краешке сознания при этом раз за разом всплывало лицо Риссы. Северянка шевелила губами и хотя до Урма не долетало ни слова, почему-то от этого видения ему становилось еще хуже.

Наконец Урм принял решение. В очередной раз обернувшись водяным гадом он заскользил меж камышей, распугивая лягушек и водяных крыс. Вскоре он вплыл в вытекавшую из болота лесную речку, которая, как он знал, в двух милях отсюда впадала в Утэл. Он чувствовал, как рассеивается морок, отступает головная боль, а мысли приобретают необыкновенную ясность. Где-то впереди была Хозяйка — и болотный оборотень, изгибаясь своим длинным чешуйчатым телом, плыл навстречу ей.