Володарь

Володарь

— Начинайте! Пусть свершится суд Солнцеликого!

Вжикнули плети и тут же раздалось громкое конское ржание. Четверо парней в белых, расшитых золотом рубахах, хлестали могучих коней, рвущихся в разные стороны. На каждом жеребце крепился легкий деревянный каркас, с продетыми в специальных уключинах толстыми веревками. Они же обматывали руки и ноги лежащего на земле обнаженного человека — худого, изможденного, с всколоченной пегой бородой. Все тело несчастного покрывали ожоги и жуткого вида шрамы. На впавшем лице лихорадочно поблескивали налившиеся кровью глаза, с разбитых губ срывались хриплые стоны — видно было, что пытаемый сорвал себе голос от крика.

Рядом с казнимым стояли двое дюжих мужиков, в красно-желтых штанах и рубахах. Оба держали наготове мясницкие топоры. Равнодушно, но в то же время внимательно мужчина смотрели на истязаемого, отмечая как вывихиваются суставы, как лопается натянутая кожа. Хотя у несчастного и были подрезаны сухожилия, в любой момент палачи были готовы вмешаться, если лошадиных сил окажется недостаточно. Кончать четвертование топорами им было не впервой.

Все это происходило посреди ристалища — обширного участка утоптанной земли в форме почти правильного квадрата, окруженного высокими каменными стенами. В каждой из них виднелась большие ворота, возле которых стояло несколько человек, зорко следящих за лошадьми и в любой момент готовых распахнуть створки. Над воротами лениво колыхались знамена — алые полотнища с изображением золотого лика окруженного солнечными лучами.

От восточной стены вниз спускались скамьи. Верх заполняли крепкие, надменного вида, мужчины в кафтанах из красного бархата, у некоторых — даже с золотыми пуговицами. Поверх кафтана накидывались расшитые золотом однорядки из синего сукна. С поясов свисали мечи в разукрашенных ножнах, на головах блестели на солнце золотые и серебряные обручи, пальцы поблескивали перстнями с драгоценными камнями. Рядом с мужчинами сидели женщины в суконных опашнях, украшенных по краям шёлковым или золотым шитьем. Женские волосы убирались под украшенные речными жемчугом кокошники, уши украшали золотые серьги.

Чуть ниже сидели грузные бородачи, зачастую в еще более богатых одеждах, но совсем безоружные. Особняком держалась группа немолодых мужчин, в ниспадающих белых одеяниях. Множество амулетов свисавших с поясов, выдавали служителей культа.

Здесь собрались лучшие люди Гардарики: князья и войты вольных городов, богатейшие купцы и верховные волхвы главных славских святилищ. Со всех концов огромной страны съехались они, чтобы наблюдать за казнью того, кто долгое время был главой одного из старейших и влиятельных княжеских родов Страны Тысячи Городов.

Верхние две скамьи пустовали, но в проходе между ними стоял массивный трон с высокой спинкой, на котором восседал высокий мужчина лет тридцати. Одет он был куда скромнее иных из восседавших ниже людей — жупан из белого сукна с накинутым поверх него красным плащом. Не было на нем и украшений— только золотистые кудри, свободно ниспадавшие до плеч, венчала золотая же корона. Голубые глаза сурово смотрели на кровавое действо. Именно этот человек отдал приказ начинать жестокую казнь.

Справа от правителя восседал на скамье могучий старик в белой рубахе и с дубовым посохом, увенчанным искусно вырезанной конской головой. Широкую грудь украшал амулет в виде солнечного диска с извивающимися лучами и улыбающимся ликом по центру. Слева стоял высокий худощавый человек, одетый в цветастый чекмень и синий тюрбан. Смуглая кожа, черные волосы и резкие черты лица резко отличали его от остальных гардарикийцев.

Вновь хлопнули бичи и обезумевешие от боли кони, как один сделали могучий рывок в разные стороны. Послышался хруст разрываемых сухожилий. Истязаемый человек нашел в себе силы издать крик — истошный, пронзительный, но быстро оборвавшийся. С громким ржанием мчались лошади, волоча по земле вырванные из суставов руки и ноги казненного. В тот же момент один из палачей махнул топором и отрубленная голова покатилась по земле. Мужик поднял ее за волосы и показал всем собравшимся, в то время как второй палач разрубал топором тело на части, разбрасывая куски плоти по сторонам.

Властитель на троне склонился к смуглолицему.

-Посланнику Аль-Имад не кажется, что я слишком суров к своим врагам?

Тот склонился в почтительном поклоне.

-Кто я такой, чтобы указывать володарю, как расправляться с негодяями? Владыка Ильдерим, да оградит его от зла Предвечный Огонь, часто карает смертью изменников и святотатцев. Осмелюсь даже сказать, что порой палачи его величества проявляют большую изобретательность.

-Что есть, то есть — хмыкнул владыка на троне — кому как не славам знать, как умеют казнить в Аль-Имад.

Имадец, с сожалением развел руками, всем своим видом показывая, что старое ворошить ни к чему. От века Аль-Имад и Гардарика были заклятыми врагами, раз за разом сходившимися в кровопролитных войнах. Лишь при отце нынешнего правителя началось сближение двух держав, продолжающееся и по сей день.

Прекратились непрестанные стычки на границе, оживились торговые связи, во многих городах славской державы появились дворы купцов с Юга. Впервые за сотни лет в Гардарику был направлен посол — почтенный Эль-Факих. Среди русоволосых и сероглазых гардарикийцев выглядел он непривычно — слишком смуглый даже для имадца, с длинными курчавыми волосами и припухлыми, слегка вывернутыми губами. Впрочем, знатные люди Аль-Имада брали в наложницы дочерей самых разных народов и иные из их отпрысков достигали высоких постов.

-Вообще во многих странах казнят преступников примерно одинаково — продолжал Эль-Факих. — И в Империи и в Унгрии и в Альхамбре. Повешение, обезглавливание, для колдунов костер. Но вот разрывают конями редко — наш правитель считает себя просвещенным монархом и не одобряет такого.

-Ты не путай, имадец — подал голос насупившийся бородач. — На Западе казнят на потеху толпе. Наша казнь другая. Она святая. Очистительная.

-Истину говоришь, Родумир — кивнул владыка.— Знал бы ты Эль-Факих сколько душегубств на совести у Смоляничей, сколькими злодействами они запятнали свои проклятые души — проклятые людьми и самим Солнцем.

-Не для потехи толпы и не на страх знати, кони Хорса разрывают тела изменников — подхватил волхв.— Думаешь, владыке Пирегасту легко было смотреть, как мучился этот несчастный? А мне, служителю Даждьбога-Хорса, что свет и жизнь всему дарит? Чай не Волосу Темному и не Маре-Смерти служу, что кровью и душегубствами упиваются. Славный был род Смоляничей, славный и сильный. Горд был Неждан Смолянич, никому не хотел подчинятся, ни володарю, ни самому Даждьбогу. Гордыня его и сгубила — спутался он с ведьмами и черными волхвами — сам погиб и весь свой род предал Черному Богу. Знал бы ты имадец, что творили они в лесу и в усадьбах своих, столько челяди с жизнью расстались на алтарях Волоса и Мары, скольких верных володарю князей со свету колдовством сжили, сколько скотины и посевов мором погубили. Предались они бесам, бесы в них и сидят — в каждом члене, в печенке, в мозжечке, в сердце. Только так и надо — на куски разорвать, все члены разъединить, чтобы изгнать бесов из плоти оскверненной, а потом еще и огнем очистить. Принял Неждан смерть лютую, но душа его спасена будет.

-В Империи, Альхамбре и Унгрии колдунов тоже жгут на кострах — заметил Эль-Факих. — Но мы считаем, что огонь слишком священен, для того чтобы кормить его человеческой плотью, да еще и оскверненной демонами.

-Пустое это — отмахнулся володарь, его голубые глаза полыхнули фанатичным огнем.— Басни глупцов, не познавших до конца мудрость Пресветлого. Вы в Аль-Имаде считаете Огонь далеким, равнодушным к делам людей — так же как и васканцы с их Непобедимым Солнцем. Вы видите в нем Всеобщее Начало, но не видите Творца. Вы не понимаете, что Огонь живой, что он любящий и карающий. Огонь это Бог и Солнце это Бог — Бог, дарующий жизнь. А Бог оскверненным не бывает, он очищает все — даже самое мерзкое и гнусное. Сейчас ты сам убедишься в этом.

Эль-Факих склонил вновь голову — как бы в почтении перед сказанной мудростью, на самом деле — чтобы скрыть язвительную усмешку. Что взять от этих варваров, неспособных понять ни мудрость учения пророка Ильдерима, ни даже западного Непобедимого Солнца— этой бледной тени Пламени Всеочищающего. Славы дикари — им нужен добрый папа, что не дает им расшалится и приглядывает за ними. Вот они и сделали культ солнечного Хорса главным в стране — а многие в душе не приняли даже его, оставаясь идолопоклонниками. Сегодняшняя казнь— лучшая тому подтверждение. Пирегаст лукавит, когда говорит что предает врагов столь мучительной казни, лишь затем чтобы истребить владеющих ими бесов. Неждан Смолянич не просто спутался с колдунами, он еще и открыто объявил, что не признает Пирегаста володарем, отрицает верховенство Хорса и верен отеческим богам. И многие пошли за ним. Три года верные Пирегасту войска подавляли восстание Смоляничей причем немалую роль тут сыграли наемники из Северной Стражи. Казнь Неждана призвана устрашить остальных князей и войтов, показать, чем заканчивается бунт против володаря.

Меж тем, на ристалище уже начинался новый эпизод жестокого действа. Распахнулись западные ворота, в которые вошла странная процессия. Несколько крепких парней вели изможденных, простоволосых женщин, одетых в лохмотья. Трое из них были молоды, четвертая женщина — уже в годах. В длинных черных волосах серебрилась седина. Рядом с пленницами шло двое волхвов в красно-желтых одеждах. Каждый из них держал в руках небольшой глиняный кувшин, который служители Солнцеликого несли с величайшей осторожностью.

В это же самое время распахнулись восточные ворота и на ристалище ступила пара волов с натугой тащащих за собой огромную телегу. На ней стояла огромная бочка в человеческий рост и толстая, словно ствол столетнего дуба. Вокруг нее были сложены большие вязанки хвороста.

Эль-Факих краем глаза он узрел, как володарь встал со своего трона, тяжелым взором созерцая ведомых на сожжение женщин. Имадец уже знал, что ведут двоих дочерей князя и двух его жен — младшую и старшую. Как раз старшая, княгиня Ярогнеда была главным вдохновителем мятежа Смоляничей, верховной ведьмой посвятившей дочерей в страшный культ Мары, Богини— Смерти. Она же подобрала и вторую жену Неждану — свою ученицу Сомею. Эль-Факих слышал жуткие рассказы о ведьмовских сборищах в глухих лесах, о страшных обрядах и каннибальских пирах. Слышал и о приписываемых Ярогнеде злодеяниях, которые, если верить бесчисленным слухам, были столь ужасны, что и сама богиня, которой поклонялись ведьмы, не могла бы их превзойти.

Волы выкатили телегу посреди ристалища и, понукаемые своими погонщиками остановились. Погонщики распрягли и увели скотин, в то время как волхвы подвели упирающихся женщин к телеге и заставили подняться по приставленным лесенкам. Прижав их к бочке, они железными гвоздями прибивали женские руки к дереву. Молодухи извивались в руках своих палачей, кусаясь, царапаясь и посыпая их отборными ругательствами. Но Ярогнеда спокойно дала себя приколотить, даже не изменившись в лицеем, пока железные стержни рвали ее плоть и дробили кости. Пронзительные синие глаза были устремлены Пирегаста — и володарь явно чувствовал себя неуютно под этим взором. Однако виду он не подавал, сурово и непреклонно глядя на подготовку к казни.

Наконец все женщины были прибиты к деревянной бочке— так, чтобы каждая могла смотреть в одну из сторон света. Бочка даже не шелохнулась под ударами молотков, видно плотно набитая чем-то. Двое волхвов шагнули вперед, полили бочку и распятых на ней женщин черной вязкой жидкостью из кувшинов. В то же время мужики окружившее телегу обкладывали ее вязанками хвороста. Закончив с этим они отошли в сторону, а вперед выдвинулся волхв с зажженным факелом в руке.

Володарь шагнул вперед.

-Именем Хорса-Даждьбога, Солнцеликого, Всемилостивейшего и Всевидящего сии злодейки злоумышлявшие против....

-Слушай меня, Пирегаст! — послышался вдруг неожиданно сильный голос и все с удивлением уставились на Ярогнеду.— Слушай, ведь знаешь, что ведьма не лжет перед смертью. Истребил ты род Смоляничей, добился своего, но и тебе не вечно праздновать победу. Твой бог силен, да наши сильнее. Недолго тебе володеть осталось — вижу-вижу я перед смертью, откуда идет погибель твоя. Змеиные клыки текут ядом и волки воют в ночи и вороны слетаются дабы полакомится мертвечиной на руинах Гардарики. Высоко скакнет солнечный конь, но и упадет потом на землю — так что и костей не соберет никто. За славой придет позор, за властью — бессилие и смерть лютая. Вижу я тех, от кого придет погибель твоя, близко они — а ты и ничего сделать не сможешь.

Страшной лютой силой веяло от слов обреченной на смерть ведьмы, воспаленными глазами уставившейся на Пирегаста и скалившей зубы в безумной усмешке. И не выдержал володарь, отвел взгляд. Не глядя, махнул рукой, скомкав торжественность момента и раньше времени начав жестокую казнь. Испуганный волхв державший факел бросил его в кучу хвороста, тут же занявшегося веселым ярким пламенем. Ярогнеда откинула назад голову и захохотала как безумная.

-Мара-Ма! Мара-Мааа!!!— выкрикивала она и невольно осеняли себя священным знаком Солнца князья и волхвы. Вот огненные языки охватили телегу, добрались до бочки и тут же вспыхнули — огонь разом взметнулся, вдруг охватив и бочку и самих казнимых. Послышались дикие крики погибающих женщин.

Володарь склонился к послу, явно радуясь найденному поводу отвернутся.

-А ты не лгал имадец — произнес он — состав, что ты дал и впрямь хорош.

-Рад, что мое искусство алхимика может помочь володарю — церемонно склонил голову Эль-Факих. Пирагаст хотел сказать, что-то еще, но вдруг вздернул голову и прислушался. На его лице проступила маска суеверного страха.

Потому что Ярогнеда все еще смеялась. Сгорая заживо, терзаемая невыносимыми муками, она находила в глубинах своей черной души какие-то чудовищные силы, позволяющие ей цепляться за жизнь — и смеяться. Каркающий торжествующий смех прорывался сквозь треск сгораемого дерева и раскатывался над ристалищем, пока, наконец, под тяжестью бочки не провалилось дно у. Вскоре уже на площади полыхало лишь яростное пламя, словно огромный погребальный костер

-Ну и где мы?! — воскликнула Рисса, раздвигая стебли камышей и ступая на песчаный берег. Перед ней неторопливо несла свои воды большая река — много шире и, видимо, глубже, чем все реки виденные ей до этого в Сааремской пустоши. На берегу где стояла Рисса простирались густые камышовые заросли, изредка перемежаемые рощицами ив. На противоположном берегу сплошной стеной простирался густой лес. Впрочем, как успела заметить северянка, к северу, он редел и за деревьями виднелось что-то похожее на возделанные поля — правда слишком далеко, чтобы можно было сказать наверняка.

На берег рядом ступила Боадикея.

-Это Утэл — уверенно сказала она — других больших рек здесь нет.

На туатке были мужские штаны, нашедшиеся в хижине у Урма и легкая кожаная куртка, едва сходившейся на ее пышной груди. Обута Боадикея была в мокасины, снятые с одинокого дикаря, на свое несчастье попавшегося на глаза странной троице. Кроме обуви с него сняли короткий меч-нож — явно не местное изделие, скорей всего трофей. Сейчас это оружие покоилось в самодельных ножнах на поясе туатки.