Мы шли по самому краю леса, готовые при любой опасности нырнуть в чащу и раствориться среди деревьев. Спустя два часа мы наткнулись на следы пребывания фашистов. Клочки газет. Смятая пачка от сигарет. Помятая трава. Со стороны дороги были слышны звуки: рев двигателей машин, гул множества голосов и резкие, отрывистые команды офицеров. Как только мы слышали подобный шум, то сразу уходили вглубь леса. Очередное свидетельство, что блокада плотная и нам лучше из леса не соваться. Единственное, что нас частично успокаивало, так в этой части леса, где полночи прочесывали лес, не должно было быть немецких солдат, и надеялись проскочить этот участок без проблем.

Мы уже дважды подходили к окраине леса, но постоянно натыкались на открытое пространство, вроде лугов, которое нам никак не пересечь из-за немецких блокпостов и мобильных патрулей на дороге. Решив уйти подальше от дороги, мы снова углубились в лес, но и здесь были везде следы немецких солдат. Потом Паша, шедший в голове группы, неожиданно поднял руку. Мы замерли. Он сделал движение рукой: подойдите. Стоило мне пойти, как я понял, почему мы остановились. На этом месте, возле старого, сухого, поваленного дерева, был бой. Осколки, торчащие в стволах деревьев, россыпи стреляных гильз, черные опалины на месте разрывов гранат, срезанные пулями и осколками ветки деревьев. Ни тел, ни вещей, ни оружия. Мы медленно обошли место схватки, и пошли дальше.

Немецкие егеря увидели нас первыми, но так как группа русских парашютистов была на одного бойца больше и сильно растянута, они устроили нам довольно хитрую засаду. Один дал длинную очередь по первой паре русских парашютистов, второй стрелял в меня, а третий должен был взять русского радиста живым. Спутал им все карты наш радист, который устал и случайно оступился. Стоило мне услышать легкий шум у себя за спиной, как тело мгновенно напружинилось, готовясь к действию. Резко пригнувшись, я моментально оглянулся и замер. Все делалось помимо сознания, на одних боевых рефлексах. Именно во время своего разворота, мельком, где-то на краю глаза, я поймал чужой взгляд.

"Нас выследили".

Я выпрямился, дал знак Кораблеву, следующему за мной: двигаться и осторожно пошел вслед ушедшей вперед паре наших парней. Если бы немцы почувствовали опасность, то они просто расстреляли бы нас, а так была возможность попробовать их переиграть. Вот только как предупредить парней?

Унтер-офицер Карл Лямке насторожился, когда русский присел и исчез из его поля зрения. Он никак не мог понять: заметил он его или нет? По всему видно, что парашютист оглянулся на шум своего неуклюжего радиста, а не из-за него. На этот счет он мог дать голову на отсечение. Значит, через пару минут он должен осмотреться, понять причину шума, успокоиться и следовать дальше по своему маршруту.

"Сколько их? — сейчас для меня это был самый важный вопрос. Спасаться бегством или попробовать вступить с фашистами в схватку. Так как дело шло о моей жизни и смерти, значит, мне необходимо сделать все, чтобы я жил, а мои враги умерли.

"Выслеживают. Если не бросились сразу нас вязать, значит, их немного. Попробуем поиграть".

Я еще не знал, какую тактику изберу, но при малейшей опасности был готов стрелять или бежать, но, ни в коем случае не дать себя убить. Сознание стало холодным и собранным, убрав все свои эмоции куда-то далеко-далеко внутрь.

Вот только у гитлеровцев были свои правила игры, и меня от смерти спасло только острое чувство опасности, как и то, что я знал о засаде. В воздухе неожиданно звонко и дробно где-то впереди меня простучала длинная автоматная очередь. Следующая очередь должна была убить меня, но только фашист, целивший в меня, нажал на спусковой крючок, как я уже падал на землю. Пули просвистели мимо, с глухим стуком врезаясь в стволы деревьев. Уже лежа на земле, я услышал крик, переросший в протяжный стон, затем шум драки, вскрик радиста: — Сволочь фашистская! — все это завершилось новым стоном и шумным падением тела Кораблева. Под этот шум я быстро отполз в сторону от места своей предполагаемой гибели (так должен был считать немецкий разведчик) на десяток метров, потом переполз корневища громадной сосны и укрылся за ее стволом. С минуту стояла тишина. План их засады теперь был мне понятен. Мы не шли компактной группой, а растянулись, что очень неудобно для нормальной засады, но даже из этого опытные фашистские вояки извлекли выгоду. Один из фашистов срезал из автомата первую пару разведчиков, второй должен был убить меня, ну а на третий фриц должен был взять живым радиста.

"Значит, их всего трое".

Если я срежу очередью одного из них, то Кораблев сразу умрет. Немецкий разведчик не будет рисковать, прошьет одной очередью пленного и рацию, после чего оба гитлеровца не будут играть в героев, а быстро смотаются из леса за помощью. То, что я задумал, строилось на поведении, стрелявшего в меня, немецкого разведчика, который должен был сначала убедиться, что убил меня. Это было логически правильно, иначе они могли получить в любой момент пулю в спину.

Гитлеровец появился из-за дерева бесшумно и неожиданно. Он стоял боком ко мне, настороженно прислушиваясь к шуму леса и почти слившись с листвой дерева в своём камуфляже. Последующие события произошли в течение долей секунды. Взмах руки с ножом. Бросок. Немец-егерь успевает уловить краем глаза движение и уже начал разворачивать оружие в мою сторону, как лезвие вошло ему в шею. Он захрипел и упал на колени, а в следующую секунду ткнулся головой в землю. И неподвижно замер.

"Есть Бог на свете. Не выстрелил, — облегченно выдохнул я и осторожно двинулся в ту сторону, где слышал шум схватки, но шел не прямо, а по дуге, стараясь зайти вбок фрицу. Еще шаг, за ним второй, третий.... Осторожно выглянул из-за дерева. Немец, спрятавшись за стволом дерева, настороженно вглядывался в тут сторону леса, где последний раз слышал шум. Он не знал, что произошло, но тишина его явно настораживала. Он только на секунду оглянулся назад и бросил взгляд на пленного. Как он там? Я был на расстоянии семи метров от него и то, что мне удалось подобраться так близко к нему, можно было считать большой удачей. Вот только что с ней, этой удачей, делать? Малейшее неосторожное движение привлечет его внимание, а перестрелка в мои планы не входила, к тому же я не знал, где сейчас находится второй гитлеровец. Тут нельзя было рисковать. Мне надо убить его сразу, иначе он убьет Кораблева. Прошло несколько минут, и по его поведению стало видно, что он растерян и испуган. Непонятная тишина давила на немца, который пытался понять, что пошло не так в их плане. Я напряженно выжидал, надеясь хоть на небольшую ошибку немецкого разведчика. Наконец, он на что-то решился. Резко развернувшись, он подставился под мой автомат. Один короткий шаг в сторону и мой палец нажал на спусковой крючок. Мне была видна только часть его плеча и бок, поэтому я не пожалел патронов и всадил в гитлеровца почти половину рожка. Он пошатнулся, вскрикнул, оперся плечом на сосну и стал медленно оседать, скользя спиной по дереву, но на середине пути его тело склонилось набок, а затем, с глухим шлепком упало на землю. Я сразу сменил место укрытия, перебежав к другому дереву. Вжавшись спиной в ствол, я настороженно замер, готовый открыть огонь на любой шум. Медленно потекли, вязкие и тягучие, секунды полные до краев напряженного ожидания. Где третий, мать его? Снова короткая перебежка, в ожидании выстрелов. Замер, прислушиваясь и только убедившись, что прямой опасности нет, быстро оглядел радиста. У него была разбита голова, но он был жив. Пробежал взглядом по рации. На первый взгляд она была в порядке. Снова затаился за стволом сосны, вслушиваясь в напряженную, бьющуюся по нервам тишину.

"Что третий сейчас сделает? Скорее всего, чешет из леса. Если так, то нам хана — не свалить. До дороги здесь.... Метров шестьсот по прямой, а значит.... — тут мои мысли прервала короткая автоматная очередь, в которую вплелся крик боли, и почти сразу ударила новая, но теперь длинная, очередь. Ситуация была неясна, но в любом случае, тем кто сейчас стрелял, было не до осторожности и я кинулся вперед, на звуки, скользя между деревьями и перепрыгивая через корневища. Остановился, только когда услышал характерное лязганье металла. Кто-то менял обойму. Пригнулся, осторожно выглянул из-за дерева. В шести метрах от меня третий разведчик, перезарядив автомат, с перекошенным от боли лицом, сейчас пытался зажать рану в бедре, одновременно нащупывая в сумке бинты. Только он их достал, как я вышел из-за дерева и тихо сказал на немецком языке: — Автомат в сторону отложи, а то неудобно делать перевязку.

Немец вздрогнул, отбросил бинт и попытался схватиться за оружие, но уже в следующую секунду шмайсер был выбит у него из рук, а в переносицу уперся ствол автомата. Он попытался отпрянуть, но получив сильный удар по голове, упал на спину, раскинув руки.

Забрав его автомат, я вытащил из кобуры пистолет и засунул себе за пояс, после чего быстро подошел к нашим парням, лежавшим где-то в десяти метрах от немца. Судя по всему, он срезал их одной очередью, но почему-то остался на месте, то ли ожидая сигнала, то ли не был уверен, что убил их. Когда он услышал выстрелы, видимо занервничал и каким-то образом подставился под пулю.

Гриша Мошков неподвижно лежал на земле, уткнувшись лицом в землю. Я насчитал у него на спине три пулевых отверстия. Паша Швецов лежал на спине, в нескольких шагах от него, в луже крови. Пули пришлись ему в бок и в живот, поэтому он был еще жив. Я присел на колено. В его глазах что-то мелькнуло: он, похоже, узнал меня.

— Надо... выполнить.... Приказ....

Его последних жизненных сил хватило лишь на то, чтобы вытолкать через сухие, потрескавшиеся губы эти три слова. Несколько секунд я смотрел в его мертвые глаза, потом встал, вернулся к немцу, связал его, а затем тщательно перевязал его рану. Глядя на окровавленные бинты и на его маскхалат, мне в голову неожиданно пришла мысль.

Я вернулся за Кораблевым и рацией. Плохо соображающего радиста, я почти тащил на себе. Посадил его рядом с пленным немецким разведчиком, затем перевязал ему голову. Бледное, без кровинки, лицо. Мутные глаза.

— Ты как?

— Не знаю, Костя.

Я задумался. По логике, нам нужно было брать ноги в руки и пробираться в район болот, только там у нас был шанс оторваться от собак и егерей, которые уже идут по нашим следам. У меня ни малейших сомнений не было, что через пару часов максимум они будут здесь, но с Кораблевым, в его теперешнем состоянии, оторваться от них будет невозможно. Несколько часов нас погоняют, а потом прикончат. И это в лучшем случае. Другой вариант предполагал избавиться от радиста и уходить одному, вот только подлой сволочью я никогда в жизни не был. Я посмотрел в сторону лежащего без сознания немецкого егеря, потом на Мишу и сделал свой выбор.

— Посиди пока, парень, а я с фрицем за жизнь потолкую.

Очнулся унтер-офицер Густав Берг быстро, от резкой и пронзительной боли в паховой области. Он был сильным и волевым человеком, но увидев перед собой молодое, жестокое лицо с холодными безразличными глазами, он почувствовал ледяной комок под сердцем.

У меня была не такая большая практика в проведении допросов в полевых условиях, но работу специалистов видеть приходилось, хотя потом хотелось сразу и навсегда забыть.

Этот немец стоял между мною и моей жизнью, как только это укрепилось в моем сознании, эмоции ушли, растворились без следа. Теперь для меня он уже не был человеком, и все что с ним делал, выглядело так, словно я строгал острым ножиком кусок простой деревяшки, и когда он это окончательно понял, то сразу сломался. Стоило мне увидеть, что в глазах гитлеровца поселился панический страх, замешанный на острой, всепожирающей боли, только после этого я остановился и сказал ему: — Расскажешь все — умрешь быстро.

Он не сразу понял меня. Пришлось повторить ему несколько раз, пока смысл дошел до затуманенного болью сознания.

— Да. Все... скажу.

Около часа я вел допрос, спрашивая, потом переспрашивая, уточняя, пытаясь поймать его на лжи, и только потом убил.

Обыскивая трупы, я нашел несколько банок консервов, аптечки, фляги с водой, карту с пометками и жетоны. Металлические бляхи, мы, с Кораблевым, повесили себе на шею. Наши маскхалаты и оружие ничем не отличалось от обмундирования немецких егерей. Последним штрихом нашей маскировки стали окровавленные бинты, которые я намотал на себя и Кораблева. К этому моменту он немного пришел в себя и уже мог самостоятельно идти.

— Я дополнительно намотал тебе на шею бинт, поэтому на все вопросы, которые будут тебе задавать, ты ничего не говори, а хватайся за горло и хрипи. Понял меня?

— Понял. А дальше?

— Дальше.... Спроси что-нибудь попроще, парень.

Шагал он тяжело и неуверенно, несмотря на то, что теперь я нес рацию и оружие. Идти нам, правда, пришлось недалеко и вышли мы из леса где-то в пятидесяти метрах от немецкого блокпоста. Гитлеровцы при виде нас настороженно замерли и еще только выпучили удивленные глаза, как я заорал во все горло: — Группа "Призраки"!! Командир обер-лейтенант Шнитке!! Рейн!!

Последним я выкрикнул пароль, и сердце мое при этом сжалось. Если унтер-офицер соврал.... Нет. Все правильно. Солдаты кинулись к нам с оружием в руках, но явно не для того, чтобы брать в плен. Двое из подбежавших солдат подхватили Кораблева, который прямо обвис у них на руках. Еще один подхватил рацию.

— Унтер-офицер Густав Берг. Кто у вас старший?

— Командир блокпоста унтер-офицер Фридрих Зейдлиц, господин унтер-офицер! — вытянулся передо мной солдат.

— Врач есть?

— Никак нет, господин унтер-офицер!

Подбежавший ко мне унтер-офицер оказался мужчиной лет сорока и при этом имел огненно-рыжие волосы. Вытянувшись передо мной, он отрапортовал: — Командир блокпоста унтер-офицер Фридрих Зейдлиц!

Не дав ему опомниться, я вкратце рассказал о нашей героической схватке с русскими парашютистами, после чего потребовал врача и рацию, по которой я собирался говорить с генералом Рихтером. Услышав звание и фамилию генерала, унтер-офицер явно растерялся и растерянно доложил, что рации у них нет, зато есть мотоцикл, с которым можно послать курьера.

— У меня раненый, унтер! Какой, к черту, курьер! — придав себе разозленный вид, заорал я на него. — Бездельники! Вам бы здесь только брюхо жратвой набивать! Сам доставлю!

На мое счастье, отделение Зайдлица прибыло на этот пост два часа назад, поэтому немцы знали о прибытии специального подразделения "Призраки". Ошарашенный появлением раненых егерей из специальной группы, которые приехали, как слышал унтер-офицер, с генералом Рихтером, унтер окончательно растерялся и сразу выделил мотоцикл разъяренному разведчику. Сейчас он молил Бога об одном, чтобы этот бешеный "лесной призрак" не наговорил ничего лишнего генералу, иначе из роты охраны он мгновенно окажется в окопах передовых частей, в звании рядового.

Спустя десять минут мы мчались по большаку, оставив за спиной блокпост.

1234

↓ Содержание ↓