Как только последний викинг оказался на колесе с руками-верёвками, телегу с клеткой покатили обратно в тюрьму. Вместе со мной в ней сидело пятеро. Кроме Сварсена и меня ссылку выбрали мои кровники и совсем молодой викинг по имени Юнг.

В камере нас впервые покормили, правда, еда была та ещё: вареный ячмень, хлеб из муки грубого помола и с мусором, запивали водой из колодца.

Всё это время я ловил на себе странные взгляды от викингов, какая-то смесь презрения и непонимания. От кровников тянуло холодком отчуждения. Наконец, мне это надоело, и спросил напрямую что происходит.

— Ярл, ты струсил никак, — отведя в сторону глаза, тихо сказал Торус. — Вместо почётной смерти выбрал погибель для своей души. И наши души погубил.

— Я? Струсил?

— Да, ярл. Это простительно Юнгу и позор Сварсену, но для тебя это хуже позора, хуже бесчестья.

Как бы эти лихие людишки меня ночью не придавили, решив искупить свою вину или покарать изменника-нечестивца. Нужно срочно что-то придумать.

— Ты считаешь, я испугался казни? — я посмотрел в глаза кровнику и тот дрогнул, опустил их вниз. — Я не знаю, что со мной произошло на эшафоте, не знаю. Я почувствовал слабость, язык перестал повиноваться. Вы все сами слышали, что монах сам выбрал за меня наказание не получив от меня ответа.

— Так оно и было, — согласился со мной Торус. — Но ты сознание потерял, водой отливали.

— Не сознание, а слабость пришла неожиданная, — поправил я его. — Не знаю, почему так произошло.

— Я знаю!

Хмег выкрикнул эти два слова с такой радостью, что я подумал, что он или решил поиздеваться, или сошёл с ума. Но нет, всё было намного проще к моему счастью.

— Это всё магия инквизиторов, они заставили тебя молчать, чтобы погубить твою душу на Тёмном острове. Сначала ослабили твой разум, похитили память, а потом решили погубить особо страшным способом не только тело, но саму душу.

После этих слов в камере атмосфера потеплела. Только Сварсен что-то бурчал в своём углу, но на него никто не обращал внимания. По мнению викингов, он опозорен, отказавшись пойти в руки палача, и теперь никогда не попадёт в чертоги Одина, даже если каким-то способом сумеет сохранить свою душу.

— А что за казнь ему предлагали?

— Смерть от металла-то? Тяжёлая смерть, долгая и страшная, — покачал головой Торус. — Не для воина.

Приговорённому слегка надрезали кожу и вкладывали в ранку кусочек свинца или особого проклятого металла, от которого даже сквозь толстые кожаные рукавицы и стальные рыцарские перчатки появлялись незаживающие язвы на руках и иногда на теле, при частом взаимодействии с ним. После этого ранку зашивали и ждали, когда человек умрёт от воспаления. Иногда проталкивали в горло крупные свинцовые шарики или такие же из проклятого металла, поили водой, настоянной на этих металлах. Свинец отравлял кровь и человек рано или поздно помирал. Чтобы не ждать смерти неделями, таких "имплантов" делали десяток или два. Насчёт проклятого металла были у меня подозрения, что это какой-то радиоактивный элемент.

Мне предложили смерть сродни посадке на кол. Ложем инкуба называли обрубок толстого бревна на высоких ножках, к одной стороны заточенного и тщательно отполированного и смазанного маслом. Казнимого подвешивали над ним и опускали задом на острие, при этом ещё тянули за ноги. В общем, очень толстое бревно буквально разрывало несчастного до самой диафрагмы. Иногда оставляли груз на ногах не очень большой, чтобы острие порвало кишки и сломало кости таза, но дальше не пошло, считая, что быстрая смерть недостойна для преступника.

Да уж, интересные у них здесь представления о любви с инкубами, земным мечтательным девочкам, грезящим о сексапильных и нежных демонах-инкубах, может не понравиться такое сравнение.

На следующий день нас в кандалах и в клетке вывезли из города. Когда покидали ворота, то увидел те самые клетки, в которые вчера сажали ослеплённых и четвертованных викингов. Сейчас они висели на высоких столбах и были облеплены чёрным вороньём.

Трое суток болтания в клетке по плохой дороге привели нас в крупный портовый город, где нашу пятёрку сунули в трюм. Судя по цепям и вбитым в борта кольцам с кандалами, мы здесь не первые клиенты.

Кормили нам ещё хуже, чем в тюрьме. Там хоть свежее всё было, а тут нам давали откровенную тухлятину — мясо с червями, полусгнившие овощи, мослы без следов мяса, какие-то отходы состоящие из корок хлеба, нескольких каш, обрезков шкурок птицы (было похоже на то, что в бадье нам давали объедки, оставшиеся от трапезы корабельной команды), иногда перепадали птичьи головы и лапки.

Простояли десять дней. За это время в нашей трюмной камере набралось двадцать человек всех возрастов и пола. Подростки от десяти лет, сгорбленные старики, женщины от откровенных бабак-ёжек до вполне себе милых красоток, если их отмыть и успокоить немного.

Наконец, тронулись в путь.

Я говорил, что нас плохо кормили во время простоя судна в порту? Да это были пиры Лукулла! Отныне мы получали пайку только раз в день, а свежая вода с каждым днём всё сильнее отдавала тухлятиной.

За время пути у нас погибли трое — два старика и молодая женщина. Их тела пролежали два дня рядом с нами. Пока не пришли матросы и не расковали их. После чего забрали наверх.

Один раз в трюм спустились трое моряков и принялись деловито рассматривать женщин. Остановили свой выбор на одной, с очень крупной грудью и ещё не старой на вид. Один ту же с гоготом и пошлыми шуточками запустил ей руки в вырез платья ладони. Двое других стали возиться с кандалами.

— Эй, морячки, вы что собираетесь делать? — окликнул их один из мужиков в противоположном углу.

— Заткнись, пока зубами не распрощался, — прикрикнул на него тот, кто лапал женщину. Одновременно с этими словами сжал сквозь материю платья сосок у несчастной и сильно его выкрутил. И вот в этот момент с женщины сошла апатия. До этого момента она не обращала внимания на действия мужчин, вела себя, как кукла.

— Ах ты, тварь! — вскрикнул матрос, когда заключённая стала отбиваться и вырываться из чужих рук. — Убью, гадина!

Но куда там, женщина только сильнее забилась и даже несколько ударов по лицу и телу её не успокоили. Что-то кричал мужик, который словами попытался заступиться за неё, но в поднявшемся гвалте было не разобрать.

А потом меня как чёрт под руку толкнул. Или рефлексы ярла сыграли дурную шутку. В общем, как только в пределах досягаемости оказался один из матросов, я подсёк его под ногу и ухватил за шею короткой цепью, которая крепилась к ручным кандалам.

Крак!

Неудачно дёрнувшийся противник сам сломал свою шею, да ещё с таким противным и громким звуком, что все находящиеся в трюме обернулись на меня.

— Проклятье! — выругался озабоченный моряк, оттолкнул молодку от себя и метнулся к лестнице. За ним поспешил его товарищ. Как только хлопнула крышка люка, я крикнул женщине:

— Эй, слышишь меня? Там рядом с тобой должны быть ключи или отмычки, которыми хотели открыть твои кандалы. Нащупай их и кинь мне.

Не сразу до неё дошло, потом долго возилась, но наконец-то рядом со мной звякнула изогнутая на манер рыболовного крючка толстая проволока сантиметров десять в длину. С трудом удалось разомкнуть замок на ручных кандалах, потом едва справился с ножными.

— Ярл, ты освободился? — раздался голос Хмега.

— Да. Сейчас помогу тебе.

До того момента, когда загремел запор люка, я успел освободить кровников и двух мужиков из самых крепких и не боящихся драки.

У убитого матроса при себе был нож с толстым узким лезвием и рукояткой из просмоленной верёвки. Убожество полное, но на безрыбье и рак рыба, оружия-то у нас не было совсем никакого.

Ножом завладел Торус, который заверил, что даже таким страшилищем он способен попасть в глаз любому с десяти шагов. Остальные взяли в руки кандалы, которые можно с большой натяжкой посчитать за короткие и неудобные кистени, благо веса в них было пару килограмм.

Когда люк распахнулся, впустив сумрак трюма волну света, мы уже были готовы: перед лестницей, прикрываясь мёртвым телом, стоял Хмег, за ним прятались мы, готовясь атаковать врагов.

Кровники не только не стали ругать меня за ненужное нападение и убийство, а даже похвалили, посчитав, что я таким образом решил спровоцировать моряков на бой. А погибнуть в бою — честь для каждого викинга!

В проёме люка показались две фигуры с арбалетами наизготовку. Увидев своего товарища и прячущегося за ним Хмега, который резво, насколько хватало остатков сил в изможденном теле бросился им навстречу, они не долго думая один за другим выстрелили, засадив по самое оперение болты в труп матроса.

— Га-ра!!!

С этим рёвом Торус метнул нож, а я следом своё оружие. Получилось удачно — клинок попал точно в нос и вошёл глубоко, а кандалы обмотались вокруг шеи второго стрелка и сойдясь сильно тюкнули того по затылку обручами. Вышло невероятно удачно и красиво, я сам такого не ожидал от себя.

Оба матроса рухнули навстречу Торусу, сметя того своими телами обратно в трюм. Сверху раздались злые и испуганные крики:

— Там проклятые викинги! Они бешеные, к Тёмному их! Джад и Патрик убиты!

Под лестницей из нас образовалась куча мала. Сейчас нас можно было перебить с лёгкостью, но из моряков явно плохие воины, и вместо того, чтобы добить, они в очередной раз закрыли люк.

Погибнуть во славу Одина у нас не вышло. Лично я не сильно об этом жалел, придерживаясь принципа: пока дышу — надеюсь. А вот мои кровники на все лады проклинали трусливых моряков и тосковали. Даже пленник их не радовал.

Да, тот матрос, кому прилетело по голове от меня, был жив и почти что здоров. Второму нож опал в мозг и убил на месте. Теперь этот молодой мужчина считался моим пленником и ждал моего решения своей судьбы. В карманах у него нашлось огниво, трут и кисет с табаком. Зелье меня мало интересовало, а вот возможности добыть огонь я порадовался. Отдав указание одному из мужиков, с которыми готовился принять бой, нарезать щепы из досок посуше и, получив горсть требуемого, я приказал Хмегу запалить огонь. Сам я сомневался в личных способностях по пользованию этой средневековой зажигалкой.

Через несколько минут на полу трюма затлел тусклый костерок, немного разгоняя окружающий мрак.

— Долго жечь не стоит — угорим тут насмерть, — предупредил Хмег.

— Нам долго не нужно. Освободить других и поставить условие команде судна, — успокоил я его.

С первым справились быстро, каких-то десять минут и все кандальники смогли размять ноги и побродить по тесному и низкому трюму. Не обошлось и без эксцесса: получив свободу, Сварес тут же набросился на матроса, который занял место у стены в кандалах.

— Это пленник ярла, пёс шелудивый! — взревел Торус, увидев, как кулак викинга расквасил лицо моряка. И отправил своего бывшего товарища на пол мощным пинком. Тот вскочил, намереваясь вцепиться в глотку, но быстро сдулся, когда увидел нож в руках противника. Пообещал отомстить и ушёл в дальний угол, подальше от нашей компании.

Следующим по плану у меня был контакт с командой. Пленника освободили от стены, не снимая кандалов с рук и ног, подвели к люку, там обмотали цепь вокруг бруса, на котором были приколочены ступени и на неё ещё одними кандалами за ножные прицепили матроса.

— Стучи и зови своих, — приказал я ему. — Сообщи, что если нам не принесут воды и еды, то мы вырежем на твоей спине кровавого орла, а потом запалим огонь в трюме. Пока доберётесь до огня и потушите, мы убьём кого-то из огнеборцев или пожар нанесёт сильный урон судно. Нам терять нечего, даже души уже скоро окажутся под угрозой.

Пока пленник стучал и орал через люк о моих требованиях, перемежая их проклятиями и мольбами, я мысленно держал скрещёнными пальцы. Огонь потушили, так как от дыма стало резать глаза и драть горло. Сомневаюсь, что, если придётся воплотить угрозу пожара в действие, мы сможем разжечь костёр достаточной силы до того момента, пока сможем держаться на ногах. Вполне может быть, что сами же и угорим, морякам останется лишь вылить ведро воды на угли и выкинуть наши тела за борт.

— Патрик?! Ты живой? — удивлённо прокричал кто-то с той стороны люка. — Что с тобой сделали?

— Приковали к лестнице, Морлан. Их ярл говорит, что подожжёт корабль и казнит меня, если не принесёте воды и пищи.

Минута тишины, видимо, там размышляли.

— Откуда у них огонь возьмётся? — недоверчиво поинтересовался товарищ пленника.

— У Джада при себе всегда огниво и трут имелся. Он же любитель трубки был.

— Вот же ублюдок салашский, что бы его душу Единый в болотного тритона поместил! А я-то думаю — откуда дымом тянет.... Пойду капитану скажу, ты жди.

Ждали мы полчаса, и пришёл боцман. Но судя по его уверенному говору и заявлению Патрика, решать вопросы он мог.

— Эй, вы, отбросы каторжные. Если хоть искру увижу или колечко дыма поднимется из трюма, я вам брюхо вспорю и брошу акулам, — самое первое, что он сказал, едва оказавшись у люка.

— Спустись сюда, тритон болотный, и попробуй заняться моим брюхом! — прокричал я ему в ответ. — Говорю тебе я — ярл Торрд Грозный!

Про тритонов ничего не знал, как и о морских оскорблениях, но раз моряк желал невезучему Джаду реинкарнации в этом существе, то зацепить должно.

Так и вышло. Боцман выдал в мой адрес десяток проклятий и угроз, но к переговорам, всё же, перешёл. Сначала требовал выкинуть в чуть приоткрытый люк огниво, обещая, что не сделай я этого, и нас тут голодом заморят. Потом приказывал вернуть оружие.

Наконец, договорились. В обмен на спокойствие в трюме и пленника нам принесут нормальной еды и небольшой бочонок хорошей воды.

— И не вздумайте насыпать отраву, — предупредил я. — Все сразу не станут есть и пить, только по очереди. Увижу, что поевшие начнут падать или засыпать — спалю к демонам твою гнилую лоханку.

В ответ получил порцию оскорблений и проклятий, но через полчаса нам передали ведро солонины, хлеба несколько килограмм и примерно пятнадцать литров нормальной ничем не пахнущей воды в бочонке.

В ответ вернули Патрика и двух мертвецов, предварительно сняв с них со всех одежду. Нам всё пригодиться, хоть чтобы, например, лучше и быстрее разжечь костёр.

Глава 2

Кормили нас ещё четыре дня, пока Хмег хмуро не сообщил:

— Завтра нас высадят на остров.

— Откуда такие сведения? — удивился я и на всякий случай прислушался. Но плеск волн и покачивание не изменились, шума от прибоя не услышал, как и криков команды, сообщающие, что впереди земля.

— Тьма.

— Точнее. Хмег, ты же знаешь, что в моей голове ни демона не осталось после встречи с инквизиторами.

— Тьма ощущается, она уже лезет в тело, хочет захватить душу. Прислушайся к себе, ярл, чувствуешь, как голова тяжелеет, сердце чаще бьётся, а воздуха не хватает?

Дурноту я ощутил ещё час назад, но списал на накопившуюся усталость и прорезавшуюся не ко времени одну из болячек тела ярла.

— Опасно?

— Опасно, — кивнул мне он в ответ. — Тьма создаёт из человека своего слугу, меняет его, наделяет силой, яростью, неуязвимостью и забирает честь и память.