Все комедии заканчиваются свадьбами!

— Я давно тебе хотел позвонить. Извиниться. Но решил, что не стоит. А тут увидел, дай, думаю, подойду. Ты извини меня, за всё. Как Камилла? Мама списывается с бабушкой её одноклассника, та и фотографии, и видео школьные присылает, целый альбом набрался. Сейчас понимаю, что не прав, но ничего не вернешь. Да и не к чему ведь?

Алина на автомате кивнула.

— Я после нашего развода к психологу ходил, долго, почти год. И маму убедил. Знаешь, ей было нужнее, чем мне. Она очень, очень изменилась. Даже помолодела. Ей ведь ещё шестидесяти нет. А теперь внука ждёт, планы строит. В парк ходит, а зимой в клуб — у них там самодеятельная танцевальная студия. Маринка меня пару раз туда вытаскивала, — усмехнулся. — Но тут я успехами похвастаться не могу.

Они, оказывается, не спеша продвигались вперед, Денис шёл рядом, улыбался детям, строил рожи. Лялька так и молчала, пока у Дениса не зазвонил телефон и он, попрощавшись, не ушёл. Она потом даже себе не могла объяснить, почему у неё испортилось настроение, но к приходу Женьки была такой злой и раздражённой, что у неё руки тряслись. К этому времени дети, разумеется, спали, только Ками дождалась папу, но и она почти сразу ушла. Алина со стуком поставила перед мужем тарелку с ужином и удалилась в спальню.

— Лялька, я в душ и к тебе, — заглянул Женька и немного замер, когда жена сверкнула на него злыми бешеными глазами. — Что-то случилось, Лялюш?

'И тут Остапа понесло'. Алина шёпотом орала что-то неразборчивое, топала ногами, правда, в тапочках, кидала в него разные мягкие вещи. Женька только по смыслу отдельных слов догадался о сути претензий: его никогда нет дома, она живёт, как солдатка, нет, как мать одиночка! Каждый день одно и тоже, одно и тоже! Она занимается самой низкоквалифицированной работой — уборкой, готовкой, бесконечной стиркой. Для чего она университет заканчивала? Да она скоро всё забудет и после декрета пойдет кассиром в супермаркет работать! И дети страдают! Тут Лялька немного сбилась, поскольку не могла придумать, отчего именно они страдают, и чтобы заполнить паузу, метнула в него подушку.

Женя, в отсутствие опыта женских истерик, не сразу сообразил, что делать, но понял, что такое средство, как поцелуй, ни в коем случае не повредит, отбил снаряд, схватил Ляльку в охапку и начал целовать. Некоторое время она ещё брыкалась, пнула его довольно больно по бедру, визжала (тоже шёпотом) и колотила его по спине и плечам. Женька, крепко держа, целовал и говорил, говорил. Что любит, что она самая красивая, а он болван и свинья, что вот прямо завтра уволится и найдет себе работу с восьми до пяти или, вообще, уйдёт в отпуск по уходу за детьми. От такого откровенного вранья она даже дар речи потеряла, потом рассмеялась, немного поплакала и вдруг отключилась, моментально. Так они и уснули, не мытые и не помирившиеся, зато крепко обнявшись, и сны им снились одинаково лёгкие.

Глава 19.

— Волконский, ну, ... ..., ...! — начальник отдела кадров откинулся в кресле. — ...!

Все в дальней авиации знали, что полковник Сергиенко матом не ругается. Он на нём разговаривает. Так что Матвей перевёл эмоциональную тираду совершенно правильно: 'Волконский, я в некотором недоумении от вашего рапорта. Это несколько необычная ситуация' и промолчал.

— Боевой лётчик — и памперсы менять! Домохозяин, ...! Люся, я ...!

Матвей стоял по стойке смирно посредине кабинета и терпеливо ждал. Комполка, получив рапорт об очередном отпуске с последующим отпуском по уходу за ребёнком до трёх лет, для порядка поорал, попробовал отговорить, махнул рукой — O tempora! O mores! — и отправил в Москву, в штаб дольней авиации, в прямом и переносном смысле.

— Что ж с тобой делать-то? — минут через пятнадцать спросил Владимир Герасимович совершенно спокойно. — Не со службы же увольнять. Тем более, у меня на тебя приказ лежит, капитана тебе присвоили. Ладно, посиди в коридоре, командующий на месте был, доложу.

Матвей попробовал присесть возле приёмной, посмотрел на стульчик на тонких ножках и вышел в холл. Диван выглядел прочнее, но был таким низким, да ещё под тяжестью Волконского осел так, что Матвей мог положить подбородок на коленку. Потому он встал и стал ждать. Сначала — когда Сергиенко пойдёт к Дементьеву — минут через двадцать, потом обратно — ещё через полтора часа. Изредка мимо проходили офицеры, даже двое знакомых по училищу. Пообщались, обменялись новостями об однокашниках. Постепенно у кабинета скопилась небольшая очередь, время от времени кто-нибудь выглядывал и спрашивал: 'Сергиенко не проходил?' или 'Не видел, Сергиенко давно ушёл?'. Матвей терпеливо отвечал. От Риты уже два раза приходили сообщения в мессенджере, и муж слал в ответ грустных ждунов.

За углом в очередной раз стукнула дверь, и женский голос что-то спросил. По паркету простучали каблуки, в холл выбежала секретарь Сергиенко.

— Волконский! Ты что тут стоишь? Давай к командующему, немедленно!

Матвей молча пошёл к лестнице, недоумевая, зачем он генерал-лейтенанту понадобился. В приёмной адъютант при виде старшего лейтенанта встал и с удивлённым выражением лица постучал в кабинет. -

Старший лейтенант Волконский явился по вашему приказанию, — доложил Матвей.

— Проходи, капитан, присаживайся, — показал Дементьев на стул у приставки. По другую сторону сидел Сергиенко. — Рассказывай давай.

— Что? — растерялся Матвей, осторожно стараясь поместиться между подлокотниками.

— Что у тебя с женой, почему надумал в декрет уходить. Первый у вас ребёнок или ещё есть?

— Двойня, — пробасил Матвей, невольно улыбаясь. — Пацаны.

— Да ну? — Сергей Иванович тоже с улыбкой переглянулся с Сергиенко. — Глянь, какой молодец! Его можно на 'летчик-снайпер' представлять, так, полковник? — посмеялся. — Значит, сам хочешь сыновей воспитывать? Жена у тебя тоже служила, я помню, — уже серьёзно.

— Она в отряд космонавтов перевелась, программу подготовки Четвёртой марсианской проходит, — начал Волконский напряженно и сдержанно, думая, а не придётся ли ещё раз историю рассказывать, командующему ВКС, например. — Если с детьми сидеть будет — отчислят, а она очень полететь хочет.

— Не каждый мужик согласится дома сидеть, да ещё при жене-героине, — командующий смотрел на парня доброжелательно, даже мягко. — Нам же самоутверждаться надо, так? А ты молодец. Я же твою историю знаю. И служил, куда пошлют, и привилегий не просил, хоть тесть генерал-полковник, — откинулся в кресле. — Ладно. Подпишу, — поставил росчерк, прочитал. — С какого у тебя отпуск?! — перевёл взгляд на Сергиенко. — С первого апреля?! У нас сегодня какое, — посмотрел на монитор. — Шестое марта, а вы его в Москву дернули на один день, что ли?! Рапорт подписать?

— Я с Медведевым говорил, он не против Волконского 'по личным обстоятельствам'...

— Отпуск по личным обстоятельствам на десять суток только дают, ну, плюс двое суток 'дорожных'. Это семнадцатое будет, до первого ещё две недели. Обратно полетит?

Подчинённые благоразумно промолчали.

— Пусть ему в полку трудодни поставят или освобождение по болезни, скажи, я распорядился.

— Мы его здесь в госпиталь оформим, — подсуетился кадровик.

— Ну, решай, — кивнул, отпуская. Матвей встал. — Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.

— Давай, расти своих пацанов и возвращайся. Хороший ты лётчик, небо тебя любит, — поднялся, крепко пожал Матвею руку.

Домой, в смысле на дачу, Матвей поехал через Детский мир, ювелирный, цветочный и популярный ресторан, в котором тёща не раз заказывала котлеты по-киевски. Водителем 'при его особе', как он сам определил, был Кирилл, а с утра Никита, который его и привёз с аэродрома в штаб.

— Что же ты, теперь в Ахтубинск не вернёшься? — Кир с удовольствием слушал новости, неторопливо двигаясь в потоке. — А как же квартиру освободить, вещи?

— Вещи у меня все с собой, — пробасил Матвей кивая назад, где в багажнике тряслись два рюкзака. — А квартиру мужиков попрошу сдать, я и ключи на всякий случай командиру оставил.

— Уверен был?

— Нет, но чуйка что-то такое подсказывала, — парни посмеялись, хотя Матвей нисколько не шутил.

— То-то Рита такая спокойная была, — Кирилл, наконец-то, вырулил на съезд на кольцевую в сгущающихся сумерках.

— Что, правда? — Матвей зевнул. Долго ждал на аэродроме отлёта, потом летел на попутном транспортнике, опять ждал на аэродроме прилёта на жестком диване в кабинете руководителя полётов — не было смысла ехать в Подмосковье, поскольку ему с утра нужно было в штаб.

— Как удав, — хохотнул любящий брат. — Матвей, ты бы лёг на заднее сиденье, да подрых. Нам ещё часа два пилить, как минимум.

Зять потёр лицо, шумно зевнул в знак согласия, и Кир свернул в вовремя попавшийся на дороге 'карман'. Волконский сложился вчетверо и действительно уснул. Проснулся он от того, что хлопнула водительская дверь.

— Ни хрена се я придавил, — с трудом садясь и пытаясь выпрямиться, пробубнил Матвей. — Только уснул — и приехали уже.

Однако за окнами было темно и на их деревню не похоже. Видно было, как Кирилл разговаривает с кем-то впереди, на самом краю пятна света фар. Матвей выбрался из машины и пошёл узнать, в чём дело. Почти в притык к джипу торчал багажник чужой иномарки.

— ... а потому что правила надо соблюдать, — тянул слова немного гнусавый голос. — А вам, мажорам, папки машину купят, права купят, а мозги нет. За руль-то первый день сел или неделю катаешься?

Другой голос гаденько усмехнулся.

— Я машину больше пяти лет вожу, и правил никаких не нарушал, — спокойно отвечал Кирилл. — Ты сам мне под бампер сунулся. Но ок, я тебя стукнул, давай ДПС вызвать. Виноват — страховая оплатит.

— Да чё ты гонишь, — поднял обороты первый голос. — Они копейки платят, а мне нормальный ремонт нужен. Давай пятьсот баксов и ехай.

— Сколько? За царапину пятьсот долларов?

— Эт ещё по-божески! Будешь выпендриваться, я больше насчитаю.

— А если у меня с собой такой суммы просто нет?

— На карточку скинь. Машина ..., а у пацика пять сотен зеленью нет? Да ни в жизть не поверю! — это второй прорезался. — Гони, ..., деньги, а то, сука, пожалеешь!

— Я ему щас займу, — Матвей выдвинулся из тени. — ... возьмёте? Отоварю.

Два персонажа, довольно давно безнаказанно промышлявшие автоподставами, с изумлением смотрели на выдвинувшегося из темноты огромного мрачного мужика в тёмной куртке с надвинутым на глаза капюшоном.

— Ты кто? — от неожиданности первый, повыше, отступил на шаг. Второй, покрепче, потянул из-под полы что-то длинное, Матвей краем глаза заметил движение, оценил.

— Я его финансовый директор, — сделал неуловимое молниеносное движение и вырвал монтировку. — Всё, козлы. Звездец вам.

Злоумышленники, не сговариваясь, дёрнулись к машине. Одного поймал Матвей, скрутил, второму Кирилл заломил руку. Дотащили до машины, сунули мордами на капот.

— Документы, — Матвей тряхнул своего. — Документы, я сказал.

— В ма-машине, — проблеял порядком струхнувший мошенник.

'Сейчас ... по башке нашей же монтировкой и в лесополосе закопают, будем ёлки с берёзками удобрять', — промелькнуло у второго. От страха и жалости к себе мужичонка заскулил и заёрзал.

— Никита, звони в полицию, — велел Матвей, перехватывая второе тело.

— Э! Э! Мужики, давайте договоримся!

— Звони. И нашим набери, а то мы тут надолго зависнем, беспокоиться будут.

Пойманные на горячем мужичонки сто раз успели покаяться, что вообще взялись за свой сомнительный промысел, особенно когда на место происшествия, опередив полицию, прикатили еще два джипа. Тот, что помоложе, глядя, как из салонов один за другим выпрыгивают пять крепких мужчин, залопотал что-то неразборчивое, заёрзал.

— Так, — оглядел их мужчина, по виду, главный. — Разведите их по разным машинам, дайте бумагу и ручку, нечего время терять, пусть явку с повинной пишут, — глядя в упор на фигурантов. — Все эпизоды, подробно — дата, время, место, сколько взяли у потерпевших. Все, подробно, кроме сегодняшнего. Я понятно объяснил?

Молодой с энтузиазмом закивал, когда его легко закинули в серебровский джип, второй, пытаясь бравировать, спросил, щерясь.

— А то чё?

— Сам подумай. Пустая трасса, ночь.

— Несчастный случай, — высокий взвесил в руках монтировку.

— Харэ. Давай бумагу, писать буду.

Парни подтолкнули его к машине Русанова, Вадим сел на водительское сиденье, Никита встал рядом с дверью.

— Матвей, может, домой поедешь? — кивнул на свою машину Игорь Вадимович. — Тут, похоже, надолго.

— Нет, бать, я со всеми, — отказался зять. — Тем более, едут, — кивнул на проблесковые маячки на дороге.

Приехали поздно — пока сдали подъехавшим полицейским криминальный дуэт, пока то-сё.

— Долго вы, — обнимая Матвея, посетовала Людмила Евгеньевна. — Рита пошла малых кормить, и сама с ними задремала. Они пока в вашей старой комнате живут, в угловой. Буди её и давайте ужинать.

— Мам, я пойду помоюсь, а то от меня козлом уже тащит.

Людмила рассмеялась и протянула приготовленное полотенце.

Из бани Матвей выходил неохотно — сухой пар расслабил мышцы, снял усталость, головы стала лёгкой. Но очень хотелось к Рите и детям, и он почти бежал к дому. Беззвучно открыл дверь в спальню — горел синий тёплый ночничок, на постели, на которой они спали с Ритиньей в его первый приезд к Серебро, на боку спала его жена, обнимая рукой его сыновей. Встал на колени, смотрел и насмотреться не мог. Всё своё сиротское детство он мечтал о том, что у него будет семья, дом. Когда встретил Риту, Серебро его приняли, как родного, он обрёл то, чего так желал. Но когда дети родились... Он не мог выразить словами, что это для него значит. Его дети! Часть него, часть Риты — всё самое лучшее, что в них есть.

— Я никогда больше не буду один. Я никогда не оставлю моих детей одних, — шептал, сгребая плед в кулак, не замечая. Глазам стало горячо-горячо, и он торопливо провел по ним ладонью. Один из щекастых кулёчков вздрогнул во сне, вздохнул, и Рита моментально проснулась, подняла голову, похлопала сына по пузу, нежно погладила по лбу одного, второго. Замерла и вскинулась пружиной, повернулась, садясь.

— Матвей!

Он уткнулся к ней в колени, она чувствовала кожей горячую влагу, шептала нежное и ласковое, гладила затылок, спину, прижалась щекой.

— Рита, — шептал, сжимая её до синяков, не находя слов для всего, что бурлило и клокотало в груди. — Любимая моя...

Потом оба стояли на коленках у кровати и разглядывали своих мальчишек. Матвей как завороженный касался ручек в смешных варежках, ножек, гладил животы, смотрел, как сопят и шевелят губками два маленьких чуда.

— Красивые, да? — ревниво спросила Рита, требовательно глядя на него.

— Ага, — восхищённо. — Самые-самые!

Ещё немного полюбовались, потом Ритинья спохватилась, что муж голодный и потащила его ужинать. На пороге оглянулись — дети спали, надёжно подпёртые подушкой.

— Садитесь скорее, — вскочила тёща. — Матвей, что будешь? Рита?

— Мам, я сама, — Рита усадила мужа, обняла, прижалась. Он подхватил ладошку, поцеловал. — Он всё будет, он голодный!