Звёздными тропами навстречу любви

Как он радовался, когда их пригласили лететь на Катшагуй после всевозможных проверок. Им предстояло выполнить огромный проект: спроектировать военную базу на отдалённом астероиде. Назарбек хвастался отцу, какие огромные деньги ему посулили.

Ох уж эта мужская гордость. Как бы не погубила она его. Лишь бы он жил, лишь бы дождался меня. Мы, Одинцовы, сильные не только телом, но и душой, силой воли, упрямством. Я справлюсь со всем, что мне приготовила Судьба. Выдержу, но найду любимого.

Услан Мадиевич прибыл, когда я потеряла надежду. В квартиру закралась полночь, мне позвонили, выдёргивая из апатии. Я так и стояла, привалившись плечом к стене, слепо глядя в ночь. Светлая надежда проснулась во мне вспышкой сверхновой, после того как я узнала, кто звонил.

Невысокий седой мужчина с усталым лицом, которого язык не поворачивался назвать стариком, но уже утративший все признаки свежести, ступил на порог квартиры моим спасением. Этот мужчина, врач с большой буквы, вытаскивал с того света не только своих пациентов. Он помогал всем нуждающимся, не смотрел на судимости и приводы, не чурался выполнять некрасивую, порой незаконную работу ради друзей, поэтому его высоко ценила не только семья Таймановых.

— Аллах покарает нас за то, что задумали, — ворчливо бормотал он раздеваясь. — Адиль совсем из ума выжил под старость лет, раз просит меня о подобном. Ладно, он, старый дурак, а ты-то куда лезешь, а, Виолетта? Куда? В пасть голодным волкам. Солдафоны, вояки, ты хоть понимаешь, что это не те воспитанные мужчины, с которыми ты привыкла общаться в обычной жизни. Они добрых слов не знают, они матом выражаются, девочка. Что ни слова, то скверна. Куда тебя понесло, милая, да и ради кого?

Я проводила Услана Мадиевича на кухню, предложила ему кофе. Видя, что он только что с работы, принялась его кормить. Всё, о чём он бормотал, пропускала мимо ушей. Знала куда лезу, знала. Но разве объяснить посторонним людям, как сердце сжимается от тоски, и жизнь не мила без любимых глаз? Как рассказать, что ждать нет мочи, что чувство беды накрывает с каждой минутой всё сильнее? Ожидание убивает похуже выстрела бластером. Намного хуже, потому что медленно и мучительно разъедает кислотой изнутри.

— Я хочу найти Назарбека, — просто ответила, на что седовласый мужчина покачал головой.

— А если не найдёшь? Думаешь, тебе под силу то, что не может Адиль? Думаешь, умнее многих?

— Я, может, и не умнее, но я готова сделать хоть что-то, а не сидеть и ждать у моря погоды. Вы сами знаете, что Адиль не может покинуть планету, потеряет слишком многое. Он не готов жертвовать всем ради призрачной надежды вернуть сына, у него внуки растут. А я могу.

— И бросишь детей?

— Я их не бросаю, они временно поживут с дедом. Если всё выставлять в негативном свете, то и жизнь будет казаться чёрной. Я устала ждать, устала от молчания правительства.

— Но ведь не было сообщений о потерях среди землян.

— А они есть. — Обессиленно опустилась напротив мужчины, нервно сжимая чашку с ароматным кофе. — По чёрным каналам идут сообщения, что есть жертвы среди землян. Добровольцы давно уже вступили в ряды имперской армии. Просто сейчас это всё стало официально. Благородные мужчины не сидят дома, когда беда стучится в дверь.

Закрыв глаза, выдохнула.

— Я боюсь дождаться известия, что он погиб. Катшагуй слишком близко к границе. Связи с ним нет уже около года.

Покачала головой, пригубила кофе, чтобы сглотнуть сжавший горло ком.

— Я должна попытаться найти мужа, мне нужно попасть на Катшагуй.

— Ты слаба, потому что ты женщина. Ты не пройдёшь отбор.

— Пройду, чего бы это мне не стоило.

— Жизни это может стоить, неразумная женщина. Аллах зря не дал женщинам мозгов. Столько глупостей готовы наделать и ради чего? Да простит меня Адиль, но Назарбек слабый мужчина.

— Он добрый и благородный.

— Благородный, как же, — усмехнулся Услан Мадиевич. — Да будет тебе известно, что в молодости он был тем ещё ходоком. Сколько девиц из-за него пострадало. Я вот этими руками аборты делал, понимаешь?

Я смутилась, чувствуя злость мужчины. Аборт для мусульман смертный грех, но для Адиля Талиповича честь семьи важнее многих пороков. В его шкафу столько скелетов, что он давно превратился в склеп.

Устало потерев лицо руками, я прямо посмотрела в цепкие холодные глаза доктора.

— Я тоже не девочкой Назарбеку досталась, Услан Мадиевич, у многих свои ошибки молодости. Я не осуждаю ни его, ни вас, но и вы меня не осуждайте.

— Да кто тебя осуждает, блаженная, — зло усмехнулся седовласый. — Ты хоть про адарканцев что знаешь? Кроме того что в учебниках пишут?

Я сощурилась, готовая слушать мужчину. Он, видимо, хотел поделиться важной информацией, да только медлил, вертя вилку в руках.

— Они сильнее землян физически, крупнее, выносливее, но и им тяжело справиться с одним кёзром. Нам, землянам, и того сложнее. Ты погибнешь в этой войне, девочка. Как бы благороден ни был твой поступок. Ты задумала глупость. Сиди дома, воспитывай детей, да вспоминай светлой памятью мужа — вот мой тебе совет.

— Благодарю, но я не воспользуюсь им, — холодно отозвалась, внутренне отгораживаясь от доктора. Нельзя допустить сомнения в душу, и так держусь из последних сил. Я справлюсь со всем, я обязана ради семьи, ради детей.

— Я знал это, — уже спокойнее заявил Услан Мадиевич, — но обязан был сказать тебе, потому что, в отличие от Адиля, моя совесть ещё жива.

Я была благодарна пожилому мужчине, прекрасно понимая, через что он переступал, идя на поводу у друга, но и заступиться за свёкра обязана, ведь он решился помочь мне.

— Его тоже. Он тоже меня отговаривал, но понимает, что это единственный шанс узнать, что с Назарбеком. Я чувствую, что он жив, но в опасности.

— О Аллах, куда катится этот мир, раз женщина летит спасать своего мужчину! Какой позор для Назарбека! Какой позор! — в сердцах прошептал мой ночной гость глядя в потолок, словно Аллах и в самом деле его мог услышать. Не дождавшись ответа, доктор залпом выпил кофе, встал, говоря мне, поднимающейся вслед за ним:

— Просто знай, Виолетта, твоя жертва будет напрасной, а твоё ослиное упрямство приведёт к беде.

Я заулыбалась, потому что вдруг вспомнился папа, он так же отчитывал меня, когда я настаивала на своём мнении. Но никогда не мог заставить одуматься. Да, наверное, я и вправду ослица, упрямая, но не глупая.

Проводив ночного гостя, я долго не могла уснуть, пару раз попробовала дозвониться до мужа. Но гудки уходили далеко в космос, вливаясь в странный шум, режущий слух. Связь глушили, чтобы не дать наводку кёзрам, но я всё звонила и звонила, пока не опустились руки.

Следующий день принёс ещё больше переживаний. Я позвонила своим родителям по скайпу, когда Адиль Талипович сообщил, что документы на меня готовы. Время действовать. Мама плакала, долго щебетала с внуками, обещала прилететь так скоро, как только смогут. Оставлять их со Змеёй Оразовной, как называла мою свекровь, она отказывалась. Отец просил одуматься, разом растеряв всю весёлость.

— Дочь, ты хоть понимаешь, на что идёшь? А вдруг он уже мёртв? — тихо спросил, косясь на внуков.

Я смотрела на своих родителей, впитывая их образы в подкорку мозга. Седина давно серебрилась на их висках. Морщинки, как отпечатки прожитых лет, залегли на коже. Грустные улыбки на сухих губах. Тёплый свет в родных и любимых глазах цвета самого чистого неба. Всё это я унесу с собой к далёким звёздам, проложу путь между самыми близкими людьми во Вселенной. И обязательно вернусь, вместе с Назарбеком, пусть даже никто не верит, что он жив. Главное — я верю. Очень сильно верю!

— Он жив, — упрямо повторяла, на что мать чуть не расплакалась.

— Дай слово, что вернёшься, — лишь умоляла она меня, зная, что я всегда держала слово. — Обещай, что не погибнешь!

— Обещаю, мама, — еле слышно шептала, чтобы не пугать и без того растревоженных детей.

— Ты всегда шла своей дорогой, дочь. Никогда никого не слушала, — говорил устало отец. — Я не в праве тебя судить. Но я боюсь тебя потерять. Не дело родителям хоронить своих детей.

— Я ещё не умерла, папа, — остановила его, чувствуя, что сейчас позорно расплачусь. Только не при детях, только не при них показывать свою слабость.

— И не умрёшь, дочь, — твёрдо заявил отец дрожащим голосом. — Ты Одинцова, в конце концов! А мы так просто не сдаёмся, даже смерти. Вот твой пращур...

— Ой, опять завёл свою пластинку. — Мама хлопнула его по плечу, прерывая экскурс в историю семьи. — И так все помнят подвиги незабвенного Василия Петровича, и вот она ваша кровь, в твоей дочери проснулась. Летта, милая, ты уж вернись домой, — жалобно попросила мама, а я смотрела на слёзы, затаившиеся в уголках её голубых глаз. — Даже если и одна, но вернись.

— Спасибо, мама. Мне нужна была именно ваша поддержка.

На том и закончили разговор, выключая связь.

Я знала, что родители не будут в восторге от моей идеи. Встревожились, что детей отдаю родителям мужа. Но они справятся, они не бросят моих сыновей. Но и я не должна их подвести, я обязана вернуться с победой.

Этим же вечером я отвезла детей в особняк Таймановых, обещав им вернуться с отцом домой. Прощание с детьми решила не затягивать, поблагодарила Адиля Талиповича, посмотрела на Карлыгаш Оразовну. Свекровь прижимала к себе моих сыновей и беззвучно шевелила губами, умоляя найти Назарбека.

Я уходила, не оглядываясь, крепко сжимая в руке фальшивый пластиковый паспорт и идентификатор медобследования с личными данными на имя Завьялова Марата Борисовича с моей фотографией, которую я сделала в парике ещё вчера, после того как покинула дом свёкра. Шла и давила в душе тяжёлое чувство тоски по детям. Нельзя сомневаться, надо двигаться вперёд. Осталось ещё много дел до предстоящего отбора. Завтра я должна быть во всеоружии, поэтому и спешила.

В парикмахерской мастер несколько опешил от требования сделать мне мужскую стрижку, самую модную и стильную. Я долго молча переглядывалась с мужчиной через отражение огромного зеркала, прежде чем он тяжело вздохнул, спрашивая:

— Вы суеверная?

Я качнула головой, не понимая, к чему вопрос.

Мастер молча смерил меня оценивающим взглядом, но ничего не сказал больше и взялся за инструменты. Держа мою отстриженную косу в подрагивающих пальцах, он тихо спросил:

— Оставите на память?

Я кивнула, всё же позволив себе эту маленькую слабость.

Мужчина бережно убрал косу в пакет, а затем, уже не задерживая меня и не сомневаясь, подстриг так умело, что я выглядела стилягой из модного журнала. Осталось лишь надеть пиджак и рекламировать брендовые часы.

— Спасибо, — придирчиво осмотрев себя со всех сторон и оставшись довольной, я поблагодарила мужчину.

Он протянул пакет и тихо сказал:

— Надеюсь, у вас была веская причина для таких кардинальных перемен, а не просто расставание с мужчиной.

Я усмехнулась и покачала головой.

— Нет, не поэтому.

— Хорошо. Волосы вырастут, а прежнюю жизнь уже не вернёшь.

— О чём вы? — насторожилась я, но парикмахер покачал головой.

— Ни о чём. Вы же не суеверная, вот и не слушайте меня.

Уже шагая к желтобокому такси, поджидающему меня у крыльца парикмахерского салона, вдруг поняла, что обманула мужчину. Да, я подстриглась именно потому, что рассталась с любимым и хочу его вернуть. Тревога всколыхнулась в груди, прокручивая слова парикмахера о том, что прошлую жизнь не вернуть. Я понимала, что время бежит, но почему нельзя вернуть всё как было?

Лёгкость от стрижки меня пугала и заставляла нервно трогать волосы, неприятно щекочущие ладонь. Из меня вышел смазливый мужчина. Я надеялась, что не выдам себя женственными повадками. Если пройду отбор, меня, наверное, постригут ещё короче, и надо к этому морально готовиться. Вот только уже сейчас я еле гасила в душе депрессию. Всё же волосы для женщины многое значат. Это и уверенность, и оружие. Тряхнула головой, отгоняя серые мысли, и взглянула на небо, туда, где искрились звёзды.

Я всё сделала верно, всё сделала правильно. Теперь я должна научиться быть мужчиной, двигаться и говорить как они, а также реагировать на фальшивое имя. Я Марат, Марат, а не Виолетта. Она останется здесь, на Земле, и я вернусь к ней, когда достигну своей цели.

Я продумала свою легенду. Перемерила все шмотки, которые купила в престижных бутиках. Мужлана из меня не вышло бы, как я ни старалась, а вот мажор с придурью, мечтающий служить в рядах армии, как предки, возможно, получится. Марат у меня будет из богатой семьи, при деньгах. Маменькин сынок с гонором и амбициями. Это оправдает отсутствие тату и прочих знаков отличия крутых мачо.

Свои любимые золотые серьги сменила на мужские платиновые гвоздики. Сняла крест, сменив его на более массивный золотой и толстую цепочку. Я не была религиозной, как мои родители, но дань традициям отчего-то держала. Да и это оправдывало меня перед Назарбеком, который перед свадьбой предлагал принять мусульманство, чтобы задобрить своих родителей. Я тогда сказала, что не предам свою веру, хоть и не считала её своей. Просто носила крест, подаренный отцом. Погладив подушечкой большого пальца человеческий силуэт, положила подарок у зеркала, чтобы родители, когда прилетят, увидели и забрали. Рядом положила пакет с косой.

Ну вот и всё. Назад дороги нет.

Ночь прошла дёргано. Я всё прокручивала в голове свою речь. Боялась забыть своё новое имя.

— Марат Борисович Завьялов, Марат Борисович Завьялов, — шептала я, выходя из такси, припарковавшемся недалеко от стадиона, который построили в нашем секторе три года назад для Олимпиады. Назарбек, как инженер-проектировщик со своей бригадой, активно принимал участие в его сооружении. Мы гордились им и тем, что он оставил след в облике родного города.

Закинула на плечо объёмную спортивную сумку и, поглядывая по сторонам, перебежала дорогу, нарушая правила, лавируя между машин. Отбор был в самом разгаре, вызвав ажиотаж в городе. Народу возле стадиона толпилось немало, потому что желающие прилетели со всех уголков сектора. Мне пришло отстоять очередь, заодно присматриваясь к мужчинам. Нет, тут были и женщины, жадно целующие своих любимых. Я когда-то так же провожала Назарбека, бесстыдно целовала, не обращая внимания ни на его ребят-строителей, ни на других пассажиров челнока, которые покидали Землю. Цеплялась за его плечи, словно чувствовала, что разлука затянется на несколько отвратительно долгих лет. Тогда же свекровь и обвинила меня в том, что это из-за меня её сын покинул родную планету, вот если бы я была правильной женой, то не отпустила. Может, она и права. Но я так воспитана, у нас так принято в семье. Даже сейчас родители не остановили меня, а поддержали. И тогда мне казалось верным решением поддержать мужа. Где правда, кто уже поймёт?

Я бросала тревожные взгляды на свою медкарту, надеясь, что чип не подведёт. Украдкой поглядывая на себя в отражении высоких окон стадиона, мысленно радовалась, что ничем не выделяюсь из общей массы мужчин. Идеальная маскировка и сто семьдесят два сантиметра роста успешно скрывали мою женскую натуру.