Анютины глазки. Ускорение

— Ну слушай, если хочешь... — и она вывалила на меня целый короб сведений о жизни дореволюционной России

Начиная от еды и заканчивая развлечениями.

— А ели что? Не голодали? — позволил себе наконец уточнить я.

— Да есть-то всегда хотелось, но чтоб вот голод был, этого не помню...

— — —

А когда я уже собрался уходить (дорогу спросил, как же — оказывается я два круга вокруг своего поселка нарезал, а надо было наискосок), она уже практически в спину задала мне вопрос:

— Я вижу, проблем у тебя сейчас много?

— Ну есть чуток, — не стал отрицать очевидного я, — а ты это просто так спросила или посоветовать чего-нибудь хочешь?

— Могу и посоветовать... вот возьми этих трав немного (и она выдала мне два маленьких мешочка, завязанных сверху на морские узлы), на ночь выпей сначала этот (и она потрясла мешочком с синей завязочкой), потом тот, глядишь и придумаешь, как свои проблемы разрешить.

Вот блин, подумал я, надо ж чем-то отдариться в ответ — человек к тебе со всей душой, а ты... пошарил в карманах и неожиданно для самого себя нашел там значок с силуэтом статуэтки Оскара, я их с десяток купил в Голливуде, сам не знаю зачем.

— Спасибо тебе, добрая женщина, — поклонился я, — возьми и от меня эту безделушку на память.

Она с интересом изучила значок, потом приколола его на карман кофты, потом спросила:

— В Голливуде был, милок?

— Так точно, Прасковья... эээ

— Ладно, можно без отчества. Как там люди-то живут, в этих Голливудах?

— Да примерно так же, как у нас, только климат потеплее да трясёт иногда — сейсмо-неустойчивая зона.

— Ну ладно, иди с богом, а сюда больше не возвращайся.

— Это почему же? — рассеянно спросил я.

— Без комментариев, — гордо сказала Прасковья и скрылась за дверью своей курногой избушки. Собачка её, видя, что горизонт очистился, резво выскочила из будки и приготовилась ухватить меня за ляжку, а я плюнул и отскочил на всякий случай на метр. Посмотрел на мешочки с травами, понюхал... надеюсь, это не конопля... а, была — не была, вечером попробую, что здесь лежит, а сейчас дела надо делать.

— — —

Вечером домой вернулся, прошёл мимо нахохлившейся Полины Андреевны, сидящей вечным памятником у нашего подъезда, рассказал встревоженной Ане про то, что творится на службе. Она по ходу рассказа неоднократно охала и ахала, я её под конец обрадовал, что несколько дней в одном кабинете работать будем, пока печать с моего не снимут, но это её мало расстроило.

— А кто ж убил-то его? — взяла она быка за рога.

— Будем разбираться, там много вариантов есть, — ответил я, — скажи спасибо, что у нас с тобой железное алиби, а то бы тоже в подозреваемых ходили.

А дальше пришла пора ужинать и я передал Ане оба пакетика с травами — завари мол в отдельных посудах, да смотри не перепутай, где что заварено. Ну ответил конечно на вопросы, что это и откуда взялось, вроде нормально она восприняла.

Съел, чего она мне там приготовила, потом взял в руки заварочный чайничек:

— Здесь из мешка с синей веревочкой? — уточнил на всякий случай и, получив утвердительный кивок, перекрестился и отпил глоток... — тебе не даю, проверим сначала на собачке... на мне то есть.

Полчаса просидел, сочиняя тезисы выступления перед учеными да в раздумьях, что там нарисовать на наглядных плакатах, ничего не чувствовалось, а когда я перешел к раздумьям об артистах на разогреве, вот тогда-то меня и накрыло... с головой... очухался через минуту с мыслью — ну бабка, ну экстрасенс хренов. А тут мобильник у меня в кармане куртки зазвонил, оказалось это Саныч про меня вспомнил. Был он в хорошем подпитии и отличном настроении, сказал, что у него в гостях сейчас сидит один человек, который кровь с носу, как хочет с тобой познакомиться. А что за человек-то, спросил я. А вот я ему трубку сейчас дам, сам всё и узнаешь.

И он передал трубку своему гостю, который немедленно заявил:

— Ну здравствуй, Серёжа, много про тебя слышал, но встретиться не довелось...

— Здравствуй...те, — неуверенно ответил я, голос его мне немного знакомым показался, но я на всякий случай попросил подтверждения:

— С кем собственно имею честь?

— Высоцкий это, Владимир Семёныч, — запросто ответила мне трубка, — можно просто Володя.

У меня чуть дар речи не пропал... но справился я со ступором секунд за пять примерно.

— Очень приятно, Володя, как поживаете?

— И на ты тоже можно — а поживаю я по-разному, но в целом пока живой и ладно. Хочу вот в ваш город приехать, поможешь с организацией концертов?

Эге, подумал я, у хорошего ловца, как говорится, и волк овца...

— Никаких вопросов, Володя, всё сделаем в лучшем виде — когда планируешь подъехать?

— Послезавтра хотелось бы...

Совсем всё отлично складывается — послезавтра ж у меня два выступления перед народом...

— А что, если нам объединить бренды? — закинул я удочку.

— Ты попонятнее выражайся, а то я не совсем понял, — недоумённо ответил он.

— У меня послезавтра начинается предвыборная кампания, в понедельник, значит, намечено две встречи с трудящимися, сначала с учеными из двух академ-институтов...

— Что за институты? — сразу уточнил Высоцкий.

— Один физики, другой химии, люди культурные, вежливые можно сказать, зал на 500 примерно человек. А вечером автомобильный завод, зал заседаний, но я думаю, можно будет это дело в цех какой-нибудь перенести, это я на себя беру — как тебе выступить на главном конвейере рядом с новыми Волгами-24? Там и несколько тыщ народу запросто соберётся. А на следующий день, я так надеюсь, мы тут тебе Дворец спорта организуем, всё равно же летом Торпедо не играет, чего ему зря пустовать, верно?

— С Волгами это хорошо... а учёные просто отлично. И Дворец спорта мне нравится. Договорились, а детали с моим администратором можешь утрясти, пиши телефон.

И он продиктовал московский номер.

— Чеж мобильного-то нет? — недовольно спросил я. — Вот кстати заодно и ты, и твой администратор получат по новенькой трубке, только что с завода. Ты какой цвет предпочитаешь?

— А что, разные есть?

— Конечно, сейчас идут белый, черный, синий и красный.

— Ну давай красный... значит мы договорились обо всём?

— Эбсолютли райт, — сказал я ему на английском и повесил трубку.

— Кто это сейчас был? — спросила Анюта, зашедшая во время разговора в комнату.

— Высоцкий это был, Анечка, Владимир Семёныч который.

Она, бедная, аж на диван села от волнения.

— И что Высоцкий?

— Послезавтра к нам приезжает с концертами, заодно и в моих выступлениях перед трудящимися поучаствует...

— Вот это да... и ты об этом так спокойно говоришь?

— А что мне прикажешь делать, орать в открытую форточку на весь двор что ли? Так не буду я орать... кстати отвар очень хороший, можешь отхлебнуть глоточек, а мне из второго чайника принеси... пожалуйста.

Владимир Семёнович

Завтра настало воскресенье и лучше бы мне этот день не вспоминать — как белка в колесе обозрения крутился весь день, Аню тоже задействовал, да и пару человек из НПО припахал... согласовали всю программу моих выступлений, а заодно и Владимир Семёныча только к десяти часам вечера, оставшихся сил хватило только на то, чтобы сполоснуться под душем и упасть на диван мордой вверх...

А утром, сполоснув лицо и выпив чашечку кофе с булочкой, на Московский вокзал стартовал, встречать дорогого гостя, он на вечернем Нижегородце прибывал в семь-ноль-пять (Аня естественно со мной увязалась — когда еще такую знаменитость вблизи рассмотришь). Народ был ещё не проснувшийся, а Высоцкий черные очки-колёса надел, скрывающие пол-лица, поэтому его мало кто узнавал, и это хорошо, не хватало только обвального ажиотажа с утреца раннего. Вместе с ним прибыли Марина Влади и администратор Валерий Янклович, это с которым я вчера не меньше часа по разным телефонам проговорил. Поцеловал ручку Марине, представил Аню и быстренько провёл народ к своей желтой копейке, благо парковаться возле вокзала не было запрещено (и не будет ещё лет 15). С собой у них была только сумка у Янкловича и гитара у Семёныча... всё своё ношу с собой, как говорится, это ж не Роллинг стоунз и не Дип Перпл, которые возили на гастроли аппаратуру весом в пару тонн.

— Как доехали? — начал я беседу, загрузив всех в машину, вперёд Марину посадил.

— Всё хорошо, — ответил за всех Семёныч, — а это значит та самая твоя копейка?

— Копейка моя, а та ли она самая, не могу сказать...

— Да по Москве ходят слухи, что ты простой парень с рабочей окраины, живешь в бараке, ездишь на копейке, а между делом изобретаешь страшные вещи и снимаешь фильмы, которые в Голливуде смотрят. И ещё говорят, что ты ногой двери в Кремле открываешь, а генеральный секретарь то ли твой дед, то ли дядя.

— Всё правильно люди говорят, — ответил я, выруливая на проспект Ленина, — кроме барака, жил когда-то и в бараке, но сейчас в нормальной трехкомнатной квартире проживаю, мы кстати туда и едем. Всё равно две комнаты из трех пустые, разместимся, я думаю...

Марина с Янкловичем всё больше помалкивали, за них за всех Семёныч отдувался — пришлось более подробно описать ему свой так сказать образ существования.

— А я ведь тоже примерно в таком же квартале вырос, — сказал наконец он, обозревая наш 18-й дом по Кирова, — сталинка?

— Формально нет, 58-го он года выпуска, Сталина к тому времени уже не было, но по факту таки да... потолки высокие, коридоры длинные, арки широкие. И народ с тех сталинских времён кое-какой остался, вон одна перед подъездом сидит... слушай, Семёныч, у меня личная просьба будет — поздоровайся с этой старой каргой по имени отчеству, Полина Андреевна её зовут.

— Да пожалуйста, — ответил он, — а зачем тебе это?

— Потом объясню, — туманно сказал я.

Высоцкий снял очки-велосипеды, подошёл к скамеечке с приклеенной к ней вечной старухой и очень вежливо сказал:

— Доброе утро, Полина Андреевна, как поживаете?

У той расширились глаза до невозможных пределов — не такой уж она старой была, чтобы не узнать всенародно любимого певца и артиста.

— Зд...здравствуйте, Владимир Семёнович, — заикаясь, ответила она, — вы надолго к нам?

— На пару дней, поддержу вот товарища, — и он показал на меня, — несколько концертов дам и домой.

— Ну здоровья вам, Владимир Семёныч, — ответила бабка и с необычайной живостью снялась с насиженного места.

— Через десять минут про тебя весь двор будет знать, — подсказал я, — может в квартиру наконец зайдём?

Поднялись на четвертый этаж, я открыл дверь и открыл две свободные комнаты, выбирай мол любую — Высоцкий с Мариной облюбовал большую и квадратную, где раньше Усиковы жили, ну а Янкловичу значит досталась комната дяди Феди.

— Какой у нас распорядок на сегодня? — это уже деловито поинтересовался администратор, — чтоб мы в курсе были.

— Распорядок простой — сейчас чай пьём, в 11 выдвигаемся к Институту физики, там ровно а полдень первая встреча с избирателями... кстати регламент встречи на ваше усмотрение отдаю, дорогие друзья, могу вначале я выступить, могу Семёныча пропустить, всё равно же народ его в основном ждёт...

— Ладно, разберёмся на месте, — ответил Высоцкий, — а дальше что?

— Дальше обед в кремлевской столовой, заодно с руководством области познакомитесь, у них аж глаза загорелись, когда я и им про такую возможность сказал...

— Хорошо, познакомимся, кто у вас сейчас главный-то?

— Христораднов Юрий Николаич... а дальше возвращаемся на Автозавод и в 17-00 встреча с работниками ГАЗа, главный конвейер, участок конечной сборки, там временные трибуны вчера сколотили, пять тыщ должно влезть. Потом до ночи как получится по обстоятельствам. Завтра три концерта в Нагорном Дворце спорта, в 12, в 16 и в 19 часов...

— А что, у вас еще и Подгорный дворец есть? — ехидно уточнил Семёныч.

— Не, Подгорный это в Кремле... был... а у нас ещё Автозаводский есть, вон его из окна видно, — показал я.

— Так что там насчёт чая-то? — это уже Марина в разговор вступила.

— Чай цейлонский, со слоном, на кухне дожидается — пошли?

— Да, — вспомнила Марина, — Володя никому автографов не даёт, принцип у него такой — верно, Володя?

— Точно, фотографироваться это пожалуйста, но подписей своих я никогда не раздаю... сам не знаю почему.

— Хорошо, учтём, — сказал я, — а сейчас чай.

— — —

Обратно мы вернулись уже в двенадцатом часу ночи — всё прошло просто замечательно... но не совсем уж всё, была одна накладка по дороге из института на ГАЗ, но нестрашная, колесо спустило. Заменил с володиной помощью за пятнадцать минут, а в остальном идеальная программа вышла. Как я впрочем и ожидал, ко мне вопросов почти что не было, народ ждал концерта Высоцкого так, что аж кушать не мог. А он не чинился, выходил и пел, в промежутках между песнями меня помянул пару раз добрым словом, а больше ничего и не надо.

На ГАЗе была жуткая давка на входе в цех, намеченный для встречи — так-то там около сто тыщ народу работает, и все они хотели поприсутствовать. Пришлось организовывать жесткий контроль на входе, прошли только те, кто работал в этом цехе, плюс специально приглашённые, билетики в профкоме напечатали. Перед остальными Высоцкий извинился лично, пригласив всех не попавших в цех на завтрашние концерты.

Да, Янклович у меня почему-то интересовался с самого начала, что можно петь, а что не надо, так я ответил, что в стране гласность, поэтому никаких указаний нет и не будет. Так перед учеными он в основном концептуальные песни исполнял типа 'Дома' или 'Кривой и нелегкой', а в цеху уж облегченную программу исполнил, от 'Разговора до телевизора' до 'Инструктажа перед поездкой за рубеж', даже блатной лирикой разбавил. И Христораднов был очень рад встрече, когда у нас перерыв на обед был и мы в кремлевскую столовку зарулили (менты на въезде пропустили кстати говоря мою копейку внутрь Кремля, когда увидели, кто там сидит, даже честь отдали), аж светился весь, но перед ним уж Володя петь не стал.

А когда всё закончилось и народ занял очередь в ванную сполоснуться после тяжелого дня, Высоцкий вдруг сделал мне знак и отозвал в пустую комнату.

— Мне говорили, что ты будущее можешь видеть, это правда?

— Было у меня такое дело, но в последнее время что-то почти пропало, — отозвался я.

— Про меня можешь что-то сказать? Сколько мне осталось на этом свете?

Я подумал, а потом выпалил:

— Два года... чуть меньше даже — июль 80-го, во время Олимпиады.