6. Напряжение: Замыкание

Пролог

Эти торопливые шаги на грани панического бега. Не важно, изящные туфли или лакированные штиблеты, гуччи или прада — беспокойство звучит одинаково.

В такт заполошного сердцебиения, беспокойство переносят в кожаных портфелях и сшитым в роскошные гроссбухи, в записках на листке или тщательно проговаривая наизусть запомненный текст.

Они смотрят наверх, бегут по лестницам к небу — вся эта высокородная шваль с длинными династиями и древними гербами, за которой не осталось сил и влияния решить проблемы самим.

Где-то на этом пути им придется забыть про гонор. Исчезнет и сотрется на этих ступенях заносчивость и высокомерие. Истает в бесконечных тупиках и развилках нетерпеливость, забудутся громкие титулы и поколения благородных предков.

И тогда, скромными и покорными просителями, они придут к нему. Как в банк — желая взять власть, счастье и удачу взаймы.

Никакой пошлости, вроде золота или денег. Он этим не торгует.

Смерть врага? Решение судебного спора? Богатого жениха княжеских кровей? Ну же — придумайте страсть поинтереснее, замысел помасштабней! Распахните душу, полную обид и амбиций, дайте волю эмоциям! Здесь вас возьмут за руку и проведут к мечте.

Только не забудьте, что все имеет свою цену. Не деньгами и золотом, разумеется. И даже не обещаниями преференций и лояльности — ну что за наивность, когда их уже держат за глотку и не отпустят никогда?

Впрочем, они сами настаивают на 'всем, что угодно!', когда стоят перед ним — надеясь, что это просто речевой оборот. С замершими, словно камень, лицами, они ведь просто декларируют серьезность своих намерений, рассчитывая на благородство и честь уважаемого господина. Что может попросить убеленный сединами честный семьянин и крайне влиятельный в империи человек?

О, никто не оставался равнодушным — и лица просителей белели от ужаса и краснели от гнева. Он забавлялся, придумывая им плату, пытаясь найти ту грань, когда проситель не стерпит и развернется, с грохотом захлопнув за собой дверь — и всякий раз принимал согласие.

Кусая губы и тщательно забывая про честь и совесть, все эти отчаявшиеся и взвинченные, жаждущие мести или красивой жизни, справедливости для себя или не справедливости для врагов, покорно вставали на колени и целовали гербовой перстень на его руке.

Потому как не было другого выбора — последние шаги к небу завершались во дворце первого советника Императора. Тот мост, что соединяет вечно занятого самодержца с просителями, было никак не обойти.

Все привыкли, что можно обратиться к нему — и его устами ответит престол. Равно как и его просьбы невольно приравнивались к словам, сказанным с возвышения в Андреевском зале Кремля — и услугу оказывали даже не советнику, а Самому. За что Сам, сам того не зная, мог отблагодарить, попросив за угодившего ему князя кого-нибудь еще. И все оставались крайне довольны. В особенности — император.

Внешняя политика, ближний восток и царапающее эго — вот что интересовало самодержца. Что ему до мелочей внутри страны? До скучной экономики, которая из года в год одна и та же — растет себе на пару процентов. Цифры скажут — все хорошо, все идет по плану.

И государь вновь с азартом вцепится в чужие пески и джунгли, двигая фигурки по военным базам на других континентах.

Ведь какая разница, в чьи карманы пойдет эта пара процентов перемен, в какой трагедии они уцелеют, а что из награбленного впишут в ведомость доходов? Тут, в столице, не слышны раскаты княжеских междоусобиц, а ветер не доносит пепел сгоревших городов.

А если вдруг случится что, и император вдруг заинтересуется, то непременно спросит у своего первого советника, доставшегося ему еще от отца — тень уважения которого не позволит усомниться в нем и его словах.

В империи все хорошо — ответят ему. И эти пожары за горизонтом — не более, чем горящий лес, который надо сжечь, чтобы возделать поле. Лес тот принадлежал вольнодумцам и опасно усилившимся князьям, а новые хозяева — верны трону и уже поклонились изрядным количеством золота, на которые можно заложить новые корабли. Мудрость и всезнание будет в глазах советника, истово служащего родине. Как можно не одобрить чужие хлопоты о собственном благополучии?

Вот и Император одобрит, в милости своей непременно приказав позаботиться о жителях разоренного леса. И вновь отправится двигать подводные лодки и авианосцы, вертолеты и боевые отряды по карте мира — большие игрушки в самой большой и интересной игре.

А советник продолжит вручать изящные девичьи ладони в руки князей, шептать слова одобрения, делать намеки и дергать за нити глобального кукольного театра, фигуры которого сами приходят к нему и сами привязывают свои руки веревками — до крови и без шанса снять.

Иногда советник шутил про самого себя, что не окажись императора вовсе — никто бы и не заметил. Даже дети и внуки императора приходили не к отцу, а к его советнику, интригуя за внимание и пытаясь увеличить свои шансы на престол.

Затем из забавной мысли, это стало стилем жизни. Настолько, что советник и сам стал невольно задумываться, нужен ли император вообще. Вернее, нужен ли ему такой император — неуправляемый, нагло и дерзко дергающий европейских монархов и турецкого пашу за уши. Игра в войну могла переродиться в новую мировую — и проблема вовсе не в людских потерях, потоках беженцев, а так же прочей ерунде, на которую советнику было наплевать. Война меняет лидеров мирного времени на военных командиров, а значит его место займут маршалы и генеральный штаб. Этого нельзя было допустить.

Заговор — сладкое слово, пробирающее мурашками даже человека в его возрасте. Опасное действо, от которого разумный человек постарается держаться подальше — слишком горько придется расплачиваться за амбиции, если все сорвется в пропасть. Поэтому во главе заговора был поставлен другой человек, истово считающий, что грядущий переворот придумал он сам. Ресурсы, удача, покровительство и жесткий поводок на шею, за который можно прихватить — князь Черниговский вцепился в свой шанс всем нерастраченным чувством несправедливости, что пестует из поколения в поколение каждая ветвь Рюриковичей, не оказавшаяся на троне великого предка. У князя даже хватило ума бороться не за титул, а реальную власть — он полагал верным ограничить власть монарха через княжеский совет, желая навязывать императору свою волю голосами большинства владетелей земли Русской. Ну а самим князем управлял бы первый советник — через его супругу и настолько тяжелый компромат, что не вздохнуть без команды.

Забавно, но даже детей князь Черниговский воспитывал не своих — на случай, если династия бы сменилась... Так что все шло по плану, рассчитанному даже не в прошлом десятилетии — и завершиться которому тоже не завтра. Но советник умел ждать.

И дождался того, что этот неудачник не уследил за детьми, сжегшими банковское хранилище императора для деликатных операций за рубежом. Фактически, всю негласную казну внешней разведки, через которую подкупались иностранные чиновники, откуда брались наличные на взятки европейским посольствам, принцам и турецким визирям, которые глушили у себя ноты недовольства политикой Империи.

Государь выразил недоумение через своих людей — и князю пришлось компенсировать деньги. Что, в общем-то, не сильно опечалило советника — его протеже действовал с холодной головой, намереваясь вернуть себе все, когда власть поменяется. Демонстрируя покорность, князь влезал в заговор еще сильнее.

Потом по родовой башне Черниговских в Кремле врезали так громко, что Император отвлекся от мирового глобуса и изволил лично выглянуть в окно.

Руки невольно сжались от гнева.

Раздраженный бардаком у своих дверей, Император стал принимать решения сам, ни с кем не советуясь — и это стало первой весточкой больших проблем.

Виновника ракетного удара по Тайницкой башне Черниговских не придушили тем же вечером, как должны были — заступился принц, нагло выступив против рекомендаций советника. Не тронули виновника и на второй день, когда выяснилось, что Черниговские задели интересы рода Юсуповых, поставлявших Императору дизель для его кораблей, и рода Шуйских, обеспечивающих армию средствами авиаразведки. А на третий, когда изрядно побитый князь Черниговский вернулся в столицу, Император уже во всю консультировался с министерством иностранных дел — государство изволили посетить патриархи Аймара, прилетевшие великими силами аж из Южной Америки. На день четвертый проходила аудиенция с князем Юсуповым, на пятый был объявлен великокняжеский сход, и служба протокола полностью заняла внимание государя.

Первый советник на какое-то время оказался опасно никому не нужен — его даже не пригласили на княжеское собрание. От Рюриковичей достаточно представителей — так ему сказали. И пусть решивший это и умрет в муках в самом ближайшем времени, в тот миг ничего изменить было нельзя. Он пытался контролировать все через зависимых людей — но этот лаг времени в лишенном сотовой связи Кремлевском дворце истерзывал нервы и не давал вмешаться немедленно. Именно поэтому, когда этот истерический неудачник Черниговский в единый момент решил потерять все, рядом не оказалось человека, заткнувшего бы ему глотку. Подумать только — самому себе накинуть веревку на шею и затянуть узел!..

Несостоявшийся заговор следовало немедленно обращать в свою пользу — уже лежали документы, показывая титаническую работу советника по пресечению и недопущению измены престолу. Задержку с докладом легко объяснить — Черниговские не тот случай, когда следует торопиться. Оставалось сделать так, чтобы опальный князь подтвердил доклад советника и выступил против трона открыто — тогда влияние на императора обязано было вернуться в полной мере. Тем более, что всех остальных, кто посмел приблизиться к венценосной персоне слишком близко, советник уже принялся аккуратно подставлять — не нужны ему слишком теплые отношения Императора ни с внучкой, ни с сыном. А будут сопротивляться, так их можно будет мягко включить в круг подозреваемых, участвующих в заговоре — главное, чтобы Черниговский вовремя сдох и забрал с собой информацию о сети зависимых людей и исполнителей. Эти еще пригодятся для нового кандидата в императоры.

Но князь проявил постыдное малодушие, а доклад советника подтверждался только косвенно. Советник прилюдно ошибался уже во второй раз — первый был, когда он настаивал немедленно уничтожить виновника обстрела Тайницкой башни, и вот он — следующий... Непогрешимость мыслей и решений могла быть поставлена под сомнение. И кого тогда император спросит в следующий раз?.. Ну не приближенных же князей — эти живут зарубежной войной императора, и плевать хотели на страну. Не то, что верный слуга трона...

Принцесса Елизавета не вляпалась в подставленную ловушку, хоть и лишилась владений в столице, и оставалась в фаворе у деда. Принц продолжал стоять у императора за спиной во время крупных приемов. Впрочем, этих двоих сожрут родные братья и сестры.

Главный же виновник, Самойлов Максим, он же младший Юсупов, мелким камешком влетевший в налаженный механизм и чуть не пустивший весь поезд под откос, удостоится отдельного внимания. Мальчишка нацелился на княжеский титул, и определенно его получит, став из неопределенной величины одним из девяти десятков абсолютно предсказуемых князей, связанных общими правилами и протоколом. И если простолюдин — это слишком мелко, чтобы первый советник просил кого-то об услуге... То молодого князя, вдобавок дерзнувшего замахнуться на руку и сердце принцессы, его должники уничтожат быстро и мучительно. Ошибки должны умирать, чтобы не напоминать о себе лишний раз, мельтеша перед троном.

В целом же, все становилось крайне напряженно — но решаемо. Просто требовалось личное вмешательство — к счастью, все нужные люди, как и ранее, так и будет и впредь, сами шли к нему.

Холеное лицо высшего чиновника Империи тронула легкая улыбка. Левая рука, заложенная вместе с правой за спину, задела прохладный перстень с крупным алым камнем — ох сколько же уст его касалось, с ненавистью и покорностью, жаждой мести и надеждой. И сегодня, непременно, к ним прибавятся новые: кавалеры принцессы, недовольные тем, что приз уходит в чужие руки; князья, разгневанные решением общего схода. И самый важный посетитель, который будет обязан доиграть свою роль до конца.

— Как наш гость? — Обронил советник в пустоту огромного зала.

— Внутри здания, — шепнул скрытый микрофон в ухе. — Он не может идти быстро.

Атмосфера левого крыла Сенатского дворца в этот день была звеняще-пустой, олицетворяя приватность и деликатность.

Долгожданный визитер должен идти по пустующим коридорам, не встречая посетителей. Пусть настроится на доверительный характер беседы, успокоится и расслабится.

Ведь его уже приняли и ждут — весь кошмар поисков и попыток решить свои проблемы завершился. Можно умерить шаг, ступать спокойно и привести свои мысли в порядок.

Скоро можно будет попросить и отчаянно верить, что ему помогут. Не важно, какой ценой, и на какие преступления потом придется пойти — ведь это будет сделка между ним и советником, о которой никто никогда не узнает...

Микрофоны, камеры, артефакты — все будет записано. И еще одна покорная кукла пополнит коллекцию.

Тяжелая двустворчатая дверь приоткрылась под давлением чужой руки. Первый советник императора с отеческой улыбкой принялся наблюдать, как первой в помещение неуклюже юркнула трость, не давая створке закрыться.

Затем внутрь шагнул немолодой господин на шестом десятке лет — в тяжелых очках на переносице, с некрасивой сединой на висках; в дорогом костюме что смотрелся жалко на чуть перекосившихся плечах; с протезом вместо правой ноги, очерчивающимся через штанину при движении. Проигравший, общество вокруг которого внезапно вспомнило, что у него есть имя.

Больше не было князя Черниговского, но был 'Иван Александрович', проговариваемое с лицемерным уважением.

Бедный, лишённый ноги, ковыляющий на палке.

Княжество — отнято. Финансы. Титул. Уважение. Ничего не осталось.

Чего он желает истово — очевидно.

Что у него есть, чем он готов платить?

Может, плоть и кровь?

Мало.

Первый советник дружелюбно улыбнулся и чуть повел руками, обозначая дружеское объятие.

Ну же, иди ко мне. Я верну тебе власть и твое княжество, верну деньги и влияние.

Цена в этот раз будет огромна.

Но никто в мире не в силах будет предложить лучше.

Глава 1

Пустующую комнату деловито наполняли коробками с одеждой, складывая вдоль стены напротив витражного окна. Где-то рядом гулко звучали молотки — собиралась мебель в соседних помещениях.

А в окружении нескольких объемистых чемоданов стояла хрупкая рыжеволосая девушка в наброшенном на плечи пальто.

— И мне тут жить десять лет? — Потерянно смотрела Ника через окно на заснеженный город.

То, что было не единожды обговорено, смотрелось совсем иначе в плену стекол и железобетонных стен.

Да, свобода не ограничивалась одной комнатой — в ее распоряжении было целое здание: двенадцать этажей, все кабинеты, комнаты, помещения. Но знать, что за окном всегда будет один из четырех столичных видов, а за порог нельзя ступить и шага. Сила запрета — не в том, что можно, а в том, чего нельзя.

— Это было главное условие соглашения. — Произнес я, вставая рядом.

— Или родить тебе ребенка, — покосилась она на меня с сомнением.

— Смею заметить, мои люди встали и готовы были уйти, если бы эта поправка не была принята. — Ответил я суровым тоном. — Ты за кого меня принимаешь? Чтобы я позволил держать взаперти беременную супругу?!..

Ника смягчилась и положила свою ладонь мне на локоть.

— Просто... — виновато выдохнула она. — Десять лет...

— Зато будет княжеский титул, — аккуратно обхватил я пальцами ее ладонь и поднес к губам.

На мгновение почувствовал, как внутри Ники вспыхнул и тут же исчез явно ощутимый порыв отказаться, выбросить или хотя бы для красного словца сказать, что никакое княжество ей не нужно. Воспитание не то.

Вперед эмоций всегда будет ответственность. Нет романтики в том, чтобы сказать 'мы будем счастливы и без княжества!', есть только подлость и эгоизм.

Тяжелая задача — принять под свою руку восемь миллионов населения. Защитить связями, влиянием и именем — пусть пока не столь звонким и известным, но мы только начали. Или наших новых подданных разграбят и убьют за грехи прежних хозяев.

— Будешь княгиня Черниговская. — Одобрительно добавил я.

— Мне твоя фамилия больше нравится. — Деликатно намекнула Ника на некоторые обстоятельства, из-за которых это звучание терпеть не могла.

Досталось ей от них — до невольной дрожи от одного упоминания похитителей, державших девушку в сырой яме тайной тюрьмы. Вот и сейчас — захотела отвести взгляд и забрать обратно руку, а я ощутил неловкость.

Но тут что-то сделать сложно: либо это княжество переименовывать, либо...

— Хочешь, захватим тебе другое княжество? — Невольно заворковал я, вглядываясь в глубину зеленых глаз и пытаясь поддержать.

— Нет.

— Да я так, ради шутки.

— Нет, Самойлов. — Строго смотрела Ника. — Привыкну к этой фамилии. Я по утрам уже немного Черниговская. А если тут не будет нормального кофе и твои рабочие продолжат сверлить... — Грозно заворчала она.

— К вечеру должны завершить. — Успокоил я.

Переезжали одним днем — в исполнение пункта контракта, за которым по протоколу наблюдал второй подписант — бывший князь Черниговский. Делал он это с улицы, не выходя из лимузина — хотя со всей вежливостью был приглашен внутрь. Но весь внешний контур охраны составляла бывшая гвардия князя, сменившая господина, и Ивана Александровича затрясло, когда те попросили у него документы, прекрасно зная в лицо. Протокол безопасности обязателен к исполнению — однако старик уперся из вредности характера.

— Думаю сделать на первых этажах магазины. Место хорошее, первая линия — что площадям простаивать? — Поспешил я сменить тему.

— Нормально, — пожала она плечами.

— Рекомендуют пустить арендаторов. Бутики женской одежды, обувь, косметику крупных сетей, салон красоты, аптеки. Только я в этом слабо понимаю, — повинился, пожав плечами. — Будет время, сможешь посмотреть?

— Ну... — Заинтересованно посмотрела она. — Можно попробовать.

— Рад, что могу на тебя положится, — скрыл я облегченный выдох. — Где-то тут должен быть Димка. У него есть планы помещения.

— На кухне был, — припомнила Ника. — Там холодильники ставили, и твоя китаянка с Веней крутилась.

— Или твой Веня лез в морозильник, а мудрая Го Киу следила за его диетой.

Оставленный Федором охранник как-то сам назначил себя персональным телохранителем для новой княгини Черниговской. Так как он уже успел доказать свою полезность, убрать его подальше от супруги без скандала бы не получилось. Но и держать рядом чужого человека, пусть и уже спасшего нам жизни, все-равно как-то царапало сердце.

Еще была Го Киу, попавшаяся под тяжелую руку родственников и своей сестрицы Го Дейю. Редкого самомнения стерва, которую подловили как раз таки на монструозного размера самоуверенности — неведомо как, но Киу подписали на то, чтобы очаровать мое сердце. Задача так себе, откровенно говоря — у Ники рука тяжелая, а характер в последнее время нервный.

Так что Киу, проявив ум и сообразительность, догадалась выложить мне все начистоту — мол, я симулирую влюбленность, получаю сколько-то там килограмм драгоценностей, и мы разбегаемся по своим делам. Дескать, что мне их внутренние клановые заморочки? Кто мне эта Дейю и род Го? В ответ я доброжелательно улыбнулся и сообщил, что некий Зубов Паша, мой друг, совсем скоро станет супругом как раз той Го Дейю, моей подруги. Оказывается, когда китайцу плохо, он слегка желтеет.

Но, в общем-то, договорились миром — она круглосуточно следит за Веней в качестве персональной медсестры. Веня, понятное дело, глаз не спускает со своей подозрительной сиделки. Ну а у меня меньше оснований сократить мужское поголовье возле любимой супруги.

Тем более, что после покушения месячной давности Веня все еще передвигается на инвалидном кресле — и это еще очень быстрый прогресс выздоровления, относительно того состояния, когда его откопали под обломками моего дома. Так что кого-то все равно пришлось бы нанимать ему в помощь — а Киу была удобна тем, что ей с гарантией можно было не доверять и прибить при первом подозрении. Ее родственники по линии Го не будут иметь претензий — о чем самой Киу было сказано дополнительно, чтобы не расслаблялась.

А вот если Веня все-таки ее прибьет, то будет повод убрать его с этажа супруги в фойе охраны первого этажа, и успокоиться окончательно.

— Мороженое ему даже полезно, — не согласилась Ника.

— Оно всем полезно, — проворчал я. — А прописывают почему-то таблетки.

Но на кухню все равно заглянули — чтобы пронаблюдать занимательную картину, как задумчиво поглощающий мороженое Веня изучает с тыльного ракурса тихо ругающуюся китаянку, оттирающую что-то пролитое с пола.

— Нет, ну выздоравливает, да. — Покивал я.

— Ах, вы здесь! — Мигом подкинулась Го Киу, и потрясая сероватой тряпкой, надвинулась в мою сторону. — Я не нанималась сиделкой у слабоумного! Он вечно что-то роняет, проливает и разбивает! Я требую, чтобы рядом была служанка!

— Никак не возможно, особый режим охраны, — с сочувствием покачал головой.

— Тогда переведите его в пансионат. Что он тут вообще делает? — Искренне всплеснула Киу руками.

— У нас на улице охрана из людей, пока не принявших присягу.

Дополнительным, не основным поясом — но Черниговскую обязаны охранять Черниговские, иначе быть не может.

— И что им сделает калека?

— Спустится и убьет всех, пока они пытаются прогрызть щиты здания.

— Да он даже ложку роняет!

— Или ему нравится смотреть, как ты ее поднимаешь. — Улыбнулся я напоследок, уводя повеселевшую Нику обратно в коридор.

— Ах так! — Гневно повернулась она на Веню. — Да что ты о себе подумал? Чтобы я, принцесса великого рода Го, снизошла до какого-то... Какого-то... А кто он? — Требовательно бросила она мне в спину.

— Фартук ему хоть какой-то навесь, он же так на футболку накапает. — Проигнорировал я ее вопрос.

— Когда он хоть выздоровеет? — Грустно произнесла Киу, покорно расправляя на груди Вени полотенце, взятое из распакованной коробки.

— Когда захочет сам. — Ответил я уже в коридоре.

И скорбный вздох был мне музыкой.

— Может, сказать ей, кто он? — Шепнула Ника.

Я прикинул возраст лысого человекоподобного монстра, легкомысленно прозванного Веней, его родословную, силу и отрицательно повел головой.

— Тогда наказание станет наградой.

Формальности переезда были завершены — еще одна веха сделки была завершена. Осталось уведомить об этом Ивана Александровича, дожидавшегося в машине, и постараться потратить остатки дня на что-то полезное.

Ника осталась на верхней ступени второго этажа, неловко помахав рукой.

— Ты приедешь? — Спросила она робко, когда я почти спустился.

— Постараюсь выбраться. — Одобрительно улыбнулся я ей, повернувшись. — Вряд ли получится быстро из-за всех этих... — повел я рукой вокруг, подыскивая слово. — хлопот...

Процесс передачи княжества — это не только подписи в бумагах. Но и реакция рынка на перемены — еще недавно он сходил с ума, узнав о диких кредитах, которые набрал предыдущий князь за рубежом. Потом сходил с ума снова, когда оказалось, что кредиты внезапно выплачены, и все акции, скинутые за бесценок, можно смело списывать в убыток. Скоро узнает про молодую княгиню во главе огромной и плодородной земли — и напряжение скакнет вновь.

— Значит, буду звонить чаще. — Показательно бодро улыбнулась Ника, сложив руки за спиной и чуть приподнявшись на цыпочках.

— Договорились.

Коротко поклонились охранники внутреннего контура и закрыли за мной двери. Внимательно отслеживали мой путь гвардейцы внешнего круга, провожая до ожидающих машин. А за спиной незримо и беззвучно кипел воздух от поднятых над высоткой артефактных защит.

Банковские хранилища охраняются куда менее тщательно — но там нет таких сокровищ.

Для меня учтиво открыли дверь лимузина и осторожно захлопнули. Пара минут, и процессия из пяти автомашин — два одинаковых лимузина, два джипа сопровождения и скорая помощь в окраске реанимации — покатилась по дорогам Москвы.

А на другой стороне заднего дивана ожил Иван Александрович, до того сидящий молчаливой фигурой. Кортеж, к слову, принадлежал ему и раньше — и пусть сейчас на номерах не было княжеских гербов, отказываться от привычного образа жизни бывший князь не собирался.

— Я начинаю сомневаться в своем решении. — Повел он старческой, бледноватой рукой с тростью, глядя перед собой.

Утрата конечности здорово ударила по здоровью одаренного — Иван Александрович был стар, и сейчас это проступало в пигментации кожи, чуть выступившей вперед челюсти, изменившейся осанке и проявившемся крайне скверном характере.

Хотя и раньше, поговаривают, он был не подарок — но хоть в зеркале выглядел на свой титул, а не на возраст.

— Ваши сомнения, да на десяток лет раньше. — поддержал я беседу без особого на то желания.

Фигура рядом была мощной, опасной и сильной — пару месяцев тому назад, когда князь хотел и добивался моей смерти. Но сейчас наши подписи были под одним и тем же документом, и лишние слова перестали быть нужны.

— Ты ничего не делаешь. — Упрямо гнул свое Иван Александрович, нервно пристукнув тростью о мягкую обивку пола. — Наслаждаешься триумфом, даришь мой титул своей женщине. А у тебя из под носа уже растаскивают власть.

— Я рад, что у вас нет замечаний по нашему соглашению. — Ответил я равнодушно.

— Это соглашение я заключал с личностью! Я полагал личностью — тебя. — Успокоился он тут же после эмоциональной вспышки. — И что я слышу и вижу сейчас? Твою свадьбу с принцессой организовывают Юсуповы. Думаешь, это не важно? Улыбаешься? Подбор гостей, расстановка мест, пригласительные билеты. Это политика! А ты самоустранился. — Обвинительно надавил Иван Александрович. — Сегодня ты уже дал Юсуповым решать за себя. Завтра они придут пересматривать наше соглашение, — покачал он напряженной шеей и выдохнул.

— 'Завтра' они в ужасе будут умолять жениха, предлагая ему что угодно, лишь бы он явился на свою свадьбу, — сохраняя улыбку, ответил я неторопливо.

— Оскорбить великую княжну — это весьма оригинально, — с сарказмом прокомментировал старик.

— Принцесса Елизавета в курсе. — А затем поймал недоуменный взгляд Ивана Александровича. — Она в доле, если вам так понятней. Представьте себе девушку, которая узнает, что ее свадьбу готовят какие-то жулики, рассылающие приглашения от ее лица...

— Кремль плотно работает с Юсуповыми по организации торжеств.

— Значит, влетит кому-то из кремлевской родни. Дед ее поддержит. Он тоже — в доле, — потянулся я на слишком мягком, оттого непривычном кресле.

Иван Александрович какое-то время молчал.

— Тем не менее, это действительно будет завтра. — Пожевав губами, произнес он. — А сегодня мне докладывают, что люди Юсуповых уведомили о ревизии в моем... твоем княжестве. — Через силу поправился он. — Ты свою родню знаешь очень скверно. Они, если чуют слабину, зубами вцепляются. Не стряхнешь.

— Признаюсь, мне еще не доложили, — озадаченно потер я шею. — Это, пожалуй, наглость. Лезть в чужое княжество.

— Они считают его своим. Как и тебя — своим. — Ткнул он пальцем в мою сторону. — Кровь у тебя их, родство. Завтра поставят своих людей на ключевые посты, скажут 'для блага твоего, сыне'. А наше соглашение — в камин на растопку. Что тогда будешь делать? Что я тогда буду делать?!

— Думаю, вы сейчас скомандуете развернуться к посольству Юсуповых в Москве. — ровным тоном произнес я.

— Тебя не примут, — поджал губы Иван Александрович.

Но маршрут все-таки велел сменить, и кортеж развернулся в сторону Садового кольца.

— Я с тобой не выйду, — предупредил он заранее. — Мне сложно ходить. Ты обещал мне ногу, но тоже не торопишься выполнять... — Не удержался он.

— Князь Гагарин еще не наигрался тростью, выполненной из вашей кости. Возвращать вам ногу сейчас — обесценивать его приз. Или у вас есть иные способы убедить его простить вам смерть внука? — добавил я холодно. — Вы будете страдать всего год или два. Может, пять. Его страдание безмерно сильнее.

Иван Александрович недовольно поерзал в кресле.

— Как бы остальные не решили пустить меня на сувениры. Ты относишься к ним с таким участием, — ворчливым тоном отметил старик. — Там все — убийцы и падаль! Знал бы ты...

— О знаниях, — охотно подхватил я. — Будет первое задание для всех аристократов, которых вы держите за глотку. Хватка же по-прежнему сильна?

За бытность министром внутренних дел — компромата обязано было скопиться масса. И пусть часть бездарно слита в прошлом дворцовом конфликте...

— Руку мне не отрубали, — буркнул Иван Александрович. — Но и пригласить их к себе я более не могу.

— Сообщение передать можете? — Дождавшись неохотного кивка, я продолжил. — Скажем, в качестве проверки, меня интересует вся хронология, вся архивная информация и детали падения княжеского рода Борецких. Оригиналы, подлинники. Формальным поводом для встречи станет торжественная церемония вступления моей Ники в княжеский титул. Результаты можно будет передать лично — завернув в подарочную упаковку.

— Какие еще проверки... — Недовольно произнес бывший князь.

— Есть мнение, что ваша сеть — не совсем ваша сеть. Вот и проверим, сколько людей отсеется, а сколько из вредности принесет липу. У меня есть доступ к первоисточнику для сверки. Княгиня Борецкая мне благоволит.

— Ей бы на своей земле удержаться. — из скверного характера добавил тот. — Но насчет моих людей... Это мои люди, — убежденно произнес князь.

— А ваши дети — это ваши дети.

— Не смей их касаться. — Грозно произнес Иван Александрович, чуть не уронив трость.

— В мыслях не было. Я полагал, анализ крови изменит ваше отношение.

— Старших воспитывал лично. Считай, что я их усыновил. Кровь... Даже кровь близка к нашей. — Посерел от эмоций Иван Александрович.

— Рюриковичи же, — поддакнул я. — Один предок.

Бывший князь вскинулся и медленно повернул ко мне голову.

— Рассматривайте это иначе. Зато никто и никогда не тронет ваших детей. Все-таки, императорская кровь — никто не рискнет ее пролить. В этом будет только одна беда. — С сочувствием взглянул я на просто уставшего старика-калеку.

Пусть и заслужил он все это сам, в полной мере.

— Какая?

— Супругу свою вы ни убить, ни расспросить так же не сможете. Потому что она мать детей, в крови которых императорская кровь. Это хорошая защита, надо отметить.

— Как же я тебя ненавижу. — Отвернулся Иван Александрович к окну.

— За это я вас и уважаю. — Признался я.

— Да ну? — Процедил старик.

— В миг, когда все полетело в пропасть. Когда вы были разорены. Вы все-таки предпочли не сбежать за границу и не влезать в гражданскую войну, выигрывая себе день-другой существования. Вы позвонили человеку, которого люто ненавидите. И сейчас вы с ним в одной машине, по общим делам. Почему так получилось, как полагаете?

— Я знаю, для чего нужен тебе, — медленно произнес он. — Чтобы народ моего княжества не увидел перемен. Верил в мое возвращение и не взбунтовался против тебя.

— Оставьте, — поднял я ладонь. — У вас достаточно племянников и родственников близкой ветви, чтобы посадить их на княжеский престол, а вас самого уничтожить. Ваша династия все равно пресеклась, о наследовании не идет и речи.

— Мое влияние и знания, — напомнил старик.

— Не настолько ценны, чтобы платить за ваши грехи огромные суммы. К тому же, мой тесть сейчас во главе вашего ведомства.

— Без меня твой тесть не удержится, — неохотно отступал Иван Александрович.

— Может, и так. — Согласился я. — Но что делать со всем остальным? Вы фактически во главе своего княжества, а не кто-нибудь еще. Повторюсь, хватило бы плоти и крови Черниговских, чтобы успокоить толпу... Все дело в том, что под тем слоем грязи, что есть в вашей душе, все-таки нашлось немного чести, чтобы не сбежать и не повести людей на бойню. И сейчас вы здесь, потому что знаете — без меня, ваш дом огнем и мечом поделят по новым границам.

— Ты давай от своей родни хотя бы защитись, — буркнул бывший князь, глядя в окно.

Машины уже давно прибыли к месту, но никто не торопил нас с беседой.

Темнело быстро — и княжеская высотка рода Юсуповых даже вблизи смотрелась россыпью светлых и темных окон, нарисованных на фоне черного неба.

Рядом с закрытым гостевым шлагбаумом недоуменно перетаптывалась охрана с мажордомом. Представительный кортеж встречали с толикой уважения.

— Я быстро, — успокоил я его, без суеты натягивая на указательный палец левой руки перстень с перечеркнутым гербом рода Юсуповых.

Уловив каким-то образом мое желание, водитель вновь открыл передо мной дверь. Ноги ступили на сухой асфальт суверенной территории княжества — 'родовая земля', где с большой натяжкой действовали общие законы, да и те трактовались в пользу хозяев.

— Уважаемые гости, как я могу к вам обращаться? — Статный мажордом с благородной проседью в волосах и шитым алой нитью сюртуком сделал пару шагов, уловил натренированным взглядом перстень и изобразил поклон. — Виноват, ваша светлость! Изволите приготовить вам покои?

— Внутри есть кто-нибудь, кому ты кланяешься глубже или с большим уважением? — Смотрел я на высотку, краем взгляда отслеживая его реакцию.

Мажордом чуть замешкался с ответом, но сохранил спокойное выражение лица.

— Сожалею, но служба протокола начнет работу только завтра с шести утра. Если вам угодно, я готов внести вас в любые приемные списки, как только появится такая возможность.

— Я задал вопрос, — меланхолично произнес я, импульсом силы призывая сотканного из электрических разрядов дракончика на ладони с перстнем. — Ответь на него для себя, расставь этих людей по порядку и беги к самому верхнему в списке.

— Боюсь, я не понимаю...

Я резко подбросил дракончика вверх. Рванув стихию вокруг здания на себя, вкинул всю ее мощь в силуэт возмущенно проклотавшего создания, свитого из молний — и тот за удар сердца вытнулся от заостренной морды до хлестающего хвоста в сорок метров. Со звоном разбитых стекол, создание впилось в железобетонное тело высотки, лишенную электрического света, и с торжествующим клекотом распахнуло крылья — перекрывающие сиянием луну, вставшую над городом.

— Связь не работает, — подсказал я ошарашенному мажордому. — Поэтому придется лично. Беги. Беги, ну же! — прикрикнул я.

И тот опрометью рванул внутрь здания.

Растерянная охрана неуверенно трогала кобуру на поясе — вроде как, буянили свои, и им вмешиваться не по чину. Будем верить, люди посерьезней, что стерегут тут все, решат так же.

— Отлично, еще разбей тут все, — хлопнула дверь позади, а на улицу выбрался недовольный Иван Александрович. — Молодость! И что ты будешь делать, если никто не выйдет?

Охрана заинтересованно прислушалась.

— Уеду. — Пожал я плечами.

Охрана, скрывая улыбку, понятливо и со снисхождением переглянулась.

— А дракон останется и снесет тут все.

Охрана тоже рванула внутрь.

— Это же война. — тихо произнес бывший князь. — Кем собрался воевать? Моими людьми?

— Они выйдут. — Отмахнулся я. — Они знают, почему я здесь. Они уверены, что смогут обмануть или потянуть время. Мы же родственники.

Старик, чертыхнувшись, полез обратно в машину.

Я ожидал увидеть своего биологического отца — даже было бы интересно взглянуть в живую. Но вышел мужчина тридцати лет, еще за десяток метров искренне улыбнувшийся и распахнувший объятия.

— Рад познакомиться с младшим братом! — Торжественно произнес он.

Джинсы, кроссовки, рубашка с подвернутыми рукавами — в самом деле, как встреча семьи. Черты лица, между прочим, дедовские — там и жесткость подбородка и характерный лоб.

Я стянул перстень с пальца, отзывая дракона. Тут же стало темно — даже ближайшие фонари не горели.

Прокашлявшись стартером, завелись наши машины, осветив место фонарями ближнего света.

Взвесив перстень, навесом кинул в сторону родственника — и тот невольно перехватил его, разглядев и тут же остановившись.

— По какому праву чужак распоряжается на нашей земле? — Смотрел он в этот раз равнодушно и зло.

Намек моего поступка более, чем понятен — отказ от родового перстня, отказ от родства.

— По праву старшей крови. — Равнодушно бросил я, отворачиваясь к лимузину.

В этот раз досталась возможность открыть дверь самому — тяжелая такая, увесистая. Зато водитель немедленно рванул с парковки куда-нибудь подальше.

— Не туши костер бензином, слышал такую поговорку? — Нервно донесся голос бывшего князя. — И бочками с авиатопливом это делать не надо! Подумать только, решит он проблему! — Крутил он набалдашник трости в руках.

— А вам какую проблему требовалось решить? — Нашел я кнопку под креслом и выдвинул подставку для ног.

— Я хотел, чтобы ты потребовал убрать руки от своего! — Несколько раз выдохнул старик. — Да лучше бы ты ему морду набил, слышишь? Да, мелко, но возрасту простительно! Отказаться от родства, подумать только!

— А я решал проблему престолонаследия в клане Юсуповых. Знаете, это такое увлекательное дело, когда один лезет из ямы, а все его братья и сестры тащат его за ноги обратно. — Поделился я впечатлением.

— Это не повод закапывать себя в яме добровольно.

— Вы стали чаще нервничать. — Присмотрелся я к спутнику. — Единственное, что успокаивает, что вот эта седина была у вас раньше.

— Она появилась два месяца назад, — проскрипел Иван Александрович.

— Оу...

— Завтра про твои художества узнает глава клана, и ты сам станешь седым.

Я достал из кармана еще один перстень с гербом Юсуповых — точь такой же, как был кинут в сторону новообретенного братца.

— Узнает, — поддакнул я, ловя на себя недоуменный взгляд. — Выслушает моих братьев и сестричек, погневается в голос. И вышибет из нашего княжества всех, кто мешает нам работать. Заодно всыпет всем, кто занялся организацией свадьбы великой княжны через мою голову.

— Как-то все в твою пользу. — С сарказмом высказался старик, продолжая изучать перстень.

— Это не в мою пользу. Это борьба с частной инициативой во вред интересам клана. — Продирижировал я в такт словам. — И в знак оценки того, что перстень был фальшивым.

— Могут оскорбиться. Так все равно нельзя. — Покачал он головой. — С этим не шутят.

— А кто его знает, будет ли им выгодно оставаться моими родственниками завтра? — холодно улыбнулся я ему, убирая перстень обратно. — Даже вы колеблетесь, стоит ли быть рядом сегодня.

— С полным на то основанием. — упрямо подтвердил он.

— Добросьте до метро. — оставалось только проигнорировать чужое неверие.

— Что значит, до метро? Это очередное ребячество! Я желаю видеть вокруг тебя охрану. — Возмутился старик, дернувшись на кресле и недовольно охнув от движения протезом.

— Обычно вы желаете мне сдохнуть.

— Доделай дело и дохни! Что за эгоизм и безответственность!

— Золотые слова. Да не сдохну, мне завтра в библиотеку учебники Никины сдавать. Эти потом из могилы достанут.

Иван Александрович только скорбно покачал головой. Но у метро все-таки оставили. И даже пожелали удачи.

Видимо, от всей души пожелали. Аж так плотно, что следующим утром, стоило сдать книги и зайти в аудиторию, под локоток мягко подхватила староста, и с сочувствием заглянула в глаза.

— Самойлов, вас просят подняться в деканат по вопросу отчисления.

Проглотив информацию, переварил ее и некоторое время пребывал в раздумьях.

— Если не вернусь через десять минут, продавайте все акции Юсуповских предприятий.

— Но у меня их нет. — робко уточнила девица

— Значит, ничего не потеряете.

И с хмурым выражением лица направился в деканат.

— Поверьте, нет никакой возможности что-либо изменить. — уверял статный, убеленный сединами декан в приемной под моим тяжелым взглядом. — У него приказ с императорской печатью! — прошептал он со священным трепетом.

— У кого? — Ровно произнес я.

— Он в соседнем кабинете. — Опасливо взглянув на собственный кабинет, до того закрытый, подсказал тот.

— Разберемся. — утихомирив клокотавшую злость и с неведомо откуда взявшимся любопытством, я открыл дверь и под одобрительно-азартным взглядом декана (как у зрителя хоррора, наблюдающего за главным героем) вошел в затемненное шторами огромное помещение с Т-образным столом.

Свет шел только от одного окна, в ярком сиянии которого отчетливо смотрелся невысокий, но мощный темный силуэт мужчины с кривыми ногами.

Я уверенно зашагал к нему, имея множество вопросов и ответов, которые ему стоило произнести, чтобы я остался доволен.

Но уловив знакомый по книгам фасон и шитье гусарского мундира, недоуменно остановился в пяти шагах.

Мужчина обернулся ко мне, оправил роскошный завитой ус, и, звонко прищелкнув подошвой, отрекомендовался звучным глубоким басом.

— Разрешите представиться, подполковник лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка, князь Давыдов Василий Владимирович! Самойлов Максим Михайлович! Приказом номер один от сего дня, вы призваны на действительную военную службу! — Сделав два больших шага, он положил руки мне на плечи и торжественно завершил. — Родина нуждается в тебе, сынок.

И сколько бы я не был культурным человеком, но одно емкое слово, помещающееся аккурат на резком и коротком выдохе, вырвалось само собой. А потом еще и прилагательное к нему.

— Узнаю свои слова два века тому назад! — кивнул князь, от избытка чувств смахнув слезинку.

Глава 2

Знаете такое скверное ощущение, когда глупые и неловкие фразы, над которыми принято подтрунивать, внезапно становятся крайне вескими и важными аргументами?

Я вот не знал и знать не хотел. Поэтому удерживал себя, чтобы не ляпнуть какую-нибудь банальность. Вроде той, что 'не имеете права!'.

— А с уголовными статьями у вас берут? — мрачно смотрел я на улыбающегося гусара.

— Этих сразу в прапорщики.

— Так. А больных комиссуют?

— Посмертно.

— Отсрочки?

— Только на пошив мундира! Кстати, вам полагается пять отрезов ткани. Извольте получить сегодня.

— Послушайте, ваше сиятельство, — вздохнув, собрал я в себе всю деликатность. — А давайте я как будто зайду и никого не увижу за стеной из денег. И вы тоже никого не увидите. Посмотрите, какие высоченные тут потолки! Да для таких размеров, и ширина стены будет не меньше метра, как полагаете? И, разумеется, во всю длину кабинета. — Уверенно завершил я.

— У меня с фантазией проблемы. — Почесал он ухо. — Размер вашей стены покажете, когда выкопаете ее в натуральную величину. Саперной лопаткой.

— Но мне нельзя в армию! — Все-таки сорвался я на банальность. — У меня невеста беременная!

— Да ну? Уже? — С удивлением приподнял он бровь.

— Не уже, но на днях! — истово произнес, подхватывая князя под локоток. — Прошу вас, дайте состояться молодой семье! Вы же были мне сватом!

— Вот! И как опытный человек, дам тебе первый семейный совет — любовь проверяется временем! Вот дождется тебя молодая — значит, люб ты ей! — Важным тоном постановил гусар.

— Да как не дождется, если я ее в башню посадил на десять лет! — Всплеснул я руками.

— Так служить тебе двадцать. — Пожал плечами князь, довольно блестя глазами.

— А мир кто будет спасать... — потерянно произнес я, выискивая выходы из положения.

— Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк! — Гаркнул князь в ухо так, что я аж подпрыгнул.

— Нет, но внушает, — ошарашенно потер я правую сторону лица. — А мне тоже можно будет так орать? — Заинтересовался на секундочку.

— Разумеется. Но только после получения офицерского патента, — солидно кивнул Давыдов.

Опа! Карьерный рост и свободное время! И шанс выбраться из явной подставы.

Возможно, единственный шанс — потому что командир важнее отца, и может запретить все, что угодно. В том числе запретить принять титул.

А нет титула — и службы не избежать никак. Самойловы — из мастеровых, и пусть в княжестве Шуйских никому в голову не придет призвать в армию того же Федора, но здесь была Москва и личный домен Императора, а передо мной — человек с оттиском государевой печати на приказе об отчислении. Значит, и отсрочки тоже никакой. Был бы кто-то другой в вербовщиках — и меня бы отбили юристы. Но не в том случае, когда покупателем являлся сам князь Давыдов, командовавший чиновниками Императорского Кабинета с той же легкостью, как своими детьми. Потому что и там и там одни и те же люди.

Однако ощущения безнадежности не было — просто оттого, что глаза Василия Владимировича, единственного гусара современности, светились живым огнем энтузиазма и интереса. Впервые его полк набирал пополнение — и это был момент его торжества, как командира, и он вовсе не смотрелся элементом заговора. Только почему начинать надо было с меня?!

— Так-так.. А как стать офицером? — Проявил я живейший энтузиазм.

— Получить образование, выслугу лет.

— Стоп. Не в мирное время. — Бесцеремонно перебил я его.

— Совершить подвиг! Возглавить пешую атаку под пулями врага! Принять командование при гибели старшего по званию и выполнить боевую задачу! Собрать отряд из отступающих и вновь вступить в бой!— Браво выпалил князь, выставив грудь колесом.

— Так, командир, никого же не осталось. Есть только ты и я. — Перешел я на серьезный тон.

Давыдов словно запнулся, потеряв весь запал энтузиазма. Взгляд стал стеклянным, а вечно веселое лицо обрело оттенок тоски. Князь достал стальную флягу из внутреннего кармана мундира, взболтал, оценив остаток по звуку, приложился.

— Это ты верно отметил, боец. — Провел он рукой по усам, пряча взгляд.

— Значит, набираем новых? — опередил я его новую фразу .

— Из кого? — Чуть ссутулился он, неловким движением пряча флягу обратно. — Ты видишь вокруг достойных людей?

— Если объявить конкурс... — заикнулся я.

— Не надо никакого конкурса. Никого нет. Нужны дар, сила и честь. А этих уже забрали и переделали под себя. — Повернулся он к окну, отражавшему видовую панораму на столицу. — Либо нет дара. Либо нет чести.

Я аж даже растерялся от такого фатализма.

— Они есть. — выразил я абсолютную уверенность.

— Ненадолго. Дай им деньги. Подари им мечту, и что они станут делать? — Князь вернулся к окну и заложил руки за спину, сцепив в ладонях. — Будут жить чужими мечтами.

— Дайте им больше.

— Мне их перекупить, чтобы они жили моей мечтой? — Раздраженно повернулся он ко мне.

— Вот у меня есть деньги.

— Даже знаю, где они закопаны, — с усмешкой хмыкнул гусар, тронув длинный ус.

— Есть мечты. Разные. — Продолжил я с доброжелательной улыбкой. — Иные из них сбылись.

В подтверждении этого, потянулся к перстням с родовыми гербами, которые в столице оказалось полезно носить с собой.

Мешочек тихо звякнул металлом, пока я развязывал горловину.

— Семья, — положил я перстень с клеймом Самойловых на подоконник. — Хотя многие имеют это с рождения. Им было бы понятно иное.

— Уважение. — перстень Долгоруких.

— Влияние. — перстень Шуйских.

— Признание. — перстень Тенишевых.

— Сила. — перстень Юсуповых.

— Любовь. — перстень Де Лара, которым при смерти венчался с Никой.

— Страх. — обсидианового цвета, перстень князей Черниговских был припечатан рядом.

— Так почему же я не успокоюсь? — С вопросом посмотрел я на князя.

— Ты ж его выкинул. — Почесал он голову, ткнув в перстень бастарда Юсуповых. — А эти я вообще не видел. — Пощелкал Давыдов по столу напротив остальных.

— Жизнь — это путь. — Проигнорировал я его, продолжая удерживать спокойный, рассудительный тон. — Выбрал дорогу и идешь по ней. Сомневаешься, стараешься не отступиться и каждую секунду сверяешься с компасом, который в голове и сердце. Не у всех получается выдержать направление. Они бегут к мечте напрямик, наплевав на методы, хватают ее, и не знают, как вернуться и остаться собой. Вы думаете, людей с даром, силой и честью это не тяготит?

— Ты это, на погоны ротмистра мне тут не замахивайся. — Проворчал Давыдов. — Говори проще.

— Вы можете предложить людям больше, чем мечту. Вы дадите им путь служения империи. Больше никуда не надо спешить, ни за чем не надо гнаться. Уважение, влияние и страх — приложением к мундиру. Все мечты — к медалям в награду. Никаких сделок с совестью.

— Я это и так предлагаю! — Возмутился гусар.

— Полагаю, что многие просто не знают, как здорово и почетно служить в Лейб-гвардии Гусарском Его Величества полку. — Примирительно пожал я плечами. — Как им почувствовать, к чему можно стремиться?

— И что делать? — Растерянно произнес Его сиятельство.

Может быть, задавая этот вопрос себе не в первый раз.

— Предлагаю рекламную акцию. Я найду двух истинно достойных мундира молодых людей на правах вольнонаемных. Как офицер, возьму за них ответственность! И живым примером за месяц такую рекламную компанию устроим! Отбою не будет! Все на поклон придут! Уговаривать станут, интриговать — вам только выбирать останется.

— М-да? И кого ты предлагаешь? — Почесал князь подбородок, пряча задумчивую улыбку.

— Княжича Шуйского Артема и княжича Борецкого Павла!

— А почему только на месяц? — возмутился Давыдов.

— Потому что я обещал Артему не сжигать Москву, — виновато шаркнул я ножкой.

— Поздравляю с присвоением внеочередного звания, корнет Самойлов! Собирай свой отряд. — Решительно повернулся князь.

— А офицерам полагаются увольнительные? — Зажал я за спиной пальцы крестиком. — Хотя бы на час в день. Можно даже ночью.

— Отставить час! Ты гусар или кто?! Чтобы с вечера и до утра не появлялся! — Рявкнул Давыдов, довольно оглаживая усы.

И с присвистом направился на выход из кабинета.

— Командир, вы оставили, — обратил я внимание на шкатулку, небрежно оставленную на краю стола.

— Ах да, — небрежно махнув рукой, Василий Владимирович вернулся обратно, откинул резную крышку, полюбовался на Большую Императорскую Печать внутри, закрыл вновь и деловито положил все себе подмышку.

Наверное, вид у меня был настолько ошарашенный, что князь поспешил уточнить.

— Я верну.

После чего горделиво удалился.

А я, встряхнув головой, пошел сообщать верным друзьям, что им надо срочно покинуть молодых невест и ехать устраивать мою личную жизнь. Как-то даже неловко... Но я же им помог — пусть возвращают добро!.. Желательно, добро возвращать выборочно — своих проблем пока хватает...

В общем, смска 'под угрозой мои дети, срочно приезжай' была отправлена на два номера. А потом десяток минут нагнетал обстановку, сбрасывая вызовы. Это ж они детали спросят, а я врать не люблю.

— Не телефонный разговор, — бросил я сухо, когда стали звонить с других номеров. — Скажи всем, что уезжаешь на месяц. Встречаемся в Шереметьево, терминал А, послезавтра в полдень.

— Да я по поводу интернета и цифрового телевидения... — робко произнес парень со звуками колл-центра на фоне.

— Ты все услышал. — Положил я трубку.

В общем, отрепетировал.

А потом повторил то же самое с Пашкой и Артемом.

— Алеу, Димка? — Махнув декану в сторону открытой двери в его кабинет и предлагая вернуться к делам, отзвонился я помощнику. — Вывеси над высоткой флаг лейб-гвардии императора... Ну сшей и вывеси. Пусть все наблюдатели там...гхм... удивятся.

Не мне же одному...

На выходе перехватила староста, глядя с сочувствием и неловкостью.

— Надо зачетку сдать и билет. Извини, я не вовремя...

— Запомни меня, каким я был. — Коротко кивнув, отдал я требуемое.

— Отправляют на границу? — С ужасом и трепетом уточнила она.

— Нет. Просто запомни и не расслабляйся. Всех касается, — поднял я взгляд и обнаружил подозрительно большое количество сокурсников для этого коридора.

Знаю я их сочувствие — не иначе праздновать собрались.

Глава 3

В день третий славной карьеры, сияя начищенными сапогами и выглаженным гусарским мундиром, я встречал друзей в зале приемов бизнес джетов международного аэропорта. Пашка задерживался, а вот самолет Артема уже состыковался со шлюзом — потому и я стоял в полный рост в небольшой проходной комнате с рядом кресел по левую руку, положив фуражку на изгиб правого локтя, а ладонью левой придерживал рукоять сабли в ножнах.

После разгрома домашнего особняка, все уцелевшее содержимое — в том числе оружие, которое хранилось там до нашего приезда, так и новодел из-под руки отца, было перевезено ко мне в Москву. Просто потому, что это все надо было разбирать, чистить и ремонтировать — а семья была в гостях у Федора, и вряд ли приедет, пока не отстроят новый дом. В общем, нашел там подходящую саблю — чудом не испорченную пламенем, огнем, воздухом, ни обвалом. Ни царапинки на черненных ножнах и эфесе, выполненном из скалящейся медвежьей головы с красными рубинами на месте глаз. А еще она отлично звучала, взрезая воздух, часть стола и краешек железобетонной колонны.

Одним словом, посмотрите на меня. Затем на Артема. Затем снова на меня. Да, коня отняли на проходной аэрорпорта, но я-то знаю, как мне шел мундир. Хотя бы потому, что вчера поехал к Нике ушивать одолженное в театре, пока делают комплект по мерке, а мундир как сняли, так он и остался на спинке кресла до утра. Знал бы — давно бы в гусары пошел.

Артем же выбрал сегодня легкую белую футболку до шеи — в цвет брюкам, поверх которой был накинут бежевый пиджак, не застегивающийся из-за огромных плеч. Впрочем, в Южной Америке много солнца.

— Не-не-не, — разглядев мой вид, тут же развернулся княжич Шуйский и решительно заторопился обратно, отрицательно качая головой.

Потом остановился, подумал, повернулся ко мне и упрямо зашагал к моим распахнутым объятиям. Оглядел еще раз, мотнул головой и потопал обратно.

И так три раза, каждый раз раз сдвигаясь сантиметров на двадцать в мою сторону.

— Еще пятнадцать попыток, и ты все-таки до меня дойдешь. — прокомментировал я.

— Сразу нет, слышишь? — строго произнес Артем, затем, вздохнув, все-таки подошел и удостоился крепких объятий. — Здравствуй, и еще раз нет.

— Ты смотри, как загорел! — Чуть отодвинувшись, одобрительно отреагировал я на легкий загар, контрастировавший с белым покроем одежды. — И похудел! А что именно 'нет', извини? — Вопросительно приподнял я бровь.

— Ты же не сорвал меня за пол мира, чтобы позвать в гусары? — С подозрением глянул он на меня.

— Ах, это... Давай лучше присядем. — радушно указал я на места рядом.

— Максим. Я пролетел восемь тысяч километров!

— И теперь тебе некогда сделать один шаг до кресла? — Укоризненно глянул я на него и показал пример, отставив вбок левую ногу, чтобы сабля не мешала. — Не хочешь в гусары — я разве руки выкручиваю?

— Ладно. — Вздохнул Артем, оправил края пиджака и уселся на самый краешек справа от меня. — Я, в общем-то, сразу подумал, что у тебя все в порядке. Месяц дома отдохну, в баню схожу на озеро, искупаюсь... — Мечтательно прикрыл он глаза.

— Ты за окно выглядывал? Там зима, декабрь.

— Это детали. Я от жары устал. — Махнул Артем рукой.

— Как тебе у Аймара? — С интересом спросил я.

— Нормально. Просторы огромные: охота есть, рыбалка в горных реках. Опять же, партизаны всякие, — устроился он поудобнее, расслабляясь и вытягивая ноги. — А в предгорьях наркоторговцы с плантациями коки и серьезной охраной.

— Это у вас? — Удивился я. — То есть, у Аймара?

— Я ж говорю — огромные просторы. Это мне с чутьем легко определить, а там иногда даже техника пасует — одаренные прикрывают урожай иллюзией. Надо будет с отцом твоим переговорить по партии спецлинз. — Сделал Артем себе пометку в памяти.

— И как воюется?

— Веселье, взрывы, паника, — хмыкнул Шуйский с довольством. — Не без накладок, конечно. Один раз бандиты урожай запалили, чтобы оторваться. Поле горит, я за ними, через дым. Одного поймал, потом второго, потом бегу, бегу... И раз — океан. Атлантический. — Выразительно посмотрел Артем. — Оказалось, две недели бежал, пока не отпустило... — Почесал он затылок. — В общем, фильтр у твоего отца тоже надо взять.

— То есть, у Инки ты почему-то не хочешь появляться? — Сделал я вывод.

— Почему? — Возмутился княжич.

— У тебя супруга молодая, а ты то на охоте, то на рыбалке, то бандитов гоняешь. — Примирительно улыбнулся я. — Что-то случилось?

— А... — Поерзал Шуйский в кресле недовольно. — У всех бывает. Мы же как — ссоримся, миримся. Я вот из дома иду проветриться. А как чую — на опушке жаркое в котелочке открытом, так значит — простила. Возвращаюсь, — с улыбкой благодушно произнес он.

— Мы вот с Никой ссоримся, и я что-то никому не бегу отрывать головы.

— Да тебе легко! — Взорвался Артем эмоциями. — Ты хотя бы в своих спорах прав! А мне что делать, скажи?! Я только на логику напираю, а Инка сразу 'А вот твой друг видел меня обнаженной, и даже лапал, когда похищал-переодевал! Оскорбил меня, твою невесту! А ты ничего не делаешь!'. Не люблю ее, мол. И в слезы! А я в горы, бошки крутить... — Тяжко вздохнул он.

— Да я и не смотрел, и не трогал. Что я, извращенец? — Пожал я плечами. — Простыню сверху накинул, когда все снимал. В простыню же и завернул, не касаясь.

— Да? — Вспыхнул радостью Шуйский.

— И сколько людей померло, потому что ты меня просто не спросил?

— Это были плохие люди, — отмахнулся княжич и вновь заерзал. — А ты не мог бы сказать об этом Инке? Ну, извиниться перед ней за похищение, и как бы добавить...

— Нет.

— Максим!

— Да она мне жену отправила в лес охотиться на свежего лося, вертолетом полдня искали. Это не говорю о всех ее проклятиях, от которых у меня спина чесалась.

— Ладно, не звони. — Махнул рукой Шуйский. — Буду и дальше партизан изводить. Дело выгодное, они при деньгах. А мне как раз золотишко требуется... Вот кстати, Максим.

— Да-да? — почувствовал я в этом расслабленном тоне толику напряжения.

— А ты не мог бы мне занять немного? — Отвел Артем взгляд. — Миллиардов двадцать. Я верну, ты же знаешь. — Уверенно повернул он ко мне лицо.

— Это еще зачем столько? — С удивлением уточнил я.

— Инка хочет на свадьбу выкуп в восемьдесят тонн золотом. — Выдохнул княжич.

— О, а у Аймара есть традиции выкупа?

— Теперь есть. — Недовольно глянул он на меня. — После того, как ты выкупил Нику за сорок тонн. Надо хотя бы сорок одну!

— Могу предложить только вольфрамовые слитки, крашенные в золото.

— Начинать семейную жизнь с вранья! — Возмущенно подкинулся друг.

— Она тебя вообще похитила.

— Не похитила, а пригласила! — С жаром возразил он.

— О, ты начинаешь понимать разницу. — Одобрительно покивал я.

Артем откинулся на спинку кресла и нервно побарабанил пальцами по ручке кресла.

— Ты ж им беспилотники собирался продавать, на хорошую сумму, как помню. — Напомнил ему. — Две сотни штук, или даже больше.

Шуйский проворчал что-то невнятное.

— Что-что, говоришь? — Придвинулся я к нему.

— Ну слушай, ну откуда у них деньги на беспилотники? — Вздохнул он. — Вокруг — одни голые горы, все оборотные средства вложены в производство. — рассудительно вещал Артем.

— То есть, они тебя еще на беспилотники развели? — Покачал я головой.

Ручки кресла под давлением ладоней Шуйского жалобно скрипнули.

— Это — подарок семье невесты.

— А не много ли русских традиций для Южной Америки? — Засомневался я вдруг.

— Да есть там один гад, переводчик из Беларуси. — С рыком произнес княжич. — Это он их плохому учит!!! Меня уже отец от престола грозит отречь, а все почему?! Наши купцы приехали торговать — а им 'po rodstvennomy', 'obidet' hochesh?', — передразнил друг заокеанский акцент. — Чуть без штанов не оставили!

— В общем, беспилотники в дар семье. — Покладисто согласился я.

— Да нормально, — отмахнулся Шуйский. — Мы ж действительно родные, почти. Вот бы сорок одну тонну золота только... — с намеком посмотрел он на меня.

— Мне они прижимистыми не показались, — удивленно покачал я головой.

— Это почему?

— Ну, я продал им подводную лодку. Так Инка вообще не торговалась.

— Нахрена им подводная лодка в горах?!

— Но тебе же нравятся подводные лодки?

— Мне — да. А им зачем?!

— Ну, я намекнул Инке через третьи руки, что тебе нравятся подводные лодки, и она решила сделать тебе приятно...

— Так, все! — Вскочил Шуйский и принялся нервно ходить по коридору туда-сюда. — Я ж туда не залезу!!! — Воскликнул он в сердцах.

— Это очень большая и серьезная подводная лодка. — Не согласился я. — Подводный ракетный крейсер стратегического назначения проекта 941 'Акула'. Кучу денег стоит.

— Все, иди к демонам. Стоп. Откуда у тебя подводная лодка?!

— Так я купил у белорусов, — пожал я плечами. — Мне, понятно, такое никто не продаст. А им то легко — они ж союзники империи. Да — списанное, без вооружения...

— А тебе они с чего бы продали?!

— Я ж белорусам пообещал, что возьму столько же запчастей для тракторов, сколько подлодка весит...

— Запчасти ты тоже Аймара втюхал? — Схватился Артем за голову, ладонями измяв прическу.

— А чего подлодке просто так через полпланеты идти? Взяли контракт на сопровождение контейнеровоза с тракторами и запчастями. Они, наверное, в твое отсутствие выгрузятся. Ты уж, будь так добр, не порть сюрприз — изобрази счастье и радость.

— Счастье... Радость... — Изумленно смотрел на меня друг.

— Для тебя же стараются. Любят, значит. — С укором прокомментировал я. — 'Podarok Jenihy', — изобразил я акцент.

— А ты не мог бы попросить своих белорусских друзей вернуть переводчика на родину?!

— Категорически исключено. Он узнал страшный секрет о гипнотической технике движения усами Герцога Лукаша. Там микровибрации, вступающие в гармонику с тонкими полями человеческого мозга. Стоит один раз задержать взгляд — и пропал человек, на все соглашается!

— Что, правда? — Распахнул глаза Шуйский.

— Нет. — Вздохнул я. — Он в род Аймара вошел. Твой человек, без пяти минут — сам бы мог ему правильные традиции подсказывать.

— Вот в том то и дело, что без пяти минут! И без восьмидесяти тонн золота!

— Слушай, ты думаешь мне, легко?! — Возмутился я в конце концов. — Я двери не открывал, форточки не проветривал, а у меня теща завелась! И никуда от нее не денешься, вечно я ее девочку обижаю, вечно ее не люблю!

— У меня тоже есть теща. — Мрачно глянул Шуйский.

— Тебе хорошо, ты хотя бы не понимаешь, что она говорит! А моя весь мозг выносит. Приходит, и заводит: мерзавец, подлец, да как я ее дочку на десять лет в башню! Да как допустил, чтобы ее похитили! Да я ее и образования лишил, и ресторана, и вообще!..

— А ты ей?

— А я ей: 'мама'... — потерянно произнес я. — Что скалишься? Я десять миллиардов отдал за невесту! Сколько еще доплатить, чтобы комплектация была с нормальной тещей?! Она ж ей даже не родная! — Всплеснул я руками в сердцах.

— Ага. Так. — Сосредоточился Артем, поправляя ладонью волосы. — Подлодку продал. Запчасти продал. Конвой и транспортировку продал. За тещу доплачивать согласен. — Мудро отметил княжич, тут же успокоившись и вновь присев рядом. — У тебя теща по грибы ходить любит?

— Эй, ты это самое, — с подозрением покосился я на товарища. — Не трожь тещу. Во первых, Ника переживать будет. Во вторых, она же на меня в первую очередь подумает. А в третьих... — вздохнул задумчиво. — Карма это. Наказание свыше за все мои преступления — неизбывное и неотвратимое.

— Ты верующим стал?

— Да причем тут это! Религию пощупать нельзя. А это — само явилось и в Москве прописалось... — Понуро качнул я головой. — Знал я, что нельзя так с Никой. Что вернется мне это. Но я-то думал, что просто плечо там прострелят или обойдусь повреждениями средней тяжести... Так что будешь выкладывать сорок одну тонну золота, уточняй, чтобы вы с мамой жили отдельно — она в Перу, а ты с Инкой в России.

— Не получится нам в России. Хотя бы пока дети не вырастут. — Артем опасливо покосился по сторонам, плеснул Силой, выстраивая защитный купол от прослушивания, и прошептал. — Ты вообще в курсе, что Сила Крови Аймара не затирает чужую Силу Крови и передается одновременно?

— Чего? — Удивился я.

— Ага! — С азартом кивнул княжич. — А Сила Крови у них — ухх! Ты хоть понимаешь, что это означает?!! Летающие медвежата!!!

— Говоришь, через горящее поле конопли бежал?..

— Тьфу на тебя! Я же серьезно! Да на такое и восемьдесят, и сто тонн золота не жалко!!

— В общем то, да... А папа твой тогда чего нос воротит и не одолжит?

— Шутишь? Чтобы я ему еще это сказал. Это мои дети! — Возмутился Артем. — Он же потребует влезть в их воспитание на правах деда. Да меня вообще в сторону уберут! Так что Максим, дай денег.

— Пойдешь на месяц в гусары?

— Нет.

— В качестве вольнонаемного, никакой присяги.

— Максим... — Вздохнул Шуйский. — Я не пойду в гусары. Это вопрос принципа.

— А сабля гусарская ваша родовая тогда чего у нас в подвале валялась? — Коснулся я рукояти и продемонстрировал.

— Это очень тяжелый вопрос. Я не собираюсь повторять ошибки предков.

— Мне показалось, князь Давыдов и старый князь Шуйский очень хорошо ладят, — недоуменно пожал я плечами. — Да твой дед вообще единственный, кто может его угомонить! Единственный, кого он слушает вообще!

— Угадай, почему? — Мрачно смотрел Артем.

— Совместное боевое прошлое. Боевые товарищи. Не раз спасали друг другу жизнь в бою.

— Ага. Все верно. — поддакнул княжич, сохраняя выражение лица. — А еще ты видел хоть одного гусара, который спорил бы со своим боевым конем?

— А...

— Вот-вот. — Отвел глаза Артем. — Воевали они действительно вместе. Жизни друг другу спасали. Боевой гусар на боевом медведе...

— Так ты не понимаешь, что сейчас — это твой шанс? — Проникновенно произнес я.

— Какой?! Встать под седло?!

— Нет! Изначально идти в полк гусаром!— С яростной уверенностью оспорил его слова. — Стать человеком! А не лошадью!

В общем, не проняло — Артем смотрел столь же хмуро.

— Не ради меня! Ради медвежат! — Прижал я руку к сердцу.

— Гад ты и искуситель, Самойлов. — вздохнул он.

— Всего на месяц! Без присяги! Без обязательств и седла!

— А искуситель ты — всю жизнь. — Махнул он рукой. — Это я еще после качелей в мороз сообразил... Но записку для Инки ты мне напишешь немедленно, собственноручно. Чтобы я ей хоть фотографию скинул...

— Без проблем, вольноопределяющийся Шуйский.

Я достал блокнот из внутреннего кармана, накидал строчку, лихо подписался и передал в сложенном виде княжичу.

— Спасибо. — Засуетился он, включил камеру на телефоне, неуклюже и с азартом раскрывая и разглаживая одной рукой бумажку.

Затем вчитался, как камера сфокусировалась.

— 'Переодевая Инку, я не видел красивой груди'. Максим!!!

— Это тебе за непочтительное отношение к офицеру, вольноопределяющийся. И вообще, скажи ей, что ждешь котелок жаркого на опушке своего леса.

— Какой лес, — заворчал княжич, остервенело комкая и разрывая листочек. — Я теперь горный!

— Козел?

Артем было вскинулся обиженно, но посмотрел на скомканный шарик бумаги и погрустнел.

— По версии жены — да...

— Так пусть меняет мнение и смотрит на тебя, как на гусара, — огладил я несуществующие усы.

— А это как? — Скептически глянул он на меня.

— Не попробуешь — никогда не узнаешь, — мечтательно припомнил я детали вчерашней ночи.

И тут же приметил движение в противоположной части зала.

— Борецкий приехал, — вставая, с улыбкой встретил я вышагнувшего из двери сияющего радостью знакомца.

Паша тоже нас увидел и бодрым темпом направился к нам.

— О, Пашка, у тебя есть сорок тонн золота? — Опередил меня Артем.

Пашка с той же улыбкой развернулся и принялся быстрым шагом удаляться от нас.

— Паша, ты куда? — заспешил Артем вслед за товарищем. — Паша, погоди, чего спрошу.

— А я особо и не знаю ничего. — Ускорился Борецкий.

Но в дверь выйти не успел.

— Вы ничего не докажете, — сглотнул Паша, испуганно глядя то на удерживающего его Артема, то на меня.

— Да причем тут какие-то доказательства? — Отмахнулся Шуйский и продолжил проникновенно, обняв того за плечи, развернув обратно и зашагав, увлекая за собой. — Я просто посмотрел на тебя, и сразу мысль — как ты там, в Китае? Хорошо ли тебе? Как взаимоотношения с супругой?

— Спасибо, все хорошо, — потерянно улыбнулся тот.

— А не возникало ли у тебя, друг, ощущения, что все это — не твое? — Искренне уточнил Шуйский. — Китаянка-жена — что подумает общество? Какими будут ваши дети? Не ошибка ли все это?

— Н-нет, наверное.

— Во-от! Я слышу звук сомнения в твоих словах. — Поднял Шуйский палец. — И веришь ли, друг, что сомнения навещают и меня насчет Аймара? — Удерживал Артем его взгляд, не давая отвести в сторону. — И я решил, что нам нужно решение свыше! Давай поставим твои сорок тонн золота на красное! Выиграем — женимся! Я знаю казино, где берут такие ставки.

— А если не выиграем? — Заикнулся Пашка.

— Да как не выиграем?! — возмутился Шуйский.

— Так, вольноопределяющийся, отстань от рекрута. — Оттер я Шуйского в сторону и пожал Пашке руку. — Ты его не слушай. Как твои дела?

Пашка вцепился в мою руку, как утопающий в спасательный круг и старался на другого княжича не смотреть.

— Спасибо, хорошо, — выдохнул он, опасливо отодвигаясь от Артема.

— Как дела с Го?

— Решаются, потихоньку, — слабо улыбнулся он. — Отец занимается. Так что у меня есть месяц, даже больше. Что случилось?

— Вид у тебя какой-то серый, — отметил я, приглашая присесть. — Артем, ты не мог бы сходить нам за водой?

— Давай официантов позовем. Вон на столике кнопка.

— Вольноопределяющийся Шуйский!

— Сейчас принесу, — вздохнул Артем и направился разыскивать кулер со стаканчиками.

Пашка расслабился, глядя княжичу в спину и признательно посмотрел на меня.

— Что-то он какой-то энергичный сегодня.

— Будущий глава семьи, — пожал я плечами. — На каждого по-своему действует. Так что у вас на самом деле?

— Говорю же, нормально, — ответил Пашка.

— Тогда отчего сомнения? Я же слышал, когда Артем давил.

Было что-то в его голосе — и одновременно не было решительного 'Все отлично!'.

— Может, он и прав, — рассеянно повел глазами Борецкий. — Го — огромный клан. А я там... Фамилия с привилегиями. У отца вон такая же фамилия, вокруг него все кружат, уговаривают. Я только Дейю вижу. — Потеплело его лицо. — Поэтому еще сам не сбежал.

— А хочется сбежать? — Уцепился я за фразу.

— Да там невозможно! — Воскликнул Паша. — Это не ешь — отравят. Туда не ходи — убьют. Это не ешь. Это тоже не ешь. Вообще ничего не ешь!! Ем, только когда Дейю приходит. А когда Дейю приходит, мне кушать не хочется, — порозовел он. — Задолбало. — Выдохнул он искренне. — Вон, неделю назад плюнул на все и пошел в гипермаркет набрать себе продуктов. Меня просто так не убить, — гордо поднял он подбородок. — К тому же, там куча народу, проходимость бешеная...

— И чего? — Полюбопытствовал я.

— Отравился, — понурился Пашка.

— М-да...

— Так что, если честно, я даже рад приехать на месяц. Дейю сказала, с тебя спросит, если что случится. Но это ты не слушай, это такое... — Отмахнулся он. — Так чем тебе помочь?

— Значит, к делам тебя не привлекают? — оперся я рукой на колено.

— Отца достаточно.

— А хочешь, чтобы привлекали и тебя? Если честно. — Повел я взглядом, показывая, что никого нет рядом.

— Хотелось бы, почему нет. — Кивнул Пашка.

— Ты ведь в курсе, что в Го все мужчины служат в армии? Имею ввиду, те, кто принимают решения? — Поднял я бровь.

— И ты предлагаешь, — внимательно посмотрел он на мой мундир.

— На месяц. — Кивнул я. — Зато звание останется с тобой. Если заслужим, то офицерское. Вернешься с наградами, с саблей, в мундире и на коне. Сам заметишь, как сменится отношение.

— И сколько это будет стоить? — осторожно уточнил Паша.

— Мы же друзья, ну что ты. — Положил я руку ему на плечо и легонько сжал. — А что там про сорок тонн золота?

— Помнишь у Черниговского караван с золотом слетел с моста в воду? Потом его на дне не нашли. — Напрягся он. — Я подумал, что раз это теперь твое княжество, ты позвал меня, чтобы потребовать вернуть...

— Забудь. — Прикрыл я веки. — Эти сорок тонн тебе будут гонораром за месяц службы в гусарах. Можешь сказать так своей Дейю.

Брови Пашки поднялись, а сам он удивленно посмотрел на меня.

— Это не слишком много?

— Но ты согласен?

— Я? Ну конечно! — Воскликнул Паша, чуть приподнявшись на кресле.

А затем покосился на подходящего Артема, придерживающего три стакана с водой.

— Отлично, вольноопределяющийся Борецкий!

Встав, я взял стакан себе. Жестом показал встать княжичам и проследил, чтобы у каждого было, что выпить. Потребовал тишины и поднял пластиковый стаканчик, как для тоста.

— Тут был задан вопрос. Не слишком ли это много — платить сорок тонн золота за месяц службы. — Обвел я товарищей взглядом. — Не стоит удивляться. Ведь я потребую службу, равную этим сорока тоннам. Виват, гусары! — И опрокинул воду в себя.

— Что, вот так — не чокаясь? — робко спросил Паша.

— Мы приехали спасать его детей, — напомнил Артем, залпом выдувая свою порцию и мощно прокачивая воздух через ноздри — будто в стакане была жидкость куда крепче.

— Я думал — шутка... У него же нет детей...

— И не будет, если Нику убьют. — сухо произнес Шуйский.

А я пытался разглядеть через матовые экраны, разделяющие секции вип-залов, небо и взлетку. В голове звенело на высокой ноте, а пальцы комкали тонкий пластик.

— Господа? — Сбил момент серьезности деликатный голос кого-то из персонала.

— Да? — Обернулся я к мужчине в форме охраны, стоящему на пороге.

— Тут какой-то юноша рвется к вам. Говорит, у него назначена встреча на полдень.

— Впустите, — недоуменно переглянувшись, пожал я плечами.

В зал вошел тощий парень лет двадцати трех, в дешевом, но опрятном сером костюме, с пластиковой папкой в руках, прижатой к груди.

— Здравствуйте, — неуверенно улыбнулся он. — Это я, насчет телевидения и цифрового интернета! Вы велели мне взять отпуск за свой счет и быть здесь. Ах, вот, — спохватился он, раскрывая папку и показывая бумаги. — Тут, на всякий случай, наши тарифы и условия подключения.

Вот блин! Я вздохнул, вспомнив тот случайный разговор. А затем присмотрелся к юноше. Подтянут, пусть хоть чуть-чуть и сутулится. Одежда опрятная, речь приятная.

— Ты думаешь о том же, что и я? — Задумчиво покосился я на Артема.

— Пожрать бы, — согласно кивнул он.

— Да нет же, — отмахнулся от Шуйского и в несколько шагов достиг паренька. — Как зовут?

— Михаил Андреевич Ломов. — Опасливо смотрел он на меня.

— Разрешите представиться, корнет Самойлов. И мои друзья — княжич Борецкий Павел и княжич Шуйский Артем.

— О-очень приятно, — заробел тот.

— А что, Михаил Андреевич, — приобнял я его за спину, — Не желаете ли вы сменить скучную и опостылевшую профессию, на почетную службу в гусарском полку? Месяц службы, а далее — как понравится.

— Н-ну... А какие условия? — осторожно уточнил Ломов.

— Любые, — поставив перед собой, по-отечески положил я руки ему на плечи. — Платой за абсолютную верность.

— А можно подумать? — робко уточнил юноша.

— Нет.

— Тогда я согласен. — решительно выдохнул рядовой. — Вы знаете, уже опостылело! Все что угодно лучше, чем целый день сидеть и звонить!

— Похвально! Добро пожаловать в Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк! — Похлопал я его по спине и встал рядом с друзьями.

— Какой-какой полк? — Уточнил Пашка недоуменно.

— Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк! — Гаркнул я ему в ухо так, что подпрыгнули все трое.

И активно затормошили себе уши.

— Нет, но внушает, — первым откомментировал Шуйский. — А мне можно так?

— Поздно, занято, — с гордостью поднял я подбородок.

— Меня, кажется, контузило, — чуть сильнее, чем нужно, бил себя по уху Ломов. — Можно мне больничный?

— Второе ухо слышит?

— Так точно!

— Тогда первое задание: обзвонить всех аристократов по предоставленному списку и пригласить на бал в честь первого набора в Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк!

— Обзвонить... — смотрел он на меня с непонятной грустью и согласно вздохнул.

— И лучше всего этим заняться из салона красного феррари, — подмигнул я ему, вручая визитку с номером Димки.

Глава 4

Вышколенный персонал столичной резиденции Юсуповых помнил наизусть, что старый князь предпочитал огромным залам — уют и тепло крохотных комнат. Простительная для его лет черта, которую обычно воспринимают с улыбкой и снисхождением к ломоте в костях, дорисовывая в фантазии теплый плед, кресло и огонь в камине. Но те, кто знал старого князя лично, понимали, что дело вовсе не в уюте.

Безопасность — это когда низкие потолки, узкие переходы и нет окон, а над головой десяток-другой метров скалы, которая выдержит круглосуточный артобстрел, даст выспаться под ритмичную дрожь земли и подарит шанс проснуться следующим утром.

Безопасность — вот высшая ценность, которую обесценивают из поколения в поколение. Все эти витражные стекла от пола до потолка, роскошные апартаменты, легкомысленные перекрытия и ржавые петли на дверях бомбоубежищ — все стало возможно исключительно после того, как выжившие под бомбежками 'мастера' и 'виртуозы' выходили под чистое небо и обращали дни и недели врагов в вечную ночь бесконечной грозы.

Вот тогда-то и зарождались общечеловеческие ценности — через культивацию неотвратимости наказания; из житейской мудрости, донесенной до всех желающих: если вы тронете нашу кровь, мы придем и покроем пепелище ваших домов солью, чтобы ни одного ростка не взошло впредь. Механизм, построенный на единстве рода, гарантирующий безопасность для каждого с алым княжеским гербом на груди.

Все то, что кажется сейчас таким естественным и обычным: возможность в одиночку идти по городу вечером; выпустить детей играть возле дома; отпустить девушку с подругами одних по магазинам. За все заплачено кровью.

Под ногами старого князя хрустнули осколки разбитого стекла, а замотанный пленкой и скотчем фрагмент стены родовой башни взвыл от налетевшего ветра. Он сам велел ничего не трогать — разве что прикрыть от влаги и ветра. Но в воздухе все равно чувствовались запахи холода и сырости от подтаявшего снега, немного — оплавленного пластика и дерева. Тонкая нота перегретого металла и ржавчины, проступившей через бетон под снятым из-за пожара паркетом.

Это была комната, которую всегда подготавливали до его прибытия — небольшая, всего-то два на три метра, с единственным окном в сторону реки и храма. В больших он так и не научился спокойно спать.

— Значит, пришел и выкинул перстень? — Прищурился старый князь, глядя на столицу.

Произошедшее в небе позапрошлым вечером могли наблюдать все — уж больно ярко, шумно и близко к центру города находилась родовая башня. Но вот детали...

Позади скрипнуло два кресла — присутствовали еще два поколения Юсуповых, отец с сыном.

— Да, дедушка. — коротко ответил Александр, вставая с места.

— А ты — что? — Заложив руки за спину, чуть повернулся старый князь, чтобы краем глаза наблюдать за внуком.

— Отпустил его и доложил отцу.

— Отпустил?

— Он ушел, я не препятствовал. — слегка напрягся голос говорившего.

— Ясно. — Отвернулся старый князь. — Ты бы и не смог его остановить. В этом нет твоей вины. Но вот что не догнал и не продолжил беседу на его территории...

— Он перешел черту. — Холодно ответствовал ему голос сына, так и не вставшего с кресла.

Князь нынешний. Уверенный в себе и своих действиях, как и положено на его должности.

— Там, — качнул старик подбородком в сторону города. — Хотят знать наше мнение. Интересуются причинами. Не знают, что им писать в газетах. — Усмехнулся он.

— Слова 'внутренние дела рода' их больше не устраивают? — Деланно удивился князь.

— Устроили бы. Если бы слухи о перстне с нашим гербом не ушли из этих стен. — Вновь посмотрел он на внука, упрямо глядевшего перед собой.

— Я никому не говорил. — Тем не менее, упрямо произнес тот.

— Устроил утечку. — Покровительственно кивнул старый князь ему, словно хваля за домашнее задание.

— Я не...

— Молчи!

— Отец, вместе с Самойловым тоже были люди. — Выдерживая нейтральный тон, заметил нынешний князь. — В том числе недружественно настроенные. Тот же бывший князь Черниговский...

— Иван Александрович хлеб ест с его рук! Ему это отречение — ножом по горлу!!

— Я не могу быть гарантом всех свидетелей того вечера. — Упрямо смотрел Александр. — Я готов ручаться за свою свиту. Но не за чужих людей. — повторил он фактически за отцом.

Старый Юсупов покачал головой.

— Я помню, как всех вас, мальчишек и девчонок, подрастающее поколение, учили взаимопомощи. Топили в болотах, сплавляли на плотах по быстрым сибирским рекам и оставляли одних в тайге. Чтобы в голову въелось до конца жизни — своих не бросать никогда.

Но как так получается, что все эти храбрые и смелые приходят и говорят: этот родич не тонул вместе с нами. А вот этот — не ходил на плотах и не голодал с нами в снегах вечной мерзлоты. Этот — не бежал с нами от разъяренных стражников? А вот эта и эта — вообще росли и учились в другом городе. Сколько отличий должно набраться, чтобы следующим шагом один мой внук воткнул второму нож в спину?! Чужие люди, говоришь?!

— Ты слишком много ему прощаешь. Он перешел черту. — Жестко ответили ему из кресла.

— Я не слышу имя твоего сына. — Поджал губы старый князь. — Кто в твоих словах этот вечный 'он'?!

— Максим перешел черту. Максим сам выбрал, как поступить. — поумерил тон Юсупов-средний.

— После того, как ты начал подгребать княжество Черниговских под себя?

— Он... Максим пользуется нашим именем! — возмутился князь. — С какой это стати я должен стоять в стороне?!

— Ты лезешь в земли дочери министра внутренних дел Империи.

— Которого наш род поставил на этот пост!

— Это я его туда ставил, вместе с Шуйскими, Панкратовыми и князем Давыдовым! — вызверился на него старший родич. — А утвердил Император! И дай тебе рассудка отозвать наших людей, пока Еремеев не пожаловался государю на произвол!

— Мы должны что-то получить. — Мрачнел князь. — У нас тоже есть к Черниговским претензии, от которых пришлось отказаться. Мы убедили в том же союзников и сдерживаем их гнев.

— Твой сын подарил своей жене княжество. — Смотрел на него сверху вниз старый князь. — За твоего сына выдают принцессу императорской крови. Чего тебе еще желается получить?

— Для начала, сойдут извинения за содеянное, — повел тот рукой, указывая на повреждения комнаты. — Я не вижу, чтобы этот взбалмошный юноша считал себя частью нашего рода. Как видишь, он сам так не считает.

— Отчего же? — нейтрально отметил старший Юсупов, разрывая противостояние взглядов.

Подошел к внуку, оправил его одежду и застегнул верхнюю пуговицу на воротнике рубашки.

— Ко мне вот давеча заходил князь Давыдов, самолично. Приносил извинения. — Чуть отодвинулся старик, чтобы оглядеть получившийся внешний вид. — Говорит, я вашего Максима, как узнал, что тот отрекся, сразу к себе забрал, пока это не сделали остальные. Радовался, что успел.

— Он просит забрать его обратно? — Хмыкнул сын.

— Да нет, почему. Максим в его полку. Говорит, что у них теперь одна лыжня... Или путь... Я не разобрал. — Отмахнулся от зацепившейся мысли старый князь. — А извинялся за то, что был введен в заблуждение. Говорит, очень расстроился, когда увидел наш родовой перстень в руках Максима. Говорит, не знал, что мы тут интриги крутим, и торжественно поклялся никому не разболтать.

Внук отодвинулся и нервным движением выудил родовой перстень из внутреннего кармана пиджака. После чего продемонстрировал старшим родичам.

— Тогда что увидел князь Давыдов? — Риторически уточнил нынешний князь, поднимаясь из кресла.

Старик забрал перстень из ладони внука, покрутил в руках, царапнув ногтем перечеркивающую герб линию — знак бастарда, и удовлетворенно хмыкнул.

— Полагаю, он увидел настоящий перстень. А это подделка.

— Но дракон. Я же видел. — возразил внук.

— Что ты видел? — Поднял бровь старый князь.

— Дракон в небе погас, когда Самойлов снял перстень с пальца и прилюдно бросил мне в руки, — ответствовал Александр. — Перстень настоящий.

Кольцо хрустнуло в стариковских руках, оставшись двумя кусками дешевого бронзового литья.

— Тогда этот эпатаж — признак бескультурья. — Отметил Юсупов-средний, с нечитаемыми эмоциями глядя на пористый скол бронзы. — Нельзя взять и выкинуть родовой символ. Он все равно будет родовым символом!

— Кто это мог знать? Кто был из чужих рядом? — Повторил Юсупов-старший свой недавний вопрос и мягко обратился к Юсупову-младшему. — Не тянись и не бойся.

— Но дракон пропал..!

— Эта зависть, этот страх, что калечит волю и разум. — Покачал головой старый князь. — Максиму не нужен перстень, чтобы призвать родового дракона. Но ведь кое-кому так хотелось, чтобы такой яркий претендент на клановое наследие исчез.

— Я никогда!.. — Вскинулся Александр.

И был тут же успокаивающе удержан дедом.

— На этот раз не ты.

Старший Юсупов посмотрел на нынешнего князя.

— А я смотрю, ты готов платить любую цену, лишь бы не допустить Максима до правления. Ведь твои люди разнесли весть по городу? Это ведь ты начал крутить с первым советником, организуя свадебные торжества поверх головы Максима? Ты желал, чтобы все сорвалось. Ты видел, как болезненно это ударит по нам, и уже заготовил виновника.

Сын молча вернулся в кресло и перекинул ногу на ногу.

— Максим же твоей крови. Неужели чувства от собственной ошибки так сильны, что тебе плевать не только на союз с императором, но и на весь мир? — Продолжил старик, качая головой.

— Он не будет главой клана. Я вижу, к чему ты подводишь. Вижу твои усилия. Я не стану утверждать его кандидатуру. — Спокойно и холодно ответствовал тот. — Даже если перстень все еще на его руке, у меня есть Александр, Роман, другие сыновья и дочери. Клан не примет человека, разбрасывающегося символом рода.

Где она — грань между гордостью за своего ребенка и страхом, что его успехи не принадлежат тебе? Нашептывают ли ему это ночами жены, радея за собственных детей, или это его рассудочный выбор? И как дорого обойдется это клану, если не остановить сейчас.

— Ему не нужен твой престол. Можешь не беспокоиться. — Отрицательно повел подбородком старый князь. — Но и выбросил он этот перстень отнюдь не поэтому.

— Сделанного не вернуть. Меня устраивает исход. Родство императора все равно будет, как ты и хочешь — я передам тебе все наработки по торжествам. А меня оставь в покое. Александр, распорядись отремонтировать здание и выставь счет Самойлову. — повелительно произнес тот.

Но старик поднял руку, и внук даже не шелохнулся.

— Я хорошо знаю Максима. — Поджал губы прежний глава Юсуповых. — Есть два верных признака, на которые стоит обратить внимание. Если он чего-то не делает — например, не занимается организацией свадьбы, то свадьбы не будет. То есть, вообще. Совсем.

— Значит, он изначально хотел ударить по нам. — кивнул своим мыслям князь. — Вероломно, ломая соглашения и заставляя возвращать подарки.

— А ты желал от него импровизации, мальчишеской обиды и истерики? Тогда ты дождался, — указал старый князь на пролом в стене. — Я же продолжу о втором признаке, связанном с Максимом. Если он делает что-то безумное, — старик подошел к выбитой раме и сорвал пленку, запуская холодный ветер внутрь. — Значит, пытается спасти близких.

— От чего? — Запахнул одежды князь.

— От себя. — Выглянул старик в бездну неба над собой и увидел расцарапанные родовым драконом фасады. — Максим хочет убрать нас из-под удара. — Заглянул он вновь в комнату.

— Мы — клан. Какого еще удара мы должны бояться? — Фыркнул его сын.

— Того самого, из-за которого свадьбы с принцессой Елизаветой не будет. И вот когда это произойдет. — Дыхнуло от старого князя Силой и Волей, заставив всех родичей подскочить и выпрямиться. — Вот тогда ты вспомнишь, что кольцо на его руке — настоящее. Не тот кусок металла, который ты передавал через Амира! А настоящий перстень, что дал ему я!!

— Так что мне сказать журналистам? — Посерел лицом князь.

— Ты уже ответил. Это 'внутренние дела рода'. А ты, внук, сделаешь то, что приказал тебе князь. Пойдешь и выставишь Самойлову счет за погром. После чего все мы сделаем так, как я вас учил в детском дворце. — Жестко смотрел на них старик. — Будем ждать в засаде, пока родич выводит хищника на себя.

Глава 5

Дом на Малой Никитской, зажатый между парой двухэтажных сверстников с одинаковыми песочно-желтыми фасадами, находился слишком близко к городской усадьбе многочисленного семейства Долгоруких, чтобы не быть выкупленным ими на всякий случай. Понятно, что у здания была своя история, череда упрямых владельцев и влиятельных персонажей, называвших его своим — но рано или поздно все равно произошел момент, когда фундамент и камни над ним обменяли на деньги. Судьба тех денег — быть перечеканенными монетой нового царства, превратиться в ассигнации, терять стоимость в череду волнений первой мировой и лишиться буквы 'ерь' вслед за реформой языка. А вот здание до сих пор стоит в почти неизменном виде — технологии пробрались в вековые покои и спрятались электрическими лампами в люстрах и кондиционированным воздухом в воздуховодах под потолком. В остальном же даже паркет поскрипывает, а пара клавиш на рояле в большом зале глухо западают и не дают звука.

Здание не так давно целиком даровали Долгорукому Игорю, моему старинному другу, в знак очередного семейного примирения — уже после того, как его кабинет в Останкино чуть не разгромил разъяренный патриарх рода. Тому очень не понравилась деятельность телеканала внука, атаковавшего в новостных выпусках князя Черниговского. Мою Нику похитили, и мы совместно проводили информационную подготовку населения — чтобы те знали, где хорошие, а где плохие. Обычно принято, что хороший — это император, а со вторыми он строго разберется. Ну а Игорь традицию нарушил.

В итоге, плохими назвали Черниговских, а телеканал удостоился короткой, но показательной похвалы венценосной особы. А потом еще и все княжество виновника вдруг оказалось под рукой Еремеевой Ники — в знак величайшей справедливости Императора, принявшего настолько справедливое и яркое решение, что патриарх Долгоруких вновь лично приходил к внуку — мириться, извиняться за шрам на щеке, оставленный его перстнем при хлесткой оплеухе. К слову, шрам свести — дело пары секунд, но даже вчера, когда мы встретились, он все еще короткой чертой рассекал правую щеку Игоря.

Документы на дом Игорь принял, чаем деда напоил, поулыбался и вежливо проводил до выхода, завершив визит крепким рукопожатием. Но переселяться не стал, да и вообще после визита долго отмывал руки под кипятком с мылом. Он часто так делает — должность такая, обязывающая к личным встречам с политиками.

Встречались с ним вчера, по причине насквозь прагматичной — требовались мундиры аж для трех будущих гусаров. И если для меня еще кое-как нашлось, то искать размеры Артема, гораздо проще не лично, а по телефону из высокого Останкинского кабинета — озадачивая через Игоря его хороших друзей и приятелей.

Да, мундиры для них тоже взялись сшить по мерке — но опять же сроки называли в пару-тройку дней, несмотря на ценники, как за хороший легковой автомобиль. А ведь в мундире еще предстояло научиться ходить, правильно держать его на плечах и не отрезать себе ногу саблей. Предстояло проделать огромную работу, чтобы Артем не смотрелся хмурым серийным убийцей в красном костюме швейцара, тело которого где-то недалеко. Научить Михаила не горбиться в мундире, не улыбаться так, что у него хочется взять листовку, и не ерзать руками, будто он эти листовки потерял. И откормить-таки Пашку, а то он смотрелся с серым лицом и отвисшей на поясе саблей, будто мы уже проиграли и отступаем.

А мне эти неблагодарные рядовые подкинули накладные усы. Мол, как раз не хватает для образа. Я тем же вечером поехал к Нике, консультировался всю ночь и утром с довольным видом оглаживал усы перед неровным и хмурым строем. Оказывается, они поспорили, стану ли я их носить — ну а Ника вырастила мне новые, родные и приятно щекочущие в отличие от искусственной подделки. В общем, проиграли все — понятия не имею детали спора, но когда отпрашивались домой, все трое прикрывали ладонью нижнюю часть лица.

— Смирно!!! Вольно!!! Отклеить немедленно! — прокомментировал я криво наклеенные накладные усы на печальных лицах. — Не сметь позорить Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк!...

Тем более, что, как оказалось, репутация этого самого Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка не самая хорошая. Комедийная, я бы сказал — и все мундиры, которые нам достались из телевизионных закромов, были исключительно от водевильных персонажей.

Ну а что поделать, если целый век единственным представителем полка был князь Давыдов — известный балагур, выпивоха, бабник, дуэлянт и бьюти-блоггер. Следовало решительно менять вбитый в сознание образ — по моей просьбе, Игорь обещал поспособствовать документальными фильмами. Понятное дело, что сразу все не изменится — но если взять лихость из театральных постановок и добавить исторической правды, то имидж получится неплохой.

Хотел поехать к Нике и ночью все с ней обсудить, но по телефону наткнулся на ярость, требование выкинуть всех строителей или что-нибудь с ними сделать. Оказывается, специалисты уже приступили к возведению каркасов магазинов на первом этаже — и логично занимались этим днем, когда Ника пыталась выспаться. Понятно, что стройка — она как простуда, и рано или поздно пройдет... Но сегодня выяснилось, что все подготовительные работы высококлассные профессионалы с полным комплектом чертежей и материалов выполнили китайским в худшем смысле этого слова инструментом. Короче, сантиметры одной бригады отличались от сантиметров другой, а в целом они вообще не соответствовали нормам системы мер и весов, эталоны которых хранятся в Париже.

В общем, они там все напилили, насверлили строго по плану, а теперь все это не собирается вообще никак. Рабочие в растерянности, бригадиры чешут седину через каски, наша китаянка прячется на всякий случай на верхних этажах, а Ника хочет нормально выспаться. Мне — не приходить.

Пришлось заночевать в большом доме. Тогда казалось — одному.

Но через час вернулся Михаил, демонстративно показав список, по которому ему следовало делать обзвон. Вернулся молчаливый и хмурый Артем, недовольно хлопнув входной дверью, протопав на верхний этаж и захватив первую попавшуюся спальную комнату. А потом Пашка отзвонился и уточнил, осталось ли что-нибудь из еды — дома он внезапно ощутил страх перед пищей, приготовленной незнакомыми столичными слугами. Тут приносили еду с общей столовой Долгоруких — и ели мы в четвертом из общего котла, проверив на всякий случай трижды разными артефактами и добровольцем-Михаилом.

Четыре человека для такого здания — пустяк. Но каким бы не был огромным дом, главным местом встреч все равно останется столовая.

Первым там оказался Пашка, потом к нему присоединился я, потому что до того рассчитывал поесть у Ники. Потом Паша ушел и его место занял Артем, деловито выскребший оставшееся жаркое из котелка. На запахи явился Михаил со своими распечатками, грустно посмотрел на пустой котелок и пристроился за край стола, деловито делая пометки возле имен, выразительно на меня поглядывая. Мол, есть вопросы — надо обсудить. Или 'отними у Шуйского для меня немного еды', но это еще никому не удавалось.

— Родня требует, чтобы первой женой была местная. — Отложив ложку, выдохнул княжич Шуйский.

И это я у него ничего не спрашивал — сидел себе, изучал карту Москвы.

— То есть, из империи. — Добавил он, протарабанив пальцами по столешнице.

И тоже смотрит на меня так выразительно, что либо я должен решить его проблемы, либо найти еще жаркое.

— Михаил, отзвонись в службу обеспечения, что у них на поздний ужин?

— Сию секунду, — оставив бумаги, заспешил рядовой Ломов к телефону в холле.

— Теперь говори, — сложил я карту с пометками несколько раз и убрал себе на колени.

— Да, я собственно, все сказал. — Чуть ссутулился Артем. — Если ослушаюсь — отрекут от княжеского престола.

— Ого. Допекло их.

— Те три сотни беспилотников стали последней каплей. Я им пытался объяснить, что с родственников денег не берут. — Княжич поднял взгляд и мрачно добавил. — Оказывается — берут.

— Так возьми себе какую-нибудь неглупую местную девушку. Объясни, что будет декоративной женой.

— Во-первых, ни одна не захочет такой быть. — Загнул палец княжич. — Во-вторых, я не хочу быть вдовцом! — Закрыл он с силой все остальные. — Инка их всех убьет! — Прошипел он, автоматически оглянувшись по сторонам.

— Или тебя. — задумчиво поддакнул я.

— Или меня, — невольно повел Артем рукой по шее. — Она как-то мне показала огромную золотую медвежью челюсть. Литье и явный новодел. Шутя покрутила рядом с моим лицом. Я отшутился, что рано мне примерять такую. А она, мол, изменять не будешь, так вообще не придется...

— Ну, стоматология сейчас хорошая...

— Максим! — Возмутился княжич.

— Что? Да тут ответ на поверхности — просто долго ищи невесту, — пожал я плечами. — Там месяц пройдет, получишь свое золото и улетишь.

— Так невесты меня сами искать станут... — взгрустнулось Артему, а рука его подхватила ложку и поскребла по пустым стенкам.

— Это когда гусар боялся женщину? — Возмутился уже я.

— Ты свою запер в башню и боишься к ней подходить, чтобы она не ломала твои планы. — Обвинительно указал он на меня ложкой.

— Я каждый день у нее, чтобы ты там себе не думал. — Огладил я ус. — Ну, кроме сегодняшнего... А ты прекрати хворать и печалиться. Вот подойдет к тебе леди — ты ей 'мадемуазель, а вы умеете делать сальто назад?'. Понятно, что нет. А ты ей сразу 'жаль', и в сторону отходи.

— М-да? А если умеет? — Заинтересовался Артем.

— Тогда тоже скажи 'жаль' и отходи. — Пожал я плечами. — Принцип одинаковый. Только вопрос другой придумай.

— Нет, ну нормальный вопрос... — Задумался Шуйский.

— Господа, ужин скоро будет, — довольным вернулся Михаил.

— Миша, а ты умеешь делать сальто назад? — Встретил его вопросом Артем.

— Н-нет, но могу научиться.

Артем тут же посмотрел на меня с возмущенным видом.

— Это было для примера. В общем, пойду я спать, — махнул я на него рукой, заметил бумаги рядового на краю стола и уточнил. — Михаил, что у тебя?

— А! По вашему списку. — Подхватил он листки и тут же пересобрал в понятном только ему порядке. — Я дозваниваюсь, но там никто не понимает русский язык. Я начитываю текст, а они почти всегда бросают трубку. Может, стоит перевести приглашение на их языки?

— Продолжай говорить на русском. Только на русском — уверенным, спокойным и доброжелательным тоном. Не дозвонишься по одним номерам, звони по другим. Рано или поздно они сами найдут переводчика.

— Это что за приглашение? — Заинтересовался Артем.

— Приглашение на бал в честь нового набора в Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк. — Спокойным тоном пояснил я.

— А что тогда за аристократы, которые русский не понимают? — Повернул Шуйский голову в сторону Михаила.

— Тут есть список, сейчас, — чуть суетливо перелистнул рядовой Ломов страницы. — Вот... Только имена странные, — виновато глянул он на мою благожелательную улыбку. — Нашел!... Тут по алфавиту... Великий раджа Миттал, Вестник Неба на Земле Ли, Вечный Князь Виид, Владетельный Куомо, Владыка Дворца Печалей Салот, Господин Крокодилов Мбака, Отец духов Кри Паундмейкер, Проводник Черной Тропы Ялин, Сиятельный герцог Бюсси, Хозяин Пустоты Намаджира, Хозяин Трона из Черепов Мгобе,

Было занятно наблюдать, как изменялось лицо Артема — от удивленного, ошарашенного, до встревоженного и, наконец, абсолютно спокойного и собранного.

— От лица кого ты их зовешь? — Спросил он меня.

— От лица победителя турнира Долгоруких. Как ты помнишь, они обещали провести испытание победителей на ранг Силы. Я напоминаю им о данном обещании и сообщаю, в каком месте они могут его исполнить.

— Ты совсем страх потерял.

— Эти люди дали обещание. Обещание тяготит их, вытягивает силы. Я даю им шанс это исправить. — Вежливо уточнил я свою позицию. — Было бы неплохо, если на бале будет присутствовать Светлана. Тогда уважаемые гости смогут выполнить обещание целиком.

— Это невозможно, — покачал головой Шуйский. — Она не приедет.

— Я — вряд ли смогу ее в этом убедить, — согласился с ним. — Но если ваша семья попросит...

Артем поднял голову, будто осененный догадкой.

— Даже если ты все это устроил, чтобы она приехала. Она не приедет, Максим. Не все, чего ты хочешь, будет тебе дано. Пора бы смириться с этой мыслью.

— Очень жаль, — продолжил я прежним миролюбивым тоном. — Ведь у нее на поруках Вера, и мне казалось, вы с ней недоговорили...

В последнюю их встречу девушка предпочла зачитать предсмертный монолог над парализованным Артемом и воткнуть зачарованный клинок себе в живот. Не говоря уж, что потом княжич искренне уверился в ее гибели, во всем обвинил меня и попытался прибить от горя. Вернее, потом-то сказал, что не пытался — но изображал процесс очень убедительно. Последующий запой и переезд в Анды успокоили Шуйского и примирили с потерей любви, хоть и предавшей его, но остановившейся у самой грани. Теперь он знает, что она жива. Даже интересно...

Княжич сорвался с места на выход так, что за ним жалобно покачнулся и упал на бок стул.

Михаил вздрогнул и испуганно покосился на дверной проем.

— У него телефон остался в комнате, — подсказал я, обошел стол и поставил стул на ножки.

— А вот эти люди, — уже с сомнением посмотрел рядовой на свой список. — Они какие-то опасные?

— Ты в поисковике не смотрел? — Собрал я пустую посуду.

— Там какие-то байки, легенды. Кошмары ожившие, — чуть нервно хохотнул он. — Я думал, это прозвища. Ну, как у нас Кощеем зовут. Или наследный титул, как Цезарь...

— Вот и не заморачивайся, — протер я и без того чистую столешницу полотенцем и после этого вернулся на свое место. — А так — за эти звонки тебе точно ничего не будет. Они сами заинтересованы в том, чтобы ты дозвонился.

— Хорошо, — не понятно отчего обрадованно и с облегчением выдохнул Михаил, отложил бумаги и присел поближе. — Это у нас иногда так на семинарах по продажам говорили.

— Значит, дело знакомое. Главное текста придерживайся и убирай эмоции. — Напомнил ему. — Ужин, наверное, стоит отменить. Если сам не голоден, конечно.

Артем-то вряд ли вернется.

— Сделаю, — согласно кивнул рядовой, вновь глянув в сторону двери.

— Расходимся? — Вопросительно поднял я бровь, отметив, что Михаил не торопится уходить.

— Один вопрос, если разрешите, — стал он нервно теребить пуговицу на рукаве. — Мне сегодня доставили документы на Феррари... И ключи от квартиры на Пречистенке.

— Так, — подбодрил его я.

— Мне как-то страшно все это принимать, — отвел Михаил взгляд.

— Почему?

— Ну... — продолжил он мучить рукав. — Мне кажется, я этого не заслуживаю. Это как не мое. Я сижу в машине... Зашел в квартиру, а она давит... Да я даже налоги не смогу заплатить! А квартплата там вообще...

— Необычно, да, — согласился я с ним. — Страшно?.. Обычному человеку — может быть. Но ты в мундире лейб-гвардии. Человек в мундире лейб-гвардии освобождал города, спасал людей из лагерей смерти, вытаскивал детей из огня. Человек в этом мундире достоин любой квартиры и любой машины.

— Да, но я не совершал всего этого!

— Совершали люди в этом мундире. Теперь ты внутри этого мундира, и вся слава полка — твоя слава. Так же, как все твои будущие подвиги станут частью истории полка. Пока ты в мундире, ты достоин. Если потряхивает, не снимай его ночью, — посоветовал я.

Михаил задумался. Затем приосанился и уверенно поднял взгляд.

— Я просто боюсь, что вы за все это можете попросить.

— А что я могу, по твоему, попросить? — Устало взглянув на часы, спросил я. — Убить кого-то безвинного? А ты что, раньше кого-то убивал за квартиру и машину? С чего ты решил, что станешь убивать сейчас? Что тебя можно заставить это сделать? Не говоря уж о том, что я тоже ношу этот мундир и никогда подобного не прикажу.

— Я... Простите. Виноват.

— У меня тут давеча спор был с князем Давыдовым. Он говорит, что если человеку дать все, что ему только вздумается, то лишившись всех самых страстных желаний, человек станет жить чужими мечтами. А я ему говорю, что это не так.

— Вы решили проверить на мне?

— Ага, — честно признался я.

— Ну, выходит, вы проиграли, — виновато провел он руками по волосам. — Вы дали мне все. А я у вас на службе.

— Разве квартира и машина — это все? — Улыбаясь, покачал я головой. — Это просто достойное существование. Разве это мечта?

— Для меня — да!

— Это ты так думаешь. Но не беспокойся, мой спор не окончен. — Поднялся я из-за стола. — Скоро к тебе подойдет человек. Очень важный и влиятельный человек — может, сам, а может, пришлет кого-то из своих людей. И он предложит тебе Мечту с большой буквы. Такую, которую не исполнить мне. Никому не исполнить, кроме этого очень важного и влиятельного человека. Мечту настолько яркую, что ты будешь согласен ради нее на все. Уж поверь, они хорошо тебя изучат. И попросят тебя совершить то, что ты никогда бы не сделал. Знай, если ты согласишься, он не соврет и действительно исполнит уговор — люди такого ранга не врут. Но учти, что этот мундир придется снять. А как жить без него — ты уже знаешь, — Улыбнулся я напоследок.

— Командир... То есть, господин офицер, — неуклюже поднялся за моей спиной рядовой Ломов.

— Да, рядовой?

— А вы тоже... Ну, спали в мундире? — Чуть смущенно уточнил он.

По счастью, не касаясь моего предсказания.

— Конечно, рядовой, — по-отечески кивнул я, закрутив ус.

И если эти гребанные ремонтники перестанут бесить Нику, то и завтра посплю.

Глава 6

Среди суматохи ремонта, звуков сверла о металл и завывания болгарок о каркасы строящихся магазинов, плавно передвигались вышколенные официанты с шампанским на подносах, невозмутимо огибая ошалевших от происходящего рабочих.

Пару раз на моих глазах бригадиры подрядных фирм подходили к Димке и настойчиво уточняли, мол, может им свернуть деятельность и убрать инструменты? Но всякий раз получали рекомендации продолжать, не смущаясь шведским столом с диковинными закусками, выставленным между связкой профильных труб и укладкой паркетной доски. На последней, кстати, устроился Пашка, невозмутимо дегустируя креветки в кляре.

Ну а что — еда проверенная; подготовкой торжественного приема по случаю восхождения на княжеский престол Черниговской Ники занималась очень серьезная контора, которую и в Кремль через раз приглашают. Так что и персонал вышколенный, и понимание правильной подачи блюд на высоте. Но самое важное — ни единого вопроса, почему вокруг продолжается стройка, и гостей всего двое. Значит, господам так надо.

— Изволите шампанского? — Подошел с правой стороны слуга в жилетке, с целым подносом бокалов.

Я покрутил имеющийся бокал в руках — тот уже изрядно согрелся в ладони, не принося приятной прохлады, и обменял на новый.

Слева от меня жадно потянулся к шампанскому Иван Александрович, залпом влил в себя игристое, потом второе, а третье поставил рядом с собой, жестом отпустив холуя.

— Тут и должен быть такой бардак?

— Разве он мешает кому-то из гостей? — Указал я взглядом на Пашку, приступившему к мясным закускам на шпажках.

— А если кто-нибудь придет? Ты же как-то объявил о торжестве? — Ослабил бывший князь ворот рубашки на одну пуговицу и протер шею.

— Никого не приглашал. Просто дата в реестре, десятое декабря. Должны были быть только ваши люди. Но их нет. — Констатировал я очевидное.

Иван Александрович не удержался и закинул в себя третий бокал.

— Сегодня десятое? — Чуть покрасневший то ли от злости, то ли от выпитого, уточнил старик.

— Десятое.

— И ты знал, что они не придут, — обвел он взглядом ни на секунду не затихающую стройку.

Я промолчал.

— А это ведь тебе надо переживать, — надавил он голосом. — Да, ты никого не пригласил. Но где халявщики? Где эта воронья стая, которая явится даже на похороны, лишь бы выпить и пожрать?

— Декабрь месяц, каждый день торжества. — Нейтральным тоном ответил я.

— Нет-нет. Быть на приеме в честь новой Черниговской — это повод всем об этом рассказать. Такого они не упустят. — Чуть качнулся Иван Александрович, нашел взглядом официанта и призвал его к себе. — Они побоялись прийти.

— Гость больше не хочет, — дождался я, когда старик сменит бокал, ограничивая следующие заходы.

Тот недовольно покосился на меня, но возражать не стал.

— Ты же сам разрушил все вокруг себя. — С укором, будто на мою месть за его слова, указал Иван Александрович. — Кто к тебе придет, когда ты порвал с родней? Где, кстати, твой друг Шуйский?

— Слегка поссорились.

— Даже принцессы нет. Почему? — Ухватился тот за мысль и еще раз обвел творящийся хаос взглядом. — Это тоже твоя с ней договоренность? — У нее хватает иных дел.

— Во-от. — Пригубил он шампанское. — Кто у тебя остался? Старик без ноги и княжич, которого через пару-тройку дней выведут из рода? Вся Москва знает, что у княгини Борецкой нашлась кровь прямой линии. Ей твой Пашка больше не нужен.

— Ничего не изменилось, вы же знаете.

— Даже если ничего не изменилось внутри, все смотрят на внешнее. А людей нет. — Веско отметил старик. — На торжественном приеме нет людей! Значит, и приема нет. И Ника твоя еще не ясно, будет ли признана Кремлем. Поэтому они не пришли, — влил Иван Александрович в себя остатки бокала. — Ведь кто придет, тот признает в ней княгиню. А ведь все может измениться уже завтра, и за свои решения придется отвечать! Воронье этого не умеет. Поделят мое княжество и раздерут на куски, — пробормотал он себе под нос.

— Иван Александрович, разве я давал повод сомневаться...

— Давал! И сейчас — недовольно ткнул он меня пальцем в мой алый мундир. — Попал на службу к клоуну! Завтра его отправят на южную границу, и тебя вместе с ним. Что ты сможешь сделать за тысячи километров?!

— Не отправят.

— Это ты знаешь! И только ты! — Начал он с прежней горячностью. — Как ты не поймешь, что в нашем деле важно выглядеть, а не только быть! Будет уже все равно, как там на самом деле, когда все поверят в твою беспомощность и пристрелят! Ну, отомстят за тебя, а тебе от этого станет легче?! А мне?! Даже Кремль, и тот возьмет с тебя плату за небрежение, вот увидишь. Будущий муж принцессы, ха! Ты сам должен быть доказательством, что у тебя все хорошо! Ты даже не представляешь, как быстро видимое становится настоящим. — Невольно тронул он протез ноги через ткань брюк. — Не давай им повод отменить свадьбу! Я уже сейчас слышу шепотки, что решение принято поспешно и необдуманно.

— Интересно, кто так говорит?

— Люди с головой на плечах! Сам задумайся, что ты можешь предложить Кремлю более ценного, чем целое княжество? У них — дети, внуки. Им нужны города и свободная земля. Императору даже воевать не придется — просто кинут клич, и половину им принесут, как долю. Ты же видишь, никто не пришел!!! — Неуклюже попытался подняться князь на своем протезе и вновь упал на кресло, расплескав остаток шампанского и от досады стряхнул последние капли в сторону. — Значит, и охранять мое княжество некому. Охотникам останется только собраться и получить отмашку.

— Вот и посмотрим, кто к кому побежит. Кто с кем станет договариваться. И кто даст на все это добро. — Устало вздохнул я, забирая у него пустой бокал и вручая ему свой, полный. — Пейте и празднуйте, князь.

— Что я должен праздновать? — Все-таки взял он протянутый мною бокал. — Что мои люди перестали меня бояться и посмели ослушаться? Что грядет конец всему?

— Грядет конец всему, и вашему бедственному положению в том числе. Касаемо же тех, кто не пришел. Сегодня вы узнали, что ваши люди никогда и не были вашими. — Пожал я плечами. — Так стоит ли горевать о потере, которой нет?

Бывший князь закашлялся отпитым и недоверчиво посмотрел на меня.

— Они не пришли, потому что нет страха к калеке, — отведя взгляд, тщательно выговорил он. — Нет страха к моим показаниям, которые не может подтвердить титул. Но когда я верну себе все, они вновь будут целовать мне ноги, умоляя молчать.

— И никто не пришел позлорадствовать, посмеяться над калекой? — Отрицательно повел я подбородком. — Вы же знаете людей лучше, чем я. Неужели не удержался бы хотя бы один?

— А ты хотел бы этого? — Вскинулся бывший князь.

— Как видите, — обвел я руками стройку. — Имелся повод спровадить гостей прямо с порога.

Но Иван Александрович продолжал упорствовать.

— Надо всегда держать в уме, что враг может подняться с колен. Оскорблять его опасно.

— Тогда почему не позвонили и не предупредили?

— Гордость...

— А может, им приказали не приходить? Вы ведь верно сказали — надо показать нас слабыми.

— И кто же это? — Устало произнес старик. — Кто им приказал?

— Бойтесь быстрых ответов и легких решений, ваше бывшее сиятельство. Вы так княжество потеряли. — Поднялся я с места и предложил ему руку. — Вам пора. Я провожу вас до машины.

— Или ты просто не знаешь, — сверлил он меня взглядом, не торопясь подниматься. — Ждешь первого шага, подставляешь бок под нож и надеешься, что заметишь и успеешь увернуться.

— Ну что вы...

— Да ты даже от мундира увернуться не смог! — Проигнорировав руку, Иван Александрович самостоятельно поднялся с места, опираясь на трость.

— У этого мундира есть очень ценное свойство. — Не показал я расстройства и зашагал рядом со стариком, провожая к выходу.

— На нем плохо видно кровь? — Фыркнул старик. — Сможешь казаться живым подольше?

— Всего доброго, Иван Александрович, — расстался я с ним у дверей, не пожелав ответить.

А тот и не настаивал на ответе, что-то бормоча себе под нос.

— Это то, что собрали по Борецким мои личные вассалы, которых я не желаю пока проявлять, — вручил он напоследок флешку. — Я — не один, чего бы ты обо мне не думал. И знай, вздумаешь пойти на дно — я тонуть вместе с тобой не намерен. У меня достаточно желания и сил, чтобы удержаться на плаву даже без тех, кто сегодня не пришел! — Приосанился он, что при отсутствующей ноге получилось скверно.

Однако не помешало ему изобразить уверенную походку до лимузина.

Я же поправил мундир и обратил внимание на продолжающуюся суету. Ники не было — она ни о каком торжестве и не догадывалась, а шум и скрежет стройки надежно отгоняли ее любопытство от первого этажа.

Заметив мое одиночество, в мою сторону заспешил Димка — сначала поспешно, чтобы никто иной не перехватил (например, устроитель сегодняшнего праздника, который и без того уже полчаса поглядывал из дальнего угла), но уловив внимание на себе — завершил путь уже более солидным шагом.

— Магазины все-таки достроят, — задумчиво прокомментировал он, остановившись рядом. — Привезли готовые комплекты, собранные на других объектах. Так что, через пару месяцев мучения с сантехникой и проводкой, запустимся. — Слегка маятно подытожил Димка.

Вроде как, ни в малой степени этому не радуясь.

— И в чем проблема? — уловил я несовершенство его эмоций.

— Так надо будет принимать покупателей, — пожал тот плечами. — А у нас особый режим охраны. Как мы откроемся-то?

— У нас нет проверенных семей среди сотрудников? Предложи дамам бесплатный шоппинг и косметику, — повел я рукой, примерно прикидывая, где тут будет парикмахерская, а где — солярий. — Нике же надо как-то заводить подруг, узнавать новости. Пусть общаются.

— Но торговые сети могут взбунтоваться...

— Обещай им среднюю выручку для подобных площадей. Когда еще торговцы отказывались от денег?

— Понял. Есть ко мне поручения? — Деловито уточнил он.

— Да. Через шесть лет нужен будет мальчик с ветрянкой. — Коротко кивнул я, невольно взглянув на лестницу второго этажа. — Только в этом здании ничего не планируй. Нам эпидемии тут даром не нужны.

— Это-то ясно... — Задумчиво подтвердил Димка. — А мальчишка тоже должен быть пятилетний?

— Ты уж расстарайся.

Я похлопал его по плечу, благословляя на новые свершения, и отправился проведать вкушавшего яства Пашку — причем, делающего это так вдумчиво и неторопливо, что невольно проснулся аппетит.

— Вольноопределяющийся Борецкий!

Тот мигом отложил кремовое пирожное и встал по стойке смирно рядом со столом.

— Что порекомендуете старшему по званию? — Внимательно посмотрел я на оставшиеся блюда.

Хотя картина и без того понятна — чего осталось мало, то и хорошее.

— Рыба весьма неплоха. — Начал было Пашка, но с грустью пронаблюдав, как я цепляю предпоследнее пирожное добавил. — И эти заварные тоже хороши, рекомендую!

— Присаживайся, — махнул я рукой, и занял место рядом. — К смотру у светлого начальства готов?

— Мундир выглажен, — пожал княжич плечами и тут же уточнил. — Не этот, другой. Парадный, с полковым гербом. Лошадь тоже устроили... Только можно ведь на машине, — заикнулся Пашка.

— Чтобы гусар — на машине?

— Ну тогда на метро...

— В метро — на лошади? С ума сошел? Да там всего пара километров, — успокоил я друга. — Зато шефу будет приятно.

Столовался и проживал князь Давыдов на Воздвиженке, в особняке Арсения Морозова, некогда выигранного в карты у предыдущего владельца. И какие бы не происходили жизненные перипетии, князь этот дом умудрился повторно не проиграть, залогом выставляя что угодно, кроме коня, крестика, сабли и жилплощади в центре Москвы. Так что обнаженный всадник при крестике и сабле, возвращающийся домой под утро — это просто к одиннадцати туз, а не новомодный перформанс.

— Ломову ты отчего-то не запретил быть на Феррари.

— Потому что он все равно верховой езде не обучен, и что-нибудь себе обязательно сломает. А в Феррари и герб тематический, и подушки безопасности. — Отметил я, подхватывая последнее оставшееся пирожное. — Артем же сегодня не придет? — Уточнил я на всякий случай.

— Дома проблемы, но с утра обещает быть. — Кивнул Пашка на свой сотовый, оставленный на краю стола.

— Вот и славно. — Все-таки отложил я лакомство в сторону, задумчиво посмотрев на потолок высотки.

Схожу потом, отнесу. Ее ведь праздник.

— И сдалось тебе это гусарство, — без пренебрежения, с легкой иронией произнес Борецкий. — Никогда от тебя про него не слышал.

— Нет, почему? Есть свои преимущества. Вот ты знаешь, что к этому мундиру прилагается величайшее позволение владеть любым оружием и где угодно? А вот каким оружием — не уточнено за давностью лет... То ли саблей, то ли пистолем... То ли боевым катером в акватории Москва-реки.

— Ты это... — заволновался Пашка. — Один раз пострелял по Кремлю, и хватит. Повторяться — дурной тон!

— Да я так, для примера. Там уже полноценная РЭБ развернута и спутник с прямой трансляцией. — Приступил я к кусочку торта. — Но согласись, если кто полезет сбоку с ножом, то куда проще закрыть люк танка и повернуть к нему орудие.

— Это ж как-то не по-гусарски.

— А мы — новые гусары. С современным высокоточным вооружением.

— Но на лошади?

— Лошадь плохого человека сразу чует! — С важным видом поднял я палец. — А полторы тысячи лошадиных сил так вообще рвут в ошметки.

— А что Иван Александрович? — Хмыкнув, между делом спросил Пашка, уцепив гроздь винограда.

— Этот... — Невольно смотрел я на выход. — Он решился.

— На что? — Деловито объедал княжич ягоды с ветки.

— Нас предать. — я самостоятельно потянулся за графином с апельсиновым соком, жестом остановив предупредительно выдвинувшегося к нам слугу.

— То есть? — Замер Пашка.

— Много говорил, как у нас ничего не получится. Объяснял себе, почему нельзя придерживаться соглашения. Прямо, естественно, ничего не сказал.

— Тебе показалось, что он предаст. Но Иван Александрович еще ничего не сделал, — уточнил Борецкий.

Кивнув, я встал, призывая друга подняться. Вручил Пашке бокал и торжественно поднял свой.

— Предлагаю тост. Чтобы мои плохие предчувствия никогда не сбывались.

— Они всегда сбываются, — эхом произнес разом погрустневший друг.

Я опрокинул стакан и резким движением разбил его об пол.

— На счастье. Убирайте тут все, — обратился я в наступившей тишине к слугам.

— Да все будет хорошо, — пожелал приободрить меня княжич.

— А вот сейчас и посмотрим, — вздохнул я мрачно.

После чего положил заготовленное для Ники пирожное на тарелочку и с решительным видом направился к лифтам.

* * *

Шепот в полумраке огромного зала сенатского дворца, под приглушенным светом плафонов, светящих едва ли сильнее, чем вечер в зазорах между портьерами на окнах.

Взволнованный голос, срывающийся на тихие проклятия самому себе, и истовые молитвы человеку напротив него.

У этой беседы не было свидетелей. Значит, нет порока в слабости. Нет урона чести в унизительной коленопреклоненной позе, когда из-за протеза ноги приходится держаться за штанину благодетеля, с ужасом понимая — оттолкнет, и ударишься лицом о паркет.

Ведь гостю клялись — никто из ныне живых не видит. Никто не слышит.

И только неживые камеры бесстрастно смотрели с десятка ракурсов, запоминая каждое слово.

— Иди ко мне, вот так. — придержав за руку и встав на колени рядом, Первый советник бережно разместил голову просителя у себя на груди и успокаивающе огладил просителя по седым волосам. — Ну почему, почему ты не пришел ко мне раньше? — Словно брата, успокаивал один престарелый мужчина второго.

— Меня обманули... — дрожал голос просителя от гнева, алкоголя и отчаяния. — Он..

— Тш-ш... — Не дали ему ответить, прижав к себе чуть сильнее. — Плачь, мой друг. Никто не видит.

Бесстрастные устройства зафиксировали, как в мундир первого советника что-то горестно промычали.

— Ну а на кого ты понадеялся? На мальчишку? — Журили просителя.

...

— Ты думал, он действует сам?

...

— Ну конечно, Юсуповы! И кто он без них сейчас?

...

— У него остался родовой перстень? — Мелькнула толика заинтересованности, зафиксированная видеообъективами. — Значит, его простят, но что будет с тобой?

...

— Они хотят твоей смерти. Они хотят твое княжество. — Мягко соглашались с обиженным сопением.

...

— Страну надо отвлечь. — Мудро произнесли в ответ на стоны и жалобы.

...

— Конечно, я скажу, что надо сделать. И всем станет не до тебя. — Подарили шанс в ответ на робкую надежду. — Ты же не потерял дар ходить по теням?

...

— Ослаблен, но не исчез. Это очень хорошо, — покивали, задумчиво продолжая гладить гостя по волосам. — Значит, вот что ты сделаешь.

Первый советник наклонился близко-близко к уху гостя, шепча тайком и украдкой даже от собственных камер.

И тут же задавил разгневанный возглас, с силой прижав гостя к груди.

— Разве император пожелал бы этого? — Строго спросил он старика, не ослабляя давление. — Честью клянусь, он этого никогда бы не позволил.

...

— Я дам ключи к защите.

...

— Стране нужен враг. — Надавил Первый советник в ответ на тихие сомнения. — Настоящий, богатый враг внутри себя, которого можно разорвать и есть пару лет.

...

— Ты сделаешь это. — Приказным тоном сказал вельможа. — Иначе разорвут тебя.

— Сделаю. — Поднял пьяное и мокрое от слез лицо Иван Александрович, бывший князь Черниговский.

И подобострастно поцеловал перстень на протянутой к нему руке.

Глава 7

Наш строй был короток, неровен, но весьма представителен.

Крупный и угрюмый вольноопределяющийся княжич Шуйский Артем на левом фланге, отдельной боевой единицей, по которому сразу и не скажешь, что он с нами.

Далее вольноопределяющийся княжич Борецкий Павел, бодрый и веселый, насколько это может быть человек, не пропускавший три приема пищи последнюю неделю.

И замыкая строй, корнет лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка Самойлов Максим, без титулов, но с усами.

Ну а между нами с Пашкой таращил шокированные глаза куда-то в сторону и глубоко вздыхал грудью слегка неадекватный рядовой Ломов.

Мы честно пытались его прикрыть и поддерживали своими плечами, но он все норовил вывалиться из строя. И это мы еще ему руки к поясу привязали — иначе продолжал бы изображать гигантского кальмара, пытаясь ухватиться за кого-нибудь.

— А это кто? — Задержался князь Давыдов около не вполне осознающего где он, и что с ним, рядового.

— Господин полковник, разрешите доложить, — Браво выступил я на полшага вперед. — Рядовой Ломов, господин полковник! — Рекомендовал я подчиненного.

Почуяв пустоту рядом, рекомый принялся заваливаться влево, но был вовремя удержан Пашкой за ремень и установлен в вертикаль обратно.

— Что с ним? — Принюхался к нему Давыдов, алкогольного запаха не распознал и недоуменно воззрился на меня.

— Он Феррари в дерево припарковал. — Отрапортовал я. — Дважды на одном Феррари не ездит, господин полковник! — Гусар! — Признал в нем Давыдов своего. — А чего руки привязаны?

— Зело гневен, господин полковник! Ему показалось, что то деревце изволило ему дерзить, господин полковник! Он бы порубал его в клочья, но растение сие не из благородных! Ольха, ваше сиятельство!

— Так пусть даст в морду!

— Он и хочет! Еле удерживаю, господин полковник. — Поддакнул Пашка, вновь оттягивая Ломова за ремень.

— Он сказал, что выпьет мою душу, — прошептал рядовой Ломов.

Это он до абонентов начал дозваниваться, которые 'виртуозы' с турнира Долгоруких.

Кто ж знал, что в таком состоянии ему за руль нельзя — рядовой стоически умалчивал о ночных кошмарах, не дающих ему спать вторую ночь... И о том, что некоторые абоненты перезванивали ему в эти самые сны — без сотового и международного тарифа.

Это уже сегодня ему нацепили всяких-разных артефактов, блокирующих нежелательных абонентов и прочих коллекторов душ. Но тяжелую правую ногу он все равно напоследок проявил — когда кто-то принялся названивать ему среди белого дня, прямо в мозг.

— Это кто такой мерзавец?! — Возмутился князь Давыдов, гневно уцепившись за флягу.

Там, обычно, сабля у него висит — судя по ростовым портретам на стенах огромного зала. Но ныне время мирное.

— Страховщики, ваша светлость! — ответил я за рядового. — Редкостной породы шельмецы! Даже к ольхе пристали, на предмет нетрезвого состояния!

— Но мы их уже спровадили, господин полковник, — заметив двинувшегося было к окнам князя, Пашка решил спасти и без того грустного страхового агента.

У его конторы, наверное, можно смело вычеркивать нолик из квартальной прибыли. Впрочем, когда брали страховую премию — то радовались без меры. А вселенная, поговаривают, стремится к равновесию.

— КАСКО, господин полковник, — поддержал я. — Никаких проблем!

— Каска — это хорошо! — Покивал Давыдов одобрительно, прикладываясь к фляге. — Мне как-то в голову выстрелили, так если бы не каска, государь бы заметил дыру и не пустил бы в атаку!

— А велика ли была та дыра, ваше сиятельство? — Осторожно уточнил Пашка.

— Каска все покрыла, — отмахнулся тот, как от мелочи. — Вольноопределяющийся Борецкий! Знавал вашего прадеда, — огладил князь свои усы. — Сколько раз мы с ним тонули! Десяток кораблей потопили — и это только своих! А чужих вообще без счета!

— Он тоже вспоминал о вас, господин полковник. — Дипломатично ответили ему, не уточняя, впрочем, в каком ключе.

— Рад, что вы с нами! — Подойдя, сжал князь Пашкино плечо и шагнул налево. — Вольноопределяющийся Шуйский!

— Осмелюсь доложить, господин полковник, но батюшка может написать мое отречение вот прямо в этот момент. — Меланхолично заметил Артем.

Хоть среди Шуйских он и считался первым по силе — а значит и самым главным, это не лишало старшую родню рычага для влияния через титул. Потому что если наследник не желает слушать и считает себя самым главным — то пожалуйста, изволь занять престол и править княжеством! Дед с отцом с радостью свалят на него всю рутину. Ну а уж если хочется пожить с молодой, заграничной супругой, а не впрягаться с молодых лет в ярмо княжеских дел с рассвета до заката — то изволь прислушаться и делать, как советуют.

Но князь Давыдов на такие вести отреагировал с неожиданным энтузиазмом.

— Ха! Пять!

— Что 'пять'? — осторожно уточнил княжич.

— Пять! Пять раз меня лишали наследства и герба! А один раз вообще отлучили от церкви!

— Это как, господин полковник? — Полюбопытствовал я.

— Да затопили конвой кораблей на Дунае, оказалось — папская казна с охраной. — Прищурился князь. — Так кто знал? Вымпелы то ганзейские, а те паразиты и ростовщики известные. Но мы, когда с твоим дедом в Риме были, — кивнул он Артему. — Все папе объяснили, честь по чести. Мол, недоразумение, да и только. Меня даже прелатом сделали, а деду твоему обещали епископство, если вспомнит, где тот конвой был...

— А что, до сих пор не нашли? — оживился Артем.

— Нет. — Пожал Давыдов плечами. — Сам же знаешь, дед что учудить может. Он все гвозди и железные скобы Силой в пыль сорвал, так доски с мачтами по течению пошли, а главный клад там и остался. Свидетелей, понятно, никаких. — Сощурил Давыдов глаза. — Но это уже ДеЛара. Не любит он ганзейских.

Шуйский живо переглянулся с Пашкой, встретившись с ним азартными взглядами.

— Господин полковник, а где, говорите, караван утонул?

— Где-то под Марксхаймом, если память не изменяет, — пожал Давыдов плечами.

— А в полку бывают отпуска?

— Гусары! — Рыкнул я.

— Что? — Возмутились Пашка с Артемом. — Мы ничего.

— Просто планируем отпуск.

— Съездим, на шпили соборов посмотрим.

— Туризм, — поддакнул Пашка.

— Так, значит, я могу вас называть кронпринц Аймара? — Вновь деловито уточнил князь Давыдов у Артема.

— М-м, это еще не точно, — отвел глаза Артем. — Разве что после отпуска...

— Тогда давайте я запишу вас, как верный товарищ Самойлова? Лучший друг?

И Артем уже было кивнул, но глянул на Давыдова с подозрением, затем покосился на меня и выдал строгим голосом.

— Пишите Архипов. Это по матери фамилия.

— Отлично, вольноопределяющийся Архипов! — Приобнял князь его за плечи. — Не буду говорить об общей памяти с вашим дедом. Вся моя жизнь была с ним бок о бок! И как никогда я рад этой преемственности! — Громогласно произнес он.

— Не дождетесь, — тихо шепнул Шуйский.

— Что? — Переспросил тот.

— Рад стараться, господин полковник!

— Ну а теперь, напоследок, но не в последнюю очередь! Корнет Самойлов! — Заложив руки за спину и чеканя шаг, его сиятельство прошагал ко мне, четко развернулся и встал лицо к лицу.

После чего с подозрением посмотрел на усы.

— Накладные?

— Никак нет, господин полковник! Настоящие! Ника вырастила.

Давыдов отчего-то грустно вздохнул. Присмотрелся еще раз и кое-как удержался, чтобы не дернуть за них — вон, рука уже потянулась. Но все-таки удержался.

— Что-то не так, господин полковник?

— Я твоему деду обещал, что следующее звание ты получишь, только когда отрастишь усы. Он просил не баловать чинами раньше срока. — Поскучнел князь. — И я верен своему слову. Поздравляю с внеочередным званием, поручик Самойлов!

— ДеЛара, господин полковник!

— Что?

— С вашего позволения, поручик ДеЛара, господин полковник! Был введен в род приемным дедом. Виват!

— Что вы со мной делаете, — растроганно шмыгнул князь Давыдов. — Какие имена, милостивые господа, какие имена! Собирается старая гвардия!

— Господин полковник! Ваше сиятельство! Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк построен к торжественному смотру! — Браво выпалил я, отшагнул назад и вновь зажал неосознанно дезертирующего Ломова плечом.

— Ура! — поддержал меня Пашка.

Вольноопределяющийся Шуйский тоже прогудел что-то бравурное. Рядовой Ломов торжественно похлопал глазами.

Ну а князь Давыдов довольным котом смотрел на нас, не смущаясь мелкими деталями и шероховатостями.

— Надо сделать общее фото и разместить в Инстаграм. — Покивал его сиятельство, тут же доставая телефон из внутреннего кармана.

Потому что на узких и обтягивающих брюках карманам и вовсе быть не полагалось.

— Господин полковник, с вашего позволения! — Выступил я. — Разрешите соблюдать инкогнито до парадного выхода в свет!

— Объяснитесь, поручик. — Недовольно хмурил Давыдов брови.

— Запланировано масштабное мероприятие, господин полковник. — Со значением произнес в ответ. — С привлечением особ императорской крови и международных правителей. Ваше сиятельство, прошу вас содействовать интриге!

Рядом закивал Пашка — ему, с тем количеством недоброжелателей у рода Го, лучше как можно дольше сохранять в тайне, где он и в каком статусе. В наших границах китайцы не сильны, но кое-какая разведка имеется и у них — глобальный сыск им не потянуть, а вот выйти на точный адрес не составит проблем. Артем нет-нет, но тоже довольно выдохнул.

— Хм... Тогда извольте построиться возле окна! — Решил князь. — Я сфотографирую вас сзади, идущими вперед, к свету! — Объявил он не терпящим препирательств голосом. — И не приведи вас фортуна показаться спиной к врагу. — Добавил он со значением, щелкая электронным затвором сотового.

Ну вот, зато никто не узнает — довольно переглянулись мы с Пашкой.

— О, тут уже голосование! — Заинтересованно смотрел князь в экран. — На лучшую попу полка!

— Пф... — пренебрежительно фыркнул Артем.

— И у нас есть лидер! — С азартом обновил Давыдов страницу.

— Кто? — Невольно уточнил Шуйский.

Ну а мы с Пашкой уже деловито смотрели в приложение. Спохватившись, Шуйский тоже заглянул в свой телефон.

С сопением, четверо мужиков смотрели на растущие цифры лайков.

Глухо рухнуло на пол ничем не подпертое тело Ломова. Мы проконтролировали его положение взглядами.

— Ну что ж так горевать, — с сочувствием прокомментировал князь.

— Это нечестно, Борецкий сидел на диете почти месяц! — Возмущенно провозгласил Артем.

— Сдалось тебе мое второе место? — Грустно прокомментировал он.

— Во всем виновато небрежение, господа, — примирительно уточнил я. — Изволите в следующий раз напрягать и втягивать! А тут еще смска тренькнула от Ники: 'Я голосовала за тебя!!!'. Приятно...

Хотя не у меня одного — вон, у Артема тоже мелодичный перезвон сообщения. Только он хмурый отчего-то...

— Мало того, что третье место! — Возмущенно провозгласил он. — Так как мне теперь ответить невесте, кто эти шестнадцать тысяч триста сорок баб?!

— Господа! — Поднял руку князь Давыдов, призывая к порядку. — Не забывайте, что мы на службе, господа!

— Смирно!!! — Рявкнул я, и все попрятали телефоны.

Потом спохватились, подняли Ломова, зафиксировали стоя и выполнили равнение направо.

— Я подготовил для вас и для себя задания! — торжественно продолжил его сиятельство, демонстрируя две сложенные пополам бумажки. — Извольте начать исполнять.

Чеканя шаг, я подошел к нему, принял записку, развернулся к строю, открыл бумагу и зачитал.

— 'Пойти в загул по фрейлинам!'.

— Поручик, это моя, — немедленно выдернули бумажку из моих рук и заменили новой.

— 'Осознать значение великой миссии Лейб-гвардии, придумать достойное полка дело и его исполнить!'.

— Приступить к выполнению! — Скомандовал Давыдов. — Со мной не советоваться, у меня мало времени! — Добавил он с важностью, присущей делам высокого начальства.

Потом с легким смущением осекся и заспешил на выход.

— Господа! — Развернулся я к строю, складывая приказ в карман. — Предлагаю спасти мир!

— О нет... Только не это... — Схватился за голову Артем.

— Что не так? — Недоуменно воззрился на него Пашка.

— Ты не знаешь схему его работы! Если он предлагает спасти мир, он сначала поставит его на грань уничтожения, а потом начнет спасать!!!

— Ну, знаете ли... — возмутился я.

— Вот ты в десятом классе зачем слона привязал к воздушному шару?

— Зато ты его спас...

— Вот именно!!!

— Ч-что? — Качнулся между ними приходящий в себя Ломов. — Ч-что происходит?

— Все нормально, рядовой! — Успокоил его я. — Твой зад считают симпатичным десять тысяч шестьсот двенадцать человек!

— Да? — Расплылся он довольной улыбкой. — А это как-то связано с разбитым Феррари? — Тут же посерел он лицом и испуганно переглянулся.

— Нет, Ломов. Просто считают симпатичным. Без агрессивных действий и взыскания средств.

— Короче, я спасать мир не буду! — Рубанул Артем рукой по воздуху.

— А придется.

— Максим, нет!

— Придется, вольноопределяющийся Архипов. — смотрел я на него холодным взглядом. — Потому что в этот раз я тут ни при чем.

Глава 8

Большая кипа бумаг, заслоняющая обзор, качнулась в руках на повороте, но все-таки удержалась и не распалась по полу. Я осторожно взгромоздил укладку рядом с Артемом на стол, заставив его чуть-чуть ужаться. В очередной раз.

Потому что весь стол уже был закрыт бумагами, из-за которых с дальнего края обреченно выглядывал Пашка, словно высовываясь из-за бруствера. Пока снайпер не заметил.

— Паша, какие-то вопросы? — Метко отметил я.

— Нет-нет, все в порядке, — тут же исчез он с головой, для порядка звучно листнув страницей.

В углу шумел принтер, выдавая новый лист за листом — только успевай подтаскивать.

Подарок бывшего князя Черниговского, выданный мне со значением и в знак собственной состоятельности, содержал массу электронных документов, названных в стиле 'Сканирование001'. Содержимое состояло из одних картинок, и, видимо, ранее стояло себе в бумажном виде на запыленных полках, не зная терминов 'база данных' и 'полнотекстовый поиск'. С учетом того, что документы многостраничные, и их там более двух тысяч — разгребать это все предстояло неделями.

Зато в подчинении были два пылающих энтузиазмом гусара, которые азартно разобрали между собой первую укладку бумаг, и даже почти одолели, когда я поставил рядом еще две отпечатанные пачки формата 'А-четыре'. Молодые люди переглянулись, с тоской посмотрели на меланхолично работающий принтер, выдававший положенные двадцать страниц в минуту, и только тогда осознали, что спасать мир — это тяжелая бумажная работа, а не легкомысленное отсечение голов всяким драконам.

Третий гусар, он же рядовой Ломов, был отправлен на больничный к Нике — у него начала неметь левая сторона тела, что категорически плохо сказывалось на строевом шаге. В общем, обещали вернуть, как нового — и даже без седых волос.

Мы же втроем по-прежнему гостевали у Долгорукого Игоря — в месте надежном, защищенном и достаточно уединенном, несмотря на оживленную улицу по соседству. К тому же, тут была парковка для коней — вернее, здешний управитель не возражал против такого наименования, и спешно перепарковал хозяйские машины, чтобы лошади не дрались со своим отражением в майбахах.

Работали мы уже шесть часов; были плотно задернуты шторы, чтобы наступление вечера осталось незамеченным, а в угол комнаты установлен кофе-аппарат и выставлено солидное количество сладкого.

То, что никогда не будет найдено княгиней Черниговской даже на правах владелицы земли — но не ее секретов, требовало самого внимательного изучения. К принтеру ходил самолично, проводя предварительную сортировку — что-то забирал в первую очередь, что-то казалось менее значимым. Так или иначе, будет просмотрено все — пока есть шанс, что где-то в малозначимых деталях за скучным заголовком найдется нечто важное и ключевое.

— Что мы ищем, толком можно объяснить? — Задавался вопросом Артем, листая очередную порцию бумаг.

Война с Борецкими — а именно ее период отражался среди распечаток — воспринималась специалистами Черниговских весьма практично: в цифрах, диаграммах и аналитических записках. Через какое-то время взгляд невольно замыливался от столбиков цифр, связанных с экономикой, снабжением и трофеями. Огромное количество копий чужих документов, раздобытых шпионами, в том числе отснятых тайком на пленку и смазанных при распечатке — и во все это приходилось вчитываться.

Впрочем, попадались отчеты, почти не перегруженные цифрами; были даже личные воспоминания участников тех событий — но примерно пятая их часть по площади была плотно заштрихована, скрывая имена информаторов и мест встречи. В общем, глаза болели, медведь негодовал.

— Вы должны увидеть то, что не поймет человек с улицы. Что-то неправильное.

— И почему это не могут сделать аналитики?

— Уважение — есть такое слово, — буркнул ему в ответ Пашка Борецкий.

Я располагал иными мотивами к этой ручной и муторной работе, но в тот момент просто кивнул. И это тоже — уважение к павшим, к их судьбе, жизни и смерти.

Черниговские, правда, передоверили — но мы не отвечаем за поступки посторонних.

Между тем, сюжеты попадались более, чем драматичные, которые точно не стоило отдавать на откуп посторонним. Себе я нашел документ, который иначе как хрониками загонной охоты на Борецких было не назвать.

Сухие строки были лишены азарта — рутинное описание дат, персон и обстоятельств, вплоть до мельчайших деталей, вроде погоды и скорости ветра. Возможно, все было настолько безэмоционально, потому что на Борецких охотились не сами Черниговские — они просто старательно наблюдали. Отмечали, как охотники выходили на след Борецких, молчаливо объявленных вне закона. Смотрели, как загоняли людей, не давая переночевать дважды на одном месте. Как обкладывали целые кварталы, готовя ловушку. Как ликвидировали, пренебрегая сопутствующим уроном — и в местных газетах появлялись развороты о взрыве газа в жилом доме, об обрушении кровли после капитальных ремонтов, об аварии на газовой магистрали, о перевернувшемся составе с химреактивами и кислотном дожде, который выпал на целый район. Иногда под событием появлялась короткая заметка 'объект ушел'. Куда чаще — 'объект ликвидирован', особенно к концу документа. И совсем редко — 'с объектом налажен контакт'.

Черниговские не были союзниками Борецких на той войне — у обреченного клана вообще не было сторонников, кроме собственных вассалов. Но война имеет много граней — против Борецких сражались в том числе враги Ивана Александровича, и уж подставить тем подножку было целесообразно в высшей мере.

Будучи крупным и независимым кланом, Черниговские безо всякого энтузиазма смотрели, как уничтожают равных им — если не по происхождению, то по богатству и силе. Помогать стоило хотя бы для того, чтобы уничтожение не проходило слишком гладко — иначе завтра кто-то вольнодумно решит, что столь же легко умрут остальные Великие.

Вдобавок, влияла специфика клана потомственных министров внутренних дел — война пройдет, а 'сопутствующий урон' рано или поздно можно будет оформить в уголовные дела, которые крайне сложно будет отнести на проигравших — с такой-то доказательной базой. Правда, ни одного расследования по тем событиям найти так и не удалось — возможно, они и были, но все эпизоды истории Борецких оказались весьма характерно вымараны из газет, судебников и интернета. Бумага всегда хорошо горела, а об электронных изданиях и говорить нечего — сеть на территории страны принадлежала Императору.

Говоря откровенно, имена участников тех событий были слишком значительны, чтобы им предъявлялись претензии даже сейчас. С некоторыми знаком лично. С парой сидел за одним столом. А одно имя... Наверное, я все это время подсовывал товарищам все эти бумаги, чтобы они наткнулись на него, вслух удивились и обратили внимание. Потому что самому не верилось, хоть и сходилось все — найденное сейчас и за годы до этого.

— Хорошо, что такого неправильного увижу я, и не увидят остальные? — Ворчливо придрался Артем. — Белое останется белым, черное — черным.

— А вот как ты узнал про слона и воздушный шар? — Напомнил я ему про школьный эпизод.

— Тебе поставили трояк по физике, и к нам приехал цирк.

— Во-от... — Задумчиво кивнул я. — Связь двух несвязанных событий, основанная на личном опыте и знании логики поведения. Кто-нибудь, кроме тебя, обеспокоился?

— Они просто не знали тебя так хорошо, как я!

— Вот и с аристократией так же. — Кивнул я ему на бумаги. — Повернутые на чести и готовые ради нее на любые мерзости.

— Ну уж не перегибай... — Княжич болезненно прищурился и со вздохом посмотрел на бумаги. — Вот у меня тут истории болезней пациентов, которые могли быть Борецкими. — Артем перелистнул отпечатки сканов. — Вернее, посмертные эпикризы.

С медициной для объявленных вне закона — обстояло почти никак. Подложные документы давали шанс получить обычную медпомощь, но характерные повреждения от Силы и пуль — это всегда обязательный вызов полиции врачом. Что можно успеть в интервале от приемного покоя до момента, когда охотники вновь встанут на след? Перевязка и обезболивающее? Однако скорая, в итоге, приезжала к каждому — забрать тело, потому что больше некому.

— Можно посмотреть? — Потянулся я через стол рукой.

Шуйский убрал документы в сторону.

— Я так понимаю, тебе нужны координаты Механизма Борецких? А тут — только их трупы. Тут везде — нет ничего про их жизнь до войны. — Оглядел Артем неровные укладки бумаг вокруг. — Только война и смерть. И вся Честь — в том, чтобы умереть стоя.

— Разреши, я посмотрю? — Был я настойчив.

— Да бери, — устало пожал плечами Артем. — Лучше бы я запросил наши документы из архива. При всем уважении к Борецким, у нас много есть. Хоть в той войне мы не участвовали.

— Наемные убийцы всегда были под вами. — Буркнул Пашка.

— Не стоит сомневаться в моих словах. — Даже не посмотрел на него Шуйский.

Эти — тоже, всегда наособицу, и тоже себе на уме. Более чем уверен, часть странных побед Борецких, в казалось бы, безнадежных обстоятельствах с крайне неприятным уроном для загонщиков — дело рук Шуйских. Но, увы, именно эти эпизоды были малоинтересны.

— Извини... — неловко отозвался Пашка.

— У вас ничего нет. — Напряженно вчитывался я в тексты, уделяя особое внимание возрасту и именам погибших. — Из того, что может мне помочь.

— Ну отлично, еще в нашем архиве порылся, — проявил деланное недовольство княжич.

— Я вообще — способный... — читал я строку за строкой, чувствуя, как тяжело оставаться хладнокровным.

Сходится.

Поднял взгляд на Артема, желая невозмутимо вернуть ему бумаги, но спотыкнулся об умный и внимательный взгляд. Он тоже понял куда больше, чем изображал перед Пашкой.

Ему Шуйский так и не научился доверять — не после того, как клану пришлось долго и упорно отмываться от делишек Зубовых, запятнавших имя клана. Пашка оставался моим другом, но не его — и я осторожно кивнул Артему в знак подтверждения. Нашлось.

Чутье — оно и есть чутье.

— Господа? — Вежливо постучался слуга. — Весьма раздосадован, что вас приходится беспокоить, но за порогом делегация клана Го и посол Поднебесной.

— Паша? — обратил я взгляд на Борецкого, достаточно нервно поднявшегося с места и протершего ладони о штаны.

— Я разберусь, — отреагировал он на концентрированное внимание к своей персоне, приосанился и невозмутимо отбыл вместе со слугой.

— Бумаги надо сжечь. — Продолжил я молчаливую беседу с Артемом, стоило двери затвориться.

Огнем я не владел — это стихия, подвластная Шуйским. А кидать все в камин, с риском, что какой-то листочек останется под золой — в меньшей мере непрофессионально.

— Считаешь, больше ничего интересного не будет? — Шуйский положил руку на стопку бумаг, и те стали быстро истлевать, постреливая крошечными искорками.

Я подошел к окну и отворил тяжелые ставни, впуская свежий воздух взамен аромату горелого дерева.

— Будет наверняка. Но сжечь надо сейчас.

Иначе Пашка наверняка захочет полюбопытствовать, что мы с Артемом рассматривали, и о чем молчаливо переглядывались. Он тоже далеко не дурак.

— На сегодня завершаем работу. — Погасил я компьютер, выключил принтер, и прикосновением руки превратил электронику в выжженный кусок металла, чтобы разведка Долгоруких ничего не извлекла из памяти.

Флешка с информацией осталась в кармане.

— Все настолько плохо, что Паша не должен знать? — Шуйский принялся деловито и с большой охотой сваливать все документы в одну кучу.

— А Паша в первую очередь Борецкий или наш друг? — Открывал я другие окна, одергивая занавески обратно.

Ветер лениво колыхал ткани, а уличный свет добавлял надежды в тягостное настроение рабочей комнаты.

— Надеюсь, ты не спросишь так про меня. — Буркнул Артем, уничтожая бумаги. — Впрочем, не тот случай. Потому что я, толком, все равно ничего не понял, — вздохнул он, разгоняя дым от себя движением ладони. — Кроме того, что эти документы для чего-то собраны. Что-то общее в этих останках. Неправильно собирать эти сведения просто так и хранить рядом с такими горячими документами.

— Ты посмотри лучше, нам Пашку выручать не пора? — отвлек я Шуйского от размышлений, выглядывая из окна на представительную процессию китайцев, на повышенных тонах и на чужом языке отчитывающих Борецкого в гусарском мундире.

А то ведь догадается.

Артем с интересом выглянул за окно вместе со мной, перегнувшись через подоконник второго этажа.

Но не успели мы вмешаться, как Пашка резко выполнил разворот через левое плечо и чеканным шагом молча удалился обратно в здание.

— Ну знаете ли! — гневно хлопнул он дверью, возвращаясь в кабинет. — Я будущий офицер империи!

— Что случилось? — Полюбопытствовали мы.

— Говорят, что я не имею права демонстрировать зад в Инстаграме!

— Нет, ну офицера так оскорбить... — Покивали мы с Артемом.

Пашка замялся, резко покраснел и суетливо занял свое место за столом.

— Дело в отношении! — Веско озвучил он свою позицию.

— Полностью тебя поддерживаю, — присел я рядом.

— Да дело-то пустяшное! — Приподнялся было Борецкий, но рядом занял место Артем, аккуратно положив тому руку на плечо.

— Не может быть пустяшным мероприятие, где Шуйские занимают третье место! — Внушительно произнес тот.

— Вот-вот. Надо просто установить награду, — поддержал я. — Тогда Го поймут всю целесообразность мероприятия!

— Думаете? — Задумался Пашка.

— Вон, Максима за первое место в поручики произвели. — Поддакнул Артем.

— Так его за усы!

— Так я тебе гвардию и не обещаю! — Похлопал я Пашку по плечу. — Организуем тебе генерал-майора МВД!

— Чушь какая. — С сомнением возразил Борецкий. — За фото?

— Ты видел, какая у моего тестя генерал-майор по связям с общественностью? — Напомнил я ему образ шикарной девушки, доставшейся вместе со штатом Черниговского.

— Нет, ну там точно не второе место. — Задумчиво покачал головой Шуйский.

— Думаю, да. Скоро на повышение пойдет. — Согласился я. — Так что, я тестю звоню?

— Нет! Вот уж не хватало перед Го позориться.

— Что значит — позориться?! Да что бы они знали про наши традиции! — Возмутились мы уже хором.

— Вы сейчас издеваетесь, да? — С подозрением посмотрел Пашка на наши невозмутимые лица.

— Нет, он слишком умный для генерала-майора МВД. — Покачал головой Артем.

— А мог бы сделать такую карьеру!

Пашка обернулся к столу, чтобы запулить в нас бумагами, но с недоумением не обнаружил ни одной.

— А где бумаги? — Посмотрел Пашка по сторонам.

— Уничтожили на всякий случай.

— Китайцы, — веско подтвердил Артем.

— Да ну их... — Буркнул Борецкий, махнув рукой и раздумав обижаться. — Ведут себя, как будто меня с отцом купили.

— Господа? — Вновь деликатно постучался в дверь слуга. — Тысяча извинений, но там курьер в цветах клана Аймара, к княжичу Шуйскому.

— Ну, теперь твоя очередь быть генерал-майором МВД, — скептически прокомментировал Пашка.

— Максимум — полковником. — Поправил я. — Извини, третье место, — глядя на Артема, развел я руками.

Шуйский звучно хмыкнул и отправился к выходу.

За вручением небольшой квадратной посылки — гранью сантиметров сорок, мы наблюдали с Пашкой с прежнего места у окна. Выглядело все солидно, невозмутимо и под роспись — курьера сопровождали аж трое неразговорчивых и угрюмых типа в национальных одеждах. Коробку, понятное дело, там же открывать не стали — Артем занес ее в кабинет запечатанной в вощенную бумагу, с сургучовыми пломбами и отпечатком герба Аймара — хищной птицей в профиль.

Мы деликатно придвинули центральный стул, позволяя молчаливому княжичу расположиться и установить ящик перед собой.

— Хочешь, я открою? — предложил я другу, разрушая длительное молчание.

— Нет. — Сверлил Шуйский коробку взглядом.

— Да не могло там уместиться шестнадцать тысяч триста сорок голов! — Успокоил я друга.

— А если пальцев? — Почесал затылок Пашка. ?— Ну, которыми они лайки нажимали.

— Максимум — ногти, — не согласился я.

— Тьфу на вас! — Возмутился Артем, резкими движениями срывая пломбы.

А затем аккуратно снял крышку с деревянного ларя, украшенного затейливой резьбой. Убрал упаковочные материалы, плотно фиксирующие содержимое, и последней извлек изящную статуэтку, сантиметров в двадцать пять высотой, достаточно схематично разрисованную.

Но со вполне узнаваемым лицом Аймара Инки.

— Добрый вечер, — коротко кивнул я статуэтке.

Артем нервно покосился на меня, звучно сглотнул, осторожно положил статуэтку рядом с ларцом и резко встал из-за стола.

— Господа, прошу на пару слов, — подхватил он нас за плечи и, вместе с нами вышел из кабинета.

Нам только ноги оставалось пошустрее переставлять.

— Могли бы там говорить, — недоумевал Пашка, оправляя мундир и оглядываясь на коридор.

— Тш-ш! — Шикнул на него Шуйский, нервно расхаживая на пару шагов в ту и другую сторону. — Она услышит!

— Кто?

— Инка. — Остановился Артем, привалившись к стене. — И что делать? — Посмотрел он, отчего-то, на меня.

— Это же статуэтка, — недоумевал Паша.

— Это ритуальная статуэтка Аймара! — Сорвался на него Шуйский. — Заменяет собой человека! Считается, что Инка теперь прямо рядом со мной! Невеста моя!!!

— Она что, живая? — Опасливо покосился Борецкий на дверь.

— А я знаю?! Я — понятия не имею. — Вцепился Артем в волосы. — А у меня — служба!

— Так ты же ей говорил про гусарство, — уточнил я.

— Да, но я не говорил Инке, что придется спасать мир! Она бы меня тогда из дома не отпустила. — Нервно смотрел Шуйский в потолок.

— Короче, у нас проблема с возможной утечкой информации. — Подытожил я.

— И нет, я не могу оставить ее одну в комнате или камере хранения! — Всплеснул руками друг. — Это как жену в тюрьме запереть!

— Ну-у... — Чуть неловко переступил я ногами. — Хочешь, отправим ее к Нике? Пообщаются?

— Нет, они плохо ладят.

— Как раз помирятся! У меня жена обожает, когда она говорит, а ее слушают и не спорят.

— Что сделает Ника, когда с ней заговорит статуэтка? — Покосился он на меня.

— Так... — Почесал я затылок, примерно представляя, с какой высоты той лететь. — Они и раньше плохо ладили.

— А если это просто статуэтка? — Вступил Пашка. — Такой намек. И не более!

— А чего тогда у Аймара за праздничным столом стояли статуэтки всех, кто не смог приехать? — Посмотрел на него Артем. — С ними даже разговаривали! Ложки передавали, салаты подкладывали!

— Просто в знак уважения!

— Ох, не знаю. Не знаю, — вновь замельтешил Артем перед взглядом, шагая взад-вперед.

— Придумал. — Уверенно выдал я. — Старое русское народное решение.

Шуйский остановился, с надеждой посмотрев на меня.

— Матрешка! — Веско выдал я.

— Да ну тебя...

— Я серьезно! — С возмущением, отстаивал я свою позицию. — Вот ты думал, для чего она вообще нужна? А я тебе скажу — берем твою Инку, сверху матрешку, чтобы она ничего не увидела. Потом плотно минватой, чтобы ни одного звука, и еще матрешку. Все! Носи с собой, никто слова не скажет. Подумаешь, мужик с матрешкой.

— Сразу видно — водку тайком носит, чтобы жандармы не прицепились. — Вставил слово Пашка. — Никто не удивится.

— Вот, — поддержал я. — Отличная легенда!

— А если Инка узнает, что я вместо нее с какой-то размалеванной бабой?!

— Да ты успокойся, — подхватил я Артема за руку и заглянул в глаза. — Что значит — какой-то? В конце концов, скажи ей, что с мамой решил познакомить. Изобрази ее на второй матрешке, и всего дел!

— А если мама отвечать не станет?! Инка же обидится!

Я бы больше опасался того, что ответит...

— Да она ее и не увидит. — Успокаивал я друга. — Выглянет — а там темно и тихо. Значит, ночь! — Веско отметил я.

— Круглосуточно ночь? — Со скепсисом уточнил он.

— В декабре — да. — Вздохнул я, глядя на дальнее окошко коридора, где уже изрядно стемнело.

Хотя шестой час вечера всего.

— Ну она ж не попугай. Она ж и дальше матрешки выглянуть сможет.

— А на это, друг мой, конструкцией предусмотрено до семи контуров матрешки! Там тебе и руны, и артефакты и фольгой плотненько в пару слоев!

— Издеваетесь, да? — пришел черед Артема спрашивать чуть беспомощным тоном.

— Нет, ну мы все еще можем отправить Инку к моей жене. Или знакомиться с твоим дедом.

— Нет. — Резко пресек Шуйский. — Матрешка, так матрешка. Это служба, она поймет! Тем более, — успокоился он, вновь обретая рассудительность. — Вероятнее всего, это просто сувенир, напоминание о ней. Просто статуэтка.

— Там, кстати, окно открыто. Уведут твою Инку.

Артем резко рванул в кабинет. И уже около стола, проконтролировав наличие статуэтки, с недовольством обернулся на меня, и уже степенно затворил все окна.

— Слушай, а может наши и действительно раньше с индейцами контактировали? — Задумчиво шепнул Пашка. — Хотя там целый океан до них...

— Скифские погребения видел? Отчего их вершины смотрят в землю — на те же звезды, что пирамиды Аймара? — Веско спросил я.

— Ого...

— Ты такой доверчивый, — махнул я на Пашку рукой. — Найдешь подходящую матрешку Артему? Он оценит.

Как-то надо их мирить.

— Сделаю, — уверенно кивнул Борецкий.

— Господа! — Торопясь по коридору, окликнул нас тот же распорядитель до того, как мы вернулись в кабинет. — Я дико извиняюсь, но там...

— Теща моя? — Ухнуло сердце недобрым предчувствием.

Но если тоже в деревянной упаковке — то ладно.

— Князь Давыдов с барышнями! — С тоскливым выражением лица выдал мужчина, и словно преследуемый неизбежным, указал жестом себе в спину.

Где, из-за угла, с хохотом и весельем вывалился пьянющий полковник Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка, поддерживаемый двумя прекрасными дамами едва ли за двадцать — блондинкой в сиреневом и брюнеткой в зеленом, но столь же воздушном платье и со столь же стремительно-высокой прической.

— Князь, вы обещали нам показать Артема Шуйского! — Лукаво щебетала одна из них, стреляя на нас с Пашкой расчетливым взглядом. — Мадем-муазээ-эль Голицына, мад-ма... Мадама... Катька, я вам ничего не обещал! — Возмущался Давыдов. — И вам, милая моя Баюшева...И кто вам сказ-ска-а-скзал, что это Шуйский?!

— И не отнекивайтесь, князь, мы его сразу узнали по фото!

— Вольноопределяющийся Архипов! — Грозно произнес я, что даже эти трое замерли, не дойдя до нас десяток шагов. — Принимай вводную, два дробь шестнадцать тысяч триста сорок! Два метра на север!

— Принял! Ухожу через окно! — Отрапортовали мне.

После чего послышался звучный гул — аж вибрация по полу прошла.

— Стекло бронированное! — С досадой и слегка поздно предупредил я человека, который только что закрывал эти окна и точно знал, где у них ручки. — Господин полковник? Леди? — Вежливо поклонился я подошедшим людям.

— Мы желали бы видеть княжича Шуйского, — горделиво приподнялись симпатичные подбородки. — Нам назначено судьбой!

Я обернулся в кабинет и мог бы поправить, что им назначено небольшой контузией, максимум — легким сотрясением головы, которой Артем мотал, сидя на полу и плотно прижимая к груди статуэтку Инки.

Окно при этом выглядело целым, разве что с запотевшим полукругом по центру, в котором с некоторым усилием можно было узнать контуры носа, рта, глаза и ресниц.

— Господин полковник, разрешите сопроводить посторонних на выход! — Уверенно загородил я проход собой.

Князя Давыдова тут же подтолкнули локтями и зашипели в ухо что-то про карточный долг.

— Поручик ДеЛара! — Мигом выпрямился полковник, неуверенно вгляделся в два мутных силуэта перед собой, хлопая глазами, и, демонстрируя немалый опыт, выбрал все-таки меня. — Сопроводите дам к вольноопределяющемуся Шуйскому! Так желает его отец.

Мигом по воздуху вновь прошел знакомый звук удара.

— Там все стекла бронированные! — Чертыхнулся я, заметив на соседнем окне знакомое пятно.

— Передайте им, что я женат! — Провозгласили из кабинета.

— Поручик ДеЛара, исполняйте приказ!

— Слушаюсь, господин полковник! — Вздохнул я и посторонился, запуская двух фурий.

И немедленно подхватывая падающего князя Давыдова, позабытого сопровождавшими.

— Разрешите доставить вас к постели? — Уточнил я у гусара, и принял утвердительный всхрап за согласие.

— Максим, ты куда? — Раздалось жалобное позади. — Максим!

— Я помогу, — подхватил князя за вторую руку Пашка.

— Паша! — Паниковали за спиной. — Паша, останься! Мне нужен свидетель! Мне нужно, чтобы кто-нибудь смотрел!

— Вы та-акой затейник, Шуйский, — проворковали ему на два девичьих голоса.

— Леди, а вы умеете делать сальто назад?!

— Всегда!!!

— Макси-им!!!

— Паш, помоги ему, — сжалился я. — Отвлеки как-нибудь.

— А мне потом кто поможет? — С укоризной посмотрел на меня Борецкий. — Ладно, — вынырнул он из-под руки Давыдова и заспешил обратно.

Мне же досталась рутинная процедура по поиску свободной комнаты и укладыванию князя спать. Комнат было много, но большинство заперты на ключ — таким образом сообщая, что к посетителям они не подготовлены. Приходилось тыкаться наугад — не в свою же его размещать, да и не к друзьям — тем более, что у них свои ключи на руках.

В итоге справился, в общем-то — аккуратно уложив гусара на заправленную кровать и сняв ему ботинки. И одеялко аккуратно подвернул.

— Ты, наверное, думаешь, алкаш, — пьяно пробормотали над ухом.

— Нет, ваше сиятельство.

— А вот твои солдаты смотрят на меня и думают, чему же их может научить алкоголик. Я же вижу.

Я промолчал, выпрямляясь возле кровати.

— Пьяный шут, единственный в полку. Так они говорят все. — С закрытыми глазами бормотал полковник. — Они не понимают, никто. Это не пьянство, поручик. — Давыдов открыл глаза и посмотрел серьезным, хоть и чуть расфокусированным взглядом. — Это поминки. По всем, кто умер. По моим друзьям. Ты думаешь, они хотели бы, чтобы по ним горевали и плакали? — Прикрыл он веки и отрицательно покачал головой. — Они не из таких. Они хотят, чтобы их вспоминали с весельем, вином и женщинами. И тогда... — Поднял князь Давыдов в локте раскрытую левую руку и сжал в кулак. — Тогда они явятся на зов.

Пространство вдруг наполнилось звуком тысяч и тысяч копыт, ржанием лошадей, гулким шумом азартных голосов бессмертной армады всадников, готовой снести любого врага.

Князь раскрыл ладонь, расслабленно опустил руку, и все звуки исчезли.

— Уважай павших, таков мой первый урок, — пробормотал князь, окончательно засыпая.

Я набросил сверху плед и аккуратно прикрыл дверь, распорядившись подошедшему слуге снабдить комнату водой и вином.

А затем распознал в окружающей тишине странную неправильность -не слышно ни романсов, ни перебранки, и заспешил к кабинету, в котором оставил Шуйского.

Пашки не было, как и не нашлось девиц. Зато обнаружился Артем — в той самой сидячей позе возле окна, как я его запомнил.

— А девушки где? — Оглядел я кресла.

— А вот, — указал Артем на девичью ногу в туфле, почти прикрытую столом.

Голицына — в цвет платья...

— Ты ее... — Поднялись у меня брови.

— Во-первых, не я, а Инка, — логично посмотрел он на статуэтку в своих руках. — Во-вторых, минут через десять очнется. Я ж аккуратно, это ведь девушка.

— Ты ее вырубил. — Констатировал я.

— Инка. — Упрямился Артем.

— Тогда это международный скандал.

— Ладно, я ее вырубил. — Схватился Артем за волосы. — Что делать, Максим?!

— Пашка где?

— Увел свою пассию показывать коллекцию бабочек в своей комнате. Но у него же нет бабочек?

Сзади звучно откашлялись. В проеме двери горделиво стоял Пашка.

— Зато я знаю, как открывается окно! Запер ее на третьем этаже и спрыгнул. — Солидно кивнул он.

— А она что?

— А у нее болевой шок и перелом, вроде как, — почесал он затылок. — Она ж за мной в окно рванула... На каблуках...

— Горжусь вами. — Сдержанно кивнул я. — Настоящие гусары. Сотрясение и перелом. У двух высокородных девиц.

— Года три поживу у Аймара, а там все уладится.

— Из Китая выдачи нет!

— Олухи, вам здесь еще месяц работать! — Не сдержался я.

— Максим, — встал с места Артем и подошел плотно-плотно. — А давай их с Никой познакомим? На месяц?

— Они ж сбежать попытаются...

— И у них ни-чер-та не выйдет, ты же знаешь, — смотрел на меня Шуйский. — Пожалуйста! Это в наших общих интересах!

— Похищать двух незамужних девиц? — Ответил я мрачным взглядом.

— У нас есть уважительная причина — мы спасаем мир!

— Ладно, — тяжело вздохнул я. — Скажем, что забрали на лечение.

— Ты настоящий друг! — Чуть не всхлипнул от избытка чувств Артем.

— Но к Нике поедете вместе со мной! Еще не хватало, чтобы она этих двух ликвидировала из ревности... — Оглядел я лежащую Голицыну. — Паша, только не говори, что оставил Баюшеву валяться на земле.

— Как можно! Я же гусар! Вон, в коридоре лежит, — посмотрел он направо и вниз. — Я ей, между прочим, мундир постелил.

— Я тоже, — возмутился Артем, — указывая на скрученный под щекой у Катерины валик из красной шерсти.

— Сама галантность, — покачал я головой, достал телефон и принялся организовывать чужие проблемы.

А вот мои личные неприятности все-таки догнали меня через пару часов, на пороге высотки, и были они на руках спецкурьера Его Величества.

— Поручик ДеЛара, это вы? Извольте принять конверт, — смотрел на меня уставший и хмурый юноша двадцати пяти лет. — По регламенту, обо всех событиях особого списка обязано сообщать полковнику Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка. По неимению такового на рабочем месте, первому офицеру по старшинству. Честь имею.

Я разорвал ленту на конверте и заглянул в единственную вложенную бумагу — депешу, набранную кратко и в явной спешке.

Обернулся к Шуйскому и Борецкому, глядящим соответственно моменту — серьезно и с полной ответственностью.

— Дело государственной важности. По коням, возможно криминал.

— А у меня еще нога не заросла, — робко уточнил Пашка, для которого общение с Никой не прошло просто так.

Согласно промычал Шуйский, которого Ника не тронула, но разбудила Голицыну и отказалась лечить Шуйскому последствия тяжелой оплеухи.

После чего дамы втроем выразили княжичам свое 'фи' и отправились осваивать недавно открытые в здании спа, солярии, парикмахерские и прочие салоны красоты — в общем, лечить нервы и веру в прекрасных принцев.

— Вольноопределяющийся Борецкий, разрешаю остаться. Вольноопределяющийся Шуйский, твое дело быть большим и кивать. — Оправил я мундир и заспешил к коню.

— Может, на машине? — Заикнулся Пашка.

— Мы отряд быстрого реагирования, а не долгого стояния в пробках. — Оседлал я своего серого 'Вихря', разворачивая к пешеходной дорожке.

Следом Шуйский взобрался на своего дестриэ и вопросительно посмотрел на меня.

— Измайловский остров. Покушение на принца крови.

Глава 9

Холод азартно коснулся вышедшего из тепла и тут же с ужасом отпрянул в сторону. Воздух возле раскрытого ворота рубашки подернулся дымкой и истаял, не оставив следа на белом шелке.

Цесаревич Сергей Дмитриевич, крови Рюриковичей, смотрел в декабрьский вечер внутреннего двора родового поместья — на небольшой парк, разбитый внутри круга зданий и крепостной стены; на огни неярко переливающихся гирлянд, спрятанных среди ветвей, из-за которых деревья не смотрелись угрюмо, а были частью наступающего праздника. Вся столица украшена сходным образом — ненавязчиво и красиво.

Словно и не за вековыми стенами, защищенными самым запредельным образом, а действительно — в парке, на прогулке. Странное ощущение, но полезное домашним — супруге и сыну. Пусть не считают себя запертыми в четырех стенах, пусть не чувствуют надвигающейся беды — неоформленной, сотканной из предчувствий и, быть может, существующей только в его, цесаревича, рассудке.

Но интуиция — это слишком важный механизм, чтобы не обращать на нее внимание. Даже если доказательств нет, и личная служба разведки, настороженная в связи с традиционным наплывом народа и ежевечерними торжествами, приносит успокаивающие отчеты, разбавленные двумя-тремя забавными интрижками и конфузами из высшего света.

Важно то, что цесаревич видит сам. Его время настолько ценно, что любое событие, которое случайно коснется его ушей, не может быть случайным. Рекламный баннер, надпись на стене, переключенная передача на радио; отрывок разговора, немедленно смолкший в его присутствии. Скажите им всем, что у них есть шанс, что Рюрикович увидит или услышит — будут ли это пустяки?

Дайте шанс выкупить маршрут его движения, и станет ли дерганная надпись красным баллончиком на панельном доме — случайной? 'Кровь на тебе'. Чья кровь?

Знак анархистов-вольнодумцев поверх рекламного баннера, предлагающего поместья в Аргентине, и виноватое лицо главы охранения, который не может и не способен предусмотреть все на пути по столице.

Листовки со скупкой золота, снесенные ветром к обочине на светофоре.

Цесаревич не видел примет экономического кризиса — крупных растяжек со словом 'Аренда' на торговых центрах; и деньги, что иногда оказывались у него в руках, не пахли свежей бумагой.

И уж точно он знал, что все бунтовщики давно выродились в кружки по интересам, где под алкоголь и дым сигар спорят о том, как бы изменить Империю, перемежая с развратом и запрещенными веществами. Что у студентов, что в высоких министерствах — все давно под контролем. Настоящих анархистов перестали выращивать с полсотни лет назад, когда начали рубить головы кураторам из жандармов, сообразившим, что проще создать террористическую ячейку самому и получить потом медаль, чем искать по подвалам настоящих бандитов.

А за эти надписи — хулиганье из студентов максимум вылетит из университета, да и то — родители разжалобят оставить, и стервецов просто поставят на карандаш, навсегда отвадив портить фасады.

Что до золота — его скупали всегда.

Так что не слишком ли много подозрительности к возможным совпадениям? Не поиск ли смыслов там, где их нет? Надо ли искать адресатов послания, предполагать все угрозой или предупреждением?

Город вокруг радовался и не видел беды, и только тревожное чувство касалось сердца.

Поэтому семья встретит новый год здесь, застолбив поместье на Измайловском острове за собой. Остальным не должны быть важны его мотивы и причины — принц по-прежнему посещал Кремль и вставал у отца за спиной, вызывая раздражение, злость и зависть, но оставаясь при этом доброжелательно невозмутим. Как, впрочем, и всегда — таковы правила. Десятки людей следуют по пятам, записывая, с кем он встретится, как и на кого посмотрит. Радушная улыбка поднимет цены на акции, а гневный взгляд может привести к банкротству. Любой влиятельный человек — доброжелательно невозмутим.

И только дома, в стенах Измайловского поместья, можно быть совсем другим человеком — хмурым и напряженным в одиночестве, искренне влюбленным при жене. Но главное — бесстрашным, отчаянным, веселым, шебутным, смешным, добрым и строгим отцом.

Цесаревич оправил сбившийся воротник и с теплотой в душе заглянул меж деревьев — где-то там бегает его сын, с неугомонностью пятилетки то воздвигая крепости из снега и льда, то прикармливая местных белок — наглых еще с того времени, когда Сергей Дмитриевич сам тут бегал.

В поместье было достаточно безопасно, чтобы носиться одному — тем более в сопровождении одного из предков, которых малыш научился призывать и ввязывать в свои игры. Несмотря на то, что предок не умел разговаривать, и был лишь тенью самого себя — азарта и разговорчивости малыша хватало на двоих.

Впрочем, игры — играми, но за спиной уже приготовился ужин, и пора бы молодому Рюриковичу вернуться домой.

— Иван, — громко окликнул Сергей Дмитриевич сына.

Недовольно каркая, взлетела спугнутая голосом стая воронья с высоких ветвей. Давно пора завести сокола — и сыну практика, и другой птицы вокруг не будет.

Сделав себе пометку и не дождавшись ответа ребенка, цесаревич вздохнул и зашагал к деревьям.

Опять, наверное, увлекся и не расслышал голос отца за собственными монологами...

С глухим звуком справа и сзади упало нечто нетяжелое, вызвав легкое недоумение.

Но не успел цесаревич обернуться — как буквально под ноги к нему с тем же звуком рухнула мертвая черно-серая птица. В перекореженной позе, с распахнутыми крыльями. Ворона.

— Тревога! — Закричал его высочество, бросив огненный шар над головой, тут же взорвавшийся ярким сигнальным заревом.

А сам он рванул вперед, среди падающих мертвыми птиц выкрикивая имя сына.

Пока не нашел его под тенью высокого и толстого дуба.

В руках бездыханного малыша — яркий и цветастый мяч. Вернее, лопнутая пленка, под которой железный шар с сотнями игл, часть которых вонзилась Ивану в ладонь.

Ярость и отчаяние рвануло из груди, воплотившись в шесть полупрозрачных мужских силуэтов, двое из которых тут же склонились к сыну, не давая заразе растечься по телу, фиксируя повреждения и снабжая энергией мозг.

'Угроза с воздуха', — билась холодная мысль в готовом к разрушению разуме. — 'Хранитель успел заметить и ударил, убив стаю ворон. Достал или нет?'.

Четверо призраков коротко поклонились, и в тот же миг небо на огромную вышину и до горизонта рвануло всполохами черно-красного пламени.

Подбежавших слуг и супругу цесаревич встречал доброжелательной улыбкой.

Ивана забрала жена, впервые тайком и с опаской посмотрев на мужа.

— Ваше высочество, — повалился на колени начальник сегодняшнего звена охраны, потерянно опустив плечи.

— Михаил Игнатьевич, вызвать второе звено охранения. — Спокойно и рассудительно начал цесаревич. — Все нынешнее звено под замок. Пусть проверят каждого. Начнут с тебя. Потом вместе с ними проверь каждое мгновение. Кто где стоял, что делал. Тут, за пять, за десять километров. Во всей Москве.

— Все сделаем, ваше высочество! — Уткнулся служка лбом в снег.

— Столицу закрыть. Все взлетевшие самолеты посадить обратно. — Продолжал Сергей Дмитриевич прежним тоном. — Никого не выпускать, благородных отправлять ко мне лично.

Что может он сделать сейчас?

Выражать безусловную уверенность в том, что все под контролем. И сдерживаться, чтобы не натворить большой беды.

— Доклад каждые пять минут, — взглядом заставил он сорваться охранника в заполошный бег к теремам.

Цесаревич обернулся по сторонам, заметив-таки крепостцу, ладимую сыном этим вечером. Снег, перетопленный в воду, а затем в идеальные прозрачные блоки льда, создавал весьма добротную постройку, хоть и в миниатюре. Правда, чувствовалось вмешательство предка — тут тебе и донжон, и надвратная башня, и даже ров по всем правилам. Для пятилетки — просто замок мечты. Есть, чем похвастаться перед отцом.

Ладони сжались до боли, но вновь расслабились, стоило заметить приближающегося курьера.

Уже шесть раз он приходил, пока Его высочество ходил вокруг ледяной постройки, докладывая мелочи, вроде количества возвращенных самолетов, вертолетов и выведенных на улицы сотрудников. Но этот грустный взгляд, страх и сочувствие — они всякий раз были прежними.

Но не в этот раз — какая-то суета происходила за спиной спешащего мужчины, а сам он излучал лицом азарт и злость.

— Есть что-то? — Позволил Цесаревич говорить.

— Нашли, государь, — глубоко поклонился посланник. — На границе действия Силы ваших уважаемых предков, зеваки заметили нечто крупное, упавшее с неба, и сообразили доложить.

— Наградить. — кивнув, Сергей Дмитриевич неспешным шагом двинулся к суете, которая тут же расступилась в стороны.

Дав разглядеть на брезенте, раскинутом на земле, некое технологическое месиво и обгоревшие осколки, тщательно собранные и уложенные рядом.

— Удалось опознать?

— Беспилотный летательный аппарат особой серии. Производство Шуйских мануфактур. — Отрапортовал начальник второго звена охраны.

Цесаревич слышал о такой. Не мог не слышать — специальная версия, способная оставаться необнаруженной и проходить все возможные защиты. Обладающая безусловным опознавателем 'не вижу, не слышу' для всех систем Империи.

Секретная разработка, на производство которой в том числе выделялись Камни Силы из государевой казны.

— Пригласите мне кого-нибудь из Шуйских. — Вежливо и доброжелательно попросил цесаревич.

— Он уже здесь, ваше величество. — С поклоном, отступил кряжистый мужчина в сторону, жестом показывая на двух юношей в аляповато-красных мундирах Лейб-гвардии полка за своей спиной.

Сергей Дмитриевич узнал обоих. Но смотрел цесаревич только на того, что справа — высокого, крепкого — даже шире его звеньевых — княжича Шуйского.

А тот, серея на глазах, смотрел на обломки.

* * *

Если вам не говорят прямо о своих планах, улыбаются и принимают торжественную клятву о непричастности к трагедии, обратите внимание на детали.

Например, на то, что предоставленное помещение для звонков спешно освобождено от дорогих картин, семейных фотографий и книжных шкафов. Не потому, что в вас подозревают клептомана.

Но для того, чтобы дорогие сердцу предметы не пострадали, когда отдельно стоящий домишко решат сжечь вместе с двумя гусарами внутри.

Два стула, стол и два телефона на столе — это все предоставленное радушие.

Дверь снята с петель.

Словом, достаточные условия для того, чтобы уважаемый княжич Шуйский, только что твердо настаивающий на своей невиновности, мог позвонить к родичам и узнать — а они там как? Случайно не решили убить кого из Рюриковичей, пока была свободная минутка? И какого демона секретный летательный аппарат, плотно связанный с их фамилией, оказался в этом замешан. Впрочем, многие хотели бы этого знать. Иногда в терем заходили люди из охраны поместья, глядя зло и внимательно — проверяли, чтобы не сбежали. Мельтешили люди в высоких чинах, с шумом пытаясь пройти за охрану и совершить справедливость над нами. По меньшей мере — забрать в казематы, и оперативными методами добиться любых удобных им показаний. Они же видели — два парня в гусарских мундирах, один потерянно звонит с двух телефонов, а второй отчего-то принимается внимательно смотреть на самых громких, и что-то записывает себе в блокнот.

Но настойчивости у них как-то не хватало — максимум кулаком потрясут, выразят верность присяге и пойдут топтать снег поближе к цесаревичу.

— Так, — положив трубку после неведомо которого звонка, оттер вспотевшие ладони Шуйский о брюки. — Все наши аппараты в ангарах, сейчас еще лично проверят-пробегутся и пришлют фотографии. Все, что на сборке — стоит на сборке. Заодно проверят ведомости деталей. Вдруг кто-то смог незаметно собрать... Хотя какой собрать, это невозможно. Но проверить надо, — вдохнул Артем воздуха, с некоторым неверием выдыхая. — Выходит, утечка из спецчастей. Пусть ищут предателя среди своих.

— А если у них тоже все на месте? — Уточнил я.

В дверях мелькнул мой тесть — страшно напряженный, раздосадованный и накрученный обстановкой. Министру МВД тут быть обязательно, уж больно ранг произошедшего высок — но слышать, что в тереме с подозреваемыми сидит муж дочери, не добавит настроения никому.

Поймав его взгляд, успокаивающе кивнул. Тот вопросительно поднял бровь, мне не поверив.

Я листнул страницу в блокноте и объемными заштрихованными буквами вывел 'Два дня'. После чего потерял интерес к очередному балету его бровей, и вернулся к созерцанию раздумывающего товарища.

— Считаешь, беспилотник — подделка? — Вопросительно посмотрел Артем. — Тогда экспертиза это выяснит.

Разговаривать ему удавалось с трудом — он изрядно шепелявил при произнесении клятвы, но боль как-то отходит в сторону, когда под угрозой жизнь.

— Я уверен, он настоящий. — Побарабанил я пальцем по столешнице. — Иначе с чего бы вся театральность? Падающие обломки с неба, на самой границе сил...

— Его высочеству очень повезло. — Перебил меня Шуйский. — Надо благодарить провидение — и я лично заложу часовню, что он нашел сына до того, как случилось непоправимое.

Наследник был жив — и в этом была самая главная причина, почему у нас тут такой комфорт со стульями, столом, телефонами и без цепей на блокираторах. Привилегии — привилегиями, а безумие безутешного отца — оно над законом.

— Великая радость, что аппарат был сбит. — Голосом давил Артем. — Надо просто выяснить, кто использовал оружие империи, обернув против владельца.

Нас слушали — и вся эта экспрессия была в первую очередь для них.

Я крутанул пуговицу на вороте мундира, и с треском выдернул ее из сукна, бросив в центр стола.

Пленка плотного кремового марева немедленно заключила нас и нехитрую мебель вокруг внутри вращающейся сферы.

— Там кто-то крикнул о тревоге, — меланхолично отметил я. — Значит, времени у нас немного.

— Ты совсем ошалел?! — Отстранился Артем от стола и с ужасом посмотрел вокруг. — Мы — непричастны! Я только что проверил! Ты зачем все испортил?! Убери, убери это немедленно!!

— Минуты две, я думаю, — проигнорировал я друга, поворачиваясь к столу вполоборота.

Смотреть прямо на разошедшегося княжича не хотелось. У него звериное просыпается, когда в бешенстве — не любит прямой взгляд.

— Максим, не надо усугублять. — Навис Шуйский над столом. — Мы — не заговорщики, нам нечего таить!

— Ломать защиту они не станут, первое время. Дождутся принца, — прикидывал я действия. — Тогда мы снимем щит, и ты подтвердишь, что я мог владеть беспилотником особой серии.

— Ты рехнулся? — Сел Артем обратно за стол.

— У меня они действительно есть. — Пожал я плечами.

Шуйский некоторое время осознавал сказанное.

— Это ты пытался убить принца?

Я промолчал, подняв рукав мундира, обнажил циферблат часов и молча отсчитывал секунды.

— Отвечай! — Грянул громом голос Артема, а кулак чуть не разнес столешницу — замер буквально в миллиметре...

Или то столешница присела от испуга...

— Для того, чтобы ты поклялся в моей непричастности перед цесаревичем? — Отрицательно покачал я головой. — Этого не будет.

— Тогда зачем?! Зачем ты ограбил наше производство?! Зачем послал ко всем демонам нашу дружбу?!

— Ну, тут есть такое дело, — поочередно прикоснулся я к телефонам, Силой выжигая в них жуки. — Что грабил я не вас.

Спокойно посмотрел я на Артема.

— А кого? — звенел его голос.

— Был у вас такой родственник. Твой дядя, Элим. С грандиозными планами на жизнь. За полгода память никуда не ушла?

Шуйский напряженно ждал продолжения.

— Вы его не отслеживаете, нет? Как там продвигается его обет искупления...

— Максим! — Мельком глянув на секундную стрелку на моих часах, чуть ли не прорычал Артем.

— Тебе придется поклясться за всех Шуйских, что вы тут ни при чем. А потом вам напомнят про Элима. Формально, он отречен от рода, и твоя клятва будет работать. Но расследование возьмется за него вплотную. И вот тогда... Тогда всплывут составы с людьми в опечатанных вагонах, — положил я ногу на ногу и сцепленные в замок руки поверх колена. — Которые ходили под вашими гербами, пусть и без вашего ведома. Про беспилотник забудь, — небрежно дернул я плечом. — Вас будут уничтожать за работорговлю.

— Погоди с признанием и дай мне день во всем разобраться.

— У тебя не будет дня. — Отрицательно повел я головой. — У тебя даже десяти секунд нет.

— Чем мне поможет твоя смерть?!

— Принц справедлив, а дело будет максимум о небрежении, — дернул я щекой. -Убьют не сразу. Княжество на жену записано. А твой Элим вполне может быть где-нибудь в Москве. Ждет, когда династии Шуйских понадобится новый глава.

— Мы решим с ним вопрос.

— Но до этого, принцу нужен виновник. — Коротко кивнул я. — А не мертвый свидетель.

— Молодые люди, — пошла защита вибрацией, донося Волю человека, стоящего за барьером. — Рекомендую объясниться.

Я выпрямился, глядя на место, где был выход, огладил мундир и с досадой отметил, что воротничок без пуговицы находится в ужасном небрежении.

Рядом, с небольшой заминкой, встал Шуйский.

— Помнишь, ты говорил про Пашку? Он тебе друг или Борецкий? — Упрямо шепнул Артем.

— Если ты мне друг, не лезь в мою игру!!! — Прорычал я на Шуйского.

И вежливо улыбнулся стоящему перед спавшим барьером цесаревичем.

— Итак, вы решили, что мне сказать? — с доброжелательной улыбкой смотрел Рюрикович.

— Ваше высочество, преступление могло быть совершено при помощи аппарата, находящегося у меня на хранении. — Коротко кивнул я. — Княжич Шуйский не знал всех обстоятельств.

— Вы? — С пробившимся удивлением смотрел на меня цесаревич.

— Полагаю, тут уместны слова о моей невиновности и непричастности. Но вам ведь не подойдут просто слова? — Чуть повернул я голову вправо.

— Если княжич Шуйский поручится за вас...

— Я не могу за него поручиться. — Играя желваками и заложив руки за спину, произнес Артем.

— В свою очередь, я прошу два дня, чтобы мой человек обеспечил все для доказательной базы. — Выступил я.

Принц смотрел с холодным равнодушием, в котором — показалось ли? — мелькнуло разочарование.

— Принимается. — Коротко ответил цесаревич. — В кандалы его. Я забираю его с собой в Кремль.

Сохраняя улыбку, я протянул сомкнутые руки вперед себя. И холодный металл сдавил запястья, отсекая от Силы.

— Что сказать жене? — Растерянно произнес Артем за спиной.

— Только попробуй!!! — С возмущением повернулся я было, но цепь больно дернула вперед.

По пути, который легко можно было назвать позорным коридором из людей, встретился взглядом с тестем — растерянным, неплохим, в общем-то мужиком, который стоял неуклюже в первой линии, словно пытаясь спрятаться в своем мундире от происходящего.

— Два дня, — беззвучно произнес я губами.

А он, не веря, отвернулся и попытался скрыться в толпе. Не дали, разумеется — этот коридор был в том числе для него.

Впрочем, изъятый у меня блокнот непременно вернут. А я всех записал.

Глава 10

Управляющее устройство беспилотного аппарата выглядит, как два увесистых чемодана — вроде туристических, с рифленой поверхностью и повышенной вместимостью. Только расцветка стандартно защитная: грязно-зеленая или песчаная. Управляющий канал на аппарат идет либо со спутника, либо прямым лучом, либо вшитой в аппарат программой — зависит от боевой задачи и условий скрытности. Например, если надо скинуть красивый мячик под ноги беспечному мальчишке — программа не подойдет; требуется личный видеоконтроль и работа двух операторов — наводчика и пилота. Спутник сдаст местоположение преступников в одно мгновение — военные будут в бешенстве, что кто-то посмел использовать их инфраструктуру для покушения. А вот прямой канал — это несколько километров в радиусе, серьезная площадь для поисков. Но не такая большая в сравнении с целым миром, скажут в неспящем сутки штабе расследования. И если аппарат упал почти на горизонте от Измайловского острова, эти два чемодана должны быть не так и далеко — в границах МКАД.

Возможно, этим руководствовались хозяева Москвы, полностью блокировав дороги для частного использования. Ориентировку на человека с чемоданом получат даже дворники — электронике не покинуть место совершения преступления. Да, ее могут сжечь, уничтожить, развеять в пыль — для следствия это тоже будет частью ответа. Но куда важнее, что в таком огромном городе обязательно найдутся свидетели — люди или видеокамеры, которые заметят шум, дым или смогут запечатлеть исполнителей.

А может, пустые дороги нужны, чтобы помощь для отравленного волшебством принца не стояла по пробкам и могла доехать максимально быстро.

Или они просто считают, что преступники такого масштаба не ездят на метро.

Впрочем, ездят. Иван Александрович неприязненно покосился на соседа с перегаром справа от себя и уставился на ноги своих телохранителей, стоящих в проходе вагона. Еще была милая девушка с плеером в ушах, которая уступила место старику-инвалиду, но ее бесцеремонно оттерла охрана. Зря они так... Иван Александрович нашел девчонку глазами, дождался тревожного взгляда в ответ и виновато улыбнулся, пожав плечами. Вроде, оттаяла и перестала пытаться сбежать из вагона. В этой толчее, когда полгорода спустилось вниз, передвигаться было сложновато. Издержки запрета — никому нельзя быть на асфальте, кроме скорых, автобусов и машин пожарной службы.

Даже его кортеж остановили, именем Империи тщательно обыскав и велев запарковать возле бордюрного камня. Из вежливости предложили проводить бывшего министра МВД обратно домой. Не на службу или куда еще — полиции запрещено исполнять функцию такси. Поделились, что благородные бесятся и изображают непонимание — но тех еще с утра вежливо попросили из Кремля, и между альтернативой упорствовать в своем неуважении, и добираться домой на общественном транспорте, все предпочитали второй вариант. А то так можно было попасть в перечень подозреваемых — слишком суетливых и нервных. Этого никто не хотел.

Не хотел этого и Иван Александрович, покорно дошедший до станции метро, в котором не был неведомо сколько лет. В этой толще спешащих людей, которые толкаются, кашляют, дышат в затылок и норовят опрокинуть к себе под ноги — никакая охрана не поможет. Всюду указатели, переходы, названия станций и веток, которые приходится проговаривать, чтобы запомнить, стоя перед стендом с картой. Он же сам уехал вчера ночью в загородный дом, а сейчас выбирайся. Станций-то понастроили, о половине не слышал...

Но ему надо было добраться до цели. В самый центр города.

Потому что его кинули, подставили, использовали, обманули, поступили нечестно, действовали не оговоренным способом, пренебрегли мнением, провернули дело за его спиной и вели бизнес в своих интересах — все зависит от того, насколько успокоилась нервная система за прошедшую ночь. Вот Иван Александрович уже никого не хотел убить — задушить до хрипа и жалкой беспомощности, чтобы первый советник елозил руками по его мундиру, не в силах помешать. Даже набить морду — не желалось. Иван Александрович хотел получить объяснения.

— Станция 'Китай-Город', — бодро произнес громкоговоритель, повторив еще дважды на английском и французском.

Опершись на руку охранника, Иван Александрович заспешил на выход. Толпа тоже схлынула — несмотря на отмену всех праздничных мероприятий, никто не запретит людям ходить по центру города и радоваться убранству. Тем более, что всеобщего траура нет — к великому счастью. И, надеюсь, не будет — иначе ему конец. Иван Александрович невольно дернулся, неловко поставил клюку на ступень и чуть не упал — охрана подхватила.

— Вы остаетесь здесь, — распорядился бывший князь Черниговский у дверей Сенатского дворца и зашел за предусмотрительно открытую створку.

Его не хотели сегодня принимать — по телефону было сказано вполне явно. У Первого советника доставало хлопот, он желал контролировать процесс поисков и с нетерпением ждал, когда два чемодана найдут в арендованной квартире на границе промзоны по Вербной улице — а там и спички, которые можно купить только в княжестве Шуйских, и пара-тройка крайне мелких деталей, на которых может споткнуться даже опытный резидент. Но Иван Александрович очень хотел получить ответы — и непрозрачно намекнул в ответ на столь же непонятные постороннему намеки, что вопросы он задаст все равно — и если не первому советнику, то найдет кого-нибудь другого, столь же компетентного.

В холле и на ступенях лестниц по пути, Ивану Александровичу вновь не встретился ни один человек. В прошлый раз он не обратил на это особого внимания — был слишком пьян и счастлив, что его согласились принять. Тогда его это не тяготило — разве что подниматься на протезе было столь же сложно, как и сейчас. В тот миг все казалось частью замысла Императора, который мог простить опальному министру былое — в конце-то концов, Иван Александрович не слышал, чтобы склады с товаром сгорели, или на них был совершен рейд полиции с публичным освещением в прессе. Впрочем, кому нужно выставлять аристократов наркоманами, а плебсу давать надежду на обретение личного могущества... Но вот применить обширные запасы, как спецсредства, для собственных войск — среди холостых и отказавшихся заводить семью... За такой подарок император мог бы быть и благодарен — на границах всегда неспокойно, а повысить ранг бойцов на одну-две планки, стоит сотен жизней... Что до возрождения бизнеса — это вряд ли. Император слишком чист, а что касается его семьи — большинство либо уже при деньгах, либо слишком ленивы для организации бизнеса с нуля. Ведь самое главное — списки покупателей, так и не достались победителям. Кроме Самойлова, который ни с кем делиться не станет...

Иван Александрович нахмурился и зашагал чуть быстрее. Воспоминание о наглом юноше, отнявшем у него княжество и ногу, прошло недовольством по нервам, затронув в памяти свои собственные вчерашние крики отчаяния в пустых комнатах.

Ничего не изменилось — Самойлов не соблюдал договор, он не делал ничего, чтобы вернуть княжество, и не имел на это ни единого шанса. Значит, он был в своем праве, когда в одностороннем порядке вышел из соглашения. Самойлов ему бы ничем не помог.

Но и не вверг бы в пропасть. Иван Александрович остановился за шаг до нужной двери и положил ладонь на рукоять. Покушение на внука Императора. Успешное покушение, за которое кто-то должен ответить — они найдут, они непременно узнают все.

Рука вспотела, а в спине поселилась вчерашняя неуверенность.

— Входите, мой друг. Чего вы ждете? — Медом прозвучало из-за двери.

И бывший князь Черниговский, отчаянно желавший вернуть власть, дернул створку на себя.

Первый советник выглядел отвратительно свежим, веселым и довольным жизнью. Под глазами на лощеной физиономии не было темных мешков от бессонницы, а выглаженный дворцовый мундир смотрелся куда как лучше прожеванного толпой в метро костюма. Все верно — он ведь тут ни при чем. Не он скинул под ноги малышу отравленный клубок артефактных игл. Но его тоже ничего не спасет, если об этом узнают.

— Вы наверняка знаете, что ваш подарок оказался чуть эффективней, чем вы мне говорили? — Иван Александрович остановился за три шага, не став пожимать советнику руку, и демонстративно оперся руками о клюку.

— Оставьте эти иносказания, здесь никого нет. Яд ровно такой, какой должен быть. — Первый советник проигнорировал упрямую позу гостя и отвечал радушной улыбкой. — Все живы, все в священной ярости. И скоро эта ярость падет на наших врагов!

Бывший князь поиграл желваками, удерживая поток брани в адрес этого болвана, который крутит перед ним словами.

— Ни один дед никогда не санкционирует смерть своего любимого внука. — Тяжело уронил слова старик.

— Разве кто-то умер?

— Извольте прекратить корчить из себя...! Человека менее умного, чем вы есть. — Смотрел он исподлобья. — Этот артефакт должен был убить принца. Фактически, он уже мертв. Его держат в живых две тени 'виртуозов', но он никогда не придет в себя.

— Вы же не считаете себя знатоком всех артефактов...

— Хватит!!! Зачем тебе смерть малыша? Почему? Ты же его дядя, — искренне недоумевал Иван Александрович.

— Степень родства столь далека, — на мгновение отвел взгляд Первый советник. — А действия наши приведут к столь тектоническим подвижкам, что нелепо рыдать над одной жизнью, когда должны умереть десятки тысяч. Должны, чтобы вы, князь, вернули свою землю. Что же вы не плачете над десятками тысяч? Вы же знали, что мы принесем в жертву Шуйских.

— Я никогда, слышите, никогда бы не согласился на смерть принца! Я был согласен подставить Шуйских, но они — не беззащитный малыш имперской крови! Да все кровью умылись бы, пока добрались до Шуйска! И тогда с ними пришлось бы разговаривать. А у меня к этому времени было бы княжество. Которое вы мне обещали!!! Не клеймо убийцы, а княжество!!! — Разве я забрал свое слово назад? — Кротко улыбнулся Первый советник, пропуская весь крик мимо ушей. — Вы получите обещанное. Все идет по плану.

— К демонам развалился ваш план!! Младший Шуйский поклялся за всю родню, и его отпустили!

— То, что он там был — досадная накладка, — задумчиво кивнул чиновник. — Ненависти надо время, чтобы созреть. Все произошло слишком быстро. Но не беспокойтесь, когда найдут управляющее устройство, а затем и закопанные медвежьими когтями трупы исполнителей, ненависть получит новый вздох.

— И Шуйские вновь поклянутся. — Хмурился старик.

— Первый раз, второй, третий... А затем у них взыграет честь и гонор, — отмахнулся советник. — Я доведу ситуацию до такого абсурда, что они сами уедут в свой лес, или потеряют лицо, лебезя перед троном.

— Или они пойдут на это, и императору придется признать, что виновен кто-то другой. А организовать мой труп я вам не позволю, — оскалился Черниговский.

И тени заплясали вокруг двух людей.

— Успокойтесь, — примирительно поднял руку мужчина. — И дайте мне сделать ту работу, которую я умею лучше всех. Поверьте, Шуйские падут, — приложил он ладонь к сердцу. — Что касается желаемого вами. Вы разве не видите, что все складывается наилучшим образом?

— Нет. — звонко ответил Иван Александрович.

— Ваш Самойлов сидит в тюрьме, и скоро попадет на плаху.

— Этот... Вывернется, — отрицательно покачал Черниговский головой. — Вы его не знаете.

— А он не знает меня, — отмахнулся советник. — Не судьба нам познакомиться в этой жизни. Его казнят непременно.

— Что мне его смерть? Моральное удовольствие? Я слишком стар, чтобы гасить сигары о людской череп.

— А вы попробуйте, — не согласились в ответ. — Мне, знаете ли, нравится даже больше, чем о живых. Впрочем, вернемся к моим обещаниям. — Советник звучно похлопал руками, и из-за портеры, приоткрыв дверь, вышел невзрачный старичок на седьмом десятке лет.

Побитый жизнью — сразу видно. В видавшем виды коричневом костюме, согнутый до сутулости, с шаркающей походкой — разве что в водянистых глазах оставалось упрямство и сила. В руках у старика была укладка бумаг, которую он придерживал правой рукой снизу.

— Мы были не одни?! — в голос возмутился бывший Черниговский.

— Он тут не с самого начала. И не беспокойтесь, человек надежный. — Отмахнулся советник. — Наш друг принес бумаги — подписанный имперский ордер на обыск в резиденции Самойловых по делу о покушении. В том здании, где сейчас его супруга, владеющая вашим княжеством.

— И что мне с ними делать? — Вопросительно посмотрел Иван Александрович.

— Вторая часть бумаг, — терпеливо продолжил Первый советник. — О признании девки — княгиней Черниговской. Император подписал с большой неохотой, он желал использовать признание для чего-то еще... — Задумался чиновник. — Пришлось пообещать ему другой рычаг... Но это было до покушения, так что если малец умрет, с меня даже никто не спросит. Не важно.

— Зачем мне эти бумаги? — Повторил бывший князь.

— Да все очевидно! Вы возьмете конвой из верных людей, у вас ведь остались таковые в МВД?

Иван Александрович медленно кивнул.

— Возьмете с собой ордер на обыск и признание. Возьмете с собой вот этого человека, — указал Первый советник вбок от себя на сутулого старика.

— А его зачем? Кто он?

— Это бывший хозяин Архангельска, князь Наумов. — С уважением произнес Первый советник. — У него счеты к Самойлову. Вернее, даже к Юсуповым, с которым тот одной крови. Он хочет присутствовать в момент, когда вы возьмете вдову Самойлова себе в жены, тем самым вернув себе княжество на правах супруга.

— С чего бы она согласилась? — С подозрением переводил взгляд бывший князь Черниговский по невозмутимым лицам интриганов.

— У господина справа от меня будет блокиратор, — улыбнулся советник. — И нож.

Князь Наумов радостно закивал.

— Вот, блокиратор, — суетливо завозился он, доставая сероватый мешочек из брюк.

Да так неловко, что уронил все бумаги.

— Что же вы так! — С укором и старательно задавленным раздражением произнес Советник, провожая взглядом поток разъехавшихся листков.

А затем отчего-то вздрогнул всем телом, захрипев на низкой ноте.

— А вот, нож, — провернув клинок в сердце Первого советника, Наумов дернул клинок выше и опасными волчьими глазами посмотрел на Черниговского. — От Самойлова привет.

Черниговский вздрогнул, отшатнулся назад, попытавшись опереться на протез, и неловко рухнул на бок.

Трость откатилась в сторону, а сам он, загребая руками, пытался отползти, пока Наумов ставил Первого советника на колени и деловито выкалывал ему глаза, отрезал нос и уши, все тщательно складывая в карманы мундира.

Сила, к которой обратился Иван Александрович в первые же мгновения, не откликнулась — но шершавое чувство активированного блокиратора расползлось по телу.

— Тьфу, изгваздался весь, — тем временем Наумов достал платок из кармана советника и оттер ладони вместе с затейливым серебристым клинком в руках — кажется, с вензелем Романовых в навершии. — Иван Александрович, вы не поможете?

— Ч-что? — прекратил отползать Черниговский.

Да и бесполезно — он все равно не успеет до двери, даже если, позабыв про вид, попытается бежать на трех конечностях.

— Надо эту тварь вернуть к нему в постель. — Сутулость старика как-то сама по себе исчезла, Наумов смотрелся вполне собранно и уверенно. — Вас не затруднит открывать передо мной двери?

Наумов поднял Первого Советника на руки и вопросительно посмотрел на Черниговского.

— Да, конечно, — кивнул тот, и быстро дотянулся до трости.

А это — уже оружие! Это — уже шанс! Да еще нож этот дурак убрал за пояс!

— Можно было оставить его здесь, — задумчиво пожал плечами Наумов. — Но Максим попросил положить его рядом с мелкой тварюшкой.

— С кем? — Запнулся Черниговский.

— Девка молодая. Первый советник пообещал Чегодаевым, у которых известные вам проблемы с родовым проклятием, супругу, от которой будут здоровые наследники, — со смешком произнес Наумов, зашагав к тайной двери.

Иван Александрович шагнул следом. Самое время для удара. Но отчего-то вперед действия пошел вопрос, а трость нервно дернулась в руке.

— И почему она в его спальне?

— Ну вы как маленький. — Посмотрел на него Наумов. — Откуда, по-вашему, у нее возьмутся здоровые дети? А он еще денег с них стребовал море. Первый советник обожал так развлекаться. Вы откроете мне дверь? — Вопросительно смотрел Наумов на тяжко задумавшегося старика.

— Да, конечно, — засуетился тот, открывая и шагая вперед.

В длинный коридор, который тут же изогнулся вправо. Встать там и занести клюку.. Или нет. Проверить слова. Он видел фото новой супруги патриарха Чегодаевых — прекрасное создание, чистой души. Явный мезальянс, ей восемнадцать, ему сорок три — дольше нынешние Чегодаевы не жили. Из хорошей семьи, правда зарубежной, обедневшей, но с отличной родословной. Одни плюсы. Как у его Литы...

— Шагайте дальше, пятая плита под мрамор, со светильником. Вот его нажать вниз. — Донесся голос.

Черниговский шагнул в темноту зашторенного кабинета и нащупал светильник справа.

Слегка вздрогнул, обнаружив в кресле за писчим столом мощного мужчину лет сорока, с широкими плечами, волевым подбородком и черной бородой, шедшей волной к вискам. Перед ним бумаги — часть отпечатаны, часть написаны от руки.

— Иван Александрович, разрешите пройти. — Кашлянул позади Наумов. — Нам дальше, дверь напротив вас. А на этого мертвеца не обращайте внимание.

И точно — положение тела безвольное, а рука неудобно лежит на ребре кресла... Еще не успел окоченеть — кожа обычного цвета.

— Это кто? — Сглотнул Черниговский, посторонившись.

— Элим Шуйский, — мельком глянул на того Наумов. — С речами о том, как вернет былое могущество княжеству. Не то, что прежние неудачники, шестые по богатству в Империи.

Иван Александрович подшагнул к столу и вчитался. И точно... 'В эту тяжелую минуту, я принимаю на себя всю боль, весь стыд и ответственность за содеянное моим братом. Вырванный случившейся бедой из долгого пути заграницей...'.

— У него стиль отвратительный, — прокомментировал Наумов интерес старика. — Вон же, лежат отпечатанные специалистами тексты. Так нет же, лезет сам писать. Смакует, падаль.

— Он же лишится Чести и Силы. — Не понимал Черниговский, совершенно ошарашенный увиденным и услышанным. — Все же увидят.

Одно дело — подставить старых соперников. Он не любил Шуйских, как не любил девяносто процентов других князей. Но чтобы так — когда брат предает брата...

— Его тут кое-чем кормили. Кое-чем бодрящим. — Хмыкнул Наумов. — Особо очищенным. Говорят, все вокруг кажется правильным. Вы идете со мной или почитаете? Я справлюсь сам, там последняя дверь.

— Нет-нет, я с вами, — заковылял Иван Александрович.

На симпатичную девушку, аккуратно уложенную под одеяло, старик смотрел со смесью странных чувств — так смотрят на разбитую вазу или дорогую машину, опрокинутую в яму. Сколько всего вложено создателями — и как распорядилась судьба.

— Красивая, правда? — Наумов положил прямо поверх постели Первого Советника и с некоторым усилием заложил его руку соседке под голову.

— Вы ее убили? — Вырвалось у Черниговского.

— А я не самый хороший человек, вы знали? Да что вы на нее смотрите, вы бы знали, скольких она отравила, опозорила и убила, лишь бы попасть в эту постель. — Наумов оглядел получившуюся композицию. — Обертку ей в Польше нарисовали, вместе с документами на родословную. А внутри все давно сгнило.

Черниговский дрогнул, отводя взгляд.

— Эта красота — не настоящая?

— Сложнее потом менять внешность детей. А это... Рабочие моменты. — Махнул рукой Наумов. — Идемте, князь.

— Вы меня не убьете? — Посмотрел на него Черниговский.

Наумов стоял через кровать — уже не дотянуться. Все моменты упущены. А еще — у того нож.

— Зачем? Вы еще послужите Императору. — Успокаивающе улыбнулся бывший хозяин Архангельска.

— А он — знает? — С надеждой спросил старик.

— Мы с вами говорим о разных императорах, — лукаво ухмыльнулся собеседник. — Давайте на выход. Торопиться ни к чему, когда Первый советник занимается созданием наследников для князей, он отпускает всех на пару-тройку дней. Но быть в одном здании с этой падалью — вы как хотите, а мне еще важного человека встречать. Я бы хотел как минимум отмыться и сменить одежду.

В молчании два бывших князя совершили обратный путь, оставшись в зале с рассыпанными бумагами.

— Что вы смотрите? Собирайте сами, — заворчал Наумов, глядя на жадный взгляд Черниговского.

— Но...

— Что — но? Там признание Черниговской Ники, которое должно быть ей доставлено.

— А может — вы?.. — Заикнулся тот. — Или я доставлю нарочным.

— Иван Александрович, — вздохнул Наумов. — Посмотрите вокруг. Вы видите хоть кого-то?

— Вас.

— И кроме меня с вами — тут одни мертвецы. Никто не знает, что тут случилось, и знать не будет еще дня два. — Проникновенно произнес Наумов.

— Я вас не понимаю, — закачал головой бывший Черниговский.

— А надо бы подумать, что я не способен засвидетельствовать брак княгини. И вы, как муж, для этого не годитесь. Значит, должен быть кто-то еще. Кто может подтвердить княжеский брак? Кто это, достаточно могущественный?

— К-кто?

— И я не знаю. Но он обязательно появится, — похлопал Наумов его по плечу. — Когда вы возьмете верных людей и пойдете убивать Нику. Вы же у нас решительный и яростный, наследника Рюриковичей убили.

— Я не хотел! — Заорал Иван Александрович. — Я бы в жизни этого не сделал, если бы не верил, что все это запланировано самим Императором! Жизнью клянусь!

— Тише-тише. У вас будет шанс все исправить. Противоядие обязано быть.

— У этого человека? В башне Самойловых?! Как подтверждение, что Максим преступник? — Ускорилось сердце Черниговского.

— Ну что вы. Это бы значило, что мальчишка выживет. А кое-кому не нужен цесаревич Сергей Дмитриевич с живым наследником.— Покачал головой Наумов. — Знать бы, кто эта тварь... Противоядие нужно хозяину, если он случайно уколется об артефакт.

— То есть, у этого человека?..

— У того, кто его отправит. — Был предельно спокоен его визави.

— Зачем кому-то убивать принца? — Собрался с мыслями старик.

— У Сергея Дмитриевича с мертвым наследником меньше шансов на престол. Привыкайте, это большая политика.

— Я в ней живу всю жизнь! — Не сдержался Иван Александрович.

— Тогда что вы такой нищий и без ноги? — Хмыкнул Наумов и, игнорируя недовольное шипение, подошел к вешалке в углу.

Нацепил дешевое шерстяное пальто, сверху смешную длиннополую шляпу с волнистым кантом и, коротко кивнув, посвистывая отправился на выход.

— Скажите, а Самойлов обещал вернуть вам Архангельск? — Отчего-то спросил его Черниговский в спину.

— Нет. Но он вернул мне кое-что гораздо более ценное, — растянул губы в улыбке Наумов. — Всего хорошего... И да, Иван Александрович.

— Что?

— У вас на руках действительно достаточно документов, чтобы принудить Нику выйти за вас. — С серьезным тоном произнес он. — Никто не сможет помешать, ведь Максим в тюрьме.

— Идите к черту!!! — Чуть не кинул в него тростью Черниговский.

Глядя на заливисто рассмеявшегося человека, вышедшего за дверь.

Глава 11

Следователь пришел на следующее утро, ближе к четырем часам утра. Хотя ощущение времени в подземном помещении терялось довольно быстро, но я не выспался — а это вполне себе индикатор.

Мужчина в чине статского советника был не стар, подтянут и полон сдержанного азарта — как у всякого амбициозного человека, который выгрыз себе шанс вести дело такой величины, и лично докладывать первым лицам государства.

Я для него смотрелся, как шанс, а моя виновность — была возможностью попасть если не в учебники, то в газеты. Впрочем, судя по осторожному тону и некой степени деликатности, выраженной в вежливом приветствии и личном посещении камеры, где-то там, наверху, явно просили не горячиться.

Выделенная камера больше напоминала номер дешевого отеля — на шести квадратных метрах был топчан и столик, намертво привинченный к стене и полу; наличествовал даже душ, хоть и не отдельной кабинкой — угол в бледно-синем кафеле, от которого веяло сыростью и холодом. Окна вот только нет — но под землей оно и не нужно. Наличествовал вентиляционный лаз, забранный толстым прутом — ладонь ловила движение воздуха. Не задохнусь — и то ладно...

Когда вели сюда — уже после того, как обменяли гусарский мундир на серую робу арестанта и тяжелые ботинки — успели углубиться метров на двадцать. Входили в одном из помещений Арсенала, а куда именно завели коридоры со сводчатыми потолками — сложно сказать. Согнутые под острыми углами переходы надежно запутывали чувство направления. О том, что пришли на место, подсказал навалившийся на уши белым шумом блокиратор — а так тюремных камер по пути хватало, и не сказать, что они пустовали. И это — прямо в стенах Кремля... Впрочем, как говорит народная мудрость — держи друзей близко, а врагов еще ближе.

Логичным завершением пути был тупиковый коридор с двумя десятками камер — поровну на обе стороны. Фактически, уже меньше двадцати — две были заложены белым кирпичом поверх дверей. Интересно, отчего?..

Моя была под номером одиннадцать, и первой справа. Но я чувствовал шорохи и чужое внимание от других камер — через окошки, предназначенные для передачи еды. Наверное, тут можно осторожно переговариваться и вести беседы — ближайший пост охраны был на один подъем коридора выше. Однако первой ночью было тихо.

Работающий блокиратор порождал странные сны, зыбкие и черно-белые. Иногда появлялся сухой кашель, отражавшийся от каменных стен и железной двери в камеру. Да и тело, привыкшее не задумываясь опираться о Силу, ломило слабостью.

Словом, в том, что следователь лично пришел в камеру — ничего удивительного. Прогуляться к нему по коридорам, к свету, в протопленные кабинеты — было бы послаблением для того, кого прямо обвиняли в смерти принца крови. А вот то, что он предлагал, смотрелось частью сна. Но увы, все было в цвете — поэтому являлось реальностью, которой пришлось уделить вежливое внимание.

— Итак, Самойлов.

Следователь сел на внесенный вслед за ним деревянный стул и листнул первую страницу в тяжелом блокноте на плотной картонной основе — самое то, чтобы держать на весу и делать записи.

— Мы беседуем, — посмотрел он над блокнотом, встретившись со мной взглядом. — Обвинение вам не предъявлено. Строго говоря, если вы поднимите шум и подадите через меня ходатайство, вас немедленно освободят. Это самоуправство Его высочества, не более.

Я сидел в дальнем углу, на тщательно заправленном топчане, стараясь выглядеть достаточно сонным.

— Составим документ? — Поднял он бровь.

— Спасибо, я доволен гостеприимством цесаревича.

— У вас изъяли личные вещи, документы. Лишили мундира и оружия. Оскорбили ложными подозрениями. — Удивился следователь. — Я представитель закона, а он — един для всех.

— Так исполняйте его и найдите виновников.

— Все обстоятельства дела пока что указывают на вас, и вряд ли основная версия изменится. Моим коллегам удобно, когда подозреваемый уже сидит в камере. Остается найти достаточное количество доказательств. Достаточно будет косвенных.

Я звучно зевнул, прикрыв рот, и виновато улыбнулся, призывая продолжать.

— Ваши родственники в розыске. — Постучал он ручкой по блокноту. — Отец, сестры, брат.

Как, полагаю, и все, кто был занят производством беспилотников — его артефактной частью.

— Суд обратит внимание, что они заранее уехали за границу. — Продолжил статский советник. — Ваша супруга в башне за тремя кольцами охраны, о которой вы заранее позаботились.

— Вы еще деда вспомните. — Поддакнул я, стараясь, чтобы терпение к раннему гостю и его предложениям не сквозило раздражением.

— По моим данным, вы сами отказались от родства с Юсуповыми, — приподнял он бровь.

— Я про ДеЛара. Сидит себе в крепости, на повестки не является.

— Прекратите паясничать! Вы хоть знаете, отчего замурованы две камеры в этом коридоре?

— Отчего? — Нашел я в раннем визите хоть какое-то применение, проявив любопытство.

— Сложные дела иногда тянутся очень долго. Двадцать, сорок, шестьдесят лет. — Чуть придвинулся следователь, заглядывая в глаза. — По особо тяжким делам нет сроков содержания в камере. Кирпичи нужны для соблюдения санитарных норм, когда другие задержанные начинают жаловаться на запах. На вашем месте, я бы желал покинуть это место как можно быстрее.

— Придет время, и я его покину.

— Пока что вы властны выбирать время. Но если обвинение будет предъявлено по всем правилам...

— Предъявляйте. — Откинулся я плечами к холодной стене, глядя на него сквозь прищуренные глаза.

— Вы же молоды, одумайтесь! — Выдавал он недоумение, полагая его достаточно искренним. — Дождитесь окончания следствия под домашним арестом, рядом с супругой.

— Вам так нужно, чтобы меня убили на выходе из здания? — Перебил я его словоохотливость и участие.

— Вас доставят в целости и сохранности, в точности до дома! — Возмутился статский советник.

— Который срыт до фундамента кем-то из Рюриковичей? — Покачал я головой. — Вот где расследование давно стоит на мертвой точке... Полагаю, это вы ведете то дело? — Предположил я, осененный догадкой. — То-то материалов по покушению у вас нет.

— Это опасные суждения, которые можно посчитать изменой трону! Предполагать участие кого-то из императорской семьи в разрушении халупы мастерового! — Значит, я верно догадался. Блокнотик-то ваш — это потому что вы к потерпевшему пришли... То бишь ко мне... И как, сильно Шуйские держат за горло? — Деланно посочувствовал я. — Вашему господину стоило уточнить, чей дом он собирается уничтожить. Или это она?

Следователь пренебрежительно дернул уголком губ на последнее суждение. А у меня чуть отлегло от сердца.

— Ну чем бы мне помогла ваша смерть? — Примирительно улыбнулся следователь. — Не выдумывайте, Самойлов. Я готов гарантировать вашу доставку по любому столичному адресу.

— Да, в целом, вам сойдет и неудачное покушение. — Переосмыслил я сказанное. — Группа из практиков четырех стихий, которая пожелает завершить начатое. Вы их убьете, и закроете дело.

Высокий покровитель этого типа явно нервничает, ощущая медвежью поступь за спиной. Быть может, и Шуйских решили подвязать к покушению на сына цесаревича именно из-за этого...

Хотя вряд ли — скорее, кто-то из Рюриковичей для нападения на мой дом втемную использовал другого Рюриковича. Например, затребовав услугу — платой за центр Москвы, отнятый у Елизаветы.

А вот сейчас этого самого исполнителя, судя по всему, оставили наедине с Шуйскими. Чтобы побрыкался в одиночку, и вновь побежал просить о помощи.

Большая и дружная семья — это так мило.

— Экий вы кровожадный выдумщик, — попеняли мне.

— Вы знаете, статский советник, — сел я прямо. — Поговаривают, у Шуйских есть талант проходить сквозь стены и переносить что-нибудь с собой. Или кого-нибудь. Например, могут перенести неприятного им лично человека внутрь замурованной камеры, — качнул я головой вправо. — И никакой крови.

— Это угроза?

— А вы разве в чем-то виноваты? — Пожал я плечами.

— Словом, вы отказались от моего роскошного предложения, — засобирался следователь.

— Хотите выслушать мое? — Улыбнулся я располагающе.

— Все на том свете будем, там и пообщаемся, — ухмыльнулся он.

Трижды простучал по двери, и покинул вслед за охранником, забравшим с собой стул.

Более до вечера особо ничего не произошло — разве что днем кто-то неуклюже пытался протолкнуть под дверь моток пластикового шнура, и забавно пыхтел, пока я выпинывал его обратно. Нет, господа, повеситься я не хочу.

С едой, правда, выходило досадно — есть местные каши было слишком опрометчиво, так что голод потихоньку брал свое. Вода тоже вызывала вопросы — та, что в металлической кружке. Так что приходилось пить другую, из-под крана, с отчетливым запахом хлорки. Но, будем верить, ради одного человека не станут травить весь блок и местную охрану.

— Т-с, Максим, — шепнуло из-за спины, когда я принялся изучать вентиляционный лаз.

Что-то там ближе к ночи стало нездорово шуршать, намекая на всякий случай заткнуть отверстие одеялом. Но портить казенное имущество из-за просто расшатавшихся труб не хотелось. Оно и без того не укрывало ноги целиком — приходилось сгибать колени.

— Не оборачивайся! Я тебе мороженое принес. — Куда отчетливей произнесли растревоженным голосом Артема.

— А мясо? Стейк? Курицу гриль? — Дрогнуло сердце.

— Ты ж мороженое любишь. — Уточнили слегка недоуменно.

Оставалось только тяжело вздохнуть и признавать очевидное, сдерживая ворчание желудка.

— Люблю. Спасибо.

— Мы скоро все решим! — Заверили меня. — Дядя Элим где-то в Москве.

— Хочешь, мои люди помогут с поисками? — Предложил я.

— Не надо, мы сами. — Гордо заявил друг. — А в остальном — стопроцентное алиби на момент покушения у всех!

— Так им и сказал — сломали челюсть, грустил?

— За что дед эту Голицыну чуть не расцеловал... — Грустно хмыкнул Шуйский. — Чуть не забыл, там тещу твою в 'Говори, не думай' позвали, на первый канал. Из-за покушения, как родственницу. Она согласилась.

— Вот, блин, — невольно схватился я голову.

Она ж там наговорит на несколько смертных приговоров...

— Короче, я ее пока в гости к нам пригласил, не переживай.

— Похитил?!

— Максим, я же знаю отличия! — Возмутился Артем. — Я через Игоря тв-студию ей построил, ведущего нанял и массовку рассадил. Уже один выпуск записали — ну и гад же ты! Девяносто восемь процентов смс-голосования с этим согласны!

— Дашь потом посмотреть?

— Само собой. Все, я ушел. Итак кучу кристаллов в пепел. И знай, решат казнить — мы тебя вытащим!

Пространство позади будто выдохнуло — а теплое ощущение чужого присутствия стало потихоньку выдувать из камеры.

Обернулся — никого. Только на столике три обычных пломбира без наклейки — чтобы ни следа не оставить.

От бутербродов с колбасой, между прочим, тоже следов бы не осталось. Ну да что уж делать...

Устроился на топчане, плотно обернул пледом ноги и принялся за первое мороженое. Ближе ко второму, в дверном замке отчаянно заскрипели ключом, чертыхаясь и повторяя процедуру — словно перебирая подходящий в связке.

— Не тюрьма, а проходной двор, — с ворчанием покосился я вбок. — Вы к кому?!

— Что значит, к кому? — Справившись с замком, мощно распахнул дверь князь Давыдов, с возмущением тряхнув рукой и медалями на гусарском мундире. — Это вы, поручик, что тут забыли?

За спиной его, кутаясь в темную шаль, прикрывая лицо и постреливая любопытствующим взглядом из-за плеча, стояла некая синеглазая особа.

— Сижу, мороженое ем. — Меланхолично отозвался я. — Хотите? У меня еще два.

— У меня вино и щука. — Чуть сбился полковник, обратив взгляд на бумажный пакет в правой руке.

— А давайте меняться! — Оживился я тут же. — Мадемуазель, — коротко поклонился я даме и деятельно шагнул вперед, принимая из рук чуть опешившего полковника увесистую посылку, приятно звякнувшую тару и источавшую чудесные ароматы.

Тут же обнаружился еще второй пакет в другой руке — еще более объемный и вызывающий самые радужные надежды, но руку чуть отвели в сторону, не давая его забрать.

— Леди, мы буквально на пять минут, — приложив руку к сердцу, Давыдов зашел внутрь камеры и прикрыл дверь.

— Угощайтесь, господин полковник, — указал я на мороженые и принялся быстро сервировать столик принесенным добром.

Вино, понятно, белое — к рыбе. А сама щука — запеченная, под соусом, уже нарезанная на кусочки, в запечатанном пластиковом коробе. Да еще ножи, вилки, два фужера, ух...

— Поручик!

Я тут же выпрямился и застыл по стойке смирно, отчаянно кося на рыбу.

— Вы что себе позволяете?! — Гневно произнес князь, закручивая ус. — Почему отсутствуете на службе, не предупредив вышестоящее начальство?!

— Виноват, господин полковник! Не было другого выбора, господин полковник!

— Вольно! — Подышал он возмущенно, а потом успокоился и продолжил другим тоном, куда более спокойным и грустным. — Мне Шуйский уже сообщил о вашем самопожертвовании. Присаживайтесь, поручик. — Вздохнул он, подавая пример.

И присел, понятное дело, рядом с рыбой и вином, обернувшись ко мне и закрыв своим корпусом от столика.

А я между прочим, умею очень внимательно слушать и есть одновременно — у кота научился...

— Там, наверху, думают вас казнить, — в раздражении поднялся уголок губ у полковника. — Не за покушение. За факт хранения спецтехники.

— Как гусар, имею право владеть любым оружием. Как офицер Лейб гвардии, приравненный чином к ненаследному дворянству, имею право на обратную силу закона.

— Да? — Удивился Василий Владимирович, выбираясь из неподходящего ему уныния.

— Точно говорю. За это не казнят. — Успокоил я его, пытаясь разглядеть за ним щуку.

— Тогда надо это отметить! — Прогремел гусар, тут же потянувшись к фляге на поясе.

— Может, вина? — Робко подал я голос.

— Это для дамы, — засмущался Давыдов, глянув на дверь. — Вы знаете, как известие о вашем неправедном заточении вышло в свет, десятки высокородных леди принялись упрашивать навестить вас и поддержать самолично!

— Но я женат!

— Верно, поэтому там — для меня. — Отвел гусар глаза.

— И вино с щукой? — Грустно предположил я.

— Да, но я принес для вас другое! — Воодушевленно произнес князь, ставя перед ногами второй пакет и открывая горловину. — Вот!

Сверху, на ткани, лежали стальные наручники.

— Это тоже не для вас, — суетливо убрал он их в сторону. — Дамы так любят атмосферность, а тут ни цепей, ни завалящих кандалов! — Возмутился князь. — Поэтому все с собой.

— А вы тут бывали ранее?

— А как же... — Задумчиво тронул он ус. — Наша служба — она такая... Сегодня любят и ценят. Завтра гневаются и сажают под замок. Но без нас все равно никак, — поднял он на меня серьезный взгляд. — Это ведь главная проблема там, наверху. Им нужны люди, которым можно верить. А таких, посчитай — почти и нет. Вам пока верят, поручик. Главное, не наделайте глупостей. — Внимательно смотрел он на меня.

— Я не собираюсь бежать.

— Это хорошо, — кивнул князь. — Доказательства невиновности доставят?

— Уж поверьте, они будут и крайне убедительные. Завтра.

— Тогда вам непременно понадобится это, — Давыдов вновь открыл пакет и принялся выкладывать оттуда аккуратно сложенную гусарскую форму. — Не в робе же вы предстанете перед Его высочеством... Вот. Извольте, все по вашей мерке, — распахнул он в руках мундир.

— Тут нашивки штабс-ротмистра, господин полковник. — Заметил я несуразность.

— Ах, это... положил он мундир себе на колени. — Вы знаете, поручик... Помню, как-то на войне, перед боем, присвоили мне внеочередное звание. — Пожевал Давыдов губы, вспоминая. — И вот лежу я в грязи, с простреленной грудью, истекаю кровью. Лошадь пала, чуть не придавив собой. До вражеских окопов — метров десять осталось. И так обидно мне стало помирать молодым, красивым, не отгуляв звание, что я поднялся, дошел до окопа и порубал там всех...

— И что было дальше? — Подтолкнул я затянувшееся молчание.

— Нет, ну помирать после подвига было бы совершенной нелепостью! — Возмутился Давыдов. — Так что и вы, господин штабс-ротмистр, извольте пережить завтрашний день!!

— Будет исполнено, господин полковник! — Взмыл я на ноги.

— То-то же, — проворчал он, деловито собирая щуку и вино обратно в пакет.

Задумчиво посмотрел на мороженое и чуть виновато покосился на меня.

— Пригодится, — скрепя сердце, заговорщически подмигнул я.

— Надо проверить, — согласился Давыдов, забирая мои пломбиры и аккуратно размещая в пакет наручники.

После чего приосанился, огляделся и прищелкнул штиблетами.

— Честь имею!

Ну и отправился в коридор — извиняться перед дамой за долгое отсутствие, запирать меня обратно и искать себе свободную камеру на ночь.

Мундир, между прочим, оказался весьма теплым, шерстяным. А одеяло так вообще обещало приятный сон — если бы не стоны и крики всю ночь.

— Вы подписывали Женевскую конвенцию! — Пытались перекричать их из других камер.

— Да как можно, господа!.. — Возмущались уже слабым голосом под утро.

И уже когда я проснулся, после очередного маетного черно-белого сна, а в замке соседней камеры протяжно заскрипел ключ, кто-то отчаянно закричал.

— Я все расскажу! Только не ко мне! Не надо!!

— О, пардон... ДеЛара, я зайду позже! Офицер, тут чистосердечное!

Зычный голос князя Давыдова немедленно призвал стражу к раскаявшемуся, и в коридоре зашумело минут на двадцать.

Окончательно стихло примерно через час, после чего господин полковник все-таки наведался ко мне.

— Представляете, штабс-ротмистр, вашу камеру с соседней спутал, — поделился он казусом. — Я же вчера ваш ключ пометил, а тут — на тебе! Скрип есть, а дверь не открывается! Скриплю себе, скриплю.. Зато, говорят, за Волынского 'Станислава' пожалуют, — задумчиво покрутил князь ус.

— Вы бы и в остальные камеры наведались, все дела бы раскрыли, — поддакнул я.

— Рад бы, но обязан уйти раньше дамы-с! — Горделиво поднял он подбородок. — Дабы нас с ней ничего не связывало, и по обществу не пошли пересуды.

— А как она без вас из тюрьмы выйдет?

— У нее бумага с большой государевой печатью, кто ж ее задержит, — отмахнулся гусар. — Как вчера зашли, так и выйдем. А вам, штабс-ротмистр, желаю удачи всенепременно!

С чем и отбыл, вновь закрыв за собой.

— Пакет надо было отдать, — чертыхнулся я, разглядывая картонный вещдок на полу.

Не то, чтобы не возникли вопросы, откуда на мне мундир — гусар, он всегда гусар, что за глупости!.. А вот посторонний предмет в камере... Впрочем, замочу в воде и тихонько смою — хоть какое-то дело.

Разорвал пакет на кусочки и с некоторым удивлением уставился на звякнувший о бетонный пол крохотный блестящий ключик — ну такой, знаете ли, характерный. От наручников...

— Выпустите меня! — Ударило по ушам женским криком. — Кто-нибудь! На помощь!

— Семнадцатая камера, угомонитесь немедленно! — Ответили грубым голосом охранника.

— Вы не понимаете, это ошибка! Спросите князя Давыдова! Я ни в чем не виновата!

— Тут все ни в чем не виноваты! — Веско сообщили ей в ответ. — У меня охранная грамота!

— Так просуньте ее под дверь, дорогуша! — С издевкой произнес голос.

— Я не могу, я.. Я прикована наручниками к постели... — Растерянно ответили.

— Мне что, к вам зайти?

— Нет. Нет, слышите?! Не смейте заходить!!! — Был полон паники голос дамы.

— Леди, я чуть позже схожу за князем. — Крикнул я в вентиляцию.

— Самойлов, вы то куда? Вам дорога — только на плаху.

— Как на плаху?! Он должен дойти до Давыдова, его нельзя сейчас казнить!! — Волновалась леди.

Наверное, переживая за мою жизнь искренней, чем все люди мира.

— Самойлов! — Тут же гаркнул другой, незнакомый голос. — На выход.

Дверь ловко отомкнули, отразив троих хмурых чинов с мундирами охранки на пороге.

— Господа, — встретил я их при полном параде и звучно щелкнул штиблетами.

Мужчины резко отшатнулись и ошарашенно уставились на мои погоны.

— Штабс-ротмистр ДеЛара к вашим услугам.

— А где Самойлов? — осторожно заглянули они в камеру.

Арестантская роба лежала под матрасом, не смущая взор — там же, где и остатки пакета. Поэтому взгляду надзирателей досталась идеально чистая комнатка с офицером посередине.

— Я — Самойлов. А еще княжич ДеЛара, Юсупов, Шуйский и Борецкий. Но главное — офицер лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка. И вы тратите мое время. — Жестко посмотрел я на замершие в ступоре лица.

Обошел их и невозмутимо пошел по коридору на выход.

— Стойте! — Спохватились позади.

Пробренчали наручниками, уронили их, тихо чертыхнувшись, а после невозмутимо взяли в почетный караул и продолжили движение.

— А вы позволите застегнуть на вас наручники...

— Нет.

— Но таковы правила...

Я резко остановился, заставив остальных сбить шаг.

— Вы уже решили, какую именно из княжеских фамилий решили оскорбить наручниками? — Повернулся к говорившему. — Вам что, недостаточно моего слова?

— Безусловно, ваше сиятельство...

— И впредь не забудьте про коня! — Возмутился я чуть тише. — Как можно — гусару и пешком!

— А тут потолки низкие...

— Только это вас и спасает, господа! Только это!

Глава 12

Было много шагов по каменным ступеням подземных переходов, ковровым дорожкам Арсенала и неровной брусчатке за Кремлевскими стенами. Под сильный и колючий ветер в лицо, мимо башен, соборов и церквей — по Варварке вниз, а далее вправо, на широкие парковые дорожки, припорошенные снегом. Маршрут подсказывали деликатным тоном, ненавязчиво сопровождая каждый шаг — их все еще было трое, кто вел от самой камеры вверх, к воздуху и серому небу. Но были и другие — беззаботно прогуливающиеся туристами, компаниями друзей и влюбленными парами — в одинаковых служебных ботинках охранного отделения, черных и тяжелых. Никого постороннего.

На фоне белого снега и блекло-зеленой травы, алый мундир смотрелся каплей крови. И были те, кто к подобным контрастам привык.

Тринадцать человек дожидалось на пологой вершине паркового холма, наблюдая за моим восхождением холодно и терпеливо.

Еще один, четырнадцатый, в мундире моего полка, лежал без чувств поодаль, прямо на земле — рядовой Ломов приказ исполнил и дозвонился до каждого в его списке.

Иначе не стояли бы полукругом тираны и диктаторы, палачи и убийцы, вожди и теневые кардиналы, великие правители и угнетатели своих народов в сопровождении крайне раздраженного цесаревича Сергея Дмитриевича и абсолютно спокойного князя Давыдова — неправильного в своей бесстрастности настолько, что тираны кучковались чуть правее, стараясь быть ближе к Рюриковичу. Давыдов же стоял рядом с Ломовым, закрывая его тело от ветра и мелкого снега, и единственный смотрел не на меня — но на гостей, словно те могли сбежать.

Как могут выглядеть люди, которые выбирались из нищеты и трущоб наверх? Как должны одеваться представители безграмотных племен, взошедших через войну на трон из черепов? Да ровным счетом так же, как будут одеты их более удачливые и родовитые визави с домашним образованием и элитными колледжами. Две мировые войны у каждого за спиной, и без счета безымянных конфликтов — масштабных в той мере, когда не оставалось населенных пунктов на карте, по имени которых можно было бы назвать битву. Достаточный опыт, чтобы понимать — отличаться опасно. Особенно на чужой земле, под серым небом Москвы, в крайне недружелюбном окружении.

И если цесаревич Сергей Дмитриевич наденет шубу, то слуги и рабы расстараются, но добудут такую же. Может, чуть другого кроя и другого меха — но все могущественные гости, вне зависимости от цвета кожи, национальности, языка и религии, будут выглядеть одинаково местными. Одной причиной убить их всех будет меньше — хоть и останется цвет кожи, язык, религия и сотни других поводов. Но минус один повод для ненависти — уже неплохо. С этого начинается политика.

Завернется поглубже в боярскую шубу Проводник Черной Тропы Ялин, скрывая золотые цепи, сковывающие сосуд его тела. Останется в гостевом дворе клетка с заточенным отцом Владетельного Куомо. Забудет в отеле шахматную доску, на которой разыгрываются города, Великий раджа Миттал. Не будут мельтешить в серых глазах Отца Кри бесконечность оттенков порабощенных душ. Придет без свиты закованных в кандалы музыкантов Владыка Салот. Сотрет белую тушь с лица Вестник Неба на Земле Ли, и впервые явит миру порозовевшие на морозе щеки. И никакого родового оружия — ни изящной рапиры герцога Бюсси, ни ржавого от крови лезвия Господина Крокодилов Мбаки, ни грозди мелких колокольчиков в волосах Хозяина Пустоты Намаджира. Даже князь Виид накинет меха на привычные одежды, и позволит слугами нарисовать себе лицо подружелюбней.

Их всех пригласил я, напомнив о старом долге. Но никто не звал их в Москву и Империю. Все они — на чужой территории, во власти Рюриковичей, лояльных к ним лишь в той мере, что они пока живы.

А раз я здесь, перед ними и выведен из тюрьмы, то каждый из одиннадцати приглашенных что-то обязан был пообещать Сергею Дмитриевичу. Какую-то услугу, ценность или плату золотом — ради того, чтобы имперский преступник, которого могут повесить завтра, был явлен перед их очи, и они смогли исполнить обещанное.

Не важно, насколько мелок и ничтожен человек в их глазах, которому они дали обещание. Любая соринка неисполненных обязательств на Чести, не дающая использовать Силу в полной мере, может стоить им жизни. И они об этом знают. И Сергей Дмитриевич, к которому явились одиннадцать грандмастеров и экспертов по любым артефактам мира, обязан пользоваться этим в полной мере. Во всяком случае, я надеюсь, что он догадается их использовать.

Встав за пять шагов от дуги из 'виртуозов', я коротко поклонился цесаревичу, позволив себе ободряющую улыбку. Затем поприветствовал князя Давыдова уставным образом и обратил внимание на лежащего рядового Ломова.

— Кто посмел? — Обратил я внимание на одиннадцать 'виртуозов', обращаясь к ним на английском.

Универсальный язык общения — островная империя оттопталась в свое время по всему свету, устраивая опиумные войны в Поднебесной, стравливая визирей в Индии и покупая у береговых темнокожих Африки их менее удачливых континентальных сородичей. Одним словом, английский знали все.

— Я. — прищурился Кри Паундмейкер.

— Вот туда встаньте, будьте добры, — указал я на пустырь на три десятка шагов левее.

— Штабс-ротмистр, жизнь гостя гарантирована Сергеем Дмитриевичем. — Подал равнодушный голос князь Давыдов.

— Отчего же, я согласен стать мишенью для испытания на ранг Силы этого человека. — Произнес чуть надломленный голос, словно вспоминающий произношение английского.

— Ваша жизнь гарантирована Сергеем Дмитриевичем, — мельком взглянув на него, я отвернулся к цесаревичу.

Сбоку гулко рассмеялись.

А я смотрел в потухшие и уставшие глаза его высочества, в которых — на самом дне, под тягостным грузом обреченности, плескалась ярость и воля.

— Самойлов. Вы обещали доказательства. Эти одиннадцать господ ими не являются. — Рваными фразами произнес он.

— Доказательство последует. — Подтвердил я.

— У вас есть только этот день.

— Я помню, ваше высочество.

Цесаревич побуравил меня взглядом, потом коротко кивнул.

— Приступайте к испытанию на ранг. Эти господа прибыли издалека, во исполнение данного ими слова. Их время ценно.

А еще ценнее время, которое они могут посвятить поиску пути исцеления для принца — было в его взгляде.

— Вы готовы обеспечить безопасность испытания? — Я повернулся к представительной комиссии.

— Делай, — с любопытством глянув на меня, кивнул раджа Миттал.

— Стихия — молния. — Предупредил я.

— Мы смотрим, висельник. — Поглотил немного воздуха Намаджира, вызвав свист, сложившийся в слова. — Мы не блокируем, иначе не увидим ничего.

— Я обещал другу, что город будет цел.

Комиссия грянула неровным хохотом.

— Мы оплатим разрушенное. — Повел широким жестом Бюсси.

— Я не согласен. — Вставил слово князь Виид. — Я настаивал на полигоне.

— Мы, кроме Вечного Виида, оплатим разрушенное. — повторил Бюсси и оглядел остальных, подтвердивших его слова кивками.

— Нет времени на полигон, душа. — Проскрипел Паундмейкер. — Делай. Нас ждут три других души.

— Вы слышали, — глянул я на цесаревича.

— Вы не заявили технику. — напомнил он.

— 'Огненный путь' с аспектом молнии. Дополненная и доработанная версия под руководством Палача ДеЛара. Это мой дедушка, — коротко кивнул я, отворачиваясь от представительной комиссии.

— Я отказываюсь платить за разрушения!...

— Поздно. — Отсек холодный голос цесаревича.

Коротко взвыл воздух, тут же замерев тревожно и напряженно — словно момент тишины, когда нечто ценное упало со стола и летит вниз. Мгновение — и дикий рев ветра, сносящий серые облака в сторону, бьет по ушам.

А в небесах, в этой обнажившейся бледной и холодной синеве, начинают проступать очертания огромного дворца, свитого из ослепительных ярко-синих нитей.

— Это не огненный путь!.. — подхватил кто-то запоздало.

— Вам же сказали, дополненная и доработанная версия. — меланхолично прокомментировал Виид.

Рев ветра буквально снесен раскатами близкой грозы — он тонет в бесконечном рокоте, не в силах его перекричать.

— Сергей Дмитриевич, а вас не смущает, что дворец прямо над Кремлем? — С интересом произнес раджа.

— Самойлов! — Тревожно воскликнул цесаревич.

А я распахнул руки — и ворота замка грянули в стороны, выпуская целую орду свитых из молний драконов, сплошным потоком ринувшихся отвесно вниз — к цели, алчно распахнув ослепительные пасти.

Оглушительно грянув о поднятую артефактную защиту Сенатского дворца, они задержались буквально на мгновение перед тем, как уничтожить до фундамента центр и правое крыло здания.

Столь же оглушительна была тишина, когда пропали и драконы, и дворец в небе, а слабый ветер принялся сгонять облака обратно и уносить в сторону облако пыли от Кремля. Как-то потерянно закричал сигнал воздушной тревоги, тут же отчего-то стихнув...

— Ваше высочество, — обернулся я к цесаревичу, проигнорировав молчаливую комиссию. — Я обещал вам предъявить доказательства своей невиновности. Как вы можете убедиться, если бы я желал смерти вашего сына, я бы убил его без подлых артефактов. — Крутанул я ус.

— Штабс-ротмистр, — выдохнул князь Давыдов взволнованно. — Клянусь, я не желал бы себе адвоката иного, чем вы! По-моему, это абсолютно убедительно! Оправдан, господа!

— Самойлов, вы охренели? — Повернул ко мне ошарашенный взгляд Сергей Дмитриевич. — Это резиденция Первого Советника, моего двоюродного дяди!

— Ну-у, так это разве меня остановило? — Логично отметил я. — Так чего же меня остановило бы в деле с вашим сыном?

— Какая аргументация, господа! — Рядом зарукоплескал Давыдов, солидно кивая. — Даже я не нашел бы лучше!

Длань одного из главных претендентов на престол совместилась с лицом того же высокоуважаемого господина.

— Самойлов, вы оправданы в деле о покушении на моего сына. — Тяжко вздохнул он. — Но вы обвиняетесь в покушении на убийство Первого Советника и уничтожении собственности государя.

— Эти люди все оплатят, — показал я тут же на комиссию. — Они ж сами согласились.

— Кроме меня. — Отметил Виид.

— Кроме Вечного князя Виида, — поправился я.

— Хорошо. — Мрачно согласился цесаревич. — Вы обвиняетесь просто в покушении на убийство Первого Советника. Арестовать его и вернуть в камеру. Вас повесят на рассвете.

— Сергей Дмитриевич, — привлек внимание раджа Миттал. — Его нельзя повесить. Мы посовещались и решили, что так не получится.

— Да ну? — Опасно сверкнули глаза цесаревича.

А за спиной каждого из гостей возник полупрозрачный человеческий силуэт — пока не оформленный в завершенный образ, но разивший такой мощью, что заморские господа слегка неуютно повели плечами.

— Никто не оспаривает ваше право судить на своей земле. Но человека с рангом 'виртуоз' следует обезглавить позолоченным мечом. — Хитро улыбнулся индус.

— Я учту ваше пожелание. — Сдержался цесаревич, и отозвал Силу Крови.

— Что значит — отрубить голову? — Возмутился тут же Давыдов. — Я бы понимал, если бы Первый Советник был молод! Но у него максимум отняли одну четвертую оставшейся жизни! Предлагаю поступить честно — и...

— Казнить Самойлова на четверть?

— Ваше высочество, я только нахожу нормального гусара, а вы сразу пытаетесь отрубить ему голову! Я начинаю подумывать, что вы затаили на меня обиду!!

— Князь...

— Господа, — откашлялся, вмешиваясь в беседу. — Тысяча извинений. Ваше высочество, я насчет казни хотел спросить. Мне ведь полагается последний ужин? — с надеждой уточнил у цесаревича.

— Безусловно.

— Отлично, — выдохнул я. — А можно пораньше и сразу уточнить меню? И с вашей кухни непременно! Боюсь отравиться, — поделился я с ним опасением.

— Не разделяю вашего энтузиазма, но это возможно. — Как-то странно начал посматривать на меня цесаревич.

— Уважаемая комиссия! — Тут же обратился я к кисло смотрящим на дымы от сенатского дворца заморским гостям. — Благодарю! И можно уважаемый Кри Паундмейкер все-таки встанет чуть правее шагов на... — Обернулся на дворец. — На сто, наверное.

Тот посмотрел зло и со значением, явно запечатлевая мой образ в своей бездонной памяти.

— Самойлов! — Окрикнул меня цесаревич.

— У меня завтра казнь, что уж теперь. — Развел я руками.

— Тебя не спасет смерть. — Улыбнулся гость. — Я приду за тобой после нее.

— Куда ты там придешь? — Встал рядом со мной Давыдов. — Я в том плане, куда мне подходить.

Выступив из строя, к удивлению остальных, встал с другого бока князь Виид.

— Господа! — Уже устало произнес Сергей Дмитриевич.

— Ваше высочество, — разомкнув уста, замогильным голосом произнес Виид. — Мы договариваемся о встрече после того, как покинем ваше гостеприимство. Вы не в праве мешать.

Паундмейкер зло дернул щекой и оглядел стоящих перед ним. А затем скосил взгляд на валяющегося Ломова.

— Что вам эта душонка? — Распахнул он шубу, показав ожерелье с мелкими декоративными черепками.

Взял один черепок из нанизанных на общую нить и с недовольным выражением лица сломал его.

На пожухлой траве дернулся Ломов, приподнялся на руках, пару раз тряхнув головой и приходя в себя. Затем кое-как поднялся, огляделся по сторонам, с радостью посмотрел на стоящего рядом Мбаку и принялся громко считать, тыкая каждого из 'виртуозов' пальцем.

— Раз, два, три.... Шесть, семь... Девять, десять... Где одиннадцатый! — Запаниковал рядовой. — Было же одиннадцать! Затем повернулся к нам и с радостью ткнул пальцем в невозмутимого Виида. — Одиннадцать! Всех собрал, никто не потерялся. Ф-фух... — Оперся он руками о колени. — Как дети малые...

— Где вы нашли этого отморозка? — Шепнул мне Давыдов.

Я со значением поиграл бровями и шепнул в ответ.

— Князь, тысяча извинений, но по утру я обнаружил ключ от наручников в своей камере. И так совпало, что именно такой ключ, скорее всего, не обнаружила ваша дама...

Давыдов прислушался, осознал и тревожно повел усами.

— Она, наверное, была недовольна?..

— Очень. — Постарался я выразить тоном всю глубину недовольства.

— Ну, раз мы завершили, — громко произнес Давыдов. — И не имеем друг к другу претензий? — Приподнял он бровь, глядя на Кри.

Тот неохотно кивнул.

— Ваше высочество, разрешите, я сопровожу Самойлова в камеру! — Вызвался Давыдов, деловито положив руку на мое плечо.

— Нет, князь. — Ответил отрицательно цесаревич. — Господа, — обратился он к комиссии. — Прошу пожаловать в мою резиденцию, машины ожидают вас, — указал он на многочисленный кортеж, ожидавший вдоль Москворецкой улицы.

И только после того, как заморские 'виртуозы' удалились, жестко посмотрел на гусара.

— Я запрещаю вам освобождать, устраивать побег или всячески потворствовать бегству Самойлова! Самойлов, вы! — Обратился он ко мне. — Вы доигрались. Не ждите милости и прощения. Если вы виновны в смерти моего дяди, вас ожидает казнь.

— Что значит казнь?! — Возмутился Давыдов. — Ваше высочество, вы же видите — у человека талант, ему надо получать юридическое образование!

— Давыдов!!

— Да пожалуйста, я уже три раза умирал. — Пожал я плечами. — Только пусть не задерживаются с последним ужином. Господин полковник, на вас брать?

— Две порции! И если с кухни его высочества, то три бутылки Каберне Совиньон шестьдесят восьмого года, только с южного склона! В тот год была холодная весна, но каков получился букет!

— Князь!! — Не сдержался цесаревич. — Чтобы вашего духу не было возле тюрьмы!

— Но мне туда очень надо! — Приложил Давыдов руку к груди. — Вы поймите, сердечное дело!

— Самойлов? — Не понимая и с определенным сомнением глянул Сергей Дмитриевич на меня.

— Нас — в разные камеры! — Тут же решительно отмел я, в ответ с укором посмотрев на цесаревича.

— Тогда с чего бы взяться сердечному делу? — Недоумевал его высочество.

— Понимаете, я забыл вчера в камере женщину... — нервно подергал себя за ус Давыдов.

— Как она вообще оказалась в тюрьме?!

— А почему нет?! У нее столько пороков, я лично проверил! — С горячностью заверил князь.

— Кто она?

— Я гусар! Честь дамы для меня превыше всего! — Категорично отказались разглашать имя.

— Тогда почему она осталась там, а вы — здесь? — Хмурился цесаревич.

— Вышла досадная накладка... — Замялся господин полковник.

— Давыдов!!

— Слушайте, ну кто из нас не забывал пристегнутую наручниками женщину? — Несмело улыбнулся Давыдов, ожидая увидеть в глазах его высочества поддержку.

Но увидел только шок и ужас.

Давыдов в надежде перевел взгляд на меня.

— Я как-то оставлял, в метро, прикрепленной чемоданом магнитов к полу, — покивал я в знак поддержки.

— Вот! — Указал на меня Давыдов.

— Гусары!!

— Я!! — Мы оба встали по стойке смирно.

— Так! — гаркнул его высочество. — Месяц заточения вам, князь.

— Как — месяц?! Почему? А как же дама?! Я должен ее вывести!

— После такого, вы обязаны жениться. Считайте медовым месяцем.

— В тюрьме?!

— Будет вам уроком.

— Послушайте, ладно я — но как же леди!!

— Если она откажется за вас выходить на таких условиях, ее отпустят в тот же миг.

Князь воспрянул и огладил усы. Затем призадумался. Потом хотел сказать что-то, но осекся и притих.

— Может быть, у вас будет сын. Может быть, захотите назвать Максимом. — Завершил Сергей Дмитриевич. — И это все, что вы можете сделать для Самойлова. Вам ясно?

— Так точно. — Понурил голову Давыдов.

— Самойлов. В случае побега, вас повесят вместе с голытьбой. Позолоченный меч еще надо заслужить. И спасибо вам, Самойлов. — Коротко бросил мне цесаревич, отворачивая и поспешая к машине.

Позади, словно по команде, приблизились конвоиры с кандалами.

— Рядовой Ломов! — Окрикнул я отдыхающего сидя на траве рядового.

— Я! — Подхватился он, мигом приблизившись. — Господин штабс-ротмистр! Господин полковник!

— Благодарю за службу, рядовой Ломов!

— Виват!

— Ставлю задачу — изображать скорбный вид, распространять весть о скорой моей смерти. Поставить свечи за упокой.

— Примета плохая, — категорично отозвался шеф.

— Тогда ходить из бара в бар и требовать выпить за штабс-ротмистра ДеЛара. Драться умеренно. — Заметил я.

— Так точно! — Отрапортовал Ломов. — А вас точно завтра... Ну, повесят. — Растерянно тронул он затылок.

— Ну повесят — что теперь, волноваться что ли? — Приобнял я рядового, глядя на деликатно замерших конвоиров. — Ты, главное, жене моей не говори.

— Я бы сказал, — откашлялся Давыдов. — Все-таки, не чужой человек.

— Никак нет, господин полковник. Переживать будет, надумает себе всякого. — Не согласился я. — Выручать пойдет. А тут шум не нужен, господин полковник. Все тихо должно пройти.

— Иногда мне кажется, штабс-ротмистр, что вы отчаянней меня, — дернул головой Давыдов, словно пытаясь сделать так, чтобы мысли встали на свои места, и мир вокруг обрел хоть какую-то логичность.

— У меня отличный учитель, господин полковник! И он преподал мне великолепный урок.

— Это какой же? — Зарделся князь Давыдов, жестом заставляя конвоиров и Ломова отойти в сторону и чуть подождать.

— Два раза не умирают, господин полковник. Поэтому я абсолютно спокоен за свою жизнь. И за жизнь Первого Советника, который сдох еще вчера.