Пока пили чай Александр исподволь разглядывал собеседника, вот ведь как жизнь распорядилась причудливо, обрусевший швед принят за 'своего', а он сам вынужден изображать перед людьми 'чужого'. Отдельную благодарность от лица всей оружейной комиссии следует спонсорам проекта за предоставленный среди прочих принадлежностей обычный штангенциркуль... У пришельца из ХХ-го века чуть ли не глаза на лоб полезли от такого заявления поручика. Измерительный инструмент, обязательная принадлежность каждого рабочего-станочника ценится среди инженеров чуть ли не на вес золота. Теперь только до него и дошло, зачем вместе с винтовками прислали из будущего целый ящик микрометров и 'штангеров' с двойными шкалами — метрической и дюймовой, а он лишь один единственный экземпляр отдал, придется срочно исправить ошибку. Себе стоит обязательно парочку отложить: со стрелочным индикатором до тысячной и с обычным нониусом, а остальные передать по назначению Гуниусу и российской оружейной промышленности. Аборигенам, кроме радости от нежданно свалившейся с неба 'халявы', гарантирован жестокий 'разрыв шаблона', у них каждый отдельный штангенциркуль идет в отдельном футляре и на мягких бархатных подушечках, а тут почти сотня в полиэтилене с 'пупыпками' и в одну картонную коробку сложена ради компактности.
Казалось бы, на этом история винтовками должна закончится для Александра — 'баба с возу и кобыле легче', однако не вышло, спустя некоторое время поручик Гуниус снова появился в фотоателье и совсем не в качестве клиента, пришлось снова гонять помощника Ваньку за чаем.
-Вы уж простите господин Штейн, вопросы у нас возникли, пришлось снова вас побеспокоить... -в самом начале беседы из потертого кожаного портфеля Гуниуса на белый свет появилась, как чертик из табакерки, красивая малинового цвета жестянка, размером примерно как банка от 'советского' кофе, двести пятьдесят грамм.
Приехали... порох марки 'Сокол'... каким образом красивая баночка попала в комплект поставки? Александр первоначально намеревался положить в ящик для военного ведомства порох в качестве образца, но прочитал этикетку на упаковке и моментально передумал. Оказывается, вопреки бытующему в среде дилетантов мнению, 'Сокол' все же бездымный. Крашенные цапонлаком жестяные банки подкинул профессор вместе с другими охотничьими принадлежностями из своих старых запасов, 'буржуи' прислали с берданками лишь капсюли, пули и гильзы.
-Где взял, там уже нет... Карл Иванович... друг мой покойный занимался, от него и досталось мне в наследство, -сразу же 'поставил вопрос ребром' Александр, отсекая возможные предположения и домыслы.
-И совсем ничего не осталось? Ведь тут лаборатория нужна... и качество вашего бездымного пороха выше всяких похвал. У нас химики балуются с пироксилином уже лет десять, но ничего стоящего так и не вышло у них до сих пор.
-Лишь книги по химии и справочники... я еще толком и не разобрал, да собственно и банки с порохом.
Поручику лишь осталось посетовать, что он и сам в пиротехнике не слишком хорошо разбирается, надо привлекать компетентных специалистов из числа химиков и пиротехников.
-Пусть приходят и забирают, мне оно ни к чему. -согласился его собеседник.
На том они и порешили, до конца недели 'Фотографию Штейна' теперь должны навестить еще и ученые. Едва захлопнулась дверь за поручиком, как Александр решил разобраться с 'вредителями', подкинувшими банку с 'Соколом' и проблемы заодно. С себя он подозрения снял сразу — склерозом он не страдает, 'шизик' в голове над его руками не властен, его дело лишь подсказывать. Васька собирать ящик ему в не помогал, а значит остается всего лишь одна подходящая кандидатура.
-Машка! Иди сюда!
'Воспитанница' явилась на зов сразу, скорее всего она стояла за дверью и подслушивала разговор взрослых. Изображает недоумение изо всех сил, плохо изображает, за версту видно, что понимает... 'нашкодила' и опасается заслуженного наказания.
-А ну быстро каяться, ты зачем... пороть буду.
-Не будешь!
Увы... ремня 'мелкая' не страшиться, уже поняла — максимум достанется ей пара шлепков по мягкому месту и то лишь ладонью. Впрочем, в запасе есть аргумент и куда более действенный, чем элемент военного снаряжения со стальной пряжкой.
-Хорошо... отпишу профессору, чтоб больше шоколадных конфет до следующего нового года тебе не присылал.
-Так ить... я помочь хотела! Ты им ружья дал и эти как их... пистоны, а порох поди забыл? -шмыгает носом Машка, на глазах слезы у нее наворачиваются, 'проняло', попал Александр в самую точку.
Знакомая по жизни история, хотели как лучше, вышло как всегда. Он банку 'Сокола' из ящика выложил, а едва отвернулся, как Мария засунула красивую малиновую 'цацку' обратно. Пока он сборами занимался девчонка рядом вертелась, и озорные ручонки, как по ним ни бил Сашка, все же 'отработали' на славу. Надо было вовремя прогнать ее прочь, но жалко... обижается, а женских слез он не выносит, его слабое место.
Виноват по большому счету он сам, давно пора бы заняться воспитанием ребенка, благо средства теперь есть. Да только в школу ее отдавать пока рано, а нанять 'домоправительницу' так и не решается до сих пор, слишком уж опасно. Много ли времени потребуется даже обычной неграмотной кухарке, для того, что бы понять — 'инглишь' британцу Штейну не родной язык, а значит он не тот, за кого себя выдает. Александр плохой актер, и если на людях еще как-то худо-бедно способен изображать слегка обрусевшего иностранца, то в домашней обстановке ни сил, ни терпения не хватает. Speak in English у него на устах до первого упавшего на ногу молотка, а далее привычное 'твою мать...' вылетит незаметно. И если с кухаркой 'из народа' утечка информации будет до ближайшего дворника или городового, то куда или кому "настучит" образованная баба можно только строить догадки. В любом случае неизбежно возникнут неприятности с властями, тянувшийся за ним с Бездны 'криминальный хвост' Александр удачно 'отрубил', и по-новой проходить все эти этапы легализации нет желания.
У Марии меж тем натуральный водопад из глаз, разревелась на всю катушку, перспектива остаться без продукции фабрики 'Красный Октябрь' и прочих 'сникерсов' ее не радует. Профессор изрядно избаловал Машку, почти в каждой посылке что-то для нее есть, и чаще всего — сладости, хотя попадаются временами и более полезные вещи от книжек до игрушек включительно.
-Ладно Машка не умирай и так тошно... пошутил я... -приходится Александру ее утешать, равнодушно смотреть на детское горе он не не в силах.
К счастью не так уж и сложно это проделать, много ли надо 'мелкой', стоит лишь обнять, по голове погладить, поцеловать наконец и вот уже вместо рыданий лишь всхлипывает, а там и совсем успокоилась и слезы вытерла.
-Больше так не делай никогда, сперва меня спроси!
-Ага...
Прочь детские обиды, Мария у него не злопамятная от природы, через пять минут забудет и снова станет веселой и жизнерадостной. Куда ее пристроить, пока не до нее... пусть гуляет последний год, а там — в школу пойдет. Ему же срочно надо провести ревизию всей технической литературы, прибывший с ним в прошлое, до сих пор руки еще не доходили. Намеченную к передаче местным аборигенам 'химию' следует обязательно просмотреть на наличие разного рода 'артефактов', что бы не получилось как с 'Соколом'... а ведь не выйдет, все равно где-то и что-то from the future со временем неизбежно вылезет. Остается надеяться, что российские 'ученые химики' сами разберутся, или спишут странные 'непонятки' на тупость криворукого переводчика. Вот засада... мало того, что у 'британца' все подряд справочники и учебники исключительно на 'великом и могучем', так еще и без привычных для второй половины века девятнадцатого ятей и фит. С другой стороны... наш 'первый авиатор' капитан-лейтенант Можайский тогда в поезде Москва-Питер внимания на странную орфографию не обратил, может 'прокатит' и с химиками. Кого конкретно пришлют за бездымным порохом, поди угадай заранее... как бы с самим автором периодической таблицы столкнуться не довелось, подсказывает второе 'я'.
Родное отечество встретило приват-доцента Императорского Санкт-Петербургского университета неприветливо, ударив пронзительным холодным зимним ветром в лицо. Железная дорога внезапно кончилась, до ближайшей станции час езды на санях, а там снова поездом до Петербурга. Возвращался в родные пенаты Дмитрий Иванович Менделеев не спеша, стремясь продлить свое пребывание 'там', в чужих, но на редкость приветливых к русскому ученому краях. В свое время он удивлялся, почему русских людей так тянет за границу, а теперь на собственном опыте понял и прочувствовал.
Прав был Иван Сеченов, старый друг, писавший ему в свое время: 'Неурядица на святой Руси страшная... Хандре моей не дивитесь — посмотрю я как вы сами запоете, когда вернетесь. В России привязанностей у меня нет, в профессорствовании счастья крайне мало, работать гораздо труднее чем за границей, климат скверный и жизнь дорогая. Вот почему меня тянет назад.'
Снег, поле, опущенный полосатый шлагбаум, будка пограничного поста... и тоска, тоска, тоска гложет душу словно серной кислотой травит. Серый солдат вперился глазами в подорожную, пытается найти знакомую букву что-ли, неужели паспорт не в порядке, не может такого быть.
-Что не так братец? Я же дипломатическую почту везу! -попытался было 'качнуть права' Менделеев, курьеров вроде бы досматривать не должны.
Он вспомнил как в Берлине ему посольство навязало какие-то казенные бумаги и дали подорожную в качестве компенсации за труды... самую дешевую, впрочем, на третий класс в поезде. Числился Дмитрий в ту пору благонадежным, вот и решили слегка поэкспуатировать дипломаты возвращающегося на родину соотечественника.
-На водку надобно дать... вашмилость! С утрева на морозе в дохлой шинелишке почитай рыбий мех. Тулуп нам не дает казна, грят заснете на посту. -потребовал нижний чин, едва заметив, что добровольный 'казенный курьер' робеет и мнется.
Пока приват-доцент, расстегивал пальто и искал в карманах своего сюртука кошелек, желающих согреться за счет проезжих заметно прибавилось, из помещения караулки подошли еще двое солдат. Пришлось и этих служивых одарить гривенником 'на водку'.
В ладони мелкие монеты, а в голове все еще бродит отличное рейнское вино. Провожали немцы с размахом им обычно не свойственным, скряга Циммер расщедрился аж на восемнадцать бутылок, и пунш в добавок выставил, упились все приглашенные сильно, наутро похмелье тяжкое и 'отзвук' до сих пор. Дорогу в поезде до Кенигсберга пришлось провести с русскими купцами, он рассказывал им об Италии, а дородные 'тит титычи' только крякали от удивления: 'живут же люди!'.
Добраться бы до Ковно сперва... первый русский город на пути домой, бородатый ямщик дивится — в кои веки попался ему добрый курьер, пассажир не ругается матом, морду не бьет и аккуратно платит по тарифу за проезд.
Недостроенная железная дорога, официально движение еще не открыто, но выручает подорожная и для него находится теплое местечко в багажном вагоне. Долгая беседа с кондуктором, делать все равно нечего... тот жалуется, плачется на новые порядки, ведущие строительство дороги французы-нехристи не дают брать хабар с пассажиров... 'доходу нет'. Раньше проще было: походил по составу поорал, попугал людей и глядишь — двадцать пять рублей с поезда в кармане, а нынче изволь довольствоваться одним жалованьем. Вдобавок народ пошел 'нерусской' одни немцы и полячки, на чай сволочи ничего не подают. Оказывается, не только ученым в России живется не сладко, но железнодорожники жалуются. Поезд после двух часов томительного ожидания тронулся, попутчиков немного в этот раз... багаж — тюки и узлы, да хмурый инженер-француз, не проронивший за всю дорогу ни единого слова, опять тоска. В Ковно снова пересадка, до Динабурга дорога не готова и поезда не ходят. Бешеная гонка на санях по ухабам, постромки то дело рвутся, зима в этом году малоснежная и все кочки задницей пересчитаешь пока доберешься до следующей станции железной дороги. Едва-едва успели к третьему звонку, бегом в вагон и кондуктору в нос казенную бумагу, какой тебе еще билет нужен? На этот раз компания собралась приличная и вроде было с кем скоротать время, но... Офицер следует из командировки к месту службы и к праздным разговорам с попутчиками не склонен — одна извилина в голове от фуражки мешает? Богатый, тупой и болтливый все больше на ломаном французском, казанский помещик — господин изучал сельское хозяйство в Париже, и теперь собирается насаждать культуру триппера в родной губернии. Смазливая немка — якобы гувернантка, Амалией звать да... блажен, кто верует. Позднее подсел учитель гимназии из Одессы — единственный с кем удалось потолковать и по душам и по делу, узнать последние новости из первых рук. Что в России нового, спрашиваете... Крестьянский вопрос... пороть 'быдло' нещадно, совсем обнаглели мужики, даром работать не хотят на батюшку-барина, провинциальное общество сильно негодует на реформы. Студенты опять бунтуют... не пущать... всех в рекруты сдать без права выслуги, здесь им не тут. В общем и целом все как и год и два года назад 'спокойно', стабильно-державно и в меру православно. Можно было и не расспрашивать учителя, но попался земляк и вообще человек приятный во всех отношения. Одесса для Дмитрия Ивановича — почти родной город, с ней связаны сами лучшие воспоминания.
Ранним утром в Петербурге, забросив вещи к приятелю и даже не сменив дорожного костюма Менделеев помчался к ректору университета Воскресенскому, 'дедушке русской химии'. Анатолий Абрамович был с ним приветлив, звал обедать и сегодня и каждый день, но ничего конкретного в смысле заработка не предлагал. Звание приват-доцента все еще сохранялось за Дмитрием Ивановичем, а вот место на кафедре было занято другим человеком. О других возможностях хитрый старик помалкивал, был ли он обижен за уклон бывшего ученика в 'физику' или получил такое указание от властей — так и осталось тайной. Ничего не предложили ему и у Ильина, и у Янкевича, последний впрочем отдыхает в тюрьме — попался на подделке ценных бумаг, как уж так угораздило человека? Жизнь в Питере дорожает не по дням, а по часам. Была мысль поискать место техника при городской управе, прокладывают водо— и газопровод, контроля нет никакого, раз уже рвануло на Мещанской. Была и сплыла... и там его услуги не нужны. Ладно хоть старые друзья обедать зовут, кроме долгов лишь мятая ассигнация и горсть мелочи в кармане. Он в тот же день подыскал себе дешевую квартиру за Тучковым мостом, в доме с табачной лавкой. Адрес теперь у него забавный, но письма доходить будут исправно. Этаж полуподвальный, дворник сперва заломил пятнадцать, удалось сторговаться за десять рублей.
Ситуация со службой, с источниками к существованию аховая. Готов был Дмитрий Иванович податься в секретари созданного недавно Мануфактурного общества, а не взяли — нужна протекция, поработай, мил человек, сперва приказчиком и прояви себя в части обмана покупателей.
Ходил он справляться в сельскохозяйственный департамент, там что-то пообещали, да потерся в кабинетах и противно стало на душе. 'Так и мутит меня, как вспомню... Не забуду чиновничка, бежал он к двери товарища министра, перед дверью выпрямился, спину даже назад выгнул дугой... мертвечина' — запишет позднее Дмитрий Иванович в своем личном дневнике.
