Оборотень-убийца, главы 1-20

Я подхватил торбу, устроил поверх груди скатку и бросил последний взгляд на могилу девушки.

— Спи.

Туман, туман, молочная река... Я зашагал вперед, глядя под ноги. Из мглы выныривали кусты, под ногами некстати оказывались камни, а я все шагал и шагал, перебирался через ложбины, взбирался по склонам холмов, заросших редколесьем.

Вниз, вверх. С севера — на юго-запад. Оставляя позади выработки Прежних, барона Урхолио и корчму Азартота. Кто он такой, кстати? Я попытался воссоздать его образ в уме, но виски сразу заломило, а в затылок с размаха всадили раскаленный штырь.

Мда... бугаям думать вредно. Достаточно и того, что я знаю, куда идти. По пути, возможно, попадутся деревеньки, где я смогу разжиться хоть какой-то едой. Деньги-то у меня есть.

Не разживешься. Сумрачье пусто...

Э-э, что? Погоди, Джорек. Я не иду в Сумрачье, мой путь — к границе Корналии, И оттуда — к Рендуму! Верно? Ответь!

Джорек молчал. Я прошел еще метров двадцать, затем, осененный внезапной догадкой, притормозил.

— Джорек, за ногу тебя и твоих родителей, покажи мне путь к Рендуму!

Рука бугая указала путь — в сторону от моего нынешнего маршрута.

Чертовщина... Джорек, покорно сориентировав меня на Рендум, все равно навострил лыжи в Сумрачье!

Я развернулся и направился в Рендум. Прошел минут десять, потом снова попросил бастарда указать мне путь.

Крэнк! Я опять встал на маршрут, ведущий в Сумрачье!

— Джорек, я иду в Рендум! Ты меня слышишь?

Остроухий безмолвствовал.

"Пойдешь на юго-запад, по левому берегу Тилуанны, до самого Кустола, выработки Прежних — обойдешь, коли не дурак. Водное сообщение работает, захочешь — наймешь транспорт. Запомнил?"

Слова Йорика. Я запомнил, Джорек все помнит, ничего не забывает. А теперь — кто мне скажет, почему он идет не в бок, а напрямую?

Еще эксперимент. Местность стала понижаться, я вышел к реке, да не просто к реке — а к броду через нее. Ой-вэй, как говорится. Джорек специально вел меня туда. Хорошо. А теперь, дорогой мой обормот, мы пойдем вдоль речки!

Не вышло. Едва я зашагал низким речным берегом, как управление телом перехватили. Ноги сами понесли меня к воде, к броду через Тилуанну. Раздвигая клубящийся туман, я перебежал реку, подняв фонтаны брызг. На том берегу удалось остановиться. Усилием воли я направил бугая вдоль речки. Шаг за шагом топает малыш...

Малышок протопал пять шагов, после чего упорно развернулся в сторону Сумрачья.

Еще попытка. Втуне.

Еще.

Еще!

Еще...

Я опомнился метрах в двадцати от реки. Джорек упорно лез в Сумрачье. А значит — в Кустол. Убивать Авриса Сегретто.

Джореком двигала клятва креал-вэй-мараготта. Я-то думал, это семечки. Думал, клятву дал Тиха Громов, так какой с него спрос? Оказалось — ого-го, какой. Размером с Эверест.

Убить себя, что ли? Прикончить, чтобы не мучился? Или все-таки дать шанс — дотопать до Кустола, а уже там — посмотреть, как быть? Ладно, уговорил — посмотрю. А что мне еще остается делать? Возможно, в этом самом Кустоле я успею найти какого-нибудь мага, чтобы он снял проклятие. Чудеса ведь случаются, а? Случаются?

На этом берегу реки запах тлена и плесени стал намного сильнее. Туман был им пропитан, попросту говоря.

Я двинулся вглубь Сумрачья, чвакая мокрыми сапогами и кусая губы до крови. Хреново мне было и злобно.

Я не сдался. Я просто решил временно усыпить бдительность Джорека.

Часа через полтора я упарился, пот стекал по лицу градом. Туман, похоже, забирал от солнца все тепло и не думал его отдавать. И рассеивался медленно, нехотя.

Я настроился на размышления, но внезапно среди почти полной тишины услышал странный посвист. Он доносился сверху и чуть сбоку, несся из белого марева, стремительно нарастая.

Подчиняясь инстинкту, я распластался на земле, больно ударившись подбородком о камень. Еще миг — и меня накрыла тень. Порыв ветра взъерошил короткие волосы, саданул в ноздри отвратительным гнилостным запахом. Крик застрял в глотке. Я распахнул рот, куда сразу набились трава и пыль.

Что-то царапнуло скатку, легко, в одно касание. Что-то очень, очень острое.

Когти?

Я проворно откатился в сторону, слепо нашарил булыжник и вывернул из земли, ободрав кожу на пальцах. Оружие бедняков, но, как говорится, чем богаты...

Привстав на колене, я замер с занесенной каменюкой. Воображение нарисовало крылатого гада с картин Валледжо: скользкое тело с длинной шеей, кожистые крылья, бородавчатое рыло и выпученные рыбьи глаза.

Но тварь улетела. Я различил лишь бесформенную тень в белесом мареве, которое застило небо. Она стремительно уносилась ввысь и вскоре растаяла в тумане.

— Крэнк! Шуточки у вас, tovarish боцман...

Я присел на корточки, булыжник дрожал в ладони. Пришло отчетливое понимание — меня спасло только чудо.

Однако, хорошеньким сюрпризом меня встретило Сумрачье!

Что это было? Огромный стервятник? Или что-то покруче и похлеще?

Я посмотрел в небо, но не различил там зловещих теней. Подождав еще немного, я рискнул подняться на ноги.

Тварь пикировала на меня с высоты. Так сокол падает на добычу. Свист — это был звук ее тела, рассекавшего воздух. Она рассчитывала на внезапность... Но уж теперь — дудки! Меня так просто не возьмешь.

Йорик говорил, что в Сумрачье живут твари...

Разыскав в траве штук пять камней размером с яблоко, я бросил их в мешок и потуже затянул горловину. Несколько раз крутанул мешок над головой. Хорошо! Не меч, конечно, и не копье, но будем радоваться тому, что есть. Такой мешок, направленный опытной рукой, запросто расколет череп медведю. Ну, или что тут водится страшного, в Сумрачье.

Лярвы, Тиха, илоты... И прочие... твари.

Я продолжил путь. Слух был обострен, взгляд часто устремлялся вверх. Торба оттягивала плечо, острые углы камней кололи спину. Я шел, солнце поднималось все выше, а туман медленно, но верно рассеивался. Наконец от тумана осталась лишь кисейная дымка, белая понизу и розоватая, если взглянуть наверх. Она не пропала, так и висела, какая-то неестественная. А небо над ней было лишено облаков.

Жарко...

Внезапно моя нога за что-то зацепилась, да так прочно, что я едва не упал. Что за... Ну и ну! Правый сапог стоял посреди островка свинцово-серой стелющейся травы. И каждая травинка оканчивалась тонкой, загнутой, как рыболовный крючок, колючкой. Интересное дело! А будь я босиком?

— Вот pakost! — Я подергал ногой. Колючка держалась прочно, а вот подметка — и так уже расхлябанная - грозила слететь. Ругаясь вполголоса, я нагнулся и вцепился в травинку. Ого! У травинки были острые края, как у болотной осоки! Того и гляди, поранишь себе пальцы. Придется осторожно... Я извлек топорик для рубки валежника.

Травинка оказалась прочней каната. Скрежеща зубами, я перепиливал ее волокна больше минуты. Наконец, освободился из плена, совершенно затупив лезвие топорика. Колючка так и осталась в подметке. Чертов сорняк! Угораздило же его вырасти здесь! Кругом трава как трава, а... Я огляделся. Там, откуда я пришел, и вправду была трава, а вот впереди, метрах в двадцати, среди зелени я различил еще один серый островок.

— Проклятье! Это же самая настоящая ловушка для овец! — Я представил, как овцы цепляются губами за колючки, как жалобно блеют, пытаясь вырваться. И вырываются, оставляя на колючках куски мяса. Или какой-нибудь дикий зверь — лиса или волк, ночью попадает в естественный капкан, устроенный природой. Колючки вонзаются в лапы, влезают под шкуру... Бр-р! В любом случае, земли с такой приятной травкой не пригодны для выпаса скота.

Я передернул плечами. Когда увижу людей, то спрошу их об этом. Когда увижу... Предчувствие чего-то скверного зашевелилось в душе. Чего-то очень скверного. Я поежился. Потом бросил:

— А, пошло оно все в jopu! — и двинулся в путь.

20.

Душно... А как хочется пить! Пыхтя, я взбирался по отлогому скату. Мешок колотился о плечо, плащ лежал на груди тяжким грузом.

Чертова жара! А на небе — ни облачка. Одно радует: белесая дымка, оставшаяся от тумана, рассеивает солнечные лучи, и они не опаливают кожу. И это хорошо, шляпу-то я потерял. Но все равно, впечатление такое, что сидишь в парилке. Только к парилке обычно прилагается бассейн и холодное пиво. Вот сейчас — конкретно сейчас — я бы не отказался пропустить пару кружек, а потом кемарнуть часа три или четыре.

Ан шиш, клятва несет меня вперед.

Я выругался, и, выпятив подбородок, вскарабкался на гребень холма. Ау-у-у, люди, где вы? Может, хоть кто-то остался, чудищ не испугался?

Где-где люди — а вон, внизу, под холмом у реки — горстка домов, обнесенных частоколом. Не деревня, хутор.

Ну и кто сказал, что Сумрачье — необитаемо? Пугают своей Корналией, не суйся, мол, дальше границы. А вот черта с два, пройду Корналию насквозь до самого Кустола и ничего со мной не случится!

Бодрой трусцой я помчался к людям, можно сказать, распахнув объятия.

Хутор встретил молчанием. То есть кроме шума текущей воды я не услышал вообще ничего. Ни людских голосов, ни квохтанья кур, ни собачьего лая. Над печными трубами не вьются дымки...

Я замедлил шаги. До частокола метров двадцать... Так, ясно — людей тут нет. Да и нелюдей — тоже.

Ушли... Вопрос: как давно? И откуда это давящее чувство, что я не один, что рядом находится кто-то...

Я прикрыл глаза, повел носом. Ни одного теплового пятна не засек. А может, синестезия моя временно ослепла.

Все осмотрю, но сначала — утолю жажду. Инстинкт выживания Джорека сам выстраивал приоритеты. Я сошел к реке, устроился на толстом покореженном корне ольхи и быстро напился, зачерпывая горстью и не отрывая взгляда от частокола. Тепловатая вода имела необычный, достаточно скверный привкус, словно где-то выше по течению в реку скинули цистерну с прелым зерном. Я даже не стал наполнять флягу.

Хм. Возможно, выше находится заболоченный участок? Или семейка бобров устроила запруду, вот вода и застаивается.

Я передернул плечами: "Загадки!" С тех пор как я оказался в этом мире, я собираю загадки полными горстями, и не получаю ни одного ответа. Ненавижу играть роль слепого котенка!

Ярость начала подниматься в груди, но я подавил ее, стиснув кулаки.

Спокойствие. Только спокойствие. Сейчас произведу осмотр на месте. Может, на хуторе удастся найти какую-нибудь пищу.

Я бросил взгляд на тот берег. Полоса глянцевитой гальки, несколько валунов поблескивают капельками росы. Клонятся к воде ивы. За береговой кручей угадывается низинка, а дальше — снова поднимаются холмы, голубовато-серые в душном безветрии; над их гребнями вьются клочья тумана. Плешины лугов, перелески... Там и тут — стальные пятна травы убийцы.

Ладно, положим — в Сумрачье вообще нет людей, после того, как здесь произошло нечто, народ убрался с таких вот хуторов поближе к метрополии. Наверняка тут есть еще хутора, спрятанные в складках холмов, по берегам рек — такие же безлюдные. Йорик сказал, что за время моего отсутствия Сумрачье выросло. Вопрос: вот этот хутор, как давно он попал под действие Сумрачья?

Ладно, все-таки осмотрю хутор. Проклятое любопытство.

Плеск ручья успокаивал, навевал дремоту. Я внезапно осознал, что говор текущей воды лишь подчеркивает мертвенное безмолвие.

Тут птицы не поют, ага. И собаки не лают. И коровы, что характерно, не мычат.

Нехорошо...

На сей раз в груди родилось странное чувство. Я бы не рискнул назвать его страхом — Джорек вообще мало чего боялся, в отличие от Тихи Громова. Скорее — опасение.

— Останусь я сегодня без обеда...

Собственный голос показался гулким и каким-то невнятным. И нарочито громким. Здесь так говорить не следовало. Вот просто нельзя было, и все!

Колыхнулась ветка.

На том берегу, в ивняке, колыхнулась ветка!

Я подпрыгнул и едва не грохнулся в воду, оскользнувшись на корне. Успел вцепиться в ствол ольхи обеими руками, ногами уперся в выбоину под деревом. Кое-как выполз на сухое и посмотрел на тот берег.

Пусто.

Сонные ракиты все так же клонятся к воде. Поблескивает роса на камнях. И — никаких следов чудовищ.

Ну вот, уже мерещится всякая дрянь.

Я свирепо ощерился, глухо зарычал — так рычит пес для острастки. Или лиса — лисы ведь относятся к семейству псовых.

Мне не ответили.

Я сполоснул ладони, подобрал торбу и пружинисто вскочил. Если на хуторе есть кто из людей — ох и испугается он Джорека. Щетинистый малый со свирепыми глазами — настороженный, вернее — свирепо-настороженный. Злой. И голодный. Героям тоже надо есть. Прикид от Хьюго Босого, а торба с камнями — вместо фирменной барсетки.

А теперь спокойно и обстоятельно проведем осмотр хутора. И заодно проверим собственную смелость. Не Джорека, прошу заметить — Тихи Громова, обычного ветеринара росточком в сто пятьдесят два сантиметра, любителя носить обувь на утолщенной подошве.

Взвесив в руке торбу, я двинулся к частоколу — осторожно, словно по топкой гати.

Частокол навис надо мной, здоровенный, весь в каких-то грязно-серых пятнах, словно его обрызгали краской. От бревен шел запах, подобный тому, что был рассеян в тумане.

Запах тлена, гниения.

Опачки, как говорится. Приехали...

Я присмотрелся к пятнам. Они были испещрены крохотными дырочками, как ноздреватый хлебный мякиш.

Плесень! Да как много...

Я пнул сапогом бревно палисада и ощутил, как подается дерево. Эге, а частокол-то — трухлявый! Я отскочил, живо представив, как подгнившие бревна валятся мне на голову. Трухлявеет обычно снизу, а вот сверху древесина еще вполне крепкая, запросто долбанет по темечку.

Но частокол выдержал. Из вмятины, пробитой сапогом, осыпалась серая труха, похожая на крысиный помет.

— Вот дрянь... надо же...

Я с брезгливой гримасой постучал каблуком о землю.

Очень захотелось развернуться и дать деру. Вот это точно говорил Тиха Громов, не Джорек, хотя и чувства Джорека подсказывали — задерживаться на хуторе не стоит.

Хм, а если по всей Корналии такая чертовщина? Жалко, что Йорик не рассказал мне о Сумрачье хотя бы несколько подробностей.

Я бросил взгляд за реку и покрыл Йорика самыми последними словами, затем, двигаясь мягким кошачьим шагом, подкрался к воротам. Правая створка приоткрыта, в щель виднеется двор, поросший травой.

Запустение...

Хозяев нет уже давно. А может, они того, внутри? Ну, в разобранном виде? В виде обглоданных костей. Или даже — расколотых костей. Костный мозг — а это всем известно — лакомство для хищников.