Еще в тридцатых под особняком сделали специальный многоярусный бункер, похожий на опрокинутую вниз башню. Тогда это считалось мерой предосторожности, граничащей с экстравагантностью. Но после того, как одна из летающих бомб выбила все стекла на южной стороне, а аварийно приземлявшийся тяжелый 'Веллингтон' чуть не снес само здание, основные службы стали уходить под землю.

Последние недели здесь часто работали члены Комитета оборонительных сил Метрополии. В том числе и Ее Величество с премьер-министром.

— Таким образом, следует признать, что я был прав, этот раунд мы так же выиграли, в самом начале, хотя наши противники этого еще не поняли.

Черчилль перевел дух и отпил из стакана с водой. На глубине сорока футов было жарко и сухо. В небольшой комнате на третьем ярусе хватило места лишь для пары стульев, стола и большого несгораемого шкафа. В мирное время помещение оставалось в резерве, а теперь, опять же по случайному стечению обстоятельств, оно стало своего рода кабинетом для коротких деловых совещаний.

Элизабет сидела, совсем не по-королевски подперев голову узкой бледной ладонью. На королеве все еще была куртка 'Смок'. Если раньше королева надевала пятнистый камуфляж парашютистов только для фотосъемок, то теперь все чаще появлялась в образе валькирии и в повседневной жизни. Так же она пренебрегала Лондоном и своими резиденциями, предпочитая штаб Комитета и этот бункер. Это одновременно и радовало премьера, и слегка тревожило. По-видимому, ее Величество входила во вкус кризисного управления воюющей страной. А Черчилль — и в этом он мог признаться себе откровенно — уже разучился делить власть и ответственность с кем-то выше себя.

— Коммунисты решили втянуть нас в размен ресурсов, причем собирая самые дорогостоящие сливки — авиацию, летчиков и дефицитное топливо, — без прежнего легкого самодовольства, деловито продолжил он. — Однако, как я и предполагал, сделали принципиальную ошибку. Они исходили из того, что промышленный потенциал собственно Британии уступает объединенным возможностям России и Германии, а Штаты останутся нейтральными. Но противник недооценил мобилизационные возможности Доминионов. Элита наших младших 'кузенов' может питать весьма недружественные чувства к метрополии, но понимает, что в мире без Британии придется выбирать между коммунистами и американцами. Красные их просто упразднят, а янки сильно перетасуют карты в пользу своих деловых интересов и бизнесменов. Поэтому, как и в предыдущую войну, доминионы станут критиковать нас, обвинять в том, что англичане прячутся за спинами союзников, писать памфлеты и обличительные труды. Однако все это случится потом, а до тех пор, они будут помогать всем, чем смогут. Но лишь пока Британия демонстрирует несгибаемую волю. Поэтому сейчас, как никогда, важно демонстрировать прекрасную бойцовскую форму.

— А ракеты? — с легкой тревогой в голосе спросила Элизабет. — Ракетные обстрелы происходят почти еженощно, их интенсивность растет!

Она опустила руку, подпирающую щеку, и выпрямилась с ровной, как струна, спиной. В это мгновение девушка была одновременно олицетворением и жесткой военной силы, и хрупкой женственности. Черчилль едва не залюбовался ею, но вовремя одернул себя.

— Ракеты... — премьер потер пухлые ладони, не скрывая довольной улыбки. — Несомненно, красные думали, что это гениальная идея. И она, в самом деле, была гениальной! Заставить нас распылять и без того ограниченные силы, терроризировать население, подрывать веру в способность правительства и армии защитить хартленд! И все это малой ценой, небольшой кровью. Да, великолепная затея...

Он снова потер ладони, как повар, приготовивший отменное кушанье.

— Однако в конечном итоге их изощренный план сработал в нашу пользу. Ракетные обстрелы не прицельны, практический ущерб от них значителен, но приемлем, зато внешне создается впечатление, что мы на краю поражения. Это как раз то, что нужно, дабы доминионы продолжали радовать нас искренней поддержкой, а добровольцы осаждали вербовочные пункты. И, что не менее приятно, в сущности, красные взяли на себя значительную часть расходов по тренировке наших ВВС.

Черчилль отпил еще глоток воды.

— Что такое эти 'Майские жуки', как коммунисты называют свои ракеты? Медленно летящая цель, которая почти не маневрирует, не защищается и летит главным образом ночью или в непогоду. Идеальная мишень для отработки действий наших летчиков-истребителей! Мы разорились бы, если бы попробовали применить что-то подобное своими силами, а так коммунисты обеспечили королевские ВВС лучшими в мире тренажерами за свой собственный счет!

— Как ... интересно... — негромко проговорила Элизабет. — Я не подумала об этом.

— Даже Даудинг не подумал поначалу, — отозвался министр. — Это магия 'убероружия', как его называют немцы. Военным кажется, что его нельзя парировать, гражданские подавлены внешней мощью. А на самом деле наши враги пустили на ветер миллионы марок и рублей, чтобы сделать британских летчиков еще профессиональнее. И чем интенсивнее ракетные обстрелы, тем лучше.

— Мне радостно слышать это...

Против ожиданий премьер не услышал в голосе королевы радости. Некоторое облегчение — да. Но не более того.

— Дунул Господь и развеял небесную саранчу? — спросила Элизабет, и премьер одобрительно качнул головой, оценив аллюзию .

— Определенно так.

— Сэр Уинстон, я пока не столь искушена в военном деле, как вы, но, признаться, мне... тревожно.

— Я слушаю, — Черчилль обратился в слух, сцепив пальцы в замок, склонившись вперед и нахмурившись.

— Королевские военно-воздушные силы и 'Арсенал' отражают атаки 'Воздушного Фронта', 'Майские жуки' оказались грандиозным — по вашим словам — провалом. Однако, если посмотреть на вещи беспристрастно, то наши победы окажутся оборотной стороной просчетов наших врагов. Как долго еще коммунисты будут ошибаться?.. И можем ли мы и далее полагаться на их недальновидность, как основной фактор обороны?

— Это разумный вопрос, Ваше Величество, — убийственно серьезно проговорил Черчилль. — И, скажу откровенно, я ждал и надеялся услышать его именно от вас. Именно в такой форме. Это значит, что вы действительно постигаете искусство управления и оцениваете вещи по сути, а не по форме.

Элизабет чуть поджала губы, но промолчала. Черчилль отчетливо вспомнил их встречу в 'Фрогмор-хаус' и то, как пробежался по тонкому льду в предельно откровенной беседе. Видимо, вспомнила и она, поэтому в молчании ждала продолжения.

— У Британии есть, чем удивить врагов, помимо их собственной слепоты, — сказал он. — И сейчас самое время предоставить на ваше рассмотрение идею операции под названием 'Якорь'.

* * *

— Ну что же...

С этими словами медик потер широкие ладони, красные и здоровенные, как ковши экскаватора, не вяжущиеся с интеллигентным худым лицом и белым халатом. В этих мощных граблях медицинские инструменты казались игрушечными.

Шанов качнул головой, сохраняя вполне спокойное выражение лица. Это далось с большим трудом. Он много лет ничем не болел и привык, что опасности для здоровья исходят от внешних врагов. Риск получить рану или даже умереть в бою — это понятно и давно привычно. Но когда собственное тело неожиданно подводит... Здесь пасовали даже его выдержка и привычка к козням судьбы. Впрочем, Наталья уже относительно неплохо изучила своего странного и интересного соседа, поэтому внешняя безмятежность ее не обманула. Шанов нервничал и весьма сильно.

Просьба полковника оказалась неожиданной и занимательной. Шанов хотел попасть на прием к врачу, минуя официальный пути. По сути — получить частную медицинскую консультацию. Это было странно, учитывая, что полковник мог рассчитывать на лучшую в стране диагностику и при необходимости — лечение. Но у Шанова и так хватало причуд, эта не казалась самой удивительной. Сама Наталья не взялась за подобную задачу, не позволяла специализация. Однако она знала, к кому можно обратиться.

— Я так понимаю, вы не ждете от меня аккуратно заполненного бланка с печатью и красивой росписью лечащего врача? — осведомился медик.

Прежде чем ответить Шанов внимательно обозрел смотровую, сияющую кафелем и никелем, напряженно хмурясь.

— Нет, — сказал он, наконец. — Мне нужно общее понимание, что не так.

— Тогда специальные термины я опущу, — врач взглянул на Наталью, будто спрашивая у нее разрешения. Женщина почувствовала легкий жар на щеках, но сделала вид, что она здесь совершенно не причем.

— Здоровье человека зависит от трех вещей, — медик растопырил длинные сильные пальцы и загибал их по мере перечисления. — Здоровье родителей, питание и условия жизни в детстве, образ жизни. Сложно судить без полных анализов и подробной истории болезни, но в данном случае я вижу только первый элемент. Родители наградили вас прекрасным здоровьем, которое вы с тех пор усиленно тратили. Сейчас вам, если не ошибаюсь, тридцать восемь, а первое ранение... напомните.

— В тринадцать лет, — сухо сказал Шанов.

— Причем сразу комбинированное, с отягощениями. Хотел бы я побеседовать с тем, кто вас тогда лечил...

— К сожалению, он давно умер.

— Печально. Стреляная рана близ сердца, рубленая рана на голове, неизбежное сотрясение мозга... После такого не выживают. Должно быть, сам Асклепий коснулся того хирурга.

Наталья затаила дыхание, потаенная история жизни соседа по жилью открыла еще одну страницу. Тридцать восемь лет, значит родился в девятьсот шестом. Изранен тяжело, почти смертельно в тринадцать, значит это был тысяча девятьсот девятнадцатый год... И Стерлигов, новогодний гость, упоминал четверть века жизни в ненависти.

Что же случилось тогда, в год перелома Гражданской Войны?..

Словно прочитав ее мысли, Шанов машинально коснулся головы, там, где узкая полоса шрама разделяла волосы, а затем искоса бросил на женщину быстрый и колючий взгляд. Он не возражал, когда Наталья поучаствовала в осмотре, наверное, рассудив, что два врача лучше одного. Но теперь определенно жалел, что не выпроводил ее.

Впрочем, полковник промолчал, ни словом не выдав неудовольствия.

— Ну да ладно, вернемся в день сегодняшний, — продолжил медик. — Ваш организм очень сильно изношен, если по-простому. И ко всему этому прибавилось долгое пребывание в ледяной воде, о котором вы вскользь упомянули.

— Случилось... кораблекрушение. Корабль затонул, я около часа пробыл в воде, в спасательном жилете, — уточнил офицер.

— Холод — это вообще нехорошо для сосудов мозга, а в вашем состоянии особенно. Похоже, это стало последней каплей и спусковым крючком одновременно. Считайте, что выбрали свой запас удачи и сил.

— И каков будет диагноз?

— Вегетососудистая дистония, — печально ответил врач.

— Звучит... немного по-шарлатански, — честно признался пациент. — Не по-медицински.

— В какой-то степени, вы правы. Причины этой болезни толком не ясны, это какие-то нарушения сосудистой системы мозга и вегетативной нервной системы. Симптомы и некоторые общие последствия ясны, а вот как формируется дисфункция — неясно.

— Лечения, соответственно, нет?

— Формально есть, практически же это скорее профилактика симптомов и общее укрепление организма. Барбитураты в малых дозах, валериана или пустырник, радоновые и жемчужные ванны, перемена образа жизни. Последнее — главное лекарство. Просто запомните, теперь любое перенапряжение и большая нагрузка вас понемногу убивают. В самом прямом смысле.

— Перемена... образа... жизни... — с расстановкой произнес Шанов, пробуя на вкус эти слова. — То есть, никаких физнагрузок, никакого нервного напряжения, острого, пряного, соленого и жареного не есть, принимать ванны, потом сидеть в тенечке и пить валерьянку?

— Ну не настолько радикально. Но физические нагрузки ограничить, нервного напряжения избегать, сон, по меньшей мере, семь часов в сутки, а лучше побольше. И я настоятельно рекомендую полное обследование в хорошей неврологической клинике.

— Там мне помогут?

— Для начала они смогут дать более полный и развернутый диагноз. У вас могут быть и другие последствия ранений. Более того, они наверняка есть. Не исключено, что в один прекрасный момент вы не просто упадете, а упадете с инсультом.

— Ясно, — по-военному четко сказал Шанов. — Тогда два вопроса.

— Давайте.

— Первый — когда проявятся симптомы, которые уже нельзя будет скрывать от стороннего взгляда. Второй — если не ложиться в госпиталь, сколько у меня времени до ... последствий.

Медик выпрямился, закинул ногу на ногу и потер друг о друга кончики пальцев, словно перетирая крупинки какого-то снадобья.

— Я не думаю, что в мире есть хотя бы один врач, который ответит на второй вопрос. Да и на первый — тоже. Вы можете свалиться в любой момент — не только на пике нагрузки. Когда я говорю 'свалиться', я имею в виду именно физически — упасть. Ноги подкосятся. Как я понял, нечто подобное с вами уже происходило. Но если вы э-э-э... уж простите, возьметесь за ум сейчас, то имеете хорошие шансы ограничиться периодическими мигренями и упадком сил. Если пустите на самотек, то каждый день будет приближать вас к гораздо более скверным вещам. Если я правильно угадываю род вашей деятельности, то даже минутная неконтролируемая слабость может оказаться смертельной. А приступ — это не минута, это, как вы уже заметили, два-три дня крайней слабости и еще несколько дней очень условной годности к физическим и интеллектуальным нагрузкам.

— Я понимаю

— Если у Вас есть какие-то органические изменения кровообращения мозга... то, может быть, в клинике Бурденко за них возьмутся.

— Может быть?

— В мозгу есть зоны, относительно доступные хирургу — и абсолютно недоступные.

— Во втором случае я буду ходить с миной замедленного действия в голове?

— Именно так. Но я даже не уверен, что эта мина есть. Ее нужно искать, для этого требуются исследования, которые мне просто нечем произвести.

— Клиника Бурденко... Барбитураты, валериана и радоновые ванны... Спасибо. Я понял. И избегать стрессов и физнагрузок.

— Еще имеет смысл тщательно санировать полость рта. Иногда такие нарушения связаны с хронической инфекцией зубов или челюстей.

— Ну от этого в любом случае вреда не будет... Понял.

— И еще... — строго остановил медик Шанова, который уже поднялся с круглого вращающегося стула. — В напутствие. Я лечу людей больше двадцати лет. Видел многих, таких как вы.

— Как я? — Шанов усмехнулся. но улыбка получилась безрадостной и довольно сардонической. — Вряд ли.

— Есть люди, которые считают, что из них, по заветам классика, можно делать гвозди. Они живут для чего-то, не для себя. Так вот... вы не железный. Я не знаю, какую цель вы себе поставили, какой граничный столб определили. Но если цените жизнь, откажитесь от него.

— Иначе?

— Я уже сказал — иначе готовьтесь к худшему.

— Спасибо, — сказал Шанов после недолгого раздумья. Его слова прозвучали достаточно искренне и как обычно — сдержанно. Если полковник расстроился, то ни в голосе, ни на его лице это никак не отразилось. — Обязательно учту.