Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ты тёплый, но всё равно холодно! — и ныряет ко мне под плащ, да ещё и свой откидывает с плеча за спину, и между нами остаются лишь туники — моя и её. И сквозь эти два слоя ткани я прекрасно ощущаю её округлости — тугие и упругие. Ох, млять!
— Велия! — раздался из палатки голос Криулы, — Велтур, найди её!
— Мне пора, Максим! Придётся соврать маме, что ходила не "по-маленькому", а "по-большому", хи-хи! Спокойной ночи!
— Издеваешься?
— Прости, я и забыла, что ты на посту, хи-хи! Не засни тут тогда! — и убежала, чертовка — ага, докладывать матери об успешном завершении своего пищеварительного процесса...
— Ну, теперь-то хоть мне можно поспать? — ехидно поинтересовался напарник.
— Спи, кто тебе не даёт?
— Сам-то не уснёшь?
— Ещё один! Уснёшь тут!
— Гы-гы-гы-гы-гы! Это тебе наказание от богов!
— За что?
— За те муки, которые я терпел, когда ты тискал эту кралю!
— Спи уж!
— Ну, спасибо, ты настоящий друг! — и этот скот, расставив пошире ноги, всем своим весом с наслаждением опёрся на копьё.
Он-то дрыхнет с надёжной подпоркой, а я-то тут изображаю столб безо всякой опоры, да ещё и находящийся под неслабой поперечной нагрузкой — а как ещё прикажете охарактеризовать в терминах сопромата мой жесточайший сухостой? Выколотил трубку, снова набил, прикурил — вроде, немного полегчало. Ну, акселератка! Вот я тебе сейчас за это! Докурив, я погрузился в медитацию, накачал как следует эфирку и выпустил мощное эфирное щупальце — ради куртуазности манер умолчу, из какой именно части организма. Расширил эфирку с захватом входа палатки, после чего аккуратно нащупал эфирки обеих обитательниц — интересовала меня не та, эфирка которой пообъёмистее в верхней части, а другая, у которой она покомпактнее и посвежее. Ну, держись! ОтДЭИРю тебя сейчас во все дыры! Сперва, конечно хорошенько огладил её эфирку щупальцем, да не один раз, а несколько, да с нажимчиком, да по всем чувствительным зонам — я же не маньяк какой-нибудь в конце концов, правила обхождения знаю, гы-гы! Эфирка девахи завибрировала под моим напором, и лишь тогда я ей впендюрил — эфирное щупальце, конечно, но уж по самые эфирные гланды — после чего медленно и методично проработал её вдоль основных энергетических потоков. А напоследок сформировал ей плотный энергетический шарик — правильно, в точности посередине её роста и с полным соблюдением осевой симметрии. Программами этот шарик накачал, конечно, соответствующими и активизировал их при завершающем мощном толчке щупальца. Вот теперь — спокойной ночи, детка — ага, если сумеешь уснуть!
Физически, а точнее — физиологически этот эфирный процесс мне не очень-то помог, но моральное удовлетворение — тоже немало. Поскольку никто из аборигенов за мной не наблюдал, я рискнул достать свои часы "Ориент" — до смены нам оставалось уже немного. Выкурил ещё трубку, подзавёл часы, затем спрятал их от лишних глаз обратно и растолкал напарника. Нас сменили Хренио и ещё один турдетан-копейщик, я с помощью "козьей ноги" аккуратно снял тетиву арбалета со взвода, прогулялся до ветра в кустики и, с сознанием выполненного долга, поплёлся давить на массу. Спасибо Тордулу, людей он в караул всегда ставит достаточно, и больше одной смены за ночь никто у него никогда не бдит и столб не изображает. Прокачав эфирку, я провалился в сон...
— Мать вашу за ногу! — прорычал я, когда меня растолкали утром, — Уроды, млять, ущербные!
— Да ладно тебе, Макс, завтра свой сон досмотришь! — посочувствовал Володя.
— Этот — уже вряд ли!
Ни один из наших не понял, что я имею в виду, зато очень даже понимающе загоготал абориген-напарник. Я кинул ему за это в лоб сосновую шишку.
— Милят! — доложил мне этот "сипай" об удачном попадании и кинул её в меня.
— А хрен тебе! — уведомил я его о промахе и проснулся окончательно. Но всё равно уроды! В том грубо прерванном этими скотами сне я не столько наблюдал, сколько действовал, и действовал весьма приятно. В общем, приснилось мне вполне физическое воплощение в жизнь того, что я устроил поздним вечером этой шаловливой акселератке на эфирном плане. Близился завершающий аккорд действа... ага, близился, да так и не приблизился. Ну, уроды, млять! Ненавижу эту гнусную армейскую команду "Подъём"!
— Так чего снилось-то? — допытывается Володя.
— Иди ты на хрен!
— Кажется, я догадываюсь, — вкрадчиво проговорил испанец.
— Если догадываешься — так и подержи при себе, ладно?
— Гы-гы-гы! — эти двое тоже догадались.
— Мать вашу за ногу!
— Ну, извини! — хохотнул Володя, — Сам понимаешь, распорядок.
— На хрену я видал этого Распорядка!
— А мы думали, ты видал на хрену кое-кого другого! — схохмил Серёга.
— Пасть порву! Моргалы выколю! В угол поставлю! — раздражение уже прошло, но надо ж прекращать этот балаган.
— Доцент, ну зачем ты такой злой? Как собака!
— Женится — подобреет, — прикольнул спецназер, — Ты как, Макс, договорился уже о свадьбе? На калым заработков хватит?
— Тримандогребить тебя в звиздопровод через звиздопроушину!
— Чего, слишком большой калым за неё просят? — поинтересовался этот скот, когда оторжался вволю.
— Там видно будет, — буркнул я.
Калым, не калым, но какой-то выкуп за невесту здесь, конечно, тоже в обычае. Но камешки приныканные засвечивать категорически противопоказано, а официально, то бишь "на одну зарплату" я гол, как сокол.
— Ничего, скоро Кордуба! — подбодрил наш мент за завтраком.
— Кордуба! — восторженно взревели "сипаи" за соседними кострами.
А от костра возле палатки стрельнула глазами Велия — озадаченная, задумчивая такая, серьёзная, а глаза усталые — явно не выспалась. Поймав её взгляд, я весело кивнул и подмигнул ей, и она смущённо опустила глазки. То-то же!
На марше Володя загорланил:
— Который день, который день шагаем твёрдо,
Нам не дают ни жрать, ни пить, ни спать!
Но если ты поставлен в строй когорты...
— Отставить! — рявкнул я ему, узнав песню.
— Яволь, герр фельдфебель! — дурашливо гаркнул тот, — А что так?
— Припев данной конуретной очень даже неплохой в целом песни политически несвоевременен, — пояснил я ему менторским тоном армейского замполита, — Сипаи могут понять некоторые словечки, а к Риму тут отношение — ну, скажем, своеобразное...
— Понял! На хрен, на хрен!
Собственно говоря, "когорты Рима, императорского Рима" не так уж особо и страшны. Слово "когорта" в устоявшийся обиход ещё не вошло — далеко ещё до военной реформы Мария, а Рим только на русском языке звучит так, а в Средиземноморье — Роме, Роман или Ромен, но вот "легион", который непобедим — это не есть хорошо. Он на всех языках примерно так и звучит. Но это в современных армиях могут быть и свои легионы типа французского Иностранного, а в античном мире легионы есть только у Рима. И хотя мы с гордым племенем квиритов, вроде бы, не воюем и даже, вроде бы, на одной стороне, но уж очень значимо это "вроде бы". В нашем мире у нас тоже, вроде бы, мир-дружба с Германией, но распевать вслух тот же самый старинный и уж точно ни разу не нацистский "Шварцбраун" где-нибудь в глухой белорусской глубинке и до сей поры, спустя добрых полвека, дружески не рекомендуется. Категорически не поймут-с. Но Володю я оборвал вовремя, и рискованный припев про непобедимый легион не прозвучал, так что никаких неудобных вопросов мы от хроноаборигенов, хвала богам, не схлопотали. Жаль, конечно, песня очень даже хороша в качестве бодрящего марша, но — на хрен, на хрен! Недолго думая, мы загорланили "садистские" частушки на мотив "Белая армия, чёрный барон":
— Маленький мальчик нашёл огнемёт,
Мама сказала: "Не трогай, убьёт!"
Мальчик случайно нажал на курок,
От мамы остался один уголёк!
Недолго мучилась старушка
В высоковольтных проводах!
Её обугленную тушку
Нашли тимуровцы в кустах!
За теми частушками последовала "В лесу родилась ёлочка" на мотив "Вставай, страна огромная", после неё — "Однажды, в студёную зимнюю пору" на мотив "Союза нерушимого" — до конца не удалось допеть ничего. Васькин, понимавший уже по-русски достаточно и кое-что из нашего официоза в своё время слыхавший, но к нашим циничным приколам пока ещё непривычный, начинал ржать первым, а там уж не могли удержаться и мы. А нашим весельем заражались и не понимавшие ни слова иберийские камрады, и это взбадривало всю колонну, ускоряя движение. Да и дорога пошла уже на спуск в долину, что тоже подталкивало делать шаги пошире. А вдали уже, хоть и едва-едва, но виднелись и стены Кордубы.
— Кор-ду-ба! Кор-ду-ба! Кор-ду-ба! — заскандировали наши сослуживцы, да и мы вместе с ними — что тут удивительного? Колонна ещё больше ускорила шаг...
— Ты тоже спешишь в Кордубу, Максим? — ехидно поинтересовалась Велия, подъехав поближе.
— Как и все! — весело ответил я ей, — Пока наши почтенные начальники будут решать свои важные дела, мы сами найдём в городе достаточно маленьких солдатских радостей!
— Почему ты так уверен в этом?
— В городе есть своя городская стража, и нам не придётся стоять в карауле. И это значит, что всё время в городе — наше. Неужто мы не найдём, чем занять его?
— Продажными женщинами? Чем они так привлекают тебя?
— Тем, что они всегда на всё согласны! Чем же ещё?
— А разве непродажные не лучше?
— Может и лучше. Но они стоят настолько дорого, что не по кошельку простому солдату.
— Гы-гы-гы-гы-гы! — загоготали наши, да и кое-кто из иберов.
— Я говорю не о рабынях, а о свободных! — уточнила эта акселератка, когда тоже отсмеялась.
— Свободные, что ли, дешевле? Вытрясут из тебя жалованье за десять дней и спустят его на тряпки и побрякушки за один единственный поход на рынок! А потом тебя же ещё и будут попрекать скудным заработком!
И снова Велия невольно расхохоталась вместе с окружающими.
— И ты считаешь, что все таковы?
— Другие мне пока не попадались.
— Да нету их, других! — вставил Серёга.
— Точно! Хорошо, что наши остались на руднике! — добавил Володя.
— Голос народа — голос богов! — наставительно прокомментировал я, вознеся указующий перст к небу и снова заставив девчонку рассмеяться.
— Но разве плохо, когда у тебя своя женщина, которая всегда с тобой?
— У которой то голова болит, то месячные, то ты мало заработал, то она просто не в настроении?
И снова народ вокруг нас ржал, хватаясь за животы.
— Разве у продажных женщин не бывает таких дней?
— В такие дни они мне ещё ни разу не продавались, гы-гы!
И опять смеялись и наши, и Велия. При этом её мул как-то постепенно, шаг за шагом, оказался ещё ближе, её нога закинулась на ногу, а рука оправила юбку так, что её налитые бёдра оказались туго обтянутыми...
— Похабный солдафон! Рассказал бы уж лучше тогда что-нибудь весёлое, как вчера, за ужином!
— Давай! Давай! — поддержали её наши иберийские камрады.
— Ладно, слушайте! — заготовка у меня уже имелась — хоть и уж точно не для неё предназначалась, но я ведь и не тянул её за язык напрашиваться, — Мужчина с женщиной спят в постели. Стук в дверь. Женщина спросонья: "Скорее вылазь в окно, это муж!" Тот, тоже спросонья, мигом вылазит, выпадает голый во двор, набивает шишку на лбу, весь в грязи извазюкивается, оцарапывается об колючие кусты, встаёт и спохватывается: "Стоп! Какой муж? А я-то тогда кто?!"
— Гы-гы-гы-гы-гы! — от восторга хроноаборигены аж ладонями по ляжкам себя заколотили. Деваха же, прикрыв рот обеими руками, беззвучно хихикала:
— Ну ты и похабник!
— Давай ещё! — ревели камрады.
И снова меня спас отец-командир, хотя на сей раз и не по своей воле — слева раздались вопли, и из леса выбежали вооружённые люди.
— К бою! — рявкнул Тордул, — Лучники — стрелять самостоятельно! — ещё в том давешнем походе он нанял на обратном пути трёх горцев-охотников — как раз по числу захваченных нами хороших кельтских луков, так что были у нас теперь и свои лучники, — Аркобаллистарии — заряжаться и стрелять самостоятельно! Пращники — приготовиться! Копейщики — сомкнуть щиты! Ты, ты, ты и ты — охранять тыл! Рабов, мулов и почтенных — в середину! Да не меня, олухи! Остальных!
Перехмыкнувшись меж собой по поводу объединения командованием мулов с рабами и "почтенными" в одну общую равноценную категорию, мы скинули арбалеты с плеч и взвели их.
— Берегись! — предупредил один из камрадов, поскольку в нас уже летели камни и дротики. Один просвистел совсем рядом, а мне вдруг что-то упёрлось в спину, и это что-то оказалось гораздо мягче щитов наших копейщиков...
— Ты?! Какого, млять, хрена! — я довольно грубо — не до куртуазных манер — сдёрнул Велию с мула, отчего та, ойкнув, оказалась упёртой в меня уже не коленкой, а ещё более мягкими округлостями, — Ты где должна быть, шмакодявка! Живо на хрен в середину, мать твою за ногу! — я придал ей ускорение резким шлепком по заду, — Кто-нибудь, спровадьте на хрен и этого ишака! — тут я спохватился, что ору это по-русски, но кто-то из пращников уже волок за повод упрямую длинноухую скотину.
Об мой шлем звякнул по касательной камень, но тут выступили вперёд уже организовавшиеся копейщики, а лучники принялись усердно отрабатывать жалованье.
Два пращника и один метатель дротиков противника рухнули под их стрелами, а затем включились в эту продуктивную работу и мы. Мой болт завалил ещё одного метателя дротиков, как раз замахивающегося для броска, рядом с ним рухнул пращник, а за ним ещё один метатель дротиков. Включились наши пращники, снова выстрелили лучники, мы заряжались, а из леса выбегало новое мясо, и некогда было считать его по головам...
Дружный залп наших пращников выкосил передних нападающих, но остальные с рёвом пёрли напролом. С двадцати примерно шагов я вогнал болт прямо в раззявленный рот одного из них и резким рывком — некогда было возиться с "козьей ногой" — вздёрнул тетиву на упор "ореха". Бросок дротиков с десяти шагов смёл ещё один слой атакующих вражин, которые всё никак не хотели кончаться. Словив тяжёлый дротик в грудь, рухнул копейщик передо мной, а мой болт остановил лохматого бугая со здоровенным топором, вознамерившегося проникнуть в образовавшуюся брешь и расширить её. Но лезли новые, и не было уже времени перезаряжаться...
— Возьми, господин! — непонятно откуда взявшийся Нирул протягивал мне моё копьё, которое в пути нёс на плече вместе с моим старым арбалетом.
— Пригнись! — рявкнул я ему, ухватывая древко копья поудобнее, — Держи! — я выпустил из левой руки арбалет и схватил цетру.
Как раз вовремя я перевооружился — шеренга наших копейщиков смялась под напором врезавшихся в неё нападавших, и нас поглотила свистопляска рукопашного боя. Моё копьё с хрустом вошло в бок противнику, остервенело лупившего фалькатой по щиту одного из наших копейщиков, да так в нём и застряло — я выпустил его и выдернул меч. Очередной дротик летел в меня, и я принял его цетрой на рикошет, а метнувший его попёр на меня с дубиной, замахиваясь. Руку со щитом я напряг впустую — удара не последовало, поскольку оператор самодельного суковатого охреначника уже оседал набок со стрелой в глазнице. Его место занял следующий — вообще с деревянными вилами. Я легко отразил их удар цетрой — это был явно вчерашний мирный пейзанин, не обученный правильному бою — и отмахнул их острую развилку мечом. Тот бросил бесполезную палку и потянулся за топором, но я уже распрямлялся в выпаде. Цетра у него имелась, но какая-то уж больно легкомысленная — сплетённая из ивовых прутьев и обшитая кожаными лучиками в виде стилизованного солнышка. Разве ж это щит? Мой клинок проник между прутьями, легко раздвинув их, и проткнул ему брюхо. Выдёргивая меч, я заполучил и застрявшую на нём горе-цетру, которую тут же размочалил парой ударов об башку следующего противника, после чего стряхнул на хрен её остатки, а самого полуоглушённого вражину продырявил фалькатой один из наших камрадов. А потом нападающие как-то вдруг резко кончились, и остались одни только убегающие, которых продолжали прореживать вдогонку лучники с пращниками.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |