Арбалетчики князя Всеслава

— Белая или серая, как и обычная, на вкус тоже солоноватая, но послабее, — проговорил финикиец, оценив дистанцию и поняв, что внезапным прыжком ему её не преодолеть, — Если её смешать с чем-то горючим, то смесь вспыхивает от малейшей искры. Она?

— Она самая, — подтвердил я, получив от него несопоставимо больше полезной информации, чем он от меня. Ясно, что речь идёт о селитре, скорее всего — индийской, но раз они её называют египетской — значит, в Египет её из Индии точно привозят, — А вы её откуда знаете?

— Наши жрецы используют её в храмах для огненных "божественных чудес" — очень красивые вспышки получаются. Но дорого стоит — во много раз дороже обычной соли, — и снова Дагон невольно подтвердил мою догадку об индийской версии, поскольку египетская для расположенной буквально рядом с Египтом Финикии едва ли была бы очень уж дорогой, — А как вы поджигаете огненную смесь в своём оружии? Я не видел в руках у твоего друга ни факела, ни масляной лампы.

— Это тайна наших жрецов. Мы получаем из храма готовые снаряды, а как они устроены — никто не знает. Даже распиливали их, чтобы узнать секрет, но нашли внутри только эту легкогорючую смесь, которую знаем и без того. Как она загорается в момент выстрела — так и остаётся непонятным, — пользуясь подвернувшейся возможностью, я оттачивал нашу легенду, состряпанную на тот случай, если нас таки спалят с пистолетом Васькина, и кажется, получилась она у нас очень даже недурно.

— Поэтому вы бережёте их и пользуетесь аркобаллистами? Я так и подумал. А почему ваши маленькие аркобаллисты без дуг? Внутри пружина из чёрной бронзы?

— Почти. Похуже вашей, зато дешевле.

— Меньше самоцветов добавляете?

— Да, у нас их мало. А ещё, старина Дагон, у меня мало времени — я устал и хочу спать. Сколько ещё человек ты ждёшь на помощь? — вернул я его к безрадостной для него реальности.

— Какая разница? — тоскливо процедил тот, — Ты ведь не дашь мне их дождаться, верно? Или может, договоримся? Сколько тебе платят Тарквинии?

— Хорошая попытка, Дагон! — осклабился я, — Многих ты так уже перевербовал? Только вот беда — поздновато нам с тобой договариваться.

— Из-за этой юной турдетанки?

— И из-за неё тоже. Но не только из-за неё. Наверное, я тебя сейчас удивлю, но на это мне глубоко наплевать. Не поймёшь — твои проблемы. Вспомни-ка своего бойца — последнего, которому ты сам перерезал горло. И вспомни своих раненых, которых ты сам добил. У нас так не делается. И уже хотя бы поэтому нам с тобой не по пути.

— Не делается? Да что ты знаешь, щенок, о тайной службе?! Да быть такого не может, чтобы в ваших тайных службах не добивали своих, когда они становятся обузой!

— Может быть. Но там, где служил я, так не делается. Ну, теперь ты достаточно отдохнул? Тогда — поднимай фалькату, и закончим наше дельце! Своих ты не дождёшься!

— А что, если я на самом деле хочу тебя перекупить? Или ты думаешь, что мои наниматели беднее Тарквиниев?

— Я же сказал тебе, что нам с тобой не по пути.

— Жаль...

Финикиец сделал отчаянный выпад, стараясь достать фалькатой моё плечо, но я парировал стандартной сабельной защитой, никак не вредящей "средневековой" заточке моего клинка. Он же из-за хромой ноги не успел вернуться в исходную позицию, и остриё моего меча, лишь слегка притупившееся об его кольчугу, располосовало его предплечье.

— Десять шекелей в день! — прохрипел он, зажимая рану, — Без обмана! Клянусь Мелькартом, Астартой и великим Баалом! Нам нужны такие люди!

— А почему не сразу статер? — ехидно поинтересовался я, выбивая фалькату из его ослабевшей руки.

— Статер? Это много. Но пожалуй, можно поговорить с хозяином...

— Обязательно — когда встретишься с ним у богов! Не забудь! — и я проткнул ему горло остриём клинка.

Над береговым склоном показалась башка очухавшегося наконец финикийского новобранца, и я двинулся ему навстречу, но не понадобилось — тот, охнув, рухнул вперёд, показав торчащее из спины оперение арбалетного болта.

— Вы чего, млять, порыбачить по пути решили? — спросил я наших, когда они высадились и подошли, — Много рыбы поймали?

— Ну, почти — Серёгу вот вылавливали. Вздумал, млять, на полпути искупаться в заливе! — объяснил Володя, — Ещё и чуть арбалет не утопил, долбаный растяпа!

— Я ж разве нарочно? — обиженно возразил тот, хлюпая по камням мокрыми сапогами, — Днище у лодки, млять, скользкое! Вот, фингал даже набил об сидение! Чего вы ржёте? Больно, млять! И вода, млять, холоднющая!

— Ладно, проехали! Я тут немножко намусорил — помогите-ка мне прибраться!

Когда мы обшарили трупы финикийцев на предмет полезных для нас трофеев и притопили их в заливе с помощью увесистых булыжников, наложенных в капюшоны их плащей, собрали боеприпасы, проверили на всякий пожарный, не забыли ли вдруг чего, погрузились в лодку и отчалили — уже светало. Не знаю уж, как ребятам — ну, не считая искупавшегося в заливе и теперь стучащего зубами Серёгу — а лично мне спать хотелось страшно. Но с этим следовало несколько повременить. Я спустил на храм Астарты немало денег нашего нанимателя, и за них полагалось наконец-то отчитаться. Благо — было чем.

— Это он! — опознал Фуфлунс, когда я вытряхнул из свёрнутого мешком плаща Дагона на траву во дворе "конторы" голову неуловимого до сей поры финикийца, — Вы всё-таки сделали это!

Но главным было, конечно, не его опознание. Главным было то, что наш босс тут же послал гонца на Остров, с которого вскоре прибыла лодка с самим Волнием и с Велтуром. И когда уже и мальчишка подтвердил, что это голова именно того человека, что возглавлял их похитителей — вот тогда только я наконец расслабился с сознанием выполненного долга. "Досточтимый", многозначительно взглянув на меня, сообщил, что теперь у него есть достаточный повод для открытой войны с Митонидами и что человек, давший ему наконец эти веские доказательства, заслуживает ОЧЕНЬ хорошей награды. Фуфлунс восторженно тряс мне руку, поздравлял меня с редкостной удачей, намекал на радужные перспективы. А я хлопал глазами и, если честно, то не думал в этот момент ни о деньгах, ни о карьере, ни даже о Велии. Вместо этого я искренне недоумевал, зачем ради пустых словес надо было меня будить. Ведь покуда мы ждали с Острова лодку с главой клана и его внуком, я успел уже так сладко закемарить! Ну неужели без меня не могли опознать эту дохлую башку и разобраться со всеми вытекающими? Я службу исполнил? Ну так дайте же в конце концов элементарно выспаться, уроды!

25. Назревающие перемены.

— Ну, наливай! — десятник городской стражи уже и так хорош, но ему хочется ещё, как и его бойцам. А почему бы и не расслабиться служивым, если всё начальство занято, и застукать их за пьянкой на посту банально некому?

По моему знаку Володя разливает по чашам вино из небольшой амфоры — хорошее вино, карфагенское, простым городским стражникам не по карману, отчего и пьют они его с особенным удовольствием.

— А вы... Ик... Ч-чего так м-мало п-пьёте? — подозрительно интересуется один из бойцов.

— А я уж-же в тав... в тав-верне н-нак... наклю-кался! — мычу я ему в ответ, выразительно подтверждая свою правоту воздетым к небу пальцем и покачиваясь. Мне ли, годами наблюдавшему пьяных в дупель "дражайших соотечественников", не суметь изобразить капитально назюзюкавшегося самому? А в сочетании с моим весьма корявым финикийским эта клоунада выглядит ещё убедительнее.

— Ааааа... Гы-гы-гы-гы-гы! — ржёт воин, которому уже всё страшно смешно — конопля была забористой и на веселье употребивших её раскручивает добротно. А я снова раскочегариваю трубку и пускаю её по кругу. Трубка новая, большая, совсем недавно изготовленная в одной из мастерских нашего нанимателя одним из его доверенных рабов. Сделана она на совесть, и её "секрет" срабатывает безукоризненно. Перегородка в ней малозаметная с малозаметным рычажком. В одном отделении ивовые листья с крапивой, которые курим мы, а вот в другом — конопля, которой мы потчуем служивых. Вообще-то конопля с алкоголем действие друг друга ослабляют, но в данном случае нам требовалось, чтобы стражники развеселились достаточно для полного забития хрена на службу. А что вина в результате больше уйдёт, так его нам ни разу не жалко — оно кланом Тарквиниев щедро профинансировано.

Осушив наконец маленькими глоточками — типа, уже через силу — свою чашу, я раскачиваюсь, мычу что-то нечленораздельное и плавно заваливаюсь набок. Ну, пару раз героически пытаюсь приподняться, но без особого успеха, после чего покорно смиряюсь с неизбежным и изображаю окончательно побеждённого Бахусом.

— В-вар-вары н-не ум-меют п-пить... Ик... Гы-гы-гы-гы-гы! В-вот м-мы... Ик! — наши с ними не спорят. Следом за мной вскоре "сваливается" Васькин. Принеся ещё одну амфору взамен опустевшей, к нам присоединяется и Володя, а Серёга и в натуре хорош, и это добавляет спектаклю убедительности. Потешаясь над слабыми к выпивке варварами, финикийцы демонстрируют превосходство цивилизованных людей, а Серёга, пытаясь отстоять честь самой пьющей в мире нации, провоцирует их спортивный интерес к этому делу. В амфоре ещё остаётся где-то с четверть, когда все стражники-финикийцы и Серёга уже дружно храпят...

— Пора трезветь, господа арбалетчики! — сообщаю я, убедившись, что служивые сморены надёжно. Серёга, правда, тоже, но я на него, собственно, особо и не рассчитывал. И один, наверное, управился бы, а уж втроём — сами боги велели. Оттащив упившихся к парапету башни, чтоб не мешали, мы аккуратно перекатили размещённый на её площадке "скорпион" к внутренней стороне, обращённой к городу. С высоты верхней площадки башни прекрасно просматривается, а значит — и простреливается городская площадь. До её центрального помоста метров двести — недосягаемо для прицельного выстрела из лука, а главное — для пращи, зато вполне досягаемо для тяжёлого вооружения вроде вот этого "скорпиона". А что такое "скорпион"? Фактически — маленькая баллиста, стреляющая не ядрами, а стрелами. В грубом, но по сути достаточно верном приближении — тяжёлый станковый арбалет, только с двумя торсионами вместо дуги "лука". В принципе и вполне нормальная арбалетная схема с "луком" в античном мире тоже хорошо известна — тот же самый гастрафет греческий, а в "артиллерийском" типоразмере — аркобаллиста. Поэтому, собственно, и нас здесь называют аркобаллистариями. И стреломёт, и ядромёт устроены в основе одинаково, и отличается баллиста-ядромёт только наличием ползуна-толкателя на тетиве, который при заряжании и выстреле скользит по направляющему желобку.

И стреломёт выстрелит ядром подходящего диаметра, если уж приспичит, ведь стрелял же я из своего арбалета "желудями" для пращи, но выстрел при этом получается не очень-то прицельным, а нам сегодня такого безобразия не надо. Нам точно надо, а для этого агрегат должен быть с ползуном. Его-то я и достаю со дна корзины с закусью, под которой он был надёжно замаскирован до нужного момента. Подогнан он именно под этот "скорпион" и пару раз испытан пристрелкой на те же двести метров, только не по городу, конечно, а по плавучей мишени в заливе. "Жёлудем", естественно, не стрелой. И, как и давеча в Кордубе, маскировались эти стрельбы пращниками-балеарцами, бившими наугад навесом по той же мишени. Дежурившие в это время на башне стражники подпаивались аналогичным образом, так что наши эксперименты огласки не получили, и предстоящему сюрпризу ничто не мешало.

Близится и тот момент, ради которого всё это затеяно. С помоста на городской площади спустился закончивший свою речь оратор, и на его место поднимается Сакарбал — начальник всей городской стражи Гадеса, то бишь главный городской силовик, если в современных терминах. А заодно он — зять Ратаба, главы клана Митонидов, и это здорово осложняет жизнь клану Тарквиниев. А раз дело обстоит именно так — не пора ли наконец гадесской страже сменить руководство? Сакарбал, конечно, окружён охраной, а кроме неё и на самой площади, и в окружающих её домах находятся ещё несколько патрулей стражи — копейщиков и пращников. И как раз в аккурат между нами и помостом — излюбленное место одного из лучших гадесских пращников, балеарца Этона.

У хороших стрелков — своя профессиональная гордыня и свой способ меряться хренами. Лучники, например, нередко метят свои стрелы, а у пращников в моде метить свои "жёлуди". Кто-то какой-нибудь обидной для жертвы надписью типа "Поделом мне", кто-то принятым в отряде девизом, а самые крутые и известные — собственным именем. Самым шиком у них считается впечатать свою свинцовую пилюлю так, чтобы надпись отпечаталась на убитом. Таков и Этон, которого гордыня-то и сгубит. Лично против него я ничего не имею, но скромнее надо быть, скромнее, гы-гы! Если ты лоялен к начальству — зачем лаешься с ним, будь ты хоть трижды одним из лучших? И зачем ты метишь свои боеприпасы собственным именем, если твоя меткость и так никем не оспаривается? Увы, фатально не повезло бедолаге.

Не так уж трудно было напоить оружейника, отливающего для означенного Этона его "именные" пилюли. И пока тот квасил, а потом выходил из запоя, нужная нам литейная форма погостила у его коллеги, и без дела она там, естественно, не валялась.

Мы аккуратно взвели "скорпион", Володя с Хренио плотно обмотали упоры-ограничители его рамы дополнительной мешковиной, чтобы удар по ним рычагов при выстреле был потише. Наводка по вертикали размечена ещё при пристрелке, и теперь мне остаётся только совместить мазозаметные царапинки и зафиксировать механизм в этом положении. По горизонтали ещё проще — доворачиваем весь агрегат, целясь по "стволу". Учитывая продолговатость "жёлудя", он неизбежно закувыркается в полёте, поэтому я не лихачу, а целюсь исключительно в брюшину слишком уж засидевшемуся в начальниках стражи Сакарбалу. Если промажу в него, что весьма вероятно, так охрана его кучно стоит, хоть кого-то, да зацеплю, и это нашего нанимателя на худой конец тоже вполне устроит. Хорош начальник городской стражи, в которого собственные пращники пуляют, гы-гы! Гнать такого на хрен поганой метлой! Но лучше всего, если повезёт, всё-таки самого его завалить. И круче это выйдет, и для Тарквиниев полезнее...

"Жёлудь" с именем Этона ложится в направляющий желобок перед ползуном, как влитый. Потому-то и решили мы воспользоваться не баллистой, а "скорпионом", что он по типоразмеру наиболее подходящ. Тяжёлая баллиста и ядро мечет соответствующее, и её выстрел на пращников не спишешь. А оно нам надо — облегчать работу следствию?

Убедившись в правильности прицела, я плавно тяну спусковой рычаг, стараясь по привычке арбалетчика даже не дышать. Для жёсткого станкового агрегата это лишнее, но привычка — вторая натура. Ещё по той, прежней жизни в мозгах прописано, что надо стараться сделать хорошо, потому как хреново оно и само получится. Щёлчок спускового механизма, глухой удар торсионных рычагов по упорам рамы — нам некогда смотреть на результаты. Потом узнаем, из городских новостей. А сейчас мы быстренько откатываем "скорпион", возвращаем на прежнее место, восстанавливаем его прежнюю настройку по вертикали, слегка натягиваем, дабы убрать из-под рычагов своё тряпьё...