Чудь белоглазая

— Шибко они в здешних краях за дело взялись, — поделился воевода. Только прошлой весной заводишки какие стали ставить, а уже почти все железо да медь дают.

— И золото?

— И золото, будь оно не ладно! Одни заботы с тем золотом. У меня оружных людей не хватает, чтобы его сопровождать в Соль Камскую. Да видел, небось, под какой охраной его возят.

Видел, на выезде из Москвы, чего уж скрывать. Оне, конечно, каждому встречному-поперечному не докладывались, что за груз сопровождают, так ведь не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять. Когда железо везут, куда меньше охрана.

Ох, и доброе то железо. Уломал Никита Демидович на ямской станции близ Соликамска показать то железо. Клеймённое особым саткинским клеймом: три горки треугольные выпуклые, а под ними, будто отражение в воде, три такие же горки вдавленные. А рядом второе клеймо, буковками да цифирью выбита марка той стали: 'Сталь-3', 'Сталь-20', 'Сталь-40', 'Сталь 60'. Чем выше цифра, тем твёрже сталь.

Везли и чугунные пушки с отлитой на них фигуркой единорога в качестве украшения. Короче обычных пушек, но длиннее гаубиц. Канал ствола не отлит, а рассверлен. Тяжеленько будет с такими соседями тягаться. Хоть государь и говорил, что войско московское любое количество пушек и ядер к ним купит, хоть медных пушек, хоть чугунных.

Но больше всего туляка удивило то, что полозья саней, везущих саткинское железо, подкованы железной полосой. Виданое ли дело, чтобы дорогое железо на такую ерунду расходовали?

— Ерунда, не ерунда, а лошади на таких санях в полтора раза больше груза везут. Лучше оно по снегу скользит, чем просто деревяшка. И если, скажем, на корягу налетишь, железо полозья защитит.

Везли наконечники на тележные оси, трубки какие-то чугунные в пядь длиной. Оказалось, втулки в колёса, чтобы те дольше служили и не разбалтывались. Мужику это не купить, а в боярские колымаги или ломовые повозки — то, что надо. Косы, вилы, лопаты кованые, кирки камень ломать. Тоже, должно быть, для войска: простому крестьянину дорог этот товар, мало на Руси ещё железа делают. Значит, есть ещё время деньгу зарабатывать на нём.

Пока пережидал в Верхотурье ледоход, выяснил, что уже есть за Уралом железоделательные заводики невеликие. Один на Нице-реке, а другой при Далматовом монастыре. Но ихнего железа да чугуна едва хватает на местные нужды. А царь-батюшка, посылая Антуфьева, сразу известил: продукцию будешь на Москву отправлять.

Подумал Никита Демидович, прикинул, и получилось у него, что не больно это выгодно будет. Слишком уж долог сухой путь: сперва до Верхотурья, а потом через горы в Соль Камскую, где и можно будет железо да чугун на баржи погрузить. И тут полковник-немец подсказку дал.

— Правильно размыслил. Водой тебе надо будет всё отправлять. Присмотрись к реке Чусовой. Она единственная, что через Урал течёт: на востоке начинается и в Каму впадает. Только сразу предупреждаю: не так уж проста она. Есть на ней узкие места со скалами-бойцами, мимо которых надо с опаской проплывать. Но ты справишься, я знаю.

Ехать верхами по раскисшим дорогам пришлось долго. Вначале встали у речки Тагил близ горы Высокая, по которой долго лазил Антуфьев, собирая магнитный камень. Богатая магнитная руда оказалась! И рядом место удобное, где речку плотиной легко перекрыть. Быть здесь заводу! Непременно быть, не обманул немец.

Потом дальше на полдень поехали к речке Нейва. Тут тоже неподалёку от неё на заветной карте рудное место означено. Только руда уже не магнитная, а обычная. Но тоже богаче, чем та болотная, кою в Туле плавили. Плотину городить — саженей сто надо будет. Зато, если по карте судить, отсюда до Чусовой-реки ближе, чем с Тагила.

Набранные два воза руды повезли в Чусовскую слободу, где стоит таможня. Поселеньице небольшое, но с острожком для защиты от башкирских набегов. На таком же береговом утёсе, как и в Верхотурье, только река тут в другую сторону течёт. Небольшое-то небольшое, да округу огромную защищает: ажно двенадцать деревень с почти восемьюдесятью дворами.

Хотел было таможенный чиновник пошлину взять, да устрашился царёвой бумаги. И даже помог нанять две лодки больших, крепких, чтобы мог Никита Демидович с добытой рудой в Каму сплавиться.

И плыл тот в лодке, красотами уральскими любовался, но мыслями уже далеко в грядущем парил. Быть его уральским заводам! Одного жаль: сынок Акинфий пока ещё молод. Не послать его на Урал те заводы строить. Не говоря уж про двоих младших сынов. Но ничего! Подрастёт, опыта наберётся, может, второй, Невьянский завод сам уже ставить станет. А там и 'последыши' подрастут.

Руду уральскую в Туле не в большой домне плавили, а в малых домницах. Не было у Никиты ни сил, ни возможностей столько её набрать, чтобы на полную загрузку домны хватило. Но и того хватило, чтобы определить: богатая руда. Очень богатая. С десяти мер руды тагильской удалось выплавить почти семь мер железа. И лишь чуток меньше с руды невьянской. И плавится легко, и железо качественное, почти без вредных примесей получается. Потому, едва мастеровые с плавкой да проковкой полученного металла закончили, засобирался Демидыч в Москву сызнова.

Поблагодарил сперва полковника за подсказки.

— Только я первым решил Тагильский завод ставить. Там руда совсем рядом с тем местом, где речку для кузнечных молотов можно перегородить. И руда богаче.

— А Невьянский завод будешь строить?

— Буду и Невьянский ставить. Только не сразу, годиков через пять. Иначе получится, как в присказке: за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Сына на нём поставлю. Он как раз подрастёт, и недалеко там, под присмотром будет.

— Правильно решил, Никита Демидович.

— Токмо у меня ещё один вопрос к тебе остался, господин полковник. При пистоли твои многозарядные. Ты сталь для них обещал. Не та ли то сталь, что с Саткинского завода везут? Встретил я караван с ней близ Соли камской.

— И та, и немного не та, — загадкой ответил немец. — Чтобы барабан прочным получился, довольно и той саткинской стали, что ты мог видеть. А для стволов металл немного позже пришёл. Так что распоряжусь я тебе его на завод отправить вместе с рекомендациями, как с ней обращаться: рубить на заготовки нужной длины, сверлить, нарезы наносить, закаливать. Сможешь сделать сто пистолетов — выдеру из государя заказ на вдесятеро большее количество. А там и особую работу тебе и твоим ружейным мастерам попрошу сделать.

— Это что за особая работа? — почуял прибыли нос туляка.

— Если ствол у того револьвера, что ты будешь делать, раза в три удлинить, да ложе с прикладом приделать, то как ты думаешь, Никита Демидович: получится ружьё?

— Думаю, получится, — поразмыслив, подтвердил Антуфьев.

— А я думаю, не просто ружьё получится, а очень хорошее. Шагов на пятьсот сможет прицельно палить. Я бы такими весь свой полк вооружил. Но это потом, Никита Демидович. Ты сперва револьверные пистоли научись хорошо делать. И готовься: завтра с государем встречаться будем. Доклад ему сделаешь, как за Урал съездил, что там видел, каким свой первый зауральский завод представляешь.

16

Шумел и грохотал не только Саткинский завод. Ревела в водосбросном ларе река Большая Сатка, ставшая в весеннюю пору куда более многоводной. По уровню огромного пруда, очистившегося ото льда, это почти не заметно, но бурный мутный поток ниже завода не только заполнил её русло, а ещё кое-где в низинах и подтопил прибрежные луга.

Бежать в такую пору? Чтобы утонуть на какой-нибудь переправе через почти незаметный летом ручеёк-переплюйку? Даже новых людей на завод перестали пригонять. Ведь таких ручейков по пути от Верхотурья довелось Овдокиму повидать великое множество. И речки, навроде Большой Сатки, попадались. Да взять хотя бы тот же Ай, в который она впадает. Это летом Ай, переправившись через который, делали одну из последних стоянок в пути, легко было перейти. Но не теперь. А его по-всякому не обойти, если на золотые прииски двигаться, это Овдокиму Иуда объяснил. Он хоть и откололся от ватаги, но чужим ватажникам не стал.

Да что там Иуда? Кузьма заканчивает сборку своих крыльев, ему не до побега.

— Мечта всей жизни у меня: взлететь в небеса, аки птица, али ангел Божий.

Видел Овдоким его крылья. Токмо не крылья оне, а одно крыло тремя углами. Сверху рама, обтянутая какой-то лёгкой, почти прозрачной чудской тканью, навроде шёлка. Снизу Жомов ещё одну раму мастерит. Говорит, в ней и будет человек висеть. Каким-то словом иноземным этого человека обозвал: пилот, кажись. Никуда он не побежит! Как и Цыган.

Этот совсем зазнался: мастером видным стал. Да какое там мастерство? Видел главарь ватаги, чем он занимается. Делов-то всего — взять раскалённую до пламенного цвета плоскую железку, да сунуть её в станок, наподобие очень большого молота. Бумкнет тот станок, искрами всё вокруг осыплет, отлетят обрезанные с краёв мелкие железки. А Цыган щипцами хватает почти готовую лопату и передаёт её ещё одному кузнецу. Тот чуть-чуть постучит молотком, чтобы место под черенок закруглить, и суёт уже готовый инструмент в чан с водой. Пар клубами, шипение. Но чудо произойдёт: лопата готова. И так целый день. Правда, Цыган говорит, что на лопаты сейчас заказ большой. Для тех же старателей да для отправки в Москву. А так самые разные инструменты ему делать приходится.

Много всего разного на заводе делается. И пушки льются да сверлятся, и штыки к ружьям куются, и тележные оси из цельного куска железа, и втулки колёсные под них. Не говоря уже про самые разнообразные длинные заготовки для кузнечных изделий: полосы, квадраты, круги. А самые заковыристые по форме кладут в два ряда на распиленные квадратом куски брёвен и выравнивают. Прямо от завода куда-то в горы тянут полосу из двух железок на брусках. Сказывают, какая-то железная дорога к рудникам будет. Да какая телега по такой дороге проедет? Свалится сразу же с узеньких полосок. Столько железа без толку переводят! Лучше бы его деревенским кузнецам отдали. Одного куска такой стали — хорошей стали — на год хватило бы, чтобы всю деревню инструментом обеспечить.

В общем, распалась ватажка, пришедшая сюда с самой Москвы ради того, чтобы поживиться золотишком, перевозимым с приисков. Один её главарь изначальной цели не изменил. Да проку-то от него одного, хромого?

Совсем, было, Овдоким отчаялся, да случай помог.

Оно ведь как у него теперь: крутится он вокруг большущих котлов, в которых варится еда человек на сто. На такую прорву народа надо же и воду натаскать, и дров нарубить, и этого самого 'земляного яблока', картошки, почистить. Да даже мяса и овощей нарезать. Вот и гоняют кашеварам в подмогу каторжников, которые всем этим занимаются. А среди них люди разные попадаются. Но не зря говорят, что рыбак рыбака видит издалека. Вот и Овдоким парочку таких же, как он сам, на всё готовых, заприметил.

Заприметил и разговаривать с ними начал. Осторожно так: кто таков, откуда, за что и как на каторгу попал?

— Душегубы мы с Левонтием, — не стал запираться тот, что назвался Никодимом. — Промышляли на дорогах теми, кто на Макарьевскую ярманку ехал. Подкараулили разок купчишку с супружницей. С самим-то им быстро порешали. Порешили, то есть. А с его жонкой чуток, хе-хе, позабавились. Но промашка вышла: по голове-то ей тюкнули, а она возьми да и выживи. Так мы и попали на вечную каторгу.

Никодиму лет тридцать, Левонтий только на пару годков его помоложе. Однем словом, сурьёзные робята. И что с того, что у обоих ноздри рваные?

— А ещё у вас есть на примете такие же хваткие, как вы?

А ножичек-то в руках Никодим половчее перехватил...

— Зарезать кого хочешь, али как?

— Али как. Я ж сюда шёл не кашу варить, а золотом разжиться. Пригнали нас только в конце лета, вот и посчитали мы, что зимой с голоду в снегах помрём, а выбраться к людям с золотом награбленным не успеем. Вот и решили погодить до весны. Весна пришла, а ватажники мои передумали, один я и остался. Вот и собираю новую ватагу на лихое дело.

— А ты не видел, как то золото охраняют? — вступил в разговор Левонтий, кажись, более сметливый, чем Никодим. — Нас же троих враз всех порешат, ежели мы попробуем на них напасть.

— Как не видеть? Видел. И людей расспрашивал. Не впрямую, а как бы промежду прочим. Так его охраняют, когда на Москву везут многими пудами. А на самих приисках сильно охраняют только контору, куда старатели золото носят сдавать. И не каждый день носят, а раз в неделю, раз в пять дней. Те, кто вольные копатели, живут либо на особицу, либо артелями малыми. Понимаешь, к чему речь веду?

— Да не дурак, понимаю, — кивнул Левонтий. — Только, думаю, и трёх человек мало будет. Да и тебя за целого сложно посчитать.

— Сложно, — согласился калека. — Да только без меня вам всё одно в этом деле не справиться: приметные вы шибко.

— А ты со своими костылями не приметный?

— И я приметный. Да на хромого мало кто подумает, что он лихими делами занимается. Народ у нас добрый, пожалеют, приветят. Может, за малую толику добычи кашеваром меня возьмут. А я узнаю, каков фарт у старателей, и уйду. Если сто́ящее дело, дальше будет ваша работа. И верно ты сказал: троих мало. Потому и спрашиваю, нет ли у вас на примете ещё людишки из тех, кто крови не боится. Потому как старатели тоже не лыком шиты, за кровное золотишко отчаянно драться будут.

Задумался Никодим, а потом кивнул:

— Найду людишек. Ещё пятерых точно найду. Только как нам отсюда сбежать? Лагерь наш стерегут солдаты злые, аки псы цепные. На работы только с охраной выводят.

— На все работы? Что-то я не заметил, чтобы сейчас над тобой кто-то с ружьём стоял.

— А ведь правду говорит калека! — загорелись глаза у Леонтия. — Тут и ножами можно будет разжиться.

— Вот! — кивнул Овдоким.

— Только как ты, хромой, уйдёшь?

— Гоняют нам тут раз в три-четыре дня башкирцы скот на мясо. Коровёнки, лошадки, бараны с овцами. А какой башкирец не на лошади? Если меня на неё посадить, я уехать смогу. Вы все помоложе будете, и на ногах в лес убежать сможете. Будет погоня, будет. Да если рассыпаться, чтобы потом в нужном месте собраться, то никакая погоня нас не настигнет.

— Пропадём в здешних лесах бескрайних, — покачал головой Никодим. — С голоду пропадём.

— С кухни сбегая — пропадём с голоду? — засмеялся Овдоким. — И где? В урманах здешних? С башкирцами, кои по-русски чуть-чуть лопотать научились, я разговаривал. Оне ж нам не только скот пригоняют, но и дичь подстреленную. Глухарей, тетеревов, рябчиков. Козлов лесных, сохатых. Говорят, всего этого тут просто немеряно, и вся та лесная живность непуганая. Не то, что у нас на Руси. Рыба в речках и озёрах, опять же. Вон, мальцы уже на пруду приспособились её ловить. А те, кто на верфи у деревни Межевой, сетями да бреднями из речки Ай ещё прошлым летом имали.

На том и порешили: Никодим да Левонтий лихих людишек в ватагу подберут, сведут их на кухне с Овдокимом. А когда он подберёт день, когда башкирцы снова скот пригонят, вся ватага будет на кухне работать. Башкирцев порежут, тех кухонных, кто противиться станет, тоже, а потом, кто верхами, кто пешими, в близкий лес сбегут. Да не в ту, сторону, где прииски золотые, а немного в другую. Чтобы погоню со следа сбить. Те же, кого Овдоким с собой брать не захочет, поднимут бунт, чтобы погоня не сразу за беглецами пустилась: ненависти у каторжников к охране немало накопилось, едва ли не все свести с ними счёты захотят.