Мяу, или Береги хвост смолоду! (общий файл)

— Вижу, — зловеще согласилась я, не прекращая нарочито медленного, но неумолимого наступления. — А еще я вижу знакомое лицо на этом объявлении. И весьма любопытную надпись под ним.

— Это неправда, — торопливо открестился Най. — Они все врут и... Ай! — Хорек, отступая, споткнулся о камень и с размаху сел на землю. Он напряженно следил за моими движениями, не делая, впрочем, попыток встать. На его лице явственно читался испуг.

Ты правильно боишься меня, рыжий. В гневе я страшна!

Ох, что я сейчас с ним сделаю!.. Перед моим мысленным взором уже проносились картины кровавой расправы над рыжим обманщиком, одна другой страшнее. Еще миг — и они воплотятся в жизнь...

Но осуществить задуманное мне не дали. Монах, к этому моменту как раз вполне оклемавшийся, кинулся мне наперерез и удержал в шаге от рыжего.

— Пусти! — рявкнула я. Причинять зло монаху мне не хотелось, я чувствовала себя обязанной ему.

— Сначала успокойся, — потребовал служитель божий.

Вместо ответа я издала хриплый мяв и попробовала вырваться самостоятельно. Увы, хватка у монаха была поистине стальной, сколько я ни билась, он только крепче стискивал меня, да так, что начинало казаться, что мои бедные косточки вот-вот треснут под его ручищами.

Хвала Двуликой, обошлось без переломов. Мало-помалу я начала успокаиваться, и вместе с душевным равновесием ко мне вернулась ясность мыслей.

— Эх ты... Ты почему сразу не сказал, кто ты такой? — только и спросила я у рыжего, окончательно придя в себя.

— Я говорил, что я преступник, — возразил Хорек. — А что я натворил, ты и сама не спрашивала! Помнишь, я предлагал тебе сделку?

Предложение я помнила. Но ведь тогда я и не подозревала, что на счету Найлира числятся вовсе не кражи и мелкое хулиганство, а преступление против самой короны! Знаю, это прозвучит дико, но уж лучше бы он был убийцей, честное кошачье! Их не так рьяно ищут...

Впрочем... Что бы это поменяло? По здравом размышлении, я была вынуждена признать: ничего. Даже если бы Най сразу сказал, что мечтает свергнуть государя, я все равно увязалась бы за ним. Правда, это не помешало бы мне лелеять планы перевоспитать рыжего и заставить его отказаться от своих убеждений.

В отличие от меня, монах не выглядел не только возмущенным, но и хоть сколько-нибудь удивленным. Он внимательно поглядел на рисунок, отметил сходство, удавшееся неведомому портретисту, — и только. Это меня насторожило. И, как вскоре выяснилось, подозрения мои были вовсе не беспочвенны.

— Спасибо, что спас меня от этой сумасшедшей кошки, — сказал Най, убедившись, что опасность с моей стороны миновала. — Честно сказать, я опасался, что ты ей поможешь разорвать меня на кусочки.

— Я не был шокирован новостью, — пожал плечами монах. — Да и не новость это для меня вовсе.

— Так ты... Ты все знаешь?! Знал с самого начала?! — ахнула я.

— Еще бы мне не знать! Я не далее как нынче утром братьям по вере помогал его портреты развешивать! Я его сразу узнал, как только увидел, и вспомнил, что о нем говорили. Он в компании таких же отчаянных с государя корону задумал сдернуть и другого на трон посадить.

Найлир кашлянул.

— Я бы в несколько других выражениях описал ситуацию... Но суть ты передал верно: я против нашего правителя. И хочу исправить положение вещей.

Я смерила Хорька мрачным взглядом. Ишь ты, еще молоко на губах не обсохло, а туда же — исправить положение вещей он хочет, изволите видеть!

Где-то неподалеку вновь забрехала собака, и я запоздало сообразила, что нам лучше не оставаться долго на одном месте.

— Разберемся позже, — бросила я и поспешила дальше. — Два шага осталось сделать, глупо будет сейчас попасться.

Най воодушевленно двинулся следом за мной. Упоминание о "двух шагах" прибавило ему энтузиазма. Наивный, он забыл о кошачьем коварстве, помноженном на женское! Я ведь тоже могу умолчать кое о чем!

И я мысленно хихикнула, вспомнив, что моим спутникам предстоит пройти еще одно испытание, прежде чем мы доберемся на место. И, из чистой мстительности, не стала об этом предупреждать. Ничего, пусть учатся поведению в экстремальных ситуациях. Им полезно. Особенно — рыжему, возомнившему себя спасителем нации. Хочешь спасти народ от короля-тирана? Ну так позаботься для начала о собственной шкуре!

Невыносимо колючие ветви малины и облепихи нещадно хлестали нас по головам, спинам, рукам и ногам — удары упругих ветвей сыпались со всех сторон. Лишенные человеческого ухода растения быстро одичали, что не самым лучшим образом сказалось на их "характере". Казалось, кусты внезапно ожили и задались целью сжить со свету непрошеных пришельцев — то бишь нас. Они протягивали свои руки-ветви, норовя задеть лицо (или морду — в моем случае), хватая людей за одежду людей, мешая движениям.

У меня были исцарапаны нос и подушечки лап, но я чувствовала себя вознагражденной, когда сзади раздавалось сдавленное шипение рыжего. Кажется, он собрал в проклятиях всех известных человечеству богов и демонов.

Моя душа ликовала. Да, я — весьма мстительная, злопамятная и зловредная особа. Но рыжий сам виноват. Не будите в кошке зверя — и не будете покусаны. Все просто.

Монах молчал, сосредоточенно продираясь сквозь цепкий кустарник. Ему было немного легче, он шел последним, по уже проложенному мной и рыжим пути.

Казалось, агрессивные заросли не кончатся никогда. Но вот и они остались позади. Я осторожно отодвинула лапой ветви и с облегчением перевела дух. Пришли.

Он ничуть не изменился — мой старый заброшенный домик на отшибе. Покосившийся, вросший в землю, с пустыми глазницами окон и зияющим провалом давно выломанной и благополучно утащенной кем-то двери; такой неприглядный и такой надежный. Мое первое укрытие.

Я задержалась в дверях, не решаясь войти. На минуту показалось, что время повернуло вспять, что снова вернулись дни, когда я, ошалевшая от произошедшего, ничего не соображающая, пряталась здесь и училась жить заново, по новым правилам.

Это продолжалось всего минуту. Теперь за моей спиной стояли люди, они ждали, когда глупая кошка наконец очнется от воспоминаний, перестанет топтаться на пороге и соизволит войти. Мне стало стыдно. Я тряхнула головой и сделала шаг вперед.

Как и следовало ожидать, судя по внешнему облику дома, внутри было все то же, что и год назад, разве что мусору намело еще больше. Этот дом не мог похвастать такой зловещей славой, как "мой" особняк в Береженьске, здесь никогда не жили ни пособники темных сил, ни могущественные колдуны, ни даже самые завалящие ведьмочки. По этой причине, опять же, в отличие от береженьского дома, внутри царили разруха и хаос. Местные не опасались сюда заходить, поэтому все, что можно было выдрать и унести, было выдрано и унесено, а что не могло быть выломано с корнем — изуродовано и изгажено до неузнаваемости. Но благодаря этому можно было не опасаться нашествия незваных "гостей". Местное ворье, бродяги и прочие асоциальные элементы сюда не полезут: они давно усвоили, что им нечем здесь поживиться. А пришлые этот домик просто не найдут в зарослях одичавшей за годы малины с одной стороны и разросшихся кустов сирени — с другой.

Казалось, я должна была обрадоваться встрече с давно знакомым убежищем — как-никак, именно ему я была обязана жизнью. Но... Знакомые стены не вызывали ничего, кроме тоскливого осознания собственного бессилия. Я снова вернулась туда, откуда и начинала. Что называется, "сменила шило на мыло".

— Снова грустишь? — раздался над ухом голос монаха. Я вздрогнула от неожиданности. Полуночный пес, никак не могу привыкнуть к тому, что он тоже слышит меня. И, похоже, куда лучше, чем Найлир.

Кстати, раз уж на то пошло...

Я повернулась к монаху, села, обернула хвостом передние лапы, как подобает воспитанной кошке, и протянула правую монаху:

— Меня зовут Бьяла.

Тот смутился, но всего на миг.

— Верд, — монах, с серьезным видом пожал мою лапку (к стыду моему, довольно грязную).

Имя мне понравилось. Короткое и энергичное, как рукопожатие его обладателя. Пока монах обменивался рукопожатиями с рыжим, я смотрела на него во все глаза. До этого у меня не было возможности разглядеть нашего с Хорьком нежданного заступника как следует. Только теперь я смогла исправить это упущение, благо кошачье зрение и льющийся в разбитое окно зеленовато-желтый лунный свет это позволяли.

Надо сказать, странный это был монах. Многочисленные шрамы на его лице и голове (коротко стриженные темные волосы их не скрывали), сломанный (и, похоже, неоднократно) нос и неправильно сросшаяся челюсть красноречиво свидетельствовали о славном боевом прошлом. Нехарактерные для божьего человека черты, не находите? Тем не менее его внешность нельзя было назвать отталкивающей. Было в нем какое-то странное, диковинное обаяние. То ли задорный блеск глаз был тому причиной, то ли открытая добродушная улыбка — трудно сказать. Но одно я знала точно: иные красавцы с идеальной кукольной внешностью проиграли бы рядом с Вердом вчистую.

Возможно, я бы даже подумала бы что-то подобное громче — отчего не сделать человеку комплимент? Но тут вмешался мой собственный организм, ни с того ни с сего взбунтовавшийся против хозяйки.

В глазах у меня потемнело. К горлу подкатила тошнота. Желудок будто связало в один тугой узел чужой безжалостной рукой. Я едва успела опрометью вылететь из дома и скрыться в спасительных кустах, где меня не смогли бы увидеть ни спутники, ни случайные прохожие. Что произошло, я поняла уже позже.

Во всем была виновата кровь давешнего бандита. Она подействовала на меня, как отрава. В пылу сражения и бегства некогда было задумываться о самочувствии, но стоило сделать передышку — и организм жестоко отомстил мне за неразборчивость в пище.

Из кустов я выползла лишь полчаса спустя — едва живая, обессиленная, с разъезжающимися, как у котенка, лапами. У меня еле хватило сил, чтоб доползти до дома и рухнуть на пороге. Немного отдышавшись, я кое-как смогла втащить в дом свою тушку полностью. Дальше дело не пошло — сил не хватило.

Монах и рыжик, сжалившись, помогли мне преодолеть еще несколько метров и втащили на кучу прелой соломы в углу.

— Что это с тобой? — участливо поинтересовался Найлир, присаживаясь рядом. — Съела что-то по дороге?

— Не съела. Выпила, — вяло ответила я. Мне хотелось, чтобы меня оставили в покое хоть на минутку, но, увидев недоумевающие взгляды монаха и рыжика, я поняла, что так просто от них не отделаюсь. Пришлось собрать волю в лапы и худо-бедно сформулировать свою мысль: — Тот тип, которого я укусила... Ну, бандит в Триозерске... У него в крови был алкоголь, — при воспоминании о вкусе бандитской крови я невольно поморщилась. — Много алкоголя. А я не выношу спиртного.

— Предпочитаешь валерьянку? — хмыкнул Най. Вот чурбан толстокожий! Нет чтобы посочувствовать!

Если бы кошки умели краснеть, я вспыхнула бы до корней волос. Валерьянка... Да... Как-то раз я сдуру лизнула лужицу настойки, натекшую из разбитого бутылька. После этого я очнулась уже в клетке — в грязной, вонючей и шумной кибитке передвижного зверинца. Я провела в ней почти месяц, потешая людей на ярмарках. Вырваться на волю удалось лишь чудом. Правда, для того чтобы это чудо свершилось, пришлось чувствительно тяпнуть за руку хозяина. Он был пьян в дымину, захотел погеройствовать перед случайной подружкой, вот и сунулся не вовремя в клетку. Думаю, руку ему так и не вылечили, разве что новую отрастил...

Урок пошел впрок — больше подобных ошибок я не совершала.

— Дай-ка я тебя полечу, — сочувственно предложил монах, отвлекая меня от печальных воспоминаний.

Все, что я смогла, — вяло шевельнуть головой, что должно было означать согласие. Даже думать мне не хотелось. Только в глубине сознания мелькнула мысль, что монах вряд ли знаком с особенностями кошачьего организма так хорошо, чтобы суметь меня вылечить. Но и эта мысль появилась лишь на мгновение и тут же канула, словно рыбка блеснула хвостом и скрылась в глубине.

Но, кажется, Верд в своих способностях ничуть не сомневался. Он уверенно расставил вокруг себя одинаковые крошечные бутыльки с неясным содержимым (что характерно — подписи не было ни на одном. На ощупь он их различает, что ли?), извлек из кармана рясы миниатюрный складной треножник, огниво — и уже через минуту под установленной на треножнике чашей весело горел огонь, и довольный собой Верд что-то насвистывал себе под нос.

Сдается мне, в карманах у этого монаха можно найти еще много занятных вещей. Вот и треножник сыскался, и чаша, в каких обычно смешивают свои зелья лекари...

Но и над этим я не смогла долго размышлять. От усталости и пережитых волнений мозг постепенно окутывало отупение, да и то и дело накатывающая тошнота не располагала к размышлениям.

Тем временем Верд, склонившись над треножником, непрерывно помешивал варево, вглядываясь в него с таким вниманием, словно надеялся прочитать свою судьбу. Кипящее зелье отбрасывало на лицо монаха таинственный призрачно-зеленый свет, отчего Вердово лицо стало похожим на жуткую маску.

— Готово!

Я подозрительно обнюхала предложенную мне чашу с отваром. Запах был премерзкий, буро-зеленый цвет лекарства тоже не внушал доверия.

— А это вообще-то пить можно? — осторожно уточнила я, собравшись с силами.

Монах радостно заверил меня, что не только можно, но и нужно, и я, зажмурившись, вылакала зелье. На вкус оно оказалось горьким и вяжущим, но, в общем-то, терпимым. Огненная вода, перебродившая в бандитской крови, была хуже.

Покончив с моим лечением, монах взялся за Ная.

Снова зашипели на огне зелья, смешиваясь друг с другом, распространяя вокруг густой травяной аромат.

Я лениво глядела на огонь, положив голову на лапы. Лекарство начинало действовать: по телу разливалось приятное тепло, боль и тошнота мало-помалу отпускали, уступая место покою и умиротворению.

Лечение рыжика не ограничивалось одной микстурой. В монахе внезапно проснулось чувство прекрасного, и он решил подправить не только здоровье Хорька, но и его облик. И, между нами говоря, я его понимала: одного взгляда на Ная было достаточно, чтобы проникнуться к нему сочувствием и попытаться поправить дело.

Лицо рыжего красноречивее любых слов рассказывало о недавнем побоище. Правый глаз его заплыл и украсился здоровенным синяком в пол-лица. Губы разбиты. Хорошо хоть нос не сломан, неожиданно порадовалась я. Жалко было бы такую красоту...

Монах бросил на меня быстрый взгляд и вновь повернулся к рыжему. Я успела разглядеть на губах лекаря усмешку. Неужели расслышал? Кажется, я старалась думать тихо...

— Нет-нет, я ничего не слышу, — мурлыкнул себе под нос Верд. — Не беспокойся, пожалуйста!

Я только возвела глаза к прогнившим потолочным балкам. Уже и подумать нельзя без того, чтобы кто-нибудь не подслушал! Безобразие!

Хотя, надо признать, это все-таки лучше, чем прежнее мое вынужденное молчание и одиночество...

Против ожидания, монах не стал снова доставать свои миниатюрные бутыльки. Он обошелся лечебной магией в чистом виде, не подкрепленной зельями.