К счастью опьянение Ворона из агрессивной стадии перешло в сонливую, и он захрапел, даже не попытавшись подняться на ноги, а прямо так, лежа на пузе. Я аккуратно переложил его на бочок. Храп Ворона прекратился. Я подкрался к двери и прислушался.
Я услышал женские голоса. Все правильно, так и должно быть. Гостья помогает хозяйке, а гость покамест скучает в одиночестве. Нагуливает себе аппетит перед накрытым столом.
Говорила Лада:
— ...не знала, что вы вдвоем придете. Сейчас я быстренько...
И говорила гостья, и голос ее был до безобразия мне знаком, причем слышал я этот голос не так давно. Может быть, какая-то из соседок по парадной?
— Какая у тебя собака замечательная! А можно, я ее поглажу? Я собак до ужаса люблю!
— Погладь, — сказала Лада. — Только это не она, а он.
— А как его зовут? Ой, какой ты хороший, какой ты пушистый, какой красивый!... А какая это порода?
Лада что-то ответила, но она была при этом в комнате, а не на кухне, и слов ее я не разобрал.
— Да? — восторженно удивилась гостья, — я даже про такую и не слышала. Ты будешь со мной дружить, правда же, Пес?
Я ухмыльнулся в усы, представив себе Пса, который с трудом переносит слюнявые ласки и сюсюканье незнакомки. Однако голос, знакомый голос этой незнакомки, где же я его слышал?
А она между тем продолжала сюсюкать и восхищаться:
— Ой, а это у тебя что, аквариум такой? А почему он пустой? А, вижу, я сразу не заметила рыбку... Ничего себе рыбища! Только она же не аквариумная, правда ведь? — потом несколько секунд она молчала и вдруг восторженно завизжала:
— Ай, змейки! Прелесть! Они не кусаются?
Не знаю, конечно, как эта девица вела себя в привычной обстановке. На территории бывшей соперницы, к тому же, как я понял, давней знакомой — потому что была она слишком развязной для совсем уж свежего человека, — гостья чувствовала некоторое смущение, которое и пыталась скрыть своим непомерным сюсюканьем и неуместными взвизгиваниями. Но если она оставалась хотя бы в половину такой активной в своем спокойном состоянии — я бы на месте бывшего возлюбленного Лады бежал бы от нее сломя голову и не чуя ног за тридевять земель. В то самое Тридевятое Царство, дорогу куда мы никак не могли обнаружить.
Паук, как оказалось, тоже прекрасно все слышал, хоть и находился довольно далеко от двери — Петух, на голове которого он сидел, поместился на спинке стула, а стул стоял у стола, придвинутого к окну.
— Интересно, как Лада будет выпутываться? — пробормотал Паук. — Непредвиденное и очень неуместное обстоятельство в лице этой гостьи. Как вы думаете, Кот?
Я пошевелил усами и помахал хвостом, размышляя. Лично я на месте Лады выставил бы эту девицу за дверь. Уж больно она действовала мне на нервы. С другой стороны, оставлять на свободе нежелательного свидетеля по меньшей мере неосторожно. И граничит с глупостью. Лада же у нас не дура.
— Может быть, наше в основном мужское общество разбавится еще одной особью противоположного пола? — мурлыкнул я в раздумье. — И будет нас: одно лицо — среднего рода, два лица — женского... И семь молодцов, удалых косцов. Вернее, восемь косцов — с новичком.
— Это было бы неразумно, — задумчиво произнес Паук. — Сколько веревочке не виться...
Но голоса раздались снова, и я приник к двери, чтобы не пропустить ни словечка. Теперь говорил мужчина.
— Лада, может, давай, я посмотрю, что у тебя там надо починить? А потом спокойно посидим... Шампанское опять же. Лучше я на трезвую голову гляну.
Ишь, ты! На шампанское потратился!
Лада вздохнула и согласилась. И проводила молодого человека в бабушкину комнату.
Девица увязалась за ними.
То ли по простоте душевной — что ж ей, сидеть и смотреть на стены или в экран телевизора, когда она в гостях? — то ли из вредности, чтобы помешать Ладе с молодым человеком заняться выяснением отношений, то ли от страха, что Лада вновь окрутит бывший предмет своих воздыханий; — но голос девицы доносился уже из бабушкиной комнаты, и девица ахала теперь по поводу шкафа и вообще интерьера:
— Ой, какой шкаф потрясный! Старинный, да? А кресло — обалдеть! В нем можно сидеть? А то оно на музейное похоже. И вообще в этой комнате, как в музее... А кто здесь живет, бабушка твоя, да? А ее сегодня нету?
Лада что-то буркнула в ответ.
Девица опять затараторила. Я понял, почему она увязалась за Ладой — по причине своей непомерной болтливости. Она, наверное, двух минут не могла просидеть молча. Но этот ее голос — я чувствовал, что вот-вот лопну от любопытства. И от того, что никак не могу вспомнить обладательницу оного. Я просто раздувался, как будто внутри у меня кто-то надувал воздушный шарик.
И тут очень кстати я почувствовал настоятельный позыв к исполнению некоторой физиологической надобности.
А надо отметить, что коты несколько отличаются от собак и от людей. Терпеть нужду они могут очень недолго. Наверное, это проистекает от кошачьего эгоцентризма. Поскольку желания кота — я имею в виду природных, урожденных котов, — являются для кота законом, то и терпеть не имеет смысла. Терпеливый кот — это уже не кот, а ошибка природы.
У нас с Ладой была договоренность — если я захочу в туалет, я мяукну. Лада дала мне позволение со скрипом: ей не очень хотелось почему-то, чтобы гость меня видел до того, как она займется трансформированием. Наверное, Лада подозревала, что я не утерплю и что-нибудь брякну, и напугаю пациента прежде, чем начнется операция.
Но я настоял на своем.
Я пообещал, правда, не злоупотреблять своим правом. Но право выйти из комнаты я должен был иметь.
Поэтому теперь я издал достаточно неприятный звук.
Наша гостья сразу же отреагировала:
— Ой, Лада, у тебя и кошка тоже есть?
— Да, — хмуро сказала Лада, подошла к кабинету и открыла дверь.
— Ну, чего тебе? — спросила она недовольно. Я, чтобы не выходить из роли, снова противно мяукнул.
— Иди, только быстро, — дала мне Лада свое позволение, оставив дверь приоткрытой, я юркнул в туалет. К сожалению, гостья сидела в кресле и я из коридора не смог ее как следует рассмотреть. Кресло у нас — то, что в бабушкиной комнате, — мягкое, глубокое, вольтеровское. В нем и утонуть можно человеку невысокого роста. А наша гостья была невысокой.
В результате я увидел только колени и тонкие ножки, обутые в короткие сапожки без каблуков. Эти сапожки тоже показались мне знакомыми.
Поэтому я не смог вернуться в кабинет сразу же после посещения туалета. Любопытство по-прежнему раздирало мне внутренности. И я задержался в коридоре.
Осторожно, вдоль стеночки, я прокрался к двери бабушкиной комнаты и заглянул внутрь. Лада меня не увидела, потому что она помогала молодому человеку подвесить дверцу шкафа — молодой человек уже успел прикрутить новые петли, взамен поломанных.
А вот гостья меня заметила, и очень даже заметила, потому что восторженно взвизгнула, вскочила с кресла и схватила меня на руки.
— Ой, котяра! — вопила она. — Пушистейший! И красавец! Ты знаешь, он ужасно похож на того кота, что к нам в мастерскую забегал — ну, я тебе рассказывала... Его еще Процюк грозился утопить в канализации, а он все, понимаешь ли, совершенно все понял!... И сбежал!... Вылитый Котофей! Только Котофей был толще. И морда у Котофея была умнее.
Ну, вы уже поняли, кем оказалась наша гостья. Той самой девчонкой-приемщицей из сапожной мастерской, которую звали странным мальчиковым именем Лёня.
— Брысь, — сказала мне Лада грозно. Я мягко, как тестообразная субстанция, перетек из рук девушки Лёни на пол и метнулся в кабинет, захлопнув за собой дверь.
— Ну зачем ты так? — спросила растерянно Лёня. — Он провинился в чем-то, да? Может, простишь его? Ну, пожалуйста!
Лада что-то ей ответила, но тихо, слов было не разобрать.
Лёня настаивала:
— Я тебя прошу! Я так котов люблю, еще больше, чем собак. А из-за Пончика не могу завести кошку. Он ненормальный, и кошек ненавидит. Нет, вообще он хороший, умный пес, только вот с кошками...
Лада позвала меня вульгарным "кис-кис".
Я не знал, что делать.
Меня обуревали крайне противоречивые чувства.
С одной стороны я не желал этой девочке ничего дурного. Я был благодарен ей — она приютила, обогрела и накормила меня, замерзшего и голодного, и вымокшего под дождем. Она не позволила Процюку плохо обращаться со мной, и вообще была — само милосердие и котолюбие. Это с одной стороны. А с другой...
С другой же стороны я, как и все обитатели нашей квартиры, не мог относиться хорошо к той особе, из-за которой наша Лада страдала так долго и глубоко. Да, конечно, Лёня была, так сказать, пассивно виновата. Активным виновником выступал бросивший Ладу молодой человек. И все же — именно Лёня послужила непосредственной причиной Ладиного горя. Поэтому заслуживала наказания.
Существовала также и третья сторона. Я чувствовал себя обиженым. Как так — я тогда, в тот день моей производственной практики, голодный и мокрый, был, оказывается, толще! И морда у меня была, оказывается, умнее! Бред!
Лада повторила свое "кис-кис".
— Вас зовут, Кот, — сказал мне Паук. И тут же приструнил Петуха: — Смирно!
— Слышу, — отозвался я. И решился.
— Мау! — сказал я сердито. Дверь в кабинет была закрыта плотно, и открывать ее с нашей стороны я побоялся — чтобы не демаскироваться раньше времени.
Лада выпустила меня.
Я распушил хвост и прошествовал в комнату, куда уже перебрались Лада и ее гости.
Г Л А В А Т Р И Д Ц А Т Ь Ш Е С Т А Я, в к о т о р о й
я в е д у с е б я г е р о и ч е с к и
Если не я, то кто же?
Жанна д'Арк
Они ужинали.
На столе, кроме кулинарных творений Домовушки, стояли принесенные гостями три красные гвоздики в металлической индийской вазочке (нашей), а также шампанское и торт. Бисквитно-кремовый. С розами. Я забеспокоился. Насколько мне известно, при изготовлении тортов используются яйца, а Ладе ведь нельзя употреблять животную пищу!
Лада вела себя чинно и важно. Она потчевала гостей пирогами, сама же почти ничего не ела, только прихлебывала из граненого стакана пузырящуюся желтую жидкость. (Из стакана — потому что, как вы помните, весь наш хрусталь погиб во время нашествия змей от акустического удара, то есть взвизга Лады. А стаканы уцелели.)
Я опять же забеспокоился — стоит ей немножко опьянеть, и процесс трансформирования может быть нарушен, а это опасно.
Но пока что я помалкивал.
Я сидел на коленях у девушки Лёни. Одной рукой она гладила меня, другой держала кусок пирога с грибами. Я был голоден, а еда пахла вкусно и вызывала у меня повышенное слюноотделение. Я бы с удовольствием присоединился бы к их трапезе, но в таком случае мне пришлось бы раскрыть себя, поэтому я терпел. Не мог же я есть с одной тарелки с Лёней, и тем более не мог вести себя так, как нормальный голодный кот — то есть спереть со стола кусок повкуснее и сожрать его на полу. Я брезглив.
Лёня трещала без перерыва. Она разговаривала даже когда жевала. По-видимому, у нее был богатый опыт разговоров с набитым ртом — во всяком случае, слова ее были понятны, куски из ее рта не вываливались, и неприятного впечатления ее разговор не производил. Точнее, не производил бы, если бы она говорила поменьше. И хоть немного обращала внимания на реакцию окружающих. И на их настроение тоже.
Настроение Лады было пасмурным, приближающимся к штормовому. Молнии она пока не метала, и гром в ее голосе пока что не гремел, но и то, и другое ждали своего часа в непосредственной близости. Во всяком случае, в воздухе явственно чувствовался запах озона. Даже Лёня это заметила.
— Форточки закрыты, а такой свежий воздух у тебя в комнате! — удивленно сказала она. — И пахнет чем-то... Чем-то свежим. Огурцом, что ли?...
Молодой человек, бывший возлюбленный Лады, нынешний ухажер Лёни, тоже не был весел или оживлен. Может быть, это было его нормальное состояние, не знаю. Говорил он мало. Впрочем, говорить много в его ситуации означало бы перебивать девушку. Может, он просто был вежлив?
В отличие от разговора Лёни, его речь производила неприятное впечатление. Во-первых, голос у него был довольно противный — высоковатый для мужчины, я бы сказал. Кроме того, он слишком тщательно выговаривал некоторые буквы — например, букву "ч" в слове "что". А в-третьих, он постоянно цитировал классиков, и в этом я усмотрел некоторую претенциозность и дурной вкус. Хотя, если совсем честно и положа руку на сердце, я был настроен против него еще до того, как увидел, до того даже, как узнал о его существовании. Что делать! Ревность!
Для сведения я приведу вам небольшой отрывок их застольной беседы. Всю беседу приводить не имеет смысла, потому что это была бессодержательная болтовня, в основном, Лёнина.
— Как сказал поэт, красна изба не углами, красна пирогами... — это, разумеется, молодой человек, протягивая свою тарелку Ладе, нарезавшей пирог.
Лада (иронично приподняв бровки):
— Да? А я думала, это пословица.
— Конечно, пословица! — Лёня говорит с набитым ртом, уже успев попробовать по кусочку от каждого пирога, и положив себе добавки.
— Вдовы Клико или Моэта... Лёша, твой стакан!... — это молодой человек разливает шампанское. — Налейте полнее бокалы, и выпьем, друзья, за любовь! — молодой человек пытается петь. Плохо.
— Лучше не за любовь. Лучше за дружбу, — кривится Лада. Если бы не предгрозовое состояние ее души, она бы сейчас расплакалась.
— За дружбу старую — до дна, за дружбу прежних дней!... — декламирует молодой человек и демонстративно осушает стакан.
Лада молча пьет.
Лёня пьет не молча. Я не привожу здесь ее высказываний. В основном это бессодержательные эмоциональные ойканья и аханья по поводу того, что пироги очень вкусны, и что всего так много, и что она, Лёня, сегодня обожрется, а также мурлыканье чуть ли не по поводу каждого отправляемого в рот куска. Мурлыканье это двух вариантов — либо что очень вкусно, либо что она, Лёня, сейчас лопнет. Иногда она отзывается на поданную молодым человеком реплику, но чаще пропускает реплики эти мимо ушей.
Молодой человек, как мне кажется, хмурится все-таки неспроста. По-моему, он сравнивает своих девушек, бывшую и нынешнюю, и вывод его, по-моему, не в пользу нынешней. И правда, только совершенный идиот мог бы предпочесть красавице и умнице Ладе эту смешную болтливую дурочку, к тому же еще и дурнушку. Хотя — любовь зла!...
Мне в конце концов надоело.
Я в кошки не нанимался!
И я спрыгнул с острых Лёниных коленок и отправился в кухню.
У двери в комнату (со стороны коридора) лежал и вздыхал Пес.
Я тряхнул стариной и спросил его на кошачьем языке:
— Ну, и как тебе?
— Хуже некуда, — буркнул мне Пес, разумеется, по-собачьи. И довольно громко. — Что будет с этой девицей?
— Вот и меня это тоже интересует, — сказал я. — Кстати — знаешь ли, что я с ней знаком?
